Глава V
Вытянув вперед руку, другой придерживая парня-телохранителя, генерал Иванов медленно, но все же продвигался в направлении кабинета Президента. Неожиданно споткнувшись, он упал. Приподнявшись, схватился за какую-то прочную материю и стал тянуть ее к себе, перебирая руками, пытаясь подняться на ноги. Встал. Материей оказалась ряса Патриарха Арсения. Иванов понял это, когда, приблизившись к нему лицом к лицу, услышал его сильный, поставленный голос.
Арсений неистово молился, сжав обеими руками большой крест, висевший на груди. Он так вошел в это святое действо, что, перекрыв своим огромным телом один из проходов между креслами, не обращал ни на кого никакого внимания. Обойти или протиснуться «сквозь него» не было никакой возможности. Пришлось ждать.
В сплошном гвалте вдруг как-то отдельно выделялось: «Господи, Спаси рабы твоя». Потом это заглушалось, и снова: «…Господи. Господи. Го-о-о-спо-ди…»
Чудо случилось или Божий промысел возобладал, но вдруг свечение в салоне стало исчезать. Всюду стали слышны какие-то неуверенные, но уже с искоркой счастья и радости голоса:
– Я, кажется, вижу. Только вот темно что-то вокруг.
– И я вижу… Кто-нибудь, включите, пожалуйста, свет…
– Господи, слава тебе.
– Мама, мама! А у меня глазки щиплет. Посмотри, а?
– Сейчас (плача), сейчас посмотрю, моя хорошая. Потерпи немножко. Ладно?
– Что, черт возьми, происходит, а?..
Похожее состояние возникает у шаловливых пацанов в раннем детстве. Придут, бывало, на какую-нибудь стройку и подолгу смотрят на дугу электросварки. Потом перепугаются до смерти, думая, что ослепли; трут руками глаза; слезы текут ручьем. Но проходит какое-то время, и они начинают постепенно «прозревать». Радость начинает переполнять их.
И они с глазами, полными слез, и еще дрожащим голосом говорят, говорят…
Дежурное освещение, так же как и аварийное, не сработало. Появились робкие огоньки зажигалок и слабенькие лучики света от брелочных, «мобильных» (не работающих телефонов) и прочих фонариков. Разные по мощности и силе лучики света стали биться во мраке в разные стороны, выхватывая на миг из темноты то измученные лица, то какие-то вещи и предметы.
Люди стали искать друг друга. Зазвучали фамилии, имена и отчества, уменьшительно-ласкательные прозвища:
– Самохин… Самохин… Ты где?
– Палыч, Иван Палыч…
– Зайчик, я здесь… Здесь, около…
– Нина Григорьевна, Нина Григорьевна, идите сюда… Продвигайтесь к своему месту… Я здесь… Здесь я…
– Миленький ты мой! Я думала, что уже никогда тебя не увижу…
Стюардессы принесли несколько более мощных фонариков, сделанных непонятно как и из чего то ли связистами, то ли кем-то из телохранителей, расположили их по углам пассажирского салона. Стало светлее. Люди стали более или менее видеть друг друга, а также последствия недавней паники вокруг.
Бедные стюардессы! Они ни секунды не думали о себе. Ослепшие и обескураженные не меньше других, они сумели быстро, насколько это было возможно, взять себя в руки и продолжали выполнять свои обязанности, каждая на своем посту. Скрепя сердце, иногда кусая от бессилия губы в кровь, они работали и работали. Если бы не они, описать последствия произошедшего было бы невозможно.
Стало немного легче. Даже нельзя сказать «немного» – на какую-то йоту, на толику! А расслабляться нельзя ни на миг. Это их работа! Это их судьба! Поддерживая друг друга, держа себя в надлежащем виде, они буквально были везде. Ноги уже подкашивались от усталости. Но они по-прежнему спокойно, без нотки дрожи в голосе, говорили и… улыбались. Улыбались!
Господи! Кто замечал сейчас их улыбки?! Кому сейчас было дело до них. До их душевных мук и страданий?!
То тут, то там слышались их голоса:
– Успокойтесь, пожалуйста…
– Займите, пожалуйста, свое место…
– Сейчас принесу. Минуточку…
– Выпейте минеральной водички… Пожалуйста.
– Вам нужно прилечь, отдохнуть. Я вам помогу…
– Сейчас мы промоем глазки. Во-от. И все у нас будет хорошо. Да, малыш!.. А кем ты будешь, когда вырастешь?… Моряком?.. А моряки никогда не плачут… Да? Ну, вот и хорошо.
– Ладно не летчиком хочет стать, – съязвил кто-то рядом. А она ему:
– Мужчина, возьмите себя в руки!.. Пожалуйста.
– Господа, господа! Большая просьба: выключите, пожалуйста, зажигалки. Спасибо.
И так всегда, везде и во всем.
Более или менее успокоившуюся было толпу взбудоражил вдруг зазвучавший где-то в углу смех: негромкий, но какой-то страшный. Человек, казалось, выдавливал его из себя силой.
Люди обернулись на звук. Какой-то мужчина в помятом костюме, в развязавшемся галстуке, лежащем на его плече, стоял на коленях напротив одного из светильников. Неистово крестился непонятно по какому из христианских обычаев и то ли смеялся, то ли рыдал.
Вдруг многие, как по команде, последовали его примеру. Никто толком не знал что к чему, поэтому молились кто как мог. Все смешалось. Кто-то крестился; кто-то пал ниц и бился головой о пол; кто-то что-то бормотал, стоя на коленях. Людям показалось, что все страхи позади, и каждый, как мог, стал выплескивать из себя переполнившие его непонятные чувства.
Дети снова заплакали. Взрослые, глотая слезы, выли.
Арсений встал и, громко молясь, стал крестить своим крестом всех вокруг. Стюардессы начали поднимать и успокаивать людей. Обессиленные люди буквально падали в разложенные для сна кресла. Появились свежие пледы и подушки, а также напитки и еда. Стало тихо. Наконец-то тихо! От предложенной пищи все отказывались. Только просили пить и, еле приподнявшись с кресел, жадно утоляли мучившую их жажду.
А потом… Потом всех стало охватывать состояние легкости, невесомости, неги. И люди стали засыпать… будто они попали в рай.
Если бы они только могли себе представить, что за «рай» готовит им судьба!
А пока… Пока все для них было более или менее нормально и комфортно.