Часть 2. Уроки Французского (Модальные глаголы)
Дни становятся похожими друг на друга. Вечер пятницы ничем не отличается от утра понедельника или среды. Темно. За окном ветер раскачивает ветки груши, срывая мокрые листья и недозревшие плоды. Уныло барабанит дождь. Кошка мирно спит, свернувшись калачиком на столе. Я работаю. Муж тоже спит только в другой комнате. Он не задает вопросов, не заходит в комнату, безусловно признавая приоритет работы в нашей совместной жизни.
Я ненадолго задумываюсь и смотрю в окно. Грустный холодный вечер смотрит на меня желтыми заплаканными глазами фонарей. Я чувствую, что устала. Очередная тяжелая неделя плавно перетекала в работу в выходные. Мне хочется все бросить и отдохнуть, но оставлять недоделанной работу на завтра не в моих правилах. К тому же Артем с Игорем периодически задают вопросы и просят помочь. Ловко маневрируя между всплывающими окнами, я готовлюсь к очередной миграции.
За приоткрытым окном раздаются веселые голоса пьяных соседей. «Пятница», – понимаю я и усмехаюсь. Часть населения, к счастью вымирающая, твердо следует русской национально традиции: к выходным напиваться до свинского состояния.
Одно за другим гаснут окошки чатов французов. Все расходятся по домам.
Я задумываюсь, размышляя о смысле жизни, но резкий и пронзительный писк компьютера возвращает меня к действительности. Несколько человек, судя по длинным и нечитаемым именам – индусы, одновременно пишут сообщения. Теперь я зову их джидаями, потому что название их подразделения – GDI.
Окошки в чате начинают хаотично прыгать – несколько джидаев наперебой требуют мой номер телефона, и вызывают на конференц-колл.
– Вы уронили дисковую подсистему на основной площадке, не работают продуктивные системы заказчика, – сообщает мужской голос на плохом английском. – Какой у вас номер ченжа? Кто ваш прожект менеджер?
– Арно.
– Мы позвоним ему, немедленно прекратите работу. Мы запрещаем любые изменения.
Он говорит что-то еще, но я уже не воспринимаю его слова. Страх. Паника. «Я опять всех подставила!», – бьется как пульс одна единственная мысль. Усилием воли я заставляю себя думать конструктивно. Все очень напоминает мой прошлый фаулт. Однако, именно напоминает. Словно пародия на него. Чего-то не хватает. Катарины Берлиоз? Пафосно, шумно, энергично, но не по делу. Совершенно не понятно, что именно случилось и в чем меня обвиняют. Несколько раз глубоко вздохнув, я мысленно прокручиваю все, что сегодня делала. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», – понимаю я. Хотя бы потому, что сегодня я вообще не работала на основной площадке, все мои сервера только в резервном дата центре.
Мне еще страшно, но бескровные трясущиеся пальцы уже тянутся к клавиатуре, я захожу на проект и проверяю. Дисковая подсистема радостно мигает мне зеленым. Логи чистые, ошибок нет. «Может, закончилось место?», – одно за другим я строю предположения и проверяю их. Все работает, я не вижу никаких проблем. Паника уходит, уступая место логическому мышлению. Дар речи возвращается, и я начинаю задавать вопросы.
– А что все-таки случилось? – допытываюсь я у индусов.
– Сервера потеряли диски.
– Какие сервера? Дайте, пожалуйста, список.
– Арно не отвечает, дайте другой телефон, – не слушая моих вопросов, говорят несколько голосов мне по телефону.
– Скиньте в чат список серверов, – повторяю я требование уже более уверенно.
Тишина. Пауза в разговоре. Наконец появляется список. К моему удивлению, серверов не так уж и много, не более двадцати штук. Я смотрю внимательно. Во-первых, это не продуктивные сервера, а во-вторых, не мои. «Что-то не так», – понимаю я.
Телефон замолкает, я отключаюсь от конференц-колла и подключаю Игоря в чат.
Игорь начинает паниковать. Я вижу, что он дергается и нервничает. Среди серверов, указанных индусами, есть несколько, с которыми он работал и допустил ошибки при миграции. В результате часть дисков отвалилась. Поскольку диски зазеркалированы, то есть у каждого есть копия на другой площадке, на работоспособности сервера это не отразилось. Ошибки не критичны и никаких причин для паники нет. Игорь мечется. Он то анализирует ошибки, делая вид, что не понимает, в чем его обвиняют, то ругается с индусами, то просто замолкает, не отвечая на вопросы. Индусы тоже ведут себя странно. Они утверждают, что ошибки частично исправили, но требуют починить остальные сервера, список которых высылают письмом.
Я облегченно вздыхаю и уже готова исправлять ошибки, но неожиданно появляется Бенуа, которого индусы поставили в копию. Бенуа включает меня и Игоря в общий чат.
Он объясняет, что дал джидаям задачу проверить корректность подключения серверов, потому что в выходные планируются работы по модернизации дисковой подсистемы. Прочитав письмо джидаев, где они перекладывают свою работу на нашу команду, Бенуа пришел в ярость.
Он возмущается и пишет им грозные реплики. Джидаи исчезают, зеленые огоньки в чате гаснут, все команда GDI уходит в оффлайн.
Бенуа пишет ответ, требуя от индусов сделать свою работу, а не перекладывать ее на нас. Джидаи не отвечают.
Я улыбаюсь, раскачиваясь в кресле. Это уже не первый случай, когда индусы пытаюсь спихнуть мне свою работу, но сейчас их наглость превзошла все допустимые границы. Если бы Бенуа нас не спас, я бы сидела с этой работой до утра. Его поступок вызывает у меня удивление. Это совершенно не вписывается в тот образ, который я нарисовала и то мнение, которое у меня сложилось.
Игорь пишет в чат, и я вижу, что он не может прийти в себя. Для него это первая стычка с джидаями. До этого он только посмеивался, когда я рассказывала, как они постоянно пытаются подгадить. Теперь он поучаствовал в сражениях, и чувствует себя ветераном.
– Это Star Wars, – пишу я ему, – очередная атака джидаев отбита!
– Причем здесь джидаи? – удивляется Игорь.
– Потому что GDI, – объясняю я, но он не согласен и возмущается.
– Индусы джидаем в подметки не годятся!
В глубине души я собой довольна, улыбаюсь и не вступаю в спор с Игорем. На сей раз атаку я выдержала, правда, вряд ли бы справилась так быстро и красиво без помощи Бенуа.
Мы рассказываем Артему о случившемся и продолжаем работу.
С Тьерри я не общаюсь. У меня завал работы, и нет времени даже проанализировать то, что между нами произошло. Тьерри молчит. Наверное, я должна принять какое-то решение, хотя я не очень понимаю, что именно он от меня ждет. Я боюсь даже думать на эту тему. Он француз, я русская, мы общаемся на английском языке, который ни мне, ни ему не является родным. Мы никогда не поймем друг друга. Я никогда не смогу работать во Франции, он – в России. Мы оба не свободны. Хуже того, мы работаем на одном проекте, и любое подозрение на личные отношения грозит потерей работы. Это тупик. Из него нет выхода. Не думать, не вспоминать, не общаться, в надежде, что со временем все само собой пройдет.
Я задумываюсь, что получилось на редкость забавно. Стоило мне написать кляузу на Иру и Игоря, судьба, словно пытаясь испытать меня, создала аналогичную ситуацию. Может мне все-таки стоит воспользоваться случаем?
Я пытаюсь разобраться в себе, понять, что я чувствую к этому человеку. Мне приятна его забота, стремление помочь, поддержать, но я его слишком плохо знаю, и расстояние между нами очень велико. Хуже всего для меня то, что я не понимаю, что он хочет. У него была возможность затащить меня в постель, но он не воспользовался ею. Это не удивительно, я не юное очаровательное создание, а он не похотливый мальчик. Он влюбился, и мне кажется, что ему хочется, чтобы я тоже любила его. Такое простое понятное человеческое желание – любить и быть любимым той же. Только в нашем случае ничего кроме страданий это не принесет ни мне, не ему. Я пытаюсь себе представить, каким может быть наш роман. Короткие редкие встречи, слезы в аэропорту, перелеты, ночевки в дешевых гостиницах. Все это не привлекает и не вызывает положительных эмоций. Возможно, ему это и нужно, но мне, пожалуй, нет. Я беру ручку, и на листке бумаги остаются несколько строчек написанных моим неразборчивым почерком.
Мои мысли о тебе – грех,
Твои слезы обо мне – вздор.
Как мелодия звучит смех,
Ярким пламенем горит взор.
Ты прости, что я твоя боль,
Что я собственность чужих рук.
Губы слижут со щеки соль,
Не избавив от любви мук.
Я скользну, как по стене тень,
По стеклу сползу дождем вниз.
И настанет без меня день —
Чисто – белый и пустой лист.
Воровато сложив листок в четыре раза, я прячу его в кипу бумажек на столе. Мне не хочется, чтобы муж видел, что я пишу стихи.
Подвинув к себе компьютер, я отвечаю на письмо, чисто автоматически поставив «ответить всем», раздается писк, сообщающий о пришедшей почте. Это автоответ от Тьерри. Я вздрагиваю. Он в отпуске.
Внезапно я чувствую его тоску. Я не понимаю, как такое может быть, но смесь боли и грусти заполняет мою душу, словно меня подключили к чужому сознанию и я теперь разделяю его чувства. Я гоню прочь эти ощущения, но они все глубже и глубже проникают в мой мозг. Через тысячи разделяющих нас километров я чувствую, что он сейчас думает обо мне и скучает.
Я даю себе слово, что напишу ему, когда он вернется, и снова заставляю себя работать, но работа не клеится. Со мной что-то произошло. Я думаю и говорю с ним на английском, снова и снова прокручивая в голове доводы, убеждающие меня не развивать отношения. Все логично и понятно. У него семья, работа и дом. У меня муж, ипотека и кошка. Тысячи километров и сотни причин, чтобы не быть вместе. Никогда.
– Ты когда будешь моим сайтом заниматься? – спрашивает муж, и я вздрагиваю.
Я так задумалась, что не заметила, как он подошел. Разговор о сайте вызывает у меня приступ ярости. О том, что я не веб-дизайнер, и не профессионал в области создания сайтов, я говорила мужу не одну тысячу раз. Он прекрасно знает, что начать говорить на эту тему – лучший способ меня взбесить. Я закусываю губу, чтобы не накричать и с трудом сдерживая ярость, отвечаю:
– Ты же видишь, что я работаю с утра до вечера.
Муж злится. Я понимаю, что ему нужен вовсе не сайт, ему нужно мое внимание, которого в последнее время он не получает.
– Теперь у тебя на меня вообще времени не будет?
Мне хочется ему нагрубить или наорать. Я смотрю на него внимательно и вижу, как он страдает. Я ничего не рассказывала ему про Тьерри, но в последнее время я вообще ничего ему не рассказываю, и от этой недосказанности в наших отношениях наступил какой-то холодок. Он чувствует его и нервничает. Ему тоже нужна моя любовь.
«Да, – думаю я, – все люди на земле хотят одного. Плохо, когда они это хотят от тебя и все сразу».
После летнего инцидента мне совершенно не хочется работать с Арно. С надеждой я жду, когда загорится зеленый огонек у Анне-Гаелле. Она все еще в отпуске. Задумавшись, почему Тьерри уехал, не дождавшись ее выхода, я начинаю подозревать, что они отдыхают вместе. Я невольно размышляю на тему их взаимоотношений, и чем больше я думаю, тем сильнее уверена, что между ними есть не только рабочие, но и личные взаимоотношения. Ведь Тьерри вызвал меня в Марсель, только когда она ушла в отпуск. До этого даже разговоров о командировке не возникало. Более того, он привез меня не в офис компании, а сразу в башню, к клиентам. Даже сам факт, что Анне-Гаелле руководит работами на проекте, кажется немного странным, учитывая множество конкурентов на это место. Я вспоминаю первую поездку в Марсель и пытаюсь по крупицам восстановить моменты, указывающие на это. Картинка не клеится. Анне-Гаелле не производила впечатление влюбленной или любимой женщины. Она выглядела неряшливо и отрешенно. Подавленность и издерганность отчетливо выступала на первый план. Другое дело, что Тьерри всегда заступался за нее, и попытки Игоря грубить Анне-Гаелле пресекались на корню. Чем больше я думаю, тем сильнее меня мучает вопрос – они отдыхают вместе или это просто совпадение. Пока я размышляю, Анне-Гаелле появляется в чате. Я радостно пишу ей приветствие. Она счастлива, мне кажется, что я вижу ее счастливую улыбку и слышу кокетливую речь. Она меняет фотографию, и мои подозрения опровергаются изображением молодой симпатичной девушки. Она не просто похорошела, она расцвела: новая прическа ей очень к лицу. «Похоже, она скоро выйдет замуж. Учитывая, что Тьерри никогда не разведется, отдыхала она явно не с ним», – думаю я и тоже улыбаюсь. Я за нее рада. Мне хочется расспросить ее об отпуске. Я вижу, что ее распирает от желания со мной поделиться, но я стесняюсь говорить на приватные темы и перехожу к работе.
Она сначала пишет, что не вошла в курс дела, но вскоре присылает задание. Облегченно вздохнув, я откладываю свои размышления о Тьерри и выполняю работу.
«А ведь не исключено, что он просто бабник и не пропускает мимо ни одну юбку. Занимаемая должность вполне этому способствует», – невольно думаю я. Несмотря на логичность данного факта, мне не хочется его принимать. Мозг отчаянно сопротивляется простой и банальной истине, отчаянно ища ей опровержение. «Тебе тоже хочется быть любимой, – сознаюсь я себе, – даже, несмотря на то, что ты прекрасно понимаешь, что у ваших отношений нет будущего».
Впрочем, у наших отношений нет и настоящего. Да и отношений как таковых, по сути, нет и быть не может. Ему нечего мне предложить. Я даже не француженка.
Одна отчаянная попытка выкинуть из головы мысли о Тьерри сменяет другую, но ничего не меняется. Я словно зависла в состоянии неопределенности. С одно стороны мне хочется продолжения отношений с ним, с другой – я понимаю, что это невозможно. Тем ни менее я с нетерпением жду его возвращения из отпуска, с надеждой смотря на статус в чате.
Наконец огонек загорается зеленым, информируя, что Тьерри вернулся. День за днем я смотрю на него, и обещаю написать, но все время откладываю.
В декабре у нас заканчивается срок работы на проекте. Тьерри должен запросить продление. Я понимаю, что лучше мне поговорить с ним об этом, но прошу Диму написать письмо. Тьерри отвечает туманно и ни о чем. Мысль, что проект скоро закончится, вгоняет меня в тоску. Мне все-таки придется преодолеть страх, набраться мужества и поговорить с Тьерри. Я чувствую неловкость. Наша последняя встреча до сих пор вгоняет меня в краску. Он объяснился мне в любви, а я как школьница сбежала. Это было глупо, но все произошло совершенно неожиданно, и я растерялась. Прошло уже больше месяца, я понимаю, что должна как-то исправить ситуацию, но не знаю как. Наверное, надо сделать вид, что ничего не случилось.
Ежедневно, уже вторую неделю я отрываю окошко чата, но не могу начать разговор. Год заканчивается, если он не продлит нам контракт, меня выкинут с работы. Это достаточно сильный аргумент, чтобы заставить себя не пачкать соплями клавиатуру. Наконец, собрав остатки силы воли, я пишу «Привет». Мне кажется, что даже, за несколько тысяч километров я вижу, как он вздрагивает.
– Godd evening, Nina.
Опечатка по Фрейду, говорю я себе, и начинаю потихоньку расспрашивать о проекте.
– Я не знаю, что там происходит, – пишет он.
«О господи, он ушел с проекта, что же делать?». Я начинаю жаловаться на хамство со стороны прожект менеджеров, постоянное молчание Бенуа и терроризирующих меня индусов. Стараясь быть красноречивой, я не скуплюсь на острые слова и выражения. Мне хочется, что бы среди этих многочисленных строчек он прочитал: «Я погибну без тебя, Тьерри, не бросай меня, не уходи с проекта». Он терпеливо меня слушает, не перебивая. История с индусами кажется ему особенно впечатляющей. Он долго расспрашивает и чувствуется, что поражен.
– Ты рассказала Анне-Гаелле? – интересуется он.
– Все произошло в присутствии Бенуа, он знает.
Наступает короткая пауза. Тьерри пишет, стирает, снова пишет, снова стирает.
Наконец на экране появляются строки:
– Если будет больно или жестко, дай мне знать.
Я улыбаюсь и облегченно вздыхаю. Значит, он на меня не сердится. Я осторожно перевожу разговор на перспективу, интересуясь, будет ли у меня работа на следующий год.
– Январь, февраль, может быть март, – осторожно отвечает он.
Это уже неплохо. Я благодарю его и прощаюсь, получая свое «yrw».
Я несколько раз перечитываю фразу «если будет больно или жестко» и улыбаюсь. Она греет мне душу. Рука тянется к ручке и медленно царапает на бумаге:
Твои слова так манят в рай,
Но между нами просто бездна.
Не обещай, не обещай —
Все бесполезно.
Я прошепчу тебе: «Прощай»,
Из льдинок собирая «Вечность».
Все шире пропасть, ближе край,
Где бесконечность.
Я задумываюсь над тем, что я пишу ему стихи, которые он никогда не сможет прочитать. Мы говорим на разных языках. Никогда еще языковый барьер не казался мне такой катастрофой. Я гоню прочь свои иллюзии. Пустое, ничего у нас не получится. Мне хочется порвать листок со стихотворением и выбросить. Я нервно мну бумажку в руке, но выкинуть не решаюсь, пряча ее среди других.
На следующий день Дима пересылает мне письмо от Тьерри, где нас оставляют до конца апреля месяца. Дима счастлив. Мне немного неловко. Я чувствую себя манипулятором. Развалившись в кресле и погрузившись в размышления, я прихожу к выводу, что расстояние между нами – это гарантия того, что отношения с Тьерри всегда останутся на уровне банального флирта. Бессмысленно прятаться или стесняться их. Будет у нас роман в письмах. Ничего страшного или запретного в этом нет.
«Расслабься, – говорю я себе, – между вами несколько тысяч километров. Он не потащит тебя в койку и не ударит по лицу за отказ в сексе. Все хорошо. В удаленной работе есть свои огромные плюсы»
Мысль о том, что это всего лишь флирт, поднимает мне настроение, и я перестаю воспринимать отношения с Тьерри, как проблему.
– Ты чему улыбаешься? – муж смотрит удивленно, а я перечитываю свою переписку с Тьерри.
– Если будет больно или жестко, дай мне знать, – читаю я вслух и в двух словах рассказываю как Тьерри спас меня летом, когда я положила сервер.
По выражению лица мужа я вижу, что Тьерри сразу попадает в список людей достойных уважения. Мы еще некоторое время беседуем, и муж советует ни в коем случае с Тьерри не ссориться.
– Возможно, и в дальнейшем он поможет тебе, – предполагает супруг.
Мы идем на кухню и ужинаем.
– Представляешь, сегодня приехал мужик из Свердловской области. У его сына остеосаркома костей таза. Мальчишке двенадцать лет. Местные врачи несколько месяцев тянули с диагнозом, а сейчас просто выписали домой умирать. Наши онкологи тоже не хотят брать мальчишку, пишут, что это фиброзная дисплазия.
– А нельзя его к твоим знакомым онкологам отправить? – интересуюсь я.
– Я отправил уже, но опухоль огромная. Почти весь таз разрушен. Непонятно как оперировать.
– А химия не поможет?
Муж жмет плечами.
Тем временем мы готовимся к очередной миграции серверов с одной площадки на другую. Игорь с Артемом по-прежнему конфликтуют. Я ругаюсь с индусами и прошу Анне-Гаелле отдать мне работу по настройке не только дисков, но и лент, подключенных к серверам. Я недовольно ворчу, потому что опять нашла множество допущенных при подготовке ошибок, которые пришлось на ходу исправлять.
Еще больше меня злит Винсент. В его задачу входит проверка серверов до миграции, но он не делает это досконально, считая, что часть ошибок можно исправить во время работ. Почти каждый раз выясняется, что порты на новом сервере неправильно скоммутированы. Для меня это дополнительная проблема, но Винсент игнорирует мои жалобы и ничего не меняется. Получив перманентное разрешение от Анне-Гаелле и выведав у Жан-Шарля команды, я делаю все сама при подготовке к работам, не ставя никого в известность.
Анне-Гаелле спокойно относится к моей самодеятельности и не возражает. Она пишет, что уверена во мне и отдает мне одну задачу за другой.
После окончания работ Игорь еще раз предложив мне поделиться с ним работой и получив отказ, предлагает Анне-Гаелле подключить к проекту Мишу. Мне понятно, что он хочет просто меня завалить. Однако идея с Мишей вызывает во мне бурю протеста. Во время нашей последней встречи Миша выглядел ужасно. Он был похож на скелет обтянутый кожей, и с тех пор в офис не ездил. Инициатива Игоря кажется дикой, но я молчу в надежде, что Анне-Гаелле откажется. Однако она с радостью соглашается и передает информацию Тьерри, который запрашивает на Мишу доступ. Диму идея подключить Мишу тоже очень радует. Я начинаю сомневаться в своих подозрениях: может я что-то упустила, и Миша пошел на поправку?
Я просыпаюсь от телефонного звонка. Спросонья не поняв в чем дело, думаю, что мы проспали. Часы показываю полседьмого.
– Что случилось? – шепчу я в трубку и выбегаю в соседнюю комнату, чтобы не разбудить мужа.
Дима просит посмотреть сообщения от системы мониторинга. У нас проблемы на локальном проекте.
– Почему я, Миша же дежурит, – бурчу я недовольно, однако включаю компьютер и смотрю. Дима извиняется и обещает позвонить Мише.
– Не надо, – мне становится стыдно, я понимаю, что Дима просто жалеет его.
Окончательно проснувшись, я подключаюсь к проекту. Сообщив Диме, что нужно ехать разбираться в датацентр, где установлен сервер, я жду его решения. У меня есть подозрение, что сервер неисправен и предстоят серьезные работы.
Дима подключает Мишу к нашему разговору. Даже по голосу слышно, как он слаб. Миша просит меня съездить, говорит, что плохо себя чувствует.
– Нина, дай мне поправиться, я потом за тебя отдежурю, – просит он.
«Выживи, пожалуйста, – думаю я, – это все, что мне от тебя нужно».
– У меня же французы, – я жалуюсь Диме на нехватку времени и завал работы.
– Нина, больше некому, – умоляет Дима.
– Хорошо, я поеду. Сделай заявку.
Я мчусь по городу, утешая себя, что еду против потока и справлюсь быстро. Сервер действительно неисправен, и Дима вызывает инженера из техподдержки. Время летит незаметно. Я смотрю на часы и вздрагиваю – уже почти двенадцать. К счастью, инженер приезжает достаточно оперативно, но сделать он ничего не может и просит собрать логи.
Я звоню Игорю, он тут же собирает телефонную конференцию, перекладывая работу на Мишу.
– У меня был такой случай на другом проекте, – слышу я хвастливую речь Игоря, – это вышла из строя перемычка между модулями.
Меня коробит от самоуверенности, за которой ничего не стоит. В том, что проблема не в перемычке, я не сомневаюсь. Хотя бы потому, что перемычек две.
– Это, скорее всего, сервис процессор, если не материнская плата, – говорю я, но Игорь делает вид, что не воспринимает меня, как серьезного специалиста, продолжая хвастать Мише своими глубокими познаниями. Миша слишком слаб, чтобы спорить. Он отсылает логи в тех поддержку, вяло продолжая разговор. Я нервно смотрю на часы, уже второй час, значит во Франции одиннадцать. Заготовив пакет извинений, я звоню Анне-Гаелле и говорю, что буду попозже.
Тем временем, инженер разбирает сервер и подтверждает необходимость замены материнской платы.
Мне хочется съязвить и поиздеваться над Игорем, но я не делаю это. Сейчас меня мучает другая мысль. Я понимаю, что работать с нами на французов Миша просто не сможет. По – честному, нужно сказать Тьерри, чтобы не пробивал Мише доступ. Или хотя бы Анне-Гаелле.
Я чувствую себя предателем, прекрасно понимая, что для Миши работа с нами это свет в конце тоннеля, надежда на то, что он выживет. Однако я так же хорошо понимаю, что для нас, а особенно для французов – это реальная подстава. Так Тьерри или Анне-Гаелле? Честнее сказать Тьерри. Тем более что нужно с ним поговорить, а это хороший повод. Я открываю чат и понимаю, что я не могу.
Мне сложно восстановить картину происходящего во Франции. Остается лишь догадываться, предполагать, собирая факты из обрывочных реплик в чате и писем. Тем ни менее у меня складывается впечатление, что Анне-Гаелле видит неравнодушие ко мне со стороны Тьерри и не упускает возможности его подколоть. Мне очевидно, если я скажу Анне-Гаелле по Мишу, то дам ей лишний козырь поиздеваться над Тьерри. Она не упустит возможность его кольнуть: «А мне Нина сказала». Понимая это, я все-таки завожу с ней разговор о Мишином заболевании и состоянии здоровья.
– Анне-Гаелле, мне нужно сообщить тебе некоторую информацию о Мише, – пишу я. – У него рак. Полтора года назад его прооперировали, и затем он получил восемь курсов химеотерапии. Он прекрасный человек и хочет работать, но он чувствует себя недостаточно хорошо, и я боюсь, что ему будет очень тяжело. Пожалуйста, не нужно эскалировать эту информацию. И будь добра не говори Игорю, что я рассказала тебе об этом.
Ее ответ кажется сухим и не эмоциональным.
– О как это грустно. Спасибо Нина за информацию, я сообщу Арно и обещаю, что мы не будем сильно нагружать его работой.
Несмотря на просьбу, не эскалировать проблему, я уверена, что она все передаст Тьерри. Несколько раз перечитав ответ, я поражаюсь, что она реагирует на редкость спокойно. Кажется, что человек умирающий от рака для нее полнейшая банальность. Я понимаю, что никакой работы у Миши вообще не будет. Она не возьмет на себя ответственность, и Тьерри немедленно вычеркнет Мишу из числа работающих на проекте.
Я чувствую себя тварью, но я настолько вросла в эту работу, что ощущаю на себе груз ответственности за проект. «Миша болен, он не потянет», – говорит мой разум, запрещая самобичевание.
У меня головокружение, тошнота и боль в глазах. «Все, я больше не могу», – мелькает в голове. Артем с Игорем наперебой пишут в чат, и я разрываюсь между работой и всплывающими окнами.
Работы стало очень много. Меня включили во все команды. Я выполняю задачи совместно с индусами, французами и нашими ребятами. Задачи достаточно разношерстные, требуют аккуратности, внимания и знаний. Я чувствую накопившуюся усталость, и мне безумно хочется в отпуск. Муж смотрит на меня осуждающе, не понимая, зачем я все это терплю и почему не требую пощады. Кошка тоже меня не понимает. Теперь ее любимое место на столе рядом с компьютером. Вечерами, когда я засиживаюсь допоздна, она громко мяукает, расхаживая по клавиатуре и загораживая монитор, словно напоминая, что пора спать.
Сейчас она мирно спит рядом, чутко вслушиваясь в монотонный стук клавиш. Как только пальцы перестают касаться клавиатуры, кошка поднимает голову в надежде получить свою толику ласки и любви. Мне не до нее. У меня длиннющий список дисков, который мне нужно создать и подключить к серверам. Глаза слезятся от боли, я путаю названия серверов и не нахожу созданные диски. Мне кажется, что кто-то их удалил. В порыве агрессивной злобы, я пишу резкое письмо Анне-Гаелле, поставив в копию Тьерри. Выплеснув эмоции и отдышавшись, я понимаю, что была не права, нахожу свои диски и работаю дальше.
Окно чата снова мигает, на этот раз мне пишет Тьерри. Он пытается выяснить, в чем проблема, я отвечаю, что все уже решено. «Только тебя мне сейчас не хватало», – злюсь я, но стараюсь отвечать спокойно и вежливо на его вопросы. «Я советую тебе написать Анне-Гаелле, что проблема решена, потому что она завтра утром будет проверять почту…». У меня нет слов, одни эмоции, но я послушно пишу Анне-Гаелле письмо, поставив Тьерри в копию. Он дарит мне улыбающийся смайлик, но мне даже некогда ему ответить. Пока я выкраиваю пару секунд, он уже покидает чат.
Работы заканчиваются за полночь. Муж уже спит. Я ложусь в кровать, обняв кошку, но не могу уснуть. Бессонница стала еще одной моей проблемой. Мозг, раскрученный, как реактивный двигатель, не может остановиться. В голове крутятся нерешенные задачи, взаимоотношения с французами, индусами и Тьерри. Я чувствую, что мысли о нем все больше и больше отнимают у меня времени и сил. Мне кажется это диким – я лежу в постели с одним мужчиной, а думаю о другом. Я пытаюсь переключиться на нейтральную тему, но все равно вскоре возвращаюсь к Тьерри.
Мне приятна его забота и внимание, но ощущение, что он постоянно что-то ждет, не покидает меня. Это подобно недоделанной задаче, непрерывно терроризирует мой мозг.
Дима собирает нас в офисе, ему нужно провести одно из обязательных ежегодных мероприятий по обучению нас правильному поведению с клиентами. Тот факт, что мы технические специалисты и с клиентами не общаемся, никому не интересен. На самом деле, он, конечно, нечему нас не учит, просто высылает презентацию, которая из года в год почти не меняется. Мы занимаем переговорную комнату, подписываем листок присутствия и болтаем на разные темы. Поняв, что собрались все кроме Миши, мы начинаем его обсуждать.
– Я ему звонил, – говорит Дима, – но трубку взяла жена, сказала, что Миша говорить уже не может.
Все резко замолкают, и наступает напряженная пауза.
– Да он мне писал, что у него что-то там воспалилось в животе, – улыбаясь, говорит Игорь и громко смеется собственным словам, по-видимому, считая их шуткой.
Больше никто не смеется и даже не улыбается. У всех грустные вытянутые лица.
– Быстро он сгорел, – угрюмо произносит Влад, и снова воцаряется тишина.
– Может, нам съездить его навестить? – предлагает Дима.
Я не уверена, что это хорошая идея и высказываю свои возражения.
– Дима, нужно поговорить с женой, неизвестно как она на это отреагирует.
Диме самому не хочется разговаривать с Оксаной, и он просит меня позвонить. Больше никому и ничего обсуждать не хочется, настроение испорчено, мы прощаемся и расходимся по домам.
Тяжелое предчувствие закрадывается в душу. Я медленно шагаю по обледенелому асфальту, низко склонив голову. Холодно. Идет снег. «Сколько Миша еще проживет? Максимум, дотянет до февраля», – думаю я и чувствую, как мокрые ресницы замерзают на холодном ветру. Мне хочется сесть на корточки и разрыдаться. «Почему он, почему не Игорь?! Почему это урод жив и здоров, а Миша умирает?». Несправедливость мироздания меня нисколько не удивляет, но каждый раз ударяясь об нее, я ощущаю нестерпимую боль. Сейчас мне нельзя рыдать, нужно успокоиться. Оксана не должна почувствовать мою слабость и мой страх.
Сжав в руке телефон, я стараюсь глубоко дышать, что бы успокоиться и выглядеть уверенной и решительной.
Набравшись мужества, я набираю номер и осторожно расспрашиваю, как у них дела. Оксана жалуется, что Миша не хочет делать снимки платно, а по страховке его записали только на ноябрь месяц. Я убеждаю ее не говорить правду и записаться платно и срочно. Она рассказывает, что Миша не может уже ходить, весит не больше сорока килограмм.
– Ты его не узнаешь, когда увидишь, – говорит она, и, подумав, добавляет, – Нина, ты не представляешь, как это тяжело видеть, как он умирает.
Она не плачет. Я стараюсь тоже говорить бодрым голосом, хотя чувствую, что в два ручья текут слезы.
– Оксана, мы тоже его очень любим, поверь, – говорю я, потому что просто не знаю, что еще сказать.
– Спасибо, Нина.
Мы прощаемся, я звоню Диме и объясняю ситуацию.
– Что ж они так все запустили? – недоумевает Дима.
Мне нечего сказать. Я вспоминаю слова гистолога – «пятнадцать процентов» и понимаю, что Миша в них не попал.
Компьютер пищит. Присылают письмо с графиком работ на ноябрь. На первую неделю поставлен Миша. Пока я в ужасе смотрю на экран, Дима присылает резкий ответ с требованием Мишу с дежурства снять. Неделя зависает в воздухе. Из-за того, что она попадает на школьные каникулы, никто не хочет дежурить. Я тоже отчаянно сопротивляюсь, у меня на эти дни другие планы. К моему великому удивлению, Игорь соглашается подежурить вместо Миши.
Темное октябрьское утро манит в сон, ленивый мозг не реагирует на кофе. Пальцы вяло стучат по клавишам, не желая работать. Компьютер пищит, сообщая о пришедшей почте, я смотрю на экран и чувствую леденящий холодок. Тема письма «Миша умер».
«Ты же это знала, знала», – говорю я себе, но не помогает.
Я вскакиваю и хожу кругами по комнате. Больно. Я чувствую себя свиньей. С этой работой, я совершенно забыла о нем. Компьютер начинает снова пищать. Игорь пишет в чат, требуя, чтобы я сделала свою часть работы. Я закусываю губу и делаю, сглатывая слезы. «Даже ожидаемая драма, часто застигает нас врасплох», – выдает мозг. Наверное, нужно это записать и придумать продолжение, но Игорь злится, что я работаю медленно, и стих так и остается обрывком.
Закончив работу, я звоню мужу и рассказываю. Он не сильно впечатлен случившимся. Как врач, работающий в диагностике онкологии, он сталкивается со смертью постоянно. Он слушает меня, молча, даже не пытаясь успокоить.
– Спорим, Игорь на похороны не пойдет? – говорит он.
Спорить бессмысленно, это же очевидно, что не пойдет.
Дима присылает приглашение на собрание, и я иду в офис.
Какая в этом году ранняя зима! Холодная поземка метет и кружит снежные хлопья. «Сейчас лучше чем в феврале, еще земля не промерзла», – думаю я.
В пятницу Мишу похоронят. Дима собирает деньги. Кроме инженеров, никто на собрание не пришел. Прожект менеджеры считают, что их это не касается, они не сдают деньги и не собираются на похороны. Все делают вид, что ничего не случилось, даже те, кто работал с Мишей на одном проекте. Игорь сдает деньги, но тоже отказывается идти на похороны. Дима шокирован и растерянно смотрит на меня.
– Я пойду, – отвечаю я на его немой вопрос.
Мне нужно еще сообщить французам.
Я пишу Анне-Гаелле в чат о смерти Миши. Она реагирует очень спокойно, фаршируя ответ нужным количеством ахов и охов.
Теперь я должна еще сказать Тьерри. Мне совершенно не хочется это делать.
– Мне следует сказать об этом Тьерри? – спрашиваю я у Анне-Гаелле.
– Я ему позвоню, – отвечает она.
Я понимаю, что, не красиво перекладывать этот разговор на нее, но смерть Миши – вовсе не та тема, на которую я бы хотела общаться. Я не сказала Тьерри о болезни, теперь совершенно незачем писать о смерти.
Пятница. Я отпрашиваюсь у Анне-Гаелле до двух, хотя понимаю, что вряд ли вернусь так рано.
Холодно. Мокрый снег кружится в воздухе. В маленькой часовне набилось слишком много народа. Дышать нечем. Несмотря на то, что Миша проработал в компании почти четыре года, на похороны пришли только я, Дима, Артем и Влад. Остальные присутствующие – родственники и коллеги по предыдущей работе.
Неожиданно я замечаю женщину в цветастом бордовом платке, которая громко всхлипывает и отчаянно трет глаза. «Господи, это же Ира!», – понимаю я и чувствую, как приступ тошноты вперемешку с ненавистью подступает к горлу. «Зачем ты ее позвал?», – шепчу я Диме. Он недоуменно жмет плечами, отвечая, что она пришла сама.
Я закусываю губу, потому что меня раздирает приступ гнева. Нецензурная брань рвется наружу, и только усилием воли мне удается заставить себя промолчать. За полтора года Мишиной болезни Ира ни разу не позвонила ему, не справилась о здоровье, за два месяца до смерти, больного исхудавшего, еле стоящего на ногах ругала за незначительную ошибку, вместо того, чтобы наказать прожект менеджера за безобразную организацию работы. Зато сейчас она чернее, чем вдова и в голос рыдает. Да уж, похоронить, конечно, легче чем уберечь.
Душно. У меня кружится голова, и я боюсь потерять сознание, поэтому пробираюсь поближе к выходу. Дима смотрит на меня удивленно, думая, что я собираюсь уйти.
Неожиданно служба прекращается и все затихают. «Ма-ма!», – раздается истошный детский крик. Несколько мужчин выносят смертельно бледную женщину на улицу. Кто-то пытается успокоить рыдающего мальчишку. Дверь открывают, и поток холодного воздуха врывается в помещение.
– Это его сын? – спрашивает Дима шепотом.
Я киваю головой.
– Не думал, что у него такой маленький ребенок, – бормочет Дима растерянно.
Я подхожу ближе к гробу и смотрю на Мишу. Он похож на мумию. Мне стыдно. Это ужасное состояние, когда ты вроде сделал все, что мог, но все равно чувствуешь себя виновным.
«Миша, прости меня, пожалуйста», – я шепчу жалкие оправдания, осознавая, что просто бросила его одного умирать. Я должна была ему помочь. Должна была звонить, поддерживать, заставлять делать капельницы. Я понимаю, что это ничего бы не изменило по сути, но мне все равно тяжело.
Служба продолжается, и я опять ухожу к двери. Наконец гроб выносят на улицу, и мы тоже покидаем помещение часовни.
Ира нервно курит тонкие сигареты с ментолом, рассуждая о раке, смерти и том, что нужно делать для профилактики онкологии. Я сквозь зубы кидаю реплику, о бесполезности профилактики и Ириной некомпетентности в данной области. Она занимает менеджерскую позу и, окинув меня презрительным взглядом, начинает проповедовать. Я не слушаю ее и ухожу в сторону.
– Как я ее ненавижу, – говорю я чуть слышно стоящему рядом Владу.
Он смотри на меня удивленно.
– А с виду не скажешь, – говорит он, – у вас всегда такое спокойное и невозмутимое лицо.
Мишина жена все такая же бледная. Она приглашает нас в автобус, но мы отказываемся и рассаживаемся по машинам. Я раньше ее не видела, мы общались только по телефону. Я понимаю, что мне нужно подойти, сказать какие-то слова. Я не могу. В горле застрял ком. Мне жутко неудобно перед ней. Словно я обещала спасти Мишу и не сдержала слово.
Несмотря на то, что сейчас только октябрь, кладбище почти полностью засыпано снегом. Словно пахари грядки, бодро и весело роют рабочие одну могилу за другой. Грязь. Мы немного топчемся на дороге, потом потихоньку пробираемся к яме в которую спускают Мишин гроб. Можно еще постоять на краю, кинуть пару горстей земли и украдкой смахнуть примершие слезы. Сейчас все кажется кошмарным сном. Хочется потереть глаза и проснуться. Очень тяжело привыкать к подобной реальности. Рабочие спешат. Они окидывают собравшихся недовольным взглядом и берутся за лопаты.
Все. Мишу зарыли. Мальчик гладит крест, тихо шепча: «Папа». По табличке мы с ужасом узнаем, что Мише было всего тридцать девять лет.
Темнеет. Уже пятый час. Мы едем в машине. Артем уговаривает ребят сходить на поминки. Я прошу высадить меня у метро, потому что опаздываю.
– Я не понимаю Игоря, – говорит Дима, – почему он не пришел на похороны, они же были с Мишей друзьями.
– Дима, Игорь просто очень болезненно к этому относится. Миша был для него как родной, – оправдывает его Артем.
Доводы не кажутся вразумительными, но спорить нет ни желания, ни настроения. Все молчат.
Телефонный звонок врывается, как сигнал тревоги во внезапно наступившую паузу. Я вздрагиваю и смотрю на экран.
– Ты где? – спрашивает муж, словно не знает, куда я поехала.
– Возвращаюсь с похорон, – отвечаю я.
– Когда приедешь домой?
Мне не хочется отвечать. Я сдерживаюсь, чтобы не нахамить, и, буркнув что-то нечленораздельное в трубку, выключаю телефон.
Приехав домой, я включаю компьютер, проверить, не искала ли меня Анне-Гаелле. Информации от нее нет ни в чате, ни в почте. Я иду на кухню и готовлю ужин. Есть совершенно не хочется, несмотря на то, что за целый день кроме чашки кофе я ничего не ела.
– Как все прошло, – интересуется муж.
Я вкратце рассказываю, как плакал Мишин сын, а Оксана упала в обморок.
Муж слушает равнодушно, не перебивая и не комментируя.
– Игорь так и не пришел?
Я отрицательно мотаю головой.
– Конечно, зачем время тратить, – с сарказмом в голосе говорит муж.
– Ты же тоже не пришел, – возражаю я.
– Зачем? – удивленно спрашивает муж
– Меня поддержать.
– У меня сегодня было восемь консультаций. Из Молдавии приезжала мать с четырехлетней дочкой. У девочки за год уже третий рецидив, а местные гистологи пишут аневризмальная киста.
– У нее саркома?
– Да. Мать сама врач. Стала мне говорить, что этого не может быть. Я ее спрашиваю: «Хотите я вам митозы покажу?»
Я слушаю его, понимая, что к смерти тоже можно привыкнуть. Особенно, если она не касается твоих близких.
За окном метет снежная пурга, но мне все равно. Я уже давно не хожу никуда дальше кухни, целыми днями просиживая за компьютером. Даже кошка уже привыкла и не требует от меня внимания, лишь покорно спит на сумке от ноутбука.
Компьютер беспрерывно пищит, сообщая о пришедшей почте, но я не обращаю никакого внимания, потому что знаю, что это Игорь устроил очередную публичную ругань с Артемом.
Анне-Гаелле окончательно выкинула с проекта дисковых специалистов из GDI, и я теперь выполняю всю работу за них. Читать игореву перепалку мне некогда. Я пишу Артему в чат, пытаясь убедить прекратить этот ненужный спор, он соглашается, но все равно отвечает на игоревы провокации.
Джидаи уронили сервер при миграции, и я исправляю ошибки, допущенные их специалистами. Однако даже после того, как все исправлено, сервер не видит диски. Наверное, я могу разобраться и сама в чем проблема, но мне хочется вытащить Артема из баталии с Игорем, поэтому я прошу помощи.
– Дайте мне полчаса, – пишу я индусам, и мы начинаем разбираться в проблеме. Артем растерян и испуган. Ситуация для него новая и раньше он никогда с индусами не работал. Упавший сервер вызывает у него панику.
– Мне нужно посовещаться с Игорем, – пишет он мне и исчезает из чата.
Пауза затягивается, и индусы снова начинают интересоваться, что там с их сервером. Я звоню Артему и он, вернувшись в чат, копирует мне логи с ошибками. Для меня это совершенно не проясняет ситуацию. Я продолжаю засыпать его вопросами, и он высказывает предположение:
– Может, диски подключены в другом порядке?
– В каком порядке? Ты можешь сказать правильный порядок? – спрашиваю я, но Артем молчит.
Этот сервер из кластерной группы. Мне приходит в голову мысль, что возможно, все диски на кластерных серверах должны быть подключены одинаково. Переключив диски, я прошу Артема проверить. Он подтверждает, что все видно, и я отдаю сервер джидаям.
– Ты смогла восстановить правильную последовательность подключения дисков. Нина, респект! – получаю я в ответ, но мне почему-то кажется, что меня просто проверили.
Они знали, что проблема в последовательности подключения и промолчали. Может, они специально и положили этот сервер, чтобы проверить меня на знание Юникса? С одной стороны мысль кажется бредовой, но после того, как я стала работать с джидаями постоянно, я почувствовала, что в наших отношениях, что-то поменялось. Они начали воспринимать меня более серьезно, понимая, что блондинка на фотографии, это только аватар. Джидаев слишком много и я еще очень путаюсь в их сложных, с трудом произносимых именах, но в любом случае, мне приятно, что они стали меня уважать.
Пока я размышляю, компьютер опять вываливает кучу игоревого спама. Господи, как я его ненавижу! Я стискиваю кулаки с такой силой, что чувствую боль в суставах пальцев. Ногти впиваются в ладони. Поток нецензурной брани рвется наружу и только плотно сжатые губы мешают произнести все это вслух. Очевидно, что он никогда не будет меня уважать, чтобы я ни делала.
– Дима, я больше не могу, – чуть ли не плача говорю я в трубку.
Дима выслушивает мои жалобы и с тихой паникой в голосе отвечает:
– Ничего не поделаешь, заменить его некем. Миша умер.
Это отрезвляет и возвращает в реальность. Дима в последнее время так часто повторяет эти слова, что мне порой кажется, что он хочет себя убедить в факте его смерти. Я сижу, молча, размышляя, почему Миша. Однако ничего изменить в создавшейся ситуации я не могу.
– Нина, удалось решить проблему? – спрашивает Анне-Гаелле.
– Да, я все сделала.
– Спасибо, Нина!
– Анне-Гаелле, пожалуйста, прежде чем GDI начнут следующую миграцию, пусть они мне скинут список серверов для проверки.
– Хорошо, Нина, – отвечает она и присылает файл с заданием.
Я пишу письмо, оповещая о предстоящих работах, но мне никто не отвечает. В последнее время такое происходит очень часто, и я чувствую, что там, на французской стороне, что-то творится. Неожиданно я понимаю, что мы работаем с французами уже почти год, но я ничего не знаю о компании, которая является нашим клиентом.
Гугл по крупицам выдает информацию. Клиенты – транспортная компания, один из крупнейших перевозчиков в мире. Несколько лет назад, когда у них был серьезный финансовый кризис, наша фирма вложила немалые средства, обещая помочь в области информационных технологий. В феврале с ними заканчивается пятилетний договор поддержки.
«Вот почему Тьерри написал февраль», – понимаю я. Судя по тому, что мы работаем только год, а основная работа началась с сентября месяца, то есть к моменту окончания договора, клиент нами не доволен и не хочет продлевать соглашение. Я смотрю на заставку, где огромная баржа груженная контейнерами медленно уплывает в океан. Мысль о том, что я могу потерять эту работу, вызывает панику. Мне страшно даже представить, что я расстанусь с Анне-Гаелле и Тьерри. Ведь я уже к ним так привыкла. Неужели мы вот так просто разойдемся, как будто никогда и ничего нас не связывало? Неужели мы больше никогда не встретимся, хотя бы за чашечкой кофе? Даже думать об этом больно.
Только что я могу сделать в сложившейся ситуации? Кроме как работать.
Проблема в том, что я уже настолько хорошо разобралась в работе, что делаю ее автоматически, совершенно не задумываясь. Незагруженный мозг, не дает покоя, размусоливая тему, и что же потом? Словно угадав мои страдания, Анне-Гаелле присылает совершенно другую задачу.
Сначала меня удивляет, что она прислала письмо, а не как обычно, написала в чат. Я внимательно читаю задание. Мне нужно переписать чуть больше сотни терабайт данных с одной дисковой подсистемы на другую. Чем глубже я вникаю в задачу, тем больше удивляюсь. Анне-Гаелле вложила длинную переписку между Жан-Шарлем и Бенуа. Они долго обсуждают метод решения, и я вижу, что ни тот, ни другой не имеет опыта подобных миграций. Мне немного странно, потому, что задача, кажется, очень простой и для меня не новой. Однако новым является метод, которым мне предложили ее решить. Для данных дисковых подсистем существует штатная команда для миграции данных, но в присланной инструкции требуется создать реплику данных на другую дисковую подсистему. Этот метод значительно более трудоемкий, чем тот, которым я пользовалась раньше, но, как все новое, кажется более интересным. Хотя я знаю значительно более простое решение, чем то, что мне прислали, я четко придерживаюсь инструкции, не спорю, не обсуждаю и не доказываю свою правоту.
Есть еще один момент, который мне кажется несколько странным. Несмотря на то, что письмо адресовано мне, Анне-Гаелле пишет обо мне в третьем лице: «Этот ченж будет выполнять Нина».
Несколько раз перечитав текст, я смотрю, кто стоит в копии. Бенуа, Жан-Шарль и Тьерри. Теперь я почти уверена, что она проинформировала Тьерри. Неужели он отслеживает все даваемые мне ченжи?
Тем ни менее я счастлива. Я понимаю, что теперь работаю не только вместо индусов, но и вместо французов. С плохо скрываемой радостью я читаю документацию и делаю заготовки для новой задачи.
Компьютер пищит, присылая письмо от Тьерри. В нем ретранслируется требование джидаев. Они запрещают мне работать под стандартными учетными записями, мотивируя, что им сложно диагностировать ошибки. Я криво улыбаюсь, вспоминая, как быстро и ловко Судип выложил в чат логи, после того, как я завалила сервер. Менять логины и пароли во время выполнения задания мне совершенно не хочется. В требовании джидаев просматривается плохо завуалированная попытка меня подставить. Как истинная блондинка, я чувствую подвох. Ситуация понятна, джидаем есть, за что меня ненавидеть – мне отдали все их задачи на проекте. Пока я размышляю, как же мне поступить, Судип, пишет в чат.
Он создает мне персональный логин и пароль. Я проверяю, ругаюсь, потому что пароль не подходит, он меняет его несколько раз и когда, наконец, мне удается зайти под своим логином, просит расплату за сделанную работу.
– Когда я буду в России, купишь мне шоколадку, – пишет он.
Наглость индуса меня немного шокирует.
– Если ты будешь в России, тебе больше понадобится водка, – отшучиваюсь я.
– Я Россию буду всегда объезжать стороной, чтобы не встретить Путина, – заявляет он.
У меня тихий шок. То есть они меня ненавидят вовсе не за то, что я отобрала от них работу, а за то, что я русская! Конечно, то, что нас все не любят, было очевидно давно, но то, что даже индусы и до такой степени…
В ситуации, когда головы людей замусорены СМИ, я ничего не смогу ни объяснить, ни доказать. Да и стоит ли объяснять?
– Не переживай, он хороший парень, – отвечаю я, стараясь сохранить шутливый тон, – на много лучше тех, кто был до него. Например, Сталина или Брежнева.
– Считай, что я тебе поверил. Удачи тебе с ченжом, – отвечает Судип, и исчезает из чата, даже не поставив смайлик.
Растерянность, паника. Значит, он знал о новой задаче, и мои подозрения были не случайными. Пожелание удачи я воспринимаю как предупреждение. Я отчетливо понимаю, что джидаи готовят очередную подставу. Новая серия Звездных войн с моим участием будет выпущена буквально на днях. «Что же мне делать?»
Я снова и снова перечитываю чат. Тьерри ушел, огонек его чата потух. С одной стороны, я чувствую себя паникершей, но с другой… «Предупрежден – значит вооружен». Если джидаям удастся меня провести, и я совершу ошибку, виновата я буду сама, особенно учитывая факт, что знала, но вовремя не сообщила французам. Больше всего меня напрягает, что Судип знает и мой логин и пароль. Ничто не мешает ему, например, что-то удалить используя его. Пароль конечно можно сменить, но что это изменит? Лишить его возможности доступа к моим учетным данным, я не могу. Мучаясь сомнениями допоздна, я все-таки решаю написать Тьерри письмо. Я заранее извиняюсь, если ему все покажется несерьезным, и копирую ему переписку из чата с Судипом.
Ночью я ворочаюсь, мне кажется, что я поступила глупо. Утро дышит в лицо сыростью и тревогой. Час, два три. Тьерри не отвечает на письмо, и я понимаю, что выгляжу банальной дурой в его глазах. Вздох, выдох. Нужно взять себя в руки. Я делаю над собой усилие и продолжаю работать.
Вскоре я забываю обо всем, но неожиданно окошко чата всплывает, и Тьерри печатает мне одно сообщение за другим. Он не упоминает о письме, просто задает вопросы по задаче. По скорости, с которой приходят сообщения, я могу судить о его напряжении и тревоге. Однако сути проблемы он не понимает, и мне кажется, что не верит в то, что джидаи хотят меня подставить. Мне кажется, что он считает задачу сложной и в этом усматривает причину паники.
Пообщавшись со мной, он звонит Бенуа. Я вижу, как они оба переходят в статус совещания и спустя полчаса Бенуа пишет мне в чат. Он, как обычно, спокоен и вальяжен. Сомнений в моей компетентности у него нет, да и задачу он не считает сложной. Он дает несколько банальных, но ценных советов и просит задавать вопросы, если что-то будет непонятно. Очевидно, что Тьерри ничего не рассказал ему про Судипа, и Бенуа считает беспокойство Тьерри чрезмерным и не заслуживающим внимания.
Я понимаю, что нужно быть предельно внимательной.
Проходит неделя, я медленно, но верно приближаюсь к концу. Мне осталось переписать еще около семидесяти терабайт данных с одной дисковой подсистемы на другую. Я пишу свои параноидальные заметки, сохраняя все выполненные команды, и потихоньку, чтобы не сильно нагружать дисковую подсистему переношу данные. Меня никто не торопит, и я никуда не спешу. Осторожность и аккуратность сейчас мои лучшие друзья. Я прекрасно понимаю, что одно мое неверное движение пальцами, и у наших клиентов будет очередная катастрофа. Когда до окончания остается совсем чуть – чуть, время на выполнение, запрошенное Анне-Гаелле у бизнеса, заканчивается. Я отправляю ей список недоделок и жду, когда бизнес одобрит новый ченж на продолжение работы. У меня уже все заготовлено для окончания, нужно только скопировать и запустить команды. Несколько дней ожидания и, наконец, Анне-Гаелле присылает одобренный ченж. Перед выполнением я, как истинный параноик, смотрю текущую ситуацию на дисковой подсистеме и…
– Анне-Гаелле, у кого кроме меня есть ченж на работу с дисковой подсистемой?
– Ни у кого, Нина.
– Кто-то внес изменения, нельзя уточнить, кто и зачем?
Я понимаю, что ответа я не услышу. Джидаи все-таки решили меня подставить. Часть дисков, которые планировалось удалить, они подключили к серверам. Если бы я удалила диски не проверив, создала бы серьезную проблему, положив два десятка серверов.
Выслушав дежурные ахи Анне-Гаелле, я улыбаюсь тому, что заметила подставу. Времени на завершение задачи у меня не много и я переношу данные, на этот раз стандартным более быстрым методом.
«Папам – папам – папам», – в душе я торжествую победу.
Как я люблю такие минуты. Мое честолюбие удовлетворено, я справилась. Мысленно я ставлю себе пятерку.
Появившись в офисе, я рассказываю Диме про Судипа и последующую попытку меня подставить. Дима не верит, просит показать переписку.
– Да, никто нас не любит, – с грустью произносит он, прочитав.
Я рассказываю о реакции Тьерри.
– А Ира бы сказала, что криминала нет, – иронизирую я.
Дима не комментирует. В последнее время ему от Иры очень сильно достается по поводу и без. Едва смыв соленые подтеки со щек после Мишиных похорон, Ира принялась обвинять Диму в том, что Миша умер, а ее не предупредили о его плохом самочувствии.
Для Димы, который и без того тяжело перенес Мишину смерть, Ирины наезды – личная катастрофа. Он подавлен, расстроен и не может ей противостоять.
Время от времени он жалуется мне на нее, но понять, что Ира на самом деле просто безжалостная и бесчувственная психопатка, он не может. Она все еще имеет на него сильное влияние, выйти из-под которого Дима не в состоянии.
Я недоумеваю: «Господи, но когда же ее уволят? Неужели все, что я писала, никому не интересно?» Похоже, что всем наплевать на эту дуру, занимающую высокий менеджерский пост.
Мы уходим с Димой в переговорную комнату и беседуем. Я пытаюсь объяснить, что ему следует воспринимать Иру, как психопатическую личность, которая время от времени выплескивает на него скопившийся негатив. Теоретически он со мной согласен, но морально не готов поменять к ней свое отношение.
Пока мы беседуем, всплывает окошко чата.
– Zdravstvujte, Nina, – пишет мне Судип.
Паника. В предчувствии катастрофы я замираю.
– Что случилось? – набираю я, судорожно вспоминая, что я сегодня делала и где могла ошибиться.
Однако ничего не происходит. Он спрашивает, как дела, что я делаю, выясняет, кто сейчас работает с дисковым массивом, когда я привезу ему шоколадку, вежливо прощается и уходит. Некоторое время я прибываю в состоянии оцепенения, немного придя в себя, я отрываюсь от монитора и смотрю на Диму.
– Оцени, – говорю я и показываю сообщение.
– Вот это действительно круто, – говорит Дима, – даже без ошибок написал!
Дима с гордостью рассуждает о том, что я сумела сломать у индусов стереотип мышления. Я слушаю, улыбаюсь и понимаю, что он прав. Я сделала почти невозможное – заставила индуса уважать женщину из России.
– Москва за нами! – улыбаясь, цитирую я Лермонтова и чувствую, что я тоже внесла свой маленький вклад в борьбу идеологий. «Пусть знают наших».
– Ты представляешь!? – Муж открывает дверь и с порога начинает громко возмущаться. – Помнишь, я отправил мальчишку с опухолью таза в онкоцентр? Мне позвонили врачи и сказали, что его отец ходит по отделению с микрофоном и записывает, что они говорят.
– Они не хотят его оперировать? – уточняю я.
– Скорее всего. Морфологи опять пишут «фиброзная дисплазия», хотя клиницисты уверены, что это злокачественная опухоль.
– Пусть скажут спасибо, что он не ходит с пистолетом. Я бы на его месте всех поубивала.
Муж смотрит на меня осуждающим взглядом, но не возражает. Он помнит мое предложение по радикальному улучшению качества здравоохранения – отрубать головы нерадивым докторам и ставить на шесты перед входом в медицинские вузы в качестве назидания студентам.
Я не успеваю отпраздновать окончание миграции первой сотни терабайт и похвастать мужу своей победой над индусами, как Анне-Гаелле дает мне еще одну задачу на миграцию ста пятидесяти терабайт. Пока я готовлюсь к работе, Дима присылает письмо с просьбой зайти в офис и подписать бумаги для отдела кадров.
Быстро одевшись и взяв компьютер, я бегу в офис и, не найдя свободный стол, усаживаюсь рядом с Владом. Мы обмениваемся короткими приветствиями и перестаем замечать друг друга. Работа требует внимательности и вырывает из реальности. Периодически возникают проблемы, требующие немедленной реакции и решения.
Компьютер беспрерывно пищит, принимая нескончаемый поток сообщений. Игорь опять выясняет отношения с Артемом.
– Ты читала? – интересуется Влад, поворачиваясь ко мне.
– Нет, – честно сознаюсь я, – мне некогда.
– Почитай, они тебя обсуждают.
Мне совершенно не интересны игоревы перепалки, но Влад настаивает, и я открываю письмо.
Игорь в достаточно вульгарной форме упрекает Артема в том, что при выполнении заданий он жестко следует моим инструкциям. Собственно я не удивлена, не расстроена и даже не задета. Позиция Игоря понятна: со смертью Миши он остался совершенно один и сейчас отчаянно пытается подчинить себе Артема. Встревать в их отношения у меня нет никакого желания. Я возвращаюсь к работе, тем более что ее у меня очень много.
Помимо миграции дисковой подсистемы у меня достаточно серьезное и объемное задание от Матью. Мы работаем вместе уже давно, но я до сих пор ощущаю некоторую настороженность с его стороны. Сервера, которые мы мигрируем, очень критичны, и любая ошибка приведет к серьезным проблемам. Я пошагово выполняю задание, которое прислал Матью, а он проверяет. Мы уже неплохо сработались, все идет быстро, четко и без ошибок. Наконец я завершаю миграцию, но Матью не видит новые диски. Даже сквозь тысячи километров разделяющие нас, я ощущаю его растерянность и панику. Секунда, две, три. Натренированный мозг быстро понимает, в чем проблема.
– Нужно перезагрузить сервер, – пишет Матью, но я останавливаю его.
– Матью, я сейчас все исправлю.
Пальцы быстро прыгают по клавишам.
– Матью, проверяй.
Мне не нужно видеть его, чтобы угадать выражение лица. Со мной это случалось достаточно часто. Если бы мы сидели рядом, он бы схватил меня за руки и спросил:
– Как ты догадалась?
Я улыбаюсь, глядя в монитор. Мне хочется верить, что ему я тоже сломала стереотип мышления.
«Ты не поверишь, но я просто умная», – говорю я сама себе.
Обескураженный Матью просит меня прислать выполненные команды, чтобы он мог внести их в следующее задание. Мне не жалко, я пишу. К тому, что люди записывают за мной, я тоже привыкла.
Снова мы работаем в выходные. Вместе с нами работает Бенуа, он руководит задачей по перезагрузке дисковой подсистемы. Он просит Игоря помочь индусам поднять упавшие сервера и после окончания работ Игорь, раздувая щеки, рассказывает, что Тьерри написал ему «Спасибо, без тебя мы бы не справились», а Бенуа пообещал пригласить в Марсель.
На Бенуа у меня вырос большой зуб. Он не отвечает на мои письма, его практически никогда не бывает в чате. Порой мне кажется, что он вообще забил на работу. Раньше я шутила, что в следующей жизни я хочу быть пандой – целыми днями есть, спать и вызывать восхищение у окружающих своими черными кругами вокруг глаз. Теперь мне уже не хочется быть пандой, а хочется быть Бенуа.
В принципе он мне и не нужен, достаточно было бы архитектуры решений. Я уже многократно просила Бенуа прислать документацию, но он так и не отреагировал на мою просьбу. Для того чтобы заставить Бенуа ответить на письмо, я использую Тьерри.
Иногда достаточно поставить его в копию. Если Бенуа игнорирует мои письма, Тьерри пишет ему грозное сообщение. Если это не помогает, Тьерри звонит, требуя ответить на мои вопросы. Мне не понятно, как Бенуа вообще держат на работе с таким характером, особенно на роли архитектора. В своей жизни я встречала только одного похожего человека, которого не увольняли, потому что он спал с моим начальником. «Может, Бенуа тоже гей и попадает под защиту от увольнения, как представитель сексуальных меньшинств?», – мучает меня навязчивая мысль.
Анне-Гаелле просит меня помочь, и мы мило общаемся с ней в чате. Я жалуюсь на поведение Бенуа, называя его «пидерским».
Она рисует смайлики, сообщая мне, что у него есть жена – очень красивая индианка, а в остальном, она согласна, Бенуа очень похож на гея, при этом называет его «It» (оно). Я про себя хихикаю и пересылаю эту переписку Игорю.
Поток игорева хвастовства обрывается на полуслове.
– Я так и думал, – говорит он и больше не заикается о приглашении в Марсель.
«Сегодня мой последний рабочий день в компании», – я читаю письмо от Арно и чувствую, как глаза округляются, превращаясь в два больших черных шара. Смешанные чувства переполняют мое сознание. С одной стороны мне конечно неудобно, потому что я чувствую себя виновной в его увольнении. С другой – мне его совершенно не жаль, потому, что я считаю его тупым и не способным к работе, которую он пытался выполнять.
Я замираю над текстом письма и не знаю, что делать: то ли расспросить Арно, что случилось, то ли просто вежливо промолчать.
Пока я размышляю над прочитанным, звонит телефон.
– Нина, что там случилось с Арно? – спрашивает удивленный Дима.
Я вкратце рассказываю ему про летний инцидент, предполагая, что это послужило поводом для увольнения.
Пока мы общаемся, приходит письмо от Игоря, где он копирует переписку с Арно в чате. Арно пишет, что ему предложили хорошие условия в случае увольнения и обещали, что он продолжит работу по контракту через другую компанию.
Я ухмыляюсь наивности, как Игоря, так и Арно. Понятно, что не для того Арно уволили, чтобы взять обратно. Впрочем, правду Арно все равно не скажет, тем более Игорю.
На этом полоса увольнений не заканчивается. Мы не успеваем остыть от споров о причинах увольнения Арно, как Дима пересылает письмо Тьерри, где он спрашивает Игоря, не хочет ли тот взять на себя роль внезапно покинувшего компанию Винсента. По ответу Игоря видно, что он испугался. Я немного удивлена, как предложением Тьерри, так и реакцией Игоря. Для меня очевиден факт, что Игорь не потянет серьезную работу. Он ленив, не любит работать самостоятельно и не имеет достаточного опыта работы. Мне кажется, что Тьерри должен был это уже увидеть. Неужели он до сих пор не раскусил Игоря? Опять же, непонятна реакция со стороны Игоря. Тебе выпал шанс получить интересный кусок работы, почему бы не ухватиться за него двумя руками? Понятно, что Игорь боится больше всего на свете ответственности, но ведь он не ребенок, когда-то надо начинать отвечать за себя.
Мои размышления прерываются Диминым звонком. Зная, что я постоянно общаюсь с Тьерри, Дима хочет знать правду. У меня нет ответа, я не знаю, что случилось с Винсентом.
Перед глазами всплывает образ гордого и независимого француза, уверенной походкой шагающего по Марсельским улицам, и я улыбаюсь своим воспоминаниям. Конечно, еще тогда в Марселе было понятно, что они с Тьерри не сработаются. Это же вечная война между Германией и Францией, которая длится не одно столетие. Две совершенно разные по темпераменту национальности, живущие волею судеб по соседству. Как жесткий, спокойный и организованный Тьерри может вытерпеть рядом такого разгильдяя, как Винсент? Как не желающий ни есть, ни справлять нужду рядом с Тьерри, Винсент, будет подчиняться его требованиям? Конфликт был заложен в самом начале, и подобная развязка была неизбежна.
Конечно, я могу спросить у Тьерри, но делать мне это совершенно не хочется. Мне они оба симпатичны, и выслушивать обвинения, даже справедливые, одной из сторон, я не хочу. Я выдаю предположение, что они просто не сошлись характерами.
Игорь вяло и неохотно принимает предложение Тьерри, поторговавшись на тему, а что он должен будет делать. Тьерри, не будучи специалистом по Юниксу отвечает крайне осторожно и уклончиво. Основное, требование – подготовка новых серверов для миграции. От их переписки меня слегка коробит. Наверное, мне просто завидно. Несмотря на то, что я работаю и больше и лучше Игоря, мне никто и ничего не предлагает.
Я жалуюсь мужу, с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься. Он смотрит на меня удивленно.
– Нина, у тебя и так полно работы, куда тебе еще? Он отдал тебе все задачи, какие только было возможно.
Я задумываюсь и неожиданно понимаю, что еще летом, Тьерри уволил Марка, отдав мне его работу. Просто сделал он это по-тихому, не информируя ни меня, ни Диму, пользуясь тем, что Марк его друг. К тому же, насколько я помню, Марк и сам не горел большим желанием работать на этом проекте из-за сильной неприязни к индусам.
Только это понимание меня не утешает. Я бы справилась и с ролью Винсента, а так же с большим удовольствием взяла на себя роль Бенуа.
Анне-Гаелле неожиданно уходит в отпуск. Мне кажется, что она делает это в отместку за увольнение Арно. Сначала у меня даже создается впечатление, что ее тоже уволили. Она бросает недоделанной работу, у меня нет нормальных заданий, я не знаю, одобрены ли ченжи и, главное, совершенно непонятно у кого спрашивать. Наступает неопределенная пауза в работе. Несмотря на то, что у меня много задач, я ничего не могу делать. Бенуа, как обычно, не отвечает на письма. Я уже по привычке жалуюсь Тьерри, он пишет гневное требование немедленно ответить, потом еще одно, еще.
Никакой реакции. День подходит к концу, ждать дальше уже нельзя. Завтра у нас плановые работы, я обязана подготовиться, а мне так никто не ответил на вопросы. Я вижу, как один за другим гаснут огоньки часов у французов. Паника. Нужно срочно что-то предпринять.
Тьерри еще зеленый и я пишу в чат, спрашивая, не может ли кто-то другой ответить на мои вопросы. Тьерри обещает, что Бенуа непременно ответит, заверяя меня, что он почту читает, даже если не в чате. Мне не нравится такой ответ. Это больше напоминает: «Отстань, мне не до тебя». К такому отношению с его стороны я не привыкла. Мучительно размышляя, как заставить Тьерри позвонить Бенуа, я еще раз перечитываю нашу переписку в чате. На сей раз, она вызывает у меня улыбку. Дело в том, что дословный перевод его слов – сейчас Бенуа не под чатом. Пальцы мои стучат по клавиатуре быстрее мыслей.
– Если вам удастся выловить Бенуа из под чата, – пишу я Тьерри, – попросите, чтобы он скинул мне свежий файл с конфигурацией.
Тьерри не смешно, он пишет жалкие оправдания, что у Бенуа, наверное, сегодня отгул, и завтра он непременно мне напишет. Это настолько не ново, что даже не смешно. Я знаю, что будет дальше. Через сорок минут компьютер пищит, и я получаю злой, но вполне информативный ответ от Бенуа. Словно сытый крокодил, я улыбаюсь, смахивая с глаз скупую слезу и готовлюсь к очередной миграции.
Кошка жалобно мяукает, трется о мои ноги и наконец, не дождавшись ни ласки, ни внимания, занимает свое место на столе рядом с компьютером.
– Ты скоро? – муж заглядывает на экран монитора. – Поздно уже.
– Сейчас.
Несколько раз перепроверив свою работу, я закрываю файл и перед глазами всплывает наша переписка с Тьерри. Я снова перечитываю чат. Теперь мне тоже не смешно. Мне стыдно, потому что я осознаю, что я просто использую человека. Он любит меня, стремится мне помогать, а я бессовестно этим пользуюсь. Причем делаю это грубо и бесчеловечно. Практически вульгарно.
Ночь тянется бесконечно долго. Я плохо сплю, без конца ворочаясь, мешая мужу и вызывая удивление у кошки. К утру у меня в голове уже готово письмо с извинениями. Текст набран и проверен. Я благодарю его за то, что взял меня на проект, что не уволил после того, как я положила сервер, признаю свое вчерашнее поведение в чате не корректным, и обещаю так больше не поступать. Еще только восемь утра. Я задумываюсь, стоит ли это отправлять. Сомнения терзают мою душу. Я почти уверена, что Тьерри уже забыл обиду и можно не извиняться.
Ничего криминального не произошло. Тьерри привык к подобному обращению, и не придает значения таким инцидентам. С ним все так поступают. Только я – это не все. Я уважаю его, как личность, как менеджера, мне хочется сохранить те теплые отношения, которые между нами возникли. «Извинись, – говорю я себе, – от тебя ничего не отвалится, а человеку будет приятно». На этой мысли я принимаю решение и отправляю письмо, мысленно прикидывая в голове, какой возможен ответ, потом возвращаюсь к работе и забываю о нем.
За окном метет пурга. Несмотря на то, что уже двенадцатый час, темно. Я включаю все существующее освещение в комнате, чтобы отогнать от себя ощущение сумрака и безнадеги.
Компьютер пищит. Во Франции еще только двадцать минут девятого, даже семнадцать. Письмо от Тьерри больше чем на половину листа. По дыркам между предложениями я понимаю, что оно было еще больше, но он долго редактировал ответ, выкидывая все, что может его скомпрометировать и выдать личное отношение или чувства. По времени отправки, понятно, что это было первое письмо, на которое он ответил.
Я читаю и улыбаюсь: «Мы тебя ценим, ты прекрасный специалист, мы ждем от тебя обновлений по выполненным задачам. Кстати, вчера в чате у меня не создалось впечатление, что ты вела себя не корректно». В глубине души я понимаю, что это скорее признание в любви, чем признание моих заслуг на проекте, но формально в письме нет ничего личного.
Мысленно я возвращаюсь в прошлое, вспоминая наши короткие встречи. «Мы знакомы уже почти год. Если за это время его чувства ко мне не прошли, может это серьезно? Вдруг он действительно любит меня? Возможно, все срастется, и мы будем вместе?», – внезапно пришедшая в голову мысль кажется крамольной. Украдкой, словно кто-то может догадаться, о чем я думаю, я ищу в поисковике информации о Тьерри. Как ни странно ее достаточно много. Есть даже домашний адрес. Забив адрес в карты гугла, я рассматриваю небольшой утопающий в зелени дом, в котором он живет. Прозрение наступает быстро. Я понимаю, что он никогда не покинет свой милый домик, не уйдет от жены и вообще вряд ли его отношение ко мне можно считать серьезным. Он просто развлекается. Жизнь слишком спокойна и размеренна. Почему бы не разбавить ее некоторой романтикой – например, завести виртуальный роман с женщиной из экзотической России.
Перечитав несколько раз письмо, я задумываюсь, нужно ли отвечать. Написать «спасибо» кажется, какой-то нелепостью или глупостью. «Спасибо Тьерри, что вы цените то, что я делаю». Продолжать развивать тему извинений и оправданий – еще большей глупостью. «Раз ты хочешь получать обновления, я буду тебе их присылать». На этой простой и понятной мысли я возвращаюсь к работе, чтобы поскорее создать себе повод для ответа.
Упустить возможность и не похвастать мужу я не могу. Я зачитываю и перевожу письмо Тьерри. Муж советует спросить, нет ли у него других проектов, на которых я могла бы работать в будущем. Мне кажется, что сейчас не самое удачное время для подобных разговоров. Мысль поговорить с Тьерри о новых проектах уже неоднократно приходила мне в голову, и я лишь выжидаю подходящий момент.
Конец ознакомительного фрагмента.