Как уничтожили «Торпедо». История предательства. Часть 1. Исторический очерк (Иван Тимошкин, 2009)

Пономарь

Александр Пономарев перед началом встречи с венгерским клубом «Вашаш»

Первой настоящей мегазвездой столичного «Торпедо» был Александр Пономарев. Я ни разу не видел его на поле, не был знаком лично, да и воочию мог наблюдать за ним – в бытность его тренером – считаное число раз. Поэтому сказать о нем что-то свое, сокровенное не могу. Но я много расспрашивал о нем старшее поколение журналистов – главным образом, Олега Сергеевича Кучеренко и Юлия Михайловича Сегеневича, под руководством которых отработал почти 20 лет сначала в отделе футбола «Советского спорта», а затем и в еженедельнике «Футбол». Так вот, эти люди не только имели счастливую возможность видеть его игру, но и долгие годы дружили, общались с ним. На основании этих воспоминаний я и составил свой образ Александра Пономарева – одного из лучших голеадоров отечественного футбола.

Как истинный форвард, хладнокровный «охотник за черепами», Пономарев работал в одиночку. Поставить рядом с ним было некого – разве что всю команду, имя и честь которой он защищал. Если спросить болельщиков со стажем, что такое «Торпедо» послевоенных лет, они ответят: это Александр Пономарев. Если спросить, кто такой Александр Пономарев, они ответят: это «Торпедо».

Он пришел в клуб из первой команды «Профсоюзов» – транзитом через сталинградский «Трактор». И пришел по-хозяйски, словно только недавно вышел на минутку. И нашел себя в ней, ибо по духу, по существу своему был истинным торпедовцем. Он трудился на поле в поте лица и забивал по-настоящему трудовые мячи – обязательно в единоборствах с превосходящими силами защитников, опережая их на мгновения, на доли секунды. Может, потому и удавался ему, как никому другому в нашем футболе, удар «пыром». Ведь только он – один из самых непростых в техническом плане ударов – мог помочь ему опередить соперников. «Больше того, – вспоминал впоследствии Никита Павлович Симонян, – Пономарев умел бить носком по летящему мячу. Я в жизни не видел ничего подобного ни в чьем исполнении». Позже, уже став тренером, Александр Пономарев, определяя суть настоящего форварда – тем более, форварда будущего, то есть нашего настоящего, – сказал: «Ищущий удобств не станет бомбардиром».

Пономарев выступал в те годы, когда на футбольных полях блистали такие «небожители», как Григорий Федотов, Константин Бесков, Никита Симонян, Борис Пайчадзе… Но он превзошел их всех, а рекорд в 152 мяча, забитых им в чемпионатах СССР, держался долго – пока не был побит Олегом Блохиным. Да и то, не в обиду Олегу Владимировичу будь сказано, может быть, и ему не удалось бы достать Александра Семеновича, если бы тот из-за Великой Отечественной войны не потерял едва ли не лучшее свое футбольное время – с 23 до 26 лет. Достаточно сказать, что в сезоне 1949 года, отметив свой уже 31-й день рождения, Пономарев забил 23 мяча.

Он практически никогда не отходил не только глубоко в оборону, но даже на второй рубеж атаки. Как выходил на место центрфорварда, так там и оставался до финального свистка. И никто не мог сдвинуть его, оттеснить, выманить, увести от штрафной площади. Он не поддавался никаким уловкам защитников, держа в уме только ворота и самый короткий путь к ним – через центр, по которому и полагалось курсировать центрфорварду во времена системы «дубль-ве». Может, еще и потому его хватало на весь матч, что он не разменивался по пустякам, а подчинял себя одному – яростному, неуемному, неиссякаемому желанию забить мяч. Для него в футболе существовал только один маневр – прорыв к воротам соперника. Но ошибется тот, кто увидит в этом какую-то ограниченность или однобокость форварда. Как бы то ни было, такой футбол был его стихией, его характером, его образом мыслей, а возможно, единственным шансом для «Торпедо» побеждать в матчах, в которых соперник был сильнее и по составу, и по игре.

Главное в любом творческом человеке – талант, данный ему Богом. Но сам по себе талант не заиграет, не зазвучит, выражаясь компьютерным языком, без активации. Такой активацией у Пономарева был труд до седьмого пота на тренировках и доскональное изучение сильных и слабых сторон соперника – главным образом его защитников. Приведу маленький фрагмент из воспоминаний самого Александра Пономарева.

«Шел 1936 год, мне исполнилось 18 лет. Сборная Сталинграда готовилась к Спартакиаде Поволжья, меня включили в состав, и впервые в жизни я выехал с командой на весенний сбор в Батуми. У меня было правило: не ограничиваться обязательными тренировками, а выкраивать полтора-два часа ежедневно для самостоятельных упражнений с мячом. И вот как-то работаю я в одиночестве у стенки. Бью, подхватываю мяч, снова бью, и так раз за разом. А удар у меня, должен признаться, был в то время слабый, да и школы по-настоящему хорошей не было.

Тренируюсь я у стенки, и кажется мне, что все делаю правильно. А за мной, замечаю, стоя в сторонке, наблюдает мужчина атлетического телосложения. Меня это не смущало, но, когда он направился ко мне, я все же смутился и оробел. А он вдруг сказал: «Ты, парень, бьешь только за счет одного колена, за счет его сгиба, а попробуй-ка включить бедро – чтобы бить с большим замахом и с коротким одновременным продвижением вперед, тогда и удар получится сильный». Это было для меня откровением. Попробовал – и верно, небо и земля! Позже я узнал, что это был не кто иной, как сам Михаил Бутусов, наш знаменитый нападающий 1920-х – начала 1930-х годов».

Завершив свою игровую карьеру, Александр Пономарев не ушел из футбола, а стал тренером. И в этой профессии остался прежним – непобедимым: золотые медали чемпиона СССР, серебряные – чемпионата Европы, бронзовые – олимпийского турнира. Не многие наши, да и зарубежные специалисты могут похвастаться такими достижениями. Да и не надо. Великое под силу только великим.

Рассказывают, что когда в 1965 году Александр Пономарев уехал работать в финский клуб «Упон Палло», тамошние игроки не восприняли его всерьез и встретили довольно скептически. Заметив это, он на первой же тренировке сказал одному из футболистов: «Ну-ка, откинь мне мячик». И, получив его, с ходу, метров с 30–35 нанес такой мощный и точный удар, что мяч влетел точнехонько в «девятку». Игроки от удивления пораскрывали рты, и с того момента Александр Семенович стал для них самым уважаемым человеком.

Но вернемся в первые послевоенные годы. В 1947-м в команду пришли легендарный защитник – как сейчас сказали бы, легионер, – человек непростой и очень интересной судьбы испанец Августин Гомес и Антонин Сочнев, сумевший заменить на правом фланге атаки Панфилова. Из того поколения торпедовских футболистов мне довелось быть знакомым лишь с Сочневым. Не раз и не два мы беседовали о тех годах. Расскажу лишь о трех особенно запомнившихся мне эпизодах.

Антонин, мальчишка с Рабфаковской улицы, что в городе Иванове, жил неподалеку от стадиона «Медик». В середине 1930-х в город приехала сборная Турции, чтобы провести товарищеский матч с местными футболистами. Именно с тех пор, когда он десятилетним пацаном висел на заборе, чтобы хоть краешком глаза увидеть игру, футбол вошел в его жизнь. И, как оказалось, вошел крепко, как клин в распорку.

Попасть в большой футбол ему довелось лишь после войны. В 1942 году Антонин был призван на флот. Сначала попал в Кронштадт, затем – в Ленинград, в так называемый Первый Балтийский экипаж. Служил на линкоре «Марат». Когда выдавалась свободная минута, матросы выходили на берег и, невзирая на артобстрелы, гоняли мяч.

«Весной 1943 года, – вспоминал Антонин Николаевич, – мне выпала честь попасть в число участников знаменитого футбольного матча в блокадном Ленинграде. Это была поистине историческая игра. На запасное поле стадиона «Динамо» вышли футболисты «Динамо» и сборная Первого Балтийского экипажа. Репортаж об этой встрече шел по радио на русском и немецком языках. Вскоре в ответ с немецкой стороны раздалось несколько артиллерийских залпов. Мы вынуждены были на время прекратить игру и уйти в бомбоубежище. А минут через 15–20, когда наша артиллерия подавила батареи противника, вновь вышли на поле. Встреча завершилась вничью – 2:2. Играть было тяжело. Война все-таки. Люди были уставшими, голодными. Конечно, накануне матча нас подкормили, но не это придало сил. Мы тогда жили одним – верой и надеждой в скорую и окончательную победу над фашизмом. И этот матч был тому ярким подтверждением…»

После войны, в 1946 году, Сочнев в числе других лучших футболистов, собранных со всех флотов, попал в созданную тогда команду ВМФ. Сборы проходили в Батуми, и вот прямо оттуда по указанию тренера ЦДКА Бориса Андреевича Аркадьева он был переведен в армейский коллектив. Но закрепиться там ему не удалось. Да и сложно это было сделать рядом с такими выдающимися футболистами, как Федотов, Бобров, Гринин, Николаев… К тому же в одном из матчей Сочнев получил тяжелую травму колена. Тут и срок демобилизации подоспел. Тогда-то талантливого футболиста заметил Виктор Маслов и пригласил в «Торпедо». А уже через год, в 1949-м, Антонин Сочнев в составе автозаводского клуба стал обладателем Кубка СССР.

После матча футболистов привезли на завод, где в директорской столовой был устроен банкет. Руководивший тогда заводом Иван Алексеевич Лихачев даже расплакался от счастья и гордости за свою команду.

В 1948 году, когда Сочнев чаще играл еще за дубль «Торпедо», ему довелось познакомиться с Василием Сталиным, в ту пору создававшим свою футбольную команду – ВВС. Вот как вспоминает об этом сам Антонин Николаевич: «Однажды вечером раздался звонок в дверь. Время было уже позднее, и я подумал с тревогой: кто бы это мог быть? Открываю – на пороге капитан, который представился адъютантом Василия Иосифовича Сталина. Попросил быстро собраться и следовать за ним. На мои вопросы – что, зачем и почему? – не отвечал. Что ж, собрался. Внизу ждала машина. Приезжаем в старинный особняк в центре Москвы. Входим. Большой зал, посередине – бильярдный стол. Чувствую себя, прямо скажем, неловко и тревожно. Меня провели в небольшую комнатку, где был накрыт стол – водка, разнообразные закуски. Что особенно меня поразило: на столе стояли не рюмки, а граненые стаканы. Налили, выпили. И тут Сталин говорит: «Вот что, Антонин, приглашаю тебя в свою команду. Присваиваю звание лейтенанта, даю квартиру. Но не это даже главное. Отца твоего освобожу». А надо пояснить, что отец мой, работавший заместителем директора на одном из ивановских комбинатов, был по ложному доносу осужден на семь лет лагерей. Знал я и то, что отец Василия Волкова, футболиста горьковского «Торпедо», также перешедшего в ВВС, через неделю был уже на свободе. Вот тут-то я и решил: ради отца пойду, хотя душа моя не лежала к этой команде.

На следующий день позвонил Александру Семеновичу Пономареву, выступавшему тогда за «Торпедо»: мол, так и так, ухожу из команды, зла на меня не держите. Он все понял, но сказал: «Знаешь что? Приезжай, пойдем к директору». Приезжаем к Ивану Алексеевичу Лихачеву. Тот выслушал нас и говорит: «Тоня (так он меня ласково называл), я, конечно, не Сталин, и у меня нет таких возможностей, как у него. Но на наших автозаводских стройках работает немало заключенных. Как депутат Верховного Совета и как директор завода я могу перевести твоего отца на одну из них. А со временем за ударный труд и отличное поведение мы добьемся его полного освобождения».

Я поверил Лихачеву, но как быть с предложением Сталина? Времена тогда были еще суровыми. Что делать? Приезжаю опять к Сталину: «Извините, Василий Иосифович, но я решил остаться в «Торпедо». Он побагровел и после минутного замешательства как закричит: «А ну пошел отсюда вон!» И я от греха подальше пулей вылетел из кабинета. Я не жалею, что остался в «Торпедо». Эта команда до сих пор остается моим вторым домом. А Иван Алексеевич тогда слово сдержал. Отца перевели поближе к Москве, а вскоре и вовсе освободили».

50-е годы в истории «Торпедо» можно назвать прелюдией к большой победе. Хотя начинались они провально. Сезон 1950 года оказался последним в торпедовской карьере Александра Пономарева – он вернулся на Донбасс, в «Шахтер». Осиротевшая команда не сразу смогла найти ему достойную замену – сделать это удалось лишь к концу десятилетия. А следующий сезон стал прощальным для ветерана Георгия Жаркова. В результате команда три года подряд застревала где-то во второй половине турнирной таблицы, превратившись в записного середнячка. Однако 1953 год получился годом зарождения даже не новой команды, а новой эры в истории клуба. И дело не в том, что «Торпедо» в том сезоне стало бронзовым призером, хотя это, конечно, было несомненным успехом, а в том, что первые свои матчи провели Валентин Иванов, обосновавшийся на месте правого инсайда, и Эдуард Стрельцов. Открыл его в клубе «Фрезер» торпедовский ветеран Путистин, и уже осенью Эдик был принят в команду. Правда, дебют Стрельцова состоялся только в следующем году, но зато какой!

Вот как вспоминал об этом впоследствии Лев Яшин:

«Наше футбольное время было щедро на таланты. Оно выдвигало игроков, которыми восхищался весь мир. Среди них, бесспорно, особое место занял Эдик Стрельцов. Да, не Эдуард, а Эдик – так мы все его в ту пору называли, таким он и остался в моей памяти – молодым, звонким, неповторимым.

Появился он в команде московского «Торпедо». Этот клуб, добивавшийся немалых успехов и в довоенную пору, в первые послевоенные годы, в середине пятидесятых, переживал смутное время. Закончил свою блестящую карьеру Александр Пономарев, ушли с поля братья Жарковы, Севидов, Морозов, Мошкаркин. Доигрывали последние дни их именитые партнеры – Гомес, Соломатин, Сочнев, Чайко. В чемпионате пятьдесят четвертого команда уныло плелась где-то ближе к концу турнирной таблицы. В первом круге мы обыграли автозаводцев довольно легко.

И вот жребий снова свел нас с «Торпедо». От той встречи зависело все: выигрыш выводил нас сразу на высшую ступень пьедестала почета, проигрыш позволял «Спартаку» догнать нас.

И вот вопреки всем прогнозам матч получился едва ли не самым трудным в сезоне. Нападение автозаводцев буквально терзало нашу оборону. Особенно неистовствовал поставленный в центр русоголовый парень. Он забил мне два гола (на которые, к счастью, мы ответили тремя), и еще несколько его ударов я парировал с огромным трудом. «Что же вы не держите этого пацана?!» – кричал я в запальчивости защитникам.

После одного из таких риторических вопросов обычно предельно сдержанный Крижевский, не поворачивая ко мне головы, огрызнулся: «Выходи, держи сам. Я не могу».

Такое признание в устах самолюбивого, знающего себе цену гроссмейстера звучало по меньшей мере странно. Во всяком случае, оно меня удивило. Откуда было мне тогда знать, что виню его за форварда, перед которым окажутся беспомощными лучшие защитники Польши, Швеции, Дании, ФРГ, Болгарии, Румынии, Венгрии, Англии…

Стрельцов! Скажу откровенно, таких одаренных футболистов я больше не знаю, хотя повидал на своем веку немало…

…Лидер торпедовского нападения отличался на поле редким хладнокровием, мог резко стартовать с места, великолепно прыгал, обладал сильным и точным ударом с обеих ног, который производил без подготовки и из самых сложных, порой немыслимых положений. К тому же он прекрасно взаимодействовал с партнерами, особенно с Валентином Ивановым, и никогда нельзя было знать: то ли он сам «выстрелит», то ли «сыграет в пас».

В 1956 году при новом главном тренере Константине Ивановиче Бескове в команду влились молодые воспитанники ФШМ Юрий Фалин, Александр Медакин и Николай Маношин. Кроме того, пришли Леонид Островский из рижской «Даугавы» и Слава Метревели из горьковского «Торпедо». Так потихоньку, словно исподволь, начала собираться знаменитая команда. В следующем сезоне в нее влился Геннадий Гусаров. Но, самое главное, вновь – и на сей раз на долгие пять лет – главным тренером стал Виктор Маслов. Он не только продолжил дело, начатое Бесковым, но и стал вести свои тактические поиски. В 1958 году он пригласил в команду Валерия Воронина, Виктора Шустикова, Валентина Денисова (которого впоследствии болельщицкая и журналистская братия прозвала «нашим русским Пеле»), Олега Сергеева. Да, конечно, были и потери – закончил выступления Августин Гомес, но, главное, был арестован за якобы изнасилование и осужден на семь лет Эдуард Стрельцов. Это, конечно, ослабило команду, но не могло остановить процесс зарождения великолепного ансамбля.

Дед

Виктор Александрович Маслов не был заметным игроком – таким, как Бесков, Якушин, Николаев, Симонян или Лобановский. Но, так же как и они, он стал великим тренером, со своим особенным взглядом на игру и футболистов. Взглядом изнутри, снизу, а не сверху, с высоты своего игроцкого прошлого. Он видел и понимал игру, находясь как бы вместе со своими подопечными на поле, а не наблюдая с трибуны стадиона, откуда, кажется, все прослеживается гораздо крупнее и четче. Может, поэтому его взгляды на футбол были понятнее и ближе игрокам?

Легенда гласит, что именно при нем в 1960-е годы торпедовцы стали выступать в полностью белой форме. А все потому, что он вычитал где-то или услышал от кого-то: белый цвет зрительно увеличивает формы предмета. И решил, что соперник, увидев перед собой гренадеров, глядишь, в каких-то моментах испугается пойти в борьбу, стык в стык, без чего тоже не бывает футбола. Он же, рассказывают, был инициатором строительства небольшого стадиончика на Восточной улице (нынешний стадион имени Э. Стрельцова). Обязательно небольшого – футбольного. На расспросы, почему именно такого, а не побольше – вроде широко распахнутого «Динамо» или вместительных «Лужников», – он, хитро улыбаясь, отшучивался: мол, заполнить 30-тысячник будет сложно. А вот при трибунах тысяч на 10–15, забитых до отказа своим, заводским болельщиком, команда на своем поле будем побеждать всех. А если сама не потянет – зрители пособят.

В отличие от своего учителя Сергея Бухтеева или того же Бориса Аркадьева Маслов не был широкообразованным человеком. Но он обладал острым и сметливым умом – такой бывает лишь у тех, кто до всего в жизни доходит сам, а не берет готовые рецепты из учебников. Потому-то, по воспоминаниям близко знавших его людей, он определял физическую готовность игроков на глазок, лишь внимательно понаблюдав за тренировкой. И ведь, что интересно, практически никогда не ошибался. Может быть, поэтому он, никогда не отказываясь от общения с журналистами, не терпел только одного – дилетантства. Когда видел, что его собеседник не разбирается в футболе, а является лишь начетчиком, нахватавшимся терминов и словечек, но не знающим, как, куда и к чему их приложить, он закрывался, отмахиваясь от наседавшего репортера дежурными фразами и досадуя на зря потраченное время. А если тот настаивал, мог применить и ненормативную лексику, благо за словом в карман никогда не лез.

Маслов был человеком прямым, лишенным всякой дипломатичности. Когда кто-то из зиловских начальников, навестив команду, попытался дать ценные указания, как улучшить игру, он резко ответил: «Я же вам не указываю, как правильно собирать машины, вот и вы не лезьте в мое ремесло, в котором ровным счетом ничего не понимаете». Далеко не всякий руководитель сможет разглядеть в таком ответе простую истину: каждый профессионал должен заниматься своим делом. За правду он не единожды дорого расплачивался. Приведу лишь один пример. Когда в 1961 году, после золотого дубля, «Торпедо» в чемпионате заняло только (!) второе место, дойдя и в Кубке СССР до финала, начальство ЗИЛа не упустило возможности поквитаться с не признававшим ошейников и поводков тренером. Но сильным мира сего показалось мало просто вызвать его на ковер, отчитать и указать на дверь. Приказ о своем увольнении Виктор Александрович получил из рук уборщицы, милой женщины, кажется, не понявшей, в какой грязной игре она оказалась замешана.

Таким же прямым Маслов был и в своих высказываниях о футболе. Это ему принадлежит ставшая впоследствии знаменитой фраза «Только не злите Эдика!». Он, как никто другой знавший Стрельцова, понимал, что тот может сотворить на поле, если его как следует разозлить. Говоря об игре форвардов, он однажды сказал: «Если нападающий забивает от случая к случаю, на хрен мне нужен такой нападающий?» Или «не форварды на флангах, а атака по флангам». Разбирая игры сборных, он не торопился с выводами, а когда его подталкивали, горячился: «У больших команд игра идет в несколько слоев, тут все обмозговать нужно».

Слава пришла к Маслову поздно, гораздо позже, чем к его именитым коллегам – Аркадьеву, Якушину, Качалину. Пришла она в 1960 году. Причем не к нему одному, а к ним с его «Торпедо» вместе. Тогда команда из вечно подающей надежды превратилась в саму надежду, команду мечты, сумевшую первой потеснить на пьедестале именитые «Спартак», «Динамо» и ЦДКА.

Маслов всегда и целиком полагался на интуицию, видел футбол не столько в движении ног (в противовес иным тренерам, в том числе и своим ученикам, утверждавшим, что футболисты должны бегать), сколько в движении мысли. Для него она была быстрее любых скоростных рывков, быстрее даже самого полета мяча – она была для него тем главным, без чего никогда не сложится игра, какими бы звездами первой величины коллектив ни был напичкан. Не случайно именно в его команде – пожалуй, впервые в отечественном футболе – появился «свободный художник». Маслов любил повторять: «Если в очередном чемпионате ничего новенького не придумаешь – считай, год пропал зря». Именно эта мысль привела Виктора Александровича к тактической расстановке 4+4+2, которой все начали восхищаться год-два спустя, наблюдая за игрой сборных Англии и ФРГ на чемпионате мира 1966 года. Анализируя игру киевского «Динамо» тех лет, Борис Андреевич Аркадьев заметил: «Что сделал Маслов? Он насытил середину поля игроками, сократил коммуникации, и его защите достается потрепанный противник». Маслов был категорическим противником персональной опеки. Он писал: «Основной порок персональной опеки, с моей точки зрения, состоит в том, что она не только не воспитывает, а попросту подавляет игровое творчество, лишая футболиста радости игры». Что же предлагал тренер взамен? «Зонная защита, требуя более высокого уровня коллективизма в игре, вместе с тем требует более высокого индивидуального мастерства, и с этой точки зрения она открывает для футболиста простор для расцвета его таланта». Вот что, оказывается, было главным в работе тренера Маслова – открыть простор для расцвета таланта футболиста. Когда это было написано, спросите вы. Только держитесь за стул – в 1961 году, в еженедельнике «Футбол». Может, поэтому все его команды были по-настоящему талантливыми и только потом – сильными?

Я, к сожалению, не был не то что близко, но даже мельком знаком с Виктором Александровичем. Поэтому он остался лишь в моей зрительной памяти. И остался именно «дедом», как ласково называли его торпедовцы. С круглым морщинистым лицом, умными, но познавшими горечь обид и непонимания глазами и непременно в лыжной шапочке с помпончиком на рано облысевшей голове. Наверное, именно к таким дедам льнут внуки и внучки, ожидая от них чудес, сказочных историй и объяснений незнакомого, но такого удивительно прекрасного мира. И хотя на трибунах или за пределами стадиона было множество людей, либо знавших его, либо догадывавшихся, кто это, он по большому счету был одинок. Как и любой из тех творцов, которые намного опережают свое время, шагая впереди не только своего, но и следующего поколения.

«Стрелец»

Внимание! С мячом Эдуард Стрельцов

Эдуард Стрельцов прожил не одну, а несколько жизней. В этом его особенность, уникальность, наконец, гениальность. Его жизненный путь изобиловал таким количеством радостно-счастливых и трагических событий, что их с лихвой хватило бы на нескольких человек. Собственно, в его судьбе в каком-то смысле нашли свое отражение судьбы многих людей его времени. Он и сам был в равной мере порождением и олицетворением той эпохи. Время потребовало его появления – и он появился на свет. Время потребовало его ухода – и он ушел. Ушел, оставив нам ощущение недосказанности, которое возникает всегда, когда, соприкасаясь с каким-то по-настоящему многогранным явлением, понимаешь, что не охватываешь всей его глубины и ширины. Может быть, болельщики и других клубов (как, впрочем, и те, кого не слишком увлекал футбол) именно потому так верили в Стрельцова, что он был их частью, был своим – не идеальным, а таким вот простым, со свойственными им всем пороками и грехами. «Две области: сияние и тьму – исследовать равно стремимся мы», – писал поэт Баратынский. В отношении Стрельцова это особенно верно, ибо его жизнь была разделена на «сияние и тьму» на всем своем протяжении.

О Стрельцове так много написано, рассказано столько разного рода баек и историй, что порой кажется, лишнее словцо и вставить-то некуда – так тесно в этом ряду. Однако в этом ворохе печатных и устных рассказов, если присмотреться, много пустот, недосказанностей, недомолвок, а то и просто конъюнктурщины. Увы, ни понять до конца, ни разглядеть, ни оценить Стрельцова так, как он того заслуживает, мы, как мне представляется, не сумели. Да и сумеем ли когда-нибудь? И в этом трагедия – и его, и наша. Почему все то, что написано о Стрельцове, кажется каплей в море и хочется большего? Потому, наверное, что мало, катастрофически мало мы могли наблюдать его футбол. Какие-то жалкие семь лет! Разумеется, в те годы он сделал и показал нам несравнимо больше, чем великое множество остальных. Но ведь сколького же мы не увидели?! Скольких чудес и волшебных мгновений, на которые он был так щедр, мы оказались лишены, насколько богаче могли бы быть сейчас!

Не смогу, конечно, восполнить пробел и я. Постараюсь лишь добавить к его портрету несколько своих, личных штрихов.

Впервые вблизи я увидел Стрельцова в 16-летнем возрасте. Было это в Лужниках. В тот день «Торпедо» уступило «Шахтеру», одному из самых неудобных для себя соперников, с которым всегда играло тяжело и натужно. После матча я, как и все мальчишки в любые времена, в надежде увидеть своих любимцев на расстоянии вытянутой руки, прильнул к заградительным стойкам у запасного выхода. Торпедовский автобус стоял так близко к выходу из подтрибунных помещений, что футболисты прямо с порога вскакивали на подножку и рассаживались по местам. Стрельцов, с раскрасневшимся от душа или от жившей еще в нем игры лицом, сел у окна прямо напротив нас. Подперев левой рукой щеку, он повернулся и, то ли вспоминая перипетии матча, то ли думая о чем-то своем, устремил свой взор поверх наших голов – куда-то вдаль. Я же, не отрываясь, во все глаза смотрел на него: на «золотой», модный в то время растяжной, пружинный браслет его крупных часов, на его кажущуюся маленькой по сравнению с мощным торсом голову с редкими, едва различимыми на уже явно обозначившейся лысине волосами… И молил бога только о том, чтобы объект моего внимания каким-то образом заметил меня, выделил из толпы, помахал рукой, кивнул. Но автобус зафыркал, качнулся раз-другой на прощание и плавно тронулся с места.

А потом были еще несколько лет, отведенных судьбой великому футболисту, а вместе с ним – и нам, ценителям его мастерства и таланта. Да, он провел несправедливо мало матчей, но почти в каждом из них показывал, какой должна быть игра на самом деле, раскрывал перед нами ее истинную красоту и философию. И это было прекрасное зрелище. Мысль и еще раз мысль – вот что было самым главным во всех его действиях на поле, вот что влекло к нему и болельщиков и футболистов. Последние, кстати, нередко предпочитали «Торпедо» другим клубам только потому, что там играл Стрельцов. Об этом в разное время прямо говорили Валерий Воронин, Михаил Гершкович, Вадим Никонов и многие другие.

В последние свои футбольные сезоны он запомнился мне массивным, точно глыба, стоящим в центре поля, широко расставив уже больные к тому времени ноги. Он стоял и то ли растерянно, то ли скептически взирал на беспорядочные перемещения быстро бегающих футболистов. И не понимал: почему все это происходит, зачем нужно так суетиться, если мысль все равно проворнее? Впоследствии, наблюдая за играми наших клубов, он порой разводил руками, вопрошая: «Ну как же можно так плохо играть?! Ведь футбол на самом деле прост: получил мяч – отдай, принял – обыграй и пробей. Вот, говорят, бегать надо больше! Ерунда все это. Если игру не понимаешь, никакая беготня не поможет. Не любит футбол дураков». Благодаря этой его – стрельцовской – мысли, как правило, хватало одного движения, рывка, удара или паса, чтобы очередной мяч оказался в сетке ворот соперника. После чего рядом с ним снова начиналось бестолковое движение, в котором он уже не участвовал, а лишь отрешенно смотрел куда-то вдаль, словно предчувствуя скорое наступление той поры, когда многое в футболе будет оцениваться по количеству пробегаемых игроком километров.

Игра без мяча – вот что в Стрельцове было интересно прежде всего. То, что предшествовало голу – последний был для него явлением вторичным. А вот комбинация, приводившая к взятию ворот, нестандартность решения, какая-нибудь «сумасшедшая» мысль, вдруг пронзавшая будничность игры, как молния и гром разрывают затихшую перед тем природу, увлекала его, побуждая опробовать ее, претворить в жизнь. И если это получалось, он был счастлив.

Настоящего мастера от подмастерья отличает не столько само мастерство, сколько щедрость, с которой он делится им с окружающими. А Стрельцов был щедр по-настоящему. С партнерами он делился, казалось, самым сокровенным, не оставляя ничего впрок, про запас, «на всякий пожарный». Он отдавал игре всего себя без остатка. И те, кто хоть капельку понимал его мысль, чувствовал настрой его души, пользовались этим и становились – пусть и на время, на полтора часа, на один тайм, на один эпизод – едва ли не равновеликими ему. И это было удивительнейшее явление, ничего подобного в нашем футболе я больше не встречал.

Таким он оставался и тогда, когда больше уже не выходил на поле в составе своей любимой команды. Или, точнее сказать, она выходила на поле без него. А он наблюдал за ней с трибуны и, как вспоминают близко знавшие его люди, чаще огорчался, чем радовался: легкость и красота, присущие футболистам его поколения, из игры торпедовцев постепенно стали исчезать. Но он не винил игроков, понимая, что меняется сам футбол, становясь все более прагматичным и скупым на красоту, а значит, меняются и тренеры, его конструирующие. Поэтому, может быть, он и отдавал предпочтение английскому стилю игры. «Я люблю английский футбол, – признавался Стрельцов в одном из своих интервью. – Он смелый, сильный, решительный. Красота его – в простоте. Мне нравится, как англичане идут на мяч. На мяч, а не на игрока. Нравится, как они играют головой. Их атаки умны и логичны. И мощны. Они играют по-мужски, а не ломают друг друга».

Стрельцов совсем юный и Стрельцов в зрелые годы – это были, безусловно, два разных футболиста. Если в начале карьеры главным в его действиях был рывок – мощный, красивый, как бег северного оленя, – который никто и ничто не могли остановить (разве можно остановить порыв ветра?), то позже добавились мудрость, умение предугадывать ходы соперника и скрывать свои. Достиг ли он тем самым совершенства? Не знаю. Но то, что он демонстрировал на поле, было чем-то не от мира сего, а значит, ниспосланным свыше.

Стрельцова предавали многие, и не по одному разу. Его предало наше государство, когда, не предъявив веских доказательств виновности, осудило на семь лет лишения свободы. Предавали наши футбольные власти, представители СМИ и даже близкие друзья. Не буду подробно останавливаться на этом, многое уже опубликовано в периодической печати и в книгах. А вот о том, каким он был товарищем по отношению к своим друзьям-партнерам, читатели могут судить сами. Приведу характерный эпизод. В одном из матчей защитники соперника раз за разом «укладывали» на газон Валентина Иванова. После очередного грязного приема тот уже не смог подняться самостоятельно. Стрельцов подбежал к нему, взял на руки и сам вынес за кромку поля – чтобы медицинскую помощь оказали как можно скорее.

Из большого футбола Эдуард Стрельцов ушел как-то тихо, скромно и незаметно. Вот что вспоминала о том времени его жена Раиса Михайловна в своем интервью, данном в 1995 году корреспонденту газеты «Спорт-Экспресс» Юрию Юрису.

– Из футбола он тяжело уходил, я имею в виду из «Торпедо»?

– Плохо он уходил. Даже не проводили как следует. Сезон шел вовсю, но однажды Валентин Иванов, уже работавший главным тренером, сказал, чтобы завтра Эдик на тренировку не приходил – он ему больше не нужен.

– Это правда, что прочная на футбольном поле связка Иванов – Стрельцов в жизни таковой совсем не являлась?

– Она и на поле-то прочной была только до 1958 года. Когда же Эдик после семилетнего перерыва вновь надел торпедовскую футболку, он уже не мог утверждать, что Валентин рад его возвращению.

– Почему?

– Точно не знаю. Но какая-то черная кошка между ними пробежала. Может, случившееся со Стрельцовым в 1958-м и было той кошкой. По словам Софьи Фроловны, мамы Эдика, она не ощутила сострадания или хотя бы просто сочувствия к беде ее сына со стороны многих торпедовских звезд, игравших рядом с ним.

– Вы считаете, что вашего мужа в 33 года вынудили покинуть большой футбол раньше времени?

– Я в этом не сомневаюсь. Он хотел и мог бы еще поиграть на своем уровне, но увы. Назначили стипендию 130 рублей – чтобы имел возможность доучиться в институте физкультуры в Малаховке, и «сделали ручкой». После института Эдик пошел работать в торпедовскую футбольную школу – уже до конца жизни.

– Однако мне помнится, что какое-то время он работал вторым, рядом с Ивановым, тренером «Торпедо».

– Было такое. Совсем недолго. Когда назначили, Эдик рассчитывал заниматься тренерским делом, а на него возложили функции администратора команды. Он рассказывал, что как-то раз Иванов попросил его выехать в Сочи и зарезервировать для «Торпедо» номера в гостинице. Причем непременно на одном этаже. Стрельцов поехал, номера забронировал – но на разных этажах, иначе не получилось. Прибыла команда, расселилась, и Валентин поручает Эдику следить за игроками и докладывать ему, кто и когда приходит в номер. Стрельцов посчитал такое поручение унизительным и отказался работать с Ивановым. Валентин, по-моему, именно этого и ждал.

– Как складывались у них отношения в дальнейшем?

– А никак. Разошлись, как в море корабли. Не помню, чтобы даже по праздникам перезванивались. Единственный раз за много лет я увидела Иванова в почетном карауле – у гроба мужа на стадионе «Торпедо» во время гражданской панихиды.

Но обиднее всего то, что Стрельцова предают и сегодня. Помнится, в начале 1990-х один из популярнейших тогда телекомментаторов (ставший ныне, как он, наверное, сам считает, мэтром в своей профессии) произнес в каком-то из своих репортажей ставшую печально знаменитой фразу: «Какой там Стрельцов, вот Олег Гарин – это да!» Позже он, вынужденный реагировать на возмущенные отклики, оправдываясь и пытаясь свести все к шутке, говорил, что ему в принципе все равно, что комментировать – футбол или как картошку сажают. Что тут сказать? Не вина его, а беда, что он ни разу не видел Стрельцова на поле. Если бы видел, никогда бы не позволил себе сказать ничего подобного – даже в шутку.

Расскажу еще один случай. Не помню, в каком году ветераны московского «Торпедо» поехали в Щелково провести товарищескую встречу с местным «Спартаком». В одном из эпизодов автозаводцы разыграли тонкую комбинацию, в результате которой Стрельцов «вывалился» один к воротам соперника и уже намеревался послать мяч в сетку, но тут раздался свисток судьи, определившего положение «вне игры», многим показавшееся сомнительным. Стрельцов остановился, набычился, взял мяч в руки и своим широким, мощным шагом направился к арбитру – маленькому, полненькому человечку. Партнеры по команде, почуяв недоброе и зная, каким может быть Эдик, если его разозлить, попытались остановить его. Но куда там – он надвигался на судью, как скала. И, подойдя вплотную, процедил сквозь зубы: «Ну, ты, шкет, я хотел показать людям красоту футбола, а ты тут свистишь!» И, с силой ударив мячом о землю, зашагал в раздевалку. Зрители – а стадион был набит битком – быстро разобрались, в чем дело, и проводили Эдика аплодисментами. Произошло это в первом тайме. Во втором Стрельцов как ни в чем не бывало вышел на поле и доиграл матч до конца. По его завершении организаторы встречи, дабы как-то сгладить инцидент, послали гонца в раздевалку «Торпедо», чтобы тот попросил Стрельцова подняться к ним за особым, личным подарком. «Никуда я не пойду, – сказал Стрельцов, – а все, что полагается за проведение матча, пусть пришлют сюда, разделим на всех поровну». В этом был весь Стрельцов.

Незадолго до кончины его выпустили из больницы. Попрощаться с миром, что ли? Он собрал своих самых близких друзей. Купили бутылку водки. Открыли. Налили. Себе Стрельцов плеснул одну каплю. Выпили, поговорили. Налили еще. Рюмки за разговорами перемешались, и непонятно было, где чья. Тогда Стрельцов с присвистом (так он говорил в последний год жизни – давали о себе знать больные легкие) сказал: «Не бойтесь, ребята, я не заразный. Я хочу выпить за вас. Спасибо вам, что были со мной до конца. До самого конца». И вскоре его не стало.

…Иванов – Стрельцов! Это был один из лучших сдвоенных центров в отечественном футболе, если не самый лучший. Талант обоих часто клали на чаши весов, тщетно пытаясь выяснить, чей грандиознее. Но как их сравнивать, если они абсолютно разные? Стрельцов всего себя оставил на поле, не припася для своего существования вне зеленого прямоугольника ни-че-го. А Иванов приберег кое-что и на последующую жизнь. Различались они и по стилю игры. Стрельцов творил для футбола, партнеров и зрителей, показывая, какой может быть игра, если забыть о себе и помнить только о ней. Иванов же никогда не забывал о себе и о своем месте, напоминая человека, которому всегда небезразлично, какой на нем галстук и подходит ли он к рубашке. Но оба – и это роднило их – создавали ИГРУ, причем каждый подходил к ней со своей стороны. Это были два равновеликих таланта, дополнявших собой футбол, а не друг друга. Однако после того, как в 1965 году Стрельцов вернулся в команду, дуэта, по большому счету, больше не наблюдалось. Каждый стал самостоятельной единицей, потому что всегда был самодостаточен и не зависел от конъюнктуры. Как Иванов в период семилетнего отсутствия Стрельцова продолжал в одиночку тащить их единственное и неповторимое «Торпедо», так и Стрельцов потом, когда ушел Иванов, не позволял своему родному клубу опуститься ниже определенного уровня.

Эдуард Стрельцов после завершения игровой карьеры

Так что пора уже прекратить досужие разговоры о том, кому из них следовало бы отдать предпочтение. Будем ценить и помнить всех, кто когда-то своей игрой позволял болельщикам испытать широчайший диапазон чувств и переживаний, даря им незабываемые минуты футбольного счастья.

На смену тому поколению пришли другие футболисты – молодые, полные сил и желания проявить себя, оказаться достойными славы, завоеванной их великими предшественниками. Но сделать этого по большому счету им не удалось. В поисках достойной смены ушедшему поколению руководство клуба слишком увлеклось набором новичков, надеясь, что количество приглашенных игроков само собой перерастет в качество. Увы, этого не случилось. Наоборот, торпедовский стиль, характерный для команды 1960-х, растворился, как сахар в стакане чая. Возможно, в изменившихся условиях более правильным решением было бы не слепое копирование, а построение новой игры, создание нового командного стиля… Именно этими вопросами задавались в ту пору многие специалисты. Вот, к примеру, как оценивал игру «Торпедо» в еженедельнике «Футбол-Хоккей» заслуженный мастер спорта Виктор Дубинин.

1970 год. «Как-то в середине сезона мне довелось прочитать, что московское «Торпедо» – команда завтрашнего дня. Может быть, тут есть доля истины, но этому утверждению уже не один год. Валентин Иванов поставил перед собой и коллективом задачу – возродить ту команду, которую он в начале шестидесятых годов выводил на поле. Задача трудная, ибо команда была тогда украшением высшей лиги. Решение вопроса уперлось в основном в качество исполнительского мастерства игроков. В «Торпедо» доигрывает один из того знаменитого состава – В. Шустиков. Конечно, его опыта не хватает на всю молодежь, входящую ныне в команду. Молодежь в основном способная, но не отшлифованная до того блеска, который не мог не помнить В. Иванов. Беда и в том, что в «Торпедо» пока нет становой линии, диктующей организацию игры. Все еще малоактивны игроки обороны в развитии атаки, они решают задачи в основном локального значения. По составу и игре непостоянна средняя линия. Более эффективна игра нападающих Шалимова, Абрамова, Гершковича, за которыми – будущее. Непрерывный за последние годы поиск исполнителей влияет, конечно, на результаты. Но основа, на чем можно строить дальше, существует».

1971 год. «Торпедо» на протяжении многих лет отличалось манерой игры, свойственной, пожалуй, ему одному. Многие выдающиеся мастера были в его рядах. Но вот уже шесть лет наблюдается медленное и неуклонное сползание «Торпедо» на уровень средней команды. На этом уровне проведен торпедовцами и этот год. Двадцать ничьих в тридцати играх – рекорд, установленный ими в чемпионате, как и рекорд по самой низкой результативности – меньше мяча за игру. Почти в половине игр ими не было забито ни одного гола. Это убедительное свидетельство недостатков команды, начиная с подбора исполнителей во всех линиях. Опора нынешнего состава – отличный вратарь В. Банников и оборона, которую сплачивает огромный опыт В. Шустикова. В остальном – и в полузащите, и в нападении – игра подчинялась случайностям. Зная тренерское мастерство В. Маслова, его интуицию в поисках футболистов, смелость в выборе игровых идей, веришь, что ему удастся восстановить команду наподобие той, которой он руководил десять лет назад».

1972 год. «Склонен утверждать, что при всех своих недостатках «Торпедо» шагнуло к более высокому уровню игры в сравнении с прошлогодним. Причем это утверждение вовсе не связано с победой команды в Кубке СССР. Для любителей статистических доказательств напомню результаты встреч «Торпедо» с пятью лучшими командами этого года. В первом круге автозаводцы ни у кого из них не выиграли, а во втором – пятеро сильнейших ни разу не выиграли у «Торпедо», потеряв семь очков.

Автозаводцы вели в прошлом году поиск боеспособного состава, однако этот поиск не завершили и продолжили в этом году. Можно понять требовательность и разборчивость В.А. Маслова, имевшего до этого в своей тренерской практике под руководством немало футболистов достаточно высокого класса. Наблюдая за игрой «Торпедо» во второй половине сезона, приходишь к убеждению, что у команды начинает проясняться перспектива, и прежде всего в средней и атакующей линиях, где состав стабилизировался. Улучшились рисунок игры и игровая дисциплина. Однако «Торпедо» недосчиталось многих очков еще в первых турах чемпионата, а небольшой их части хватило бы для борьбы за призовое место. Уязвимое место команды – линия обороны даже при наличии в воротах В. Банникова».

1973 год. «Торпедо» ходило по рубежу между высшей и первой лигами и заняло в итоговой таблице чемпионата удивительно низкое 13-е место. Команда, на которую, судя по результатам в первой четверти чемпионата, мог с полным основанием рассчитывать московский футбол, оказалась в игре несамостоятельной. Напомню, что за последние годы «Торпедо» прошло основательную модернизацию и медленно, но верно приобретало черты прогрессивного футбола под руководством В. Маслова, тренерская репутация которого не может вызывать сомнений. Однако в середине года команду возглавил Валентин Иванов. Итог – всего лишь пять очков из тридцати возможных во втором круге. Событие для «Торпедо» из ряда вон выходящее. Налицо заниженное состояние атлетизма, падение игровой дисциплины и волевых качеств. Потускнела игра В. Никонова, Ю. Смирнова и В. Юрина, что в обнаженном виде столичные любители футбола наблюдали в матче «Торпедо» с испанской командой «Атлетик» в рамках европейского турнира на Кубок кубков. Все это плохо увязывается с неожиданными вспышками, показанными «Торпедо» в отдельных играх чемпионата».

1974 год. «Четвертое место, занятое командой «Торпедо» после чрезвычайно слабого старта, болельщиками воспринято, вероятно, с удовлетворением. Однако можно с уверенностью сказать, что и тренер В. Иванов, и игроки вряд ли удовлетворены конечным результатом. Слабая игра в последних пяти турах стерла появившиеся было надежды на призовое место. Надежды могли бы стать реальностью, поймай команда пораньше ту игру, что пошла у нее с одиннадцатого тура и дала ей в последующих двенадцати 19 очков. Весьма затянулся поиск оптимального состава, через который прошло более двадцати кандидатов. Что ж, от неудач и ошибок никто не застрахован. У команды к будущему сезону хороший задел: ясная перспектива с составом в основном из перспективных игроков».

В 1975 году состав торпедовцев наконец-то сложился. В центре к новичкам, уже освоившимся в «основе», – Александру Максименкову и Валерию Филатову добавилось недостающее звено – Владимир Сахаров. Со столь мощной полузащитой – Максименков, Филатов, Сахаров, Юрин и Петренко – команда практически сразу преобразилась. Очень интересный разбор торпедовской игры был дан Владимиром Федотовым в журнале «Спортивные игры» (№ 12 за 1975 год) в материале «Хребет команды»: «Московское «Торпедо» хорошо укомплектовало свою среднюю линию. В развитии атак самое активное участие принимают Александр Максименков, Владимир Сахаров и Валерий Филатов, а Владимир Юрин играет позади них, с акцентом на оборону.

Впереди полузащитников действуют два центральных нападающих (они играют по всей ширине поля, и их удобнее всего называть центральными форвардами) – Сергей Гришин и Евгений Храбростин. О них следует сказать особо.

Сейчас главная задача в развертывании атаки – создание на чужой половине поля свободного игрового пространства, где футболист, принявший пас, выгадывает время для того, чтобы лучше распорядиться мячом. Решать эту задачу призваны, в частности, футболисты передней линии. Как бы оттесняя центральных защитников к штрафной площади, форварды позади себя создают простор для действий своих атакующих полузащитников. Быстрыми маневрами нападающие разрывают на части оборону соперников, в ней появляются бреши, и именно туда направляется острие развивающейся атаки. Так играют и киевские форварды Олег Блохин и Владимир Онищенко, и торпедовцы Гришин и Храбростин.

Внимательно последите за маневрами передних игроков наших лучших команд – и вы заметите, что форварды не входят в штрафную площадь соперников, пока там нет мяча. Они врываются в нее только после того, как туда следует передача. То есть пространство перед воротами они намеренно оставляют свободным, и относительной разреженностью обороны в решающий момент атаки смогут воспользоваться как сами форварды, так и их партнеры из средней линии.

Атака торпедовцев ведется широким фронтом, который обеспечивают полузащитники. Для этого Филатов всегда располагается у левой бровки поля и своими действиями в атаке напоминает крайнего форварда. Максименков начинает атаковать с правого фланга, хотя любит смещаться к центру – делает это в заключительной стадии комбинации. Сахаров играет по центру.

Каждый из трех атакующих полузащитников «Торпедо» умеет и забить мяч в ворота сильным ударом (у каждого на счету не один гол), и разыграть мяч, и сыграть в обороне, и подстраховать партнера. Скажем, уходит вперед Филатов – за его зоной присматривает Максименков, если этого не может сделать Юрин.

Обычно торпедовцы строят атаки через Сахарова. Он, как говорится, пришелся ко двору: очень грамотный футболист, прекрасно видит поле, может дать точный пас на любое расстояние, в игре пользуется и короткими, и средними, и длинными передачами. Особенно ценно его умение отдавать пас в одно касание, чем он выигрывает время для партнеров. Он может пробить по воротам без задержки и любой ногой. Учитывая эту способность Сахарова, торпедовцы специально создают ему возможности для обстрела цели, освобождая для него центральную зону перед воротами соперников. Кроме того, партнеры не загружают Сахарова оборонительными обязанностями – их за него несет Юрин, который меньше других полузащитников обременен организаторскими и атакующими функциями.

Основные козыри игры Максименкова – техничность и большая работоспособность, а Филатова – скоростной дриблинг, сильный удар по воротам и тактическая сметка.

Полузащитники «Торпедо» хорошо дополняют друг друга. Когда смотришь на их игру с верхнего ряда стадиона в Лужниках, невольно замечаешь, как рационально они располагаются и перемещаются на поле, как эффективно помогают один другому. Рывками поперек поля они создают вакуум на отдельных участках и потом туда посылают мяч. Вперед устремляется то один, то другой хавбек. Слева большой коридор освобождается для Филатова, справа – для Максименкова. Сахаров регулярно открывается «под игрока», чтобы помочь партнеру обыграть соперника. Торпедовцы любят играть с центральным полузащитником «в стенку», так как его обратный пас точно выверен и по направлению, и по траектории полета мяча, и по силе, и по времени. После таких коротких комбинаций автозаводцы забили немало голов.

Эту простую, но в случае удачи эффективную комбинацию ныне осуществить очень трудно. Защитники обычно ожидают ее и срывают несложное взаимодействие атакующих футболистов. Но Сахаров тем и оригинален, что любит и умеет играть «в стенку» даже в насыщенной соперниками чужой штрафной площадке.

В целом комбинационная атакующая игра торпедовцев динамична и остра, рациональна и красива».

Именно такая яркая и неординарная игра принесла команде в 1976 году третье и, как оказалось впоследствии, последнее в ее истории чемпионское звание. В дальнейшем, вместо того чтобы развить успех и стать одними из лидеров отечественного футбола, команда вновь ушла в тень. Более того, в 1979 году она едва не вылетела в первую лигу. В чем же причина? Очень сложный вопрос. В двух словах на него не ответишь. Но все же попытаюсь. В «Торпедо», как уже было сказано, подобрались созидатели, которые хотели и могли играть в интересный, современный футбол, мало в чем уступавший даже тому, что демонстрировало киевское «Динамо» тех лет. Но, к сожалению, люди, руководившие тогда клубом, исповедовали прагматичный футбол, то есть игру на результат. Вся тактика основывалась на обороне: главным было не пропустить, а впереди – как получится. Авось кому-то удастся убежать и забить.

Весь ужас положения заключался в том, что это приносило плоды. Команда звезд с неба не хватала, но свое место рядом с лидерами занимала и раз в несколько лет выигрывала Кубок. Когда же заводское начальство вдруг требовало большего, чем набившее оскомину пребывание в тени других, – пожалуйста, третье место в чемпионате и в придачу яркая, надолго запоминающаяся победа над заметным европейским клубом в Кубке кубков или Кубке УЕФА. Начальство успокаивалось, благосклонно улыбалось и оставляло команду и ее руководство в покое. Увы, мало кто догадывался, что торпедовцы были достойны лучшей доли, лучшего футбола, что свой короткий игровой век они растрачивали впустую, не добившись и сотой доли того, что могли бы. Но сами-то они это понимали. Поэтому, частенько оставляя тренерские установки в раздевалке, пытались играть в тот футбол, к которому лежала душа, показывали то, на что были по-настоящему способны, что приносило им радость, а не являлось нудной и неинтересной работой. А ведь в то время возможности ЗИЛа, а значит, и команды были практически неограниченными. Павел Дмитриевич Бородин, тогдашний генеральный директор завода, создал такие условия, о которых мечтали многие команды. «Торпедо» могло взять любого игрока. Квартиры, машины, хорошие премиальные и зарплата – все было на высоком уровне. Поэтому когда Валентин Иванов говорил о том, что, мол, «Торпедо» – не ЦСКА, московское «Динамо» или клубы союзных республик, он немножко лукавил. Однажды в приватной беседе Константин Бесков сказал, что, если бы у него был такой подбор игроков, он смог бы стать чемпионом не один раз.

Выступление «Торпедо» в те годы можно было легко спрогнозировать: мощный старт, затем провал, приходившийся на летние месяцы и, наконец, осенью – снова подъем. Объяснялось это просто. В предсезонке упор в основном делался на атлетическую подготовку. Не случайно сами футболисты говорили, что год, проведенный в «Торпедо», шел за два. О том, насколько велики были нагрузки, говорит хотя бы тот факт, что физически сильный Сергей Пригода, войдя в автобус после одной такой тренировки, потерял сознание и упал. Понятно, что, как правило, по весне команда была очень хорошо готова к сезону физически и за счет движения выглядела сильнее остальных. Однако когда в этом компоненте игры клубы подравнивались, решающими становились их тактическое и техническое умения. Вот тут-то у торпедовцев и случался обвал. И не потому, что они были менее искушенными в технике и тактике. Просто та схема игры, которая им предлагалась, не шла ни в какое сравнение с тем, как действовали лучшие советские клубы. Это обедняло как всю игру «Торпедо» в целом, так и каждого футболиста в отдельности. Осенью же команда приходила в себя, вновь обретала хорошее движение, уходила от сугубо оборонительной тактики (ибо оберегать уже было нечего – надо было набирать очки), и ее игра приобретала совсем иные оттенки. Не случайно и победа в чемпионате пришлась именно на осенний его розыгрыш – в весеннем первенстве команда, как обычно, выступила неудачно, заняв лишь 12-е место. Золотые медали «обмыли» весьма торжественно. Премиальные за победу футболистам привезли прямо на базу, многие ребята получили машины, а в ДК ЗИЛа был организован великолепный концерт – приехала Алла Пугачева.

1977 год торпедовцы вновь закончили с медалями, на сей раз – бронзовыми. Но уже в следующем сезоне команду постигла неудача. После 8-го места в чемпионате и поражения в Еврокубке от немецкого «Штутгарта» последовали оргвыводы, на которые руководство завода было скоро всегда. Валентина Иванова отправили в отставку, а на его место пригласили Владимира Салькова, добившегося неплохих результатов в донецком «Шахтере». Оценивая итоги чемпионата-78 и, в частности, выступления наших клубов в еврокубках, обозреватель еженедельника «Футбол-Хоккей» Валерий Винокуров писал: «У «Торпедо» соперник был выше классом, со звездами в составе, со значительно более сильной атакой. Уступить такой команде после напряженной борьбы незазорно. Хотя «Штутгарт», конечно, не «Барселона» и не «Ювентус», а команда, на мой взгляд, равная «Аустрии», «Грассхопперсу» и посильнее «Сент-Этьенна». В Москве торпедовцы восхитили тем, как провели второй тайм. Такую игру было необходимо закрепить в интересах собственного будущего. Если бы ребята так же сыграли в ответном матче, то даже в случае неудачи не заслуживали бы упрека.

Перед выездом в Штутгарт «Торпедо» на игре в Донецке добровольно отказалось от атаки. Уж не собирается ли команда подобным образом построить игру и в международном матче? Самые худшие опасения сбылись. Вместо найденной, казалось, игры вновь, как это уже не раз бывало с «Торпедо», – опасливый, обреченный тактический вариант без форвардов. Ну, хорошо, попробуем не быть формалистами, поверим тренерам, что не в количестве нападающих дело, что торпедовские полузащитники способны выполнить обязанности форвардов не хуже, чем сами форварды. Но ведь в ходе того же матча выясняется, что тренеры сами в это не верят. Во втором тайме на поле появляется сначала давным-давно не игравший Хлопотнов, а затем, при почти безнадежном 0:2, выходит Гришин. «Торпедо» заканчивает матч в такой расстановке, в какой следовало бы его начать, чтобы показать достойную игру.

Невозможно понять, чем руководствуется тренер В. Иванов, когда отказывается от комбинационной игры, которую способны умело вести во второй линии атаки Сахаров, Филатов, приглашенный и почему-то не получивший места Яковлев. От игры, которую эти полузащитники могут обеспечить и Гришину, и Хлопотнову, и Храбростину, и Васильеву, всегда опаснее действующему из глубины, нежели на передней линии. Чем пристальнее вглядываешься в итоги работы Иванова, тем больше поражаешься ограниченности тренерских замыслов этого некогда грозного и изобретательного форварда». Тут трудно что-то добавить или убавить: как говорится, каждое лыко – в строку.

Но вернемся в 1979 год. В том сезоне «Торпедо» чудом уцелело в высшей лиге, заняв 16-е место. Причин тому несколько. Очевидно, что Сальков начал создавать новую команду, ориентируясь на свое видение футбола. Чтобы как-то облегчить себе задачу, Владимир Максимович привел с собой из «Шахтера» Лосева, Грачева, Казанцева и Королева, на которых всерьез рассчитывал. Но это не сработало – они не стали торпедовцами, по-настоящему своими в команде. Кроме того, специалистам показалось, что Сальков хотел механически перенести тот футбол, который он исповедовал в «Шахтере», на «Торпедо». Но в Донецке вся игра строилась на трех китах – Старухине, Роговском и Латыше. В «Торпедо» исполнителей под такую тактику не было. Не помогло исправить ситуацию и введение в состав сразу пяти-шести новичков. И еще один момент, о котором вслух тогда не говорили. Сальков для завода был человеком со стороны, а значит, не имел такого авторитета, как свои воспитанники. Это было понятно сразу. Поэтому он не мог, как, скажем, тот же Иванов, запросто прийти к генеральному директору и поговорить о нуждах команды. Кроме того, он испытывал вполне определенное давление со стороны влиятельных болельщиков клуба – в том числе бывших руководителей. Работать в такой обстановке, конечно, было очень сложно.

Словом, команда спаслась чудом. «Отскочили», что называется, в последний момент, обыграв в двух заключительных турах ростовский СКА и ташкентский «Пахтакор». В матче с узбекскими футболистами нападающий «Торпедо» Николай Васильев забил пять мячей.

Три строки Николая Васильева

Героиня одного из рассказов Ивана Бунина в порыве минутного прозрения говорит: «В сущности, о всякой человеческой жизни можно написать две-три строки. О да, только две-три строки».

В сущности – да. Но у каждого человека эти две-три строки такие разные. Вот как они сложились в футболе у Николая Васильева, лишь в 39 лет завершившего игровую карьеру. Воронежский «Факел», московское «Торпедо», димитровградская «Лада», молдавские «Нистру», «Тилигул», «Конструкторул» – вот те тропки, что отвела ему судьба в этой игре. И шел он по ним скромно и незаметно. А громко заявлял о себе, пожалуй, всего раза два-три. В том числе и 6 ноября 1979 года, когда на московском стадионе «Торпедо» в очередном календарном матче забил пять мячей в ворота ташкентского «Пахтакора». Кстати, это было повторением всесоюзного рекорда, установленного еще в 1938 году ленинградским спартаковцем Е. Шелагиным. Кроме Шелагина и Васильева по пять мячей в матчах чемпионата СССР забивали И. Датунашвили (1966), Г. Гавашели (1968), В. Масалитин (1990), И. Колыванов (1991), а в чемпионатах России – В. Панченко (1994). Обо всем этом мы и вели разговор с Николаем Васильевым. Поначалу, правда, он смущался, поскольку, по его словам, уже забыл, когда в последний раз давал интервью. Но постепенно воспоминания затянули его в прошлое, и он заговорил уже уверенно…

Запишите меня в футбол

В футбол я пришел, можно сказать, как толстовский Филиппок – сам. Родился и вырос в Воронеже, на левом берегу одноименной реки. Там же неподалеку, на местном стадионе, базировалась группа подготовки при команде мастеров «Труд». Это потом, в юности, я стал застенчивым и стеснительным. А в детстве тормозов не было, и я сам пошел туда и попросил записать меня в футбол. «В футбол? – переспросил один из тренеров, Борис Александрович Градов. – А ты кто сам-то будешь, откуда? А, сосед, значит. Ну что ж, сосед, становись в строй – посмотрим, что ты умеешь».

Вот так и встал я тогда в строй – как оказалось, на тридцать с лишним лет. После месячного просмотра Борис Александрович сказал мне: «Годишься, сосед». И записал меня в группу к тренеру Серафиму Алексеевичу Андронникову – в прошлом очень хорошему футболисту не только по воронежским, но и по союзным меркам. Он-то и стал моим первым и единственным учителем.

Сразу по окончании школы меня пригласили в воронежскую команду мастеров «Труд» и практически тут же взяли на очередную игру с «Зенитом» из Йошкар-Олы. Я тогда впервые попал в компанию взрослых футболистов, да еще таких, как Проскурин, Янишевский, Татаренко… Оробел тогда немного, что говорить. А когда наш тренер Василий Александрович Васильев за 10 минут до конца игры дал мне указание выйти на поле, тут меня и вовсе страх обуял. Как вышел я к бровке, как увидел битком набитый стадион – тысяч 20–25, как почувствовал дыхание игры, так дух у меня и перехватило. В общем, за те 10 минут я, по-моему, ни разу и мяча-то не коснулся. Но боевое крещение прошел. Играть мне хотелось так сильно, что считал каждый денек, оставшийся до следующего матча.

На меня тогда в Воронеже, конечно, рассчитывали. Но особо не беспокоились: мол, мальчишка местный, молоденький (мне ведь тогда только-только исполнилось 16 лет), никуда не денется. Но все получилось иначе.

Мои новенькие ботинки

В следующем году в Алма-Ате проходила Спартакиада народов СССР, и я совершенно неожиданно для себя был приглашен в молодежную сборную РСФСР. Возглавлял ее Михаил Владимирович Гора, которому я очень многим обязан. Выиграли мы тогда первое место, обыграв в финале сборную Украины. В то время в Алма-Ату на игру с «Кайратом» прилетело московское «Торпедо», и на наш финальный матч пришел Валентин Козьмич Иванов. В той встрече неплохо сыграли Андрей Редкоус, Леша Беленков и я. После игры к нам троим подошел Юрий Васильевич Золотов и предложил вечером посетить гостиницу, где остановилось «Торпедо».

Мы, естественно, пришли к назначенному часу, зашли в нужный номер и увидели Валентина Иванова, Юрия Золотова и Вячеслава Жендарева. Мы встали посередине комнаты, поздоровались и стали ждать, что будет дальше. На мне были видавшие виды стоптанные ботиночки – разве что пальцы не высовывались. Иванов посмотрел на них и, подняв на меня глаза, вдруг спросил: «Ну что, Коля, хочешь ходить в новеньких ботиночках?» – «А кто не хочет?» – в тон ему ответил я. «Ну, если так, пиши заявление в «Торпедо».

Была, однако, одна загвоздка. Незадолго до того меня высмотрели селекционеры московского «Локомотива» и тоже приглашали к себе, предварительно взяв от меня заявление о переходе. Я объяснил ситуацию Иванову, а он в ответ: «Ничего страшного, это мы уладим». В общем, мы все трое написали такие заявления. И не успел я вернуться в Воронеж, как меня срочно попросили приехать в «Торпедо».

Разлуки и встречи

Для меня, 16-летнего мальчишки, было, конечно, лестно переехать в Москву. С другой стороны – боязно: одному, без родителей, сорваться и уехать в совершенно чужой город к незнакомым людям… На Казанском вокзале меня встречал Юрий Золотов. Посадил в машину и повез прямо в Лужники, где «Торпедо» в тот день играло со «Спартаком». Шел 1974 год, был конец августа – начало сентября. После матча, который «Торпедо» выиграло, Золотов повел меня в раздевалку знакомить с футболистами. У меня затряслись руки и ноги, и я засеменил за Золотовым на полусогнутых. А в раздевалке услышал его голос: «Познакомься, Коля, это Вадим Никонов, это Николай Худиев, это Алексей Еськов, это Леонид Пахомов, это Владимир Сахаров». Чуть позже я близко познакомился с Эдуардом Анатольевичем Стрельцовым и Валерием Ивановичем Ворониным. Сейчас мне иной раз не верится, что я был знаком с такими людьми. Валерий Иванович даже приходил ко мне в гости.

Поздно, все поздно

Это случилось незадолго до гибели Валерия Ивановича. У меня был день рождения. По существовавшей тогда в команде традиции, Валентин Иванов построил на поле всю команду, поздравил меня и вручил от имени завода и руководства клуба подарок. На стадионе был и Воронин. Вечером того же дня отмечали праздник дома в кругу семьи. Время было позднее – часов, наверное, двенадцать ночи. Вдруг – звонок в дверь. Подхожу, смотрю в глазок и вижу – Воронин. Открываю дверь и замечаю в темноте лестничной клетки еще три-четыре фигуры. «Колек, – весело воскликнул Воронин, – поздравляю тебя, ну и все такое прочее». Он был уже навеселе. Делая вид, что ничего не замечаю, бодро говорю ему: «Валерий Иванович, заходите, самым дорогим гостем будете!» А он вдруг жестко, сощурив свои красивые глаза, сказал: «Не, Колек, поздно. Все поздно. Понимаешь, для меня все поздно». И, повернувшись, стал тихо, как-то неуверенно ступая, спускаться по лестнице, а за ним – его спутники. Дверь в квартиру я закрыл только тогда, когда хлопнула парадная. До сих пор, когда раздается поздний звонок в дверь, я, смотря в глазок, надеюсь, что увижу там Валерия Ивановича. И слезы наворачиваются на глаза, когда осознаю, что это невозможно. Ведь поздно, все уже поздно…

«Торпедо» – это Иванов

Мой дебют в «Торпедо» состоялся весной следующего года. Тогда команда поехала в Симферополь на ответный матч Кубка УЕФА с дрезденским «Динамо». Первый мы проиграли вчистую – 0:3, а в ответном победили – 3:1. Тем не менее по итогам двух матчей выбыли из розыгрыша. В той игре я, 17-летний парень, впервые вышел на замену.

В начавшемся вскоре чемпионате страны Иванов стал выпускать меня на замену более или менее регулярно. В стартовом же составе я впервые вышел на матч с «Днепром». Мы тогда уступили, и Иванов дал понять, что мне рановато играть в «основе» – надо еще набраться опыта в дубле. Ну, в дубле – так в дубле. У Иванова в оценке игрока очень большую роль играет случай, в том числе результат матча. В общем, ушел я в дубль. Много там забивал. Резервный состав тогда у нас был сильный – Пахомов, Еськов, Забиняк, Дерябин, Храбростин, Гришин, Ванюшкин, Беленков…

В 1976 году меня снова стали привлекать в основной состав. Увы, когда в осеннем первенстве команда стала чемпионом, мне до права получения золотой медали не хватило одного-двух сыгранных матчей. И только со следующего сезона я начал играть в «основе» постоянно. Забивал я, конечно, немного – в основном по 8–9 мячей. Лишь в 1979 году – 14. Сейчас понимаю, что отдавал себя игре, наверное, меньше чем наполовину. Почему так произошло? Думаю, не хватило характера, силы воли. Если бы у меня была возможность что-то переиграть в своей жизни, я бы сделал это. В жизни я был скромным, может быть, даже застенчивым, но на поле – азартным, мог и выругаться, и накричать на кого-нибудь. Сейчас я бы, наверное, по-иному относился ко многим вещам.

Наша команда все время барахталась где-то поблизости от призовых мест. То есть по ходу чемпионата находилась в тройке, но в итоге всегда откатывалась на 4—6-е места. Для меня по сей день остается загадкой, как в таких условиях, с такими футболистами практически ничего не выиграть? Проходили десятилетия, а по-настоящему крупных, регулярных, запоминающихся побед не было.

Игра, которую выбираем не мы

В «Торпедо» Валентин Иванов отдавал предпочтение игре силовой, а не комбинационной. Мяч – подальше, а там – борьба. Под такой футбол строился весь тренировочный процесс. У нас даже был специальный тренер по легкой атлетике – Александров. Гоняли нас здорово. Мы мяча подолгу не видели. Тренировки шли чередой, и все – без мячей. Когда к нам приходили люди из других команд – например, спартаковец Сергей Шавло и другие, – они ничего не могли понять. От перегрузок игроки иной раз теряли сознание. Особенно приличные нагрузки были в подготовительный период. К началу чемпионата физически мы бывали готовы лучше других, и первые несколько туров, как правило, возглавляли турнирную таблицу. Но потом, когда остальные команды набирали силенок, мы (вот тут-то и сказывались тренировки без мяча!) откатывались назад. А три летних месяца, когда мы никого не могли обыграть, у нас были мертвым сезоном. Как мог, я старался выполнять указания тренера. Думаю, не только я, но и игроки вроде Сахарова и Суслопарова тоже предпочитали комбинационный футбол. Как раз в то время Константин Иванович Бесков позвал меня в «Спартак», но я не решился перейти. Почему? Во-первых, не мог оторваться от коллектива, который тогда у нас сложился, – Пригода, Полукаров, Круглов… Можно перечислить всех: ни одного человека не было, что называется, без души. Иванов? Да, у меня, конечно, есть на него обиды. Но он много раз помогал мне, и я ему за это благодарен по сей день.

К 1985 году я четко почувствовал, что Иванов начинает терять ко мне интерес. К тому времени я хорошо изучил его и знал, что если он меняет футболиста через 10 минут после начала матча, значит, человек как игрок ему больше неинтересен. Как раз тогда мне позвонил Виктор Семенович Марьенко из «Факела» и позвал к себе. Я согласился сразу. Подошел к Иванову: «Валентин Козьмич, так и так, ухожу в «Факел». А он мне в ответ: «Ты чего? Я тебя не гоню. Хочешь – докажи в дубле». – «Ну, какой дубль, Валентин Козьмич? Что мне доказывать? Я ведь у вас уже 11 лет играю». В общем, он понял, и я уехал в Воронеж, хотя покидал команду с тяжелым сердцем – она стала мне родным домом.

Самое памятное, самое дорогое

Для меня самым памятным остался 1979 год. Во-первых, Бесков пригласил меня в сборную Москвы для участия в VII летней Спартакиаде народов СССР. Мы выиграли первое место, за что я получил звание мастера спорта международного класса. Правда, провел всего один матч (против сборной Литвы) и забил один мяч. Но я окунулся в бесковскую атмосферу футбола. И с первых тренировок – когда увидел, что творят с мячом Юрий Гаврилов, Федор Черенков и другие, – естественно, пришел в восторг. Ведь и я это любил, к этому стремился, поэтому сразу влился в коллектив, почувствовал, что все это – мое. Подружился со многими игроками. Костяк сборной составляли динамовцы и спартаковцы (из остальных московских команд было лишь по одному человеку). Впоследствии я долго скучал по атмосфере, которая царила в той сборной.

Другое яркое воспоминание о том годе – пять мячей в одном матче, забитых мною в ворота ташкентского «Пахтакора». К окончанию чемпионата «Торпедо» попало в пиковую ситуацию: место в высшей лиге сохранялось только в случае побед в двух домашних матчах – с «Пахтакором» и ростовским СКА. Не скрою, у нас были мыслишки попросить игроков «Пахтакора» помочь, но нам дали понять, что разговор этот бесполезен. Поэтому мы, собравшись на базе, спросили прежде всего самих себя: чего же мы стоим на самом деле, если не сможем честно обыграть далеко не самых сильных соперников? И все сразу встало на свои места. Мы вышли на поле такими заряженными на победу, какими не были, наверное, ни в одном матче того первенства.

Было ли предчувствие, что игра станет для меня какой-то особенной? Честно говоря, не было. Просто все удачно сложилось. Например, в первом тайме судья назначил пенальти в ворота «Пахтакора». Обычно у нас били Юрин или Сахаров, но последний вдруг сказал мне: «Коль, иди и пробей». Я подошел и забил. Потом второй, третий – после совершенно немыслимых рикошетов. Потом еще один пенальти реализовал. В общем, когда забил пятый мяч, оставалось играть, наверное, минут 30. Сахаров схватился за голову и закричал мне: «Колька, ты же пять мячей забил, понимаешь?!» А мне в тот момент даже как-то неловко стало перед ребятами, и в оставшееся время я не реализовал еще три-четыре верных момента – неловкость из головы не выходила. Меня, кстати, за мои «неловко» и «стыдно» ребята частенько подкалывали. После матча в раздевалку зашел и поздравил меня Валентин Козьмич, не работавший в тот год с командой. Так, пожалуй, праздник и закончился. Сейчас об этом, наверное, вспоминают только дотошные статистики. Мы выиграли и последнюю встречу у ростовского СКА. Выручил нас тогда Сахаров, забивший во втором тайме победный мяч. А я тогда на 2-й минуте не забил пенальти и мог здорово подвести команду. В общем, мы заняли спасительное 16-е место…

Заканчивать я собирался не единожды

В Воронеже дела у меня не заладились ни в игре, ни в вещах, совершенно от нее далеких. Дело в том, что в качестве гонорара за выступления в команде мне дали машину. Оказалось, вне очереди. Причем получил я ее, сам того не ведая, вместо Сергея Савченкова, работавшего тогда одним из помощников Марьенко. Когда я об этом узнал, мне стало очень неудобно перед Сергеем, хотя он и не высказывал претензий. Я попал, что называется, в пикантную ситуацию и, отыграв в команде лишь год, решил заканчивать с футболом: как-никак 32 года стукнуло. Стал подыскивать себе работу, но вдруг раздался звонок из Кишинева. Звонил Владимир Александрович Емец, приведший в свое время «Днепр» к победе в чемпионате СССР, с предложением приехать и поиграть у него в «Нистру». Он звал меня именно играть в футбол, говорил о больших целях и задачах. Я собрался и поехал в Молдавию. Оказалось, на семь лет. И сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что годы, проведенные там, были едва ли не лучшими в моей футбольной биографии. Правда, и они были омрачены трагическими обстоятельствами.

Шел 1987 год. Владимир Александрович поставил перед нами задачу – выйти в первую лигу. Собственно, он был таким человеком, для которого в футболе существовала только верхняя строчка турнирной таблицы. Пребывание на любой другой он считал неудачей. Мы в своей зоне второй лиги заняли первое место и вышли в финальную пульку, где нашими соперниками за единственную путевку наверх были краснодарская «Кубань» и «Нефтяник» из Ферганы. Для того чтобы решить задачу, в последней игре нам надо было обыграть «Кубань» со счетом 3:0. Увы, мы победили лишь 2:0. Я зашел в раздевалку, сел рядом с Емецом и увидел, что с ним начинает твориться что-то неладное. Он задыхался. Я спросил, что случилось, а он вместо ответа упал с кресла. Я тут же подхватил его, пытаясь удержать – в нем как-никак килограммов 120, наверное, было. Тут подоспели ребята, вызвали «Скорую». Врач сделал укол прямо в сердце. Не помогло. Он умер на моих руках.

Для нас это было огромным горем. Он за год сделал для футболистов столько хорошего и доброго, сколько иной не сделает за десятилетия. Диктор объявил по стадиону: «Только что в раздевалке не стало Владимира Александровича Емеца». Не поверите, все 20 тысяч человек двинулись с трибун к раздевалке. Неожиданно среди ясного, солнечного дня пошел проливной дождь, и люди, пришедшие без зонтов и плащей, стояли под ним и плакали…

Я не встречал среди тренеров более душевного человека. Он умел так общаться с людьми, что даже его подшучивания над кем-то воспринимались без обиды, и, наверное, никто и никогда не держал на него зла. Часто говорят, что такой-то человек не может жить без футбола. И Емец не мог. И не стал. Вернее, жил футболом и умер на футболе.

На смену Владимиру Александровичу пришел Ахмед Алескеров. Ой, с какими разными людьми мне довелось поработать! Алескеров по своему отношению к игре был полной противоположностью Емеца. Очень хитрый человек, в футболе больше искал обходные пути, стараясь решить игровые проблемы за пределами поля. И ведь решил – при нем мы вышли в первую лигу. Но в 1989 году в Молдавии началось давление на русских: зачем, мол, привезли варягов? Причем это исходило от людей сверху. Простые же писали письма с протестами против таких гонений и оказывали нам поддержку, причем не только моральную – после игр к раздевалкам несли корзины с фруктами, вино, сладости.

Пришлось уехать. Правда, недалеко – в Тирасполь. Там я играл за «Тилигул». В 1991 году мы вышли в высшую лигу, но поиграть в ней нам не удалось – СССР распался. Так что вместо союзной высшей лиги я играл в чемпионате Молдавии. Что еще осталось в памяти? Пришлось на себе испытать, что такое война. Поехали мы на очередной календарный матч в Бендеры. Игра была назначена на 14 часов. Только переехали мостик через речку, как Бендеры начали бомбить. До сих пор не могу понять: кто, из-за чего, за что и почему? Пережил немало, и, честно признаюсь, страшно было. Не потому, что шальные пули иной раз залетали в гостиницу, где мы остановились, а потому, что нельзя было выехать в Россию ни через Одессу, ни через Кишинев – все было перекрыто. Началась война. Страшно было не за себя, а за жену Татьяну, сына Сашку и дочь Лену. В конце концов, я оттуда выбрался и думал, что больше не вернусь. Опять решил заканчивать, ведь мне было уже 37 лет. Но позвонил Владимир Юрин и пригласил к себе – в димитровградскую «Ладу». И я поехал. Через год мне из Кишинева позвонил Валерий Григорьевич Ротарь, мой давний друг, человек авторитетный, для которого понятия «честь», «справедливость» и «порядочность» – не пустые слова. Сказал, что создал команду «Конструкторул», просил приехать. Конечно, я поехал, но играл мало – был скорее играющим тренером.

Я играл до 39 лет. Мог бы, наверное, и сейчас «пылить» где-нибудь во второй или третьей лиге, но меня увлекла работа с детьми в торпедовской школе. Ее директор Николай Кузьмин предложил попробовать, и я увлекся. Теперь часто вспоминаю себя прежним мальчишкой Филиппком, пришедшим «записываться в футбол». Вспоминаю свои тогдашние чувства и стараюсь, чтобы мои нынешние мальчишки не испытывали таких огорчений и разочарований, которые довелось пережить мне.

Николай Васильев, забивший 5 мячей в одном матче в ворота ташкентского «Пахтакора»