Как я обстрелял Соединенные Штаты Америки. Глава IV. Чума на ракетном полигоне (С. И. Аверков, 2015)

Глава IV. Чума на ракетном полигоне

Будни испытателей ракет были разными… Но эти вывернули нас на изнанку.

Лето 1966 года запомнилось мне не только напряженной работой на полигоне из-за сжатых сроков летно-конструкторских испытаний «орбитального бомбардировщика».

До сих пор я сохранил справку:

«Справка. Дана Аверкову С.И. в том, что он прошел медицинский осмотр при медпункте в/ч 14332. Признан здоровым. Введена противочумная вакцина. Старший врач в/ч 14332, капитан медицинской службы Братковский».

Утро того зловещего летнего дня не предвещало ничего сверхъестественного. Как всегда я выбежал в пустынную казахстанскую степь. Огромный солнечный диск выкатился из-за дальней белесовато-желтой полоски. Там начинались барханы. Перед ними на много километров краснели глиняные пятна парадных площадей – отшлифованных солнцем такыров, а между ними – серые бугры, поросшие редким карагачом. Из норок повылазили жирные суслики, встали на задние лапки. Их веселый пересвист напомнил о том, что в Великой Степи жизнь не прекращается ни на мгновение. Если в западной ее части заливаются по ночам соловьи, то в центре Великой Степи по утрам свистом наслаждаются суслики. Здесь утренняя прохлада и их пересвисты воспринимались, как дар Божий. К полудню столбик термометра поднимется в тени за сорокоградусную отметку. И тогда все живое попрячется в норы. Нам – человекам норы заменяло монтажно-испытательное сооружение, то есть ангар, наполовину опущенный в землю, и сверху окрашенный под цвет окружающего безлесья. Так что из космоса его рассмотреть было практически невозможно.

В тот день, когда казахстанская «доменная печь» заработала всю мощь, в нашу монтажно-испытательную «нору» ворвался старший лейтенант Емельянов и с верхней площадки, на которую открывалась входная дверь в наше «подземелье», прокричал во всю мощь своих натренированных командными приказами легких:

Братцы! Каюк! Чума!

Зрачки его были расширены, лицо побагровело.

Кто-то из наших испытателей крикнул ему в ответ:

– Ты что, до обеда успел пропустить «граммулечку»? Спустись по лестнице и расскажи, что тебе, уважаемый военпред, пригрезилось?

– Да вы что, ребятушки! Вы не представляете в какую западню мы все попали! Поезда проносятся мимо нашей железнодорожной станции Тюра-Там! Не останавливаются! В каком веке еще это было? Проводники в масках на ходу сбрасывают почту! Господи! Помилуй нас, грешных!

– Неужели все так страшно, что ты вспомнил о Всевышнем? Не врешь? Сам был в Тюра-Таме?

– Клянусь отцом и матерью! Наш славный Звездоград превратился в сумасшедший дом! С утра бабы ревут! Детишек прячут! Кому охота погибнуть в чумном вертепе?

Во второй половине дня всех испытателей собрал на экстренное совещание начальник нашей экспедиции Василий Васильевич Колесников. Тучный, высокий мужчина с копной седых волос и усталым лицом, обвел воспаленным взглядом собравшихся:

– Обстоятельства чрезвычайные! Чего только я здесь не переживал! И дизентерию, и холерные вибрионы. Но на этот раз пришла из штаба полигона потрясающая телефонограмма о чуме! Без паники сплотим свои ряды! Нас спасут только бдительность, осторожность и личная гигиена!

– Василий Васильевич! Ваши призывы выдают вас с головой! Пора уже забыть о ваших привычек заслуженного чекиста! – попытался разрядить обстановку один из наших инженеров.

– Что ты, сопляк, понимаешь о КГБ! Я тридцать лет охранял тебя от шпионов всех мастей, а ты зубы скалишь… На нас навалилась чума, а у тебя рот до ушей, к словам придираешься. Вот когда припрет и понесут тебя вперед ногами под простыней сжигать на костре, вот тогда поздно будет кричать: «Мамочка, роди меня обратно!». Ситуация сверх серьезная! Предоставляю слово капитану медицинской службы из нашей воинской части Братковскому!

Розовощекий капитан огорошил собравшихся:

– Чума подкралась к нам внезапно. В этой казахстанской жаровне ее родной дом! Сколько не пытались ликвидировать ее очаги, время от времени они дают о себе знать. Ее основные хранители и разносчики – суслики. Их здесь миллионы! В соседнем ауле среди местных жителей зарегистрированы смерти от чумы. Аул оцеплен. Режим охраны – всех впускать, никого не выпускать! Лучший способ ликвидации чумы – сжечь все чумные трупы и строения! В обычных захоронениях чумные бациллы сохраняются до трехсот лет. Ну а теперь приступим к делу! Всем поголовно сделать в медпункте нашей воинской части прививки от чумы!

Посыпались вопросы.

– Какого вида чума зарегистрирована в ауле?

Капитан был откровенен:

– Чума бывает трех видов – легочная, брюшная, кожная, то есть – бубонная. Каждому виду соответствует своя прививка. Иммунитет после прививки может сохраняться до полугода. Этого достаточно, чтобы нам всем быть здоровыми до того, как чумной очаг будет ликвидирован.

– Какого вида чума свирепствует в ауле?

– Неизвестно.

– Нам будете делать прививки от трех видов?

– На полигоне есть прививки только от одного вида.

– А если на нас нападут бациллы не того вида, от которого сделана прививка?

Капитан не смутился:

– Товарищи промышленники! Мы делаем для вас все, что в наших силах! Были в нашем распоряжении три вида вакцин, разве бы мы их утаили! Будем надеяться, что недостающие два вида вскоре нам доставят в пожарном темпе из Кирова.

– Почему из Кирова?

– В Советском Союзе единственный центр противостояния чуме со времен войны находится там.

– Товарищ капитан, что кроме вакцин обезвреживает все виды чумы?

Зал замер в ожидании ответа на этот, действительно, злободневный вопрос. Почему мы должны ждать помощи от далекого города, если есть здешний способ усмирить чумные бациллы? Например, приготовить отвар из сусликов? И пить его?

Я не верил, что слышу все это наяву. Но вокруг находились нормальные интеллигентные люди. Среди них не было психических больных и неявно больные тоже отсутствовали. А разговоры они вели явно с отклонениями. Не укладывалось у меня в голове, что в середине шестидесятых годов XX – го столетия можно стать участником событий, свойственных средневековью.

Капитан на минуту задумался, чтобы собраться с мыслями. Но из зала кто-то ехидно произнес:

– Ребята! Давайте вспомним «Декамерона» итальянца Джованни Боккаччио. В средние века, когда над Европой разразилась чума и во Флоренции умерли от нее сто тысяч человек, десять дам и юношей убежали из Флоренции и спрятались в одном из имений. Они в течение десяти дней рассказали друг другу сто любовных историй, запивая вином. Вино и любовь спасли их от чумы. У нас другое положение. Дам в достаточном количестве на нашей 43-ей площадке нет. Но зато есть в достаточно количестве спирт. Он, конечно, лучше любого вина спасет нас от смерти!

Его перебил один из наших телеметристов:

– Не лучше ли собрать монатки и, пока живы, улететь из такого злого, жестокого, мрачного Казахстана!

Желание убраться восвояси высказал Лева Ямбург. А почему, я узнал в гостинице.

Но в зале на него ополчился заслуженный кагэбист Василий Васильевич:

– Мы здесь на военном положении! Страна ждет от нас нового «изделия», готового защитить Родину! Не будет поддаваться панике! Шагом марш в лазарет!

Из зала заявили:

– Причем в этой непростой ситуации ваши лозунги, Василий Васильевич! Лучше бы вы ловили агентов ЦРУ в пустыне за гостиницей! Родину мы обеспечим всем необходимым и без лозунгов. Но зачем подставлять наши спины армейским эскулапам, когда имеется в изобилии испытанное средство от всех болезней?

– Ты имеешь в виду спирт? – Василий Васильевич улыбнулся. – Он, конечно, похлеще изысканного вина декамероновских дамочек. Ох уж мне эти кабэвские умельцы-изобретатели! Доктора доморощенные! Шмартуган хорош только против холеры. С поносом можно было заигрывать шмартугановой пугалкой прошлым летом, когда дизентерией – холерой переболел весь полигонный гарнизон.

Из зала подпустили очередную реплику:

– Поел в полигонной столовой под названием «Травиата» и тут же побежал в туалет петь арию «Риголетто».

На этот раз возмутился капитан:

– Что это за ерничество! У нас на 43-ей площадке весь общепит под моим надежным контролем! Если есть возможность излечиться спиртом, то только этиловым, высшей пробы! И только по сто граммов!

– В завтрак, обед и ужин! И перед сном! – продолжали гнуть свою линию наши юмористы. – Василий Васильевич, давайте поставим на всех нас эксперимент: каждому в день по банке спиртика из вашей кладовой! Договорились?

– По трехлитровому бутыльку, – уточнили с первого ряда, – конечно, чума этого не выдержит…

– Всем вакцинироваться! – взревел Василий Васильевич, – Списки для лазарета я уже вручил капитану. А потом будем решать с руководством летно-конструкторских испытаний сколько выделить привившимся для дезинфекций внутренних или наружных органов. Чума бывает ведь трех видов!

…Монтажно-испытательное сооружение опустело. Зато в гостинице под впечатляющем названием «Люкс» накалились страсти.

Наш номер был на троих. Аркаша Кречмер – разработчик бортовых батарей электропитания из Томска – после известия о чуме решит сполоснуться в ванной комнате под душем. Третий наш сосед Лева Ямбург – наш специалист по телеметрическим измерениям во время полета ракеты – лежал на кровати, не раздеваясь. Положил ноги в обуви на стул. Лицо серое, губы землистые. Его стон заставил меня содрогнуться. Но он нашел в себе силы и крикнул:

– Аркашка, как ты можешь обливаться из-под душа рыжей мутью? Морда станет ржавой. Спина покроется прыщами…

– Левочка, полигонная водичка – смесь керосина с песочком очень благотворно сказывается на коже. Спина будет полированная. А в волосах не заведутся вши! – Аркашка выбежал из душа.

– Кто следующий? Сегодня необыкновенный день! Мы узнали о чуме, а полигонная котельная включила для нас горючую воду! Можно даже не ехать в Звездоград в баню. Или вы в своем Днепропетровске привыкли ходить в баню раз в году?

– Аркадий, ты озабочен баней. А у меня совсем другая печаль. У меня только что родился сын! Ему всего четыре месяца! Неужели может остаться сиротой? Кто воспитает моего сына? Ракетные войска? Надо улепетывать в Днепропетровск. Нечего корчить из себя героев!

Я прикусил губу. Но сибиряка Аркашку не просто было разжалобить. Он смачно выругался:

– Ты чего нюни распустил! Хоронишь себя раньше времени, ядрена вошь! Не мужик, а баба! У меня тоже есть дети! Трое! Два сына и дочка. Лучше подвигайся ближе к столу, – разлил спирт из чайника в стаканы, – за то, чтобы мы и наши дети жили до ста лет! «Декамерона» помните? Итальянцы изгоняли чуму вином, запершись в имении, да еще и скабрезные анекдоты при этом рассказывали. И мы будем пить, не декамероновскую кислятину, а отличную техническую дрянь для промывки золотых контактов разъемов системы управления «орбитального бомбардировщика». От нее все микробы с вирусами окочурятся. А чтобы они подохли быстрее будем играть на баяне и песни петь!

И вытащил из шкафа свой неизменный спутник в командировках баян. Вслед за Аркашей я опрокинул в глотку вонючее содержимое стакана.

– Станек, молодец! Это я тебя так по-польски обозвал! Станислав ведь польское имя! Где наша не пропадала! Возьми, закуси луковичкой. Другого ничего нет. Эти магазинные стервы удрали с нашей 43-ей площадки в столицу мировой космонавтики. Как будто в ней они найдут прощение за все свои греховности. И столовая тоже на замке. Так что переходим на подножный корм – питаться будем верблюжьими колючками. Ну а теперь можно и отправиться в лазарет на противочумную экзекуцию.

Вход в барак, где разместился солдатский лазарет, закрывали солдатские спины в просоленных потом гимнастерках. Увидев нас, спины раздвинулись. И мы увидели, как сержант-медбрат в белом халате, размахивая огромным, наверное, лошадиным шприцем, наполненным мутной жидкостью, скомандовал:

– Отделение номер три вперед на четыре шага! Оголить спины!

А затем, не меняя иглы (все равно чума), всадил каждому солдатику-ракетчику под лопатку по кубику этой мутной жидкости. Его помощник – ефрейтор обильно смазывал спины иодом.

Увидев нас – промышленников эскулапы радостно заулыбались:

– Первым представителям ракетной промышленности Советского Союза наш солдатский привет! Не найдется ли сигаретки?

Аркаша подмигнул по приятельски:

– Угостим, если в наши холеные спины вонзите свежие иглы! Вы хоть для нас иглы поменяйте!

– К чему такая предосторожность? Для чумы все равно какой иглой введено противоядие. Но для вас с превеликим удовольствием услуга за услугу! У меня под рукой только три иглы. Две ваши.

После процедуры, снова пропустив для укрепления духа по «граммулечке», Аркадий растянул меха и мы с ним запели залихватским дуэтом:

Мы прошли между солдатскими казармами, поравнялись с офицерским общежитием. При виде нас бесстрашные ракетчики с шумом закрывали окна. Только одно из них не закрылось. Из него выглянул, видать, самый смелый, а может быть, самый опьяневший от последних событий старлей и выразил свою солидарность с нами, самыми смелыми «бедолагами»:

– Мужики, я с вами, я тоже укололся! Помирать, так с музыкой!

И выбежал из общежития с буханкой хлеба:

– Закусь есть! Аркаша, рвани нашу, испытательскую!

Старлей Витенька Мотасов был готов пуститься в пляс. Но прежде мы снова промочили глотки, занюхав хлебной корочкой, и грянули залихватскую песню на цыганский мотив:

Для тех, кто не знает казахского языка, поясняю: «МОСКВАНЫН АРАК» в переводе на русский язык означает «ВОДКА МОСКОВСКАЯ». Она продавалась в Советском Союзе повсеместно. Мы ее добывали на железнодорожной станции Тюра-Там у местного населения. Гадость была приличная, но мы иногда пользовались ею из-за того, чтобы прочувствовать местный казахстанский колорит.

На следующий день 43-я площадка представляла из себя полумертвое существо. Лишь в монтажно-испытательском корпусе жизнь не прекратилась. Совещание открыл заместитель технического руководителя испытаний Михаил Иванович Галась – правая рука главного конструктора нашего КБ Михаила Кузьмича Янгеля. О Янгеле подробный рассказ будет в одной из следующих глав. В то незабываемое время он находился в Москве, решал вопросы о новых разработках для КБ «Южное» в Военно-промышленной комиссии при Совете министров СССР.

Михаил Иванович сразу же взял «быка за рога»:

– В ход подготовки «машины» к старту вмешались непредвиденные обстоятельства. Накануне я был у руководства полигона. Скажу честно: в свалившихся на нашу голову неприятностях много неясного. В казахском ауле жители съели мясо сдохшего верблюда, отравились им, умерли. Подозрение у местных врачей пало на чуму. На станции Тюра-Там сдох опять же верблюд. В Звездограде в госпитале скончался солдат. У него были обнаружены, вроде бы, все признаки чумы. Подозрений много, а толком никто ничего не знает. Однако паника превзошла все границы. Нам можно было бы собрать «барахлишко» и разлететься по домам. Благо, связь с большим миром окончательно не нарушена. Местный аэропорт «Крайний» принимает и отправляет самолеты. Но завтра на полигон прилетает из Москвы специальная медицинская комиссия. Улетев, дома мы можем узнать, что все страхи были ложными. И тогда снова надо будет добираться в Тюра-Там из Днепропетровска, Харькова, Москвы, Ленинграда, Томска… Будет потеряно много времени. Но стране нужна новая орбитальная ракета не абстрактно, не в воображении политиков и журналистов, а наяву. Чтобы можно было бы ее не только пощупать, но и поразить ею цель. Поэтому не будем паниковать. Продолжим работу в монтажно-испытательном корпусе и одновременно будем следить за работой специальной медицинской комиссии.

В зале поднялся с места один из наших сотрудников:

– Михаил Иванович! Завтра утром прилетает из Днепропетровска наш самолет. Мне крайне необходимо улететь на нем домой, в Днепропетровск.

– Лев, я понимаю твое желание поскорее выбраться отсюда. Мне тоже не терпится поскорее удрать из Тюра-Тама – мои семейные дела тоже не дают мне покоя. Но будем благоразумными. Если я тебя отпущу в то время, когда работы над «машиной» не остановлены, то я должен потребовать из КБ замену тебе. И этот твой коллега – такой же многодетный – должен заменить тебя в совершенно непонятных на полигоне обстоятельствах! Но ведь ты уже находишься в них! Чем лучше твой коллега тебя! Успокойся, Лева! Давайте будем все мы благоразумными! Завтра утром прилетит спецкомиссия. Если она подтвердит наличие чумы на полигоне, то мы все, даже привитые, немедленно улетим.

– Михаил Иванович, с одной стороны, для этого потребуется несколько самолетов. А с другой стороны, я со своей работой практически все закончил. Осталось совсем не много.

– Левушка, ты чего разволновался? Самолетов будет столько, сколько потребуется. Недаром в нашем КБ «Южное» есть специальное подразделение – собственный авиаотряд с нашими собственными самолетами. Так что вывезем всех. А с другой стороны, выражаясь по твоему, мы все собравшиеся в этом зале знаем, что такое «осталось совсем не много». Это «не много» может растянуться на неделю или месяц. Ты сделал противочумную прививку? Я лично ее уже сделал. Всем, кто ее не сделал, – в лазарет! Остальным – за работу!

Как на зло, нашу орбитальную ракету лихорадило, как и весь полигон. По программе испытаний мы должны были съымитировать работу всех ступеней «орбиталки». Но на испытательной аппаратуре с завидным постоянством загорались красные транспаранты «Брак системы управления». Согласно технологии работ надо было выяснить, какие приборы на борту ракеты потеряли работоспособность, заменить их на запасные, отправить вышедшие из строя разработчикам-изготовителям в Харьков. Но нормальному принятию решений мешало разжижение мозгов от добавившейся к чумным треволнениям новой инквизиторской пытки.

Жара достигла пика – сорок три градуса в тени! И в это злополучное время на 43-ей площадке и в монтажно-испытательном корпусе захрипели краны и вода в них исчезла.

Вероятно, нашелся какой-то умник, решивший обезопасить всех нас от попадания чумной заразы путем отключения подачи воды. А после этого сбежал в «Звездоград», как это сделали «героические» работницы магазинов и столовых.

Только изощренный изувер мог изобрести такую дьявольскую пытку – чума, жара за сорок, жажда и голод. Солнце в зените! И не понять, от чего распух во рту язык – то ли от жажды, то ли уже от чумы…

И вдруг Женя Карастоянов дернул меня за руку:

– Стас, неужели у меня начались галлюцинации? Посмотри!

Мимо нас прошмыгнул солдатик с графином, наполненным живительной влагой. Но галлюцинаций не было, потому что он тут же пробежал в обратном направлении, но уже с пустым графином. Мы, как милицейские овчарки – ищейки, бросились вдогонку за ним. Выбежали из монтажно-испытательного корпуса. Наше сверхсекретное сооружение было ограждено двумя рядами колючей проволоки. А между рядами «колючки» шагал солдат-охранник с автоматом наизготове. Но следы нашего солдатика не остановились возле «колючки». Стало ясно, что в «колючке» проделана лазейка и наш солдатик прополз под двумя рядами ограждения, воспользовавшись ею. Но ведь у охранника есть приказ – на секретную территорию нашего объекта шпионов не пущать! И тем не менее наш солдатик нашел выход из положения. Спрятавшись, мы увидели, как графин воды прополз под «колючкой» в монтажно-испытательный корпус. Перед нами встал ребром вопрос жизни или смерти. На воле есть вода! Но чтобы ее добыть, надо было нарушить секретный режим охраны нашего объекта. Охранник, выполняя приказ, должен направить на нас автомат и крикнуть: «Стой! Стрелять буду!». И выстрелит! Что почетнее – погибнуть от чумы, жажды или от пули?

Вот какой выбор предстояло сделать нам с Женей! И мы решили не погибать! Поэтому когда охранник повернулся спиной к нам и пошел между рядами колючей проволоки от нас, мы поползли по-пластунски. Охранник оглянулся, но выстрела не последовало. Он понял в чем дело: в этой Великой Степи человек человеку должен быть другом и братом, если у них есть допуск на секретный объект. И мы остались жить, несмотря на нарушенные инструкции по охране в пустыне ракетного объекта.

За «колючкой» была железнодорожная насыпь, за ней спуск в котловину, на ее дне озорно блистало озерцо. Оно звало к себе, манило, притягивало. И мы во всю прыть побежали в его объятья. Озерцо оказалось простой лужей возле выходящей из под земли трубы с фонтанирующей из нее струей воды. К трубе был прикреплен колючей проволокой огромный щит с надписью огромными буквами – «Скважина не для питья. Забор воды только для технических целей!». И нарисованы были череп и кости. Они нас не остановили! Мы по очереди вваливались на трубу, жадно глотали воду, купались в фонтане. Рубашка и брюки просыхали моментально, покрываясь белыми пятнами – солью. Рядом стоял наш солдатик, смеялся, ждал своей очереди побарахтаться в этой казахстанской купели. Еще много сюрпризов преподнесет нам Великая Степь!

Вода была действительно мало пригодна для питья. Но она помогла испытателям выстоять и на этот раз! Графины с водой произвели в монтажно-испытательном ангаре фурор: «Да здравствует жизнь во всех ее проявлениях!».

Наши коллеги восклицали: «Стасу и Жене объявляется благодарность за спасение от обезвоживания! А солдатам, указавшим путь к спасению и не препятствовавшим к его осуществлению, не грех налить вечером по «граммулечке»!». Офицеры, узнав откуда вода, качали головами: «Ну и промышленность! При любых условиях выкарабкается! Но имейте в виду – в этой воде нашли какую-то бациллу» И тут же принимались пить эту «бацилльную» воду вместе с нами.

И снова было техническое совещание. На этот раз оно больше походило на перебранку. Одни доказывали, что надо, не теряя времени, заменить не правильно функционирующий прибор, обеспечивающий бортовую систему управления информацией о скорости полета ракеты. Другие требовали, не заменяя прибора, провести ряд исследования по выяснению совместимости бортовой системы управления полетом с полигонным наземно-проверочным комплексом, ибо дефект может быть «зарыт» в «наземке». Третьи доказывали, что если виноват бортовой прибор, то в Харькове дефект в нем может быть и не выявлен на стенде по простой причине – харьковский стенд и полигонный могут отличаться в какой-то степени. Четвертым не нравились вообще исследовательские работы на полигоне, так как их место в лаборатории и кроме того исследования резко удлинят время испытаний ракеты, а в сложившейся ситуации на исследования может пойти только безумец. Дебаты затянулись до полуночи.

Вернувшись в гостиницу, я с удивлением обнаружил, что из номера исчезли вещи Левы.

– Наверное, все-таки уговорил Галася и улетел в Днепропетровск, – вздохнул Аркаша Кречмер, – это мне надо было отпроситься первым. К нашим томским бортовым батареям электропитания претензий не было и нет! Ну да уж ладно, чему бывать, того не миновать. Выпьем за то, чтобы чума обратилась в блеф!

Блеф блефом, но в ту ночь, честно говоря, мы завидовали Льву. Он уже в родной семье, а нам надо было постараться заснуть на пустой желудок в условиях чумной неопределенности. Вроде все о ней говорят, а она не приходит.

В последующие два дня Галась разрывался между испытаниями на площадке и добываниям сведений о работе специальной объединенной медицинской комиссии Министерства обороны и Минздрава СССР. Наконец-то, наступил день, когда призрак чумы бесследно расстаял и мы на дружеском застолье подняли граненые стаканы за то, что наш коллектив выстоял в полигонной панике. Как мы тогда были безмерно счастливы!

Особое удовольствие доставило нам то, что высокопоставленные медицинские авторитеты установили, что чумой в казахском ауле даже не пахло. Верблюд съел ядовитую колючку и сдох. Его тушу владельцы разделали, плохо проварили, съели и отравились. Верблюд из Тюра-Тама сдох тоже не от чумы. Он попал под локомотив, переходя рельсы. В госпитале причина смерти больного была иной, хотя симптомы болезни были сходны. В чуму бы никто и не поверил, если бы в центре Великой Степи не существовали ее природные очаги и переносчики заразы – мелкие грызуны-суслики.

Все стало на свои места. Никто не болел, не умирал. Из водопроводных кранов лилась вода. Магазины, столовые, буфеты работали исправно, Лишь в курилках еще некоторое время рассказывали «чумные» анекдоты. И о них вскоре забыли, ибо все мысли теперь были заняты испытаниями.

К началу сентября «орбиталка» было подготовлена к запуску. Пуск прошел успешно, хотя отклонения от точки падения головной части на Камчатке были.

И снова разгорелся спор о причинах отклонения. Но он происходил уже не на полигоне.

Перед вылетом мы зашли в медсанчасть. Капитан Братковский выдал нам справки. Ее я храню уже много лет. Сколько переживаний было связано с ней!

Но главный удар судьбы нас ждал в Днепропетровске.

Когда я вошел в наш отдельческий зал, меня отозвали в сторону:

– Аверков! Мы тут собираем деньги на похороны. Сколько ты дашь?

– А кто умер?

– Лев Ямбург! После возвращения с полигона его три недели беспокоили боли в животе. Сходить к врачам побоялся. А если это чума? Мы же знаем, что приключилось на полигоне! Однажды ночью внезапно открылось кровотечение. Приехала скорая. Пока довезла до медсанчасти, пока положили на операционный стол, истек кровью. Скончался на операционном столе.

Как рассказали врачи семье Льва, в организме, предрасположенном к возникновению прободной язвы, она возникает в большинстве случаев из-за сильных нервных потрясений.

Наша бригада помянула Льва. Ребята говорили между собой: жизнь еще раз устроила нам испытание. С одной стороны, против судьбы не попрешь. С другой – что снимает стресс? Непробиваемое благоразумие или, конечно, в какой-то степени «шмартуган»?