Как устроено богослужение Церкви. Третья ступень. Богослужение. Как устроено богослужение Церкви. Богослужение (М. С. Красовицкая, 2016)

Да будут все едино

Начиная говорить о богослужении, имеет смысл сначала разобраться, где его место в жизни христианина? Мы знаем, что есть молитва личная, домашняя, когда человек находится один на один с Богом, и есть молитва храмовая, общая, в рамках богослужения. И вот, начиная разговор о богослужении, можно задаться вопросом: что такое общая молитва? В чем ее особая ценность, сила, почему она так необходима? В чем отличие домашней молитвы от храмовой?

По сути вопрос о молитве – основной в жизни человека: это вопрос о богообщении. Оказывается, самое удивительное в земной жизни – это общение «по вертикали», общение с Богом. Оно человеческую душу из замкнутой системы (а мы знаем, что замкнутые системы быстро себя исчерпывают и погибают) делает разомкнутой, открытой. В богообщении жизнь человеческая выходит на новые рубежи, в ней начинает вырабатываться результат самый главный – знакомство с Богом и приближение к Нему.

Служения христианские, внешние проявления христианской веры могут у разных людей быть различными. Каждый христианин, как об этом говорил преподобный Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым, должен делать духовно выгодное для себя дело: для кого-то это – дело милосердия, для другого – храмостроительство и благотворительность, для третьего – путь священства, пастырство… А вот молитва – это общий знаменатель. Без этого никто не может: ни миссионер, ни сестра милосердия, ни преподаватель.

Дети в храме.

О какой молитве идет речь: общей или личной? Священное Писание говорит и о том, и о другом. С одной стороны, мы слышим слова Христа: «Войди в келью свою, затворись и помолись Богу тайно»[1], и этим утверждается ценность личного, уединенного духовного подвига. А с другой стороны, мы видим, что Христос вокруг Себя собирает общину: сначала это первые два апостола, потом их уже двенадцать, затем – семьдесят… И оказывается, что спасаться можно вместе, только вместе и рядом с другими: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»[2].

Иногда человек говорит: «Хочу один молиться. Мне мешают: кашляют, бегают, болтают на службе; хочу один, меня это все отвлекает!» Но Христос хотел иного: «Да будут все едино»[3]. Общность в христианстве осознается как сокровище Церкви. И поэтому так трагически переживается разделение Церквей, и поэтому существует прошение в ектенье о соединении всех: «О мире всего мира, благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех Господу помолимся!»[4] Единство – это цель, это блаженство, наслаждение для христианина, и единство в молитве – высшее наслаждение, высшая радость.

О противопоставлении частной и общей молитвы нужно забыть: здесь нет никакого конфликта, и то и другое нужно, ценно, и то и другое угодно Богу.

Ради чего «приносить тело в церковь»

Как же человеку в церковную службу войти, с чего начать?

В этом вопросе есть вечное и есть актуальное. Вечное – это то, о чем сказал Христос, говоря: «сие творите в Мое воспоминание»[5]. Это Евхаристия[6]. Господь собирает общину учеников, миссионеров, проповедников, в течение трех лет они вместе живут, учатся, растят свою веру, и на пике жизни этой общины совершается первая Евхаристия. Оказывается, что и нам единство у евхаристической Чаши оставлено, заповедано; оно предельно важно: это таинство остается главным в жизни Церкви.

«Сие творите в Мое воспоминание». А что здесь актуально для каждого человека? Как творить? Раз в жизни перед смертью? Раз в год? Четыре раза в год? Нет, на это есть вполне ясный ответ Церкви: воскресная литургия – основа жизни христианина. По древним правилам не причащавшийся без особенной причины (арест, болезнь) три воскресенья подряд отлучался от Церкви: по сути, сам себя отлучал.

Один современный нам проповедник выразил этот принцип обезоруживающе просто: «Надо каждое воскресенье приносить свое тело в церковь».

«Исповедую едино крещение во оставление грехов».

Икона

Почему надо бывает «приносить»? Есть такое святоотеческое сравнение: «Тело – это осел, на котором мы едем в Небесный Иерусалим. Если ты его перекормишь, он станет слишком сильным и тучным, взбесится и скинет тебя, убежит. Если ты его недокормишь, осел твой упадет и не сможешь ты выполнить свое земное предназначение и добраться до Небесного Иерусалима». И тут мы можем встретить сопротивление: тело не всегда «захочет» идти в церковь, душа не всегда победит лень, дух окажется слабым, а идти обязательно надо. И в приведенной фразе очень ясно показано, кто здесь должен быть главным: дух, а не тело.

Христианин спасается вместе с другими, вместе с теми, кто послан ему жизнью, Богом… Вот это «вместе» актуализируется в Причастии на воскресной литургии в родной общине. Человек может не все понимать, может порой столкнуться с тем, что в храм ему придется «нести себя» через силу, сверх силы трудиться, но при этом сознавать, что смысл этих усилий – заповеданное Господом евхаристическое единство.

Чувствовать центр

Но вот мы пришли в храм на службу. Как разобраться в том, что поют, читают? Если говорить о постижении логики службы – скажем, всенощного бдения[7], которое обычно вызывает наибольшее недоумение и огромное количество вопросов, – то здесь не все так сложно, как может показаться делающему первые шаги прихожанину.

Логику может помочь почувствовать история богослужения.

Здесь можно провести аналогию с тем, как человек знакомится с произведениями искусства. Для того, чтобы по-настоящему оценить красоту той или иной картины, нужно понять, какой шаг мастер своим творением сделал вперед по сравнению с другими художниками. И по мере изучения искусства предшествующих эпох – первобытного мира, Античности, Средневековья – начинаешь ощущать поступь человеческого духа, видеть его искания и прозрения и тогда можешь по-настоящему оценить красоту и уникальность картины.

Христос Вседержитель.

Фреска. Собор Спас-на-Крови. Санкт-Петербург

Кроме того, чем больше ты узнаешь о художнике как о человеке, тем лучше поймешь его искусство: оно для тебя зазвучит по-особенному. Как, например, звучит жизнерадостная музыка Шуберта на фоне его трагической судьбы, его нищенской, совершенно не устроенной, по человеческим меркам, жизни. Или как откроется музыка Рахманинова, если знать, что он, будучи эмигрантом, всегда старался послужить своей родине: присылал посылки, спасал людей от голодной смерти, отправлял деньги во время войны на вооружение… Все зазвучит по-другому, все будет смотреться по-новому. Так же и с богослужением.

Ты можешь войти в церковь и быть очарован, заворожен, захвачен: «Какой красивый храм! Какие чудесные распевы! Какое древнее, хотя и немножко монотонное, чтение!» Однако все это так и останется лишь первым впечатлением, если ты не узнаешь, что бывают храмы такие, а бывают – другие, другой архитектуры, а вот в Сербской или Греческой Православной Церкви еще третьим способом строят; да, это пение впечатляющее, но пение бывает и совсем другим, других стилей, эпох, авторов. И вот именно такие факты: о формах богослужения, об авторах богослужебных текстов, о святых, которые прославляются в тот или иной день, – способны раскрыть для нас богослужение.

Когда изучаешь историю формирования Устава, становится понятной значимость элементов богослужения в их конкретном воплощении: в различных распевах и поэтических формах, в их взаимной последовательности. Почему это поется здесь и только здесь? Почему тот псалом читается, а этот поется? Так каждый отдельный элемент перестает для тебя быть «немым», обретает красоту и смысл.

Вспомним и историю Церкви: галилейские рыбаки, ученики Спасителя, обладали всей полнотой Христова учения, но для того, чтобы человечество истину могло усвоить, чтобы вечное непогрешительно перевести на язык времени, понадобились века богословских споров, Вселенские Соборы и труд многих святых отцов. Так и формы молитвы складывались не сразу, а постепенно.

Кроме того, надо знать, что богослужение христианское не бессистемно, оно – центрично, и центр его – Евхаристия. Вокруг центрального таинства выстраиваются другие: однократные – Крещение, Миропомазание, Брак, Священство – и возобновляемые – Покаяние, Соборование. Есть последования, к центру максимально близкие, обрамляющие его во временной сетке, как, например, службы дневного круга, а есть периферийные, вроде освящения улья. Надо чувствовать центр и связь всякого элемента периферии с центром.

Нескучные молитвы тех, кто достиг цели

Возвращаясь к всенощному бдению: совершенно не нужно о него «спотыкаться», надо понимать, как оно родилось.

Родом эта служба из монашеского богослужения. Для понимания ее очень важно представлять себе реалии жизни первых христианских монахов, так же, как для понимания Евангелия важно знать, что собой представляла жизнь в Палестине в начале I века: быт и религию иудеев, политическую обстановку в Римской империи; знать, что такое «драхма», «лепта», кто такой «мытарь». Тогда могут открыться совершенно невероятные смыслы.

Простейший пример: для современного человека храм – явление множественное, а для иудеев – единственное: храм Единого Бога был только в Иерусалиме. И когда иудеи из разных городов отправлялись в Иерусалим на праздник, то это было действительно многолюдное и многодневное шествие. Поэтому-то Божия Матерь и Иосиф О б ручник могли не заметить, что 12-летний Отрок Иисус остался в Иерусалиме, и думать, что он идет с другими людьми[8].

Другой пример, из монашеской жизни: во многих древних монастырях послушник, приходящий в обитель, должен был знать Часослов наизусть. Почему? Потому что книг было мало, они были дороги, не всякий мог их иметь. А тогда было распространено особножительное монашество, когда каждый монах жил в своей келье, вместе братия сходилась только на богослужение в храм. И вот, нетрудно представить: ты хочешь жить монашеской жизнью, но как ты будешь молиться в келье, не зная молитв и не имея возможности читать их по книгам?

Монахи на Афоне. Выход из Иверского монастыр

История жизни Церкви полна очень интересных подробностей, и если с ней хотя бы немножко познакомиться, то «непонятное» длинное всенощное бдение открывается как интереснейшая книга. Оказывается, что «непонятности» родились из очень простых вещей: из географических или бытовых условий, из условностей времени. С пониманием этого богослужение для нас становится родным потоком.

Почему так? Ведь богослужение – это опыт молитвы, и можно сказать больше: это опыт удачной молитвы. Богослужебные тексты составлены вовсе не случайными людьми. Есть молитвы, написанные святыми – мучениками, святителями, преподобными, есть молитвы, утратившие свое авторство, но воспринятые Церковью; есть Псалтирь царя Давида, главное поэтическое произведение христианства, без которого Церковь не живет ни дня: эта любимая Церковью богослужебная книга звучит бесконечно и в самых различных видах[9]. В богослужебной поэзии сосредоточен опыт тех, кто шел по одному пути с нами и – дошел, а значит, осветил путь и нам.

И дело не в том, что мы узнаем имя автора того или иного текста, дело в том, что мы с ним находимся в одном потоке: мы христиане. И как же ценен опыт христианина преуспевшего: то, что ты еще только пытаешься сделать, он сделать смог. Само по себе это вдохновляет!

Если это понять, то молитвы никогда не станут для нас скучными и длинными.

Домашнее задание на всю жизнь

Материал службы очень разнообразен. Богослужебные тексты – это домашнее задание на всю жизнь: каждый день человек может находить в них что-то созвучное именно себе и именно в данный момент. Недаром так много в богослужении Псалтири. Ведь Псалтирь – это поэзия, это многочисленные образы с неограниченным количеством толкований. Поэтому на протяжении столетий они не перестают звучать.

Богослужение можно воспринимать очень индивидуально, по-своему в разное время. Если тебе грустно, ты услышишь там плач, если тебе радостно, если ты хочешь поблагодарить, по-особому зазвучат для тебя хвалебные тексты. Если ты интеллектуал и хочешь все время узнавать что-то новое, ты узнаешь массу интереснейших фактов из житий святых, из истории Вселенских Соборов, массу драматичных историй (вспомнить, например, перенесение мощей святителя Николая, Мир Ликийских Чудотворца, которое на самом деле было похищением мощей). Все эти истории вплетены в богослужение.

Богослужением объединены святые самых разных эпох жизни Церкви. У нас половина святых – общие с Римско-Католической Церковью. Это тоже можно ощущать как необыкновенно интересную историю. Западная и Восточная Церкви более тысячи лет прожили вместе, и у них множество общих святых! Есть святые древние, святые русские, есть огромный сонм, армия Новомучеников…

Богослужебные тексты имеют индивидуальную окраску, в них находится пища для ума и сердца, притом пища для самых разных сердец: и детского сердца, и женского сердца, и мужского сердца. И пища для ума: одному будет достаточно созерцать оформление храма, другой знает какие-то молитвы наизусть, а третьему интересны святые, память которых сегодня празднуется, потому что в богослужении раскрывается – образно, эмоционально, интеллектуально – история Церкви. Знание перестает быть набором фактов, и интеллектуал в Церкви перестает быть только знатоком – он становится участником и преемником молитвенного опыта: от него требуется сопереживание.

Богослужение: доступно для младенцев и иностранцев

Однако, дело в том, что все научные или искусствоведческие аналогии, о которых мы говорили выше, только ограниченно применимы к церковной жизни.

Церковь – это Богочеловеческий организм, и в нем проявляются взаимодействие, синергия Божественного и человеческого начала. И не нужно думать, что человеческие усилия имеют решающее значение, хотя они и должны быть как проявление любви, как ответ на призыв. Ведь есть младенцы, есть глухие, слепые, безумные люди, есть люди престарелые, люди, которые уже не способны ничего как следует запомнить. И они воспринимают богослужение иррационально, на том уровне, на котором Бог говорит, например, с младенцами.

Послы князя Владимира пришли в храм Софии Константинопольской – главный кафедральный собор столицы Византийской империи – и обратились в христианство, сказав: «Мы не знали, были мы на земле или на небе!» У них было ощущение рая, ощущение Бога, ощущение блаженства, притом что зададим себе вопрос: а греческий они знали? Если и знали, то не все.

Богослужение спасает и на иррациональном уровне. Не обязательно много знать. Многие ли из нас разбираются в архитектуре? И тем не менее архитектура храма проповедует, архитектура храма возвышает, вдохновляет, настраивает человека. Музыка – богослужение всегда музыкально – тоже иррациональна, и ее интуитивная составляющая гораздо мощнее научных и исторических о ней знаний и сведений.

Все органы чувств воспринимают язык богослужения: запах ладана, мерцание свечей; человек чувствует осязание святыни, прикосновение к иконе, вкус, если мы, скажем, вкушаем благословленный хлеб на всенощном бдении. И надо понимать, что рациональное восприятие – это только, может быть, половина дела. Не нужно приписывать ему решающего значения в церковной жизни. Ведь младенец, ничего не знающий, но все впитывающий, – вовсе не ущербный и не ограниченный член Церкви только потому, что он еще не знает «Отче наш» или не понимает стихир Пасхи.

Поэтому свое усердие, свое понимание, свое устремление нужно держать на подобающем ему месте. Лучше службу любить, но плохо знать, чем быть искушенным знатоком с холодным сердцем.

Занять место ученика

Но можно спросить: какое же место является подобающим?

Жизнь Церкви сравнима с человеческой судьбой. Было благодатное время младенчества – апостольский век, – когда полнота веры была дана просто так, даром; была юность, способная к необыкновенным порывам, к бескомпромиссности мученичества, исповедничества, когда человек, бывало, еще не приняв Крещения, просто говорил: «Я – христианин», зная, что вслед за этим последует смерть; было время зрелости, когда создавалась великая христианская цивилизация, искусство, когда христианские империи строились на земле; и есть – время мудрости, когда накоплен огромный опыт, знания, но чувствуется недостаток сил. Время, про которое можно сказать: «Если бы молодость знала, если бы старость могла…»

Жизнь человека в Церкви тоже проходит через несколько этапов; каждый этап отличается своими возможностями, и ни один из них не должен восприниматься с презрением: «Ну, младенец, что он там понимает?!» – «Ну, юноша, он весь в огне страстей, как он может быть допущен к церковному служению, в тридцать лет только можно рукополагать!» – «Ну, старик, он свою жизнь уже прожил, крестился уже с седыми волосами, разве способен он что-то значительное сделать, понять, усвоить в Церкви?» Презрения не может быть ни к одному этапу жизни и ни к одному способу восприятия богослужения.

Образец того, как богослужению учиться, дает нам самая обыкновенная человеческая жизнь. Вот ребенок рождается в мир и живет в своей семье. В дошкольном периоде его познание иррационально и чувственно. В храме он должен видеть, слышать, осязать, ощущать. Кроме того, его познание образно: ему нужны картинки. И вот познание неофита, человека, только-только пришедшего в Церковь и переживающего ошеломляющую встречу с благодатью, тоже иррационально, тоже образно: он запоминает какие-то явления, какие-то откровения, данные ему через людей или через моменты богослужения. А потом приходит время учебы. В семь лет дети идут в школу, человечка учат писать, читать, он должен научиться воспринимать тексты, должен научиться понимать чужие мысли, чужие произведения… Вот такой этап школы, этап ученичества наступает и в жизни церковного человека: он должен читать, воспринимать, узнавать. Он должен себя ощутить школьником.

В духовной семинарии

Иногда прихожанин действительно становится учеником – воскресной школы при храме, семинарии или богословского института, но он может пойти и по непростому пути самообразования. И тут человек может искать и читать те книги о богослужении, которые близки его натуре и понятны ему на данном этапе. Хорошо просто-напросто читать церковный календарь на каждый день: там встретится несколько непонятных слов, но понятыми будут имена и названия праздников. Семь-восемь строк богослужебных указаний[10] на каждый день – это тоже прекрасная школа, если она систематически осуществляется в жизни человека. Если душе и уму этого не хватает, человек может брать уже богослужебные книги.

Первой такой легкой богослужебной книгой может стать Часослов. С Часословом удобно стоять перед литургией на службе часов[11] и следить за тем, что читает чтец. На самой литургии, во время службы, ни в коем случае не нужно читать молитвы священника[12], даже про себя, но их можно и даже нужно прочитать дома. А на службе лучше взять издания текстов литургии и стоять с ними, видеть тексты псалмов, тексты ектений, «Верую»[13] и «Отче наш».

Еще одним очень простым способом вхождения в богослужение является чтение полагающихся в этот день Апостола и Евангелия[14].

Человек грамотный, имея Апостол и Евангелие, имея церковный календарь, легко узнает, что сегодня читается, и сможет прочесть это перед службой. Это легкий, компактный способ приготовления к богослужению, но одновременно и трудный, потому что требует колоссальной дисциплины. Зато один из пиков богослужебных – чтение Евангелия на литургии, – вот так проработанный самостоятельно, даст огромный толчок в понимании богослужения. С Апостолом ситуация труднее – это трудный церковнославянский текст, часто архаичный, но существует русский текст, который можно прочесть параллельно с церковнославянским. Надо еще учитывать, что очень часто евангельское и апостольское чтение является темой богослужебного собрания того или иного дня. Так будет, например, в рамках Постной Триоди[15]: евангельское чтение Недели о блудном сыне или Недели о Страшном Суде[16] раскроется в поэтических текстах, раскроется в стихирах, в каноне.

Фронтиспис и заглавная страница Апостола.

Москва. Печатники Иван Федоров и Петр Мстиславец. 1563–1564

Такая подготовка к участию в службе очень и очень действенна. Евангельское чтение есть и на воскресном всенощном бдении, на утрене – и с ним еще легче работать, потому что набор воскресных утренних чтений ограничен: их всего одиннадцать. И очень быстро, буквально за два-три месяца, человеку усердному они сделаются хорошо знакомыми. После этого он начнет слышать, узнавать на службе тексты, которые это евангельское зачало осмысляют.

Вечное в рамках истории мира

История богослужения интересна для нас сочетанием вневременного и исторического.

Вневременным компонентом богослужения, той его частью, которая более всего обращена к вечному, которая мощнее всего вырывает человека из временных законов этого мира, безусловно, является Евхаристия. Напротив, богослужение времени[17] призвано наши земные сроки сделать не препятствующими, а содействующими спасению, украсить преходящее, земное время богословским и полезным для души осмыслением. При этом этапы формирования богослужения конечно же выделяются в связи с историей этого мира. И оказывается, что христианская Церковь должна была, как и человек, проходить испытания разных этапов своей жизни и переживать очень-очень разные времена: время младенческой ясности, но физической и интеллектуальной беспомощности, время расцвета душевных, духовных и физических сил, чреватое своими опасностями, время старческого знания и мудрости, которые, наоборот, ограничиваются физической немощью…

Фрески Кирилловской церкви.

Киев. XII в.

В жизни Церкви все эти этапы будут присутствовать. И хотя она по сути своей не принадлежит этому миру и не может выполнять заказы истории, заказы правителей и политических систем, но все же история мира неумолимо оставляет свой след, в том числе и в богослужебных традициях. Стоит ли у власти император-гонитель или император-христианин, басилевс, покровительствующий еретикам, или самодержец, думающий только о государственных интересах; пользуется ли Церковь периодом мирного существования на просторах огромной христианской империи или скрывается в катакомбах, возносит ли молитву Богу в стенах кафедральных соборов или в маленьких монастырях, испытывающих все тяжести набегов мусульман, – все это будет отражаться на литургической жизни Церкви.

Харизматическая жизнь по правилам

Христианское богослужение зарождается конечно же уже в апостольской общине: в этом ядре христианской Церкви мы видим зачатки того, что в дальнейшем развернется в богослужении в полной мере. В молитвенной жизни первых христиан уже можно увидеть основные элементы: учительную часть (именно такой характер носили собрания в синагогах, которые посещал Господь со Своими учениками) и, в той мере, в которой она могла присутствовать в рамках Ветхого Завета, сакральную часть (посещение Иерусалимского храма, жертвоприношения в нем; можно вспомнить из Евангелия, как Христос приходил в Храм, сначала, будучи Ребенком, со Своей Материю и Иосифом, потом – с учениками). Кроме того, оказывается важным принцип послушания через исполнение Закона, свидетельствующий о необходимости обряда, о необходимости порядка. Что значит это послушание в богослужебной жизни? Скажем так: каким бы образованным и начитанным ни был человек, он никогда не должен себя чувствовать вольно по отношению к церковному обряду и богослужебной традиции. Ощущение того, что никто не может в ней распоряжаться, никто не может ее презирать, более всего нам дает Господь наш Иисус Христос. Как Человек, как член избранного народа, Мессия жил по правилам, несмотря на то, что Он был не просто человек, а Богочеловек, не иудей, а Всечеловек, новый Адам. Господь пришел, чтобы Ветхий Завет кончился, но сначала Он выполняет все, что по Ветхому Завету полагается. Творец Закона подчиняется Закону.

Монограмма имени Христа в окружении виноградных лоз.

Саркофаг. VI в.

Принцип послушания определенному порядку присутствует и в апостольской общине: в ней нет неуправляемого потока, несмотря на то что складывание традиций и форм богослужения еще впереди.

Раннехристианское богослужение в катакомбах святого Каллиста.

Гравюра. XIX в.

Одно из самых древних символических христианских изображений.

Погребальная стела. III в.

Таким образом, мы в рамках Нового Завета видим соединение высочайшей, дерзновенной миссии – проповеди всему миру – и самого простого человеческого послушания, соединение преображающего мир новозаветного откровения и верности Закону. Ветхозаветные правила и новозаветные заповеди, молитва в Иерусалимском храме и Евхаристия – все это соединилось в земной жизни Спасителя и Его учеников.

Младенчество: испытание ошеломляющей радостью

После Воскресения Христова появляются и начинают расти маленькие христианские общины. Это период в истории христианской Церкви особенный, харизматический, полный переживанием ошеломляющей свободы, счастьем исполнения веры и обретения истины, переживанием победы: Христос воскрес! Христос воскрес – и жизнь мира меняется. Звучит апостольская проповедь, сотни и тысячи людей принимают христианское Крещение, совершается Евхаристия. Это время характеризуется разнообразием форм. Есть свидетельства о том, что существовало до 300 различных чинов Евхаристии. Почему так много? Дело в том, что смысл Тайной Вечери остается неизменным, относительно него не может быть разногласий, а вот в порядке ее совершения: какой конкретный текст молитвы произносится в тот или иной момент евхаристического собрания – была полная свобода и разнообразие. Традиции еще только начинают формироваться. Евхаристия не имеет фиксированного времени совершения. Апостолы причащались после сакрального ужина, значит, евхаристический пост[18] не был обязателен[19]. Еще не существует никаких закрепленных текстов молитв, каких-то продолжительных последований – всего этого нет. Это период откровения, период харизмы, когда слышится глоссолалия[20] – проповедники и апостолы говорят на незнакомых языках, когда крестятся тысячи людей, происходят чудеса и исцеления, когда сходит огонь с неба, – преображение земной жизни зримо, ощутимо, явно. Это время разнообразных проявлений молодого христианства в мире, подобных движениям младенца, который двигает и ручками, и ножками, и тянется, и плачет, смотрит, хохочет, удивляется… Вот такой младенческий период радостных, многообразных, ничем не скованных движений, в том числе и в литургической, молитвенной жизни, переживает и христианская община.

Апостол Петр крестит римского центуриона Корнелиуса.

Купель со сценами крещения. Бельгия. XII в.

И тем не менее очевидно, что основной нерв богослужебной жизни Церкви на века уже определен: это Евхаристия.

Богослужение времени первоначально было связано с посещением Иерусалимского храма и синагоги – и потому, что там собирались люди, которым надо было проповедовать, и потому, что этот закон исполнял Сам Христос, а значит, он не отменен. И лишь неумолимая поступь истории – разрушение Иерусалимского храма в 70 году н. э. – полагает предел этой традиции. И затем – враждебность иудеев, проклятие, которое произносится в синагоге христианам, делает для них уже невозможным посещение ее и заставляет формировать собственную богослужебную традицию, теперь уже не иудео-христианскую, а собственно христианскую.

Гонения: испытание огнем и мечом

Вслед за этим очень кратким, с исторической точки зрения мимолетным, периодом наступает очень длительный этап гонений, когда по пословице «не до жиру, быть бы живу». Это очень драматичное и напряженное время, когда было добровольное мученичество и отступничество, были отречения и покаяние в отречениях. Богослужение не могло свободно и плодотворно развиваться, обогащаться какими-то поэтическими творениями – вопросы перед Церковью стояли другие, простые и острые. Как ты будешь молиться, христианин, зная, что тебя в любой момент могут схватить и повести на казнь, на мучения, да еще вместе с тобой и близких? Какой Устав, правило молитвы, нужен Церкви в это время? Принимать ли в общение тех, кто отрекся от веры, а потом раскаялся в этом, или не принимать?

Если говорить о классической литературе, наверное, наиболее живо об этой эпохе повествует роман Генриха Сенкевича «Камо грядеши». Читая его, можно приблизительно себе представить, как живут гонимые государством христиане, как они собираются за городом – там, где не схватят или, по крайней мере, не сразу схватят, там, где вместе можно молиться, петь псалмы и гимны Христу.

И мы можем попробовать представить себе, какими могли быть составные части богослужения эпохи гонений: с одной стороны, говорить об этом рискованно, потому что сведения о литургической жизни Церкви II–III веков крайне скудны; с другой стороны, логика жизни первых христиан достаточно ясна.

Первое, основа всего – это Евхаристия, там, где можно ее совершить: в домах, пещерах, подземельях (храмы появляются в краткие периоды относительного спокойствия от преследований). Без Евхаристии Церковь не живет ни года, ни недели, это начало и конец, источник веры и подвига и их венец. Наряду с псалмами Давида, которые никогда из церковного обихода не исчезают, в этот период появляются первые христианские гимны.

Образ Святой Церкви.

Икона. XIX в.

Древнейшими песнопениями из тех, что до нас дошли, являются песнопения «Свете тихий» и «Слава в вышних Богу» (или великое славословие, как оно сейчас называется). Что говорит за их древность? Гимн «Свете тихий» не имеет доказанного авторства – за давностью лет забыто имя того, кто его написал. А великое славословие настолько высоко было поставлено, настолько велика его мощь, что в древнейших источниках оно приравнивается к текстам Священного Писания как одна из библейских песней[21](таких текстов выделялось из текста Библии несколько, всего около двух десятков). Это гимны не просто хвалебные, они – ликующие, рожденные из благодарной души, из торжествующего и поющего сердца, для которого мир теперь одухотворен, осмыслен и обожен. Мироощущение первых христиан, ликование, звучащее в обновленном Воскресением Христовом мире, мы можем почувствовать в этих древних песнопениях.

Наряду с гимнографией – поэзией церковной – громадное влияние и значение для раннехристианской Церкви имеет проповедь. В жизни христианской общины первостепенна проповедь о Христе, и одним из важнейших событий является встреча с проповедником, с учителем — апостолом или спутником апостола, пресвитером или епископом, поставленным апостолом. Место проповеди было гораздо более значительным, чем в привычном для нас сегодня богослужении, хотя нельзя сказать, что современный мир менее в этой проповеди нуждается.

Итак, круг вопросов горячей, острой эпохи гонения очень разнообразный, очень интересный, но богослужебные вопросы здесь не на первом месте. Уже есть сокровище церковной мысли, церковного творчества, но еще нет Устава, за который надо бороться, который надо изучать или в который надо вникать.

Но все-таки период испытания огнем и мечом заканчивается: после провозглашения Миланского эдикта 313 года Церковь получает свободу – начинается новое испытание. Это испытание свободой. И «объятиями» Империи.

Испытание свободой

Надо сказать, что каждый из названных этапов знаком на личном опыте любому христианину. Человек, крестившийся во взрослом возрасте, переживает «харизматический» период, когда еще не ощущается нехватка каких-то точных знаний, когда все дается радостно и легко, – душа захлестывается действием благодати. Затем следует время испытаний, которые могут быть как внешними – гонениями от близких или от чужих, так и внутренними – периодом сомнений, неудач и падений. И наконец, искус свободой и внешним спокойствием тоже знаком и человеку конкретному в его жизни, и Вселенской Церкви в ее истории. Чем интересны и важны такие аналогии? Тем, что, оказывается, ни один вопрос церковной истории – и, в частности, истории богослужения – не остается для нас каким-то внешним знанием: мы можем пережить его, прочувствовать как имеющий отношение лично к каждому из нас.

Итак, период внешнего торжества веры несет в себе и особые, благоприятные условия для развития богослужения, и определенный набор проблем.

Святые Константин и Елена.

Икона. XV в.

Как только появляется свобода в исповедании христианства, часть христиан уходит в пустыню. Почему? Раньше жизнь среди враждебного мира сама по себе была подвигом, требовавшим от христианина безвозвратной, всецелой верности Евангелию, даже до смерти. Компромисс был невозможен: было, по большому счету, только «да» (за которым стояла готовность на мученичество) или «нет». Теперь же мир перестает быть внешне враждебным христианству: можно строить храмы, рукополагать епископов и священников, открыто исповедовать свою веру. Авторы тех времен пишут, что в Церковь хлынуло огромное количество людей, ставших христианами «заодно» с императором. И сразу же из христиан выделяются люди, которых такое комфортное существование в мире, «во зле лежащем», не устраивает. Эту страшной волной набегающую стихию враждебного мира, как будто ставшего союзником христианства, на деле же – никогда им не бывшего, они, первые христианские отшельники, очень хорошо чувствуют. Чувствуют и – уходят из мира в пустыню (мы помним, что пустыня – это место пустое, без людей). Так зарождается монашество.

Молитва монашеская: иная ли? Лавра Саввы Освященного

Зарождение монашеской жизни имеет своим следствием неизбежное появление монашеской молитвы — иной, другой молитвы. Она не враждебна, не противопоставлена молитве общин, молитве христиан, живущих в городах, но она является отражением нового опыта, а в рамках истории православного богослужения – своеобразным новым этапом развития: мы увидим, что в будущем, несколько веков спустя, монашеская молитва будет иметь решающее значение. Монашество, по крайней мере в своих декларациях, стремилось осуществить Евангелие в его абсолютном виде. Существование людей, вырвавшихся из закона времени, закона плоти, закона мира, всегда очень волновало христиан. Если ревностный человек-мирянин не мог сам уйти в монастырь, то он свою жизнь, свою молитву, свой уклад жизни стремился хотя бы приблизить к монашескому идеалу. В Древней Руси по домам вычитывались последования дневного круга: полунощница[22] — как утреннее молитвенное правило, повечерие[23] – как вечернее правило. Русские цари и люди знатных сословий – мы это знаем из документов и из художественной литературы – ежедневно посещали богослужения: сходить к заутрене, к обедне было естественной, обыденной частью дневного распорядка. Так выражалось, хотя бы внешне, через продолжительность церковных служб, стремление мирян к идеалу постоянной молитвы – цели и венцу напряженной подвижнической жизни монахов.

Как молились первые монахи? Определенно об этом судить невозможно, но, вероятнее всего, основой молитвы было пение псалмов и чтение Священного Писания. Священное Писание не только читалось, но и пелось – те отрывки из него, которые повествуют не о событиях Священной истории, а о высоких состояниях человеческого духа. Монахи называли такие тексты «твердой пищей» – словом, изреченным Духом Святым, в противовес стихам и гимнам, составленным церковными поэтами. В монашеской среде была заметна даже некоторая враждебность к гимнографии как явлению вторичному по сравнению со Священным Писанием.

Чуть позже, помимо отшельнического монашества, возникло монашество общежительное, стали появляться монашеские общины, среди которых наиболее известной была знаменитая Лавра преподобного Саввы Освященного, основанная в конце V века. Эта монашеская обитель дала самую мощную, самую влиятельную на православном Востоке богослужебную традицию – Иерусалимский устав. Впоследствии, хотя эта традиция и прекратила свое существование, она успела значительно повлиять на традиции других христианских областей и благодаря этому прошла через века: так, Устав, по которому – на уровне декларации, поскольку исполнить все его требования в современной практике просто невозможно, – осуществляется сегодня богослужение в Русской Православной Церкви, не случайно называется Иерусалимским и соединяет себя с самой авторитетной, палестинской, традицией.

Всенощное бдение в Лавре

Какой могла быть служба в Лавре времен ее расцвета?

Мы помним о том, что центром жизни христианской общины и центром богослужения является Евхаристия. Отшельники, живущие в окрестностях Лавры Саввы Освященного и относящиеся к ней, уходя в свои пещеры для непрестанной молитвы (о которой нам, может быть, очень мало известно), берут с собой запасные Святые Дары. У себя в кельях они поют псалмы, вычитывают тексты, примерно соответствующие содержанию нынешнего Часослова, поют песни Священного Писания, читают Священное Писание и – совершают особое последование, называемое в нашем Часослове изобразительны или обедница[24], после которого они ежедневно приобщаются Святыми Дарами.

Это частное, «индивидуальное» приобщение Святых Таин – не противопоставление, а часть общей богослужебной жизни. А общая богослужебная жизнь осуществлялась тогда, когда отшельники – по горным узким тропам с большим трудом, очевидно сопряженным с опасностями от людей и зверей, – собирались на центральную территорию: в храм Лавры Саввы Освященного. По-видимому, это происходило в субботу: монахи-отшельники сразу приходили на субботнюю литургию, причащались Святых Христовых Таин. Затем наступал день. Чем он был полон? Рукоделием, какими-то монашескими послушаниями, уходом за больными – об этом можно только гадать (по крайней мере, в патериках пишут, что монашествующие плели корзины и циновки, которые затем ходили продавать в город, – это было такое маленькое, скромнейшее рукоделие ради пропитания и минимального товарообмена с населением). И наконец, наступала ночь с субботы на воскресенье. Лавра была не маленькой, но все-таки ограниченной по размерам, а отшельников собиралось очень много, сотни[25] – расположить всех на ночлег было невозможно. И поэтому сама собой – не только из бытовых условий, но и, несомненно, из усердия, из любви – рождается идея целонощной службы: всенощного бдения. Рождается то, что потом станет известным нам богослужением, частым, привычным, нормативным.

Лавра преподобного Саввы Освященного.

Палестинская автономия

Всенощное бдение начиналось великой вечерней, которая служилась с наступлением темноты. Она заполнялась гимнами, псалмами, песнопениями и продолжалась очень долго, несколько часов; в середине вечерни совершалось шествие. В современном нам богослужении это шествие осталось в виде литии – выхода священства из основного пространства храма поближе к выходу, – а раньше, в Лавре Саввы Освященного времен ее расцвета, целая богослужебная процессия обходила монастырь – храмовые постройки, гробницу самого преподобного Саввы Освященного – и возвращалась в храм, после чего монахи садились и ели какую-то горячую пищу, приготовленную в это же время – очевидно, кашу из злаков, – для подкрепления сил. Можно спросить: а как же евхаристический пост? Конечно же никакого отсчета, наступила уже полночь или нет, не было – само по себе участие в такой длинной, такой трудной службе являлось достаточным проявлением усердия на пути к Евхаристии.

Преподобный Савва Освященный.

Фреска

Во время еды конечно же читалось Священное Писание (в современном Уставе, например, предписывается чтение Апостола). Подобную традицию и сегодня могут видеть паломники, например, на Святой Горе Афон. Афонское всенощное бдение длится не два и не три часа, а шесть, восемь, десять; хоры поют по два часа, сменяя друг друга, и в середине службы паломников могут пригласить в качестве подкрепления перекусить, выпить чашку кофе. И в этом «перекусе», телесном подкреплении (не нужно думать, что ели вкусно, много или изысканно, просто надо было какие-то «дровишки бросить в топку») не было ничего иноприродного по отношению к службе. Вообще в том, как устроено древнее богослужение, очень ясно ощущается баланс между поддержанием телесных сил и парением духа: важно постоянно питать и занимать дух, при этом обращать необходимое внимание на тело, давать ему вовремя подкрепление.

Затем, после краткой трапезы, бдение продолжалось и длилось до самого утра. С восходом солнца, на пике богослужения, совершалась Божественная литургия, монахи причащались Святых Христовых Таин, брали с собой запасные Дары и расходились в свои пустынные кельи. Вот так схематично, гадательно мы можем представить службу Лавры Саввы Освященного во времена ее расцвета. Это – монашеская традиция.

И снова мы можем видеть тут две константы богослужебной жизни: главное и путь к главному. Главное – это Евхаристия, и путь к главному – это непрестанная молитва, богослужебное время в пространстве астрономических суток.

Молитвы горожан и епископа. Кафедральное епископское богослужение

Но не все становятся отшельниками. Возникновение монашества не означает, что теперь истинные христиане – это только монахи: можно было быть христианином и в городе. Как мы знаем, преподобный Макарий Великий на вершине своих трудов получил откровение: ему было обещано Духом показать истинных подвижниц. И преподобный нашел их не в пустыне, а в городе: это были жены двух братьев – женщины, которые много лет провели на одной кухне и никогда не ссорились. Таким образом Церковное Предание примиряет, уравнивает монашеское и мирское, свидетельствуя о том, что брак – не ниже монашества, мирянин может быть истинным христианином так же, как и монах; монах так же подвержен падению и внушению голоса врага, как и мирянин.

Итак, как же совершается молитва городских христиан? В каждом городе есть епископ. Роль епископа во времена внешней победы христианства и благожелательной политики государства к Церкви обрастает административными обязанностями: это теперь не только ставленник и продолжатель дела апостолов, но и «управленец», ответственный за свою общину, вынужденный договариваться с властями и с власть имущими. Но, как и в первохристианские времена, первое дело епископа – возглавлять богослужебную жизнь Церкви.

Вокруг епископа формируется особенное богослужение, которое называется кафедральным. Самыми влиятельными епископскими кафедрами с кафедральными храмами, конечно, были кафедры крупных столичных городов, а также Иерусалимская, с Храмом Гроба Господня, и, в чуть более поздние времена, Константинопольская, с храмом Софии Константинопольской. Чин кафедрального богослужения существовал параллельно с монашеским и отличался своими особенностями. Какими?

В богослужении практически всех крупных городов, в первую очередь Иерусалима, выделяются постоянные процессии по святым местам города – храмам, часовням, другим памятным местам. Такие шествия сопровождались пением, на остановках возглашались ектеньи и молитвы. Заканчивались шествия, как правило, в храме, где совершалась литургия.

Кафедральное богослужение – это богослужение, принципиально возглавляемое иереем, в данном случае архиереем. По сути, монашеское богослужение (за исключением литургии) можно совершать без священника. Сегодня у нас, в Русской Православной Церкви, монахи через какое-то время после пострига практически без исключения принимают священный сан, становятся иеромонахами, но раньше так не было. Монашеская община жила, трудилась, приглашала из ближайшего селения или деревни священника, который совершал Евхаристию и уходил обратно. А монахи жили со своим игуменом, который был главой общины, но не обязательно или по меньшей мере не сразу – священнослужителем. Ведь монашеская жизнь в определенной степени противоречит пастырскому послушанию – вспомним, что даже преподобного Сергия Радонежского пришлось очень долго уговаривать стать священником.

Многое в нашей службе связано с кафедральным епископским богослужением. Что, например? В нашем чине в конце вечерни и утрени следует просительная ектенья (она внешне заметна тем, что хор припевает не «Господи, помилуй», а «Подай, Господи»), а затем произносится священником молитва главопреклонения. Все призываются наклонить головы, и произносится возглас – конечная часть молитвы, которую священник читает вполголоса или про себя. Вот это место – след древнего обряда. Как он возник? На епископское кафедральное богослужение – то есть в храм, в котором служит архиерей, – собиралась городская община, и в конце службы каждый прихожанин подходил к епископу, и тот преподавал благословение, возлагая руку на голову. Отсюда и название молитвы – молитва главопреклонения. Сейчас этого реально не происходит, поскольку архиерейское богослужение стало редкостью, стало атрибутом престольного праздника по многим причинам: на востоке – гонения, в России – епархии, охватывающие огромную территорию, где человек может епископа увидеть крайне редко или вообще ни разу в жизни не увидеть. Но след того древнего богослужения у нас есть, и след, заставляющий задуматься. Молитва главопреклонения содержит образец индивидуального внимания к каждому человеку. Из подобных обрядов у нас осталось только целование креста после литургии, когда священнослужитель руками, которые возносили Святые Дары, каждого отдельно благословляет.

Немногое осталось от тех древних чинов, но в этом немногом оставшемся мы можем видеть образ и образец того, как Церковь-мать заботится о каждом своем «ребенке», как она его вовремя кормит, как постоянно учит, понимая, что ему нужно не только чувствовать себя частью общего, но и испытывать внимание индивидуальное, отдельное. Если быть внимательными к богослужению, то мы заметим, увидим в нем все поучительное, все, раскрывающее путь человека к Церкви, а значит, и путь человека к Богу. Все, что нужно человеку, чтобы спасаться.

Богослужение кафедральное было гораздо более сложным, чем монашеское. Об этой сложности мы можем судить, например, по житию преподобного Романа Сладкопевца, величайшего певца и гимнографа христианской Церкви. Житие это очень похоже на легенду. Роман Сладкопевец был диаконом храма Святой Софии в Константинополе и, хотя не имел ни звучного голоса, ни хорошего слуха, помогал при богослужении, а певцы над ним смеялись. Очень важно заметить то, что певчие были насмешливы. Человек, получивший от Бога талант, бывает склонен приписывать его себе и гордиться: как говорится в русской пословице, «где голосок, там и бесок»… И в храме это очень чувствуется, в том, например, как певчие переговариваются, перешептываются во время службы: им «позволено» больше, чем другим. В этом можно видеть возобновляющееся искушение из древних до наших времен: ощущение больших возможностей, следовательно – не большей ответственности, а больших прав.

Житие говорит о явлении преподобному Роману Матери Божией, которая протянула диакону свиток, чтобы он съел его, – свиток показался преподобному Роману слаще меда. На службе он вышел и неожиданно для всех спел сочиненный им удивительный кондак Рождества Христова: «Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит». Что здесь важно не пропустить? Вот что, пожалуй: то, что человеку дано, дано свыше, и дано человеку убогому – тому, который смирялся, когда люди над ним смеялись.

Рака с мощами св. Саввы.

Благовещенский собор Лавры

Но эта легенда и предание поучительное, несомненно, важное, а исторический факт состоит в том, что преподобный Роман Сладкопевец, очевидно будучи сирийского происхождения, начал составлять совершенно удивительные богослужебные песнопения – кондаки. Кондаки были очень сложны по структуре и не менее сложны для исполнения. Роман Сладкопевец изображается на иконе на амвоне и иногда – это редкая иконография – с золотой монеткой. Что за монетка? Она давалась в знак особой благодарности общины такому певцу, спевшему кондак, – что невероятно сложно! Это не была «зарплата», нет, но – символ благодарности, символ высокого служения, образ золотого слова и золотого голоса.

Препро́стое богослужение монахов

Однако очевидно: то, что требует высокой квалификации, не может быть массовым. Кондаки преподобного Романа со временем исчезают из богослужения. Они хранятся в рукописях, изучаются учеными, от них остался след в истории богослужения, но в полном своем виде они неисполнимы и невозобновимы.

Сложное для исполнения кафедральное богослужение в законченном своем виде также уходит из истории богослужения, оставляя в ней, как сокровища, свои следы, свои элементы. Магистральной линией развития богослужения после VIII века становится богослужение монашеское, Почему так происходит? Понять это достаточно просто: для того, чтобы сослужить епископу, нужны диаконы, иподиаконы, нужны обученные певчие, канонархи – не каждый маленький городок, селение, деревня может такое обеспечить. А в монастырь уходят люди разных сословий и разного уровня образования, иногда совершенно без оного – так, мы помним из древнего патерика такого святого, как Павел Препростый, человека в высшей степени простого, почти как те неграмотные галилейские рыбаки, которые потом мир перевернули апостольской проповедью и силой Христовой, – и таким вот «препростым» инокам, конечно, не под силу петь сложные гимны. И поэтому в монастырях создается другой тип богослужебных песнопений: по образцу. Выучиваешь образец, а по нему поешь – много и долго. Скажем, к десяти песням Священного Писания, которые воспеваются вначале отдельно, начинают со временем припеваться маленькие строфы, куплеты (в церковной терминологии – тропари): второй, третий, десятый тропарь поется точно так же, как и первый. Вот это пение по образцу и возобладало в нашей богослужебной системе в виде канона.

Богослужение городского монашества. Студийское слово в русской традиции

Кроме палестинского отшельнического монашества в истории богослужения особенную роль сыграло монашество городское. Одной из значительных по своему влиянию на богослужебную традицию городской обителью стал Студийский монастырь в Константинополе. Этот и другие монастыри в IX веке сыграли особую роль в складывании богослужения, здесь осуществился богослужебный синтез: соединение иерусалимской (палестинской) и константинопольской традиций. Иерусалимский и Студийский уставы отражают ни в коем случае не разные, не противоположные друг другу, а чрезвычайно близкие традиции – это родные, в крайнем случае, двоюродные братья, в конце концов объединившиеся.

Городской монастырь существует в совершенно иных условиях, в ином быту, в данном случае – в близости к императорскому византийскому двору, и это отражается на его уставе: Студийский устав значительно мягче Иерусалимского. И сейчас мы можем это в очень малой степени оценить. По Иерусалимскому уставу, которому подчиняется литургическая жизнь Русской Православной Церкви, литургия Преждеосвященных Даров[26] в Великом посту может совершаться в среду и пятницу, а по Студийскому – во все пять будних дней. У нас действует и то, и другое: норма — это две литургии Преждеосвященных Даров в седмицу Великого поста, а возможность — это назначение ее в любой день, кроме среды и пятницы, – понедельник, вторник, четверг, но по какому-то важному случаю. Таким случаем может быть храмовый праздник, память чтимой иконы Божией Матери (например, икона «Божия Матерь Державная» очень часто попадает на великопостный период) или даже именины настоятеля. Еще пример: по Студийскому уставу в Петровский пост (как пост более поздний по времени возникновения и по отношению к Великому посту— дополнительный) в субботу и воскресенье можно было вкушать молочное – для монахов это грандиозное послабление! И в нашу церковную жизнь, в церковный обиход, в пастырские советы особая мягкость Петровского поста «перекочевала», несмотря на то, что в Иерусалимском уставе ничего подобного не отмечено.

Монашеская келья.

Костомаровский Свято-Спасский женский монастырь

Вот на этих примерах и можно почувствовать, что студийское слово, традиции этого необыкновенного и славного константинопольского монастыря в богослужении живут и в наши дни и непосредственно нас касаются.

Не нужно, однако, думать, что суть студийских традиций сводилась только лишь к смягчению «иерусалимских строгостей». Студийский монастырь дал двух величайших гимнографов, словами которых мы молимся до сих пор, – Феодора Студита и Иосифа Студита. Их тексты, в частности, сформировали триодный блок[27]; вообще все, что связано с Триодью Постной и Триодью Цветной, возникло в основном внутри студийской традиции: те слова, которые сейчас составляют красоту, сокровище великопостного богослужения, которые трогают и вдохновляют нас, родом оттуда.

Такую особенную миссию выполнил Студийский монастырь. И в его стенах, его рамках осуществился синтез богослужебный иерусалимской и константинопольской традиций. Иерусалим дал нашу систему служб суточного круга, продолжительные службы, строгие постановления, бденную службу, с литией, с обширными назидательными чтениями, свою гимнографию и свои богослужебные тексты, а константинопольской традиции мы обязаны нашим чином литургии, ежедневными песнопениями триодного цикла, большей мягкостью, большей широтой во взгляде на богослужение. Также константинопольский обряд дал особую систему чтения текстов Священного Писания, так называемый лекционарий – прежде всего, триодного периода[28].

Русский след

Но не нужно думать, что история христианского богослужения имела лишь два полюса – Палестину (Иерусалим) и Константинополь. Нет, очень много было еще «участников процесса»: было влияние малоазийских Церквей, был Афон со своей мощной богослужебной традицией, со своим влиянием на нашу историю. Вот один из примеров внешнего, хотя, безусловно, не ограничивающегося одним внешним, проявления Афонского устава в нашем богослужении: на Афоне строили в храмах очень большие притворы, и по Уставу девятый час (это маленькая служба перед вечерней) должен вычитываться именно там: монашеская общинка собиралась в притворе, служили девятый час, потом входили в храм для совершения вечерни. И в нашем Уставе такая возможность – читать девятый час в притворе – сохранилась. Только осуществить это в каком-нибудь московском храме вряд ли возможно, поскольку притворы русских церквей, как правило, очень маленькие, община туда поместиться не смогла бы. Но вот каким-то удивительным образом этот афонский след – не мелочь, а след мощного богослужебного потока, след особенной традиции – удержался в нашем Уставе.

И опять свое грозное слово берет история: Иерусалимская, Константинопольская Церкви переживают очень трудные времена, хотя не исчезают вовсе (как, например, Церковь Египта – Александрийская Церковь), но грозные нашествия сметают иерусалимскую богослужебную традицию, Константинополь гнется, но выживает под ударами турок. И богатство православного литургического наследия переходит в другие страны, его воспринимают славянские народы – синтез, обогащение богослужений продолжается. Болгарские богослужебные книги принимаются на Руси, и начинается огромный и интереснейший этап формирования русского богослужения, включающий в себя и трагическую историю раскола.

Что такое был Раскол? Это была, помимо политической составляющей, борьба за обряд, как за догмат. Трагедия эта живет до сих пор, больше даже не внешне, а внутренне, в русском церковном сознании, и до сего дня, так же как и двоеверие, сохранение языческих суеверий при внешнем христианстве, остается проблемой российского народа и Русской Церкви. И в то же время существование старообрядческой богослужебной традиции, хотя бы в изолированном варианте, помогло сохранить сокровища древнего богослужения, древнего пения, чтения, и из этого источника тоже можно многое черпать сегодня.

История Раскола – нам учитель. Греки в то время (конец XVII века) были под турками, Русская Церковь была самой мощной, самой богатой и влиятельной в православном мире, и это давало свои очевидные плюсы и давало свои минусы: несуразные обычаи, ошибки в богослужебных книгах, деформация церковной жизни во многом на Руси произошли из-за изоляции, разобщения с другими Поместными Церквями, закрытости. А решать вопросы в одиночку, без совета, без обмена мнениями, скорей всего, было неправильно.

Спор о вере.

Живопись. Неизвестный художник. XVIII в.

Очень интересным вопросом является редакция богослужебного Устава на Русской земле. Преподобный Афанасий Высоцкий в XIV веке был командирован в Константинополь и создал совершенно особенный памятник – свод сравнения, особую редакцию восточных Уставов, которая называется «Око Церковное». Интересно, что, хотя из обихода этот памятник уже вышел, тем не менее «Око Церковное» и сегодня остается, как некий авторитетный первоисточник, средством разрешения богослужебных недоумений: когда что-то непонятно, надо смотреть туда (действующая редакция Устава, претерпевшая трансформацию, более противоречива и проблемна).

В истории Русской Церкви есть века пренебрежения Уставом, есть века кризисных явлений в церковной жизни, хотя, несомненно, святость, усердие подвига никогда не уходят из жизни Церкви, ни в XVIII, ни в XIX веке. И есть, конечно, некоторый пик, апогей решения богослужебных вопросов на Русской земле – это Собор Русской Православной Церкви 1917 года. На соборный суд тогда было вынесено огромное количество проблем, касающихся богослужебной жизни, – противоречий, несуразностей наших богослужебных книг, вопроса неосуществимости Устава, – проблем, которые, будучи так авторитетно и так подробно поставлены в начале XX века, промыслительным образом (мы смеем на это надеяться!) не были разрешены. Сегодня они решаются «частным» порядком, это область непрерывной работы, непрерывного исследования и поиска.

История складывания богослужебного Устава в Русской Православной Церкви создает для нас совершенно особую и поучительную ситуацию. Богослужебная традиция – это не та область, в которой надо ломать копья, лить кровь, как говорили старообрядцы «первого призыва», «за единый аз», то есть за одну букву, забывая о том, что христиане умирают за Христа, а не «за единый аз». Драма такого отношения, драма такой ноты церковной жизни не может быть нами забыта, должна быть прочувствована, пережита…

Итак, очень кратко и схематично резюмируя сказанное: уже ранние харизматические времена христианства дают главное в богослужении – принцип главенства Евхаристии и постепенно формирующееся богослужение времени, но – очень мало текстов; этот недостаток восполняют времена последующие. Эпоха «официального», негонимого христианства рождает богатую гимнографию, рождает монашескую традицию; два центра христианского мира – Иерусалим и Константинополь – каждый дают по знаменитому монастырю и по кафедральному образцу: Саввин монастырь в Палестине и Храм Гроба Господня (или Воскресения Христова) в Иерусалиме, и в Константинополе – Студийский монастырь и храм Софии Константинопольской.

История богослужебного Устава показывает нам многообразие традиций, многообразие форм при их таинственном единстве – единстве, которое берет начало в Тайной Вечери в Сионской горнице, когда ученики собираются вокруг Учителя, чтобы услышать: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается… Сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас изливается… сие творите в Мое воспоминание»[29].

О человеческом и Божественном в богослужении

У человека, который внешне смотрит, изучает историю, в частности, богослужения, наверняка таится вопрос о том, насколько не случайно все, что в него попадает. Ведь когда мы видим, что что-то обуславливается историческими причинами, возникает соблазн сказать, что, в принципе, если бы исторические события сложилась как-то иначе, то и богослужение велось бы по-иному, что все это – «слишком человеческое», вечности, неслучайности тут нет. Так вот, она же все-таки есть. А как ее увидеть?

Случайно ли в русской литературе появился Пушкин, или Лермонтов, или Достоевский? С одной стороны, они глубоко не случайны, потому что рождены определенной культурой. С другой стороны, они глубоко индивидуальны. А индивидуальность не равна случайности.

В чем состоит этот вопрос? Богослужение – это дело Божие или дело человеческое? Дело Божие – это спасение рода человеческого. Творение и спасение рода человеческого. Слово Божие – это Священное Писание. Этого достаточно для богослужений, для спасения человека. Но человеку для жизни достаточны, например, хлеб и вода. Но мы варим суп, кашу, печем пироги. И Христос, когда встречал учеников, испек рыбу и предложил им рыбу и мед, то есть основное блюдо и… десерт. Поэтому оказывается, что есть главное, но человеку нужно не только главное…

И жизнь христианской Церкви в истории рождает очень многое. Это Божие или это человеческое? Это человеческое – ответ на зов Божий. Это сочинили люди, но люди определенного склада и определенного направления. Мы изучаем историю литературы или историю искусства. Случайно ли, что в Египте было такое искусство? Нет, это выражение истории, это выражение духа народа. Случайны ли мифы Древней Греции? Там масса интереснейших авантюрных сюжетов. Но что это такое? Это главный языческий народ, который был устроен таким особенным образом, что в определенный момент своей истории вышел навстречу Христу: больше всего мучеников в Древней Церкви было именно греков. Значит, в их язычестве было что-то, что это предугадывало, предсказывало. Их философия, мифология, их поэзия не сравнимы ни с чем иным. Даже грубые, военизированные римляне это оценили и смогли полностью перенять, послушно, как дети, хотя в военном и политическом отношении они были греков сильнее. Случайно ли такое проявление их духа? Нет, совершенно не случайно. Потому что это их индивидуальный ответ. На что?

Гора Афон зимой.

Фото. Всеволод Бабицкий

У греков это был ответ на созерцание мира Божия. Они удивительно воспринимали творение Божие, они проникали в законы мира, они же предугадали очень многое: ад и рай, посмертные мучения, гибельность греха. Конечно, они были язычниками, может быть, не самыми грубыми – у них не было регулярных человеческих жертвоприношений, они были эпизодическими, но все-таки греки очень отвечали на зов Божий – тот, который был возможен в рамках безблагодатного времени, полного только созерцанием мира Божия.

И в таком случае, случайно ли христианское богослужение? Оно не случайно, оно – индивидуально. Это ответ людей отдельных или отдельных народов, традиций на зов Божий. И этот ответ настолько красив, насколько красивы стихи Пушкина или романы Достоевского. Они не случайны, они просто индивидуальны, личностно окрашены. Поэтому иногда возникает искушение сказать, что это не основное, это дополнительное, это не главное, потому что «слишком человеческое». Конечно, не главное. Но это – выражение главного. Талантливое выражение главного – вот что такое история христианского богослужения.

Суточный богослужебный круг – что это?

Каждое слово тут легко объяснимо.

«Суточный» – поскольку полный «набор» служб проходит за сутки. «Богослужебный» – потому что содержание его лежит в сакральном пространстве жизни человека, в Таинственном и таинственном богообщении, в собрании, общности, где «я» — часть чего-то общего, «я» — вместе с другими.

Кульминация жизни христианской общины – богослужение. Но мы сейчас еще не будем говорить о таинствах. Таинства исключительны, некоторые из них – Крещение, Миропомазание – происходят в жизни единожды, а главное из них, таинство Причастия, – это каждый раз чудо, хотя в Церкви оно и становится чудом «регулярным», которого мы ждем. Мы поговорим о той регулярной, дисциплинирующей, «закаляющей» богослужебной жизни, ритм которой превращает человека в аскета, в труженика, в воина. Суточный круг – это, безусловно, некое духовное упражнение, регулярное и продуманное, развивающее определенные «мышцы» человеческого существа.

Сотворение светил.

Мозаика. Собор Сан-Марко. Венеция. XIII в.

Как это суточное христианское богослужение возникает?

«Был вечер, было утро: день первый»

Творение проповедует о Творце. Известны случаи, когда человек обращался к Богу, узнавал о Его существовании просто из созерцания мира Божия. Классический пример – великомученица Варвара, которая с высокой башни смотрела на природу, на небо, на светила и поняла: у такой красоты должен быть Творец. Подобным опытом обладали, наверное, древние греки, в языческой вере и в языческих заблуждениях которых больше, чем у других народов, присутствовали отблески Откровения.

Оказывается, что сами физические законы, по которым устроен мир, способны очень многое дать душе человека, стремящегося к молитве и богообщению. Одним из важных и одновременно простых элементов творения Божия являются обыкновенные астрономические сутки – восход солнца, утро, день, зенит дня, вечер, ночь, полночь. Так устроенный Творцом, знакомый и привычный человеку естественный день в богослужении стал предметом осмысления и основой организации суточного круга.

Осмысление часов дня в богослужении известно еще из ветхозаветной практики: там были, например, утренние и вечерние жертвы. И важнейшие службы церковного дня складываются на самой заре христианства. Каким образом?

Надо сказать, что особенное положение христиан на начальном этапе истории Церкви, положение гонимых конечно же рождало необходимость в том, чтобы скрываться, уединяться, не привлекать излишнего внимания. Естественно помолиться утром, когда ты еще в доме, который в какой-то степени тебя защищает, в кругу семьи. Очень естественно и просто рождается идея утренней молитвы, хвалы Творца, просьбы о благополучном дне. В течение дня молитва может быть достаточно краткой: в определенные часы вспоминаешь Творца и молишься Ему – идея обращенности к Богу в течение дня идет с древнейших до самых новых времен. И есть вечер, когда ты уже свободен от трудов и можешь пойти в собрание единомышленников, вознести хвалу Богу.

Как мы знаем, богослужебный день начинается с вечера. И это первое, что всегда поражает, удивляет и требует комментариев. Самое простое и известное объяснение такому порядку дает первая глава книги Бытия: «И был вечер, и было утро: день один»[30]. Таким же образом описаны все дни – или этапы, если говорить более взвешенно, – творения.

Но есть и еще другие попытки объяснения.

Сотворение света.

Мозаика. Собор Сан-Марко. Венеция. XIII в.

Человек – кем бы он ни был: царедворцем, землепашцем, торговцем – к вечеру устает. Вечер и уж тем более ночь – время отдыха, время, свободное от суеты и забот, время, когда мир спит… и не так уж сильно мешает молитве. Христианам предлагается другой, отличный от мира, путь и другая логика: «Ты устал, но это не важно. Все ночью спят или, может быть, даже веселятся, но это не для тебя». Богослужебный день – это преодоление. Вечером, когда окончены мирские дела, начинается самое главное – вечернее собрание общины (вспомним, что на раннем этапе исторического развития христианской Церкви Евхаристию можно было совершать вечером), молитва перед сном, индивидуальная или храмовая, молитва в полночь, которая прерывает твой сон и таким образом его сокращает, и – молитва утренняя, приводящая человека из ночи к утру, из тьмы к свету.

Идея ночной молитвы с любовью будет воспринята в монашестве. Для монахов она станет преодолением законов естества: спать хочется, ты устал, но есть нечто более важное, чем отдых.

Восход солнца должен восприниматься всегда как чудо, как неожиданность, каждый раз как милость Божия. Просто это возобновляемое чудо: мы надеемся каждый день, что солнце взойдет сегодня, что дни этого мира продолжатся; точно так же мы идем в храм и надеемся, что чудо литургии произойдет. Но об этом – о регулярных чудесах – разговор еще впереди.

Итак, понять, какая логика вложена в устроение богослужебного дня, очень просто – эта логика знакома всякому человеку, так же как знакомо ему понятие утра, дня и вечера.

Спудеи: люди при храме

Богослужебный день в полной мере формируется в практике особенных людей, роль которых достаточно мало изучена и мало известна: это так называемые «спудеи». Слово «спудеи» происходит от греческого корня, означающего «усердие», «стремление», «ревность».

Общины спудеев – «ревнующих», «усердствующих» – существовали на заре христианства, и тем не менее они очень понятны нам, христианам XX–XXI веков. Что это были за общины, из кого состояли?

Это были люди, живущие в городе, в гуще социума, в рамках человеческого общества, мыслящие храм и храмовую молитву центром своей жизни. Они намеренно селились очень близко к храму. Часто сами не имевшие или потерявшие семью, вдовцы и вдовы, сироты, незамужние девицы – спудеи, возможно, осуществляли то, что сейчас называется «социальным служением», поскольку, в силу своего особенного положения, очень явственно ощущали необходимость заботы о других обделенных и понимали, как ее осуществить. Спудеи не сделались отшельниками, не ушли из мира с его трудностями и соблазнами, хотя очень хорошо знали монашескую практику усердной круглосуточной молитвы.

Собственно, эта практика и была центром их жизни: деятельность спудеев, все их дела, труды, заработки были этому принципу совершения богослужения подчинены. Спудеи имели возможность совершать все богослужения в течение дня, и совершать их в положенное время. Монашеский идеал непрестанной, целодневной, целонощной молитвы и естественное для харизматических времен стремление к молитве ночной или предрассветной они соединили с ветхозаветным наследием – молитвой в определенные часы дня.

Мозаика. Собор Сан-Марко. Венеция. XI в.

Вот так, в конце концов, не за одно десятилетие и век из нескольких слагаемых складывается христианское суточное богослужение. Оно может отличаться в разных местностях, но в конечном счете со временем придет к своему классическому виду суточного, или дневного, круга.

Путешествие в богослужение. Главное и второстепенное

Если мы приезжаем в какую-то страну или город и начинаем с ним знакомиться как туристы или как исследователи, то мы можем задавать такие же наивные вопросы, как и люди, желающие изучить богослужение: «Почему этот храм у вас стоит именно на этом месте, а есть горка повыше? Почему торжище, рынок городской расположен именно в этой части, ведь сюда далеко идти? Почему город построен на этой речке, ведь она мелкая и не удовлетворяет потребности в воде вашего города?» И вот так же человек, заходящий на «территорию» православного богослужения, начинает задавать наивные вопросы: почему так, а не иначе? зачем это сохранять? и почему вообще все у вас так странно? Большинство из нас имеет опыт туристов, исследователей новых мест, и, становясь «туристами» в богослужебное пространство, мы можем выработать в себе – не очень легко, но при маленьких усилиях – правильное отношение к незнакомому нам материалу богослужения. Какая тут будет правильная стратегия? Так же, как у туриста – изучение истории.

Наука о богослужении – литургика – имеет несколько частей. Первое – это Устав: изучение того, как установлено молиться, в какой последовательности нужно петь, читать, когда делать возгласы или совершать каждение и зажигать свечи. Есть историческая литургика — как складывалось богослужение. Есть литургическое богословие – познание глубинных смыслов, заложенных в службу. И вот из всех подходов самый строгий, самый плодотворный и самый яркий – это историческая литургика.

Изучение формирования богослужения проливает свет на главное и второстепенное и отчасти помогает открывать логику Устава. Не все может быть объяснено – так же как не все может быть объяснено в человеческом теле или в человеческом доме: есть вещи, кажущиеся случайными. Их появление действительно может быть результатом какого-то стечения обстоятельств, действия воли человеческой, но все-таки мы можем верить и в другое: они кажутся нам случайными до поры до времени. Время узнать их логику еще не пришло, или, может быть, это не принципиальный вопрос, не стоит на нем зацикливаться.

Так вот, если мы, как туристы, посетившие город, начнем изучать историю формирования богослужения, то постепенно будут исчезать первые недоумения. Мы узнаем, почему на той горке, а не на другой построен храм; мы узнаем, что речка обмелела; что торжище было первоначально отдельным поселением, поэтому в таком странном месте расположено; и город, незнакомое место раскроет нам свою историю, свою логику, свою красоту; мы его освоим, он станет для нас родным.

Так же и богослужебный день. Человеку, который мало о нем узнал, который не вник в путь его формирования, он кажется странным, нелогичным и обременительным. А если немножко коснуться пути, который прошел наш богослужебный Устав, сразу логические связки высвечиваются: неясное постепенно становится ясным.

Девять последований дня

Богослужебный день в привычном для нас виде происходит из практики иерусалимского Храма Гроба Господня и палестинских монастырей. Он состоит из девяти последований, или служб: это

– вечерня

– повечерие

– полунощница

– утреня

– первый час

– третий час

– шестой час

– чин Изобразительных

– девятый час

Самыми главными в суточном круге богослужебными собраниями первых христиан были вечерня и утреня. И это очень понятно: утро и вечер – время, как мы говорили выше, свободное от работ, время, когда община могла собираться, имея тему своей молитвы. Это конечно же не какая-то конкретная просьба – о разрешении затруднения в жизни конкретного человека, проблемы в семье, на работе, – нет, здесь такая «магазинная» логика не действует.

Темы богослужебных собраний гораздо более высокие, чем просьба о чем-либо земном (хотя конкретные просьбы апостолов Христос исполнял: если нужно было заплатить налог, то монетка чудесным образом появлялась[31]). Но все-таки причина для богослужений и собраний не была такой конкретной, такой материальной. Община христианская собирается для того, чтобы славить Творца, и для того, чтобы являть исполнение Его призыва: «Да будут все едино». Чтобы в любви и жажде общения произносить молитвы, обращенные ко Господу.

Итак, какие же темы содержат службы суточного круга? Начнем с первой службы дня – вечерни.

Ключ к вечерне: «Свете тихий». Тема света

В составе вечерни есть несколько текстов, которые, если их услышать, открывают эту службу в самой ее основной и самой вдохновляющей части.

Богослужебные темы и вечерни, и утрени в своей основной части связаны со светом. В основе вечерни – древнейший средиземноморский обряд (он был не только храмовым, не только богослужебным, но, в начальной стадии, даже и бытовым) возжжения светильников. Солнце заходит, световой день кончается, и зажигаются источники искусственного света. Примечательным является то, что вечерня – это как раз прославление и осмысление дара света искусственного, в Античном мире в Средиземноморье его источником были масляные светильники; утреня же – это прославление естественного света, который дает Солнце.

Что здесь важно для нас? То, что основное содержание богослужения – это хвала, это благодарность, изливающиеся из того удивительного, благодарного устроения сердца, которое может человека сделать счастливым. Люди собираются для того, чтобы благодарить.

Для современного человека это действительно несколько неожиданно – казалось бы, за что же здесь благодарить? И надо сделать некоторые усилия, чтобы понять: а в чем же, собственно, сюжет? Для нас, жителей городов, детей цивилизации, в которой ночью светло, как днем, в которой электричество не ограничено и проблемы освещения вообще нет, это благодарение за искусственный свет не очень понятно; алтарник со свечой в храме, как нам видится, – это лишь дань традиции. Он вообще-то не нужен, настолько светло вокруг.

Но ведь появился свещеносец совсем в другое время, и появился потому, что необходимо было батюшке под ноги посветить, чтоб тот не споткнулся. Света было очень мало!

Для того чтобы взойти на гору Елеонскую ученикам и – чуть позже – воинам, пришедшим туда арестовать Спасителя, нужно было множество факелов. В доме люди собирались около очень скромного по своим возможностям светильника. Поэтому вот этот огонек, эта маленькая ручная, домашняя звездочка становилась поводом к благодарению и даже темой молитвы.

«Вечерний звон».

Живопись. Исаак Левитан. Россия. 1892 г.

И пусть эта тема не покажется какой-то мелкой и археологической! Давайте вспомним момент (можно надеяться, знакомый) в чине литургии Преждеосвященных Даров, когда священник берет крест, свечу и осеняет всех крестообразным знамением, произнося: «Свет Христов просвещает всех». Оказывается, что не только свет солнца изображает просвещение Божие, но и свет свечи тоже об этом напоминает. Господь создал естественные светильники для больших трудов днем и для малых дел ночью; и Он создал и искусственный свет для того, чтобы ночную тьму преодолевать, рассеивать, и для того, чтобы люди могли общаться друг с другом и с Господом. И люди хотят за это благодарить.

Свет – это одна из важнейших тем вечерни. Она обрастает новыми темами, например темой молитвы по завершении уходящего дня, но основной нерв у этого богослужения остается неизменным, и почувствовать его не так уж трудно. Так, одним из песнопений вечерни и одновременно одним из самым древних христианских гимнов является песнопение «Свете тихий»:

«Свете тихий святыя славы Безсмертного Отца Небеснаго, Святаго Блаженнаго, Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа, Бога, Достоин еси во вся времена пет быти главы преподобными, Сыне Божий, живот даяй, темже мир Тя славит».

Это песнопение (по Уставу оно иногда должно читаться, но реально всегда поется) – центральное для вечерни. Если помним об этом, оно может быть нами услышано в потоке других псалмов или изменяемых куплетов, стихир, поэтических строф. И это песнопение может стать нашим научением в том, что такое вечерня.

Вечерня – это не только завершение прошедшего многотрудного дня, не только то, что начинает новые богослужебные сутки, с празднованием новому святому или новому празднику, Господскому или Богородичному; нет, в вечерне звучит совершенно особая тональность. И лучше всего эта тональность слышна в древнем вечернем гимне Христу – Солнцу, Свету, – наполненном самым бескорыстным благодарением и самым детским, простым восхвалением: «Достоин еси во вся времена пет быти гласы преподобными!» Что это значит? Это можно перевести так: достоин того, чтобы всегда самые лучшие, самые чистые, очень похожие на Тебя люди – преподобные, то есть в высшей степени Тебе подобные, Тебя воспевали. «Сыне Божий, живот даяй, темже мир Тя славит» – то есть: Ты даешь жизнь, и поэтому мир Тебя славит.

Это молитва, дышащая древностью и наполненная удивительным бескорыстием. Здесь даже нет просьбы о прощении грехов, это молитва, родившаяся в совершенно особенном, раннехристианском сознании радости Откровения. И в вечерне для себя нужно открыть именно этот текст, этот гимн. Он многое нам объяснит и многое поставит на место. Ведь на самом деле осмыслить то, что в составе вечерни меняется – памяти святых, праздники, – очень просто: можно узнать, какой святой сегодня «поется», отыскать главное песнопение, ему посвященное – тропарь, – он будет звучать в конце вечерни. Но вот узнать, почему мы вообще в храме вечером находимся, можно из этого гимна – «Свете тихий».

103-й и 140-й псалмы. «Ныне отпущаеши»

Чем окружено это песнопение, «Свете тихий»?

Перед ним и после него будут стоять два опорных песнопения, которые еще ярче для нас вечерню раскрывают. Услышать их в последовании службы легко, они присутствуют в ней постоянно. Это 103-й (предначинательный) псалом и гимн «Ныне отпущаеши». Один текст ветхозаветный, другой – новозаветный.

Предначинательный псалом в очень высоких и поэтически вдохновенных образах говорит о творении мира, но, кроме этого, и о Промышлении Божием о мире, о том, что этот мир не только создан, но и является предметом заботы Божией: «Ты напояешь горы с высот Твоих, плодами дел Твоих насыщается земля… Ты произращаешь траву для скота и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу… Ты простираешь тьму, и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери; львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе… Все они от Тебя ожидают, чтобы Ты дал им пищу их в свое время. Даешь им – принимают, отверзаешь руку Твою – насыщаются благом; скроешь лице Твое – мятутся, отнимешь дух их – умирают и в персть свою возвращаются; пошлешь дух Твой – созидаются, и Ты обновляешь лице земли…»[32]

Конец ознакомительного фрагмента.