Как понять ребенка. В сердце эмоций: слезы, смех, испуг, удивление. *** (Изабель Филльоза, 1999)

1. Что он пережил?

Ребенок – это личность. У него свои мысли, чувства, фантазии, образы.

Родители часто теряются, сталкиваясь с интенсивностью детских эмоций, настолько мощно они проявляются. Порой достаточно пустяка (по мнению родителей), чтобы любимое личико скривилось, а из глаз хлынули слезы. Самое небольшое огорчение способно вызвать приступ яростного гнева.

Мозг ребенка еще не выработал инструментов, которые впоследствии позволят ему управлять своими эмоциями. Маленький ребенок не умеет строить гипотезы, делать разумные выводы, стараться понять чужую точку зрения, абстрагироваться от несущественного или заглядывать в будущее. Он существует в настоящем, здесь и сейчас, и руководствуется собственной логикой, основанной на эгоцентризме и магическом сознании. Подобное мышление называют дологическим.

Маленький ребенок – пленник собственной эмоциональной реакции, которая проявляется непосредственно, без участия мышления, способного отделять важное от менее важного и выстраивать приоритеты. Именно поэтому он легко поддается аффектам и, чтобы вернуться в нормальное спокойное состояние, нуждается в нашей помощи.

В то же время он, разумеется, пытается понять, что с ним происходит. И по-своему интерпретирует свои ощущения и чувства, часто на основе неполной или искаженной информации – просто потому, что никакой другой не располагает. Родители в этих случаях разводят руками: по их мнению, ребенок устраивает истерику «на пустом месте».

Арно ведет себя грубо и злится из-за каждого пустяка. Его родители расстались. Он говорит себе: «Папа ушел. Он меня не любит, потому что я плохой мальчик».

Бенедикта никогда не смеется и не играет с другими детьми. В детском саду она всегда старается забиться в самый дальний уголок, чтобы никто ее не видел. Ее родители дома постоянно ссорятся. Она говорит себе: «Папа с мамой такие сердитые из-за меня. Если бы меня не было, они бы так не ругались. Это я во всем виновата».

Камиль внушил себе, что его родители развелись из-за него: «Пока я не родился, они любили друг друга. Лучше бы я умер». В конце концов он заболел острой формой лейкемии. Когда мальчик попал в больницу, родители помирились и делали все, чтобы спасти ребенка.

Дени боится других людей. Его родители никогда никого не приглашают в гости и сами ни к кому не ходят. Ребенок делает вывод: «Мир – опасное место, в нем живут очень злые люди».

На базе подобных чувств формируются убеждения и представления о себе, своих родителях, жизни вообще. Эти убеждения диктуют ребенку, как нужно себя вести. В результате того, что он видит, слышит и чувствует, у него в голове завязываются «узелки», в дальнейшем оказывающие на него более или менее травмирующее воздействие, а иногда и тормозящие его развитие в той или иной области.

Ребенок смотрит на мир своими собственными глазами. Не спешите давать оценку его реакциям, лучше постарайтесь его выслушать. Попробуйте представить себе, как он воспринимает окружающее, какие видит связи между вещами и явлениями, что чувствует и о чем думает.

Он боится улиток? С чем именно ассоциируется у него в мозгу улитка?

Одна мама, которую я консультировала, пересказала мне такой случай. У ее сына Этьена лопнул в руках воздушный шарик. Мальчик горько заплакал. Мама, усвоившая из наших бесед, что в первую очередь надо выслушать ребенка, не стала утешать его, уверяя, что купит ему другой шарик, а вместо этого спросила: «Почему этот шарик тебе так дорог?» К ее изумлению, сын, продолжая всхлипывать, сказал: «Все умирает! И дедушка недавно умер!»

Мы, взрослые, понимаем, что потеря шарика – это мелочь и ерунда. Но для ребенка, недавно пережившего утрату близкого человека, это целая трагедия. Если бы Софи – так звали маму – отмахнулась от детской реакции (подумаешь, шарик!), как слишком часто поступают родители, она не поняла бы, что ее сын переживает глубокую печаль. Просто выслушав ребенка, она узнала, что творится в душе у мальчика.

Очевидно, что далеко не каждый ребенок, у которого лопнул шарик, недавно столкнулся со смертью дедушки. Но проблема остается. Для родителей шарик – это просто шарик, который стоит сущие гроши. Но поставьте себя на место ребенка. Только что у вас был прекрасный воздушный шарик, и вдруг его нет, а вы держите в руках какую-то бесформенную цветную тряпочку. Ничего себе метаморфоза! У ребенка возникают сомнения: может, он что-то сделал неправильно? Порой родители подливают масла в огонь, торопясь обвинить его в неосторожности: «Ну вот видишь! Я же тебе говорила…»

Мы понятия не имеем о том, что в этот момент происходит в мозгу малыша. Ни в коем случае не следует преуменьшать значение его мыслей и эмоций. То, что представляется нам совершенным пустяком, для него может быть чрезвычайно важным.

Как же научиться слушать ребенка? Как помочь ему развязывать те самые эмоциональные «узелки»?

Не мешайте ему выражать свои эмоции, даже если это сопровождается плачем, воплями, криком. Не спешите его успокоить. Плач, крики, топанье ногами – это способы, с помощью которых он выражает свою боль и сбрасывает напряжение. Доверяйте ему – он лучше вас знает, что ему в данный момент необходимо. Просто будьте рядом, покажите, что видите его слезы, – и тогда после взрыва эмоций наступит разрядка, а между вами вновь установится доверие.

Младенец плачет по двум причинам: или ему что-нибудь требуется, или он хочет вам что-то сказать. Первым делом убедитесь, что все его потребности удовлетворены. Если он и после этого продолжает плакать, просто слушайте его. Он делится с вами своими огорчениями. Возможно, он «рассказывает» вам, какого страху натерпелся, пока рождался на свет. Или сердится, что вчера вы вовремя его не покормили. Или страдает, что папа к нему слишком холоден. Или ощущает дискомфорт из-за печальных событий, произошедших в семье, например кончины дедушки или бабушки. Он испытывает множество сложных чувств и, чтобы «не держать их в себе», дает волю слезам.

Когда он немного подрастет и научится говорить, обязательно слушайте, что он говорит о своих чувствах, и принимайте его слова всерьез. Не спрашивайте, почему он плачет. Он будет пытаться дать вам рациональное объяснение, часто очень далекое от истинной причины своих огорчений. Лучше спросите: «Что случилось?», «Кто тебя огорчил?» или даже «Чего ты боишься?».

Взрослому его аргументация может показаться нелогичной, хотя на самом деле она дологичная, и, главное, он свято в нее верит. Лишь проникнув в хитросплетения его размышлений, мы можем ему помочь, сообщив недостающую информацию или позволив взглянуть на происходящее с иной точки зрения.

Жюльетта ходит в детский сад. В группе ее не любят. Почему? Расспрашивать детей, почему никто не хочет играть с Жюльеттой, бессмысленно. Но у такого отношения к девочке есть причины. Попробуем их отыскать.

Воспитательница стала прислушиваться к детским разговорам и обнаружила, что то один, то другой ребенок время от времени презрительно говорит Жюльетте: «У тебя даже папы нету!» Жестокие слова больно ранили девочку, которая действительно полгода назад потеряла отца. Воспитательница вспомнила, что в тот день, когда Жюльетта в первый раз пришла в группу и стала знакомиться с остальными детьми, она представилась им следующим образом:

– Меня зовут Жюльетта, и у меня умер папа.

– Врешь! – воскликнул Матье.

Для него, как и для других детей, в этом признании было что-то невероятное, немыслимое: как это так – папа умер? Значит, и мой папа может умереть? Зачем эта девочка говорит такие ужасные вещи? Наверное, она очень злая и нарочно всех пугает. Не буду с ней играть! Раз она такая плохая, пусть ей будет плохо!

Воспитательница дала детям высказаться, поняла, чего они боятся, и объяснила, отчего умер отец Жюльетты. Она прочитала им небольшую «лекцию» о болезнях, в том числе заразных, и их последствиях. Ее целью было внушить им уверенность в том, что общение с Жюльеттой вовсе не приведет к гибели их собственных отцов. Девочка, у которой умер папа, не заразна! Ведь именно эта, казалось бы, абсурдная мысль так мучила их все время, заставляя сторониться Жюльетты.

Вы изумлены и поражены интенсивностью детских эмоций? Вы не понимаете, что могло вызвать подобную бурю чувств? Вы не знаете, как помочь ребенку преодолеть трудное испытание? Слушайте его! Станьте с ним вровень, попробуйте взглянуть на мир его глазами. И ответьте себе на вопрос:

Что он пережил?

2. Что он говорит?

Воспитателя Фредерика осудили за сексуальное насилие над несовершеннолетним ребенком. Мальчик был жертвой педофила на протяжении долгих четырех месяцев. Его мать была потрясена: почему сын ни о чем ей не рассказывал? Однако на приеме у психолога она вспомнила:

– Да, правда, он говорил: «У меня живот болит, я не пойду в садик». Я решила, что это просто каприз, что он притворяется, чтобы прогулять садик. И потом, этот воспитатель – он был такой милый и добрый…

Ну конечно, добрый! Педофилы всегда милые и добрые. Фредерик не мог рассказать матери о том, что с ним происходило, потому что она его не слушала. Она не желала вникать в причины его отказа идти в детский сад, обвиняла его в притворстве и даже возлагала на него вину за случившееся, настаивая на «доброте» воспитателя. На самом деле она проявила полное равнодушие к собственному сыну.

За тем, что родители часто называют «капризом», за странным, вызывающим или просто необычным поведением часто скрывается сильная эмоция. Таким образом ребенок сообщает родителям, что ему нужна помощь.

Если он не хочет идти в детский сад или в школу, значит, у него есть на то причина. Вовсе не обязательно его воспитатель или учитель – педофил, но, возможно, его подружка Сюзон чем-то его обидела, или его пугает встреча с драчливым мальчиком из соседней группы (старшего класса), или он боится медсестры, или переживает, что у него не получается нарисовать красивую картинку (решить задачу), или он не любит занятия спортом, потому что ребята смеются над его фигурой… Может быть, он плохо понимает объяснения учительницы, а может быть, ему там просто скучно… Он нуждается в вас, в вашем внимании, возможно, в вашей защите или по крайней мере в помощи.

Любые, особенно повторяющиеся, отклонения в поведении – чрезмерная грубость или пассивность, излишняя зависимость от матери или болезненная ревность, неспособность концентрировать внимание или постоянное стремление противоречить – имеют причину. Они свидетельствуют о блокировке эмоций и неудовлетворенной потребности.

Повторим еще раз: не спрашивайте ребенка, почему он совершил тот или иной поступок – как правило, он сам этого не знает. Судя по всему, глубинная мотивация его поступков носит подсознательный характер. Требуя объяснений, вы вынуждаете его подбирать ту или иную рациональную причину. Скорее всего, он ее выдумает. Беда в том, что она не будет иметь никакого отношения к подлинной.

Маленький ребенок не умеет говорить. Его язык – это плач. Постепенно он осваивает речь, но в тех случаях, когда ему не хватает слов, чтобы выразить свои чувства, он возвращается к своему «первому языку» – плачет, кричит, топает ногами и демонстрирует прочие способы «отказа от сотрудничества». Ему самому трудно сформулировать, что именно с ним происходит. У него складывается впечатление, что говорить о том, что он в данную минуту переживает, нельзя. Он боится, что родители будут его ругать, а если и не будут, то все равно огорчатся.

Родители, не понимая причины детских слез или криков, часто спешат найти им удобное для себя объяснение: он «капризничает» или даже «ломает комедию». Но для ребенка это ужасно – не быть услышанным. Он взывает о помощи, а вместо этого получает строгую отповедь. Помните: никаких «капризов» не существует. Перед нами – зашифрованное послание, и наша задача – разобрать его смысл.

Нельзя сказать, что понять ребенка, мышление которого устроено не так, как у взрослого человека, всегда легко. Но ведь все мы когда-то были детьми. Стоит сделать небольшое усилие, и мы наверняка вспомним, что чувствовали, когда были маленькими, и каким образом пытались сообщить о своих чувствах взрослым.

Но если мы отказываемся вслушиваться в детский плач, не желаем видеть в нем «особый язык», не стараемся его понять и ищем простых объяснений («Он всегда в это время суток плачет», «Такой уж он уродился, ничего не поделаешь»), то мы вынуждаем ребенка замыкаться в себе. Он обращался к нам с просьбой, взывал о помощи, сообщал о своих потребностях, но не был услышан. Не исключено, что впоследствии его организм изберет другой путь быть наконец услышанным – болезнь.

Часто повторяющийся отит, экзема, аллергия, энурез, а позже, в школьные годы, трудности в учебе и агрессивное поведение – все это сигналы, которые ребенок посылает родителям. Он готов рискнуть своим физическим и психическим здоровьем, лишь бы его услышали.

При этом следует помнить, что далеко не всякое поведение ребенка является таким сигналом. Не пытайтесь «расшифровать» каждый его жест и поступок, стремясь отыскать в них глубокий смысл. Любая чрезмерность вредна.

Но как узнать, что за странным поведением, болезнью или школьными двойками стоит сигнал, посылаемый ребенком родителям? Только одним способом: слушать его.

Если странности в поведении повторяются с пугающей частотой, если симптомы болезни не исчезают, несмотря на лечение, или после краткого улучшения появляются снова – скорее всего, это и есть сигнал.

Только не казните себя заранее, что можете пропустить один из таких сигналов. Он будет посылать вам его снова и снова, пока его проблема не будет решена.

Если поведение сына или дочери вас удивляет, раздражает или кажется вам необычным, если ребенок неадекватно, на ваш взгляд, реагирует на те или иные вещи, или постоянно вам противоречит, или у него проявляются болезненные симптомы – не дожидайтесь, пока эти симптомы перейдут в серьезное заболевание, и задайте себе вопрос:

Что он говорит?

3. Какое послание я хочу ему передать?

Мы уже говорили о том, что не всякий поступок ребенка следует толковать как бессознательную попытку передать родителям тот или иной сигнал. Если ребенок рисует на стенах, заполняет своими «каляками-маляками» вашу записную книжку, отрезает кусок тюлевой шторы, чтобы смастерить себе платье «как у невесты» или чертит фломастером «классики» на новом ковре в гостиной, это вовсе не означает, что в его действиях содержится закодированное послание родителям. Скорее всего, он просто исследует границы своих возможностей. При этом им не обязательно движет намерение забраться на «чужую» территорию и все там порушить. Здесь все зависит от возраста и нюансов поведения.

Ваша трехлетняя дочь разрезала ножницами новые мамины бусы? Ваш восьмилетний сын сделал то же самое? Очевидно, что два эти поступка неравнозначны. В первом случае девочка исследует, что можно делать с помощью ножниц. Она пока не знает, что некоторые действия необратимы, и в глубине души уверена, что не делает ничего дурного: все равно «папа все починит». Во втором случае перед нами совсем другая ситуация. С большой вероятностью речь идет о том, что мальчик хочет кому-то за что-то отомстить. Кто-то – один из родителей, брат или сестра, учитель в школе – чем-то очень сильно его обидел. Впрочем, если девочка не просто изрезала шторы, а действительно соорудила из них себе платье, не спешите ее ругать – может быть, в ней дремлет будущий великий кутюрье! Японская художница и дизайнер одежды, кстати, обладающая многомиллиардным состоянием (она известна тем, что заказывает себе любые вещи, от автомобиля до мячей для гольфа, исключительно своего любимого розового цвета), именно так начинала свою карьеру и еще ребенком шила свои первые модели из родительских занавесок.

Юлис, в чьей комнате только что постелили новое зеленое ковровое покрытие, старательно начертил на нем разметку, как на футбольном поле. Он понятия не имел, что делать этого нельзя, – в конце концов, это была его комната. Мать восхитилась его творчеством, а вот отец разозлился и потребовал, чтобы сын немедленно все отмыл. На самом деле отец не пожалел бы никаких денег, чтобы у них в гостиной лежал ковер с футбольной разметкой, но ему была невыносима мысль, что сын взял и начертил ее своими руками. Поэтому он видел только «испорченный» ковер и не желал признавать за сыном творческого порыва.

Наша реакция на детское творчество формирует веру ребенка в свои силы. Какое послание мы хотим им передать?

«У тебя богатое воображение и здорово все получается, только в следующий раз постарайся использовать более подходящие материалы».

Или:

«Ты что, с ума сошел? Как тебе не стыдно? Ты ничего не умеешь и все только портишь!»

Ребенок, получивший первое послание, сохранит веру в свои способности и будет искать возможности для их дальнейшего развития. Ребенок, услышавший послание второго типа, убедится, что его считают ненормальным и бессовестным, и… будет вести себя соответственно. Мало того, ему захочется отомстить, испортив уже не ковер, а, например, разбив дорогую вазу или сломав ценные безделушки из отцовской коллекции. Если только чувство ущемленности не заставит его причинить вред самому себе!

Вы хотите, чтобы он бережно относился к вещам? Проявите бережное отношение к его потребности самовыражения.

Обнаружив следы фломастера на стенах своего кабинета, я сначала сильно рассердилась. «Рисуют в альбоме, а не на стенах!» – сурово объявила я детям. Но «граффити» продолжали появляться. Тогда я предложила каждому из детей нарисовать на стене рисунок, но в углу, отведенном специально для этой цели и на пространстве шириной сантиметров тридцать, не больше. Они с энтузиазмом взялись за дело, и, должна сказать, их художества и правда украсили мой кабинет. После этого случая рисование на стенах прекратилось.

Признаюсь, запрет пачкать стены дался мне с трудом. Дело в том, что моя сестра – художница, и она расписала стены у нас в подъезде изумительными картинами. Почему ей можно, а детям нельзя? По их мнению, это была бы жуткая несправедливость. Но, получив в свое распоряжение небольшое пространство для творчества, они полностью удовлетворились, а я избавилась от необходимости без конца делать в комнате ремонт.

Мы, родители, можем реагировать на детские выходки подобного рода двумя способами. Первый основан на любви. «Я тебя люблю, и ты очень талантливый» – таков «месседж», который мы передаем ребенку. Второй месседж – деструктивный, он подразумевает: «Ты полное ничтожество, ты не способен ни на что хорошее».

У каждого ребенка два родителя. Следовательно, теоретически у него вдвое больше шансов получить позитивный месседж. К сожалению, часто родители считают необходимым выступать «единым фронтом» и при этом выбирают самую репрессивную стратегию. Но задумаемся: почему вообще в отношениях между родителями и детьми возникает образ фронта? Мы ведь не на войне. И дети вовсе не стремятся пробить брешь в родительской обороне. Чего они хотят, так это правды. Они хотят быть счастливыми, хотят развиваться, а не искать хитроумный способ «воспользоваться» родительскими разногласиями. Поэтому, если один из родителей настаивает на негативном месседже, второй имеет полное право противопоставить ему свой, позитивный. У детей обостренное чувство справедливости, и логичная картина мира страдает в их глазах гораздо больше, если они видят, что один родитель присоединяется ко второму вопреки собственным убеждениям, просто потому, что «так надо».

Ваш супруг (супруга) унижает или оскорбляет вашего ребенка? Не бойтесь сказать об этом прямо, не бойтесь выразить свое отношение к происходящему. Не бойтесь встать на сторону ребенка и, если надо, его защитить! Он поймет, что может вам доверять. И наоборот, если вы молчите или добровольно присоединяетесь к супругу, даже если тот не прав, вы предаете ребенка. После этого не стоит удивляться, что вы утратите его доверие.

Точно так же, если ошибочную позицию занимаете вы, признайте за супругом право отстаивать собственное мнение. Никто из нас не идеален, и всем нам случается заблуждаться. Порой мы говорим что-нибудь резкое не подумав, под влиянием усталости или дурного настроения. Не бойтесь, что ваш родительский авторитет пошатнется: ребенок видит вас «насквозь», для него важна не маска, которую вы пытаетесь на себя нацепить, а ваша истинная сущность. Признавая свои ошибки, вы и его научите этому трудному искусству.

Родители – живые люди, и они вовсе не обязаны всегда и во всем соглашаться друг с другом. Пусть ребенок принимает это как нечто нормальное – зачем навязывать ему узкий взгляд на жизнь и окружающий мир? Многообразие точек зрения на один и тот же предмет предполагает дискуссию, обогащает ее участников и в конечном итоге способствует мирному разрешению конфликтов.

Поэтому не надо никакого «единого фронта»! Родителям ни к чему соревноваться друг с другом, кто из них лучше, тем более – переносить свои трения по другим вопросам в сферу воспитания ребенка.

Если родители спорят, демонстрируя взаимное уважение, они тем самым показывают ребенку, что можно жить вместе и любить друг друга, даже придерживаясь противоположных мнений по тому или иному вопросу.

Каждым своим поступком, не обязательно прямо затрагивающим ребенка, мы адресуем ему определенное послание.

Задумайтесь, какой образ жизни вы ведете. Всегда ли вы поступаете так, как учите поступать его? Случается ли вам лгать, утаивать правду, приукрашивать действительность? Всегда ли вы соблюдаете все законы и правила? Например, переходите улицу исключительно на зеленый свет или по «зебре»?

В более общем плане, насколько оптимистично вы воспринимаете жизнь? Счастливы вы или нет? Вы любите свою работу или «тянете лямку»? Вас с супругом связывают отношения искренней привязанности или вы давно охладели друг к другу и остаетесь вместе только из чувства долга? Всей своей жизнью вы передаете ребенку послание о том, что такое для вас работа, свобода, любовь и т. д.

Чтобы быть уверенным, что в каждом конкретном случае вы поступаете с ребенком правильно, задайте себе вопрос:

Какое послание я хочу ему передать?

4. Почему я это говорю?

– Марго, Адриен, мы уезжаем!

Я стою возле машины, а мои дети собирают на тротуаре каштаны. Они делают вид, что ничего не слышали.

– Чур, этот мой!

– Да бери! Хочешь еще вот этот?

Я чувствую, как во мне закипает злость. Но тут же задаю себе вопрос: «Какого черта я к ним лезу?» Почему я решила, что нам пора? Сегодня воскресенье, я с ними одна, и я пообещала им и себе, что проведу этот прекрасный день с ними, и только с ними. Ну да, на часах уже двенадцать дня, вроде бы пора обедать, но… По ним не видно, чтобы они проголодались. Так зачем куда-то спешить? Какая разница, чем они будут заниматься – играть в сквере, кататься на карусели или собирать каштаны? Почему не дать им делать то, что им нравится? Тем более это совершенно бесплатное развлечение. В результате мы добрых двадцать минут стояли на месте и собирали красивые, гладкие и блестящие каштаны.

Я уверена, что и вам не раз приходилось сталкиваться с похожей ситуацией. Мы часто действуем автоматически, хотя было бы полезно спросить себя:

«Почему? Что заставляет меня отвечать на детские просьбы «да» или «нет»? Чем продиктована моя позиция?»

Когда Марго в первый раз попросила дать ей мороженое перед обедом, я, что называется, на автомате сказала: «Нет. Мороженое едят на десерт, после обеда». Но тут же задумалась: «Почему я так сказала?» Потом вспомнила научное объяснение процесса пищеварения и рекомендации диетологов… Сахар способствует выработке инсулина, который необходим для переваривания пищи… Обычно мы едим сладкое после трапезы потому, что нам хочется съесть что-то еще, хотя больше не чувствуем голода. Мы «обманываем» собственный организм, успевший насытиться. Это культурный обычай, а для большинства из нас – приятная привычка, хотя, если разобраться, не такая уж она и полезная. Короче говоря, я разрешила дочке съесть мороженое. Обед она тоже съела, и с большим аппетитом. С тех пор она иногда просила что-нибудь сладкое на закуску – фрукты, мороженое, пирожное, – но потом с удовольствием уплетала макароны или зеленую фасоль. Со временем подобные просьбы я слышала от нее все реже – она росла и, естественно, усваивала пищевые привычки, принятые в нашем обществе. Случалось, она просила дать ей десерт посреди обеда или ужина, между двумя блюдами, а то и в процессе еды откусывала кусочек пирожного или съедала дольку мандарина. Я не запрещала ей это делать – с какой стати, если она хорошо ест? Тем более что и наука на ее стороне (за исключением мандаринов – они слишком кислые и плохо сочетаются со вкусом других продуктов).

Так чем же обусловлено мое отношение к пищевым пристрастиям дочки – соображениями здоровья или заботой о соблюдении принятых норм? Как мать, я отвечаю не только за ее здоровье, но и за ее социализацию. Можно объяснить ребенку, что сладкое едят на десерт потому, что так принято. Не надо только морочить ему голову, утверждая, что есть мороженое перед обедом вредно для здоровья.

Очевидно, что ребенок не может питаться одним мороженым. Кроме того, если мороженое достаточно калорийное, есть риск, что после него ребенок откажется есть овощи. Одним словом, не думайте, что я уговариваю вас приучать детей начинать обед со сладкого!

Родители часто боятся, что, отвечая согласием на необычные просьбы детей, потворствуют их «капризам». Капризы – это родительское изобретение. Они появляются тогда, когда родители заигрываются в свою власть над детьми. Когда Марго в первый раз попросила дать ей мороженое перед обедом, это был не каприз, а исследование нового. Если бы я ответила ей отказом, решив применить свою власть, она, скорее всего, тоже включилась бы в эту игру и стала еще упрямее добиваться своего. Мне кажется, что инициатива всех этих игр исходит не от детей, а от родителей. Вспомним, что иногда говорят молодым мамам многочисленные добровольные «советчики»: если будешь с первых дней во всем потакать малышу, он тебе на голову сядет! И это – о совершенно беспомощном существе, полностью зависящем от матери и не умеющем еще не только говорить, но и связно мыслить.

Чем продиктовано ваше поведение в отношении ребенка – вашим воспитанием, стереотипами, которых вы придерживаетесь, даже не сознавая этого, или разумом? Под разумом я имею в виду не семейные предрассудки и не рекомендации знакомого доктора, а выводы из ваших собственных размышлений, сделанные на основе достоверной информации.

Сегодня информация окружает нас со всех сторон, и нам приходится буквально продираться сквозь навязываемые рекламой потоки ее искажений.

Одна мама рассказывала мне, как она билась, пытаясь убедить сына каждый день есть йогурт. Жертва рекламы, она искренне верила, что йогурт не просто полезный, но и необходимый для роста и нормального физического развития продукт. Голоса производителей йогурта звучали так назойливо, что заглушали для нее голос собственного сына. Лишь когда она нашла более нейтральную, а следовательно, более объективную информацию, то убедилась в своей ошибке. Она буквально заставляла ребенка есть йогурт, высокая кислотность которого плохо действовала на его пищеварение, хотя по содержанию кальция этот продукт уступает миндалю и фундуку, а как раз их мальчик ел с огромным удовольствием. Иначе говоря, продукт, который она считала чрезвычайно важным для здоровья, на деле оказался не таким уж полезным.

Совсем недавно я стала свидетельницей одной поразительной сценки. Мы проводили отпуск и питались в ресторане отеля, где действовала система шведского стола. В тот день, о котором я рассказываю, в меню значилось два основных блюда: франкфуртские сосиски и шницель кордон-блё. К столу, на котором были выставлены блюда, подошли отец с дочерью, и девочка сказала, что хочет взять себе сосиски. «Нет, – ответил тот. – Мама сказала, что ты будешь шницель». Я согласна, что сосиски не слишком диетическая еда. Но шницель кордон-блё (бройлерная курица с ломтиком ветчины и сыром, жаренная в сухарях) вряд ли намного полезнее. Кому-то он нравится, не спорю. Но сразу три богатых белком продукта… Сосиски, о которых мечтала девочка, в этом смысле ничуть не хуже. Так почему не разрешить ребенку съесть то, чего ему хочется? Девочка – на вид я дала бы ей лет десять – не стала спорить. Очевидно, она привыкла к тому, что мать во всем ею командует, не задаваясь излишними вопросами о смысле своих приказаний.

Мы не можем знать все на свете. Но когда ребенок о чем-то нас просит, почему бы не выслушать его и не спросить себя:

Почему я это говорю?

5. В чем мои потребности противоречат потребностям детей?

Мы хотим, чтобы наши дети не плакали «из-за каждого пустяка», чтобы они не злились, когда им что-то запрещают, и не брыкались, когда мы меняем им памперс.

Нам бы хотелось, чтобы наши дети проявляли больше стремления к сотрудничеству, одевались, когда надо одеваться, без лишних напоминаний садились за стол, вовремя ложились спать, убирали свои игрушки, вешали на место куртку и ставили уличную обувь туда, куда ее положено ставить.

Мы мечтаем, чтобы они росли спокойными и послушными, не носились по дому с дикими криками, вежливо вели себя за столом, быстро съедали все, что лежит у них на тарелке, не пачкались, не опрокидывали на себя стакан с водой или соком и не устраивали за едой потасовок.

Одним словом, мы хотим, чтобы наши дети перестали быть детьми.

Но все-таки они дети! Когда они вываливают на пол все игрушки, ходят босиком по кафельному полу в ванной, просыпаются ни свет ни заря, громко кричат, прячутся в шкафах и топают по коврам в грязных ботинках, они ведут себя как дети.

Признаемся честно: разве мы стали бы счастливее, если бы они постоянно вели себя как маленькие взрослые, никогда не шалили и всегда поступали разумно? А наблюдая за такими «юными старичками» в других семьях, в первый момент мы, наверное, испытали бы восхищение и даже зависть, но уже через несколько минут содрогнулись бы, пораженные фальшью происходящего.

Скажем сразу: потребности детей и родителей диаметрально противоположны. Большинство родителей любят в доме порядок и тишину, не одобряют разговор на повышенных тонах и мечтают подольше поспать хотя бы в выходные. Большинство детей обожают кавардак, громкие звуки и просыпаются с рассветом, особенно в субботу и в воскресенье. Другое дело, если надо вставать в детский сад или в школу!

Перед нами очевидный конфликт интересов, осложняющий взаимоотношения. Игнорируя это обстоятельство, мы рискуем запустить механизм игры «кто кого?», а это игра такого рода, что в ней только на первый взгляд всегда есть победитель и проигравший. На самом деле проигрывают обе стороны. Разве можно чувствовать доверие к человеку, который отрицает твои потребности?

Быть родителем – значит на некоторое время отодвинуть в сторону собственные потребности, чтобы удовлетворить потребности того, кто слаб и беспомощен. Это совсем не просто и не легко. Одна молодая мама как-то жаловалась мне, что совсем выбилась из сил и порой испытывает непреодолимое желание хорошенько отшлепать своего малыша. Раньше дети представлялись ей ласковыми ангелочками, вызывающими одно умиление, но, когда у нее родился свой ребенок, она поняла, что иногда его поведение доводит ее до белого каления.

Да, так и есть: они способны нас жутко злить и выводить из себя. Все родители страдают от этого, если только не заставляют страдать своих детей.

В зависимости от возраста ребенка он будит вас по ночам, потому что проголодался, или ему надо пописать, или ему приснился страшный сон. Днем маленький ребенок требует постоянного пригляда, а дети постарше без конца ссорятся и выясняют отношения. Разве тут можно спокойно почитать книжку, или поболтать с подругой по телефону, или утром поваляться в постели? Да что там говорить, в туалет не сходишь! Жить с маленьким ребенком действительно трудно. Отказываясь признавать этот факт, мы копим в себе недовольство, которое при любой возможности изливаем на детей: «Тристан, ты просто невыносим!», а то и: «Господи, и за что мне такое наказание?!»

Быть родителем – это работа по типу «полной занятости», только рабочий день длится 24 часа в сутки без выходных и праздничных дней. Работающие родители получают передышку продолжительностью 8–10 часов, но, возвращаясь домой, снова окунаются в бесконечный водоворот забот о ребенке. Давно признано, что ходить на работу – это здорово; там никто не кричит, не плачет, не дерется… Можно чуть-чуть передохнуть. У мам, которые сидят дома с детьми, такой передышки нет и не предвидится. Кроме того, профессиональная деятельность позволяет человеку чувствовать себя знающим и компетентным специалистом, уважаемым коллегами, что немаловажно для сохранения самооценки. Даже если работа не очень интересная, она дает возможность общения с другими людьми, что само по себе ценно.

Отказываясь признавать, что у нас есть свои потребности, мы лишаем себя стимулов к дальнейшему развитию, из чего с большой вероятностью вытекает, что нам будет трудно обеспечить и растущие потребности детей. Следовательно, родительский долг заключается в том, чтобы признавать наличие собственных потребностей и по мере возможности стремиться к их удовлетворению.

Даже если возникает конфликт интересов, он не обязательно должен разрешаться по принципу «кто кого». В долгосрочной перспективе гораздо эффективнее стратегия сотрудничества, основанная на честном признании за каждым его потребностей и на взаимном уважении. Признайте, что у детей есть определенные потребности, и не забывайте о своих.

Потребности грудного ребенка – абсолютный приоритет, это бесспорно, но, по мере того как он растет, учитесь вступать с ним в переговоры.

Если вы скажете ребенку: «Я хочу спокойно поесть. Чем ты займешься, пока я ужинаю?» – это сработает гораздо лучше, чем если вы в раздражении бросите ему: «Помолчи хоть немножко, у меня от тебя уже голова кругом идет!»

Он не желает ложиться спать? Объясните ему, что сейчас наступает время для отдыха родителей и вы в любом случае больше не будете с ним возиться. Не надо никаких угроз или наказаний – просто защитите свои потребности.

Родителям необходимо отдыхать, чтобы не довести себя до полного изнеможения. Забота о ребенке требует много сил, и их надо восстанавливать. Кроме того, отец и мать должны поровну делить между собой родительскую нагрузку – иначе в подсознании «обиженного» копится справедливое негодование. Если один из родителей «увиливает» от своих обязанностей – по причинам внешнего характера, из нежелания заниматься ребенком или в силу того, что после развода живет отдельно, – второй не должен делать вид, что так и надо, и скрывать от всех и в первую очередь от себя свои негативные эмоции.

Родитель, отказывающийся признавать, что испытывает оправданную злость, рискует перенести это чувство на детей, взвалив на них ответственность за то, в чем они совсем не виноваты.

Патрисия воспитывала двоих сыновей одна. Отсутствие отца она пыталась «компенсировать», удвоив заботу о детях, пока не осознала одну простую мысль: от нехватки в доме мужчины страдала в первую очередь она сама. Ей долго не хотелось себе в этом признаваться, и она еще старательнее опекала своих детей. В результате ей так и не удалось приучить их к самостоятельности, и сегодня, уже повзрослев, они по-прежнему во всем зависят от матери.

Какой бы внимательной к детям ни была мать, она не сможет заменить им отца. У них разные роли. Дети ждут от матери не того, чтобы она компенсировала им отсутствие отца, а того, чтобы она прислушивалась к их чувствам и не подавляла своих. Будь Патрисия внимательнее к собственным потребностям, ее сыновья выросли бы более свободными. Возможно даже, она встретила бы человека, с которым заново построила бы семью. Если бы даже он не стал ее детям отцом, он внес бы в их воспитание элемент мужского влияния, уравновешивающий влияние матери.

Помнить о своих потребностях не значит быть эгоистом. Это значит адекватно оценивать конкретную ситуацию и стараться в каждом случае находить правильное решение. В общем и целом в этом нет ничего невозможного.

Каждый день приносит нам массу привычных забот, но самые острые и самые сложные проблемы порождаются не повседневностью. Труднее всего поддаются контролю потребности, уходящие корнями в наше собственное детство. Если в прошлом они не только не были удовлетворены, но даже не осознавались, в настоящем от них остается ощущение пустоты, и порой достаточно самой малости, чтобы они вступили в противоречие с потребностями наших детей, мешая нам слышать и понимать их.

«Ну что она вечно ко мне пристает?» В детстве родители никогда не брали Маризу на руки, и теперь она не способна приласкать свою дочь. Умом она понимает, что ребенку это необходимо, да ей и самой этого хочется, но зажим настолько мощен, что ей не удается его сбросить. Стоит Еве приблизиться к маме, чтобы та ее хотя бы погладила, как Мариза ее отталкивает. Если она ее обнимет, то на миг почувствует себя маленькой девочкой, которую обнимает мама, но… это ведь невозможно! Мариза так страдала в детстве без материнской ласки, что не позволяет себе расслабиться – из страха, как бы чего не вышло. Она предпочитает отрицать собственную потребность: «Меня никто не гладил, и ничего, не померла…» Одновременно она отрицает потребность дочери и мечтает об одном: чтобы эта тема вообще не поднималась. Ведь если она признает, что Ева нуждается в ласке, ей придется также признать, что в ласке нуждается любой маленький ребенок, а ее-то в детстве никто ни разу не приласкал…

Вытесненные детские эмоции мешают нам объективно оценивать потребности своих детей. Мы либо проецируем на них свои собственные, чаще всего преувеличенные в силу пережитой фрустрации потребности, либо просто отрицаем их, чтобы избавить себя от страданий.

Если это ваш случай, задайтесь вопросом: «Я действительно собираюсь конкурировать с собственным ребенком?»

Через две недели после родов Натали уехала кататься на горных лыжах, оставив новорожденного сына бабушке. Свое решение она оправдывала необходимостью отдыха и восстановления сил после столь тяжелого испытания. О том, какие чувства может испытывать ее малыш, она даже не думала. Как выяснилось, сама Натали очень рано лишилась матери, которая ее бросила. Она заглушила в себе боль, гнев и страх, а подвергая тому же ребенка, словно бы говорила матери: «Ты все сделала правильно: вот видишь, со мной все в порядке, и я тоже не собираюсь позволять ребенку осложнять мне жизнь».

Ирен на два месяца уехала по работе в США, когда ее сыну едва исполнилось три месяца. Она оставила его на няню – вполне квалифицированную, но совершенно незнакомую ребенку женщину. Вернувшись, Ирен не могла понять, почему ее малыша словно подменили: он отказывался есть и плохо спал по ночам. Врачи констатировали у него заметное отставание в развитии. Вопреки видимости Ирен, соглашаясь на длительную командировку, вовсе не стремилась к удовлетворению своих истинных потребностей. Скорее она поддалась зову «сирен» из собственного детства – мать оставила ее в том же самом возрасте.

У Клер трое детей, у Ива – двое, но и тот и другая постоянно задерживаются на работе. Оба признались, что все разговоры о срочной работе, которую нельзя отложить на завтра, – не более чем отговорка. На самом деле им не хочется идти домой и заниматься детьми. Конечно, проводить время на работе легче и комфортнее. Дети, предоставленные сами себе, вечера напролет просиживают у телевизора или играют в компьютерные игры. Почему родители так себя ведут? По всей видимости, их пугает контакт со своими детскими воспоминаниями о пережитой когда-то заброшенности.

Младенцы не в состоянии самостоятельно удовлетворять свои потребности. Если взрослые, от которых они зависят, не спешат к ним на помощь, они погружаются в отчаяние. Чтобы выжить, расположить к себе и не вызывать отторжения, они готовы на что угодно: приучаются не плакать, если к ним долго никто не подходит, приспосабливаются под запросы взрослых. Младенец может даже начать медленнее сосать грудь, если замечает, что причиняет матери боль. Такие дети с раннего возраста подавляют свои потребности и чувства. Став чуть старше, они поражают окружающих своим послушанием – родители ими гордятся. Но одновременно они усваивают, что доверять никому нельзя, потому что они живут во враждебном мире.

И напротив, если родитель внимателен к своим подлинным потребностям, уважает в супруге человека – мужчину или женщину, если ему удалось исцелить свои детские травмы, то он сумеет распознать, в чем действительно нуждаются его дети, и постарается их этим обеспечить.

Ни одна книга и ни один эксперт не даст вам универсального ответа, пригодного на все случаи жизни. Каждый ребенок – это личность, отличающаяся от всех остальных. Кроме того, со временем ребенок меняется. Он развивается. Он не будет всю жизнь носить обувь одного и того же размера, но точно так же он не будет постоянно испытывать одни и те же потребности. В два года он будет с удовольствием есть лук-порей, а в три наотрез от него откажется. Не существует никакой раз и навсегда заданной стратегии, которой следует придерживаться родителям – они вынуждены приспосабливаться и каждый день находить решение все новых проблем. Тому, кто забыл свое детство, делать это особенно трудно.

Чтобы семейная жизнь была счастливой, мы должны научиться ограничивать детские шалости теми рамками, которые считаем приемлемыми, но стараться по мере возможности расширять эти рамки. Давайте не забывать, что дети во всем зависят от нас: мы снабжаем их всем необходимым для жизни. Только излечив собственные давние травмы, мы позволим детям свободно развиваться. Тогда в выигрыше окажутся обе стороны.

Если поведение детей приводит вас в отчаяние, если вы не знаете, что делать, если вы замечаете за собой склонность к чрезмерной опеке, если ваши дети «чересчур послушны» или, напротив, совсем вас не слушаются, задайте себе вопрос:

В чем мои потребности противоречат потребностям детей?

6. Что для меня самое дорогое?

Двухлетняя Беа горько плачет. Она уронила стакан, и он разбился. Мама ругается. Но ведь она сделала это не нарочно!

Семилетний Юбер спрятался у себя в комнате и сидит тише воды ниже травы. Он с ужасом ждет, что сейчас папа подойдет к своему письменному столу и обнаружит, что все его бумаги склеились между собой. Но Юбер ни в чем не виноват! Он случайно наступил на свою игрушку, она сломалась, и он хотел ее склеить. Конечно, можно было попросить папу, но… Юбер по опыту знает, что скажет папа: «Нечего разбрасывать свои вещи! Только ломать все и умеешь…» Потому-то он и решил попробовать справиться самостоятельно. И вот что из этого вышло! Он прижимал одну к другой половинки игрушечного грузовика, а в это время кошка прыгнула на стол, опрокинула банку с клеем, и клей пролился на папины бумаги…

Родители слишком часто обрушивают на ребенка гнев, забывая о приоритетах. Они бушуют из-за разбитой вазы, пролитого молока, брошенной на пол куртки или потерянной игрушки и чуть не с кулаками готовы наброситься на ребенка. Получается, что букет цветов, диван в гостиной или бабушкина ваза для них дороже сына или дочери.

Прежде чем что-либо предпринимать в подобной ситуации, спросите себя: «Что для меня самое дорогое?» Родители – взрослые люди, наделенные мозгом, способным блокировать автоматические реакции и диктовать им поведение на основе моральных ценностей и убеждений. Мозг ребенка этого пока не умеет.

Если на заданный себе вопрос я отвечаю: «Для меня самое дорогое – любовь моих детей и их доверие ко мне, и я не хочу, чтобы мне пришлось перед ними краснеть», то я буду защищать эту любовь и это доверие.

Если на тот же вопрос я отвечаю: «Для меня дороже всего, что скажет обо мне свекровь, чистота на кухне и личное спокойствие», то очевидно, что я буду действовать иначе, защищая свою репутацию строгой матери и образцовой хозяйки, а также свой покой.

Разумеется, подобный выбор редко бывает сознательным, но от этого его значение не становится меньше. Ребенок считывает ваше подсознание! Ваши поступки для него важнее ваших слов. Если вы не просто ругаете его за разбитый стакан или пятно на рубашке, но делаете это в унизительной и оскорбительной форме, он думает, что стакан и рубашка для вас дороже, чем он сам. Вы можете сколько угодно сюсюкать с ним в другие моменты и повторять, как вы его любите, он уже считал посланный ему месседж и говорит себе: «Я для мамы никто» или «Мама будет меня любить, только если я всегда буду хорошо себя вести, а значит, никогда».

Осознание того, чем продиктована наша реакция на тот или иной поступок ребенка, может в корне изменить наше поведение.

У Теодоры сложились ужасные отношения с матерью, которая все детство ее унижала и твердила ей, какое она ничтожество. Теперь у Теодоры свои дети и ей не нравится, как бабушка ведет себя с ними. Она намеренно не замечает старшего внука и всячески балует младшего – заваливает его подарками, водит в кино и зоопарк… Теодора долгое время не смела и слова сказать матери, настолько ее боялась. Но однажды она задала себе вопрос: что для меня самое ценное? И поняла, что своим поведением защищает мать, вернее, дремлющую в душе надежду, что мать ее наконец-то полюбит. Беда в том, что страдают при этом ее собственные дети. Одного осознания этого простого факта оказалось достаточно, чтобы Теодора сделала правильный вывод: счастье детей для нее дороже, чем сохранение внешне ровных отношений с матерью. Она поговорила с ней начистоту, и та, обнаружив, что дочь не намерена и дальше терпеть ее выходки, быстро прекратила свою манипулятивную игру.

Ребенок разрушает порядок, установленный взрослыми, и это совершенно нормально. Если родители изо всех сил цепляются за свои прежние привычки и действуют так, словно никакого ребенка у них нет, – ничего не меняют в своем образе жизни, продолжают отдавать все силы работе или развлечениям, – он может заключить, что его существование не имеет для них никакого значения. Как следствие, его будет постоянно мучить чувство стыда («я им мешаю!») или собственной неполноценности («они никогда меня не полюбят, потому что я плохой»).

Ребенку настоятельно необходимо чувствовать, что он ценен сам по себе, что в этом мире у него свое место и что окружающие, прежде всего родители, принимают в расчет его потребности.

«Что для меня самое ценное?»

Ответ на этот вопрос помогал мне много раз: когда приходилось вставать по ночам к плачущему младенцу; когда красивый пион, который я посадила в саду, погиб под неосторожной поступью двух маленьких ножек; когда с экрана компьютера пропал только что написанный текст, случайно стертый двухлетними ручками, да и просто когда к концу дня, вымотанная до предела, я нагибалась и вытирала с пола очередную лужу…

Я давно нашла ответ на заданный выше вопрос. Для меня самое ценное – любовь моих детей и их вера в себя. Кроме того, я хочу, чтобы они верили и мне. Поэтому я знаю, что никогда не стану их оскорблять, обманывать, унижать, предавать и запугивать; в любых обстоятельствах я буду вести себя с ними честно, не скрывать своих чувств и пытаться понять, что чувствуют они, помогать им любить себя и друг друга, развивать их способности и учить их ответственности, не отягощенной комплексом вины.

Если дети нарушают ваше спокойствие, если вы не знаете, что делать, или чувствуете, что поступаете не в их интересах, а в интересах своих родителей, а то и вовсе чужих людей, задайте себе вопрос:

Что для меня самое ценное?

7. Какая у меня цель?

В жизни не существует абсолютно верного или абсолютно неверного пути. Есть путь, который ведет к намеченной цели, и путь, который уводит от нее в сторону. Я попаду в одну и ту же точку разными путями в зависимости от того, откуда буду двигаться – из Испании или, скажем, из Германии. Кроме того, есть пути прямые, а есть и более извилистые.

Позволять ребенку надевать ту одежду, которую он хочет, – это «правильно» или «неправильно»?

Давать ему то, о чем он просит, – «правильно» или «неправильно»?

Оставлять его плакать – «правильно» или «неправильно»?

Укладывать его спать в восемь вечера – «правильно» или «неправильно»?

На самом деле точного ответа на эти вопросы нет; все зависит от того, приближают вас предпринятые действия к цели или, наоборот, удаляют от нее. В некоторых случаях вы решите, что это «правильно», в других – что «неправильно», смотря по тому, какого развития достиг ваш ребенок, каковы ваши потребности и какова ваша конечная цель. Чтобы разобраться, что «правильно», а что «неправильно» по отношению к ребенку, родителю нужны не советы посторонних, а четкое осознание того, чего он хочет добиться: «Какую цель я ставлю перед собой сегодня?»

Карине подарили на день рождения ролики. Ее старшей сестре, восьмилетней Жеральдине, тоже хочется иметь ролики – и прямо сейчас. «Нет, – сказала ей мама, Сюзанна. – Получишь на свой день рождения, через два месяца». Между тем на носу лето. Будь ролики у обеих девочек, они могли бы кататься вместе… Но если подарить ролики и Жеральдине тоже, Карина воспримет это как несправедливость – ведь день рождения у нее! Сюзанна долго размышляла, как ей быть, взвешивала все «за» и «против» и в конце концов обратилась ко мне за советом. Я предложила ей задуматься: как в настоящий момент складываются ее отношения с Жеральдиной, а потом ответить себе на вопрос: «Какой цели я хочу добиться?»

Сюзанна призналась, что отношения со старшей дочерью у них довольно напряженные. Жеральдина ужасно ревнует ее к младшей сестре. Вообще с Кариной с самого начала было гораздо легче, но это как раз понятно – со вторым ребенком всегда проще. Сюзанна рассказала, что первые роды были очень трудными и болезненными, а потом она не смогла проявить к малышке столько же любви, сколько впоследствии досталось ее младшей сестре. Так какова же цель? Исправить допущенную несправедливость! Да, но как? Я ничего не стала предлагать Сюзанне, но она в тот же вечер пошла и купила Жеральдине ролики. И объяснила дочке, что очень ее любит, а если в прошлом чем-то ее обидела, то очень об этом сожалеет и в знак примирения дарит ей ролики. Сюзанна прислушалась к своему сердцу, и Жеральдина прекрасно поняла ее месседж. И мама, и дочка пережили волнующие минуты близости и взаимопонимания.

В другой ситуации у родителей может быть совсем другая цель и поступать они будут по-другому. Не существует универсального рецепта на все случаи жизни; ищите ответ в конкретной ситуации, исходя из отношения к своему конкретному ребенку.

На самом деле за каждым нашим действием стоит какая-то цель, осознаваемая лучше или хуже. Случается, что мы действуем вопреки своим осознаваемым целям. Как, например, Памела, которая на словах хочет, чтобы ее дети росли самостоятельными, а на деле каждый вечер готовит им одежду на завтра.

Цель определяет нашу реакцию, а следовательно, отношение к ребенку, и чем глубже в подсознании скрыта эта цель, тем острее реакция. «Вытаскивая» ее на сознательный уровень, мы открываем для себя возможность свободного выбора и строим с ребенком именно те отношения, какие считаем наилучшими.

Если моя цель – сохранять на кухне идеальный порядок, то я буду действовать иначе, чем если бы ставила себе целью внушить детям, что они в любых обстоятельствах могут мне доверять.

Если моя цель – позволить детям расти самостоятельными и думать своей головой, то я буду действовать иначе, чем если бы ставила себе целью воспитать послушных и во всем мне покорных людей.

Если моя цель – убедить ребенка в том, что я его люблю, я буду действовать иначе, чем если бы ставила себе целью заставить его постоянно испытывать фрустрацию.

Если моя цель – доказать мужу, что я представляю собой полное совершенство во всех отношениях, то я буду вести себя иначе, чем если ставила бы себе целью обеспечивать детям удовлетворение их потребностей.

Пока меня больше всего занимает чужое мнение, реальное или выдуманное мной же, я не смогу сосредоточиться на подлинных нуждах своих детей.

Признавать первостепенную важность детских потребностей и уважать своего ребенка вовсе не значит позволять ему «вытворять что угодно» или закрывать глаза на его недопустимое поведение. Это значит не скрывать от него своих чувств, продолжая любить его всем сердцем.

У меня был очень красивый стакан ручной работы, украшенный змейкой, – подарок моего мужа. Я запретила детям к нему прикасаться. Но однажды Адриен, которому было тогда два года, до него все-таки добрался и, разумеется, уронил. Когда мой любимый стакан разлетелся на сотню осколков на плиточном полу кухни, я расплакалась. Я правда очень дорожила этим стаканом. Но это не помешало мне осознать, что своих детей я люблю больше. Свою цель я понимала так: дать им понять, что моя любовь к ним безгранична и что они могут доверять мне в любых обстоятельствах. Я не стала скрывать, что огорчена, но не набросилась на сына с упреками: сквозь слезы я видела, что он и сам потрясен случившимся. Заметив, что мама плачет, Адриен тоже заревел. Я как могла утешила его, сказала, что люблю его по-прежнему, а плачу потому, что мне жалко разбитый стакан. Я говорила не о сыне, а о себе. Вместо того чтобы его осуждать, я поделилась с ним своими чувствами.

После этого он несколько раз вспоминал: «Один раз я разбил твой стакан, и ты плакала, и я тоже плакал». Он испытывал потребность говорить о том случае, как будто хотел его «переварить».

Каждый раз я отвечала: «Да, я плакала, потому что мне очень нравился этот стакан, а он разбился. Больше я не смогу из него пить, а это очень грустно, когда теряешь что-нибудь, что тебе нравится. Вот потому я и плакала».

Прошло несколько месяцев, и однажды Адриен, с великой осторожностью ставя на стол стакан, сказал: «Смотри, мама, я его не разбил! Помнишь, как я разбил твой стакан? И ты плакала? Я не люблю, когда ты плачешь! А я тогда тоже плакал, потому что я разбил твой стакан. Ты плакала, и я плакал…»

Сейчас Адриен намного бережнее обращается с вещами. Как выражается он сам, теперь он понимает, что есть вещи, которые дороги другим людям, в том числе мне. Он чувствовал свою вину, но это было здоровое чувство, основанное на внимательном отношении к окружающим, осознании того, что его поступки могут иметь нежелательные для них последствия, и своей ответственности за происходящее.

Если бы я стала на него кричать, ругаться, обзывать его косоруким, вполне возможно, он почувствовал бы, что он – плохой мальчик. Он испытал бы чувство стыда и вины, но это было бы нездоровое чувство, потому что следом за ним явилась бы злость как реакция на унижение. Выразить эту злость вслух он не смог бы – ведь на самом деле он и правда «провинился». Впоследствии, уверившись, что он «косорукий» и «всегда все ломает», он стал бы заботиться не о том, чтобы не разбивать стаканы, а о том, чтобы не быть «косоруким». Он пребывал бы в постоянном напряжении и думал не о достижении своей цели – донести стакан, не разбив его, – а о том, чтобы никто не догадался, какой он неловкий, и в результате стаканы бились бы в его руках все чаще. Человек, которого убедили, что он «вечно все ломает и портит», и правда рискует превратиться в «косорукого». Так какова ваша цель: вырастить ребенка умелым и ловким или сделать из него неприспособленного к жизни недотепу?

На самом деле, если вы будете защищать ребенка как нечто самое для вас ценное, ваши хрупкие вещи будут страдать намного меньше. Ребенок, чувствующий, что он представляет для родителей безусловную ценность, внимательнее относится к окружающим и лучше осознает последствия своих поступков. Он свободен от страха показаться «плохим» и действует с большим уважением к чувствам других и с большей ответственностью. Поэтому прежде чем осудить ребенка за то, что он «натворил», задайте себе вопрос:

Какая у меня цель?

8. Памятка «Семь вопросов, которые следует себе задать»

1. Что он пережил?

2. Что он говорит?

3. Какое послание я хочу ему передать?

4. Почему я это говорю?

5. В чем мои потребности противоречат потребностям детей?

6. Что для меня самое дорогое?

7. Какая у меня цель?