9
После смерти отца несколько месяцев я металась от одного занятия к другому, почти совсем забросила учебу и общалась в основном с людьми старше себя. Я подружилась с группой студентов университета, которые, кажется, считали меня чем-то вроде своего талисмана, хотя и не предполагали, что мне всего пятнадцать лет. Оглядываясь сейчас на это время, я думаю, что в тот период я отчаянно пыталась определить свое место в жизни, найти себя и обзавестись собственным лицом, которое не стыдно было бы предъявить миру. И мне, наверное, казалось, что, если я буду старше, этот процесс пойдет быстрее. Мама не имела ничего против моего круга общения – наоборот, она поощряла мое знакомство с этими двадцатилетними и старше студентами из Азии, уверяя, что я скорее найду свою нишу среди них, чем среди чистокровных австралийцев. К счастью, никто из них не воспользовался моей псевдозрелостью, и мне удалось остаться девственницей почти во всех отношениях.
Единственным исключением из этого азиатского круга стал Питер Уоллес, студент-медик, который был и до сих пор остается одним из моих самых близких друзей. Все эти годы он был попеременно то плечом, на котором можно выплакаться, то моей совестью, когда он считал, что мне это необходимо. Только Питеру я доверяла настолько, что решилась пригласить его к нам домой; к тому времени ситуация там настолько ухудшилась, что скрыть это было уже невозможно. Питер никогда не пытался выведать у меня подробности о странностях нашего быта; он ничего не сказал, даже когда заметил, что у туалета отсутствует дверь. Роджер снял ее с петель вскоре после того, как мы переехали в эту квартиру, объяснив, что там будет спать собака. На деле же он сделал это для того, чтобы удобнее было подглядывать за мной в те моменты, когда каждому человеку хочется остаться одному. Из всех его издевательств это казалось мне самым жестоким и унизительным.
В этот тяжелый период только танцы помогли мне не сойти с ума и удержаться на плаву. Я взяла себе за правило: «Когда сомневаешься – танцуй», и танцевала всегда, танцевала все что угодно. Двигаясь, я забывала обо всем. Я изучала греческие и хорватские танцы, чечетку, джаз, фламенко, танцы Бали, Китая, Малайи, классические и современные. Но только занимаясь балетом, я чувствовала, как очищается моя душа. Чудесная музыка и дисциплина, присущая классическому балету, дарили спокойствие и уверенность. Я использовала любой повод, для того чтобы удрать из дому и отправиться на занятия. Мама упрямо продолжала твердить, что классический балет – не для меня, что у меня неподходящие для него сложение и лицо, которое будет странно смотреться на сцене. «Займись чем-нибудь, для чего ты годишься, – требовала она. – Займись балийскими танцами». Поэтому в балетную школу мне приходилось бегать тайком, и я никогда не обсуждала эти занятия дома из страха, что меня высмеют или накажут.
Чтобы побольше зарабатывать, я нашла дополнительную работу, связанную с рекламой нескольких авиалиний, а также сингапурской компании, производящей бижутерию. Моя азиатская внешность в этом случае пришлась очень кстати, и она же помогла мне в дальнейшем получить и постоянную работу.
Это случилось в 1979 году. Я начала работать в мельбурнском представительстве «Авиалиний Малайзии» секретарем в приемной, а также отвечала там за туристическую информацию и за рекламные стенды компании на торгово-промышленных выставках (до сего дня я благодарна бабушке за то, что в свое время та оплатила мое обучение на летних курсах, где я освоила слепую машинопись – умение, которое много лет кормило меня и впоследствии мою семью). Когда при поступлении на работу мне пришлось заполнять анкету, я прибавила себе два года, написав, что родилась в 1961 году. Забавно, но это был единственный случай, когда кто-то усомнился в правдивости этой информации – менеджер отдела кадров заявил, что считал меня гораздо старше!
Когда мне исполнилось шестнадцать, я получила законное право уехать из дому, что и сделала немедленно и с огромным удовольствием. Я поселилась с тремя своими подругами в их доме в тихом пригороде Армадейл. Мне хотелось бы с опозданием поблагодарить их за то, что они приняли меня так великодушно и без лишних вопросов.
Примерно за неделю до этого наши отношения с Роджером достигли критической точки. Он становился все более настойчивым и бесцеремонным и приобрел обыкновение врываться в мою комнату среди ночи, пока мама спала. В трусах и майке он присаживался на край моей кровати и заводил старую песню о том, что хочет помочь мне расслабиться. Он вызывал у меня невыносимое отвращение. «Никогда! Больше никогда!» – хотелось крикнуть мне, и это желание было настолько сильным, что я переставала бояться его угроз. В тот раз что-то как будто щелкнуло у меня в мозгу, и, составив два кулака вместе, я, как дубинкой, со всей силы ударила ими его по голове, крича при этом что-то отчаянное и страшное. Когда, застонав, он поспешно убрался из моей комнаты, я почувствовала себя почти счастливой. Я знала, что больше Роджер никогда не осмелится прикоснуться ко мне. С этим было покончено.