Как наполнить детство. Что мы можем дать своему ребёнку? Размышления со сказками. Раздел 1. Наш маленький учитель (Виктор Кротов)

Мы, конечно же, любим нашего малыша, мы его просто обожаем. А вот умеем ли мы с ним дружить? Да и что это такое – искусство дружбы с собственным ребёнком? Ребёнку мало, чтобы его обожали. Ему нужна наша дружба. Как же выглядит наша родительская дружба с ним, с новичком в этой жизни?

Непроснувшийся Ец

Утром Ец встал, а проснуться забыл. Так и ходил непроснувшимся. Съездил на работу, походил по магазинам. Вернулся домой, дочка просит: «Давай поиграем. Только проснись, пожалуйста». Проснулся Ец и удивился – как же он весь день непроснувшимся ходил? «Такие, значит, у тебя дела были сонные, – говорит дочка. – А вот для игры надо быть проснувшимся. Иначе скучно».

Давайте предпримем небольшое мысленное упражнение.

Представим себе своего лучшего друга или подругу. А теперь попробуем обратиться к нему или к ней с теми репликами, с которыми мы то и дело обращаемся к своему малышу.

– Ну-ка доедай кашу, а то… (здесь поставим одно из привычных нам предупреждений).

– Ты соображаешь, что делаешь?

– Положи немедленно на место… (здесь назовём вещь, которой мы особенно дорожим).

Долго ли продлится наша дружба с человеком, к которому мы будем обращаться в таком тоне?..

Трудно дружить, если не научиться быть на равных.

Но неужели это возможно применительно к родителям и ребёнку? Ведь он ещё малыш, жизненного опыта у него мало, понимания жизни никакого. А мы!..

Но если говорить честно, жизненного опыта и у нас гораздо меньше, чем у многих других людей, и наше понимание жизни не так велико, чтобы уберечь нас от многочисленных ошибок и заблуждений.

Да, по сравнению с нами малыш ещё новичок в жизни, и никто не мешает нам помогать ему овладеть её особенностями. Но и он нам даёт замечательные уроки непосредственного и свежего восприятия. Причём без всякого занудства и без той строгости, которую мы напускаем на себя невесть почему.

У нас разные житейские роли. Но играть роль родителя можно по-разному: улыбчиво или ворчливо, дружелюбно или враждебно, сочувственно или отчуждённо.

Командовать ребёнком намного проще, чем стараться его понимать и ему сочувствовать. Но правильно говорят: иная простота хуже воровства. Хуже, потому что мы обворовываем и ребёнка и себя, отказываясь от дружбы с ним. Если командовать – какая уж там дружба…

А если дружить, всё выглядит по-другому. Ведь другу не хочется приказывать. Хочется помочь ему. Хочется доставить радость. И тогда семейная жизнь не распадается на родительскую и детскую. Она становится общей.

Тогда мы будем вместе читать. Даже если ребёнок уже научился это делать сам. У чтения вместе своё обаяние, свои дружеские возможности.

Тогда мы будем вместе смотреть телевизор. Будем смотреть то, что располагает к этому нас обоих. Телевизор и видео при этом перестанут быть угрожающими для ребёнка, а заодно перестанут быть источником напряжения для взрослого.

Тогда мы будем стараться вместе играть и вместе делать серьёзные дела. По-дружески разделяя веселье и работу.

Тогда мы будем не «кормить ребёнка», а вместе есть. У древних римлян было даже особое слово для совместной дружеской трапезы: «конвивиум», жизнь вместе. Мы не будем стесняться рассказать что-нибудь за едой малышу или обсудить с ним какие-то вещи, интересные обоим. Есть ли хоть капля дружбы в палочной заповеди «когда я ем, я глух и нем»?

Тогда мы будем помнить, что дом у нас общий, и вещи общие, как и бывает у друзей. А это значит, что ребёнку очень многое можно, – вместо того, чтобы было очень многое нельзя. «Нельзя» останется там, где вместо дружбы властвует право сильного.

Тогда мы будем сопереживать всем детским проблемам, даже если они нам поначалу покажутся пустячными. Тогда мы будем делиться со своим маленьким другом и какими-то из своих трудностей. Но не будем перекладывать их на него. Это было бы не по-дружески.

Тогда будет «мы» вместо «ты» и «я»: это многого стоит.

Вот ещё микро-тест, состоящий из одного вопроса.

Сколько за день упрёков и обвинений срывается с наших губ в адрес ребёнка?

Не будем трудиться определять точную цифру. Единственный приемлемый ответ: ноль. Друг может быть только защитником.

Да, мы будем оправдывать своего ребёнка, кто бы его ни обвинял. А желающих быть обвинителями почему-то всегда находится предостаточно. К счастью, материнский инстинкт побуждает к защите малыша. Но есть матери, которые успешно отвергают эту спасительную подсказку. А уж если обвинителем станет отец…

Другая поза, ставящая под вопрос дружеские отношения, – это поучительство.

Как же так? Ведь малыша нужно столькому научить!

Давайте скажем по-другому. Малышу нужно столькому научиться. Замечательно, если мы сумеем помочь ему то в том, то в этом. Но никто не обязывает нас при этом впадать в занудство, размахивать указательным пальцем и считать себя единственно необходимым наставником.

Можно не учить, а рассказывать, не учить, а подсказывать, не учить, а играть – и в рассказах, в подсказках, в игре помогать новичку осваивать мир. Это будет куда более по-дружески. И не забывать постоянно восхищаться каждой, даже самой крошечной удачей.

Друг – это усилитель личности. Это поддерживающий пониматель. Это тот, кто рад тебе больше, чем ты сам.

Не склонны ли мы извлекать своего рода корысть из нашего «служебного» родительского положения? Не требуем ли мы с ребёнка обязательной дани для себя: в виде послушания, в виде помощи по хозяйству или в виде ответной любви?

Но друг – это тот, кто дорог нам и в своей полезности, и в своей бесполезности.

Замечательно, когда ребёнок отвечает дружбой на наше стремление к дружбе с ним. Но в какие-то периоды наша дружба может оказаться довольно односторонней. У него свои этапы развития. Временами мы можем его раздражать. Временами ему остро необходимо погружение в себя. Временами он кажется нам отчаянным эгоистом.

Хватит ли нам дружеского расположения к нему, чтобы проходить эти трудные периоды? Или мы собьёмся на крик и попытаемся снова ввести «родительское правление», раз не получили соответствующей порции взаимности?

Постоянной умилительной взаимности и не должно быть. Ведь мы, родители, – главный полигон малыша, где он испытывает различные способы взаимоотношений с миром. Не испытав их, он не сможет отыскать среди них нужные ему орудия общения. Ему бывает необходимо и обидеться на нас, и даже какое-то время повраждовать с нами. Ему необходимо побыть и равнодушным, и сердечным, и деловым.

Что ж, полигон должен быть прежде всего прочным. Он должен выдерживать крутые развороты и взрывы. Он должен выдерживать всё, как бы ни было это трудно. Такова особенность родительского ремесла.

Эта прочность и определяет глубину той дружбы, которую мы предлагаем малышу. Мы готовы принять его таким, каков он есть. Готовы признать за ним даже право на отчуждённость.

Освоение взрослого мира – грандиозная задача нашего друга-новичка. И на первых порах только наша дружба поддерживает его в этом.

Но взрослый мир не ждёт, пока его освоит каждый вновь пришедший на землю.

Взрослый мир бросается на него собаками, которым любвеобильные (к собакам) хозяева дают свободу, обгладывая тем самым свободу нашего малыша.

Взрослый мир кичится тем, чего нужно было бы стыдиться. Он обкуривает малыша табачным дымом (даже водителя в троллейбусе нелегко уговорить закрыть дверь в дымную кабину: ему ведь жарко). Он обдаёт нас волнами сквернословия (и даже не может понять, какие у нас претензии по этому поводу). Он швыряет с балкона пустые бутылки. Он ставит свои машины на сухое место, предоставляя нам обходить их по лужам…

А самое главное, что при всём этом взрослый мир убеждён в своём праве поучать любого ребёнка!

Взрослый мир готов к поучениям всегда и везде. Соседка, спускаясь с нами в лифте, успевает прочесть нотацию о том, что надо здороваться со старшими. Стоит малышу сорвать одуванчик на газоне, тут же рядом окажется гневный обвинитель, упрекающий его в нарушении экологического равновесия. Что уж говорить про воспитателей и учителей: чем меньше они способны любить детей, тем жёстче их поучают, чувствуя себя вправе заниматься этим сколько угодно.

Но нет у них этого права, и наша дружба должна служить надёжной защитой малышу.

Сами научившись избегать поучительства, постараемся защитить своего маленького друга и от нападений извне. Не будем скрывать от него взрослый мир, но и постараемся не давать этому миру кусаться и лаять. Во всяком конфликте будем на стороне ребёнка, если он никому не причиняет вреда, а не на стороне самоуверенных взрослых.

Это не так уж легко – быть амортизатором между взрослым миром и детством. Но иначе нам не создать мир нашей дружбы с тем человеком, который нам так дорог.

Полезные действия:

– Постараемся говорить с малышом без сюсюкающих интонаций. И вести себя без занудства. Если он мяукает нам из-под стола, не поленимся встать на четвереньки и мяукнуть в ответ.

– В те минуты, когда мы с ребёнком, поучимся быть ПО-НАСТОЯЩЕМУ ВМЕСТЕ с ним. Выключить телефон, не отвлекаться на свои взрослые дела.

– Насколько удастся, постараемся избавиться от попрёков и назиданий, заменяя их советами и восхищением. Может быть, удастся избавиться вовсе?

– Будем замечать потребность ребёнка в уединении, помогать ему в этом. И – терпеть его срывы, знаю, что это неминуемый элемент жизни.

– Будем последовательными защитниками ребёнка от агрессии окружения и от стремления окружающих поучать младших. Дадим малышу набрать сил для самостоятельной защиты.

Мы очень много говорим и пишем о материнской любви. Отцовская любовь кажется заслуживающей гораздо меньшего внимания. Так ли это? Ведь как раз материнская любовь сама постоит за себя, а искусство быть отцом требует от мужчины немалых усилий. Усилий, которые необходимы и ему самому, и его ребёнку.

Дополнения к газете

В одной семье отец много работал. А дома до ночи читал газеты, не замечая маму с дочкой. Тогда они стали незаметно вклеивать в его газеты заметки о своей жизни. Ведь жизнь у них была преинтересная. Они много читали, всюду бывали, а дома завели белых мышей, голубую крысу, кур и кролика. Ничего папа не замечал. Но однажды сказал: «Об интересной семье тут пишут. У них даже кролик есть». «Ура!» – закричали мама с дочкой, а кролик прыгнул папе на колени. И папа отложил газету!..

Самый распространённый предрассудок отцовства, имеющий многотысячелетнюю традицию, состоит в том, что отец вполне может подождать, пока ребёнок подрастёт и станет достоин его, отцовского внимания. Но чем больше мы узнаём о детстве, тем очевиднее становится, что эта позиция противорчит самой его природе.

Младенчество и первые годы жизни – это сливки детства. Это время основного становления индивидуальности, время самого интенсивного (по сравнению со всей остальной жизнью) развития. Отец, ожидающий «сознательного возраста» ребёнка, рискует упустить самое интересное – как зритель, опоздавший к началу фильма, пропустивший завязку и потому так и не сумевший толком понять весь остальной сюжет.

Ах, отцы! Ваш коллега с некоторым опытом (два сына и две дочери) призывает вас: не опаздывайте. Как говорит тот, кто водит в прятки, когда отправляется на поиски, – пора не пора, иду со двора. Начинайте искать своё отцовство как можно раньше. Если вам скажут: не пора, – не верьте.

Матери приходится гораздо труднее, чем отцу, во многих отношениях. На неё ложится гораздо большая нагрузка, чем на мужчину. Но существуют и трудности отцовства. На стороне матери природный инстинкт, органическая связь с малышом, физическая близость к нему. Даже хлопоты по уходу становятся элементом их близости. Трудности отцовства – прежде всего в отстранённости от малыша. И если отцу удастся взять какие-то хлопоты на себя, это будет не только помощь матери (что само собой замечательно). Это будет движение на сближение.

Нет никаких резонов соперничать с матерью. Младенец – стремительно развивающееся существо, нуждающееся во всякой пище. Всё, что может дать ему с самого начала отец, ему так же пойдёт на пользу, как и то, что он получает от матери.

Тот, кому трудно поверить, что этот глазастый микроб развивается намного энергичнее нас, взрослых, может прикинуть: сумел бы он, взрослый скептик, за год-полтора овладеть новым иностранным языком (без акцента), запомнить десятки тысяч абсолютно новых предметов, назначение которых заранее неизвестно, а заодно, скажем, научиться летать? Но ребёнок, который научился ориентироваться в окружающем мире, говорить и ходить (после лежания и ползания), проделывает работу именно такого объёма.

Хотим мы стать соучастниками этой грандиозной работы? У нас есть для этого все шансы, дополнительные к тому, что даёт ребёнку мать. Мать – это теплица любви. Отец – это приоткрыватель возможностей. Впрочем, у нас есть также шанс остаться в жизни малыша всего лишь одним из десятков тысяч предметов. Или даже затрудняющим его жизнь обстоятельством. Что мы выберем?

Если мы хотим быть близки к ребёнку, времени терять нельзя. То, что матери даётся от природы (и подкрепляется её собственными усилиями), для нас – вопрос только собственных усилий. Опирающихся, конечно, и на помощь матери, на её любовь и к нам и к ребёнку.

«Смешно!» – подумал я, когда прочитал давным-давно об американском психологе, разговаривавшем со своим ребёнком ещё во время беременности (да, да, приложив рот к животу будущей мамы). И… сам стал разговаривать с младшей дочкой, уговаривая её дать маме поспать и не вертеться внутри так энергично всю ночь напролёт. И чтобы представиться ей, повторял каждый раз: «Это я, твой папа». А потом… первым дочкиным словом стало слово «папа». Чуть позже появилось и слово «мама» (она с наслаждением называла так и маму, и всё вокруг, ведь мама долго была всем её миром). Но первым словом было то самое «папа». Совпадение?..

Мама долго остаётся целым миром для ребёнка. И то, что мы можем сделать для мамы (да и не только сделать, сама наша любовь, само наше внимание играют свою роль), мы делаем и для малыша. Мы создаём для него свою, отцовскую линию надёжности, уверенности в жизни. Отец – страж роста.

А дальше всё зависит от нашей изобретательности. Мы придумали, как сделать на кроватке палочку для подтягивания? хорошо. Мастерим одни развивающие игры и зарабатываем деньги на другие? отлично. Мы играем с ребёнком, читаем ему книжки? прекрасно. Берём его в помощники для своих дел (это не мешающий помощник, как может показаться со стороны: это постигающий помощник)? замечательно. Всё, что мы сможем дать, будет освоено и усвоено так, как это нужно малышу, даже если мы этого не заметим. Отец – учитель, не замечающий того, чему обучает. А если мы что-то и заметим, это уже просто дополнительная награда.

И ещё, отцы, – не важничайте! Не изображайте из себя благодетелей, что бы вы ни делали: какие бы деньги на жизнь ни зарабатывали, как бы ни заботились о матери и о ребёнке, какие бы хлопоты по хозяйству ни брали на себя, каких бы педагогических успехов ни достигали. Для нас самих это нужно не меньше, даже больше, чем для ребёнка. Младший детский возраст (возраст малыша), безусловно, важнее старшего детского (нашего). Наше счастье, что мы можем общаться с новым человеком и чем-то быть для него полезными.

Вот сумеем ли мы оценить это счастье? Сумеем ли извлечь пользу из ежедневного общения с маленьким мудрецом? Сумеем ли каждый день его обновлённым взглядом смотреть на окружающий нас с ним мир?

Если сумеем, то не только перестанем важничать, но будем гордиться тем, что нас зовут поиграть. Будем дорожить каждой крупицей доверия, которого нас удостоят. Будем снова и снова завоёвывать дружбу, которую никогда нельзя завоевать навсегда, потому что слишком стремительно развитие личности, всякий день по-новому воспринимающей нас и свои отношения с нами.

Не мы, а как раз ребёнок – если нам удаётся вырваться из своей возрастной скорлупы – даёт нам нечто особенное. Он делится с нами дыханием вечности, к которой он ещё так близок. Он одухотворяет нас своей изначальной гениальностью. Он омывает нас своей внутренней чистотой, с которой мы давно распрощались. Если мы можем ощутить себя, хотя бы на краткий миг, ровесником своего ребёнка, нам очень повезло.

Прислушайтесь: супружеская любовь двоих приводит к появлению родительской любви на двоих, любви к ребёнку. Отец может, конечно, в особой житейской ситуации любить малыша в одиночку, не оглядываясь на мать. Но есть в этом некоторая психологическая инвалидность, которая не может не сказаться и на ребёнке. И всё-таки чаще всего мы с матерью заодно в любви к нашим детям.

И хорошо, когда заодно. Потому что женская помощь нам нужна здесь во что бы то ни стало. Особенно поначалу, но и потом, может быть, не меньше. Женское чувствование детства плюс мужское осмысление его – это мощная родительская формула. Если нам удаётся что-то подобное, нам повезло всем троим: матери, отцу и ребёнку.

У отца больше возможностей увидеть ребёнка со стороны. У матери – понимать и сопереживать. Отцу легче выискивать новые идеи в книжках по воспитанию. Матери – сказать, какие из них применимы к её ребёнку. У каждого из двоих свои возможности подстраховать другого в критической ситуации, поддержать друг друга психологически, помочь малышу понять и оценить другого (для него очень важно, что мама скажет о папе и что папа о маме).

Мать – это, конечно, главный специалист по ребёнку. И для отца нет ничего унизительного в том, чтобы обратиться к ней за советом о том, как вести себя с малышом, – вместо того, чтобы приниматься снова и снова за мытьё пепельницы.

Природные инстинкты ребёнка – это большой аванс на создание глубоких отношений с ним.

На отца устремлено особое внимание ребёнка: ведь это менее привычный персонаж его вселенной, чем мама, которая рядом гораздо чаще. Как мы воспользуемся этим вниманием?

Ребёнок проходит через периоды подражания отцу. Какой материал для подражания мы ему заготовим?

Ребёнок доверяет отцу в своём начальном жизненном ориентировании. Успеем ли мы оправдать его доверие до начала критического отношения?

Как мы распорядимся своим авансом?

Это вопрос о том, на чём вообще мы строим своё отношение к ребёнку. Если хотим «отыграться на нём» за ошибки собственных родителей, то скорее всего рискуем наделать другие ошибки, уже собственного производства. Если (как это особенно часто бывает у отцов по отношению к сыновьям) хотим вылепить со временем из малыша своё подобие, продолжателя своего дела или свершителя тех дел, которые мы не смогли свершить сами, то можем здорово помешать ему стать самим собой.

Общего рецепта нет. Выход только во внимании к тому, кто растёт, в беспрестанных попытках угадать замысел его личности, главный сюжет его судьбы. Это не значит, что нам обязательно удастся угадать, но наши попытки помогут нам, по крайней мере, не подавлять в нём то, что рано или поздно будет определять его жизнь.

Нашим делом станет – приоткрывать малышу новые возможности, подразумевая за ним свободу пользоваться или не пользоваться ими. Вовремя побуждать и вовремя оставлять в покое. А главное – вовремя обнаружить эти свои отцовские привилегии и начать применять их.

Полезные действия:

– Почитаем заранее хорошие книги про удивительное существо, которое готовится появиться на свет или только что появилось. Книжные знания отцу нужнее, чем матери, которой нашёптывает свою книгу Природа.

– Постараемся никуда не откладывать сегодняшние возможности общения с ребёнком. Всё, что мы придумаем для него, будем делать сегодня. Даже полчаса, полностью отданные ребёнку, – кирпичик нашей общей жизни.

– Сбросим с себя всю свою житейскую важность рядом с малышом. Поговорим с ним, помолчим, поиграем, посмеёмся, удивимся, порадуемся жизни. От этого будет лучше и ему и нам.

– Пусть будет у нас время и на общение втроём. На общие – с мамой и ребёнком – дела и развлечения. Всё это время пойдёт в копилку полноценного детства.

– Приоткрывать ребёнку разнообразные возможности – главная отцовская привилегия. Постараемся воспользоваться ею так, чтобы она работала и на пользу ребёнку, и на наши с ним отношения.

Наша квартира, как бы хороша она ни была, – это прежде всего жилище взрослого человека. Может быть, поэтому ребёнку всё время хочется соорудить себе свой маленький домик, который был бы предназначен специально для него. Как помочь ему в этом?..

Внутренний выход

В одном большом доме посреди квартиры стоял маленький дом. А в нём братец построил сестрице её особый домик. А в нём сестрица сделала дом для кукол. А из него был выход на свободу. Но никто в большом доме об этом не знал.

В детстве я обожал большой обеденный стол в дедушкиной комнате. Не за мебельную его красоту (для меня это было скорее архитектурное явление), не за угощения, которые на нём возникали бабушкиными стараниями (хотя это было вкусно), а за то, что под ним можно было жить. Заберёшься под него – и живёшь самостоятельной жизнью. Где-то там, далеко снаружи, продолжается не совсем понятная и не совсем интересная взрослая жизнь, а здесь мой дом. На угловых кронштейнах были замечательные полочки для мелочей, которые мне захотелось бы хранить здесь. Но главным становился уже не предметный мир, а само это пространство, уютно отгороженное свисающей скатертью: оно было наполнено моим собственным существованием!..

А ещё были домики из двух стульев, на которые накинуто одеяло. Нет, чаще не одеяло, а старый плед со свисающими по краям шнурочками. Сейчас я накрываюсь этим пледом (который стал ещё на несколько десятков лет старее), когда особенно холодно, – и меня тут же охватывает памятный детский уют. И становится тепло-тепло.

Под тем же столом, в таких же домиках из двух стульев позже жили и мои два младших брата, и дети. И глядя на эти домики уже со стороны, я всё лучше понимал, насколько нужен каждому малышу свой маленький домик в нашем большом доме. Даже если наш большой дом – это всего лишь небольшая квартира.

Наверное, в основе стремления к своему домику лежит вполне естественный инстинкт. Столько же естественный, как та эмбриональная поза, которую ребёнок (а нередко и взрослый) принимает во сне. Инстинктивное стремление очертить вокруг себя такие границы, в которых ты полновластный хозяин своей жизни. Стремление к норе, к дуплу, к берлоге, к пещере. К мироубежищу.

Большую роль здесь играют, должно быть, игровые инстинкты. Создание новых ситуаций, освоение их, примеривание их на себя. Уменьшенный кусок пространства – это ведь тоже такая особая игрушка. Которую ребёнок легко может создать сам, если залезет под стол или накинет одеяло на спинки двух стульев.

Но есть, кроме биологических и психологических инстинктов, и нечто иное. Забираясь в свой домик, малыш нередко отстаивает тем самым свои человеческие права. Да-да свои права, о которых мы часто даже не задумываемся.

– Это право на творческое самоутверждение, на то, чтобы создать мир (пусть хотя бы маленький) по своему усмотрению. И там, внутри этого мира, быть единственным его распорядителем.

– Это право на психическую защиту от окружения, которое нападает на маленького человека всевозможными способами. Взрослостью во всех её проявлениях: взрослой обстановкой, взрослыми разговорами, взрослыми замечаниями…

– Наконец, это право на одиночество, на то, чтобы побыть время от времени одному, отгородившись даже от самых любимых людей. Подумать или помечтать о своём. Чтобы эти мысли или мечты никто не прервал беспокойным замечанием: что с тобой? ты не заболел?..

Но если это всё так, почему бы нам не постараться, по возможности, помочь ребёнку в этом важном деле, в обретении прибежища, отвечающего его потребностям?

Вот мы привезли домой новый шкаф. Или решили убраться в старом шкафу – и вытащили все вещи из него наружу. Давайте сделаем перерыв в нашей усердной хозяйственной деятельности, хотя бы на часок-другой. Пусть малыш поживёт в пустом шкафу, пусть получит удовольствие от нового пространства, пусть хоть на краткое время станет его хозяином.

Вот мы соорудили новые антресоли. Крепкие, надёжные, ещё пахнущие свежими досками. Подождём загромождать их тем житейским грузом, для которого они предназначены. Подсадим туда ребёнка, если он наберётся смелости. Подстрахуем его, чтобы предупредить малейшую опасность, но дадим ему стать первооткрывателем страны Антресолии.

У нашей дочки мы устроили жилище на шкафу. Я сделал лесенку и привинтил её к боковой стенке гардероба. Мама постелили наверху матрасик, укрытый покрывалом. Там, у себя, дочка нарисовала замечательные картинки на обоях. Там, наверху, у неё стоят какие-то радующие её вещицы и хранятся какие-то тайные припасы. И все дети, бывающие у нас дома, счастливы хоть на несколько минут оказаться там, наверху, совсем в другом доме.

Кстати, великий архитектор Ле Корбюзье считал, что человек в будущем вообще должен организовать свою жизнь на разных уровнях, не быть прикованным к плоскости пола. Но об этом пусть рассуждают специалисты по интерьеру. А мы пока освоили хотя бы один дополнительный уровень.

В деревне, на даче возможностей куда больше, чем в городской квартире. Всё дело лишь в том, с чьей точки зрения мы оцениваем эти возможности. Со своей, взрослой, или с детской тоже.

Когда мои родители, педагоги на пенсии, поселились в только что купленном стареньком деревенском доме, одной из первых забот отца стал чердак. Он сделал новую лестницу туда, ладную, без малейших заусениц (не эту ли лестницу я вспомнил, когда делал свою, ведущую на шкаф?). Сделал ровный настил, закуток с дверкой, столики, сиденья из берёзовых чурбачков. Он хотел, чтобы детям было куда спастись от взрослых. И чердак этот стал настоящей детской страной. А позже под руководством отца мы сделали дощатую пристроечку к дому, на двери которой было написано: ДДД. Это означало «Деревенский Детский Дом». И любой из детей был рад пожить там. Лучше всего без взрослых. Был на участке и душ в виде избушки на курьих ножках, тоже пригодный для детского проживания, и погреб с кроватями и столиком.

Но при всём этом дети то тут, то там устраивали и свои жилища-шалаши. Взрослые радовались каждой новостройке вместе с ребёнком. Мы считали за честь, если нас приглашали посетить чей-то шалаш или притащить несколько веток как взнос в ведущееся строительство.

Между прочим, строительство шалаша стало нашим любимым развлечением в каждом лесу, где у нас хватает на это времени. Нам всегда достаточно хвороста и сухостоя, вреда деревьям мы не наносим. А радость, которую получает ребёнок от возведения нашего с ним дома, не поддаётся описанию.

Забота о мироубежище для ребёнка ограничена только рамками нашего воображения. На помощь придёт и воображение нашего ребёнка, если мы даём ему достаточный простор, если «можно» он слышит от нас чаще, чем «нельзя».

Когда мы установили дома детский спорткомплекс, состоящий из лесенки, каната, перекладины и колец, дочка тут же попросила помочь ей прикрутить под самым потолком валявшуюся без дела проволочную сетку. Она объявила её своим подпотолочным домом, застелила его тряпочкой, поселила там одну из своих любимых игрушек, но как бы жила там и сама. И когда к нам приходили в гости дети, они непременно навещали этот домик, потому что для каждого из них была там приготовлена персональная конфетка.

В коридоре у наших знакомых стоит дерево. Настоящее дерево, развесистое и приспособленное для лазания не хуже спорткомплекса. Оно увешано канатами, сетками, верёвочными лестницам, а внутри его кроны много лет расчудесно живётся двум братьям-погодкам. Когда в гостях у них ровесники, они сначала по-джентльменски уступают им своё родное жилище. Но через некоторое время и гости, и хозяева неминуемо скапливаются внутри этого дерева, будто оно намазано мёдом. Нет, папа не зря старался.

А чуланчики, а кладовочки! Забьём ли мы их на долгие годы вещами, которые нам не нужны, но когда-нибудь, может быть, могут понадобиться – или подумаем, нельзя ли где-нибудь там устроить особый детский приют уюта?..

Вспомнился мне и ещё один домик в доме. Однажды сын принёс домой новую палатку, приобретённую им для своих путешествий. Он достал из небольшого мешочка оранжевый свёрток – и… Через полчаса, укреплённый с помощью каких-то фантастических ухищрений, на нашей тахте возвышался теремок, наполнявший всю комнату мажорным оранжевым сиянием. А внутри, издавая блаженные вопли, воцарилась дочка, смотревшая на своего брата, как на мага и волшебника. Весь день простоял в комнате этот прекрасный дворец, и день этот был полон палаточного восторга.

Полезные действия:

– Проделаем простейший опыт. Накинем покрывало (посветлее, чтобы не было страшно) на два стула и предложим малышу пожить в этом домике. Или «поселимся» там сами и позовём его в гости.

– Попробуем разные варианты временного «мироубежища» ребёнка в квартире. Выгородим мебелью особый уголок? Повесим штору на струнном карнизе? Поставим ширму?..

– Осмотрим наше жилище в поисках неожиданных мест обитания. Поищем: что и как мы можем обустроить для ребёнка так, чтобы он мог ощутить себя там властелином своего мира.

– В деревне, на даче, даже на прогулке в лесу – предложим своему младшему другу соорудить шалаш или вигвам, гнездо или наблюдательный пункт. Он оценит это увлекательное занятие.

– Объявим в семье конкурс на изобретение жилищ. Чем дольше продержится очередной осуществлённый проект, тем он достойнее.

Как приятно, когда наш ребёнок занят игрой. Можно наконец передохнуть от бурного натиска его юной жизни. Но стоит нам блаженно зажмуриться (или, наоборот, уставиться в телевизор), как чья-то знакомая ручка уже тянет нас: «Давай поиграем!» Как же мы на это прореагируем?..

Божья коровка Пятнашка

Самую весёлую из божьих коровок звали Пятнашка. Она обожала играть и больше ничем не занималась. «Как тебе не стыдно бездельничать! – сказал ей строгий жук Дормидонт. – Хоть бы молоко давала, как другие коровы.» – «Я не простая коровка, а Божья, – ответила Пятнашка. Обычные коровы дают молоко, а я – радость. Пойдём поиграем?»

Вглядываясь в мир детства, мы ничего не сумеем понять, пока не признаем: играющий ребёнок – это работяга. Пока не увидим, что в игре он изо всех сил старается соединить внешний мир с внутренним. Пока не научимся уважать его за это.

Игра для него – это примерочная души. И это очень важно: что же ребёнок на себя примеряет? Почему к одним забавам он равнодушен, а другие, не заслуживающие, на наш взгляд, особого внимания, приводят его в восторг? Что за проблемы его заботят, например, если он снова и снова играет в больницу? Почему он кривляется? Что он лепит из пластелина или рисует, когда никто ему не подсказывает сюжет?..

«Игра – лучший способ прикоснуться к опыту ребёнка и помочь ему обзавестись полезными навыками,» – сказал современный итальянский философ Джорджо Агамбен. Не ворваться в его мир, не навязать ему своё, нет – прикоснуться!..

Но вот мы всё поняли, признали все права ребёнка на игру – и что?

Оставим его в покое?

Или отправимся играть вместе с ним?

Погодите. И то и другое ещё надо заслужить.

Игра – это театр общения, со своим особым церемониалом, даже если это общение разворачивается на самом крохотном пятачке. Это встреча друг с другом в особом мире, специально созданном для этой встречи. Это умение каждого взять на себя свою роль и особым образом чувствовать партнёра.

Готовы ли мы к этой встрече? Готовы ли войти в этот особый мир так же, как готов к этому ребёнок? Или нам необходимо срочно чему-то научиться у нашего маленького мастера игры?

Он чуток к фальши. Если она повторяется, если вы то и дело разрушаете законы созданного в игре мира или просто пренебрегаете им, он постепенно потеряет интерес к вашему участию в его главной работе. И начнёт расти тонкая невидимая стенка между вами, которая когда-нибудь может стать высокой и прочной. Тогда уже будет трудно её проломить. Так будем ли мы торопиться пересесть в удобное зрительское кресло? Будем ли опускать перед собой занавес газеты? Будем ли дезертировать из мира игры в мир телевизионный, телефонный или в мир вечной взрослой занятости?..

К счастью, ребёнок к нам снисходителен. Он прощает нам мелкие измены Великому Миру Игры, прощает наши постоянные уходы за кулисы: к работе, к хозяйству и к другим скучным занятиям. Каждый раз с новым энтузиазмом (до поры до времени) он приглашает нас на сцену в качестве равноправного партнёра, хотя вовсе не всегда мы этого заслуживаем. И если постепенно ему всё-таки придётся разочароваться в нашей пригодности к игре, виноваты будем только мы сами.

Игра – это способ постижения мира не только мозгом, но и чувством, и телом, и действием. Это свобода освоения внутренних возможностей. Без такой свободы уныло и тяжко было бы жить маленькому человеку, полностью зависимому от большого мира.

Если ребёнок «мечтает всем существом» и позволяет нам войти в это мечтание, необходимо ценить такую привилегию.

В игре мы общаемся на равных, независимо от наших ролей в обыденной жизни. Шокирует ли нас необходимость залезть на четвереньках под стол или немного поукачивать бедного плюшевого тигрёнка? Если да, то эти процедуры становятся для нас ещё более необходимы. Может быть, ребёнок – это гениальное интуитивное создание – как раз и чувствует здесь возможность преодолеть барьер дурацкой взрослости, существующий между нами. Он может, в конце концов, обойтись и без нас, но он тянет нас участвовать в лучшем, что у него есть, потому что это нужно нам обоим.

Доверимся ему, учителю аппетитного освоения мира, и нам откроется многое из того, что, казалось бы, захлопнулось безвозвратно.

Будем дорожить приглашением в игру и не будем забывать отвечать тем же.

А как же иначе? Именно сейчас, когда игра нужнее всего ребёнку, время обеспечивать его разнообразным материалом для освоения.

Что-то мы можем вспомнить из собственного детства. Что-то найдём в книгах или в журналах. Что-то подсмотрим у знакомых или в телевизоре. А что-то, может быть, даже придумаем сами.

Только не воображать себя мэтром! Предложение игры – вклад в наше общее дело, но наш юный партнёр вправе принять его или не принять, вправе творчески его переработать, и то, что мы играли в эту игру двадцать лет назад, вовсе не означает, что нужно в точности следовать нашим инструкциям. Фантазия ребёнка – самый вкусный соус к предложенным нами блюдам.

Для ребёнка игра становится спасением от скуки. От томительной неприкаянности, неопределённости существования, от эмоциональной и умственной пустоты. Спасение от скуки? Значит, вроде бы всего лишь развлечение? Но нет! Это развлечение тут же наполняется увлечённостью и становится входом в особое состояние, когда всё вокруг выглядит по-другому. Приглядимся: в игре он и сам становится совсем другим.

Магический эффект игры знаком и взрослым, но они слишком быстро переводят его в русло привычной им жизни – с её коммерческими, деловыми, социальными и политическими интересами. Психологи пытаются выделить эту магию в чистом виде, организуя психодрамы или деловые игры, но лучшее, что они при этом могут сделать, – это постараться как следует усвоить именно уроки детской игры.

Ребёнок всегда играет в свободу, в свободу своих возможностей. Это переживание свободы служит постоянному обновлению жизни. И нам, быть может, это обновление нужно не меньше, чем ребёнку. Или даже больше, потому что в нашей жизни больше застарело-привычного.

Чем лучше мы научимся играть, тем податливее к обновлению будет наша повседневная жизнь. Многие конфликты, которые не решает дисциплина, мы научимся решать игрой. Многие ситуации, которые ставят в тупик занудную педагогику, найдут свои удивительные игровые решения.

Встретившись в игре, мы становимся ровесниками своего ребёнка, и этим выражаем ему свою любовь куда сильнее, чем обычными ласками. Играя с ним, мы отдыхаем от игры в скучные взрослые игры – гораздо менее искренние и творческие.

Конечно, можно дожидаться, когда игру нам пропишет психотерапевт, помогая нам решить наши нерешённые проблемы, – как предписывает врач отправиться к морю. Но когда мы сами живём рядом с морем игры, прибой которого то и дело зовёт нас к себе, странно было бы пренебрегать этим целительным обстоятельством.

Пока языковеды не определили точное происхождение слова «игра», корни которого уходят в глубины тысячелетий, я предлагаю пользоваться простой и ясной расшифровкой. ИГРА – это ИГо РАдости.

Против радости вряд ли кто-нибудь будет спорить. Но почему иго? Может ли быть радость игом?

Ещё как!

Хорошая, великая, радостная и безудержная игра может полностью полонить ребёнка, и нам порою приходится проявлять немало стараний, чтобы освободить его из этого чудесного плена. Ведь надо же и поесть. Ведь надо же и поспать, или просто передохнуть от игры: сил на неё требуется иногда не меньше, чем на всякую другую хорошую работу.

Когда мы относимся к игре с должным уважением, она становится весомым игом и для нас, взрослых. Ведь игровые способы жить существенно отличаются от упрощённых форм взрослой жизни. Приходится выбирать замысловатые маршруты, чтобы обходить город из кубиков или дом из стульев и одеял, выросший посреди комнаты. Приходится мириться с использованием вещей не по назначению, со вторжением времени игры в наше обыденное время и со многими другими счастливыми неудобствами, атакующими наш уют и размеренность быта. Принятие на себя ига радости требует от нас, взрослых, решимости, изобретательности и даже мужества, но дело стоит того.

Оказывается, ребёнок, права которого на игру признаются, да ещё так, что участвовать в игре для взрослого становится радостной честью, – это особый ребёнок. Он сознаёт своё достоинство, своё равноправие с теми, кто старше его, свои возможности жить той жизнью, которая ему нужна. Он привыкает уважать и наше равноправие с ним, наше право на СВОИ ИГРЫ, свои занятия, свои дела.

На смену нашему отмахиванию от призыва к игре и неудовлетворённому одиночеству ребёнка здесь приходит баланс интересов. Ведь игра важна и для нас, и для ребёнка. Он знает, что мы ценим приглашение к игре и готовы участвовать в ней. Он готов дождаться нашего освобождения от ига дел, играя самостоятельно, а порою, если нужно, и приходя к нам на помощь.

Но возраст меняется, меняются и потребности ребёнка в нашем участии. И пока он не научился обходиться без нас, будем стараться при всякой возможности присоединиться к нему, чтобы успеть как следует пережить вместе с ним это общее иго радости.

Полезные действия:

– Понаблюдаем за играми нашего ребёнка, чтобы понять его предпочтения и те проблемы, которые он решает в игре. Наше внимание поможет и ему, и нам.

– Каждый день, хотя бы понемногу, будем играть с ребёнком во что он захочет. Будем УЧИТЬСЯ играть с ним.

– Будем пополнять наш общий игровой арсенал своими ненавязчивыми предложениями. А чтобы пополнить СВОЙ, родительский арсенал, поищем книги с описанием игр. Таких книг достаточно много. Присмотримся к играм в других семьях.

– При выборе игр (насколько от нас зависит) предпочтём те, в которых можно раздвинуть границы ребёнка – не нарочно, а как бы само собой.

– Потерпим житейские неудобства, вызванные игрой. И в то же время будем вместе с ребёнком искать равновесие интересов между игровой и обычной жизнью.

Вроде бы ясное дело: хорошо, когда ребёнок вежливый, и плохо, когда невежливый. А значит, нужно засучить рукава и приняться за… дрессировку. Приняться как можно раньше (потом, мол, поздно будет). Но нет ли у этой дрессировки побочных эффектов? Таких, что стоит как следует подумать, прежде чем засучивать рукава.

Побочные эффекты есть и у самой вежливости. Нельзя сказать, что это великая ценность сама по себе. Вежливость хороша, когда она идёт от сердца, когда она становится выражением уважения к ближнему, проявлением внимания к нему. Но вряд ли мы будем восхищаться вежливостью притворной и приторной, которой человек пользуется лишь для собственного житейского удобства, с помощью которой она отгораживается от других людей, а иногда и унижает их. Это разные виды вежливости. Стоит понять, к какому из них мы приучаем малыша, когда стремимся сделать его вежливым как можно раньше.

Дело, по-видиму, не только в самой вежливости, но и в том, как и когда мы вводим в неё ребёнка. А значит, важно и то, каков он сам, наш ребёнок.

Косичка для здорованья

У трудолюбивой девочки Лабуры руки всегда были заняты. Но она была к тому же очень вежливой. Взяла и приучила свою косичку пожимать руку тем, кто с ней здоровается. Знакомые к этому привыкли и пожимали ловкую косичку с удовольствием. А кто-нибудь новый так и застывал от удивления с протянутой рукой. И все вокруг смеялись: «Опять Лабура кого-то подкосила».

Не слишком ли обидное слово: «дрессировка»? Конечно, можно и обижаться. Но давайте прислушаемся к нашему диалогу с малышом.

– Дай, мама!

– Ну-ка, КАК надо попросить?

– Дайпожалуйста!

Странно. Удобное словечко «дай» нужно заменить на жутковатое «дайпожалуйста». Да ещё мама таким тоном просит заменить, что лучше согласиться. А если самому вспомнить про эту дурацкую замену, то мама обрадуется, скажет: «Вот молодчина».

Что это, если не дрессировка?

Чем раньше мы озаботились проблемой вежливости, тем механичнее она будет для малыша. Ведь понять смысл вежливости не так просто и взрослому человеку. Остаётся дрессировка.

Взрослый, даже если и не может сформулировать, зачем нужна вежливость, постепенно приобретает опыт её применения – насколько ему это нужно. Малышу этот опыт взять неоткуда. Мы можем лишь приучить его к непонятному для него автоматизму.

Приучаем к вежливости, приучаем к автоматизму равнодушия. Ведь вежливость – это, конечно, уважение к чужим обстоятельствам, вот только без особого желания в них вникать. «Дайпожалуйста» вместо «дай» – чтобы надёжнее добиться результата. «Спасибо» – и мы в расчёте. «Извини» – чтобы не приставали с упрёками.

В лучшем случае ребёнок приобретает этот навык и перестаёт его замечать. Или не так уж это и хорошо? В худшем случае этот навык тяготит малыша. Или это естественно и не так уж плохо?..

Зачем вежливость необходима нам, взрослым, понять можно. Без неё, без этой гигиены отношений, трудно было бы жить рядом друг с другом. Вежливость умеряет нашу агрессивность, подразумевает право каждого из нас жить по-своему и всё такое прочее. Это необходимая принадлежность взрослого мира.

Вежливость, эта абстрактная доброжелательность, эта ледяная граница душевного тепла, – не самый лучший способ взаимоотношений. Но она спасает, когда нам не хватает любви или хотя бы дружелюбия. Спасает, когда наружу из нас может выплеснуться то, из-за чего и нужна гигиена. Это как мытьё рук с мылом, чтобы поменьше было микробов раздора.

Почему-то слишком много у нас, взрослых, этих душевных микробов, от которых стоит беречь друг друга. Много инфузорий плохого настроения, дурного характера, настырной эгоистичности, пренебрежения чужими интересами.

Но ведь детский мир иной, он не совсем подобен взрослому миру, не столь испорчен, на нём просто не наросло столько грязи. Может быть, гигиеническая вежливость здесь нужна далеко не всегда?

Если задача вежливости – умерить человеческий эгоизм, то речь должна идти прежде всего об агрессивном взрослом эгоизме. Эгоизм ребёнка куда более беспомощен, он непосредственен и даже мил, если мы смотрим на него снисходительным родительским взглядом.

Да, мы можем путём дрессировки прививать правила вежливости с самого младшего возраста. Но так ли уж необходимо это делать? Не станет ли механическая тренировка, которую мы используем для этого, преждевременной прививкой лицемерия, опережающей и ускоряющей превращение ребёнка во взрослого?

Ребёнок всегда самобытен. В чём-то он, возможно, самобытнее взрослого человека, который во многом уже обкатан многолетними волнами окружения. И если взрослый способен использовать вежливость как шаткий баланс между собой и окружением, то легко ли это для ребёнка? Чтобы добиться устойчивого равновесия, малышу приходится становиться «как все», то есть с самого начала отказываться от своей неповторимости.

Разве не важно дать ребёнку побыть естественным эгоистом, испытать это свойство со всех сторон, с положительных и с отрицательных? Ему необходим собственный жизненный опыт, на основании которого он постепенно начнёт осознавать смысл и взаимную пользу человеческой вежливости.

Вежливость как способ общения, конечно, снижает напряжённость взаимоотношений. Она и представляет собой хорошо отлаженную технику уменьшения трения между нашими характерами, технику амортизации наших мнений друг о друге. В этом смысле ответ прост: без вежливости жить труднее.

Это касается и отношений с ребёнком. Насколько проще и спокойнее раз и навсегда его выдрессировать.

Но неужели это главная для нас задача в воспитании: упростить себе жизнь?

Тогда в доме не нужен липнущий всюду пластелин и пачкающие краски. Не нужны шумные погремушки и надоедливые дуделки. Не нужно многое, от чего усложняется наша жизнь. Может быть, вообще без ребёнка было бы легче?

Но нет. Мы любим своего ребёнка, мы хотим помочь ему в развитии, мы хотим, чтобы он вырос свободной глубокой личностью. Значит правильнее смотреть на каждую ситуацию с точки зрения его развития, а не нашего удобства.

И тогда, может быть, надо позволить ему дорасти до вежливости?

Перетерпеть неудобства невежливой жизни, смягчать их, насколько возможно, при контактах с другими людьми, защитить малыша от преждевременных поучений посторонних. Многие ведь обожают повоспитывать нашего ребёнка, пока едут с нами в одном лифте или сидет по соседству на скамейке в парке.

У одного ребёнка овладение вежливостью произойдёт легко и быстро. У другого постепенно и с шероховатостями. Третьему нужно будет испытать разные манеры поведения и постепенно выбрать из них наиболее подходящую. Для четвёртого проблема вежливости станет отражением других его психологических проблем и поможет нам лучше понять их. Так или иначе, все наши трудности будут связаны с тем, чтобы позволить ребёнку овладеть вежливостью по-своему.

Может показаться, что дрессированная вежливость хороша хотя бы тем, что одной воспитательной проблемой меньше. Раз и навсегда: нужные слова в нужный момент, как говорится, «отскакивают от зубов». Но вполне может оказаться, что мы лишь замаскировали проблему. Если её нету снаружи, это не значит, что она успешно решена внутри.

Вежливость – это бытовая дипломатия, искусство внешних (по сравнению с внутренним миром) отношений с окружающими. Можно ли с помощью муштровки научить этому искусству? Или мы научим лишь притворству, а обучение настоящему искусству взаимоотношений отложим тем самым на отдалённое будущее?

Мы можем приучить к вежливости как к отгораживанию от живого сочувствия реальному человеку. Или можем помогать овладевать вежливостью как умением по-настоящему сочувствовать. Тогда вежливость становится для ребёнка одним из способов ориентироваться в этом мире, понимать не только себя, но и других.

Автору остаётся признаться, что у него нет в запасе универсального рецепта освоения вежливости для любого ребёнка. Возможно, что такого рецепта и быть не может, если не говорить о великом универсальном рецепте ранней дрессировки. Уж им-то всегда можно воспользоваться. Но не потеряет ли при этом ребёнок больше, чем выиграем мы?..

Другое дело – рецепт индивидуальный. Его выпишет вам уникальный специалист в области детства: ваш собственный ребёнок. Если мы внимательно присмотримся к тому, что ему (именно ему) сейчас (именно сейчас) нужнее, мы поймём, как нам себя вести. Поймём, для чего настала пора, а для чего ещё не настала. И вежливость окажется для нас с малышом не предметом дрессуры, а одним из маршрутов общего плавания по океану нашей общей жизни.

Полезные действия:

– Первые усилия приложим к тому, чтобы изменить своё отношение к детскому несоблюдению норм вежливости. С нервного на спокойное. С критичного на внимательное.

– Откажемся от того, чтобы объявлять важной проблемой нарушение общепринятых норм вежливости. Миролюбие, отсутствие грубости, внимание к другому человеку – гораздо более достойные цели. К ним и будем стремиться.

– Для решения непривычных (а для блюстителей этикета порою даже неприличных) поведенческих ситуаций будем опираться на детскую самобытность, а не на мнение блюстителей. Помочь ребёнку решить ситуацию куда важнее, чем требовать соблюдения безличных правил.

– Попробуем предложить ребёнку разнообразные формы поведения. Одному трудно выдавить из себя «до свидания», но легко сказать «пока». Другой ни за что не произнесёт «спасибо», но благодарно кивнёт. Поищем что-то СВОЁ.

– Можно мысленно (или даже письменно) составить для нашего ребёнка такие правила этикета, которые подходят именно ему. Они неминуемо будут отличаться от общепринятых, но это и будет ЕГО вежливость.

Для нас, взрослых, чудеса (например, новогодние) чаще всего представляются лишь игра, которую мы снисходительно организуем для детей. Но для них самих здесь начинается особое измерение мира, загадочное и влекущее. А не может ли их восприятие оказаться точнее нашего? Не стоит ли нам у них поучиться отношению к чудесам?

Игрушечное чудо

Дети играли у ёлки в Рождество. Выбрали кукол подходящих: одна в яслях лежит, две рядом стоят, а остальные к ним приходят. Рядом повесили колокольчик, чтобы он как будто сам звенел, чудом, когда гости приближаются. Начали игру, а колокольчик вдруг и вправду сам зазвонил!.. Переглянулись дети, засмеялись радостно, а взрослым ничего не сказали.

Ко мне на литературную студию ходит одна замечательно рыжая третьеклассница. Когда она видит что-нибудь, вызывающее у неё восхищение, она хлопает в ладоши и звонко кричит:

– Чудо! Чудо!..

И все вокруг невольно поворачиваются посмотреть. На что? На чудо!

А что мы вообще называем чудом? Невозможное? Но если чудом назвать то, чего вовсе не бывает, то мы останемся совсем без чудес. Чудо – это просто что-то редкое, особое, необычайно значительное для нас.

В начале жизни, когда восприятие не загромождено ещё разнообразным житейским опытом, всё, с чем мы ещё не встречались, бывает именно таким: редким, особым, значительным.

Получается, что для ребёнка многое является чудом: даже то, что для нас уже стало обыденностью. Дети готовы к чудесам куда больше нас.

Мы привыкаем к повторению знакомых событий настолько, что эта привычка служит для нас надёжным коконом от необычного. Для нас чудо – это скорее угроза нашей спокойной жизни. Для ребёнка вокруг гораздо больше материала для чуда, и чудо для него – в радость. Чудо ему необходимо.

Давным-давно, когда мои родители в послевоенные годы работали в детском доме, а я был грудным младенцем, в Новый год к воспитанникам пришёл Дед Мороз. Первый раз в жизни встретились они с этим сказочным существом, и скромные подарки, принесённые им, были вообще первыми подарками в их жизни. Правда, на полчаса Дед Мороз вынужден был отлучиться. В соседней комнате, куда никого не пускали, сдвинув набок ватную бороду и расстегнув красный халат, он был занят неотложным делом. Точнее, она. Она, моя мама, кормила меня грудью. Потом чудо вернулось обратно. У детей, с которыми Дед Мороз продолжал играть и водить хороводы, не возникло никаких сомнений в его достоверности. Ведь у них в гостях была волшебная тайна.

Позже приходилось и мне бывать Дедом Морозом. Особенно запомнилось одно выступление в детском саду. Я был ещё очень молод для этой роли, и среди обступивших меня детишек был мой младший брат Максимка. Вернувшись домой, он с восторгом рассказывал нам о приходе Деда Мороза. О бороде, халате, посохе и подарках. О том, как он читал Деду Морозу стихи. Как тот его обнял, и под халатом Максимка заметил «точно такую рубашку, как у Вити». Это было не обличение, это был дополнительный восторг.

Готовность войти в тайну, пожать руку необычному, встретить небывалое составляет фантастическое обаяние детства. Обаяние – и мудрость, которой стоит поучиться. Мудрость приятия намного выше серой скуки скептицизма и пёстрой ловкости опровержения всего, что вне нашего понимания.

Когда мы с презрением говорим: «Это всё сказки!» – мы совершаем занудную взрослую ошибку. Она понятна любому ребёнку, если его не сделали преждевременно взрослым. Сказка – это не хуже, а лучше! Сказочная реальность так же существует, как и реальность чисто житейская. Только у неё гораздо более устойчивые свойства.

В нашей реальности сегодня жара, а завтра дождь. В реальности, созданной Андерсеном, Снежная Королева всегда разрисовывает стёкла морозными узорами, и принцесса снова и снова не может уснуть на подложенной ей горошине.

Впрочем, это различие реальностей существует не только для детей. Геракл неутомимо побеждает Лернейскую гидру. Ассоль выглядывает на горизонте алые паруса. Мастер с Маргаритой несутся на быстрых конях. У нас, у взрослых, тоже есть свои бессмертные сказки. Сказки, которые реальнее любой реальности, потому что в них происходят очень важные вещи. Когда же подобные вещи редко, но случаются в нашей действительности, мы относимся к ним, как к чуду. К чуду, очень важному лично для нас.

Универсальную силу сказки начинает осваивать и практическая психология. Сами за себя говорят названия книг: М.-Л. фон Франц «Психология сказки», Джеймс Хиллман «Исцеляющий вымысел», Дмитрий Соколов «Сказкотерапия»…

Даже самые закоренелые рационалисты знают силу сказочного вымысла. Они стесняются этого и стыдливо называют выдуманные ими конструкции «виртуальной реальностью». Но настоящий сказочник учится детскому взгляду на жизнь и вглядывается в неё до тех пор, пока не разглядит в ней, подобно ребёнку, большое или маленькое чудо.

Как сказал Гофман, «сказочник – не тот, кто придумывает, а тот, кто высекает сказку из самой заурядной повседневности».

Не каждый из родителей будет сочинять своему ребёнку сказки (хотя каждому стоит попробовать: а вдруг получится). Но каждый время от времени становится для своего малыша источником чуда.

Мчаться на санках за бежащим впереди могучим и быстрым папой – о, это чудо почище полёта санок Кая, привязанных к резным саням Снежной Королевы. Чудесный пирог, испечённый мамой или бабушкой на праздник, – он может потягаться с самыми волшебными кушаньями фей и эльфов. Чудо неожиданного сюрприза, чудо угаданного желания, чудо невероятного праздника или путешествия… У каких волшебников бывают такие благодарные ценители сотворённых ими чудес, как у нас, родителей!

Традиции помогают нам, они подсказывают образы, вокруг которых обвивается наша фантазия, как мишура вокруг новогодней ёлки. Они наделяют нас энергией воображения – или, может быть, энергией когда-то действительно произошедшего чуда. Так или иначе, вдыхая в чудо новую жизнь, мы помогаем ему осуществляться, мы помогаем ему расширять и углублять нашу жизнь. И даже если это чудо осуществляется для одного ребёнка, оно обогащает нас всех, и мы не должны этого стесняться.

Чудо не становится менее чудесным оттого, что мы ему помогаем:

Не будем забывать и о том, что даже самое чудесное чудо, которое можно назвать проявлением законов иного мира в нашем мире, требует нашего участия, чтобы память о нём сохранилась. Чтобы оно осталось значительным для людей многие годы, века или даже тысячелетия спустя после того, как оно произошло. Так что нет смысла считаться: мы ли помогаем чуду или оно помогает нам.

Вера и неуверенность

Настоящее чудо подразумевает веру в него и в то, что за ним стоит. Многие чудеса, происшедшие в незапамятные времена, продолжают существовать и сейчас, благодаря той вере, которая их окружает. И до тех пор, пока ребёнок верит в те чудеса, к которым мы его подводим, мы остаёмся служителями чуда. И наше дело – верить вместе с ним в это чудо, даже если мы участвовали в нём, засучив рукава.

Неуверенность в происходящем или происходившем, сомнение или издёвка разрушают не только сказку, не только редкое чудесное событие, но и саму реальность. Сила разрушения чуда, уничтожения радости, которую оно несёт, – тоже в нашей власти. Всё дело в том, какой из возможностей мы будем пользоваться. И к какой из них мы будем приучать своих детей.

Всё это ещё гораздо важнее для нас и для них, чем это может показаться.

Ведь на чём основана подлинная любовь, как не на вере в возможность чуда? В возможность двух душ противостоять всей той ерунде, которая каждодневно и ежечасно препятствует их близости.

Разве не чудом является подлинная дружба? Она соединяет людей необъяснимым и необходимым для них образом. Соединяет так, что самые краткие её мгновения могут осветить всю нашу душу.

Разве мы не знаем, что такое чудо призвания? Тот редкий случай, когда устремления и способности человека сливаются с его судьбой. Когда мы с восхищением говорим: он прожил чудесную жизнь.

Сколько удивительного можно сказать про чудо искусства! Про те возможности чудесного преображения, которые оно открывает перед нами.

Чудо всякого таланта – всегда новое и неожиданное (на то оно и чудо) – разве мы никогда не встречались с ним?

Вокруг этих и многих других чудес заверчена вся полноценная человеческая жизнь. Вот почему мы не имеем никакого права разрушать детскую веру в чудо. Вот почему детская вера важна для детей не только пока они дети, но и потом, и дальше. Она будет важна для них, когда они вырастут, чтобы они любили, дружили и жили на выкладку. А значит она важна и для нас, взрослых, уже сегодня. Будем, пока не поздно, учиться ей у нашего ребёнка.

Полезные действия:

– Будем сопереживать ребёнку в его восприятии чуда. Постараемся избегать развенчивания и разоблачения того, что ему видится чудесным и таинственным.

– Если нам удастся получить роль в постановке чуда для детей, исполним её на максимуме своих возможностей. Это очень важное дело: побыть участником чуда.

– К любой сказочной реальности привыкнем относиться всерьёз – ведь она участвует в нашей с ребёнком жизни.

– Нашей собственной возможности творить чудеса поможет воображение. Постараемся чаще призывать его на помощь, преодолевая инертность обыденного существования.

– Веру ребёнка в светлое устройство мира поддержит наша собственная вера. Ежедневно искать вместе с ребёнком чудеса вокруг нас – важнейшая родительская работа.

Что с нашим ребёнком? Он отрешённо глядит перед собой. Лицо его ничего не выражает. Если окликнуть, услышит не сразу. Хочется растормошить его, чтобы он снова стал активным, а не сидел с видом лентяя и бездельника. Но – т-с-с! Оставим его пока в покое и подумаем: может быть, он занят сейчас очень важной работой?..

Игрунчик и Задумчик

Игрунчик весь день играл, и всё не мог понять, почему его брат Задумчик так редко играет вместе с ним. Всё сидит и думает. Однажды он заглянул Задумчику в глаза, и вдруг – раз! – внутрь втянулся. Смотрит, а у Задумчика внутри целое царство для игр. Уж там они наигрались!.. Вылез Игрунчик довольный, думает: «И я его к себе внутрь затяну. Только сначала устрою там всё как следует».

В песочнице играют два малыша. Рядом на скамейке сидят их мамы. Федя молодец, уже десять куличиков налепил, старается. Мама им гордится. А Коля сидит на бортике песочницы и смотрит куда-то вдаль. Бедная мама! Уж как она уговаривает его взять с Феди пример и тоже постараться, научиться делать куличики. Но Коля будто и не слышит маму. Рассеянно возит лопаткой по песку, и совершенно пренебрегает необходимым развитием личности.

Маме беспокойно. Что-то тут не так, как должно быть. И беспокойство её вполне понятно. Она только что читала статью про болезнь чрезмерной отрешённости: аутизм. Может быть, это что-нибудь в этом духе?..

Но вот мама показала сына неврологу. Никаких отклонений!

Тогда что же означает эта мечтательная задумчивость? Может быть, нужно быть начеку, и вытягивать, выдёргивать ребёнка из неё, побуждая к действию, к общению, к активности? Можно ли примириться с этим сном наяву?

Но как ночной сон совершенно необходим человеку, так и этот сон наяву является необходимым элементом его жизни. Особенно в тот бурный и насыщенный период, который называется детством.

Это погружение в себя, а может быть и глубже, чем в себя. И нам остаётся лишь с уважением относиться к тому, что происходит в этих глубинах.

Когда взрослый встречается с той или иной проблемой, он начинает её обдумывать. В дело включаются все его мыслительные способности, весь его жизненный опыт.

У ребёнка – начинающего жизнь человека – проблем не меньше, чем у взрослых. Их гораздо больше. Ведь малыш ежедневно осваивает огромное количества новой для себя информации. Начальное развитие гораздо интенсивнее всей той эволюции, которую мы проходим во взрослом состоянии.

Однако обдумывать свои бесчисленные проблемы ребёнку ещё не по силам. Навыки размышления у него развиты ещё недостаточно. Жизненный опыт у него несоизмерим с опытом взрослого человека. Приходится прибегать к другим способам освоения ситуаций.

Дети виртуозно используют для освоения реальности игру. Большую помощь им оказывает общение – и друг с другом, и со взрослым (да не с любым, а с таким, который умеет общаться на равных, как помощник, а не как насмешник). Много у детства и других возможностей освоения – вплоть до того испытательного полигона, который называют капризами.

Но всё, что прошло обкатывание снаружи, нуждается ещё и в чисто внутреннем освоении.

И тогда на помощь приходит внутреннее погружение.

Всевозможные методы внутреннего погружения давным-давно помогают человеку постигать жизнь. Со временем они заинтересовали и науку.

В конце прошлого века выдающийся русский психиатр и невролог Владимир Михайлович Бехтерев создал лабораторию по психологии. Он стал там изучать и даже практиковать созерцательную медитацию. Он считал её мощным инструментом для активизации человеческого интеллекта.

В наше время на Западе пропагандистом медитации стал Махариши Махеш Йоги, физик по образованию, автор фундаментальных работ по философии, биологии, психологии, социологии. Оказалось, что практикуя внутреннее погружение даже на небольшое время, человек гораздо эффективнее использует свои внутренние ресурсы, гораздо лучше взаимодействует с окружением, гораздо уравновешеннее строит свою жизнь.

Чем же медитация помогает человеку?

Интересно рассказал об этом директор лаборатории нейрокибернетики, занимающейся проблемами ресурсов человеческого мозга, академик РАН Николай Николаевич Любимов. Изложим суть его рассказа.

Доказано, что во время медитации мозг не успокаивается, а активизируется, причём начинают работать некоторые зоны, находившиеся до этого в пассивном состоянии. При этом активность человека переходит в форму торможения. Зато сильнее становятся воздействия на мозг, которые постоянно поступают от нашего тела. Работа мозга становится более эффективной. Появляются новые центры активности мозга, и они начинают взаимодействовать между собой. Иван Петрович Павлов называл этот эффект «проторением связей». Возникают особые условия для повышения творческой активности. Возникает своеобразное освежение памяти, человек лучше понимает ситуацию и пр.

Таким образом, медитация – это усилие для бессознательного внутреннего обновления. А само усилие может быть сознательным или, как у ребёнка, бессознательное. И точнее всего, по-видимому, то странное отрешённое состояние, которому мы порою удивляемся в малыше, назвать именно медитацией. Инстинкт помогает ему выбрать наиболее верный способ освоения проблемы: размышление без размышления.

Получается, что видимость обманчива. Малыш, который кажется нам пассивным, как раз особым образом активен, пусть даже и незаметно для себя. Он занят, может быть, крайне важной работой. Он расслабился, отвлёкся от внешнего, чтобы его развивающийся мозг имел возможность «проторить связи» между явлениями, установить их внелогическое понимание.

Зная об этом, будем ли мы непременно призывать малыша лепить куличики или бегать за бабочками? Будем ли настаивать, чтобы он немедленно начал общаться с нами или со сверстниками? Будем ли вынуждать его променять внутреннюю активность на внешнюю?..

Наверное, нам важно не только разговаривать с ребёнком или играть с ним, но уметь помолчать с ним. Уметь отнестись к его состоянию с сочувственным пониманием. Важно уважать эту таинственную, созидательную деятельность, даже если мы не можем заглянуть в эту закрытую от нас мастерскую.

Но иногда дверца приоткрывается. Иногда после малыш выныривает из своей отрешённости с каким-то особым импульсом. То он запел свою песенку (не записать ли нам её?), то бросился рисовать мелком на асфальте или карандашом на первом попавшемся листке (интересно сберечь этот листок), то задал нам совершенно неожиданный вопрос или пустился в забавные рассуждения.

Значит, добытое в медитации требует нового круга освоения – в творчестве или в разговоре. Если нам так повезло, всеми силами постараемся поддержать разговор: это наш взнос в детское освоение жизни. Выслушаем любую фантазию, как и любой сон. Расспросим о подробностях, если малышу этого хочется.

Конец ознакомительного фрагмента.