2
Когда грузились в машину, Гера вместе с дорожной котомкой и старым спальным мешком мышиного цвета забросил в кузов ободранный деревянный ящик-этюдник.
– Гера будет в маршрутах картинки рисовать, – подтолкнул меня плечиком Вася (уже упомянутый мною рабочий). Василий парень заметный – вихрастый, румяный. Мне он напоминает бравого солдата из русских народных сказок. Кажется, сейчас возьмет – и суп из топора сварит. Лучше бы Марк мне в напарники этого бравого солдата дал вместо злюки-художника. Картинки он в маршрутах будет рисовать? Так я ему и позволила! Что касается работы – тут я строга.
Этот его этюдник болтался у нас под ногами всю дорогу, на него наступали (и сам Гера – первый), на ухабах его подбрасывало вместе с нами. Ну разве настоящие художники так относятся к своим причиндалам?
Палатку мою, я потребовала, чтобы поставили на благопристойном расстоянии от остальных. Все-таки единственная женщина среди своры мужиков. Пусть не забывают об этом. Палатка – однс название: из тонкого капрона, размером с собачью конуру. Как можно в такой жить?
Гере дали такую же, а начальник с остальными двумя рабочими – Василием и Петром-эвенком, – занял шестиместную брезентовую, старую, зато с печкой. Вот гусь! У входа в их жилище тут же улегся здоровущий Васин пес.
Ничего, посмотрим еще… Мерзнуть я не намерена.
Место, правда, оказалось симпатичное, ничего не скажешь: ровная терраска с нежно-зелеными лиственницами, мягкий как пряжа мох, внизу под обрывом – речушка. Звенит хрусталем. И вода хрусталь! Но холодная-я-я! Ужас! Камни торчат из нее, прямо как на Гериных картинах – сине-черные, в белой пене. И горы вокруг тоже очень похожие.
Только закончили с обустройством, как Гера вытащил из своей котомки складную удочку или спиннинг (я не очень-то разбираюсь) и утопал. Странный все-таки мужик: собрался и утопал. И никому ни словечка.
Сидим вечером у костра: темнота, звездочки над черными горами искрятся, речка журчит-напевает… Воздух – не надышаться! Вдруг Васин пес ощерился, рычит и к хозяину жмется, герой.
Из темноты выходит привидение. В первую секунду мне самой захотелось к Васе прижаться, хотя я не из трусливых.
Человек без лица: под капюшоном – черно, как будто пусто. Только возле огня показался острый Герин нос и глаза заблистали по-волчьи. Волк да и только!
– Нету рыбы, – из-под капюшона.
Поймал всего пяток мелких хариусков. Мои рабочие в прошлые годы таких и не брали – обратно в речку выпускали. Капитана:
– Если Гера ничего не выловил, то нам и пробовать не стоит. А эти, Василий с Петрухой, сейчас же давай издеваться:
– Да ты небось на пустой крючок ловил! Наживку сам стрескал!
– Гера вместо рыбалки по берегу на четвереньках ползал – траву драл.
Смотрю – точно: вытаскивает из одного кармана пучок тонкого дикого лука, из другого – комок каких-то проволочных стеблей с листочками, похожими на листья багульника, только мельче.
– Что это? – спрашиваю.
– Сахан-дайля, – важно так отвечает (он же лесной человек как-никак, почти знахарь!). – Целебная, – дескать, – но в чай тоже годится, – и сует мне под нос комок этой зелени.
Пахнет, как ни странно, приятно, чем-то знакомым, бруснично-карамельным.
Пока нюхала – смотрю: рукава у Гериной куртки до подмышек мокрые, штаны тоже вымокшие выше сапог.
– Ты что, купался в одежде? – спрашиваю.
Как будто не слышит. Стянул молчком сапоги, вылил из них воду, размотал раскисшие портянки и зашвырнул их вместе с носками куда-то под куст. А сам, босой, уселся на валежине у костра с пол-литровой кружкой чая. Из кружки торчат в разные стороны стебли этой самой… как ее там? Забыла.
– Как эта твоя целебная трава называется? – спрашиваю.
– Сахан-дайля.
Торчат, значит, из кружки пучки этой целебной сахан-дайли, можжевельника и еще бог знает какой местной флоры.
Казалось бы: ну что мне до него? Нет же, такой дурной характер: за всех переживаю.
– Подсушился бы хоть, – советую, – портянки бы у огня повесил.
– Тебе-то что за дело? – скривился. Ишь, колючка какой! «Что за дело…»
– Тебя, между прочим, – говорю, – мне в пару дали. А мне больные помощники не нужны!
– Все равно завтра намокнут! – махнул рукой. И рот оскалил с выщербленным зубом. Бр-р-р! Надувшись чаю, тут же у костра и разлегся, прямо на мху – довольный – как у себя дома.