Как стать вождем. Страсти во власти. Часть 2. Зачем становиться вождем (Александр Соловьев)

Жажда могущества

«Коль преступить закон – то ради царства», – любил повторять Цезарь строчку из Эврипида. Как-то, проезжая мимо захолустного альпийского городка, он заявил спутникам: «Я предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме».

Добившись же своего именно в Риме, Цезарь получил – помимо практически беспредельной власти – такое же, практически беспредельное подобострастие приближенных. В результате Цезарь перестал уважать людей и относился с презрением даже к тем, кто этого не заслуживал. Делегации сената он принимал сидя – неслыханное для тогдашнего Рима оскорбление! Вот лишь некоторые его высказывания: «Республика – ничто, пустое имя без тела и облика», «Слова Цезаря люди должны считать законом», «Все будет хорошо, если я того пожелаю!»

Жажда могущества роднит даже заклятых врагов. Последний император Эфиопии Хайле Селассие I и его будущий палач вполне стоили друг друга. Менгисту Хайле Мариам был двойником императора, его зеркальным отражением. Оба знали, что главное – это власть, полная и безраздельная. Так, при дворе императора существовал ритуал под названием «фит масуоггед», что-то вроде «обнажить истинное лицо». Его должен был пройти соискатель любой, даже самой незначительной государственной должности. Каждое утро претендент должен был стоять по стойке «смирно» у императорского дворца, ожидая выхода монарха, а когда тот покажется, ловить его взгляд. Если повезет, он получал высочайшую аудиенцию, в ходе которой, пав ниц пред императором и прижав лицо к земле, должен был рассказать о себе все без утайки. Если император пребывал в хорошем расположении духа, можно было сорвать неплохой куш.

Наилучшим образом жажду власти можно утолить, если подходить к вопросу системно и последовательно.

В 25-летнем возрасте отец двоих детей, аттестованный юрист и весьма уважаемый референт солидной адвокатской конторы Франклин Рузвельт во время одной из вечеринок на работе без тени иронии изложил краткий план своей жизни на ближайшие 25 лет: 1) избрание депутатом парламента от Нью-Йорка, 2) место статс-секретаря в военно-морском министерстве, 3) губернаторство в штате Нью-Йорк и 4) кресло президента.

Самым поразительным в этом плане был тот факт, что Рузвельт осуществлять его начал без нарушений графика: через десять лет первая половина уже была реализована. Причем к концу службы в военно-морском министерстве Рузвельт даже сумел договориться об отмене всех забастовок на флоте.

Мао Цзэдун стал присматриваться к тому, какая из политических сил способна привести его на вершину власти, сразу после свержения последнего китайского императора. Как и многие диктаторы ХХ века, большим ученым председатель не был. Он знал толк лишь в одной науке – управлении массами, точнее, превращении людей в однородную массу, из которой можно лепить все что хочешь. «Народ, – учил Мао, – это чистый лист бумаги, на котором можно писать любые иероглифы». Он постоянно затевал грандиозные эксперименты над собственным народом, но они всегда заканчивались грандиозной неудачей. Причина была в несоответствии целей и возможностей – Мао в мыслях видел себя властителем Поднебесной, как именовали китайскую империю, но построить ее без советской помощи не мог, и это раздражало кандидата в «красные императоры».

Последовательность в утолении своей жажды могущества неминуемо приводит к желанию достичь еще большего могущества.

Уго Чавес явно метит в наследники Фиделя Кастро, бессменного лидера социалистической революции и главного противника США в Латинской Америке. Как родственники, которые хотят получить наследство, просиживают дни у постели умирающего богатого дядюшки, Уго Чавес чуть ли не каждый месяц навещает президента Кубы, перенесшего 31 июля 2006 года тяжелую операцию. Именно Чавес оповещает мир о состоянии здоровья команданте: «Фидель чувствует себя лучше», «Он уже больше ходит, чем лежит в постели», «Фидель находится на этапе полного выздоровления». А фотография Чавеса в кумачовой рубахе возле лежащего на высоких подушках Фиделя Кастро, облетевшая весь мир, не должна оставить сомнений в том, кто самый верный последователь лидера кубинской революции.

Называя Чавеса «первой леди Кубы», венесуэльские оппозиционеры правы еще и потому, что их президент оказывает влияние на кубинскую экономику: Венесуэла – основной поставщик нефти на Кубу.

Когда Фиделя Кастро не станет, Чавес рассчитывает стать неформальным лидером всей Латинской Америки. Но в отличие от кубинского вождя, который из-за бедности своей страны мог влиять на настроения в Латинской Америке только с помощью идеологии, у Уго Чавеса есть большие финансовые возможности. Уго Чавес – основной на континенте поставщик оружия революционерам. По данным США, повстанцы Колумбии, которые уже 30 лет ведут борьбу с правительством, получают вооружение от режима Чавеса.

Президент Венесуэлы постоянно увеличивает закупки вооружений. В 2005 году Венесуэла заключила контракт с Россией на $3 млрд. «Мы должны защищать каждую улицу, каждый холмик, каждый уголок нашей страны от угрозы американского военного вторжения», – убеждает венесуэльцев Уго Чавес. И, как ни удивительно, венесуэльцы до сих пор ему верят.

Правда, Чавесу не стоит забывать, что жажда могущества может стать фатально неутолимой. Так, бразильский президент Жетулиу Дорнелис Варгас мечтал о создании собственного милитаристского государства, полностью подчиненного его воле. Во многом Варгасу удалось осуществить этот замысел, и только армия осталась неподвластна ему.

Оказавшись у власти в результате революции 1930 года, Варгас принял конституцию, сделавшую Бразилию во многом похожей на фашистскую Италию. В 1937 году он перешел к созданию диктатуры в Бразилии и поэтому начал избавляться от политических конкурентов.

Но в 1945 году Жетулиу Варгас под давлением военной элиты и общества, требовавшего демократических реформ, ушел со своего поста. Он, впрочем, сохранил популярность и в 1951 году победил на президентских выборах. Однако теперь Варгас оказался во главе совершенно другой Бразилии, шедшей по пути демократизации, где существовало множество партий, а пресса была гораздо более свободной. Главным политическим соперником Варгаса стал издатель газеты Tribuna da Imprensa Карлос Ласерда, который требовал отстранить бывшего диктатора от власти. В 1954 году на Ласерду было совершено покушение, и, хотя он был только ранен в ногу, погиб находившийся рядом майор ВВС Рубенс Вас. У высокопоставленных военных эта новость вызвала настоящий гнев, который они направили против Варгаса, когда стало известно, что заказчиком убийства был начальник охраны президента.

Армия вновь потребовала от Жетулиу Варгаса покинуть пост, но он предпочел выстрелить себе в сердце. В предсмертном обращении к бразильцам Варгас написал: «Я отдал вам свою жизнь, а теперь отдаю свою смерть. Я выбрал этот путь, чтобы защитить вас, моя душа будет с вами, мое имя станет флагом вашей борьбы. Я совершаю этот первый шаг в вечность. Я ухожу из жизни, чтобы войти в историю».

Жажда славы

Цезарь достиг всего, чего хотел. Он стал неограниченным властелином державы, которая лишь формально все еще считалась республикой. Сенаторы старались перещеголять друг друга, осыпая главу государства беспрецедентными почестями. Он был назначен пожизненным диктатором, бессменным консулом и трибуном, наследственным верховным жрецом, префектом нравов, носил титулы «императора» (главного военачальника) и «отца отечества». Все его распоряжения были заранее одобрены сенатом и народным собранием. Цезарю полагались золоченое кресло, священная колесница и носилки, в его честь была воздвигнута статуя с надписью «Полубогу» (в цирковых процессиях ее везли вместе со статуями богов). Изображение Цезаря чеканилось на монетах, день его рождения и дни побед отмечались как народные торжества, месяц квинтилий был переименован в юлий (июль).

Тот, по стопам которого шел Цезарь, – Александр Македонский – на протяжении всей взрослой жизни клал у своего изголовья рядом с мечом «Илиаду» Гомера. Он желал быть похожим на эпических героев древности.

Александр не был великим правителем. Но, завоевав с несколькими десятками тысяч свирепых македонских воинов территорию от Дуная до Инда, он объединил все живущие там народы, предложив им привлекательный жизненный стандарт эллинизма, синтезировавший греческие жизненные идеалы – красоту, телесность, благо, целесообразность, логику – с исконно восточными культурными стереотипами.

Как это часто бывает, любовь Александра к греческой культуре основывалась на неофитстве: македонский царь сам не был греком и греки его считали варваром. Увлечение Грецией передалось Александру по наследству. Его отец Филипп еще до рождения сына мечтал завоевать Грецию, и задача оказалась не слишком трудной: перепробовав все возможные виды общественного регулирования, Греция дошла в каждом из них до абсурда.

Прежде чем завоевать Грецию, Филипп сильно эллинизировал македонский двор. Делал он это, однако, не из любви к эллинизму, а из чисто политических соображений: Филипп никогда не забывал, что для греков остается варваром, и они смирятся с его господством только в том случае, если он усвоит их культуру. Филипп ввел аттическое наречие в свою канцелярию, перестроил на греческий манер административную систему и пригласил ко двору знаменитых греков.

Далее последовал ключевой для последующей истории человечества эпизод: видя в сыне своего преемника, он позаботился дать ему хорошее греческое воспитание, и в учителя к Александру был приглашен сам Аристотель. Горизонты, которые открыл перед Александром Аристотель, не шли ни в какое сравнение с помыслами отца, венцом которых было завоевание греческих городов в Малой Азии. Александр решил завоевать весь мир, чтобы заставить каждого человека в мире преклоняться перед тем, перед чем преклонялся он сам – греческой культурой.

Подобно Александру, деяниями древних зачитывался и Мао Цзэдун. Правда, его героями были исключительно великие императоры – от основателя первой империи Цинь Шихуан-ди до Наполеона Бонапарта. Будущий Великий Кормчий примерял их судьбы на себя. В истории Китая хватало властителей, вышедших из крестьян, и молодому Мао это запало в душу. Вместе с тем его привлекали и труды древнего мудреца Конфуция. Молодого диалектика не смущало, что, к примеру, тот же основатель империи Цинь не жаловал конфуцианцев, приказав топить умников в сортирах.

Славы – рыцарской славы – жаждали император российский Павел I и Наполеон. Что, правда, не принесло особых дивидентов первому и стало причиной главной стратегической ошибки второго.

Летом 1800 года через наполеоновскую агентуру Павлу поступило предложение вступить в антианглийскую коалицию. Стратегию вовлечения России в войну разрабатывал знаменитый дипломат Талейран. Убеждая российского императора, он делал основной упор не столько на экономические выгоды, которые принесет его стране победа над Англией, сколько на то, что Павел совершит несметное количество подвигов плечом к плечу с самым великим полководцем всех времен и народов. На Павла, с детства мечтавшего о военной славе, это предложение подействовало не менее опьяняюще, чем раньше – мальтийский жезл, полученный от Наполеона.

Начиная русскую кампанию, Наполеон, главными словами которого были «честь» и «слава», убеждал себя, что Александр не может просто так отступить из Польши – ведь тогда он обесчестит себя в глазах поляков. Что он не может сдавать русские города один за другим. Что он не может отказаться от мира, когда неприятель занял одну из российских столиц. После Бородинского сражения Наполеону осталось лишь заметить: «Мы скрестили шпаги: честь спасена в глазах всего мира». Известно, какой абсурдной ценой было оплачено это спасение.

По молодости Уинстон Черчилль грезил сражениями, где можно было бы прославиться. Примером ему служил его славный предок Джон Черчилль, в 1702 году получивший титул первого герцога Мальборо за победы над Людовиком XIV в Войне за испанское наследство, которую вели французы против коалиции европейских держав. Дом, где родился Черчилль, был частью английской истории: народ построил его для герцога Мальборо в благодарность за его подвиги.

В своих мемуарах Шарль де Голль вспоминал: «Я считал, что смысл жизни состоит в том, чтобы свершить во имя Франции выдающийся подвиг, и что наступит день, когда мне представится такая возможность».

Уго Чавес всегда верил в то, что станет героем Венесуэлы, как его знаменитый прадед, генерал Педро Перес Дельгадо по прозвищу Маисанта, который прославился тем, что в 1914 году поднял восстание против диктатора Хуана Висенте Гомеса. Уго с приятелями нередко устраивал вылазки по местам героических сражений, пытаясь найти затерявшиеся в песках гильзы.

Главный нерукотворный памятник, который воздвиг себе покойный Туркменбаши – «глава туркмен» Сапармурат Ниязов, – книга «Рухнама» («Духовность»), вторая после Корана книга заповедей для туркменского народа, вышедшая в свет в 2001 году и переведенная на все основные языки мира, включая зулусский. Среди прочего, в книге утверждается, что «первую телегу на земле смастерили туркмены. Туркменское колесо не только изменило жизнь армии и государства, но развернуло ход самой истории». Кроме того, по мнению автора, «Господь сотворил Адама человеком зрелого возраста – ему было 28 лет. Точно так же и Туркменистан с самого начала был зрелым государством».

В 2002 году Туркменбаши ввел в стране новый календарь, изменив названия дней недели и месяцев. Январь в новом календаре называется месяц туркменбаши, апрель – гурбансолтан-едже (так звали мать Сапармурата Ниязова), сентябрь – рухнама.

Туркменбаши также распорядился разделить человеческую жизнь на 12-годичные циклы. Старость при таком делении начинается в 85 лет, «возраст мудрости» – в 73. Сам президент и в момент издания соответствующего распоряжения, и в момент смерти находился в «возрасте вдохновения» (61–73).

Порой жажда славы – по воле жаждущего – распространяется и на его посмертие или принимает иные, довольно причудливые формы.

Так, завещание, написанное Рузвельтом в 41 год, уже в момент написания поразило нотариуса скрупулезностью требований. Рузвельт повелел воздвигнуть на могиле «простой белый памятник без резьбы и украшений, по направлению с востока на запад, длиной 8 футов, шириной 4, высотой 3 фута. Основание должно выступать из-под памятника не более чем на 2 фута 6 дюймов от земли. Надпись белым по черному граниту: только фамилия и даты жизни». К этому времени Рузвельт твердо знал: он войдет в историю.

А вот прибалтийский барон Роман Унгерн фон Штернберг в начале ХХ века мечтал возродить древние монархии и рыцарские традиции. Окончив в 1910 году военное училище, он попросился в Забайкалье, откуда было рукой подать до Монголии и Китая, где вскоре начались события, в которых помешанный на войне поручик Унгерн видел начало новой эпохи. Вообще, в начале XX века Восток был в моде. Восточное искусство, восточная жестокость, восточная философия и вывозимые с Востока наркотики во многом определяли стиль эпохи.

В конце 1911 года часть Монголии провозгласила себя независимой от Китая, и на престол взошел первосвященник Богдо-геген Джебцзун-Дамба-хутухта, или же просто Богдо-хан. Вскоре после этого Унгерн добился отставки и поехал в Монголию в качестве частного лица. В его отпускном удостоверении говорилось, что «вышедший добровольно в отставку поручик Роман Федорович Унгерн-Штернберг отправляется на запад в поисках смелых подвигов». Отправившийся на поиски приключений потомок крестоносцев производил странное впечатление.

Вот как описал Унгерна случайный попутчик: «Он был поджарый, обтрепанный, неряшливый, обросший желтоватой растительностью на лице, с выцветшими застывшими глазами маньяка. По виду ему можно дать лет около тридцати, хотя он в дороге и отрастил бородку. Военный костюм его был необычайно грязен, брюки потерты, голенища в дырах. Сбоку висела сабля, у пояса – револьвер… Вьюк его был пуст, болтался только дорожный брезентовый мешок, в одном углу которого виднелся какой-то маленький сверток».

Целью его поездки было присоединиться к отряду джа-ламы, который был одновременно полевым командиром и буддийским монахом. Правда, российские власти были категорически против того, чтобы офицер шел служить в отряд, больше походивший на обыкновенную банду. В конце концов Унгерну пришлось записаться офицером в Верхнеудинский казачий полк, в котором он служил безо всяких приключений. Однако это первое путешествие в Монголию во многом определило дальнейшую судьбу барона. Он возвращался в Россию с чувством, что в Монголии и Китае дерзкий авантюрист может получить все, вплоть до императорской короны. Позже, рассказывая своему кузену о ситуации на Дальнем Востоке, барон сказал: «Отношения там складываются таким образом, что при удаче и определенной ловкости можно было стать императором Китая».

Начало Первой мировой войны барон встретил восторженно, но к патриотизму его восторг отношения не имел. Просто наконец-то начиналась та самая большая война, о которой он мечтал. Кто-то из читавших фронтовые письма Унгерна вспоминал: «Его письма родным с фронта напоминали песни трубадура Бертрана де Борна, они дышали беззаветной удалью, опьянением опасности. Он любил войну, как другие любят карты, вино и женщин». Хотя на войне такие люди, как Унгерн, всегда востребованы, сделать карьеру ему не удалось. В конце 1916 года пьяный Унгерн ударил ножнами шашки офицера, отказавшегося выделить ему гостиничный номер. Правда, дело закончилось двухмесячным тюремным заключением, но приближалась революция, и вскоре всем стало не до войны.

Готовясь к тому, чтобы возглавить антибуржуазное движение кочевых народов, Унгерн 16 августа 1919 года женился на маньчжурской принцессе. Для барона, который женщин не любил и всячески избегал, это был способ породниться с Цинской династией, возрождение которой должно было, по его мнению, вырвать Китай из-под тлетворного влияния Запада. Правда, воспользоваться своими новыми родственными связями ему не пришлось. Уже через месяц после свадьбы барон отослал жену к родственникам, а осенью 1920 года к Елене Ивановне (под таким именем принцесса упоминается во всех документах) приехал адъютант Унгерна и передал ей бумагу, в которой муж уведомлял ее о разводе.

Его отношение к войне, почерпнутое из рыцарских романов, где рядом с людьми воюют духи и предсказатели, не изменилось с юношества. Унгерна сопровождал целый отряд лам, которые объясняли ему, какой день является благоприятным для выступления. Одно время барон носился с идеей учредить орден военных буддистов – восточный аналог Тевтонского ордена. Удались же ему лишь массовые убийства и еврейские погромы.

Жажда наживы

Завоевывая Галлию, Цезарь опустошал капища и храмы, полные даров, и часто разорял города исключительно ради добычи. А уже будучи консулом, похитил из Капитолийского храма три тысячи фунтов золота, положив вместо него столько же позолоченной меди. В походах он возил с собой мозаичные полы, без разбору коллекционировал резные камни, старинные статуи и картины, по неслыханным ценам покупал красивых и ученых рабов.

Жажда наживы свойственна и монархам, и президентам, и демократам, и коммунистам, и диктаторам, и либералам.

Расходуя на военные конфликты с соседними государствами миллионы ливров, Арман Жан дю Плесси Ришелье – тот самый кардинал из «Трех мушкетеров» Дюма – не забывал и о собственном благополучии, окружая себя поистине королевской роскошью. Известно, к примеру, что в 1620 году доходы Ришелье не превышали примерно 20 тыс. ливров в год, но к моменту его смерти в 1642 году они выросли до 1 млн ливров. Стоимость имущества, оставленного им после смерти, достигала 20 млн ливров. Основную часть этой суммы составляли роскошный Кардинальский дворец в Париже, а также вилла с великолепными садами в Рейе. У Ришелье сложилось двойственное отношение к деньгам. С одной стороны, он считал очень важным их зарабатывать, заявляя, что без богатства нельзя требовать и уважения. С другой стороны, и к тратам он относился спокойно. «Деньги, – говорил он, – вздор, если мы достигаем наших целей».

Во время правления ленивого и апатичного Людовика XV, получившего власть после смерти регента в 1723 году, вся власть во Франции перешла в руки его любовниц, наиболее успешной из которых стала маркиза де Помпадур. Она не скрывала своей любви к роскоши и с размахом тратила средства из казны. Учитывая, что только на косметику и наряды у нее ушло около 5 млн ливров, покупка 11 замков по всей Франции и отделка их интерьеров в пышном стиле рококо выглядела вполне естественно. Страсть де Помпадур к дорогостоящим покупкам и увеселениям наносила такой вред и без того ослабленной французской экономике, что смерть маркизы многими была воспринята с облегчением.

Не отставала от западных соседей и Россия. Карьера Александра Меншикова, превратившегося из слуги Петра I во влиятельнейшего и богатейшего человека страны, сложилась по всем канонам европейского фаворитизма. Царский наперсник владел огромными имениями и почти 100 тыс. душ, но ему не хватало доходов, которые они приносили. Так что светлейший князь, кроме прямых краж казенных средств, прибегал к способам увеличения своего состояния, которые вызывали возмущение даже среди коррумпированной элиты: отнимал земли у помещиков, закрепощал малороссийских казаков, а также брал взятки в неподобающем даже для фаворита размере.

Царь, правда, время от времени пытался приструнить любимца. Так, в 1719 году Петр I ввел его в состав Верховного суда для преследования злоупотреблений по управлению. В числе обнаруженных судом правонарушителей оказался сам Меншиков, и ему пришлось заплатить крупный штраф – 100 тыс. червонцев. Однако если при жизни Петра I Меншикову сходили с рук его многочисленные «воровства», то после кончины царя карьера Меншикова в течение считаных лет пришла к закату. Он был полностью разорен и оказался в ссылке, что также было типично для западных фаворитов и серых кардиналов.

Но подобная перспектива никогда не останавливала жаждущих. В конце 1799 года Бонапарт становится первым, а затем и пожизненным консулом. Жозефина Богарне – первая дама пока еще республики. Их резиденция – дворец Тюильри. Жозефина спит в кровати, принадлежавшей Марии-Антуанетте. Образ жизни ее тоже практически не отличается от королевского. Но, разумеется, и у первых дам случаются проблемы. Жозефине вечно не хватало даже тех огромных средств, которые выдавал ей супруг. Она снова влезала в долги – и даже куда большие, чем прежде! У нее было более пятисот платьев и около семисот пар обуви. А обновляя свой гардероб, Жозефина за один только год умудрилась приобрести 130 платьев, 980 пар перчаток, 520 пар туфель и 87 шляпок.

В 1865 году умер бельгийский король Леопольд I, и на трон взошел наследник, Леопольд II. Главной его любовью были деньги, о чем он сам периодически напоминал, заявляя, например, что «лишь деньги заслуживают Царствия Небесного». Свое долгое правление Леопольд II начал с того, что увеличил королевское денежное довольствие с 2,6 млн до 3,3 млн золотых франков.

Еще будучи принцем Леопольд объездил почти все страны Европы, побывал в Египте, Китае и Британской Индии, где проявлял интерес не только к местным достопримечательностям, но и к экономике. Из всех наук молодого человека более всего интересовали те, что были связаны с коммерцией, и прежде всего статистика. Леопольд быстро оценил всю выгоду колониальной торговли. Вернувшись в Бельгию из Греции, принц вручил премьер-министру сувенир с Акрополя – кусок мрамора, на котором по его приказу были выбиты слова: «Бельгия должна иметь колонии».

Принц неоднократно выступал в сенате с предложением начать заморскую экспансию, убеждая соотечественников «обрести земли за морями, пока есть такой шанс», однако бельгийцам не было дела до того, что находилось за пределами их маленькой родины, и призывы Леопольда не произвели никакого эффекта.

Леопольд с юности усвоил простую идею о том, что в колониальной торговле прибыль всегда выше, чем в любой другой, и упорное нежелание бельгийского правительства что-либо предпринять за морями не могло его не огорчать. Когда в Испании в ходе очередного переворота утвердилась республика, Леопольд на свой страх и риск попытался взять в аренду испанские Филиппины. В Мадрид поехали эмиссары короля, щедро раздававшие взятки республиканским министрам, и о цене уже почти сговорились, но тут республику сменила монархия, и о Филиппинах пришлось забыть. Леопольд начал прощупывать почву в Париже, надеясь приобрести какие-нибудь заморские концессии через французское министерство колоний. На французских чиновников пролился золотой дождь из взяток, люди короля устраивали для парижских жизнелюбов оргии с дорогими винами и роскошными женщинами, но французы не поддавались искушению: взятки брали, но колоний так и не дали. Голландцы и португальцы тоже проявили несговорчивость, но Леопольд не собирался отчаиваться. «Теперь я хочу посмотреть, нельзя ли что-нибудь предпринять в Африке», – написал король своему министру. И вскоре обнаружилось, что предпринять там можно многое.

В ХХ веке все обстояло точно так же, как в XIX. Способ сказочного обогащения президентской семьи Филлипин Фердинанда и Имельды Маркосов ни для кого не был секретом. Адвокат Джовито Салонга, возглавивший после прихода к власти правительства Корасон Акино президентскую комиссию по расследованию преступлений экс-диктатора, подытожил свое расследование словами: «Они крали, крали и крали – а потом крали еще и еще. Они не только брали то, что им не принадлежало, но и подмяли под себя весь бизнес, создали монополии, присвоили право раздавать себе и своей родне лицензии на импорт и гарантировать банковские займы, возвращать которые никто не собирался. Первые прибыли от всех новых сделок шли лично в карман Маркосу. В конце концов все это приняло такой ненормальный характер, что Маркос, вероятно, сам не знал, сколько у него денег».

Началось все с малого. Только заступив на президентский пост, Маркос одним махом запретил все азартные игры. Но, быстро сообразив, что погорячился, разом их же и легализовал, попутно наложив лапу на этот высокодоходный бизнес: службу правительственного контроля за игорным бизнесом возглавил президентский шурин. А дальше пошло по нарастающей.

Одним из главных источников обогащения президентской семьи стала иностранная помощь и инвестиции. Только за период с 1962 по 1983 год США предоставили Филиппинам помощи более чем на $1 млрд, а Всемирный банк «одолжил» еще $4 млрд. Помощь разворовывалась по мере поступления: деньги тут же переводились на секретные счета Маркоса, его супруги и родственников обоих в швейцарских и итальянских банках.

Кроме того, весь бизнес в стране и все инвесторы были обложены системой государственного рэкета. Как вспоминал американский посол в Маниле, в 70-е годы единственным способом делать бизнес на Филиппинах была взятка. Инвесторы прилетали в Манилу с готовыми пакетами акций для диктатора, его жены и их родственников. Еще одним неиссякавшим каналом пополнения доходов семьи стали различные фонды, организованные американцами для финансирования программы отправки филиппинских военных специалистов во Вьетнам. Когда Маркос возглавлял палату сената, он этому всячески противился, но, заняв президентское кресло, изменил позицию на противоположную. Контролировал эти фонды лично президент. А кроме того – все общественные фонды, все правительственные контракты и подряды, вообще все на Филиппинах, что могло принести хотя бы доллар дохода.

За 20 лет эти денежные ручейки и бурные потоки превратились в десятки дворцов, домов и вилл в разных частях света, приобретенные диктатором на подставные имена, в личный авиапарк и автопарк, включавший бронированный «Роллс-Ройс» стоимостью в $500 тыс. Наконец, в миллиарды долларов на банковских счетах во многих странах мира.

По разным оценкам, супружеская парочка награбила от $5 млрд до $30 млрд, большая часть которых осела в тогда еще абсолютно непроницаемых швейцарских банках.

Не отставали от филлипинцев и латиноамериканцы. Еще будучи шефом доминиканской полиции, Рафаэль Трухильо приобрел небольшую ферму, на которой выращивал скот. Затем к владениям генерала добавилось несколько тысяч акров, которые также были превращены в пастбища. Поскольку бизнесу мешали конкуренты, Трухильо, став президентом, ввел госмонополию на поставку мяса в столицу. Естественно, государство закупало мясо у своего президента. За мясной монополией последовала молочная. Хозяйство продолжало расти: в 1936 году Трухильо купил 10 тыс. акров на севере страны, причем ирригация этих земель была проведена за счет облигаций, выпущенных местными властями.

Когда Трухильо обзавелся большими рисовыми плантациями, монополия на экспорт риса досталась компании Exportadora Dominica, которая также принадлежала Трухильо, а когда была введена монополия на соль, ее продажей занялась компания Salenera Nacional, имевшая того же хозяина. Таким же образом было выстроено все хозяйство страны: предприятия были поделены между монополиями, владельцами которых, как правило, были либо сам президент, либо кто-то из его родственников. В 1937 году личный доход Трухильо составил порядка $1,5 млн, а доход его семьи достигал почти 40 % национального дохода.

Правительство другого одиозного латиноамериканского лидера – гаитянского президента Франсуа Дювалье успешно овладело искусством продавать одни и те же объекты по нескольку раз. Так, в 1958 году у гражданина Италии было отобрано казино в Порт-о-Пренсе. Затем заведение трижды продавалось разным владельцам и трижды вновь «национализировалось», причем при каждой продаже с покупателей брали ставшие почти официальными взятки. В итоге казино обрело постоянного владельца – им оказался сам Папа Док (прозвище, которое Дювалье придумал себе сам). Похожая история произошла с японской фирмой, которой Дювалье продал концессию на вылов рыбы в водах Гаити. После уплаты всех подобающих взяток контракт был разорван.

То же самое происходило и в Африке. Имя этого правителя не входит в рейтинги богатейших людей мира, публикуемые журналом Forbes, хотя личное состояние человека, в течение 32 лет занимавшего пост президента Заира, составляет, по разным оценкам от $4 млрд до $9 млрд, что дает ему право считаться если не одним из наиболее состоятельных людей планеты, то хотя бы представителем первой сотни сверхбогачей. Все эти деньги Мобуту Сесе Секо не получил в наследство и не заработал удачными деловыми операциями. Он их просто-напросто украл.

Начал он с того, что обокрал спецслужбы США. Антисоциалистический переворот в Конго был большим успехом ЦРУ. Личные заслуги господина Мобуту в борьбе с мировым коммунизмом были оценены по достоинству. Бывший резидент ЦРУ в Киншасе (столица Заира) Джон Стокуэлл припоминает, что тогда, в начале шестидесятых, главнокомандующий Мобуту получил из США примерно $20–25 млн. Правда, американцы ожидали, что на эти деньги он поможет бороться с советским влиянием в Африке. А заирский лидер просто положил их себе в карман.

Международные финансовые организации предоставляли крупные кредиты на развитие экономики Заира. Политические партии, коммерческие банки и просто частные лица оказывали посильную финансовую помощь Мобуту, главному борцу с идеями коммунизма на африканском континенте. Вскоре, однако, стало ясно, что кредиты не будут возвращены никогда, а заметную часть средств президент Заира крадет. Но деньги с Запада продолжали идти: объем международной финансовой помощи колебался от $300 млн до $900 млн в год.

«Клеветнические» слухи о том, что личный капитал президента Мобуту равняется внешнему долгу Заира, а на себя он тратит не часть иностранной помощи, а ее всю, борцы с коммунизмом пропускали мимо ушей.

Когда в соседней с Заиром Анголе к власти пришла (не без поддержки СССР) партия МПЛА, Запад не сомневался в том, кто может помочь изменить ситуацию. Руководству оппозиционного ангольского движения «Унита», боровшегося с МПЛА, ЦРУ немедленно выделило $1 млн. Деньги были переданы через Мобуту. Но вскоре представитель «Унита» связался с ЦРУ и сказал: «Мы голодаем. Мы не можем ничего сделать. Мы не получили ни цента». Миллион исчез бесследно.

Даже такие досадные случайности не могли охладить любовь Запада к Мобуту. Он крал – миллион за миллионом, миллиард за миллиардом, – а денег поступало все больше и больше.

Впрочем, даже при отсутствии щедрой иностранной помощи Заир теоретически имел все шансы быть богатой страной. Так, по добыче алмазов это государство занимает первое место в мире. Кроме того, из полезных ископаемых в стране присутствуют в больших количествах: медь, кобальт, цинк, олово, германий, марганцевые руды, золото. Прибыли от экспорта за время правления Мобуту можно примерно оценить в $11–20 млрд.

Все предприятия по добыче и обработке полезных ископаемых являются в Заире государственной собственностью. Соответственно, вся прибыль от этой отрасли должна была поступать в государственный бюджет. Однако в действительности все выглядело не так. Еще в конце семидесятых годов африканский отдел Международного валютного фонда получил информацию о том, что заметная часть доходов Заира от внешней торговли в страну не возвращается, а оседает на специальных счетах в коммерческих банках Европы и США. В 1978 году на такой счет были переведены все валютные резервы Gecamines – крупнейшей компании страны, занимающейся добычей и торговлей медью и никелем (в конце ХХ века на этом счету лежит более $1 млрд). Снимать деньги с этих счетов можно было только с личного разрешения Мобуту или же ему самому.

Но и к тем деньгам, которые все же дошли до территории Заира, президент имел некоторое отношение. В соответствии с решением парламента от 30 % до 50 % бюджетных средств, предназначенных на инвестиции в экономику, передавались в специальные президентские фонды, о деятельности которых президент не отчитывался ни перед кем. Это примерно $65 млн в год. Главным объектом инвестиций глава Заира считал себя самого. Кроме того, из госбюджета полностью финансировалась деятельность «Народного движения революции» и благотворительного фонда «Мама Мобуту» (обеими структурами опять же руководил Мобуту). Это еще $172 млн в год. Небольшие средства ($15 млн ежегодно) выделялись на личные нужды президента. И наконец, в бюджете присутствовала такая строка, как «расходы на другие товары и услуги» – $209 млн в год. Получателем этих денег был опять же Мобуту. Итого $461 млн ежегодно.

Ради сравнения еще одна цифра. Ежегодно на нужды здравоохранения в Заире при Мобуту расходовалось $1,2 млн, то есть примерно четыре американских цента на душу населения.

Украденное господин Мобуту удачно размещал. В основном в недвижимость в разных уголках мира.

В окрестностях Брюсселя ему принадлежало восемь домов для жилья и один небоскреб, в котором местные бизнесмены снимают офисные площади. В Брюсселе же расположен знаменитый Музей Африки, построенный в честь короля Леопольда II, создателя Бельгийского Конго. Напротив музея и стоит один из восьми домов. Обошелся он когда-то, кстати, в $5 млн.

Если бы не противные люди из МИД Швейцарии, никто не помешал бы Мобуту пожить и в шале неподалеку от Лозанны, за которое было уплачено пять с половиной миллионов долларов. Но швейцарский МИД отказал Мобуту в продлении въездной визы, которая у него была на протяжении нескольких десятилетий, и, кроме того, швейцарские власти заявили о намерении пересмотреть право его собственности на дом.

В Испании на имя его свекрови были записаны роскошная вилла, дом в Мадриде и несколько отелей в Марбелье. Ну, разумеется, нельзя забывать и про Париж. Дом № 20 на авеню Фош, первый этаж. Адрес этой скромной (800 кв. м общей площади) квартирки на первом этаже хорошо знаком французским политикам, кутюрье и дорогим проституткам. К тому же во Франции прекрасные онкологи, помогавшие Мобуту справляться с болезнью. А в теплые дни можно было выезжать на свою виллу на Лазурном берегу, отгороженную от любопытных взглядов высоким железным забором с предупреждающими надписями о том, что по другую сторону забора бегают без присмотра злые собаки.

Были еще отель и несколько домов в Йоханнесбурге (ЮАР), дом в Дакаре (Сенегал), дома в Абиджане (Кот д`Ивуар). Фазенда в Бразилии с видом на собственную кофейную плантацию…

Бывший президент Габона Омар Бонго уступал, конечно, Мобуту размерами личного капитала, но вряд ли намного. Точные данные о его состоянии неизвестны, однако, по оценкам экспертов, он был, пожалуй, самым богатым диктатором Африки. В свое время конгресс США выяснил, что только в одном из американских банков на счетах Бонго находилось $190 млн. Против Бонго и его коллеги и тестя Дени Сассу-Нгесо во Франции были официально выдвинуты обвинения в коррупции. Однако даже французские следователи затрудняются назвать хотя бы приблизительную сумму, которой владел Бонго и его семья. Сам Бонго, разумеется, отвергал все обвинения в коррупции. Во время интервью одному из французских журналов он произнес знаменитое: «Не смейте мне говорить о коррупции. Это не африканское слово».

Пролетарское происхождение и коммунистические убеждения нисколько не мешали Николае Чаушеску. Помимо дворцов с сантехникой из драгоценных металлов и коллекции автомобилей, подаренных мировыми лидерами, Чаушеску позволял себе некоторые чудачества. Лидер британской либеральной партии Дэвид Стил однажды подарил Чаушеску щенка лабрадора, которому вождь румынского народа дал имя Корбу. Вскоре на улицах Бухареста можно было видеть несущийся правительственный лимузин с мотоциклетным кортежем – личный транспорт «товарища Корбу», как стали называть пса в народе. Лабрадор жил на отдельной вилле, где к его услугам были телевизор и телефон, но на ночь его доставляли к Чаушеску, который клал своего любимца с собой в постель. В довершение всего вождь, занимавший пост верховного главнокомандующего, присвоил «товарищу Корбу» звание полковника румынской армии. Впрочем, довольствие «полковник» получал не от министерства обороны, а по линии МИДа – румынский посол в Лондоне был обязан каждую неделю ходить в супермаркет Sainsbury`s, чтобы лично закупать для Корбу собачий корм, который затем отправлялся в Бухарест с диппочтой.

Впрочем, идеология все-таки накладывала некий отпечаток на стремление к роскоши. Известно, что супруга Николае, Елена, во время шоп-туров по заграничным ювелирным магазинам посылала свою свиту торговаться о цене скупаемых бриллиантов, поскольку, по ее словам, «не следовало обогащать капиталистов коммунистическими деньгами».

Западные коллеги ничем не отличались от восточных, азиатских или африканских. Один из самых ярких политиков современности – Сильвио Берлускони – и политикой-то занялся для того, чтобы обезопасить свои капиталы.

Делать деньги Сильвио Берлускони научился еще в школе – писал контрольные и домашние работы за своих менее талантливых одноклассников. Этим он подрабатывал и в Миланском университете, куда поступил на юридический факультет. А потом без отрыва от учебы Берлускони сколотил вокально-инструментальный ансамбль. С ансамблем пел на судах, совершавших круизы по Средиземному морю, но не брезговал и выступлениями в ресторане или на свадьбе. Денег это приносило немного, зато записная книжка Берлускони постепенно пополнялась именами и телефонами важных и влиятельных людей.

К 27 годам Берлускони счел, что его связей вполне достаточно, чтобы заняться серьезным бизнесом. Италия в начале 60-х годов переживала настоящий строительный бум, и молодой выпускник Миланского университета решил в нем поучаствовать. В 1963 году он создал строительную компанию Edilnord. Затея Берлускони построить в пригороде Милана два роскошных района для богатых миланцев поначалу вызвала смех его коллег по строительному бизнесу. Под строительство он скупил участки земли, у которых было только одно достоинство – они были необычайно дешевы: непосредственно над ними проходили трассы самолетов, взлетавших и приземлявшихся в миланском аэропорту Линате. Ни один нормальный человек, говорили скептики, не станет покупать дорогой дом, над которым постоянно грохочут самолеты.

Тем не менее строительство началось, а самолеты самым необъяснимым образом принялись взлетать и приземляться в Линате, старательно облетая район застройки. Стоимость земли мгновенно выросла. Конкуренты молодого бизнесмена-строителя попытались было начать расследование столь странного обстоятельства, а заодно выяснить происхождение денег, которые Берлускони вложил в строительство. Следствие, которое вела финансовая полиция, однако, не вскрыло никаких нарушений, о чем следователь Массимо Берутти не преминул сообщить публично. Вскоре синьор Берутти покинул государственную службу и стал адвокатом Сильвио Берлускони.

Вслед за строительством Берлускони занялся медиабизнесом, где тоже преуспел, несмотря на все возрастающий поток обвинений в коррупции. Ему принадлежали сеть супермаркетов Standa, огромное количество строительных компаний, а также футбольный клуб AC Milan. Он был богатейшим человеком Италии и тщательно следил за сохранением этого статуса. Например, в 1986 году он, как считают следователи, подкупил нескольких судей для того, чтобы не дать своему конкуренту Карло де Бенедетти установить контроль над пищевой корпорацией SME.

Империя, которую создал Берлускони, казалась идеальной. Появился даже термин «берлусконизм», то есть стиль жизни, диктуемый Сильвио Берлускони. Типичный берлусконист жил в Милане-2 или Милане-3, построенном компанией Edilnord (владелец – Сильвио Берлускони), покупал продукты, произведенные компанией Берлускони и продаваемые через сеть магазинов, принадлежащих Берлускони, сидел у экрана телевизора, смотря передачи трех национальных каналов, принадлежащих Берлускони, отдыхал за романом, выпущенным издательством Берлускони, новости узнавал из газет, принадлежащих ему же. Наконец, деньги берлускониста лежали в финансовой компании Mediolanum, а сам он по воскресеньям ходил на стадион «Сен-Сире» и болел за любимый клуб «Милан». Разумеется, берлусконистами были не все итальянцы и даже не все жители Милана. Но желание стать берлусконистом было у всякого обывателя.

Безмятежное царствование Берлускони закончилось в 1992 году. Скандал, разразившийся в Риме и Милане в результате полицейской антикоррупционной операции «Чистые руки», разрушил всю послевоенную политическую систему страны. Коррупционерами оказались ведущие политики всех политических партий страны, несколько бывших премьер-министров и президентов. Ангел-хранитель Берлускони, патриарх итальянской политики Беттино Кракси, был обвинен в связях с мафией и бежал из страны. Полицейские, которым больше никто не мешал, начали всерьез интересоваться делами Берлускони и его холдинга Fininvest.

И тогда олигарх снова всех удивил. Для спасения своей бизнес-империи он решил лично заполнить вакуум, образовавшийся в результате развала политической системы страны. Его «футбольная» партия Forza Italia («Вперед, Италия!») в союзе с еще несколькими мелкими, в том числе и открыто неофашистскими, обеспечила своему лидеру победу на парламентских выборах 1994 года. Сильвио Берлускони стал премьер-министром.

Конец ознакомительного фрагмента.