Часть 1.
Наедине с Евангелием
1. Факты, которые полезно знать при чтении Евангелия
Связь времен
Сейчас, когда я пишу эту книгу, идет война на востоке Украины, к которой прямо или косвенно причастна Россия. В обеих странах кризис, люди теряют работу, материальные блага и надежды на свое хорошее будущее, ну а участники боевых действий на Донбассе и его жители каждый день рискуют потерять и свою жизнь. Может быть, когда выйдет эта книга, война кончится, и российско-украинские отношения как-то урегулируются. Но тогда могут начаться какие-то другие межнациональные конфликты или события, разобщающие людей с разными взглядами на жизнь. Периодически наступают времена, в которые разобщения становится больше, чем прежде. Похоже, что наше время одно из таких.
Много разобщения было и в Римской Империи 2000 лет назад, когда жил Иисус. Иисус Назаретянин, как его звали при жизни. Иисус Христос, как его стали звать после его смерти. В его время, так же как и в наше время, происходили крупномасштабные перемены социального уклада. Ничто не осталось прежним: ни территориальные разделения, ни государственный строй, ни жизненные обстоятельства на индивидуальном уровне, ни религиозные представления. Мир стал другим, другими стали и люди: старые ценности теряли для них свое значение, и росло отчуждение от веры предков и друг от друга.
Вот как сам Иисус высказывался о мире, в котором жил:
«…огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули…»
И он не думал, что скоро все станет лучше:
«…по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь».
Галилея, его родина, была областью на севере Палестины, которая, в свою очередь, составляла часть Римской империи. Ее жителей, включая евреев, в Иерусалиме называли галилеянами. Еще в VIII веке до н. э. Галилея была отчуждена от Иудеи, центра «земли обетованной», где находится Иерусалим и Иерусалимский храм с главными святынями иудаизма. Тогда она вошла в Ассирийское государство и стала заселяться ассирийцами. После них Галилею завоевывали персы, греки, и наконец, римляне. Население Галилеи было смешанным. После каждого нового захвата в ней появлялись колонисты-чужеземцы. Иисус родился в то время, когда общественная жизнь в Галилее находилась под сильным греко-римским влиянием. Греки и македонцы, появившиеся там после победы Александра Македонского над персами, и римляне, которые там тогда правили, принесли с собой свои взгляды на жизнь и систему ценностей, которые отличались от устоев народов Ближнего Востока.
Сосуществование и столкновение культур влияли на ментальность и религиозность этнических евреев, живших в Галилее. Для евреев Иудеи они были «меньшими братьями». Иерусалимский храм с Ковчегом Завета считается в иудаизме главной религиозно-этнической ценностью и главным местом общения со своим собственным Богом, которого так и называют – Богом Израиля. И потому евреям Иудеи было свойственно смотреть свысока на всех других евреев, которые в большей мере попадали под влияние культуры чужеземных захватчиков и чаще вступали в смешанные браки.
«Меньшим евреем» должен был восприниматься в Иудее и Иисус, пришедший туда из Назарета – галилейского города, в котором он жил. Из ряда эпизодов в Евангелии следует, что у него было довольно вольное отношение к Закону и святыням иудаизма, в том числе и к Иерусалимскому храму. Бог был для Иисуса такой же реальностью, как и его семья, а общение с Ним – таким же естественным делом, как и общение с близкими. Для этого, считал Иисус, всякое место хорошо.
«…Войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».
Из Евангелия также следует, что Иисус не признавал авторитета богословов и священнослужителей, не считал нужным придавать каким-то дням особое религиозное значение – каковым была наделена в иудаизме суббота, и не видел особой важности культовой практики, которая была обязательна в религиях его времени. Обряд жертвоприношения относился к самым главным выражениям богопочитания практически во всех религиозных культах и традициях, и имел первостепенное значение в иудаизме. Для Иисуса первостепенным было другое:
«…Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой».
«…Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы?»
«Имеющий уши, да услышит», часто говорил Иисус. Он обращался к слушателям своих проповедей как к автономным личностям, оставляя в стороне их национальную или религиозную принадлежность. Арамейский язык, на котором он говорил, делал это возможным: это был язык межэтнического общения на Ближнем Востоке.
Когда общество и его культура уже не такие, какими были еще совсем недавно, часто происходит переориентация людей с общего на личное. Учение Иисуса Назаретянина отвечало этой тенденции и было адресовано внутренне растерянным людям любой национальности, которых было много в его время. Оно давало таким людям ориентиры для своей собственной духовной жизни, независимой от общественного устройства и религиозных институтов.
В этом учении уже сам образ Бога как отца – духовного отца всех и каждого, предполагал личное с ним отношение, как это естественно для детей и родителей. Такой образ Творца не был новым на Ближнем Востоке. Бога мог назвать «Отцом» и еврей, следующий традиционному иудаизму, но у Иисуса было свое представление о внутренней связи с Богом. Эта связь не нуждалась в посредничестве третьих лиц, что делало деятельность священнослужителей и богословов ненужной. Девальвация религиозных авторитетов и была одной из причин ненависти к Иисусу иудейского священства. Он был обвинен в богохульстве и приговорен к распятию на кресте.
Дух эпохи, вызвавшей к жизни христианство, имеет много общего с духом нашего – пост-секулярного и, вместе с тем, пост-клерикального времени. Нам тоже это знакомо: расшатанность прежних устоев, духовная дезориентация, внутреннее сопротивление религиозным догмам, отчуждение от религиозных институтов и безотчетная потребность в религиозных представлениях, которые вписывались бы во внутренний мир изменившегося после смены эпох человека.
Евангелия и сборники мудрости
В старых культурах существовала традиция собирания мудрых высказываний о жизни. Одни из них были фольклорного происхождения, другие принадлежали известным личностям: философам, поэтам, духовным учителям, священнослужителям. Через меткие выражения, становившиеся афоризмами, передавалось знание жизни и понимание ее мистерии.
Сборники мудрых высказываний были в ходу еще в Древнем Египте. Их любили в Древней Греции и на Ближнем Востоке, особенно во времена, когда религиозные традиции теряли четкость своих установок и свое значение в жизни людей. Такие сборники составлялись в школах и по поручению влиятельных или просто богатых людей для их личного пользования. Да и всякий грамотный человек мог записывать и собирать для себя афоризмы, что и происходило. Те же, кто следовал какому-то духовному лидеру, записывали его высказывания.
По Римской Империи передвигалось множество бродячих учителей жизни: раввинов, греческих философов, религиозных проповедников разных традиций, пророков, провидцев и просто духовных самородков, вбиравших в себя «мудрость отовсюду» и никого и ничего в отдельности не представлявших.
Таким духовным самородком, похоже, современники воспринимали Иисуса из Назарета. В четвероевангелии люди обращаются к нему «раби», что значит «мой учитель». Так обращались и к раввинам, но иудейские священнослужители раввином Иисуса не признавали.
В христианском мире о личности Иисуса до недавнего времени высказывались только церкви. Но появилось религиоведение, историю христианства стали исследовать в университетах, а там к ней был другой подход. Немыслимый для богословов сравнительный анализ Нового Завета с другими литературными памятниками, а личности и учения Иисуса Христа – с деятельностью его современников, дал много интересных и неожиданных заключений.
Так, в поведении и высказываниях Иисуса из Назарета были найдены параллели с активными в его время киниками и стоиками – бродячими философами соответствующих эллинских школ. Конечно же, Иисус имел много общего с раввинами из диаспоры, пользовавшихся большей свободой толкования Торы благодаря своей удаленности от Иерусалима. Но точно так же обнаруживались точки соприкосновения его воззрений с учителями других народов, населявших в его время Ближний Восток.
Галилея во времена Иисуса не имела ни столицы, ни единого этнического правителя, ни религии, укреплявшей национально единство, ни храма с тем же значением для местных евреев, как Иерусалимский в Иудее. Предания о богоизбранном народе Израиля, оказавшемся в Вавилонском пленении и вернувшемся в свою обетованную землю, уже не воспринимались там как часть собственной истории. Галилея была еще дальше от Иерусалима, чем Самария, жители которой не воспринимались иудейскими евреями как соплеменники уже в IV веке – из-за этого было тогда отвергнуто предложение одного из самаритянских правителей помочь в восстановлении Иерусалимского храма. С таким же, если даже не с большим пренебрежением относились в Иудее к галилеянам.
После захвата Галилеи Александром Македонским и приходом туда греческих колонистов в ней появились новые города и поселения, обустроенные по тем же принципам и образцам, как в самой Греции: с театрами, стадионами, школами и всем другим, что присуще эллинской цивилизации.
Эллинское влияние на самосознание и ментальность коренных галилеян было сильным, и оно не могло не отразиться на образе мыслей и духовных устремлениях Иисуса Назаретянина. Он пришел в Иерусалим, центр этнической религии евреев, с проповедями «религии личности», в которой этническая принадлежность людей несущественна, а Бог одинаково любит всех, не выделяя какой-то народ как «богоизбранный». Это естественное мировосприятие человека, выросшего в поликультурном окружении.
Как возник текст Евангелия
Для воцерковленных верующих Евангелие – Священное Писание, где изречения Иисуса – и в самом деле изречения Иисуса. Но обстоятельства, в которых возник текст Евангелия, заставляют усомниться, что это было так во всех случаях.
Как считает американский исследователь Нового Завета Бюртон Мэк1, было бы точнее соотносить слова и поступки Иисуса из Назарета не с его исторической личностью, а с «Иисусовским движением», которое возникло под впечатлением его проповедей. И это логично.
Последователи Иисуса невольно участвовали в формировании его учения, передавая его высказывания из уст в уста. Устная передача слов Иисуса и записи его высказываний, сохраненные его окружением, и стали первоисточником христианства как духовной традиции.
Как следует из Евангелия, Иисус проповедовал спонтанно, и то, что он говорил, записывалось его слушателями по памяти, и при этом записывалось так, как было ими понято. Писали тогда на пергаменте, папирусе, глиняных и восковых дощечках, и их с собой, как блокноты, не носили.
Записи изречений Иисуса давали переписывать другим. Их переписывали снова и снова – когда слово в слово, когда с поправками, когда полностью, когда сокращенно или с какими-то добавлениями. Ведь, сказанное Иисусом переписывали чаще всего для себя.
Стали возникать общины последователей Иисуса. Там с его словами обращались более бережно, но при этом появился новый фактор влияния на отношение к его изречениям: представление о его личности. По мере удаления от времени, когда жил Иисус, появлялись все более различающиеся по смыслу толкования происходивших тогда событий, и возникали все более разные представления о личности Иисуса в коллективном сознании тех или иных общин.
Многое зависело от того, кем именно он там виделся в первую очередь: духовным лидером, учителем жизни, пророком, целителем, чудотворцем, божьим посланником или сыном божьим в буквальном смысле. Считается, что мессией его сначала видели только в некоторых иудейских общинах, и лишь позже такое отношение к Иисусу распространилось шире. Его стали называть Христом (греческий эквивалент ивритского «мессии»), а его последователей – христианами.
В общинах, где Иисус был и оставался учителем жизни, пользовались одними списками его высказываний, там, где он воспринимался мессией – другими. При изменении отношения к личности Иисуса, рукописи с рассказами о его жизни и учении редактировались. Могло так быть, что его отдельные высказывания начинали восприниматься не соответствовавшими его новому статусу, и их пропускали при следующем переписывании. Если для какого-то переписчика те или иные слова в изречениях Иисуса выглядели неясными или неверно записанными, он мог заменить их другими или, для большей ясности, полностью переиначить такое изречение, оставляя его по-прежнему высказыванием самого Христа.
Для нас это подтасовка фактов, верующие же того времени считали подобные корректировки текста нормальным явлением, особенно, если их производили уважаемые в общине личности. Считалось, что они делали это по «боговдохновению». При составлении Нового завета – унифицированного канонического Священного писания для всех христианских общин, применялся такой же метод работы с источниками.
Научные исследования текста канонических евангелий не оставляют сомнения, что часть изречений Иисуса в этих первоисточниках христианского вероисповедания по разным причинам не могли ему принадлежать, а значит, были ему приписаны. Приписывание было в те времена обычной практикой создания религиозных книг. То, что сказала какая-то авторитетная личность, или могла бы сказать, не подразделялось: авторства в нашем понимании тогда не существовало.
Метаморфозы рукописей не знали пределов. При переписывании их содержание могло переливаться в другой мировоззренческий сосуд, расти или сокращаться, получать какой-то стилистический декор или вновь от него освобождаться.
Читая Евангелие на русском языке, не надо забывать и о переводчиках. Иисус говорил на арамейском языке, самые старые рукописи Нового завета, которыми мы располагаем, на древнегреческом языке. Эти списки стали оригиналом для переводов на все другие языки. В нашем случае Евангелие сначала было переведено с древнегреческого на церковнославянский, а уже с него – на современный русский.
Названия предметов обихода, частей строений, растений и животных – то есть конкретных объектов и субъектов, известных во всех частях света, перевести можно точно. Иное дело – явления, которые по-разному воспринимаются в разных культурах. И потому переводы религиозных текстов не бывают зеркальным отражением оригиналов. Иисус «говорит по-русски» не (совсем) то и не (совсем) так, как это звучит по-гречески, а тем более по-арамейски. Арамейский язык далек от индоевропейских языков, к которым относятся и древнегреческий и русский языки.
Другой взгляд на «раннее христианство»
Реальная история возникновения текста Евангелия не мешает верующим считать его Священным писанием, где каждое слово имеет сакральное значение. Это их право. Точно так же неверующие или инаковерующие имеют право относиться к Евангелию как произведению письменности, а к словам Иисуса – как и ко всем другим словам, которые можно понимать по-разному.
Так это и происходило при жизни Иисуса и первое время после его смерти. Иисусовское движение было пестрым. Первым последователям проповедника из Назарета было свойственно свободное и очень личное отношения к его учению, а Иисусовскому движению в целом – многовариантность понимания его проповедей. Правильным было то, что представлялось правильным в той или иной общине или тем или иным отдельным последователям Иисуса.
И так это оставалось до IV века, когда возникла единая христианская церковь с верой в Иисуса как мессию божественного происхождения, посланного свыше во спасение праведной части человечества перед концом света. Считается, что к этому времени такая вера получила большее распространение, чем все другие представления о личности Иисуса Назаретянина.
Отношение к Иисусу как мессии, признанное единственно правильным, предопределило содержание Нового Завета. Этот сборник канонических текстов, начинающихся с Евангелия, должен был выразить догматические (то есть непререкаемые и не требующие доказательств) установки новой объединенной христианской церкви. Тем самым она взяла на себя роль религиозного института, стоящего над локальными общинами.
Предания и рукописи Иисусовского движения, состоявшего из разрозненных и разных по воззрениям общин – еще не христианство в строгом смысле этого слова, поскольку вплоть до IV века существовали группы последователей Иисуса, относившихся к нему как духовному учителю из Галилеи. Тем не менее, время до возникновения единой христианской церкви принято называть «ранним христианством».
Наследие той эпохи можно воспринимать в неразрывной связи с конфессиональным христианством, а можно – отдельно от него, как существовавшую когда-то духовность, которой через христианские традиции прониклась европейская культура.
Понятно, что это два разных отношения. Если мы хотим самостоятельно разобраться, что для нас значит «христианский ген» нашей индивидуальности и с этой целью открываем Евангелие, мы уже изначально выбираем к его содержанию иной подход, чем тот, которому церковь учит верующих.
«Мы» – это все, кто читает Евангелие в XXI веке, когда нет больше всеобщего обязательного признания церковных догм абсолютными истинами, а отношение к христианству как вероисповеданию, уживается с отношением к нему как к культурному наследию.
Если кто-то хочет брать для себя из Евангелия только то, что вызывает в нем внутренний резонанс, или ищет в нем то, что открывает шире его глаза на себя и свою культуру, кто вправе его осуждать? Это его личное дело во всех смыслах.
Евангелие и евангелия
Мы привыкли пользоваться словом «евангелие» в собирательном значении. Это связано с другим словом: «четвероевангелие». Четыре евангелия, от Матфея, Луки, Марка и Иоанна при формировании единой христианской церкви получили статус «канонических» и были включены в Новый Завет. Признанные единственно правильными, они в своей правильности считаются равнозначными. Когда говорят «Евангелие», то подразумевают их всех вместе.
Но существовали также другие евангелия, и их было множество. Все они, кроме новозаветных, стали считаться апокрифами, то есть источниками неправильных сведений об Иисусе и его проповедях, и были запрещены для употребления.
Та единая церковь, для которой был произведен выбор правильных евангелий, потом раскололась на две ветви: католическую и православную. От этих ветвей отходили свои ответвления. В новых общинах и движениях происходили разногласия, иногда приводившие к их полному отмежеванию друг от друга. Но все разновидности христианства признавали своим первоисточником новозаветное четвероевангелие. Другие евангелия оставались апокрифами и, когда попадали в руки служителей церкви, уничтожались как «пагубные источники фальсификации» христианской веры. Мы можем знать только о тех из них, которые каким-то чудом сохранились до нашего времени.
При научном изучении библейских текстов возникла гипотеза о существовании утраченного сборника изречений Иисуса, которым пользовались независимо друг от друга евангелисты Матфей и Лука2. Дело в том, что многое из того, что говорит Иисус евангелиях от Матфея и Луки, совпадает чуть ли не дословно. Это навело на мысль, что во второй половине I века, когда (предположительно) появились эти два евангелия, существовал авторитетный «источник Q», откуда их авторами были взяты высказывания Иисуса. Возникло даже предположение, что такой сборник и сам был евангелием.
Последнее, впрочем, расценивалось как нечто весьма сомнительное: в христианском рукописном наследии не было примеров евангелия, состоявшего только из изречений Иисуса. И потому считалось, что евангелие – это обязательно рассказ об Иисусе Христе, к которому могут быть добавлены выдержки из его проповедей, а не какой-то там «цитатник».
Положение изменилось в 1945 году. Тогда у египетского местечка Наг-Хамади были найдены христианские рукописи I – III веков в списках IV века, предположительно из первого христианского монастыря, основанного отцом-пустынником Пахомием Великим. Этот монастырь находился недалеко от местонахождения тех рукописей, а их захоронение могло быть связано с указом Александрийского митрополита Афанасия об уничтожении неканонических текстов, которое относится как раз к IV веку.
Среди рукописей, найденных в Наг-Хаммади, было Евангелие от Фомы, и оно как раз содержало в себе только изречения Иисуса – т. н. «логии». Среди его 114 логий около трети почти полностью или частично совпадают с изречениями Иисуса в Евангелиях от Матфея и Луки, и, похоже, взяты из того же не дошедшего до нас «источник Q». Для христианских конфессий и их богословов эта находка ничего не меняла: евангелие от Фомы и все другие тексты из Наг-Хамади виделись им такими же апокрифами, как все другие. Для научной общественности и всех тех, кто не придерживается церковных доктрин, рукописи Наг-Хамади значат много.
Во-первых, это, наконец, доказывает, что и в самом деле существовали такие евангелия, которые передавали только духовное учение Иисуса. То, что они были, до этого только предполагалось, теперь же тому появилось доказательство. И еще одно важное обстоятельство: Евангелие от Фомы так же как и три новозаветных евангелия, приписано апостолу, а это значит, что оно являлось для первых последователей Иисуса авторитетным источником.
О чем была «благая весть»
Евангелие в переводе с древнегреческого означает «благая весть». В чем она заключается?
На это в христианстве имеются два ответа. Первый ответ такой: это возвещение Царства Божьего, которое исходит от самого Иисуса.
Благую весть в христианстве понимают еще и по-другому: как спасение человечества от грехов, ради чего Иисус принял смерть на кресте. Об этом тоже сказано в Евангелии, но сказано не самим Иисусом, а теми, кто о нем рассказывает. Вот, например, как это возвещается в Евангелии от Иоанна:
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия». Иоан.
Для большинства неверующих оба значения благой вести звучат как эхо далеких от них мифов. Как с этим быть? Я думаю, как и везде в Евангелии – ориентироваться на слова самого Иисуса. И разобраться, что он называл Царством Божьим.
Вот как Иисус высказывается об этом Царстве в Евангелии от Матфея (в этом евангелии Царство Божье чаще называется Царством Небесным):
«Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его».
Такие высказывания называются «притчами». Ими Иисус пользовался очень часто. Эту особенность замечали и его ученики.
«И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им?
Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют».
«Они» – это его современники, у которых «огрубело сердце», и смыслы происходящего они прямо и непосредственно не воспринимают. Но могут его уловить через образные сравнения – метафоры. Ими пользовались духовные учителя и в других культурах. Но здесь есть одна проблема: есть метафоры, понятные во все времена, а есть метафоры, привязанные к своему времени.
Огромное дерево, выросшее из зернышка-крупинки – метафора, смысл которой поймет любой человек, когда бы и где бы он ни жил. Другое дело – Царство небесное. Что может сказать такая метафора современному неверующему или верующему без религиозной принадлежности, для кого небо – это только небо? Скорее всего, такой человек подумает, что речь идет о загробной жизни, и почувствует отчуждение. И такое чувство он испытает не раз при чтении Евангелия. От его образности веет духом ближневосточной культуры далекой от нас эпохи. Где-то он совместим с духом нашего времени, а где-то – нет.
Всякая эпоха вырабатывает свой язык понятий для осмысления ценностей жизни, как временных, так и вечных. Меняются общество и обстоятельства жизни людей, меняются сами люди, меняются их ментальность и лексикон. Не каждый может уловить смысл и значение духовных архаизмов. В каких-то из них он легче проглядывается, в каких-то – труднее.
2. Интерес к своим корням и Евангелие
Как это было у меня
Впервые я взяла в руки Библию будучи студенткой филфака МГУ. Произошло это в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (тогда – Библиотеки имени Ленина), где я собирала материал для своей дипломной работы. Ее темой был древнерусский апокриф «Хождение Богородицы по мукам», и у меня, как будущего специалиста, был туда доступ.
Библия в дореволюционном издании стояла на одной из полок в читальном зале этого отдела, чего в общих читальных залах в советское время быть просто не могло. Я могла читать ее хоть каждый день, но такого желания у меня не было. И для дипломной работы этого не требовалось, но однажды меня взяло любопытство. Тогда я и открыла Евангелие от Матфея – первую книгу Нового Завета.
Я все еще хорошо помню, как все было. Вот я начинаю пробираться сквозь родословную Иисуса, обстоятельства его рождения, события его юности, ожидая чего-то исключительного – эпизодов или высказываний, которые оправдали бы советский запрет на распространение Библии. Вот Иисус пришел к Иоанну Крестителю, и тот его крестил, вот Иисус уединился в пустыне и выиграл единоборство с дьяволом. Вот он, наконец, стал проповедовать. И что же он первым делом сказал? То, что услышал от Иоанна Крестителя: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Здесь я потеряла терпение и остановилась.
У Иоанна Крестителя я эти слова проскочила, как скорый поезд промежуточный полустанок. Но то, что их повторил Иисус, меня задело. Ну, во-первых, сам факт, что он повторяет чужие слова, а не говорит свое. В мои 20 лет мне такое не нравилось уже по определению.
Ну, а во-вторых, сами эти слова. Уже одно это «покайтесь». Публичные покаяния у меня ассоциировались со сталинскими процессами конца 30-х годов, о которых я начиталась в самиздате. Ну, а «приблизилось Царство Небесное» я восприняла как обещание рая. Рай мне был не нужен.
В следующий раз я открыла Евангелие через 30 лет. Оказавшись перед новым витком жизни, я взялась снова прочитать Матфея – как минимум его. На то была уже другая причина: меня стали больше, чем прежде, интересовать свои корни. Типично для этой жизненной фазы.
Теперь я вижу, что интерес к своим корням, уходящим в глубину русской культуры, я чувствовала и в юности – как иначе объяснить мою увлеченность древнерусской словесностью? Но одно дело интерес, другое – потребность. А потребность у меня была совершенно в другом – в путешествиях. Обычных путешествиях по миру, с помощью поездов и самолетов, и путешествиях ума и души, с помощью книг и живого общения, как это чаще всего и бывает в таком возрасте. Окажись мое первое знакомство с Евангелием для меня значимым, я бы раньше открыла его во второй раз. Может быть, я открывала бы его потом еще и еще, чтобы найти в нем для себя внутреннюю опору или мудрые мысли в решающие моменты жизни, как, собственно, и должно в идеале складываться отношение с духовным источником собственной культуры. Но первое прочтение Евангелия оставило меня с чувствами разочарования и скуки. Я думала найти в нем большее.
А что я, собственно говоря, хотела там для себя найти? Этого я и сама не знала. Меня подвело к Библии любопытство. Она была тогда под запретом, а запретный плод, по идее, должен быть сладким. Но Евангелие от Матфея оказалось для меня на пробу не сладким, а кислым, и все получилось, как с кислым яблоком – соблазнился, надкусил и отбросил. Если бы у меня кроме любопытства была еще какая-то личная цель при первом чтении Евангелия, дело бы, скорее всего, кончилось как-то иначе. Так это и получилось во второй раз, когда я задалась целью понять свои «корни».
Чужие и свои слова
В Евангелии от Матфея о Царстве Небесном (у других евангелистов оно – Царство Божье, и я буду называть его дальше только так3) можно найти лишь притчи. Каждая из них дает увидеть это Царство иначе, добавляя к его характеристике какую-то новую особенность. Ну, а о чем все же говорится, можно только догадываться. Похоже, что понять Иисуса было трудно и его современникам. То, что вопросы о Царстве Божьем, возникали, и их было много, доносит до нас Евангелие от Луки. Там же и разъяснение, которое в Евангелии от Матфея отсутствует:
«…не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть».
Если сказать, что внутри нас живет «дух», то эту мысль поймут все, кто бы во что бы ни верил, да и неверующие ее по-своему поймут. Размежевание по вере происходит, когда «духу» дается какое-то определение. Или же если то, что в нас живет, получает какое-то специфическое название, которое не говорит за себя.
Таким названием было для меня «Царство Божье». Я воспринимала его как непроницаемый религиозный архаизм и спотыкалась о него, как о камень, всякий раз, когда оно попадалось мне при чтении Евангелия. Это выражение, конечно же, вызывало во мне какое-то представление, но мне мешала упаковка его значения. Я могла о нем только догадываться, чувствовать же его я не могла.
Богословское толкование этого понятия мне было не нужно. Я занималась самоисследованием, а не изучением Евангелия. Мне хотелось почувствовать то, что названо в Евангелии «Царством Божьим». Для этой цели я стала искать этому названию синонимы.
Из всех более-менее сносных вариантов, я выбрала сначала слово «запредельное». Оно прямо обозначает явления за пределами нашего восприятия. Такое же значение имеет и академический термин «трансцендентное (пространство)», но то и плохо, что он академический. В уста Иисуса его не вложишь.
Я заменила Царство Небесное в притче о горчичном зерне на Запредельное (чтобы оно больше соответствовало своему назначению, я решила писать его с большой буквы) и чуть подправила текст стилистически. Цель была одна: узнать, скажет ли мне эта притча больше в таком варианте.
Вот что получилось:
«Запредельное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы запредельные и укрываются в ветвях его».
Можно спросить, а как это понимать: «посеять Запредельное»? А так же, как и «посеять Царство Небесное». Интуитивно, как и всякое иносказание.
Хотя мне этот обновленный текст пришелся и по душе, я все же стала искать дальше. Вот еще 4 модификации все той же притчи, с заменой «Царства Небесного» соответственно на «Вечное», «Неугасимый Свет», «Несказанную Мудрость» и «Великую Неизвестность».
«Вечное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Вечности и укрываются в ветвях его.
Неугасимый Свет подобен зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Света и укрываются в ветвях его.
Несказанная Мудрость подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Мудрости и укрываются в ветвях его.
Великая Неизвестность подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы неизвестные и укрываются в ветвях его».
Надо сказать, что все 5 вариантов мне нравились, и нравятся мне до сих пор. «Запредельное», «Вечное», «Неугасимый Свет», «Несказанная Мудрость», «Великая Неизвестность» – как ни назови, это то, что невидимо присутствует в жизни и в нас самих. И если мы это в себе заметили и стали уделять ему внимание, оно становится «горчичным зерном» с огромной потенцией роста. Ну, а «птицы» – это озарения: гениальные мысли и творческое вдохновение. Так я это понимаю.
Но после моих экспериментов произошло, опять же, нечто интересное: мне расхотелось пользоваться синонимами, которые я нашла.
А надо ли искать другие слова?
Обнаружилось, что после переиначивания притчи о горчичном зерне мне перестали мешать исконные евангельские выражения «Царство Небесное» и «Царство Божье». Заменив их своими синонимами раз-два, я больше не стала это делать. В речь мою они не вошли, но при чтении евангельских текстов прежняя проблема пропала.
Конец ознакомительного фрагмента.