Плюнув на это бесперспективное занятие, я оставил только стакан и бутылку, а остальное сгрёб назад в пакет и закинул в шкаф. Пусть там полежат до совсем плохих времён.
С грохотом упала кормушка, и в проёме появилось лицо вертухайши:
– Собирайтесь, вам надо спуститься на приём к доктору.
– На приём? Но мне говорили… Иду, – я оборвал себя и быстро залез босыми ногами в кроссовки, – А можно воды сначала набрать?
– Только быстро, – она открыла дверь.
Я схватил бутылку и торопливо вышел. Она подвела меня к раковине с краном, которая торчала прямо из стены на другой стороне коридора и предупредила:
– Здесь очень горячая вода.
– Это хорошо. Надеюсь, что бутылка не расплавится.
– Не волнуйтесь, проверено.
Я отвернул кран, но сначала потекла холодная вода, а только потом почти кипяток. Я набрал полную бутылку, завинтил пробку и задал давно мучавший меня вопрос:
– А почему водопровод проведён только по этой стороне коридора?
– А на вашей стороне стены слишком толстые.
– Так пустили бы трубы прямо по стенам. Тут не до красоты.
– Это запрещено.
– Понятно, – хотя лично мне это совершенно непонятно. И никаких препятствий к этому я не вижу. Да и стены совершенно одинаковой толщины. Но пока нет никакого смысла умничать. Значит, будем регулярно бегать сюда за водой. Надо бы вообще необгаженное ведро втихаря приватизировать, если смекалки хватит.
От вертухайши я получил команду самому пройти на первый этаж и там ждать дальнейших распоряжений. Я истово закивал и стал осторожно спускаться по лестнице. Заодно хоть посмотрю, как живут стукачи со своими возлюбленными стукачками.
Первый этаж разительно отличался от второго и третьего. Здесь вертухайская будка была установлена вплотную к стене. Почти половину коридора отгородили временной перегородкой до самого потолка. Только четыре камеры на той же стороне, что и моя. Странно, что стукачей разместили без всяких удобств. А где же программа неимоверных поблажек и весомых поощрений? Неужели тут все такие из себя идейные сучата, или всё же встреченный мною Бомж что-то напутал?
Вертухай побарабанил пальцем по стеклу будки, привлекая моё внимание, а потом указал на скамейку. Я кивнул, медленно подошёл к скамье и присел, продолжая озираться.
Здесь уже заметно, что тюрьма сделана в виде креста, хоть боковые проходы перекрыты. Напротив лестницы стоят старинные часы. Как напоминание о величии былых эпох. По стенам развешаны доски объявлений. Рядом со скамейкой к стене придвинут стол, заваленный какими-то рекламами, брошюрами и папками. Если не замечать четырёх дверей с глазками и запорами, а также нелепого вертухайского гнезда, то этот коридор больше подошёл бы к вполне благополучной сельской больнице с вековым стажем.
Я посмотрел на загоревшийся и ритмично мигающий зелёный огонек около соседней двери. Повернулся к вертухаю. Тот утвердительно закивал головой. Я встал и осторожно приоткрыл дверь.
Пожилая женщина в белом халате приветливо помахала рукой, а потом указала на стул.
– Какие у вас проблемы?
– Мне надо починить челюсти.
– Доктор будет только 5 января.
– Да, мне говорили. Но я думал…
– Ещё проблемы есть?
– Спина. Болит и никак не проходит.
– Я запишу вас на рентген. Сожалею, но надо долго ждать… до шести месяцев, пока будет заказано время и решён вопрос с вашей транспортировкой.
– А что мне делать?
– Я выпишу анальгетики.
– Мне уже выписали обезболивающие, даже два рецепта, но они помогают только на очень короткое время. Приходится постоянно просить дополнительные таблетки у охраны.
– Я выпишу более сильные анальгетики. Если и они перестанут помогать, то снова запишитесь на приём. Будем думать, что можно дополнительно сделать. Что-нибудь ещё?
– Может, вы меня осмотрите?
– Я медсестра. Но я оставлю запись в компьютере доктора. Когда он появится и у него будет время, то вам сразу сообщат. Так что-нибудь ещё?
– Надеюсь, что этого пока хватит, – несколько обескуражено ответил я, хотя более правильным было бы сказать «меня быстрее Кондратий хватит».
– До свидания.
Я вежливо кивнул и поплёлся назад в свою камеру. Ну что ж, весьма быстренько отврачевался, или отмедсестрился по тюремной обязаловке. Раньше я резонно считал, что медики, которые утверждают, что у пациента всё в полном порядке, работают только при российских военкоматах. Оказывается, имеется и зарубежный аналог.
Теперь пора что-нибудь залить в желудок и приступить к обещанному объявомарательству или указявотворчеству.
Не успел я с помощью воды и туалетной бумаги слегка отчистить стол, как грохнула кормушка.
– Ну, ни минуты покоя, – проворчал я, подходя к двери.
– Venäläinen? (Русский?) – спросил грубый голос.
– Russian без башен, – ответил я басом, наклоняясь и заглядывая в кормушку. Но открылся только вид на шмат выползшего из-под майки толстого волосатого брюха, щедро обсыпанного цветными татуировками.
– А почему по-английски?
Вопрос поставил меня в тупик. Я кхекнул и от неожиданности выдал уже только по-русски первое, что пришло на ум:
– Мы красные кавалеристы… в темнице сырой.
За дверью что-то одобрительно промычали, и на кормушку шлёпнулась металлическая миска с гороховым супом. Я мигом схватил такое сокровище и отнёс на стол. Вернулся к кормушке и забрал полулитровую железную кружку с молоком, накрытую кусками хлеба.
– Э-э-э, – озадаченно спросил я, – А где ложка?
За дверью возник оживлённый разговор. Потом появилось лицо вертухайши:
– Вы в столе смотрели? Там есть такие выдвижные ящики.
– Нет там ничего. Я только что закончил убирать камеру.
Вертухайша дала кому-то команду и снова наклонилась к окошку:
– Сейчас вам всё принесут, – кормушка захлопнулась.
– А телевизор? – запоздало спохватился я и, от досады за свою забывчивость, сильно топнул ногой. Спина тут же нанесла ответный удар, показав кто в теле хозяин.
За дверью раздался топот, скрип ключа и грохот падающей кормушки. В открывшееся окошко мне просунули пластиковый кувшин, потом крышку от него, а затем появился кулак с зажатым в нём ножом, вилкой и ложкой.
– Kiitos, – поблагодарил я неизвестного гонца. Судя по нацистской татуировке на тыльной стороне ладони, с ним явно бессмысленно обсуждать проблему телевизора. Значит, отложим на завтра.
Я внимательно осмотрел сначала ложку на предмет непредвиденных отверстий, потом покрутил нож. Убедившись в отсутствии подлянки, с жадностью проглотил суп и понял, что жизнь не так уж и плоха. Точнее, жить иногда можно вполне сносно. Посмотрел на интерком и широко улыбнулся. За отсутствием телевизионной картинки мы же имеем возможность услышать живой звук!
Я пощёлкал кнопкой переключения станций и почти сразу попал на новый, набирающий силу, хит Katy Perry «Hot N' Cold»:
You're wrong when it's right
It's black and it's white8
Прямо в точку! В этот момент опять грохнула кормушка. Я отдал грязную посуду. И после этого от незнакомого вертухая получил только что прописанные таблетки вместе с милостивым разрешением набрать кипятку в полученный кувшин.
– Катька-с-Перцем, тут ты права. Чёрная полоса всегда имеет вкрапления белой, – изрёк я и порадовал себя почти горячим чаем. Потом блаженно растянулся на кровати и стал обдумывать текст объявления. Буквально через несколько минут вскочил и, высунув язык от усердия, печатными буквами вывел:
КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО
СТИРАТЬ ГРЯЗНОЕ БЕЛЬЕ В ДУШЕ
Вода под высоким напряжением.
Во время стирки может больно ударить током.
Я с удовольствием осмотрел дело рук своих и понял, что сегодняшний день прожит не зря.
– Вот так и пробивают себе дорогу ростки талантов через тюремные препоны, – скромно сообщил я двери, – И никто не оценит, сколько несведущих душ я этой благой вестью спасу от наказания, а возможно и от более страшной беды. Но некому пожать мою мужественную руку и похлопать по крепкому плечу. Сатрапы, где ликующий народ? Гоните их в студию!
Ближе к вечеру в меня стал вгрызаться червь активности.
– Здесь даже вертухайши без опаски по коридору кормой нагло крутят, – настойчиво убеждал я сам себя, – А ты лежишь тут как пень всклокоченный. Одичал совсем в залапёрных казематах. Вот только и сподобился, что парашу помыть. Завтра будет стыдно с такой рожей перед народом показаться.
Я ещё внутренне немного поломался из-за врождённой вредности, но всё-таки кряхтя, спихнул себя с кровати. Халявные ножницы есть, но завтра их точно отберут. Одноразовые бритвы мне сердобольно за мои же деньги подсунули, но в камере нет зеркала. Я взял ложку, повертел, рассматривая своё отражение. Отвратительное зрелище. И не только от искажений выпуклой или вогнутой стороны, а вообще и в целом. Отражение от разных сторон показывало вылитого заволосевшего Шрека то до, то после диеты.
Нет, для столь ответственной операции нужна более ровная поверхность. Взял столовый нож Hackman из нержавейки. Подышал на лезвие и до блеска отполировал его туалетной бумагой. Стало видно вполне отчётливо, но только очень маленькими кусочками. Значит можно приступать к складыванию щетино-бритой мозаики. Причёску осилит стригущий.
Я коротко подстриг бородку, а потом бритвой постарался придать ей форму. Отвыкшая от бритья кожа покраснела неровными пятнами. Жалко, что лосьон отобрали. Но тут уж ничего не поделаешь. А так, в целом, вроде даже и ничего. Я долго крутил нож перед лицом, но в итоге остался доволен. Стал значительно симпатичнее и представительнее. Кожа только подкачала. Прямо как краснокожий индеец, заиндевевший на морозе. Надеюсь, что завтра прыщами не изойду на радость заскучавшей инфекции.
Вечер доставил массу позитива. Вначале был сытный ужин из белой булки с местным кефиром и мягкой «докторской» колбасы. Завершился он слегка перезревшим бананом. Видно сезон заканчивается.
Ещё через час целая бригада вертухаев открыла двери всех камер и стала по очереди раздавать прописанные таблетки. Я встал на пороге и оглядел выходящий на лечебную процедуру народ. Первое впечатление весьма позитивное. Явных отморозков среди них навскидку не видно. Атмосфера достаточно дружелюбная. Все друг друга этак степенно пропускают. На меня хоть и косятся, но без явного интереса, что чрезвычайно радует. Большинство заметно старше среднего возраста.
Увидев меня, вперёд выступила вертухайша и довольно громко спросила:
– Вам в туалет не надо?
Я стыдливо кивнул. До сих пор не могу привыкнуть к местной бесцеремонности в этих вопросах. В голове замелькали картинки из американских боевиков. А может это традиционная прописка новенького? Ну, там… приветственно отмудохают, или ещё чего похуже глубоко загонят. Но вертухаев вокруг целая куча. Можно рискнуть. Пусть лучше лопнет моя совесть, чем растянутая толстая кишка. Очень надеюсь, что потом не придётся болезненно АНАЛизировать произошедшее. Да и под рукой ничего тяжёлого не припас.
Вертухайша показала на две узеньких двери на другой стороне и немного под углом от моей камеры, а потом доверительно сообщила:
– Туалеты там. Но не более пяти минут. Постарайтесь успеть. Потом все двери камер будут закрыты. До утра.
– Спасибо, – выдавил я, слегка подрагивая от нетерпения.
Значит, это туалеты. Я сначала принял их за дверцы встроенных в стену шкафов. На них вообще ничего не написано. Я аккуратно открыл дверь. Очевидно, что из одной камеры в своё время были сделаны два одноместных туалета. Они явно уже камеры – видно там трубы провели и заделали. Чистенький унитаз и раковина. Простенько, зато решена моя большая проблема, которая так настойчиво мучила меня весь день, что даже сподвигла на неприятное мытьё параши.
Я рекордно уложился в отведённые пять минут и вылетел под грохот первых закрывающихся дверей. И застал момент, когда вертухайша, давясь от смеха, что-то рассказывала своим коллегам, тыча пальцем в сторону душевой.
– Imur-r-r-roida, – негромко ругнулся я, – Герой дня. Вне всякой конкуренции. Ещё долго эта помывка мне будет аукаться.
– А разве вам на вечер не нужна горячая вода? – преувеличенно заботливо спросила вертухайша.
– А можно?
– Только очень быстро.
Я залил графин кипятком и осторожно понёс в камеру, когда меня нагнал вертухай и сунул мне в руку узенькую полоску бумаги.
– Это что?
Вертухай страдальчески сморщился и подозвал вертухайшу.
– Это подтверждение поступления денег на ваш тюремный счёт.
– От кого?
– Видно у вас с собой были наличные средства. Они теперь переведены на ваш личный счёт. Обязательно запомните указанный здесь номер. Вот он… 7109/2008.
– Конечно, оставались наличные. А что это за номер?
– Это ваш порядковый номер заключённого и год ареста.
– Понятно. И что я с этими деньгами буду делать?
– Завтра будет работать тюремный магазин, и там вы сможете сделать покупки. В месяц можете тратить не более чем 120 евро. Но через неделю Рождество и на декабрь размер расходов увеличен до 240 евро. Большой праздник, – она снова вытянула у меня из пальцев листок и посмотрела, – Но у вас всего 146 евро. Список товаров и цены должны висеть у вас в камере на доске.
Я отнёс и поставил кувшин на стол. Повздыхал, но собрал и вернул назад весь полученный набор юного агитатора. Больше всего жалко было отдавать ножницы. Вертухайша повертела информационный листок в руках, довольно кивнула и захлопнула дверь.
Ну, что ж, первый день подходит к своему завершению. Я, пока вода ещё не остыла, соорудил себе крепкий сладкий чай. Потом, прихлёбывая мелкими глотками, стал изучать висящую над столом информационную доску с дерюжным покрытием. На ней зубной пастой в несколько слоёв были наклеены надёрганные из разных журналов голые девицы.
– Служил Гаврила шлюхочистом, Гаврила доску очищал, – нараспев произнёс я, и дёрнул за угол самую большую картинку.
Дело пошло туго. Зубной пасты тут явно не пожалели. К тому же она закаменела и держала бумагу намертво. Картинка отрывалась неровными полосками, оставляя мелкие кусочки на бугорках пасты. Я сделал паузу, допил чай и приступил к более планомерному уничтожению. Через десять минут я понял, что этим тотальным наступлением я и к утру до ценника не доберусь. Явно другой подход нужен.
Некоторое время я смотрел на доску с надеждой понять, есть ли вообще под этими жертвами фотошопа злополучный ценник или его давно выкинули, освобождая место под очередной вздутый силикон или интимные впуклости от липоксации.
– Столько бабьей плоти собрали, что мне все мозги запудрили, – наконец вынес я окончательный вердикт, – Тут с ножом в атаку идти надо. До самого победного конца. Или конца очистителя.
Взгляд упал на кувшин с водой. Вот оно, моё спасение! Я победно продекламировал детскую памятку:
Девкам надо подмываться
По утрам и вечерам,
А с нечистым дуплочистом
Стыд и срам! Стыд и срам!
Я намочил туалетную бумагу и приступил к размягчению зубной пасты. Процесс пошёл удивительно легко. Мусорный пакет в ведре стал быстро наполняться мокрой использованной бумагой с пятнами расползающейся пасты, а поле боя стремительно терять своих раскоряченных бойчих. Точнее girl-чих и bum-бардирш9.
После третьего слоя показался мокрый распорядок дня. Вещь очень важная, но сейчас более интересен ассортимент местной тюремной лавки. Не думаю, что она каждый день работает и при посещении мне дадут много времени на раздумья и выбор.
Нужный листок, по изрядно задолбавшему закону подлости, оказался самым нижним и последним. Да и датирован он был прошлым годом. Интересно, а новые товары успели завезти с того времени? Или тут имеются собственные неиссякаемые запасы?
Я отложил в сторону два столь важных для меня листка. Для себя решил не делать себе поблажек и принципиально дочистить до конца всю доску. Информация подождёт, а вот на эту доску у меня силы воли больше не хватит. Или рука не поднимется, или вообще будет не туда тянуться. Зло надо искоренять сразу под самый корень, чтобы мозг не искушать, и за глаз не цеплять.
Последующий внимательный анализ предлагаемых товаров выявил две совершенно отвратительные вещи. Во-первых, денег у меня на счету катастрофически мало даже на покрытие самых минимальных потребностей. Во-вторых, если покупать сигареты, то ни на что другое уже вообще нельзя рассчитывать. Нужен разумный компромисс. В-третьих, с такими месячными лимитами далеко не разбежишься. В месяце обычно 4 недели, значит, на неделю здесь установлен средний размер покупок в 30 евро, или 4 евро в день. Как раз стоимость одной пачки самых дешёвых сигарет. Не густо.
Найденное решение как consensus10 всех моих вечно пререкающихся между собой внутренних «Я», вызвал у меня небольшой приступ депрессии. Сигареты покупать здесь точно нельзя – надо переходить на табак, хотя до этого я ни разу в жизни самокруток не крутил. Но тут никуда не деться – это выходит намного дешевле.
Например, 8 пачек самых дешёвых ментоловых сигарет L&M стоит 32.00 евро, а полный набор для такого же количества самокруток всего 16.04 евро, то есть имеем двойную экономию. Аппарат для закрутки и зажигалку в расчёт не берём. Это предметы длительного пользования. Окончательный список на первую неделю выглядел удручающе жалким:
Телефонная карточка 1 10.00
Кофеварка 1 29.90
Термос 1 12.90
Кофе Nescafe Kulta 1 4.00
Чай 1 2.75
Сахар 1 1.25
Шампунь Fructis 1 3.30
Табак Bonus menthol (30 гр.) 4 10.00
Бумага для самокруток Smart (50 шт.) 4 5.20
Фильтры Ventti (100 шт.) 2 0.84
Закрутка Rizla 1 1.50
Зажигалка Colt 1 1.20
_______________________________________________________
ИТОГО – 82.84
На счету 146.00
Ожидаемый остаток, если ценник не врёт 63.16
Если даже денег мне в ближайшие дни не поступит, то следующую неделю я более-менее переживу, а потом хандра наступит до самого суда. У меня ещё остался блок и несколько пачек сигарет, но лучше их пока приберечь, чем потом страдать. И надо срочно решить вопрос пополнения счёта.
Я ещё немного послонялся по камере, полюбовался на пустую доску и осторожно завалился спать.
Первое утро началось с короткого грохота засовов и громких голосов. Я быстро оделся, но ждать открытия двери пришлось довольно долго. Потом выяснилось, что первый подъём только для шнырей. Это в отсталой России шнырь считается козлом уже по самой своей должности, а здесь это авторитет на твёрдом государственном окладе. Новая разновидность тюремной аристократии. Что-то вроде специально выведенной и откормленной породы «шнырь, бдительно за всем смотрящий».
Через полчаса открылись двери для остальных и публика, обделённая важнейшими благами цивилизации, гурьбой поволокла свои параши на опорожнение. Я скромно пристроился в конец удивительно быстро выстроившейся очереди, внимательно наблюдая за последовательностью предстоявшего процесса.
В принципе всё очень просто. Задержал дыхание, снял кольцо с крышкой, аккуратно вылил, моментально обмыл струёй воды, обсыпал внутренние стенки хлоркой, закрыл крышку, выдохнул и побыстрее отваливай, уступая место следующему нетерпеливому.
Готовую к новому использованию парашу надо срочно вернуть назад в камеру и тут же занять очередь в туалет, а потом ждать освободившейся раковины в душе.
И везде я оказывался самым последним. Непорядок. Все бессортирные камеры, в основном, на двух человек. Каждая такая пара действует по своему собственному чётко разработанному плану. Кто сегодня дерьмо выносит, а кто в сортире лениво расслабляется. Просто наглый преступный сговор, направленный против одинокого иностранного гостя.
Но они ещё не знают, что у нас за спиной школа выживания при развитом социализме, обострённый нюх на халяву, и отточенные навыки разных мелких бытовых хитростей. Ну, сами знаете, их набралось просто неимоверное количество, пока мы, вслед за нашими наивными предками, некоторое время штурмовали страшно ухабистую дорогу в светлое завтра.
Лично мне до сих пор симпатичен очень старый, но до сих пор чрезвычайно полезный в хозяйстве совет про киянку11. Вот это я понимаю, реальный инновационный прорыв. Real Russian innovation (подлинное российское новшество). Наш маленький, но гордый ответ всему остальному сообществу непомерного потребления.
Старик Отто фон Бисмарк не зря говорил: «Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью» и «Россия опасна мизерностью своих потребностей». Такой вот завершающий штрих к «страшен рашен ошарашен».
В тюремную лавку я смог попасть только после обеда. Меня включили в группку, состоящую ещё из трёх радостно гомонящих заключённых из местных корешей. Вертухай дважды недоверчиво нас пересчитал и только потом по рации проинформировал все этажи о самостоятельном выходе группы на опустошение магазина. Тут уж я сознательно решил не протискиваться вперёд, а степенно присмотреться к поведению и прицениться, если получится, к заказам более опытных сидельцев. Что-то меня терзают смутные подозрения по поводу доступной мне ценовой информации почти годовой давности.
Мы спустились на первый этаж. Дверь в лавку находилась точно напротив вертухайской будки. Вертухай с трудом оторвался от телевизора, внятно пересчитал нас, кратко доложил по рации и опять уткнулся в экран. Из-за стекла приглушённо долетали нарастающие женские стоны.
«Он свой оргазм зацепит на работе», – меланхолично подумал я, косясь на это наглядное подтверждение моих подозрений, что местные вертухаи не просто зажрались, а уже открыто воспринимают тюрьму как свою личную зону отдыха и дармовую спортплощадку. Интересно, а они уже доросли до камерных борделей для руководства и безобидных скользящих перепихонов, как самого надёжного способа снятия накатившего стресса? Или только конфискованную наркоту вдумчиво в подвале тестируют под халявную жрачку?
Перед дверью в тюремный магазинчик стояла длинная скамья, на которой мы все чинно расселись. Тот, чья очередь подходила, вставал и становился перед дверью. Тут финны просто молодцы. Молчаливую покорность и любовь к порядку они впитали с молоком матери12.
Первые двое унесли свои покупки в семи непрозрачных пакетах. Но подозрительно раздутых. Явно это Рождество им впрок не пойдёт. Я пристроился у косяка двери и стал использовать свой последний шанс для расширения кругозора.
Последний финн достал мелко исписанный листок и стал диктовать. Моё начальное удивление сменилось лёгким шоком. Всему, наверное, можно найти внятное объяснение. Но как этот худощавый парень за неделю сможет такое и в таком количестве сожрать при обязательном трёхразовом питании? Ну, посудите сами. Уже само начало было весьма впечатляюще:
– 3 упаковки яиц по 10 штук,
– две пачки маргарина,
– бутылка подсолнечного масла,
– 12 банок тунца в собственном соку,
– две килограммовые пачки какао,
– два килограмма сахара,
– две коробки по 24 упаковки творожной массы,
– 12 банок консервированных фруктов,
– две сетки апельсинов по полтора кило,
– сетка яблок,
– сетка помидор,
– четыре свежезамороженных курицы,
– солидная горка упаковок пиццы.
После этого он сделал короткую паузу на распихивание покупок по пакетам, и опять зачастил:
– большие плитки шоколада – 12 штук,
– шоколадные батончики – 24 штуки,
– конфеты в расфасовках – много и разных,
– кукурузные хлопья – 4 коробки,
– китайская лапша – 8 пачек.
Я прикрыл глаза и отключился. Тут что-то не так. Либо не в этого проглота корм, либо у него осталась только одна прямая кишка, либо он собирается на праздники пригласить и потчевать большую компанию. Ну, а где всё это хранить? Не за окном же? Через решётку не пролезет.
Однако он продолжал в том же духе и набил ещё три мешка, а потом задумался. Вздохнул, выбрал несколько праздничных открыток, столько же марок. Особо придирчиво изучал одноразовые авторучки, но не купил, сокрушённо покачал головой, и на этом окончательно угомонился. Расписался в поданном чеке и кивнул мне.
Я подождал, пока он за два захода вынесет свои пакеты, и довольно робко переступил порог. Весёлая пожилая дама слегка удивлённо посмотрела на меня и вдруг выдала по-английски:
– Это вы тот самый русский mafioso?
– Я? Почему mafioso? Откуда такая информация?
Она только улыбнулась и пожала полными плечами. Вот так всегда. Добрая весть лежит, а дурная сразу блажит.
– Ваш номер?
– 7109/2008.
Она набрала номер на своём кассовом аппарате и ахнула:
– Господи, да какая же у вас фамилия длинная. Не прочитать.
– И не надо. Можете называть меня просто по номеру или по имени.
– Да и имя у вас тут неправильное указано. Должно быть Dimitri, а здесь только Dmitri.
– Как есть. У меня раньше в паспорте именно так было записано.
– Не повезло.
– Это почему? – опешил я.
– Имя должно быть правильным. Тогда вам счастье будет.
– А правильное имя вообще Demeter или Ceres13 и они женские, – отрезал я. Разговор меня стал тихо раздражать. Тоже мне, и здесь очередная прорицательница нашлась. Дались им всем моя фамилия и имя.
Ну, кто виноват, что Деметра – богиня плодородия и покровительница земледелия, а Дмитрий азъ есмь её плод земной14? Что мне теперь портки на юбку поменять и напрочь отстричь свой неправильный плод из-за фантазий малограмотных античных борзописцев и очередной последовательницы из земли Чудь? Я ещё не настолько офинарел чтобы стать семицветным безмудиком.
Пусть радуются, что до моего отчества не добрались. А то Бог не фраер, он всех накажет. Когда-нибудь он точно подсунет здешним финнам на скамью подсудимых российскую деловую парочку из выживших стойких коммунистов. Каких-нибудь Даздраперму Кукуцапольевну Ватерпежекосму и Перкосрака Нисерхавича Комнавож—Дрепанальда. Тут не только финский, но и русский язык большую слабину даст15.
Я положил на стойку свой листок и стал разглядывать товары, разложенные по деревянным полкам. Явно осталось только проверенное временем. Широкий выбор сигарет, табака и разных сортов чая. Конфеты, шоколад и разные наборы сладостей. Изобилие кукурузных хлопьев и их синтетических извращений. Китайская лапша с разными добавками. Рыбные и мясные консервы. За стеллажами стоит промышленный холодильник и морозилка, в которой пяток родственников Ленина легко поместится и на сожительниц останется. Здесь можно и начало третьей мировой перезимовать в уюте.
– Что берём? – прервала меня ларёчница.
– По списку, – я пододвинул ей листок, – А я пока вокруг посмотрю, может что забыл.
– Кофеварку оплатите сейчас, но она у вас будет только через неделю.
– А может у вас чайник сейчас есть?
– Кофеварка и есть чайник.
– Резонно, но мне хотелось бы воду кипятить уже сегодня.
– Неделю будете пить горячую из-под крана. Вот термос я вам сейчас принесу, – она вышла за стеллажи и вернулась с маленьким термосом.
– А побольше нет?
– Это самый большой.
– Да здесь и литра нет!
– Ровно треть. На ночь хватит, – безапелляционно заявила она, – Если не подходит, не берите. Других всё равно не будет.
– Беру. А где моя телефонная карточка?
– Передам охраннику. Он отнесёт её на ваш этаж.
– Ясно. Нет мне никакого доверия. Можно хоть получить табак и продукты из моего списка?
– Сейчас. А что это у вас тут за цифры такие странные указаны?
– Это цены и сколько всего получается. Итог моих покупок. Сам считал.
– Где вы их взяли?
– Цены? В камере ценник висит.
– Давно?
– Не знаю. Вчера нашёл.
– Вот вам новый, – она протянула мне скреплённые листки бумаги, – Я таких цен вообще не помню. Вы должны знать, что у нас ежегодная инфляция 3% и регулярная смена ассортимента и производителей.
– Но хоть на табак мне денег хватит?
– Сейчас посчитаем, – она, заглядывая в листок, сноровисто стала доставать с полок упаковки и кидать передо мной, успевая пробивать суммы на кассе.
На электронном дисплее были видна только промежуточная цифирь. Но что-то она вообще никак не стыковалась с моими вчерашними расчётами. Видно инфляция росла быстрее декларируемых показателей, что творчески скрыли заменой производителей. Это вам не сельповская усушка с утруской. Здесь грамотный научный подход с передовыми достижениями глобализма и любовью к неизвестным торговым маркам.
– Всё, – последней она бросила на прилавок зажигалку, – Или что-нибудь ещё надо?
– Авторучка, нож, ножницы, алмазный напильник, пинцет, – скороговоркой произнёс я, стараясь незамысловатой шуткой разрядить возникшее у неё отчуждение.
– Авторучка. Какой цвет?
– Все возможные.
– Хорошо. Ножи только прозрачные, одноразовые в наборе по 50 штук. Берёте?
– Нет. Куда мне их столько. Нужен только один хороший нож. Острый. Из нержавеющей стали.
– Такой можете спросить на кухне. Пусть повеселятся. Давайте дальше. Ножницы есть, но только маленькие.
– Обязательно возьму, – а я и не знал, что они тут разрешены.
Она бросила мне упаковку с ножницами для детского творчества. Чуть побольше маникюрных, но с плавно закруглёнными краями. Такими и сам не порежешься и потенциального соседа не запугаешь.
– Adamantine file… may be… nail file? — задумчиво произнесла она, – Но ведь пилочки для ногтей вам должны были выдать?
– Выдали, но какие-то китайские бумажные и одноразовые, – мой игривый заход насчёт напильника прошёл незамеченным.
– Других нет. Tweezers… – она помялась, – Что-то очень и очень знакомое. Что это?
– Это такие две узких металлических полоски, скреплённые с одной стороны. Служат для выдёргивания волосков. Пинцет.
Она с интересом осмотрела мои изрядно отросшие волосы и, утробно хрюкнув, сообщила:
– Лучше у охранника попросите электрическую машинку для стрижки. Это значительно быстрее и не так больно.
– Спасибо за добрый совет. Обязательно воспользуюсь, – кисло ответил я, – А что там получилось по деньгам?
Она мельком посмотрела на кассу и сообщила:
– У вас осталось почти 37 евро. Но я вам ещё пакет пробью, а то в руках не донесёте.
– Тогда добавьте блок почтовых марок и на этом всё, – Я внимательно осмотрел поданный чек, и размашисто расписался, чертыхаясь про себя. Следующий поход в эту лавку откроет мне личную Страстную Неделю, которую я проведу в размышлениях о последних днях земной жизни Спасителя и Его страданиях.
– Что-то вы мало купили к такому большому празднику, – как бы невзначай добавила продавщица, – Если что забыли, то я сейчас могу снова открыть ваш счёт… хоть это и не положено делать. Но впереди та-а-акой праздник…
– Нет, спасибо, – быстро и твёрдо ответил я, чтобы не соблазниться и на остаток закупить вредных излишеств, – Мы это… из новых православных… новые ортодоксы. У нас главный праздник – Новый год. А за ним последуют наше Рождество и старый Новый год. Вот тогда и побалуем себя.
Я быстро собрал свои жалкие покупки в пакет, туда же кинул ценник, попрощался и поплёлся назад в камеру. Медленно поднимаясь по винтовой лестнице, я весьма неласково поминал вывихнутого мозгами бисексуала-алкоголика Петьку Романова, видно только из сарказма наречённого своими вороватыми лизоблюдами «Великим». Хотя больше чем на Безбожник Припадочный он никаким образом не тянул16.
– Восток дело тонкое, Петруха… – прогнусавил я для тех, кому Новый год самый что ни на есть настоящий праздник по утраченной плоти.
А я уж, как-нибудь потихонечку в стороночке да с жидким чайком это событие перетерплю, изредка поглядывая на очередной разукрашенный хвойный Φαλλός, он же phallus, как символическое изображение размороженного эрегированного penis (члена). А все эти игрушки, видимо, как выражение особой радости по отрезанию от корней. Воистину неисповедимы пути Господни!
Стоило мне подняться на свой третий этаж, как я увидел свежесрубленную ёлку, которую пара шнырей устанавливали рядом с вертухайской будкой. Вот и к нам прибыл наш тюремный тотем, который оберегает и помогает только тому, у кого яйца окажутся крепче.
– Ёлка это коварно убиенное дерево, у трупа которого только несмышлёные дети могут веселиться в Новый Год, – утешил я себя.
Три последующих дня я решительно выходил на прогулку, но так и не смог перешагнуть порог тюрьмы. Спина уже на первых ступеньках лестницы начинала ныть зловреднее самого больного зуба. Приходилось трижды бросать этот мазохизм и на полусогнутых возвращаться отлёживаться на нары, ожидая обещанное скорое явление отдохнувшего на курортах доктора. И постоянно глушить боль таблетками. Благо вертухаи за такое невиданное зрелище готовы были выдавать их чуть ли не горстями.
Но за эти дни я успел подготовил очень важное дело – узнать номера телефонов всех членов своей семьи. Великое достижение для моей дырявой памяти. Пришлось трижды просить разных вертухаев дать мне возможность влезть в свой телефон. После долгих переговоров я получил разрешение спуститься в подвальную «шмональню». Она, оказывается, по совместительству исполняла ещё и роль кладовки для отобранных вещей.
Зарядившись таблетками, я решительно двинулся вниз.
Парочка подвальных вертухаев долго препиралась, но, наконец, проспоривший брезгливо вынес из недр боковой комнаты мой телефон и зарядное устройство.
– Пять минут на подзарядку. Никому не звонить. Только переписать номера телефонов. Мы должны видеть каждое ваше движение.
– Хорошо, – я подключил адаптер к указанной розетке и стал ждать.
Вертухаев явно раздражало моё присутствие, но они терпели без ехидных реплик. Наконец, один не выдержал и постучал по циферблату наручных часов. Я нажал кнопку включения и экран засветился. У меня самый засекреченный Pin code. Никто не догадается. Коварные 0000. Я повернул телефон в сторону вертухаев и стал медленно водить пальцем по экрану iPhone.
– Телефон жены, – я раскрыл контакт и стал переписывать номер. Один из вертухаев открыл комп и тоже стал впечатывать цифры.
– Старший сын, – прежде чем переписывать, вначале показал имя, а потом номер.
– Какие две последние цифры его телефона? – вопрос вертухая застал меня врасплох. Я слегка хихикнул, но продиктовал, благо совпадало17.
Буквально через полчаса я дозвонился до дома и кратко описал свой переезд в более комфортабельные условия. От истины действительно не так далеко. Заодно попросил привезти мне зимние вещи, перечислить денег на тюремный счёт и купить Snug, рекомендованный Бомжом.
Вертухайша помогла мне, в нарушение тюремных сроков, заказать время на ближайшее воскресенье для посещение жены и сына. Но в качестве ответной любезности она настойчиво попросила сделать наглядную агитацию в туалете на русском языке. Может просто опасалась, что я у них только первая такая ласточка? А то вдруг не выдержит их хилая канализация последующего налёта брутальных варваров с их орлиными повадками?
Вот тут я совсем даже не против быть инсургентом-перевёртышем. Мне только дайте карандаш или кисть как опору, и я испишу эту тюрьму такими заповедными мыслями, что можно будет платные экскурсии проводить. Для детей дошкольного возраста с ярко выраженными криминальными наклонностями.
Но вот только тюремный туалет дело интимное и серьёзное. Для начала я решил особую прыть не проявлять и своё натренированное умище не выпячивать, а то вполне могут пострадать иные, ни в чём не повинные части организма. В итоге вышло несколько тускло и уныло, но зато многословно и малодоходчиво:18
ГРАФИК
ИНДИВИДУАЛЬНЫХ ПОСЕЩЕНИЙ ИХТИАНДРА
07:00 – 07:15 – кормёжка ускоренная
07:00 – 17:00 – поить тайком при открытых дверях
16:45 – 17:00 – кормёжка ускоренная
Несъедобный мусор (памперсы и тампоны) Ихтиандру не предлагать.
Виновные в запоре будут переведены на личный безотходный цикл.
Отравляющие газы запрещены Гаагской мирной конференцией (1922).
Минздрав тюрьмы Миккели предупреждает: проверка пожарной сигнализации
влечёт недельное знакомство с переносным братом Ихтиандра в карцере.
Бартер состоялся вечером после закрытия. Вертухайша осталась довольна аккуратностью исполнения, а я внеплановым кипятком и четырьмя крутыми обезболивающими таблетками.
А вообще удивительно, как и где оказались востребованными мои таланты и знания, почерпнутые в достаточно хулиганистом детстве.
Первое свидание с семьёй оставило исключительно тягостное впечатление. Оно проходило на первом этаже тюрьмы в комнате, разделённой пополам высоким стеклянным барьером. Я с трудом дополз до отведённого мне места и стал ждать впуска посетителей. Рядом, за небольшими перегородками, расселись другие заключённые, но я упорно смотрел только на дверь, нетерпеливо ожидая своих.
Жена очень сильно сдала и выглядела совершенно потерянной и сломленной. Старший сын был возбуждён и с жадным любопытством оглядывал тюремную обстановку. Разрешение на посещение младшего я вообще не запрашивал. Для него поездка в любом виде транспорта превращается в пытку и регулярное наполнение гигиенических пакетов.
Мы некоторое время смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Жена первой прервала молчание:
– Ты очень осунулся и постарел.
Я только вздохнул, решив не комментировать слишком очевидное. Одно радует, что они не видят, как я сейчас передвигаюсь. А напичкавшись перед свиданкой таблетками, очень надеюсь, что никаких гримас боли за эти 45 минут на лице не проявится.
– Да нет, здесь значительно лучше. Хорошо кормят, ежедневные прогулки по свежему воздуху, – лучше уж не уточнять, что единственная моя прогулка по двору была при заселении в тюрьму, – Прекрасный душ. И, что самое главное, нет этих идиотских допросов. Скоро опять буду как огурчик. Дайте срок. Активно займусь спортом.
– Ты отдыхай и набирайся сил, – голос у жены был очень неуверенный, – За нас не беспокойся. Мы справимся. А у тебя вся борьба впереди.
Сын решительно оттеснил жену:
– Рассказываю по порядку, – он глубоко вздохнул, – Сначала информация по водителю. Он арестован городским судом Лаппеенранты на основании того, что имеется подозрение о его причастности к контрабанде сигарет. У него нет постоянного места жительства в Финляндии. С первого декабря был переведён в городскую тюрьму Миккели. Теперь сидите вместе. Уже встречались?
– Нет. Я пока тут ни с кем не общался. Обустраиваюсь на новом месте, – мне совершенно не хотелось вдаваться в подробности, – Да я даже не помню, как он выглядит. Мне только один раз показали его фотографию.
– Обязательно найди его и постарайся выяснить все подробности по этой поставке, – тон у сына стал осуждающим, – Нам с адвокатом твои таможенники вообще не дают никакой информации. Они заявили, что предоставят суду и нам все необходимые доказательства только когда придёт время. Очень трудно в такой ситуации предпринимать активные шаги.
– Постараюсь, – я кивнул головой, хотя совершенно не представляю себе, как и где его искать, – А как закончился мой суд? Что за решение вынесено на этот раз?
– Ничего нового. Мы привезли тебе перевод решения. Суд продлил твой арест, мотивируя тем, что следствие не закончено и другие подозреваемые пока еще не пойманы. В решении есть очень интересный момент. Судья согласился, что доказательства могут быть представлены суду когда-нибудь потом.
– Оборзевшая кодла. Значит, следаки так пока и не придумали никаких доказательств. И при этом они их даже не искали. Зато спокойно продержали меня полтора месяца. Чем они занимались за это время неясно, но засекречено. Скоро они начнут создавать доказательную базу. Без меня и прочих помех, которые подчистили. Герои.
– Примерно так. Кстати, они только в середине декабря запросили помощь у датской, голландской и английской полиции. На день твоего суда ответов так и не получили. Про российскую таможню молчат и не упоминают, хотя твои партнёры подтвердили, что было два запроса. И ответы им были своевременно отправлены. Это проверено.
– Ну, тут как раз всё очевидно. Ответы российской стороны их не устраивают, и, значит, они навечно лягут под сукно. Это обычная практика. А если будете у них запрашивать, то получите отписку, что русским они вообще не доверяют. С огромным букетом ссылок на демократию и плевки в адрес авторитарного режима и коррумпированной братии. Старая песня.
– Я тоже так думаю. Хотя адвокат очень хотел с этими ответами ознакомиться.
– Пусть забудет. Есть только один путь – получить копии напрямую из России. Но, если финны об этом узнают, то будут всемирные вопли, что идёт давление криминала на честное следствие. Лучше не ворошить эту навозную кучу.
– Хорошо. Поехали дальше. Мы с адвокатом сейчас реально делаем огромную бумажную работу. Было направлено очередное прошение о твоём освобождении. Основание: ты совершенно невиновен в этом преступлении. Главное наше требование – либо представить хоть какие-нибудь доказательства твоей виновности, либо освободить. Это элементарное исполнение закона.
– Да вы оптимисты.
– Ничего подобного. Всё строго по закону. У следователей таможни было пять недель, чтобы найти хоть какие-нибудь доказательства твоей виновности. Тебя держат, потому, что ты, якобы, можешь разгласить «важные» данные. При этом сама таможня разглашала их всем желающим с самого начала следствия.
– Ты в курсе, что они разослали письма всем партнёрам о моей личной причастности к уклонению от налогов? Очень ловко придумали. И тыл себе прикрыли, пару раз употребив слова «возможно» и «подозрения». Если не доказать, так хоть дерьмом обмазать. А финнов теперь от моего имени десяток лет трясти будет.
– Знаю. Обычная практика. Давай дальше. В понедельник-вторник мы отправим требование на замену следователей. Здесь явное нарушение прав человека и практическое применение пыток. А вот оно делает нелегитимным… – он назидательно поднял вверх указательный палец, – … как само следствие, так и твой арест. Пусть начнут изучать конвенцию о запрещении пыток. Полезное чтиво.
Я неуверенно хмыкнул. В моём понимании пытки… ну как это правильно сказать… страшное месилово. Пальцы там переломанные, яйца дверью защемлённые. Или ещё чего похуже. А со мной как-то неубедительно. Ну, не пожрал месяц, но к врачам возили. Мало ли, что не к тем. Нервы потрепали, но не до смерти же. Спина заболела, но ведь ползаю. Явных следов никаких нет. Ногти не выдраны, конечности на месте, лёгкие не отхаркиваю и кровью не мочусь. А в остальном… будет только слово подозрительного заключённого против целого хора уважаемых членов общества, да ещё и признанных гуманистов при исполнении. Получится хило и малоубедительно. Тут убойная картина нужна.
– Даже не знаю, что тут сказать.
– Мы подождём окончательного решения лаппеенратского суда. Если даже получим негатив, то потом будет Суд второй инстанции. Он пройдёт в Коуволе. Если и там опять примут обвинительное решение, то мы его сразу обжалуем в Верховном Суде. Это в Хельсинки. Вот там нормальные столичные юристы. А после праздников уйдёт и твой протест в бюро по правам меньшинств.
– А эти тут при чём? Я не педикюрный голубчик, чтобы они за меня боролись.
– Национальных меньшинств. А этих-то как раз расплодилось много. Просто в суде твою национальность использовали как главное обоснование ареста и подтверждение преступных наклонностей. Это нарушает все существующие конвенции о правах человека, подписанные Финляндией.
– Сильно. Да уж, тварь я дрожащая, или право имею? А здесь подобные конторы ещё фунциклируют? Им позволят жалобно пискнуть?
– Зря недооцениваешь. У них тут определённый вес. Особенно во время выборов.
– Тогда пишите во все мыслимые инстанции. Хоть в Спортлото.
– Легко сказать. Пока недостаточно фактуры. Твои следователи прекрасно знают, как избежать любой ответственности и наказаний. Это их хлеб… и наши расходы. Жалобы, требования и прочие документы больших денег стоят. Один полный комплект обходится нам от двух до пяти тысяч. За месяц мы отправили их уже почти десять. А твой процесс может затянуться на несколько лет.
– Не пугай и так страшно. Будем верить в честность судей, – я громко сглотнул, – Минимально достаточную для моего освобождения. Может свечку в церкви поставить?
– Мы с мамой староверы, а вы с младшим вообще презренные никонианцы и вероотступники. Забыл? – он ехидно усмехнулся, – А всё туда же. Свечку в церкви ему приспичило. Ты хоть помнишь, где ваша церковь стоит?
– Поострил, Плевако19? Тут за любую соломинку хвататься надо. Батюшку попросите сделать все нужные процедуры. Он должен лучше знать. Может и поможет.
Жена кивнула головой и твёрдо сказала:
– Это надо сделать. Я сама займусь.
– Спасибо. А что у нас дома?
– Не волнуйся.
– А знаешь, что было, когда вас арестовали? – опять влез сын, – Уже на следующий день к нам припёрлись две здоровых тётки из службы детской опеки и хотели забрать нашего мелкого в приют. Еле отбился.
– Быстро сработали. А ты молодец. Сильный козырь выбил. Этим меня можно было активно шантажировать. Недооценили они тебя. Ох, недооценили.
– Это точно. Но ты не переживай. Теперь мама на свободе и больше таких наездов не будет.
– Верится с трудом. Арсенал у них слишком велик. С государством вообще ни в какие игры честно нигде и никогда долго не дадут поиграть.
– Справимся. А у меня новость.
– Хорошая?
– Мне предлагают крутую работу. Высокий оклад и персональную BMW-трёшку. Как начинающему.
– Рад за тебя.
– Но я отказался. Надо с твоим делом побыстрее разобраться, а потом меня в армию заберут уже этой зимой. На год. Пришла повестка. Не хочу никому создавать проблем.
– Тебе видней.
– А я стал великолепно водить машину, – он задрал большой палец вверх, – Пока мы ехали, всего один раз слетел с дороги.
– Слетел? Как слетел?
– Ну, так слегка. Что-то не рассчитал со скоростью. Потом дал задний ход и спокойно вылез из сугроба.
– Подушки не вылетели? – ошарашено спросил я.
– Нет. Обошлось.
– У тебя зимняя резина?
– Да, сам поменял. Мне надо же учиться.
– Значит так, молодой человек. Не знаю, что произошло. Но колёса меняются с обязательной балансировкой. Назад едешь медленно-медленно, низэнько-низэнько. Машину ставишь на прикол и забываешь про неё как кошмарный сон. Страховка закончится в аккурат на 31 декабря. И не надо больше искать приключений. Я тут с ума сойду до понедельника, пока не дозвонюсь и не узнаю, что вы благополучно добрались.
– Нормально я вожу, – пробурчал отрок. Муся благоразумно промолчала.
– А вы мне всё привезли, что я просил?
– Да. Мы ещё на входе отдали охранникам. Но всю еду, твою косметику и сигареты нам сразу вернули. А деньги тебе ещё в пятницу перечислили. На сайте тюрьмы указан счёт. По каким дням ваш магазин работает?
– По средам.
– Значит, успеют дойти.
– Обязательно хорошо питайся, – сбивчиво заговорила жена, косясь на вертухая, демонстративно показывающего на настенные часы, – Фрукты там, овощи. Всё в чём есть живые витамины. Спи побольше. Гуляй. Набирайся сил. Ты нам очень нужен.
– Обязательно. Поверь, но здесь просто курорт после того каменного мешка в Лапёрке. Хотя, сама знаешь. Только пишите мне почаще. Общения не хватает.
– И ты каждый день пиши, – они встали и помахали мне, направляясь к выходу.
В камере я впал в мрачные раздумья. Совершенно не представляю водительских талантов сына. Но слететь на почти прямой междугородней трассе? Для этого надо приложить особые старания. Или иметь самоуверенность носорога по такой погоде самостоятельно садиться за руль. Причём всего только в третий или четвёртый раз в своей жизни. Гастелло доморощенный. И куда только жена смотрела?
Через час вертухай принёс российские журналы, газеты и перевод протокола решения суда.
– Остальные вещи вам выдадут в понедельник после досмотра, – ответил он на мой недоумённый взгляд, и добавил, – Правила такие.
Чтение совершенно куцего протокола усугубило и без того тягостное настроение. Всё, как и ожидалось. Worst case scenario – наихудший вариант.
Все подозрения таможенников выписаны дословно. Очень кратко отмечено замечание защиты о предоставлении хоть каких-нибудь фактов или доказательств, обосновывающие арест и моё последующее задержание. Моё выступление вообще проигнорировано. И тут же развёрнутый безапелляционный ответ обвинения, что подозреваемый обязан был знать о наличие сигарет в грузе. А его отрицание этого звучит крайне неубедительно. Вот и весь сказ.
Красной нитью через протокол проходит только одна мысль – однозначно виновен и точка. С навязчивым упором на моё подозрительное гражданство. А уж неопровержимые доказательства криминала обязательно будут найдены следователями в обозримом будущем. И нечего тут вертеться под ногами правосудия со своими жалкими придирками.
Целый абзац посвящён легализации кулуарного решения судьи о дополнительном содержании меня в полицейской тюрьме с 3 по 16 декабря. Подумаешь, какая-то парочка лишних недель в комфортабельных условиях под присмотром квалифицированных специалистов. Следователь же не просто так позвонил и попросил. У него явно были свои очень веские причины. И самое главное. В Миккели нет комнаты для проведения допросов.
Хотя тут они явно залепили какую-то лажу. В тюрьме нет комнаты для допросов? Интересно, это на кого рассчитано? Может, здесь и камер нет, а только помещения для послеобеденного отдыха с приходящей обслугой? Они бы хоть слегка подумали, когда дословно переписывали этот лосиный бред.
Три предложения подряд в самом конце протокола касались моего самочувствия. Мне потребовалось перечитать их несколько раз, чтобы пропитаться всей таинственной глубиной заковыристости судейской мысли:
«Принимая во внимание серьёзность следствия, освобождение по состоянию здоровья является неумеренным требованием. Здоровье подозреваемого на заседании производило плохое впечатление. Здоровье подозреваемого не может препятствовать его дальнейшему содержанию в полицейской тюрьме».
И сразу за этим следовал уже известный вердикт:
«Подозреваемого отправить в полицейскую тюрьму города Лаппеенранты, из которой сразу этапировать в тюрьму города Миккели, как только будет получено новое назначение».
Ну, этот единственный самостоятельный вывод судьи очевиден и прост. С глаз долой, раз гнилой. Мы не водимся с тобой.
Я скомкал две странички протокола и с силой запустил их в мусорное ведро. И даже не удивился, что они точно попали по назначению.
В понедельник мне принесли пакет с вещами, но без Snug. Я немедленно озверел и поплёлся к верухаям на разборки. Надо посмотреть, как на деле работают шаламовские заклинания20. Просить ничего не буду, но вот своё клыками вырву… даже временно нерабочими.
У будки три вертухая лениво трепались, разглядывая свежие газеты.
– А почему мне не выдали мой медицинский препарат? – стараясь, чтобы голос звучал предельно ровно, спросил я.
Два вертухая переглянулись, повесили газеты на перила ограждения и неторопливо направились к лестнице. У них явно отсутствовало всякое желание выслушивать чужие проблемы. Оставшийся посмотрел на меня с тоской, но ответил:
– Сейчас узнаю, – он с явной неохотой достал рацию и забубнил. Подождал ответа и задумчиво произнёс, – А вы уверены, что это не табак?
– Какой табак?
– Шведский.
– Да нет, это какая-то ошибка. Мне передали медицинский препарат. Называется он Snug. Такая специальная масса для фиксации челюстей. Я без него просто сдохну.
– Да? А они, – тут он кивнул на рацию, – Говорят, что это марка шведского табака и он никак не может быть пропущен.
– Пусть инструкцию почитают. Там всё написано, – я понял, что сейчас не сдержусь и начну истерично качать права.
– Тогда напишите требование, – он скрылся в будке и вынес мне пачку бланков, – Они вам его выдадут, если это действительно нужное лекарство и не входит в перечень запрещённых препаратов… и не табак, конечно. Да, возьмите все эти бланки. Они вам ещё пригодятся. А когда напишете, то опустите вон в тот ящик. Дежурный офицер забирает их оттуда каждое утро до 7:30.
– Спасибо, – я сгрёб всю пачку и потопал назад в камеру. Наловчились они здесь бумагой гасить любой бунт в зародыше.
Печатными буквами я написал вычурную просьбу о выдаче мне необходимого медицинского препарата, без которого не смогу жить нормальной тюремной жизнью. При этом я спускал всю свою злость, внятно выплёвывая реплюхи в открытую дверь камеры:
– Желаете written request? Порву малявами на финский крест. Не на того напали, бюрократы. Мне западло понты и маты. Я вас, в натуре, урою в макулатуре. Лишь бы только лесов хватило, на весь ваш отстой, чуходрилы.
Мне бы ещё не помешало добавить слух, голос, прикид и известной гибкости в членах. Но это мелочи. Плевать мне на то, что коряво и неполиткорректно. Зато сразу полегчало.
Наступит politically correct только тогда, когда вертухай «Гоги перэдаст» мою кляузу. Вот тогда и о толерантности поговорим.
В камеру заглянул здоровенный рыжеватый заключённый. Он наморщил лоб и с трудом из себя выдавил:
– Эй, русский, там библиотека сейчас закроется. Книги нужны?
– А на русском есть?
– Сам сходи и поищи, если глаза есть.
Я схватил готовый свой написанный листок с требованием на Snug, и поспешил за столь странным книголюбом. Даже со спины он производил устрашающее впечатление. Такому в боях без правил блистать, а не книжки мусолить. Хотя, может он дальше комиксов и не продвинулся. Зато татуировок вон столько, на небольшой сборник заповедей White power вполне хватит. Радует, что мы примерно одного оттенка кожи. Хотя кто их поймёт с их местечковой интерпретацией White Pride WorldWide (всемирная «Белая гордость»).
По пути я закинул листок в указанный ящик.
– Лети к вертухаям с приветом, вернись с позитивным ответом, – сделал я бумажке ручкой, – Иначе жалобами задушу. Так и передай утреннему передасту-несуну-насильнику.
Вход в библиотеку оказался в двух шагах от вертухайского почтового ящика. По короткому коридору мы спустились на пару ступенек в узкую комнату, заставленную стеллажами с книгами. Возле столика с компьютером сидела оживлённо беседующая парочка.
– Какие книги можно брать? – негромко спросил я в пространство между ними.
– Какие хочешь, – последовал лаконичный ответ одного из них.
– На любом языке, – добавил другой, также не поворачивая головы.
Приведший меня верзила ухватил солидную пачку журналов и молча покосолапил к выходу. Парочка никак на это не прореагировала. Я бегло оглядел полки и наткнулся на небольшой островок русских книг. Выделялись толстые корешки четырёх первых томов про Гарри Поттера, а затем шли обтрёпанные и развалившиеся pocket books.
– Сколько книг мне можно взять?
– Сколько хочешь, – равнодушно сообщил один из них.
Я сгрёб все русские книги с полки и повернулся к столу.
– Их надо по названиям записать?
– Нет, только количество. Ты из 37 камеры?
– Да.
– Запиши тут своё имя, – они вдвоём пододвинули мне тетрадь, – А то я так и не смог его прочитать на твоей бирке. Русские имена такие сложные.
– Невероятно сложные, – покладисто согласился я, – И азбука у нас upside down – вверх тормашками21.
На обратном пути я зацепил взглядом расслабленного вертухая, скучающего у перил, и решил прояснить ситуацию с моим излишним свободным временем:
– Как и когда мне можно получить телевизор?
– А в камере его нет?
– Только декодер.
– Хорошо, я поставлю вас в очередь, – вертухай боком пролез в свою будку и включил компьютер, – Подождите минуту.
– Можно я пока книги отнесу?
– Как хотите.
Я отнёс книги и неторопливо вернулся к будке. Как-никак, но постепенно начинаю вписываться в ритм здешней жизни. Всё надо делать медленно и печально, не пуская пузырей и не взбалтывая ряску. Вертухай тупо смотрел в таблицу на экране, и вяло шевелил губами.
– Вы ищете свободный телевизор?
– Нет, свободные есть на складе. Рассчитываю стоимость аренды.
– Какой аренды?
– За пользование телевизором. Если вам дать с экраном в 17 дюймов, то его ежемесячная аренда для двухместной камеры составит 20 евро. На одного… – тут он задумался, опять пошевелил губами и радостно закончил, – Тоже составит 20 евро.
– 10 евро, – твёрдо сказал я, – Это ровно половина. Камера рассчитана на двоих.
– Но вы там один, – резонно заметил он.
– Это дискриминация, – нагло заявил я.
– Как это? – вертухай слегка оторопел и оторвался от экрана.
– Я единственный в тюрьме, кто будет платить двойную цену. Это дискриминация в чистом виде.
– Но вы один в камере.
– Сегодня один, а вот что будет завтра, не знает никто. Может, вы мне all street gang подкинете.
– Оружие запрещено в тюрьме, – неожиданно агрессивно сообщил вертухай, – И никто вам его давать не имеет права!
– Какое оружие? Телевизор? – тут уж я обомлел от такого перехода.
– Сами сейчас сказали Wall Street gun.
– Вы не поняли, – сказал я, прижимая руку к сердцу. Зато мысленно сразу парировал: «Поменьше боевиками на дежурстве увлекайся, этажерка». Но продолжил медленно и внятно, – Я говорил, что мне в камеру завтра могут и всю уличную шайку засунуть. Это образно говоря. Шпану, короче. Riffraffs. И все они будут бесплатно смотреть за мой счёт.
Вертухай посопел, обдумывая мой нетривиальный заход, но не сдался и веско резюмировал:
– Первый месяц будете платить 20 евро. Я направлю запрос начальству. Если вам разрешат, то будете ежемесячно платить по 10 евро. Появление сокамерника также уменьшит вашу ренту до 10 евро в месяц.
– А вдруг будет больше одного сокамерника? Мне надо что-нибудь написать вашему начальству? Сделать арифметические выкладки? Могу провести экстраполяцию с ранговой корреляцией. И даже выйти на позитив.
– Нет, уж лучше я сам.
– Спасибо, – я повернулся, сдерживая ухмылку и готовое сорваться: «Get stuffed!»22.
Но хоть себе телек заказал. Теперь будет чем забить голову до суда. Может, на свободный мир поглазею свежим взглядом. Не дай Бог, если здесь будут показывать только четыре государственных канала с их потугами на разнообразие.
Рождество началось с приятных сюрпризов.
После завтрака зашёл незнакомый вертухай и вручил мне солидный кусок кекса. Кивнул головой и был таков. Я немного поломал голову, но решил, что такой чести, наверное, удостоился весь коллектив нашего верхнего этажа. И я, как его самое тихое и незаметное звено. Покачал головой, но съел с большим удовольствием. Мягкость теста необыкновенная!
Дальше пошло ещё веселее. Вертухаи распахнули все двери, и народ стал чинно фланировать по этажу. Из каждой камеры понеслись рождественские песни. Я также включил радио на полную громкость, раз пошла такая расслабуха.
На ёлке зажгли разноцветные фонарики. Просто детский утренник в старинном поместье. Я не поленился и сходил на местный Broadway к вертухайской будке. По-хозяйски осмотрел украшенную ёлку. И испытал острое разочарование. Никаких подарков под ёлкой не разложено. Опять явная несправедливость. Не только этих импортных Joulupukki и Santa Claus, но и нашего Деда Мороза не пропустили, а их праздничный груз явно конфисковали и раздербанили.
Улыбающийся вертухай в красном рождественском колпаке сообщил, что сегодня двери будут открыты до 19:00. Гуляй не хочу. Не захотелось уже через полчаса. Вся эта показушная мишура многоразового использования навевала только тоску по дому, и быстро нарастающее глухое раздражение. Стрельнув у вертухая пару дополнительных таблеток, я скрылся в своей камере с твёрдым намерением начать новую жизнь. Извлечь, так сказать, здоровый дух из руин организма.
Начинать надо с определения уровня дееспособности тела, а то порыв угаснет сразу. Я прикрыл дверь и постарался подёргиваниями всех конечностей догнать ритм какого-то монструозного шлягера. Спина запротестовала, но вполне терпимо. Мне хватило сил продрыгаться на три песни. Потом я позволил достойный перекур под пару чашек горячего кофе.
Силовая часть была представлена поднятием обеих табуреток за ножки с одновременным приседанием. Тут уж пыхтением я перекрыл радио, но смог продержаться более одной песни. Перекур потребовал уже трёх чашек кофе и дополнительную дозу таблеток для успокоения натруженных нервов и захулиганившей спины. Вертухай слегка удивился моему очередному запросу, но выдал без слов. Рождество, как ни говори.
Критически анализируя свою первую тренировку, испытал определённое опасение, что такими темпами и за очень короткое время я вполне смогу догнать Mr. Arnold Schwarzenegger. Хотя бы по потреблению кофе и никотина в соотношении к объему груди и длине портняжной мышцы. И даже превзойти Терминатора в некоторых категориях. Но нам такие результаты не нужны. Тут главное не рекорды, а посильное участие. Надо просто подправить и упростить график нарастания нагрузок с определением тренировочных дней недели по звёздному календарю.
За дверью прогрохотала тележка и подошло время праздничного обеда. Раз сделал дело – трескай смело. На первое был выдан солидный кусок kinkku – аппетитного свиного окорока с горчицей. Я весь изошёл слюной, пока нарезал его на микроскопические кусочки. Горчица подкачала, но тут уж не до особых изысков. Нам и сладкая теперь за милую душу сойдёт. На второе – кусок малосолёной селёдки с тарелкой киселя из чернослива. Оригинально, но упорно наталкивает на мысль о ночном фейерверке. А вот третье блюдо я долго рассматривал с явным опасением. Мелко нарубленная тушёная капуста, залитая вареньем. Сбоку свалена небольшая горка подсохшего винегрета. Вот это уже явный перебор. Моя чистенькая параша точно окислится после такого разноцветного коктейля. Мне и первых двух блюд до утра не переварить.
Я аккуратно собрал варенье себе к чаю на ужин, а капусту вывалил в мусорный мешок. Не ощущаю пока достаточных сил для экстрима. Но праздничное настроение появилось.
В пятницу появился вертухай и послал меня вниз разбираться со своим Snug. Я спустился на подвальный этаж и заглянул в открытую дверь комнаты, в которой меня обыскивали по прибытии.
– Можно?
Вертухай, сидящий за столом, поднял голову и приглашающе махнул рукой. Я подошёл к столу и достал свои челюсти в целлофановом пакетике.
– Номер камеры?
– 37.
– Личный номер?
– 7109/2008.
– В чем проблема?
– Прошу выдать мне мой препарат Snug.
– Snug запрещён.
– Это ошибка. Мой препарат не запрещён, – я поколебался немного и совершенно сознательно соврал, – Был сделан запрос в центральное полицейское управление. У них он официально разрешён. Можете прямо сейчас связаться с моим адвокатом.
– У меня на это нет времени.
– Хорошо, – разом выдохнув от облегчения и, стараясь быть убедительным, я торопливо предложил, – Давайте вместе посмотрим. Snug это явно не табак.
– Давайте, – вдруг согласился вертухай, – Но если вы пытались меня обмануть, то… – он задумался и пощёлкал пальцами, – … будет наказание. Суровое.
– Готов, – я даже подтянулся и гордо вскинул голову, – Готов к любым наказаниям.
Вертухай вышел в соседнюю комнату. Раздалось шуршание. Через минуту он вышел с мятым пакетом, на котором толстым фломастером было выведены большие цифры 37.
– Ваш?
– Не знаю. В первый раз вижу. Но, судя по цифре, должен быть мой.
– Ну, посмотрим, – угроза в его голосе была вполне очевидной.
Он сунул руку в пакет и достал белый пластмассовый будильник. Мы молча уставились на него.
– И это ваш Snug?
– Не думаю. Это вроде бы часы.
– Я сам вижу, что часы, – он заглянул в пакет, потом перевернул его и на стол выпала небольшая упаковка.
– Вот это Snug, – утвердительно сообщил я, – Вот и надпись есть. Даже челюсть нарисована. И никаким табаком здесь явно не пахнет.
Вертухай покрутил упаковку, открыл и с натугой вытащил две запечатанные пластинки розоватого цвета и инструкцию. Осмотрел и перебросил мне через стол.
– Можете забрать.
– Спасибо, – я всё быстро сложил назад, – А часы я могу забрать?
– Нет. К передаче разрешаются только наручные часы, а это настольные. Такие можете купить в нашем тюремном магазине.
– Извините, но вы ошибаетесь. Для меня это наручные часы, – мне стало весело от нахлынувшего чувства: «Нам нет преград ни в море, ни на суше», – У меня плохое зрение, – я несколько раз подслеповато сощурился, радуясь, что не надел очки, но решил особо не перебарщивать. В моём личном деле может быть указано, что последние десять лет у меня стабильно держатся по минусовой диоптрии на оба глаза, а это всем курам на смех, – На обычных часах я совсем не различаю стрелок. Только вот на таких wristwatch (наручных часах).
– И как же вы их носите на руке? – язвительно спросил вертухай, – Постоянно прижимаете к плечу? Или достаёте из подмышки?
– Ничего подобного, – меня осенило, – Сейчас покажу. Можно попросить у вас ножницы?
Вертухай с некоторым сомнением посмотрел на меня, но кивнул.
– Я использую один пакет? – я указал на рулон прозрачных пакетов для мусора, который лежал на полке.
– Да, – вертухай явно заинтересовался и даже откинулся в кресле.
– Голь на выдумки хитра, – промурлыкал я себе под нос и отрезал узкую и длинную полоску.
– Что? – не понял вертухай.
– Хороший полиэтилен, говорю. Толстый. Долго будет служить, – задумчиво перевёл я, прикидывая размер будильника и как можно привязать его одной рукой. Для пущей убедительности это надо сделать быстро и чтобы он сразу с руки не слетел. Тогда даже такому недоверчивому вертухаю станет понятно, что это достигнуто долгими тренировками.
Я растянул отрезанный полоску полиэтилена на свободном уголке стола. Посередине плёнки положил будильник циферблатом вниз и сделал широкий узел. В образовавшуюся петлю всунул левую руку и придавил будильник. Двумя пальцами захватил один кончик, а правой рукой другой. Сильно потянул в разные стороны. Получилось быстро и где-то даже элегантно.
– Вот так приходится каждый день делать, – осторожно поводив перед вертухаем рукой с неустойчивым будильником, с явной ноткой грусти сообщил я, – Зато всегда могу узнать точное время.
– Ладно, забирайте, – вертухай хмыкнул, – Только вы свой будильник вверх ногами привязали. Или вам так удобнее?
– Отвык в тюрьме. Нужна ежедневная практика, иначе все навыки пропадают. Как у пианиста.
– Хорошо, идите. Пакет также можете забрать, – он подтолкнул мне пакет с цифрой 37, – И испорченный мусорный мешок тоже.
– Спасибо, – я сгрёб пакеты правой рукой и попятился к выходу, – До свидания.
Выйдя за дверь, я моментально содрал будильник с начинающей синеть руки и сунул его вместе с плёнкой в карман. В другой я с трудом, но засунул скомканные пакеты. В камере потом выброшу.
– Привет, – послышалось за моей спиной вроде бы по-русски, но с явно уловимым акцентом.
Я обернулся и увидел худощавого светло-русого мужичка с аккуратно подстриженными усами и старомодной бородкой клинышком, который весело скалился, облокотившись на доску-прилавок, перегораживающую соседнюю дверь в каптёрку. За его спиной виднелись полки с разной тюремной одеждой.
– Привет, – немного растерянно ответил я, – Действительно говоришь по-русски или на этом усох?
– И говорю, и по фене ботаю, – он выпятил вперёд свою нелепую бородёнку, став до подозрительности похожим на только начинающего хулиганить Дзержинского, – Может даже лучше некоторых бродяг, которые первому встречному кабинетному цирику сразу с порога туфту гонят и на его картонный арбуз ботву лепят.
– А ты кто? Железный Феликс?
– Sulev. Слышал?
– Ну-у-у, – уважительно протянул я, – SULEV. Конечно, слышал. Ты здесь что, механиком устроился?
– Каким, к чертям собачьим, механиком?
– SULEV. Super Ultra Low Emission Vehicle. Навороченные тачки со сверхнизким выбросом вредных веществ. Клёвая разводка для разных жирных бобров. Ты же этим занимался?
– Ты чё в натуре гонишь? У меня на торче бабло столбом стояло. Захомутали. Мокруху три года вкосую штопали. А… – он махнул рукой, – У меня почти десять лет была своя сеть по торговле синтетикой… синтетическими наркотиками. Потом вот арестовали. Пытались повесить на меня убийство одного должника. У него папаша оказался очень большой шишкой. А сейчас, как видишь, пока жду решения суда, каптёркой заведую. Сулев это моё настоящее имя. В Союзе погоняло было Бешенный Француз.
– Меня Дмитрием кличут. Погоняла никогда не было. Ты извини, но я уже привык, что финны как видят, так и читают. Peugeot – Пеугеот, а не Пежо, Renault – Ренaулт, а не Рено. Думал и SULEV погремушка из этой же серии.
– Да, финны они все такие.
– Подожди, а ты сам из каких будешь?
– Чистокровный эстонец.
– Офинаревший? В смысле с финским паспортом?
– Нет, с испанским.
– Прикольная фишка. Эстонский drug dealer с испанским паспортом в финской тюрьме, да ещё и с советским погонялом. И при этом ты выглядишь как вылитый польский дворянин Feliks Dzierżyński. Чудны дела твои, Господи!
– Ты, что поп?
– Да нет, просто оброс сильно. Полтора месяца лаперовался в полицейском СИЗО. Но крестик ношу.
– Тебя на границе взяли?
– Дома.
– Сам из Лаппеенранты?
– Из Ванты.
– Наркотики, спиртное или сигареты?
– Сигареты. Но вообще-то совсем даже не мои.
– Бывает. Ладно, потом поговорим. Тебе бельё нужно?
– И постельное и нательное. Дай сразу пару смен. Хоть от грязи окончательно отмоюсь.
– Зимняя верхатура нужна?
– А что можешь дать?
– Перчатки, шапочка, свитер, куртка. Кроссовки не бери, они местные. Ноги испортишь. Да и перчатки остались все дырявые.
– Давай всё, что можно носить. А не знаешь, где здесь разрешено стирать?
– Грязное бельё складываешь в пакет, разборчиво пишешь фамилию или номер и свою камеру. Потом либо сам сюда приносишь, если охрана разрешит, либо с оказией передаёшь. Имя моё запомнил?
– Запомнил. Сулев. Су-Лев, Лев реактивный, Jet Lion, почти Jet Li. Теперь точно не забуду.
– Что-то ты заговариваешься. Не назови потом как-нибудь МИГлев или ЯКлев. Осерчаю, – он подмигнул, – Не дай повода навесить на меня реальное обвинение. А то будет у моего лепилы счастье. Мокруха за чернуху. Ваша русская шутка юмора, – он грустно вздохнул, – Знаешь, а я после Горбачёва почти всю русскую тюремную музыку напрочь позабыл.
– Да нет, шутка почти удалась. Наши журнашлюги-три-пера её бы уж точно оценили. Спасибо за шмотки.
– Увидимся. Ты же с нашего третьего этажа?
– Да.
– У меня будет свободная минута – забегу.
– Буду рад первому гостю, – я обхватил здоровый ком из разных шмоток и потащился к лестнице.
Вертухай на этаже при виде меня покачал головой и выразительно постучал по своим часам. Я состроил виноватую физиономию и с трудом протиснулся в дверь своей камеры.
Будильник я гордо водрузил на табуретку. Полюбовался на заслуженный трофей и приступил к знакомству с инструкцией по Snug. Каюсь, до жути обожаю читать предостерегающие наукообразные перлы, рассчитанные явно на последних сохранившихся криворуких синантропов:
– Мы защитили рукосуя от эрегирования… мозга, – нежно пропел я, разворачивая солидную бумажную простыню.
Однако меня постигло жестокое разочарование. Подробное описание с картинками было только на шведском, финском и норвежском языках. И полное пренебрежение к пользователям из других, не менее нуждающихся стран. А я так надеялся скрасить себе вечер добрыми и премудрыми советами23.
Вздохнув, я стал с грустью разглядывать рисунки. И здесь никакого всплеска фантазии. Эластичный кусок пластика наложить, расправить и лишнее обрезать. С этим и у непоседливого ребёнка весь творческий порыв угаснет.
Операция по восстановлению челюстей заняла у меня не более пяти минут даже при излишней тщательности. Я их тут же вставил. Громко пощёлкал зубами. И меня сразу заколдобило. Во рту шквально стал нарастать запах использованной медицинской перчатки с каким-то странным послевкусием. Пришлось метнуться к параше и вывернуться наизнанку, а потом долго сплёвывать тягучую слюну. Но вроде отпустило. Многообещающее такое начало. А вот в инструкции ни на одном рисунке ничего подобного не изображено.
Я несколько раз прополоскал рот. Сделал себе сладкий чай. Выкурил сигарету. Глубоко и медленно подышал, широко раскрыв рот. Что ж, притерпеться вполне можно. Видно от горячего чая челюсти намертво зацепились и не выпадают. Значит, жизнь возвращается.
Ночью тишину нарушили чьи-то радостные вопли и шум. Затем послышались гулкие удары по двери камеры. Но где-то далеко. Били явно ногами. Почти сразу раздался топот ног охранников, грохот запоров, короткая возня и всё стихло.
Утро принесло разгадку этого неординарного события. Для начала впервые не открылись двери камер, и был нарушен столь трепетно ожидаемый утренний парашно-туалетно-помывочный спринт. Завтрак сунули через кормушку.
– А когда откроются двери? – спросил я через щель у вертухая, надзирающего за раздачей еды.
– Вы все наказаны за нарушение режима.
– А когда можно будет вынести crap (дерьмо)?
– Какое?
– Разное. Shit, urine.
– Что?