Глава 3. В оккупированной Одессе
Одесса была оккупирована немецко-румынскими войсками в ночь с 16-го на 17-е октября 1941 года. Это была ужасная ночь. В два соседних здания попали бомбы, и они горели. Наш дом был в середине пылающего пожара от соседних домов. Было очень страшно находиться в этом пожаре, и мы хотели убежать из дома, но соседи сказали нам, что румынские войска уже вошли в город и расстреливают всех, кто находится на улице. Мы слышали шум от военных машин и мотоциклов и очень много выстрелов.
Поздно вечером, перед тем, как румынские войска вошли в город, мой отец успел вернуться домой. Он был оставлен в Одессе в составе специальной команды, которая должна была взорвать дамбу на Пересыпи (район в низкой части города). В результате огромная масса воды затопила важную магистраль города и этим препятствовала передвижению румынских частей.
Когда эта команда взорвала дамбу, всем было разрешено разойтись по домам с тем, чтобы, дождавшись приказа, присоединиться к особому партизанскому отряду. Отец успел прийти домой перед тем, как румынские войска оккупировали город. Мы радовались тому, что мы все были вместе.
На рассвете все жильцы нашего дома вышли на улицу. Сначала мы собрались в сквере возле Оперного Театра. Потом кто-то сказал, что театр заминирован, и мы перешли на другую сторону улицы. Когда полностью рассвело, мы увидели массу трупов вокруг – жителей Одессы, убитых румынскими солдатами в процессе захвата города. Нас спасло то, что мы находились дома и не выходили на улицу этой ночью.
С самого начала оккупации началось преследование евреев со стороны соседей и властей. Буквально на следующий день после начала оккупации наш сосед – болгарин стал угрожать нам и требовать освободить для него нашу квартиру. Его семья всегда завидовала нам, что мы имели квартиру лучшую чем они. Жена соседа сначала была замужем за итальянцем, который был депортирован во время Итало-Абиссинской войны, потом она вышла замуж за этого болгарина. Он грозился, что убьёт нас, детей, если родители не освободят квартиру. Нам пришлось переехать в одну из пустующих квартир в нашем доме на третьем этаже, где раньше жила эвакуировавшаяся еврейская семья. В этой квартире совершено не было стёкол в окнах после многочисленных бомбардировок. Родителям пришлось вставить в окна фанеру. Альбина – дочь этого болгарина, моя ровесница, с которой мы были очень дружны до оккупации, стала кричать мне “Жид”. Когда я спросил маму, что это значит, она просто сказала больше не играть с этой девочкой. Так мгновенно мы стали с Альбиной врагами. Потом нас стали называть жидами все вокруг.
Через несколько дней после начала оккупации, власти издали приказ всем сдать свои радиоприёмники. Чувствуя приближение новых притеснений, мы затаились в своей квартире, как мыши в норках. Когда вышел приказ сдать радиоприёмники, родители колебались, что лучше продолжать сидеть в нашей норе или отнести радиоприёмник. Решили, что мама должна отнести наше радио. Ей не пришлось идти слишком далеко: проходившие румынские солдаты забрали у неё наш красивый радиоприёмник, и моя мама была довольна, что избавилась от него.
Вскоре румынская администрация города объявила об обмене советских рублей на румынские леи и немецкие марки. Так как евреям не разрешалось ходить в банк, моя мама попросила нашу соседку Рыбкину, которая жила напротив нашей квартиры и с которой мама дружила столько лет, обменять наши деньги. Рыбкина присвоила наши деньги и, когда мама стала требовать вернуть деньги, эта Рыбкина выбежала на улицу с криком, что жиды живут в этом доме и нападают на неё. Проходившие мимо молодые люди, вместо поддержки, избили её и предупредили, что в следующий раз, если она будет нападать на евреев, они её убьют. Может быть, эти молодые люди были из подпольной партизанской группы. О том, что в доме живут евреи, сообщил властям другой наш сосед – Склонный. Он всегда был добрым и услужливым, любил чужих детей, так как своих не было. Его жена – портниха часто выполняла заказы и для моей мамы. Всё было хорошо до оккупации, но как всё изменилось после. Этот Склонный стал смотреть на нас как на своих врагов, хотя его жена по-прежнему улыбалась. В конце концов он заявил о нас в комендатуру. На следующий день утром к нам пришёл румынский комиссар пока только с целью проверить что здесь действительно живут евреи, которых можно пограбить. Мои родители дали ему кое-что из наших драгоценностей. Кроме того, мой отец сказал ему, что он парикмахер. Комиссар взял с собой моего отца в комендатуру, где отец работал целый день до позднего вечера. Мы, конечно, волновались, вернётся ли наш папа вообще. Он пришёл очень поздно, и даже принёс с собой хлеб и сахар.
В нашем доме на момент оккупации жили ещё две еврейские семьи. Это семья известного в Одессе портного Череховского, который также шил для моей мамы. Он жил с женой и двумя взрослыми дочерьми, которым было за 20. Вторая семья состояла из женщины средних лет, которую звали Анна, и её дочери, которой было лет 10–12. Её муж был музыкантом, он играл в оркестре Одесского Оперного Театра и учил меня играть на скрипке перед войной. Когда началась война, он был призван в армию. Все наши семьи очень дружили и старались во всём помогать друг другу. Нас объединяло ещё и то, что все мы жили в пустующих квартирах. Эти две семьи тоже были изгнаны из своих хороших квартир, на которые позарились их ближайшие соседи.
Такая наша жизнь в оккупированной Одессе продолжалась всего одну неделю. 24-го октября был издан приказ всем проживающим в нашем районе евреям собраться в Театральном переулке – тихой улице с тыльной стороны Оперного Театра. Там собралось человек 200, это были последние еврейские могикане, которых ещё не затронули массовые репрессии оккупантов. Как я упомянул выше, в центре Одессы до войны проживало не так много еврейских семей. Власти знали, в каких районах жили в основном евреи и производили там аресты. Мы узнали об этом, когда нас из Театрального переулка пригнали в большую школу на Комсомольской улице. Первую неделю оккупации мы жили в своих норах, ни с кем не общались, кроме наших соседей, и питались продуктами, которые были у нас дома. Когда мы оказались в школе на Комсомольской, где было собрано огромное количество евреев, согнанных туда на регистрацию, мы узнали от них о том, что творилось в Одессе с первого дня оккупации.
Одесса, Октябрь 1941. Регистрация евреев
Людей хватали прямо на улицах и некоторых тут же вешали на столбах и деревьях для устрашения населения. Румынские солдаты врывались в квартиры якобы в поисках коммунистов и евреев и избивали прикладами находящихся там людей независимо от возраста. Молодых женщин группами насиловали на месте на глазах окаменевших от ужаса членов семьи, и грабили всё, что им приглянулось, в основном, драгоценности, часы, золото и деньги. Потом всех выгоняли на улицу и гнали на регистрацию в больницу на Херсонской улице или в школу на Комсомольской. Мы попали в школу, где в переполненных комнатах находились люди по нескольку дней без пищи и воды. За любой протест расстреливали на месте. После формальной долгожданной регистрации всех евреев гнали в местную тюрьму, где власти решили создать еврейское гетто. Тюрьма была пустой, так как советские власти вывезли всех преступников в Сибирь и Казахстан. Было бы лучше если бы вместо преступников вывезли туда какое-то количество евреев.
Одесса, Октябрь 1941. Еврейские мужчины, ожидающие регистрации
Когда мы находились в школе, ожидая регистрации, мы узнали о массовом убийстве евреев по дороге в село Большой Дальник. 18–19 октября вышел приказ румынской администрации, по которому всем евреям города предписывалось взять ценные вещи, деньги и продукты на 3 дня, ключи от квартир сдать дворнику и прибыть в село Большой Дальник для регистрации и трудоустройства. Некоторые люди шли туда добровольно, чтобы избежать издевательств в городе и в надежде, что в Дальнике они смогут спокойно жить. Некоторые наивные люди даже считали, что кто раньше туда придёт, сумеет лучше там устроиться. Но таких наивных было немного. Мы тоже знали об этом приказе, но решили сидеть в своей норе, пока нас не выгонят.
Большинство людей румынские солдаты и местные полицаи (украинские полицейские, в основном – молодые люди, дезертировавшие из Советской Армии и согласившиеся сотрудничать с нацистами) погнали принудительно. Когда основная колона была уже далеко от города, людей начали грабить, забирали у них ценные вещи, заставляли раздеваться, насиловали молодых женщин и девушек тут же на глазах у людей и гнали всех дальше. Наконец они дошли до большого противотанкового рва. Этот ров был выкопан руками жителей города, как последний рубеж обороны Одессы. Город он не защитил, но стал могилой для 10 тысяч евреев. Здесь произошла первая массовая казнь евреев Одессы, часть расстреляли, часть сожгли заживо. Люди из окружающих деревень стали свидетелями этой казни.
Следующая массовая акция уничтожения жителей города, в основном евреев, произошла в “дни террора” после взрыва румынской комендатуры в ночь с 22-го на 23-е октября. Это было бывшее здание НКВД на Маразлиевской улице; оно было очень большое, и румыны расположили там свой штаб и комендатуру. В эту ночь оккупанты праздновали свою победу во взятии Одессы и провозглашения Одессы столицей новой румынской провинции Транснистрии между реками Южный Буг и Днестр. Взрыв произвели советские партизаны в ответ на массовые зверства оккупантов. В результате взрыва погибло 67 человек, включая коменданта города Одессы генерала Глугояну и 20 румынских и немецких офицеров. История этого взрыва была раскрыта только в 1982 году советским генералом А. Ф. Хреновым, который руководил установкой в этом здании радиоуправляемых мин перед уходом советских войск. Мины были приведены в действие по приказу командира Одесского партизанского отряда Молодцова-Бадаева.[1]
Сразу после взрыва утром 23-го октября провокаторы стали распространять слухи по городу о том, что это здание было взорвано евреями в отместку за уничтожение евреев в Дальнике. Румынские солдаты, полицаи, дворники и добровольцы-активисты начали выбрасывать евреев из квартир, при этом инвалидов и лежачих больных убивали с дьявольской жестокостью.
Тысячные колонны евреев прогоняли по улицам города для устрашения населения. Одних из этих колонн загоняли в тюрьму, других гнали в пороховые склады по Люстдорфской дороге в 6 км от города. Заполнение складов продолжалось и в последующие дни. Таких складов было девять. Последующие три дня были названы днями террора из-за огромного количества уничтоженных людей. К полудню 23-го октября 5 тысяч гражданских лиц, отобранных при регистрации и содержащихся как заложники, были зверски уничтожены. Большинство из них были евреи. В тот же день из тюрьмы 19 тысяч евреев погнали в порт, где они были расстреляны в сквере, огороженным дощатым забором. Потом их тела были политы бензином и сожжены. Людей совершено ничего не знавших о взрыве хватали на улицах, базарах и пригородах, и тут же расстреливали на месте возле стен домов или заборов. В бывшей здравнице Одессы на Большом Фонтане было расстреляно около ста мужчин, на базаре Слободки повесили 200 евреев, на Молдаванке, Ближних и Дальних Мельницах было расстреляно ещё 250 евреев. Самое страшное зрелище представлял Александровский Проспект, где оккупанты на всех деревьях повесили около 400 евреев.
Оккупанты хотели уничтожить как можно больше евреев, но не могли это сделать сразу. Поэтому в дни террора они перегоняли колоннами евреев из Одессы в село Дальник, где было собрано 40 тысяч человек. Многие были уничтожены уже по дороге в Дальник в упомянутом противотанковом рву. Чтобы ускорить уничтожение людей, их связывали в группы по 40–50 человек, бросали в ров, и потом расстреливали. В Дальнике оккупанты освоили новую технологию уничтожения людей. В бараках сначала тщательно забивали все проёмы, потом их поливали горючим топливом и сжигали вместе с людьми. Один барак, где находились только мужчины, дополнительно ещё обстреливали из пулемётов, чтобы не допустить побега людей из горящего барака. Всего в четырёх бараках в Дальнике погибло не менее пяти тысяч человек.
Оккупанты, стремясь уничтожить как можно больше евреев, решили также уничтожить 9 бывших артиллерийских складов на Люстдорфской дороге, куда были согнаны около 30 тысяч евреев. Они сделали отверстия в складах, установили в них пулемёты и расстреливали находящихся там людей при закрытых дверях. Склад, где находились мужчины, обстреливался даже из артиллерийского орудия. Тех, кому удалось выбраться наружу через окна и отверстия в крыше, расстреливали или забрасывали гранатами. Потом все склады были облиты газолином, который качали насосами из привезенных бочек, и подожжены. Склады горели потом ещё несколько дней. Это кульминационное массовое уничтожение евреев произошло 24-го и 25-го октября по приказу и наблюдением румынских полковников Н. Делеану и Д. Николеску. Немецкие солдаты также принимали активное участие в этом жесточайшем уничтожении евреев.
В Одессе оставалось на момент оккупации 100 тысяч евреев, и к ним добавилось ещё около 100 тысяч бессарабских и буковинских евреев, которые бежали с оккупированных румынами территорий и спасаясь от их жесточайших преследований. По приказу румынского диктатора Иона Антонеску все бессарабские и буковинские евреи должны были быть уничтожены. Они все бежали в сторону Одессы, так как по заверению советского командования, Одесса никогда не должна была быть отдана врагу. Большая часть бессарабских и буковинских евреев действительно погибла в Одессе в дни террора. 25-го октября бессарабским евреям, которые находились в тюрьме, было сказано, что они возвращаются в Бессарабию и им ничего не надо брать с собой, так как они едут домой. Когда колонна бессарабских евреев, в которой было около 10 тысяч человек, оказалась за воротами тюрьмы, они с ужасом увидели, что их гонят не в сторону вокзала, а в противоположную сторону по Люстдорфской дороге. Все они погибли в бывших артиллерийских складах.
Всего в Одессе в дни террора, как следует из официальных источников [1], погибло более 80 тысяч евреев. Вот эта печальная арифметика: в первый день террора 23-го октября были расстреляны 5 тысяч упомянутых заложников, 19 тысяч евреев в портовом сквере, тысячи евреев, схваченных на улицах и базарах, были убиты или повешены. В последующие дни террора было уничтожено 5 тысяч евреев в 4-х бараках Дальника и около 30 тысяч евреев в 9-ти бывших артиллерийских складах. Кроме того, 40 тысяч евреев было угнано в Богдановку и уничтожено в конце декабря 1941 года. Последнее массовое уничтожение 1000 евреев в Одессе было 15-го ноября на Стрельбищинском поле.
После всех массовых уничтожений в Одессе оставалось 60–70 тысяч евреев, для которых власти хотели устроить еврейское гетто. Вначале, они хотели устроить гетто в удалённых районах города: на Слободке или на Молдаванке. Власти даже начали огораживать колючей проволокой одну зону на Молдаванке, охватывающую улицы Малороссийскую, Среднюю, Степовую и бывший толчок. Предполагалось, что евреи будут работать в гетто и вне гетто, носить на груди шестиконечную звезду и на ночь возвращаться в гетто. Евреи себя успокаивали, что хотя их права будут ограничены, но жизнь им будет сохранена. Но местные жители запротестовали. Потом они предложили жителям Слободки переехать в пустующие квартиры уничтоженных евреев в центре Одессы. Но жители Слободки никуда не хотели уходить из своих домов. Тогда власти решили сделать еврейское гетто в бывшей тюрьме. Конечно, тюрьма не могла рассматриваться как гетто. Гетто по определению является изолированный густонаселённый участок города, где проживает этническое или рассовое население. Такие еврейские гетто существовали на протяжение длительных периодов времени в Праге, Венеции и других больших городах. Первое еврейское гетто в бывшей Одесской тюрьме не было даже похоже на создаваемые нацистами еврейские гетто на оккупированных территориях, как это было, например, в Будапеште или Варшаве. Но в Одессе первое еврейское гетто было создано именно в бывшей тюрьме. Также продолжалась высылка евреев из Одессы в свиносовхоз в селе Богдановка Доманёвского района. Туда в основном попали Бессарабские евреи и евреи, пригнанные из Дальника. В Богдановке к середине декабря румынские власти собрали около 60 тысяч евреев и продолжали пригонять новые партии евреев. Потом туда прибыли немцы, которые вместе с румынами и украинскими полицаями производили массовые расстрелы евреев, начиная с 22 декабря 1941 года. Всего в Богдановке погибло 80 тысяч евреев.