Глава 6
Перед возвращением на телевидение
…Наступил 1985 год, который вошел в историю как год начала крупной политической реформы в стране. Он стал переломным и в работе отечественной прессы, которая вступила в эпоху гласности, демократизации и перестройки. Назревавшие кардинальные перемены прямо и по заслугам связывают с именем Михаила Сергеевича Горбачева, которого на мартовском пленуме (1985) ЦК КПСС утвердили генеральным секретарем ЦК. Выбор этот был трудным. Уже позднее стало известно, что в борьбе за пост генсека столкнулись две группировки. На одной стороне стояли влиятельные старожилы В. Гришин, Г. Романов, М. Соломенцев. На другой – М. Горбачев, Е. Лигачев, Н. Рыжков и др. Решающим был голос, казалось бы, консервативного министра иностранных дел Андрея Громыко. Чаша весов качнулась в сторону молодого, амбициозного Михаила Горбачева. К этому времени все устали от проводов в последний путь больных и престарелых вождей Л. Брежнева, Ю. Андропова, К. Черненко.
В середине апреля я был приглашен сначала к секретарю ЦК КПСС Александру Яковлеву, а потом и к Горбачеву для неожиданного предложения. Мне напомнили, что у газеты «Труд» самый большой в мире тираж. «На самом деле самый великий тираж имеет советское телевидение, – сказал мне Горбачев. – Поэтому предлагаю переехать в Останкино, возглавить телевидение. Ты ведь там уже работал в прошлом. Будешь первым заместителем председателя Гостелерадио СССР, а по сути руководителем телевидения. Как смотришь?»
Я, естественно, отказываться не стал. Ведь мне довелось в прошлом руководить Московским каналом ТВ, а затем быть первым заместителем генерального директора программ Центрального телевидения. Телевидение знал назубок, сам делал в прошлом программы, фильмы, написал ряд статей о телевидении и даже издал собственную книгу «Тайны голубого экрана».
Итак, я согласился и стал ждать назначения.
Но меня в те дни мучили какие-то странные нехорошие предчувствия. Это было похоже на ожидание беды. Такое в «Труде» у меня случалось не единожды. Вспоминаю наши знаменитые устные вторники «Труда», проходившие, как правило, в Колонном зале. Обычно мы приглашали в первой части вечера кого-то из известных людей, они рассказывали о себе, отвечали на вопросы из зала, а во второй части были прекрасные концерты.
Так вот, однажды мы проводили такой вечер с участием знаменитой Джуны Давиташвили – женщины, о которой ходили легенды. Она была замечательной массажисткой, но вскоре обнаружила в себе удивительные качества экстрасенса. Массаж могла делать, не прикасаясь даже к телу пациента. Легко снимала головные боли, довольно точно проводила диагностику больных органов и даже не без успеха лечила заболевания. В течение нескольких сеансов могла избавить алкоголиков от пристрастия к спиртному, наркоманов – от тяги к наркотикам. А уж внушить курящему, чтобы он навечно расстался с курением, ей было совсем просто. Все это неоднократно подтверждалось на опытах. Джуна обладала такой мощной энергетикой, что, когда к ее рукам подключали оголенные электропровода, амперметр фиксировал наличие в сети электрического заряда.
Она лечила многих знаменитостей и их сыновей, отучая пить и курить, употреблять наркотики. А попасть к ней на массаж казалось делом невероятным. Мы были знакомы с Джуной, она даже нарисовала мне на память картину («Пирамида Хеопса»).
Так вот на очередной вторник «Труда» в Колонном зале и была приглашена в качестве главного «сенсационного» лица Джуна Давиташвили. Я в этот день возвращался из командировки во Францию и заехал по пути из аэропорта в редакцию. На всякий случай позвонил в ЦК относительно вечера с участием в нем Джуны. Мне было приказано: «Джуну на сцену не выпускать. Вокруг нее создалась скандальная ситуация. Многие зарубежные посольства проявили к ней болезненный интерес. И на этот вечер попросили аккредитацию около ста послов».
Назревал скандал. Я позвонил в Колонный зал своему заместителю Геннадию Проценко и попросил его любыми способами увезти Джуну. Она впала в истерику, бросалась к телефонам, чтобы позвонить секретарям ЦК, председателю Госплана Байбакову, но телефоны мы успели отключить. Потом в истерике она бросилась домой. Ее сопровождали наш завотделом науки И. Меленевский и полковник госбезопасности, не первый день работавший с ней на правах помощника.
Дома Джуна, забежав в ванную, перерезала себе вену на руке. Но Меленевский и полковник успели влететь в ванную и убедить ее не делать глупостей. «Ну что же, – сказала она, – будь по-вашему». И проделала другой рукой массаж на кровоточащей вене, и через минуту не было ни крови, ни даже следов пореза.
Скандал тем не менее разразился нешуточный. О нем писали и в нашей, и в зарубежной прессе. Меня вызывали в ЦК для объяснения. По линии ВЦСПС я и Меленевский получили по строгому выговору.
Такое же дурное предчувствие было у меня еще раз, когда в газете «Труд» появилась публикация «Ровно в 4.10». В ней рассказывалось о полете нашего пассажирского самолета из Эстонии в Минск. В течение почти часа самолет сопровождали в полете какие-то НЛО. Это видели все члены экипажа самолета и пассажиры. С их слов мы рассказали в публикации об этих чудесах. И экипаж, и пассажиров затем собрали вместе секретные службы и каждого в отдельности опрашивали. Все их рассказы были похожи как две капли воды. С миром всех отпустили. Но в эти недели во многих государствах мира статью «Ровно в 4.10» перепечатали огромное число газет. Ее пересказали с сенсационными комментариями крупнейшие теле- и радиокомпании зарубежных стран. По оценкам ТАСС, о содержании статьи в мире узнали более двух миллиардов читателей и телезрителей.
Тем временем в конгрессе США статью обсуждали на уровне секретных документов. Эксперты, ученые и военные специалисты пришли к выводу, что в статье фактически описывались события, очень напоминающие испытания лазерного оружия. Конгрессмены решили, что СССР примерно на пятнадцать лет опередил США в создании современного лазерного оружия – некоего «гиперболоида инженера Гарина».
Конгресс принял резолюцию об ускорении аналогичных исследований и выделил на эти цели из военного бюджета дополнительно 45 миллионов долларов.
«Труд» опять оказался в эпицентре скандала. Выяснилось, что эту статью мы обязаны были завизировать в пяти различных ведомствах, в том числе военных. А завизировали только в трех.
За эту грубую ошибку я, мой первый зам и завотделом науки получили по строгому выговору.
А что же было? Ответа на этот вопрос нет до сих пор. В одной из телевизионных передач, показанной несколько лет назад, была предпринята попытка разгадать эту тайну. Среди участников передачи были крупные специалисты, в том числе ученые и конструкторы в области ракетостроения. Высказывались две гипотезы: либо это было испытание лазерного оружия, либо запуск новых баллистических ракет. Большинство поддержало вторую версию. Но в передаче прозвучали сенсационные сообщения. Все члены экипажа того злосчастного самолета, который сопровождали НЛО, быстро заболевали и странным образом в течение двух лет покинули наш бренный мир.
Повторяю, перед этими газетными происшествиями меня мучили дурные предчувствия. Такая же тяжесть лежала у меня на душе несколько недель в связи с приглашением перейти на телевидение. И снова сбылось это почти мистическое ожидание беды.
А было вот как.
8 мая 1985 года, вечером, в торжественной обстановке отмечалось 40-летие Победы над фашистской Германией. Докладчиком был новый генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев.
В опубликованной на следующий день в «Труде» на первой полосе фотопанораме на столе президиума торжественного собрания между Чебриковым и Терешковой оказалась отдельно лежащая… голова М.С. Горбачева! Неслыханно и невиданно! Длиннющий стол, чинно сидящие за ним руководители партии и правительства, на столе графин с водой и рядом с ним голова генерального, который, кстати сказать, на той же фотографии стоит на трибуне и читает доклад.
Откуда взялась вторая голова генсека и как она оказалась на столе президиума – вопрос особый. Так сказать, фатальное стечение обстоятельств плюс элементарная невнимательность автора снимка, ретушеров, редакционных служб и, конечно, моя – главного редактора.
С раннего утра звонок по «кремлевскому» телефону тогдашнего зам. зав. Отделом пропаганды ЦК В. Севрука:
– Леонид Петрович (вместо обычного обращения «Леня»)! Вы (вместо обычного «ты») свою газету хотя бы время от времени читаете?
– Безусловно.
– Так что у вас там на столе лежит между Чебриковым и Терешковой?
– Графин.
– А рядом с ним?
Тут во мне разыгралась удаль. Я подумал: «Все равно ведь сегодня снимут с работы» – и брякнул:
– Да это носовой платок лежит.
– Ну вот что, – грозно сказал Севрук. – Сегодня по этому поводу в двенадцать ноль-ноль мы собираем в ЦК у товарища Зимянина всех главных редакторов, и мы вам скажем, что там у вас лежит на столе президиума.
Не успел повесить трубку, раздался звонок от секретаря ВЦСПС Л. Землянниковой:
– Как же так, Леонид Петрович? Ужасная ошибка. Сегодня в двенадцать ноль-ноль по этому поводу собирается президиум ВЦСПС. Извольте быть. Вы ведь еще и член президиума.
Президиум назначен на то же время, что и совещание в ЦК. Куда пойти? «Товарищ Зимянин, вы уже знаете о страшной ошибке в газете «Труд». Меня для разбора ошибки пригласили на два заседания одновременно на двенадцать часов дня. К вам, Михаил Васильевич, и на президиум ВЦСПС». Михаил Васильевич с облегчением вздохнул, чувствовалось, что он не хочет заниматься газетой профсоюзной по партийной линии, и сказал: «Идите на заседание ВЦСПС. Это же центральный орган профсоюзов». В отчаянии звоню в приемную Горбачева и прошу его помощника передать мои извинения Михаилу Сергеевичу, пытаюсь объяснить, что случилось все это конечно же не по злому умыслу, ошибка фоторепортера, то да се… Позже выяснится, что Горбачев высказался против моего увольнения, и об этом было немедленно сообщено в ВЦСПС.
Грозное начало обличительной речи председателя ВЦСПС С. Шалаева к концу неожиданно стало приобретать мажорные тона. Он вдруг заговорил о девятнадцатимиллионном тираже «Труда», о том, что «Труд» дает огромную прибыль, которой хватает, чтобы покрыть воровство в профсоюзах, что случившееся, конечно, заслуживает самого сурового наказания, но он предлагает ограничиться объявлением Кравченко строгого выговора.
Вот такая история. В тот же день помощник Горбачева рассказал мне, что генсек некоторое время в смятении разглядывал злополучную фотопанораму, а потом, рассмеявшись, попросил, чтобы Кравченко прислал ему на память десять экземпляров сенсационного номера с личным автографом.
– Ну надо же, не успел я проработать двух месяцев генсеком, как в «Труде» мне уже оторвали голову, – ехидно заметил Горбачев. Но тут же сказал, что Кравченко по партийной линии наказывать не надо. – А вот что до этих злополучных номеров «Труда», то в дальнейшем на высоких встречах с важными гостями я буду показывать эти номера и говорить: «Вот какой у нас уровень демократии. В другой стране этого главного редактора немедленно прогнали бы со своего поста грязной метлой. А вот у нас он продолжает работать».
В течение следующих трех месяцев во всех редакциях газет и на телевидении проходили собрания, на которых рассматривался печальный опыт «Труда» и лично Кравченко. Позже я понял: была сделана отсрочка до моего назначения на пост первого заместителя председателя Гостелерадио СССР.
Начиналась вторая «оттепель» после хрущевской. Теперь она уже войдет в историю как горбачевская.