Глава VI. Ночной полет с Янгелем
– Да за такое канделябром по голове! Канделябром! – прогудел рядом со мной густой голос.
– Что, нервишки сдают? А мы их окончательно расшатаем вот этой дамочкой!
– У самого недостаток фосфора в организме…
Я проснулся окончательно, но никак не мог понять, что же меня разбудило: то ли переругивание над самым ухом, то ли сигаретный угар. Проснулся, и в голову пришла незаурядная мысль – все-таки ракетостроение очень сложная штука! Перед Гавайями я думал о себе, как о чуть ли не о гении ракет. Но Гавайи вразумили меня отнестись ко многому с уважением. Чума в «Звездограде» побудила к признанию судьбоносности нашего существования.
И в этот же момент я чуть ли не вывалился из кресла: самолет дал такой крен, что за иллюминатором провалилась в преисподнюю Луна, а по проходу нашего «фирменного сверхсекретного лайнера» поползли сумки и чемоданы. Заскользили и карты с импровизированного столика – чемодана мэтров отечественного ракетостроения – теплой компашки, с момента взлета расписывавшей свою «легкую, как сон», пулечку. Один из них только что взял три взятки на мизере, что привело остальных в полнейших восторг. Им, как и остальным пассажирам, было не до командира экипажа, пробиравшегося по проходу с бледным лицом. Одни не могли оторваться от преферанса, другие, объединившись в группы, вели дружеские беседы, наполняя стаканы, третьи просто спали. Мне пришлось достать из сумки книгу и углубиться в чтиво.
В это время командир экипажа, пробираясь между чемоданами, потревожил игроков.
Михаил Кузьмич, не отрывая, впрочем, взгляда от карт, процедил, обращаясь к летчику:
– Все в порядке?
– Об аварийном состоянии вы будете извещены в первую очередь, – ответил тот, сел в кресло рядом с борт-стюардом Чекодаевым и вцепился в подлокотники.
Луна снова провалилась в тартарары. Картежники, поправляя решивший убежать столик-чемодан, закричали вразнобой в сторону пилотской кабины:
– Водила, возьми в руки баранку, машину выровняй!
– Мы тебе не космонавты, чтобы нас на перегрузки испытывать!
– Осторожно, «горючее» из бутылки выливается!
Самолет выровнялся. Я перевернул очередную страницу «Древней Руси и Великой Степи». Настолько много информации вложил в каждую страницу Лев Гумилев, что приходилось напрягать мозги на каждой из них: «…Возникает вопрос: кто же побеждал противников Руси на Нижней Волге и на Тереке, если Святослав воевал на Дунае? – Те самые тюркские степняки, которые были в 967–968 г.г. друзьями Руси».
Подумал я – степняки из Великой Степи и Древняя Русь взаимно формировались? Конечно, соседи всегда должны влиять друг на друга, как и враги в своих вражеских отношениях.
Но мои раздумья прервал мой начальник Игдалов. Он, раздавая в очередной раз игрокам карты, сказал менторским тоном:
– Космонавтам приходится похуже, на них воздействуют и тряска, и перегрузки…
Главный баллистик нашего КБ Сан Саныч, разглядывая свои карты, хихикнул:
– То-то Терешкова орала «Мама!» на всю Вселенную… Ребята! У меня восемь червей.
– Вист.
– Открылись.
Игроки бросили свои карты на чемодан.
– Согласен, – сказал со вздохом начальник подразделения Вячеслав Михайлович. Кажется, ему не очень сегодня везло. И продолжил развивать, по-видимому, очень волнующую его тему:
– И все же за космическими аппаратами будущее, а стратегические межконтинентальные ракеты – всего лишь временное явление.
– Слава, опять ты мне голову морочишь своими спутниками? – Янгель недовольно уставился на вистовавшего. – Конечно, имея в виду отдаленную перспективу, ты прав. Космические аппараты – это военная разведка, всемирная связь, прогнозирование погоды…
На если наши ракеты не будут сданы на вооружение, то в ЦК и Совмине с меня снимут штаны и высекут. И не в прекрасном далеко, а очень даже скоро. И если коллектив КБ стремится к тому, чтобы его стратегические ракеты были самыми совершенными в мире, то надо предпринимать все меры к этому! Только в этом случае все мы (и ты в том числе) будем иметь вес и выделяться среди подобных КБ.
– Но космос – это мечта человечества, – не унимался оппонент Янгеля, – это наше будущее. Следует еще в большей степени активизироваться по космической тематике! Опоздаем к фуршету. Королев уже ведет себя как космический монополист…
– Раздавай! – недовольно буркнул Янгель.
Слава умело перетасовал карты, раздал. Игра продолжалась. После быстрой торговли прикуп перешел к Михаилу Кузьмичу. Сделав снос и, желая закончить, по-видимому, неприятный для него разговор, Главный сказал:
Хочешь заниматься космосом – занимайся. Но помни – боевые «машины» – это наш опыт, призвание и, в конечном счете, – наш хлеб. Мы должны отработать наши награды и почести! И хватит об этом! Нам надо успешно сдать на вооружение нашу «орбиталку»! А она поможет нам еще в больше степени развить наш космос. На хрена мне сию минуту нужен новый днепропетровский спутник, если я вывожу на орбиту свою девятерную. А дискутировать будем на площадке после успешного пуска «частично орбитального бомбардировщика». Не забывай, что мы должны реабилитировать себя после авариями с «орбиталкой», обстрела ею каких-то ненашенских островов. А то, что случилось с последним запуском, ни в какие ворота не лезет. Зачем нам нужен наш новый космический ядерный заряд на орбите, если он даже всего лишь макет, но выведенный в космос не по нашей воле! А «орбиталка» должна попасть точно в кол! Вот об этом и думай сейчас и в последующие дни. А чтобы лучше думалось и мысли обрели стройность, запиши-ка мне в пулю, а я объявлю конкурс на лучший тост.
С этими словами Михаил Кузьмич достал из портфеля красивый «пузырек».
– Что-то стало холодать… – Янгель улыбнулся.
Меня словно черт – искуситель подтолкнул. И я ляпнул:
– Михаил Кузьмич, «Арарат» вам в ЦК выдают?
– Дурак! – беззлобно ругнул меня Янгель, – мой «цэковский магазин» называется «Сельхозпродукты» и находится на улице Рабочей, возле Центральной проходной. Злачные места, как и начальство, надо знать в лицо. Если хочешь дорасти до Главного Конструктора – заруби себе на носу – глупых не терплю.
– Это же Ваш «крестник». Он живет на проспекте Кирова. Улицы Рабочей не знает, – улыбнулся Иосиф Менделевич.
– А я его не забыл. Помню, как ты его выгораживал!
(Затронутый в салоне самолета эпизод из моей жизненной ситуации требует небольшого отступления. Незадолго перед полетом на полигон со мной произошла неприятная история. Надо было срочно согласовать с рядом подразделений протокол совещания, на котором рассматривались причины неудачи с пуском в одной из воинских частей уже принятой на вооружение одной из наших ракет. Сколько километров я набегал с проектом протокола из одного корпуса КБ в другой, поднимаясь и опускаясь с этажа на этаж. Меня подстегивали участники совещания, прибывшие из разных городов СССР. Каждый представитель каждой смежной организации горел желанием как можно быстрее улететь домой с документами в кармане. Даже в обед не удалось вырваться в столовую. Выручили пирожки из буфета. На бегу подкреплялся ими. И надо же было такому случиться, что на меня, жующего возле приемной Главного конструктора, в коридоре наткнулся Янгель. Он пребывал явно не в лучшем расположении духа:
– Разгильдяй! Глотать пирожки в рабочее время! Страна ждет от него создания ракетного щита, он тратит драгоценное время на пищеварение! Вам что, обеденного перерыва мало?
И, обернувшись к шедшему за ним начальнику отдела кадров, приказал:
Уволить! Немедленно! Приказ об увольнении объявить во всех подразделениях!
Потом, подумав пару секунд, добавил:
– Будем крепить трудовую дисциплину!
Со злосчастным пирожком, камнем лежавшем в желудке, и грустными мыслями в голове я вернулся к рабочему столу. Мой непосредственный шеф схватился за сердце и начал искать валидол. Еще бы, такой конфликт уладить невозможно: если Янгель приказывал кого-то уволить, то человек неминуемо оказывался за забором.
Уговаривать Михаила Кузьмича отменить свой приказ ходили и поодиночке и целыми делегациями – мои руководители отдела и комплекса, представители профкома, комсомола, партийные функционеры. Какими только фактами не пытались смягчить сердце Главного, какие только аргументы не приводились в качестве доказательств моего абсолютно невозможного увольнения: парень молодой, но очень работящий, борется за звание «Ударник коммунистического труда», взысканий не имеет, живет в общежитии, выпускает стенгазету, дружинник, донор, спортсмен, участник художественной самодеятельности (разве только красавцем не обзывали!). Ел пирожок в рабочее время, потому что заседания аварийной комиссии затягивались, захватывая не только время обеда, но и иногда ужина, а он обеспечивал работу этой комиссии, без него она ну совершенно не смогла бы работать и так далее и тому подобное.
В общем, нервотрепки было предостаточно. Меня проработали на профсоюзном собрании отдела, на комсомольском собрании комплекса, взяли на поруки, прикрепили наставника. И Янгель сдался. Меня не уволили, но все-таки объявили выговор, чтобы неповадно было в будущем и мне, и другим. Инцидент был исчерпан, но мне запомнился на всю жизнь).
А теперь в самолете та же нечистая сила, которая дернула меня за язык, видимо, схватила за тот же орган и моего начальника Иосифа Менделевича. Надо же было умудриться назвать, молодого специалиста, «крестником» не кого-нибудь, а самого Янгеля – академика АН СССР, кандидата в члены ЦК КПСС, дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, Главного конструктора самого знаменитого Конструкторского Бюро в мире. Американская «Нью-Йорк Таймс» даже назвала Янгеля главным поджигателем войны. Напечатала его портрет – очаровательная улыбка сибиряка. Какой только шпион его сумел сфотографировать и продать газете за миллионное вознаграждение? Знали же в США Янгеля, несмотря на принятые в СССР все мыслимые и немыслимые меры по его засекречиванию!
Михаил Кузьмич беззлобно рассмеялся, когда я стал в очередной раз оправдываться из-за того далеко не простого для меня случая.
– Просто ты под руку тогда попался. Я только что прилетел из Москвы, с пленума ЦК. На нем постановили крепить дисциплину труда. И я тоже за это проголосовал… И вдруг вижу рядом с моим кабинетом какого-то хмыря, жующего в рабочее время. Прекрасный повод для воспитания коллектива.
– Но почему же на моем примере? – снова не удержался я, – Я душу вложил в протокольные документы, а Вы меня… – тут я вспомнил присказку, которую мои соседи-преферансисты часто повторяли над моим ухом, – как канделябром по голове…
– Рок. Несчастливое стечение обстоятельств. Но ведь коллектив тебя отстоял. Очень зрелый и дружный коллектив. А зубастость твоя ой как кстати! Ты летишь на полигон в составе бригады испытателей новой техники. Предстоит ответственейший пуск. Им мы должны доказать всем сомневающимся, что выяснены истинные причины всех недолетов и перелетов «орбиталок». И не только выяснены, но и устранены! И что наша «орбиталка» самая надежная ракета в мире! Кстати, что за книга у тебя в руках?
Я передал ее Янгелю. Тот, просмотрев ее, произнес:
– Лев Гумилев – выдающийся историк. Кто у нас сможет прокомментировать творение Гумилева?
Вызвался профессор Александр Александрович Красовский, начальник отдела баллистики. Он потребовал книгу, минут десять ее изучал, потом вынес резюме:
– Интереснейший взгляд на древнюю историю Великой Степи. Однако я бы рассказал не только о славянах, хазарах, монголах, татарах, но уделил большее внимание скифам. Я родился на среднем Дону, в селе Нижний Кисляй, на речке Битюг – притоке Дона. В этих местах бытовали легенды о скифах. Даже в детстве нам показывал школьный учитель скифские холмы. Будучи в ленинградском Эрмитаже видел скифское золото из Новочеркасского кургана…
Но очередной резкий крен заставил и меня, и всех сотрудников КБ замолкнуть и вцепиться в подлокотники кресел. Мой сосед посмотрел в иллюминатор. Когда он повернулся ко мне, его глаза были величиной с блюдце. Это заставило меня тоже прильнуть лицом к стеклу, а затем, потеснив коллег, переместиться к иллюминатору с противоположной стороны. Увиденное заставило меня перекреститься. Мертвенно-бледный свет Луны освещал нашу проверенную в передрягах сверхсекретную «Аннушку, рассекавшую просторы Великой Степи на одном работающем двигателе! Другой застыл! Его лопасти безжизненно остановились. Слава Богу, что кроме моего соседа и меня никто не додумался последовать нашему примеру и обнаружить за бортом трагедийную ситуацию в нашем лайнере. Мои соседи азартно разыгрывали распасы, кто-то продолжал дружескую беседу. Командир экипажа нашего АН-24, сидевший за преферансистами, был бледен, как белый чехол на его кресле.
Распасы были сыграны. Янгель, улыбнувшись, снова прикоснулся к красивому «пузыречку». По общему согласию, с шуточками и прибауточками, карты были отложены в сторону. Из чемоданов стали выставлять то, что осталось после разговенья в начале полета. Кто-то достал припасенную бутылочку водочки, кто-то закуску. Бортпроводник Миша, балансируя, принес соленые огурчики.
– А стопочки кто-то прихватил? Не пить же из граненых стаканов? – театрально состроил на лице гримасу Иосиф Менделевич и тут же нежно выругался (в этом рейсе на борту не было женщин, поэтому в выражениях не стеснялись).
– Инженер найдет выход в любых ситуациях – штатных и нештатных, – рассмеялся Янгель, откручивая колпачок на «пузырьке» с армянской этикеткой. Он налил в эту мерку золотистой жидкости и протянул мне:
– За то, чтобы мой «крестник», составляя протоколы самых ответственных совещаний и не менее важных тоже, участвуя в отработках на стендах в смежных организациях, проводя испытания на полигонах, всегда помнил, как все сотрудники нашего предприятия, что он и они являются полномочными представителями КБ Янгеля, а не инженеришками на побегушках. Будь, «крестник», смекалистей, напористей, эрудированней, чем наши партнеры из смежных организаций и военные заказчики!
За такое грех было не выпить, тем более, что угощал сам Главный Конструктор! Будет о чем вспомнить. Колпачек пошел по кругу, настроение поднялось на несколько градусов. Михаил Кузьмич резко повернулся к командиру экипажа:
– Ну, что там у тебя? Все крен да крен, разлить и выпить спокойно нельзя, все расплескивается. И на грозовой фронт непохоже. Что-то с левым двигателем? Я же по образованию авиаконструктор, маевец.
Командир невнятно оправдывался. Но публика из его слов так и не смогла понять, почему работяга АН-24 летит, как бы «прихрамывая на одно крыло». Янгель внимательно посмотрел на странно ведущего себя командира, отвернулся от него и снова наполнил колпачек. С видимым наслаждением посмаковал напиток и обратился к сидящему рядом ведущему конструктору:
– Дай-ка, дружок, в зубы, чтоб дым пошел. Золотое правило в префе – кури больше, противник балдеет. Кстати, о преферансе – Еся, ну кто ж так распасы играет? – (далее следовал непечатный текст) – Тут надо думать головой и не менее интенсивно, чем твоя система управления…
Слишком прямолинейно поняв подковырку, мой начальник подскочил так, что самолет снова дал крен:
– Михаил Кузьмич, прошу с должным уважением относиться к системе управления!
– Вот чудак, кто же ее не уважает. Но прибористы, с их гонором, считают, что конструкция ракеты по сложности чуть покруче, чем конструкция консервной банки. И поэтому не система управления проектируется для ракеты, а ракета должна проектироваться под систему управления. Да ты должен не только грозно материться и размахивать кулаками перед управленцами, но и внушать им, что проектировать нужно то, что соответствует нашим устремлениям при создании новых поколений ракет. Шкуру с тебя спущу, если, прикрываясь матюками, ослабишь узду, в которой надо держать харьковчан из КБ Сергеева…
– Ну, Кузьмич, Вы прямо как отец родной – то кнут, то пряник, – попытался на свою голову разрядить атмосферу Сан Саныч.
– А, дошла и до тебя очередь, главный наш баллистик, – прищурил глаза вошедший во вкус устраивания разгона Янгель, – спрашивается, где было твое недремлющее око в прошлой паскудной ситуации с Гавайскими островами? Тоже о полетах на Луну и Марс мечтал? А если бы наша головная часть разворотила кое что на американской территории? Как бы ты себя чувствовал в роли зачинщика третьей мировой трагедии?
– Но ведь пуск ракеты был испытательным, проверочным, головная часть – болванка, без боевого заряда. Плюхнулась она не на Гавай, а перед их береговой окаемкой, в Тихий океан. Вы же сами знаете, Михаил Кузьмич, – робко пытался уйти от янгелевской критики Сан Саныч.
– Не оправдывайся, профессор, однозначно виноват!
– Конечно, вы правы, но…
– Никаких «но»!
– Хорошо.
– Вот так-то, профессор!
И снова Янгель повернулся к командиру экипажа нашего самолета:
– Ты почему молчишь, командир? Не докладываешь, когда прибудем в Тюра-Там? – И как-то все сразу заметили, что самолет перестал дергаться, и Луна за иллюминатором летит вместе с нами, не пытается никуда провалиться.
Из пилотской кабины выскочил взбудораженный бортинженер, с трудом пробрался через ящики, портфели и чемоданы, загромождавшие проход, к своему командиру и стал громко шептать ему на ухо. Мы навострили свои «радары».
– Командир, нашел! Забыли тумблер переключить, керосин не поступал во второй двигатель…
Командир заулыбался, порозовел и отлепился от кресла.
– ………… – зло выматерился Янгель и показал в спину пилоту кулак, – я, что-ли, вместо экипажа должен тумблеры знать на зубок? Да если бы я так руководил своим КБ, как он пестует свой экипаж, то уже давно был бы на Колыме…Ну, да ладно, предлагаю тост: «За то, чтобы удача и трезвый ум никогда не покидали нас!»
Все с энтузиазмом приняли это предложение, разлили по стаканам спиртное, выпили, закусили и снова раздали картишки. Успокоившись, я уснул. А когда проснулся, первые лучи солнца ворвались в салон самолета. Под крылом позли белые вкрапления солончаков в серую степь. Скоро Тюра-Там. Игроки подводили итоги. Было очень интересно наблюдать, как не выспавшиеся да к тому же еще под «градусом» ученые мужи путали плюсы с минусами и в конце концов так запутались в своих подсчетах, что Янгель оказался в огромном выигрыше, с чем его начали торжественно поздравлять. Михаил Кузьмич категорически не согласился с результатами подсчетов и потребовал пересчета. Но «компашка» решала переиграть во время возвращения. На том и порешили.