Глава 4
Артист и караокер[7]
• В чём разница?
В наше время многие любители пения начинают свой путь на эстраду… в караоке-клубе. Повсеместное распространение караоке-машин воспринимается естественно – как и любое техническое нововведение. Однако это сильно изменило сам подход к формированию артиста; последний весьма отличается от своих собратьев тридцатилетней давности. А чтобы понять – чем, я совершу небольшой экскурс в историю.
Необходим он для того, чтобы современный начинающий мог взять всё лучшее из поступков, которые привели тех начинающих исполнителей к славе и успеху.
Тридцать лет назад в России существовало всего лишь несколько (!) официальных студий звукозаписи, причем все они находились под управлением фирмы «Мелодия» – гиганта отечественной звукозаписи, входившего в шестерку крупнейших мировых компаний.
Это означало, что, во-первых, попасть туда было почти невозможно; но те, кто всё же попадал, могли рассчитывать на обработку своих песен суперпрофессионалами на оборудовании мирового класса. Отсюда – высокое качество записей. Обратная сторона медали – новых песен появлялось очень мало, а значит, каждой из них была уготована судьба если не хита, то, по крайней мере, популярной композиции.
А во-вторых, это означало, что к счастливому моменту записи артист был готов исполнить песню, даже будучи разбуженным ночью. Стало быть – множество репетиций (да еще и с музыкантами, а не под минусовую фонограмму!), где до блеска оттачивались вокал и взаимодействие с группой. Запись производилась, как правило, за одно исполнение и занимала часы, а не дни: время в таких студиях стоило безумно дорого, а очередь на запись растягивалась на годы!
В настоящее же время запись в основном производится лишь частями (покуплетно) – из-за того, что артист порой просто не «вытягивает» всю песню; его энергетики и дыхания хватает лишь на один куплет, а посему работа может продолжаться несколько дней!
Некоторые молодые исполнители, работающие в собирательном стиле синти-поп, смотрят на такую работу еще проще: с мучениями, связанными с непопаданием в ноты и неправильным дыханием, они записывают вокал, перекладывая всю дальнейшую работу на звукорежиссера (аранжировщика).
Последнему приходится не только аранжировать (а зачастую делать заново) музыкальную подложку из демоверсии купленной песни, но и, по сути, «вкладывать» слова в ноты, а также обрабатывать голос, используя весь набор доступных технических средств. Кропотливая работа может занимать до месяца; иногда исполнителю приходится приезжать в студию, чтобы перепеть ту или иную строчку.
Желая компенсировать посредственный вокал и (как правило) такие же слова песни (не вокально-адаптированные слова, невнятный припев без т. н. шляг-фраз, избитые словосочетания и т. п.), специалист усиливает «раскачивающее» действие музыки.
Стараясь «раскачать» ее по вертикали и горизонтали, он делает музыкальную подложку (минусовая фонограмма) настолько искусственной, что она с трудом поддается воспроизведению на сцене сессионными музыкантами.
На выходе получается некая композиция, весьма отдаленно напоминающая исходник купленной песни по музыке и практически не принадлежащая этому артисту по вокалу.
Такую песню можно распространять лишь на различных носителях; со сцены же петь – практически только под плюсовую фонограмму…
О проблемах выбора и покупки потенциально хитовой песни будет подробно написано далее; сейчас же я расскажу о том, чем современный исполнитель-караокер отличается от исполнителя времен отсутствия цифровой техники вообще, а не только компьютеров или караоке-машин.
В то время существовала довольно четкая градация между доморощенным исполнителем и начинающим артистом. И виной всему было отсутствие минусовой фонограммы! Такого понятия практически не существовало; ее роль мог играть только аккомпанемент (аккордеон, гитара, фортепиано). Жанр – бардовская песня, русские народные песни, песни из кинофильмов…
Петь подобным образом мог любой желающий; наиболее способные даже зарабатывали на этом, выступая на свадьбах или давая т. н. квартирники. Впрочем, такая деятельность считалась чистой любительщиной (хобби) и, как правило, находилась в стороне даже от различных форм т. н. художественной самодеятельности (вокально-инструментальные ансамбли, хоровое пение и пр.).
Если же человек собирался стать профессиональным артистом, он шел двумя путями: либо поступал в вуз соответствующего профиля, либо создавал свой музыкальный коллектив, стремясь попасть в списки какой-либо филармонии, – без этого в СССР нельзя было официально концертировать.
Однако, вне зависимости от направления деятельности, подобные артисты и музыкальные коллективы были практически изолированы от медийной индустрии в целом!
Было большой проблемой предложить профессионалам написать слова и музыку. Ни о каком промышленном производстве носителей также не могло быть и речи: свое творчество новички распространяли только в виде т. н. магнитоальбомов. И выступали «живьем»: примитивное оборудование не позволяло делать и сотой доли того, что доступно сегодня любому исполнителю. Но это давало закалку, вырабатывало смекалку, побуждало к творчеству!
Негде взять песню – напишем слова и музыку сами (у многих было музыкальное образование); нет помещения для репетиций – поедем к друзьям на дачу; на запись песни дают пять минут – не беда, месяц будем репетировать до посинения, пока не сможем исполнять ее на все сто даже без музыкальных инструментов и микрофона.
Современные же условия работы кардинально отличаются: каждый, имея компьютер, может сочинить стихи и музыку, спеть и тут же записать свое творение, а затем отправить получившуюся композицию в любую звукозаписывающую компанию мира!
Если же сочинять самому не получается, можно петь каверы с помощью караоке-машины: она помогает попасть в ноты даже неподготовленному человеку. Немного усердия, собранности – и вуаля: я пою почти так же, как Мирей Матьё (Mireille Mathieu), Мадонна (Madonna), Елена Ваенга, Муслим Магомаев или Алла Пугачёва.
Сделав караоке-пение своим хобби, можно добиться многого: сносно петь, принимать участие в различных караоке-конкурсах и т. п.
Нельзя сделать лишь одного – стать артистом.
Между любителем и профессионалом (в любой области) лежит пропасть: чтобы из любителя превратиться в профи, нужно превращение, прежде всего, внутри себя – подчинение жизни служению своему делу.
Любитель пения отличается от концертирующего артиста еще и тем, что первый – поет для себя или друзей, а второй – выступает для публики.
На практике это означает, что караокер (начинающий вокалист) настолько поглощен процессом пения (а его и занимает сам процесс – иначе зачем ему вообще петь?), что никого и ничего вокруг себя не видит… Манера держать микрофон также с головой выдает любителя. Караокер сжимает микрофон до хруста в суставах, ибо боится уронить: плата за порчу дорогостоящего микрофона часто бывает равна его двукратной стоимости… Разумеется, ни о каком сценическом наряде речь тоже не идет.
Про подачу песни можно говорить долго – эта тема больная даже для караоке-конкурсов, где присутствует профессиональное жюри; и если приодеться он (она) еще может, выучить слова – тоже (чтобы смотреть на жюри, а не на экран ТВ), то отрепетировать подачу (на профессиональном сленге – поставить номер) получается с большим трудом. Если вообще получается…
Я опишу работу на сцене двух исполнителей (для простоты они будут одного возраста, пола и с одной и той же песней) – караокера и артиста.
Первым выступает караокер.
…Девушка идет через зрительный зал с микрофоном, который взяла у звукооператора, поднимается на сцену, немного ссутулившись и на мгновение повернувшись к публике спиной.
Раздается ритмичное вступление, но она стоит, напряженно замерев; рука с микрофоном опущена. Затем она сжимает его двумя руками около живота. Иногда девушка делает малопонятные движения туловищем, не соответствующие по амплитуде частоте ударной установки, и трясет микрофон.
Ее наряд банален: обычно так наряжаются клерки на корпоративный праздник. Однако некое отличие всё же присутствует: красные туфли, того же цвета ремешок и бусы. Пряжки на туфлях и ремешке имеют разные размер и форму. На пальцах несколько крупных колец.
Наконец на экране ТВ появляются слова, и она начинает петь. Она даже почти попадает в ноты, но звучит это всё равно своеобразно, ибо караоке-фонограмма рассчитана на более вольное пение. А поскольку песня известная, с непривычки слушается она необычно.
Экранов ТВ два, и оба они висят на боковых стенах. Чтобы прочесть слова, девушке приходится поворачивать голову; в конце концов, она непроизвольно поворачивается к залу немного боком.
«Отпустить звук» она не может; держит во рту и пытается «выдавить», напрягая мышцы ротовой полости и голосовых связок (т. н. пение на связках). От этого голос становится излишне высоким, иногда едва не срываясь на крик; «плоский» и «пустой», он априори лишен какого-либо своеобразия. Звуки ударяются о зубы, дробятся и летят в зал в виде брызг, подобно тем, что вылетают из сжатой рукой горловины садового шланга, который юный сорванец направил на отца. Холодные капли жалят публику так, что она непроизвольно морщится: слава Богу, что песня в ее исполнении всего одна; мало кто согласился бы выдержать такое целый час!
Довершает картину микрофон, который девушка крепко сжимает, практически обхватив его головку и поднеся вплотную ко рту. А это значит, что публика слышит крик (даже если она и не поет громко) (см. гл. «Сценические выступления»).
Глаза ее живут своей жизнью: они то закрываются на высоких нотах, то вдруг резко открываются, становясь как блюдца, – чтобы прочесть очередную строчку текста. В паузах – прищуриваются, словно говоря: «Какое мне дело до всех до вас, а вам – до меня»[8].
Телодвижения хаотичны и напоминают о неумелой танцовщице на дискотеке. Никакой связи ни с ритмом песни, ни со смысловой нагрузкой нет. Левая рука безвольно опущена; впрочем, иногда она поднимается и остается в согнутом положении с висящей кистью.
Закончив петь, девушка дожидается окончания песни, сходит со сцены и идет в конец зала отдать микрофон. Тут она еще молодец – некоторые делают это за несколько секунд до окончания фонограммы.
Раздаются жидкие аплодисменты. Публика явно ждет следующего исполнителя.
И вот откуда-то из-за кулис появляется она.
Тонкий и качественный макияж подчеркивает привлекательные черты лица. Загорелая шея, не имея и следа подкожного жира, переходит в умопомрачительное декольте. Длинное платье, немного широкое в районе груди, плотно облегает плоский живот так, что угадываются его мышцы. Так же плотно оно облегает ягодицы, затем расширяясь и доходя до пола, поэтому туфель не видно; можно лишь предположить, исходя из ее статности и манеры движения, что каблук высокий.
Рельефные руки легко держат красивый микрофон.
Она оглядывает зал, на долю секунды задерживаясь на каждом лице; она выглядит спокойной и… даже немного уставшей. «Мой друг попросил меня выступить у него; в мои планы это не входило – я хотела бы сегодня отдохнуть, ибо вчера меня сильно вымотал концерт – публика вызывала на бис три раза; но и отказать не могу – я очень уважаю его» – говорят ее глаза.
– Дорогие друзья, сегодня, в этот ненастный день, я хотела бы спеть вам о лете, о море и солнце… Ведь уже началась весна, а значит, всё самое лучшее – впереди! Я же, как смогу, приближу вас к этому!
Начинается вступление, и она вся оживает – словно в каждую клеточку тела вмонтированы электроды, связанные с фонограммой. Караоке-система выключена; идет оригинальная минусовка песни.
Публика сидит не шелохнувшись, думая о своем: молодые мужчины – о том, что неплохо было бы снять с нее это платье; пожилые деятели шоу-бизнеса – о возможности совместной работы; девушки – о том, что с этого дня нужно всё-таки сесть на диету и записаться в фитнес-центр; женщины – о предложении ей услуг стилиста или модельера…
А она поет! Задавая тон связками и заставляя нёбо, челюсти и губы работать, она свободно выносит все звуки вперед, от чего они выходят наружу в виде плотной, сильной струи, которая, в отличие от брызг, вообще не попадает на публику! Публика просто смотрит на нее, как смотрят на водопад; она любуется им, оставаясь при этом совершенно сухой. А на водопад (как и на пламя) можно смотреть бесконечно, не правда ли?
Она поет так же, как и оригинальный исполнитель, – с теми же акцентами, однако, играя голосом, добавляет мелизмы[9], из-за чего песня становится более искусной и красивой.
И публика запоминает такое исполнение; впоследствии, услышав песню по радио, она начнет сравнивать обеих певиц; а это и есть то, к чему должен стремиться любой артист: чтобы его голос и манера исполнения запомнились больше, чем слова тех шлягеров, которые он исполняет.
…Вместе с ней поет и ее тело – она не танцует, она именно поет телом; каждая часть его словно говорит: я хочу отдать вам себя всю, хотя я только часть тела, но я тоже пою, вам нравится?
Вот только глаза не поют – они излучают чудесную, светлую энергию, оставаясь открытыми даже тогда, когда их ослепляют вспышки камер; мало того, они умудряются уделить хотя бы мгновение не только всем объективам, но и всем лицам в зале!
Песня закончена.
Певица грациозно кланяется публике в пояс; грохот аплодисментов буквально накрывает ее, не давая выпрямиться. Наконец она покидает сцену; но аплодисменты не смолкают: публика не столько ждет ее нового появления, сколько словно бы отсекает аплодисментами от других исполнителей.
Но внезапно она выпархивает, и, судя по легкости походки можно догадаться, что ее ноги босы.
– Давайте танцевать, – предлагает она и без перехода начинает петь.
Песня медленная. Невозможно популярная и невозможно красивая. Народ встает и начинает кружиться в медленном танце. Незнакомые прежде люди сближаются, и вот уже многие что-то оживленно обсуждают, возвратившись за столики.
А она танцует. Кружится по сцене на подушечках пальцев. Ее платье мечется вокруг тела, то обнимая его, как внимательный партнер, то не поспевая за ним, как проигравшая танцевальное соревнование соперница…
Даже всесторонне подготовленный начинающий исполнитель, стремящийся стать артистом, без команды будет являться тем одним, кто в поле не воин; штурмовать вершины без понимания профессиональных задач и ролей людей, работающих в этой индустрии, невозможно!