Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки. Программа «12 шагов» по избавлению от любовной зависимости (Ольга Щекотинская)

Шаг 1. Мы признаём, что были абсолютно беспомощны по причине зависимости от любви, что сделало нашу жизнь совершенно неуправляемой

Индонезийская шаманка слегка помяла мне плечи, потом вдруг отскочила в сторону, отчаянно замахала руками и неожиданно тоненьким голоском, смешно, нараспев выговаривая голландские слова, запричитала:

– Вар-де-ло-зе ке-е-ерел! Про-фи-тёёр! Феел дин-хен хра-а-атис! Ай-яй-яй!

Я посмотрела на подругу, сидящую здесь же на стуле. Она сделала огромные глаза и дернула подбородком. Что за этим скрывалось, нетрудно было догадаться – видишь, мол, а я тебе что говорила? И стоило для этого в такую даль тащиться? Все же и так ясно было… Почти два часа от Амстердама колесили… Да и в пробке пришлось постоять. И все это для того, чтобы услышать те же самые тексты, слово в слово, только на корявом голландском…

Я смиренно потупила глаза. Да, да, конечно… вы обе правы… Он недостойный, непорядочный и использовал меня в своих интересах. Головой-то я все понимаю, не на столько уж я безнадежна. А вот сердцем… Ну что вы от меня хотите? Что я могу сделать? Ведь это любовь! А она, как известно, зла… И здесь я совершенно беспомощна.

– Дат ис ман нит фоор яау! Комт аандере ман… мет инхаааут… – продолжала тем временем шаманка, занявшаяся теперь моими стопами.

Я лежала на кушетке, накрытая стареньким и пахнущим чем-то затхлым одеялом, сгорала от стыда за то, что не сделала педикюр – не до того было, и думала: ну да, конечно, давай рассказывай – появится другой мужчина, с богатым внутренним миром… положительный и добропорядочный… Да я на такого даже и не посмотрю, где уж там влюбиться! Гиблое дело… Как же ты этого не видишь, ты же шаманка?..

Дело в том, что у меня синдром Мерилин Монро. То есть, как истинно хорошая, умная и красивая «девочка» я способна влюбляться исключительно в плохих «мальчиков», которым совершенно не нужна, которые меня абсолютно не ценят, мучают и, образно говоря, вытирают об меня ноги. И чем хуже «мальчик», и чем меньше я ему нужна, тем сильнее страсть. И так было всю мою уже достаточно долгую и далеко не безгрешную жизнь. И каждый последующий «мальчик» был еще хуже предыдущего. А последний был настолько плох, а я была настолько раздавлена и опустошена, когда он меня окончательно бросил, что пришлось даже искать помощи у шаманки. Все это было бы, наверное, грустно, если бы не было так смешно, учитывая, что «девочка» -то в предклимактерическом уже почти возрасте.

О синдроме, о том, что он существует, и о том, что я такая не единственная, я узнала совсем недавно. После того, как совершенно обессиленная от невыносимых страданий, вызванных разрывом с последним своим «плохишом», я случайно, пытаясь найти утешение в интернете, забрела на форум транссерферов, последователей теории Зеланда.

В свое время книга Вадима Зеланда «Транссерфинг реальности» очень помогла мне выйти из тяжелой депрессии, вызванной похожей ситуацией. И сейчас я вспомнила об этом и разыскала в интернете его авторский сайт. Там я обнаружила форум и множество интересных тем. Клюнув на красивое название «синдром Мерилин Монро», я заинтересовалась, почитала посты и поняла: похоже, это про меня… очень похоже… да что там похоже, тут прямо всё в точку!.. И я скачала из интернета книгу, название которой было позаимствовано для заголовка темы.

Потом несколько вечеров подряд в процессе чтения я узнавала себя всё больше и больше. Я и рыдала, и истерически хохотала, и задыхалась от ужаса и стыда, и в конце концов четко поняла: да, несомненно, это мой диагноз. Оказывается, то, что я всю свою жизнь принимала за настоящую любовь – это и не любовь вовсе, а болезнь. Именно так было написано в книге. Роковая страсть и патологическая привязанность, очень похожая на наркотическую зависимость. А любовь – это что-то совсем другое. И этому мне еще предстоит научиться. Если, конечно, выживу… и не попаду в психушку…

Для моей подруги Инги, которая привезла меня сегодня к шаманке, все это открытием не было. Она давно уже дала мне очень четкое определение. Как-то в компании нескольких приятельниц она пророчески высказалась:

– Вот поставь перед Стаськой 10 мужиков всяких разных, среди которых будут и красавцы, и умники, и одаренные, и самые что ни на есть достойные, так она из них выберет самого проблемного и с самым мерзким характером, будет его сначала долго и упорно добиваться, потом, добившись, долго с ним возиться, всячески помогать, жить его интересами, жертвовать собой, и в результате останется у разбитого корыта.

Тоже абсолютно в точку, лучшего определения мне дать было просто невозможно.

Также не было для Инги открытием и то, что последний мужчина моей мечты по имени Виталик, откровенно меня использовал. А я с удовольствием позволяла ему это делать. Целых два года. И не только позволяла. Активно ему в этом помогала. Прописала его в своей амстердамской квартире, всячески ублажала, холила и лелеяла, пылинки сдувала, жарила, парила, варила борщи, регулярно баловала расслабляюще-эротическими массажиками, возила за свой счет в отпуск, прощала ужасные вещи, закрывала глаза на откровенно хамское поведение, иждивенчество, постоянный флирт с женщинами и многочисленные измены…

Даже к психиатру его водила, потому что не могла поверить, что здоровый человек может так себя вести… Диагноз звучал неутешительно: типичный нарцисс с выраженными признаками социопатии. Но меня это не остановило. Ведь кто же ему еще поможет, если не я? Ведь ему, бедняге, так тяжело, наверное, жить на свете с таким характером. Он, должно быть, и сам себе не рад…

И я продолжала его ублажать. Очень старалась. Все надеялась, что он разглядит, какая я хорошая, поймет, что лучше меня ему все равно не найти и… полюбит меня. То, что он не любит, я при всей своей одурманенности и влюбленной слепоте все-таки понимала. Но ничего, наивно думала я, моей любви хватит на двоих, она ведь безусловная. Мне ничего от него на нужно, кроме него самого. В конце концов я растоплю своей любовью его ледяное сердце, его глаза откроются, он, наконец, оценит меня и поймет, что мы созданы друг для друга. И тогда мы заживем долго и счастливо и умрем в один день.

Вот такую приторно сладкую сказочку я себе сочинила… Все это очень типично для женщин с синдромом Мерилин Монро, это я потом из книжки узнала… Я просто из кожи вон лезла, чтобы ему угодить. Но все мои старания оказались напрасны. Он меня все-таки бросил. Правда, потом в течение полугода еще пару раз возвращался, и я его безропотно принимала, но в конце концов ушел окончательно. Со страшным скандалом и массой оскорблений в мой адрес. Ушел к другой женщине. Не намного меня моложе, но зато более состоятельной.

Чем эта история закончится, было с самого начала понятно всем моим подругам, но только не мне… Впрочем, так всегда и бывает. Ну что ж, совершила очередную ошибку…

Иногда кажется, что вся моя жизнь – это сплошная череда ошибок. Всё как-то глупо, всё не так… Если бы заново, если бы еще один шанс! Так страшно стареть… Вот ведь, бог дал внешность, а я никак не смогла это использовать. Всё так бездарно, так банально…

А с другой стороны, как, собственно, могло быть по-другому? Как могла бы я эту свою внешность использовать? Профессия модели, вернее манекенщицы, как их называли во времена моей юности, считалась в нашей стране развитого социализма не то чтобы совсем неприличной, но для честной девушки все же несколько сомнительной.

Актриса? В юности эта мысль просто не давала мне покоя, но потом… Слишком сильно ударили меня по самолюбию на прослушивании в ГИТИСе, хотя ведь, если разобраться, ничего ужасного мне там тогда и не сказали: «Нам очень понравились внешние данные, но за страшным волнением ничего невозможно было разглядеть». Тем более что это было даже и не официальное прослушивание. По просьбе друга нашей семьи, приближенного к артистическим кругам, меня всего лишь «посмотрели» и даже приглаcили прийти еще раз. Но нет – ведь я же гордая. Восприняла это заявление как полный провал, посчитала себя бездарностью и поставила крест на своей артистической карьере.

Было ли именно это событие неверным поворотом в моей судьбе? Или это произошло гораздо раньше, в отрочестве, в детстве? Ведь я очень долго не сознавала, что красива. Даже наоборот, считала себя чуть ли не уродиной. Это, кстати, тоже типично для женщин с синдромом ММ. Трудно себе представить, но даже сама Мерилин – общепризнанный секс-символ всех времен и народов, совсем не считала себя красавицей и очень сильно расстраивалась, разглядывая себя в зеркало. Ее жизненная история тоже подробно описана в книге, так же как и то, что все ее мужья никогда не воспринимали ее всерьез, унижали, оскорбляли и даже регулярно поднимали на нее руку…

Родись я лет на 10—15 позже, жизнь моя, возможно, сложилась бы иначе. Может быть, не столь выраженным был бы тогда мой комплекс по поводу внешности. Ведь во времена моей юности в маленьком провинциальном подмосковном городке, где я родилась и выросла, были совсем другие представления о красоте – небольшой рост, круглое кукольное личико, не слишком длинные крепенькие ножки, обязательно широкие округлые бедра… этот пресловутый признак женственности… Самым страстным моим желанием в 14 лет было поправиться и больше не расти. Только сейчас, глядя на свои юношеские фотографии, я понимаю, каким очаровательным подростком я, должно быть, была. Тоненькая, длинноногая, с копной длинных густых светло-русых волос, обрамляющих чуть удлиненный овал лица с огромными, по-кошачьи раскосыми серо-зелеными глазами…

Никто не мог этого оценить в маленьком провинциальном городке. Даже моя родная мать ни разу в жизни не сказала мне, что я красива. Она-то была безоговорочно признанной первой красавицей нашего городка. Так же как и бабушка в свое время. У них-то все было в порядке и с овалом лица, и с бедрами, и с ростом… А я была настоящим гадким утенком в нашей семье. Помню, как бабушка, обращаясь к маме, сочувственно на меня глядя, говорила:

– Нет, Стаська-то не в нашу породу, в Вержбицких она…

Фамилия Вержбицкая досталась мне от отца. Дед или прадед его был выходцем из Польши, сосланным в царские времена за крамольную политическую деятельность в Сибирь и в результате осевшим где-то под Барнаулом. Оттуда и пошел род Вержбицких. Не могу поклясться, что это правда, но, по словам моей тетки, младшей сестры отца, была там еще и примесь французской крови. Потому как этот прадед привез с собой в Сибирь и свою жену, наполовину француженку, или же она потом приехала к нему в ссылку. Ну просто какая-то «Звезда пленительного счастья» получалась по ее рассказам. Но не исключаю, что ей просто приятно было так думать.

Если в семье я была гадким утенком, то в школе, скорее, белой вороной. И опять-таки в немалой степени благодаря своей фамилии. В нашем классе учились дети с простыми русскими фамилиями. Школьные подружки мои были – Андреева, Федорова, Смирнова, Борисова, Цветкова. И тут я – Вержбицкая… Да еще и Анастасия…

Именем этим щедро одарил меня отец. Несколько дней после рождения я прожила с достаточно простым именем Юля, которым хотели назвать меня мама и бабушка, поскольку отец, казалось, не особенно хотел принимать в этом участия. Но неожиданно для всех он вдруг совершенно безапелляционно заявил:

– Анастасия будет! Всё, точка…

Кроме того, отец мой был зубным врачом, всем хорошо известным в нашем небольшом городке. И семья наша была по тем временам достаточно зажиточной. Поэтому в классе я всегда ощущала себя особенной. И страшно этого стеснялась. Ведь во времена моего детства выделяться чем-то из толпы было почти позорным.

Дома меня звали Стасей. Также называли меня и друзья детства, живущие на нашей и соседней улицах, излюбленным местом игр для которых был наш гостеприимный двор. Cтасей пыталась называть меня в классе и моя первая учительница, которая тоже жила на соседней улице и знала меня с рождения. Но в школе я упорно этому сопротивлялась, постоянно поправляя учительницу и одноклассников, и упрямо повторяя, что меня зовут Настя. Имя Стася казалось мне каким-то уж очень домашним, детским и унизительным.

По иронии судьбы в Голландии я снова стала Стасей… Правда, здесь мое имя звучало несколько иначе, на западный манер – Стэйси, но тем не менее оно снова вернулось ко мне из детства.

К числу признанных хорошеньких девочек в школе я, без всякого сомнения, не относилась. Лет в 12 я была самой маленькой и худенькой в классе. Все девочки в это время уже начали интенсивно расти и постепенно принимать женские формы, а я как-то отстала в гендерном развитии. Моя близкая подружка и одноклассница Натка в 12 лет уже начала носить лифчик, а у меня еще не было ни малейших признаков появляющейся груди. На уроках физкультуры, где надо было строиться по росту, я стояла почти в самом конце, и Натка презрительно хихикала, показывая на меня пальцем из первых, самых престижных мест строя. Зато в 13 лет я вдруг начала очень быстро расти и в 14 была уже почти самой высокой в классе. И страшно стеснялась своего роста и худобы. Тогда я и приобрела сутулость, с которой долгие годы потом боролась.

В московской школе, куда я перешла учиться в 9-й класс, после того как мама, спустя три года после смерти отца, вышла замуж за моего отчима – москвича, ситуация обстояла несколько иначе. С большим удивлением я обнаружила, что моя соседка по парте Вера, с которой мы в последующем стали лучшими подругами, была даже выше меня ростом и нисколько этого не стеснялась, а даже, наоборот, гордилась. И при этом она, отнюдь не отличавшаяся округлостью форм, постоянно и отчаянно пыталась похудеть.

Дело в том, что родители Веры жили во Франции. Папа был довольно известным журналистом, а мама переводчицей. Вера жила с бабушкой и постоянно получала посылки из Парижа. У нее всегда были удивительной красоты вещички – заколки для волос, шариковые ручки, карандаши и ластики. Иногда и мне перепадало. Да и не только мне. Верусик не была жадной.

Характером она обладала просто замечательным. Абсолютно не задавалась, несмотря на своих «заграничных» родителей и совершенно невероятные тряпки, страстно любила русскую литературу, да и вообще все русское, была открытой, достаточно наивной и восторженной девочкой. Ей нравилось доставлять подругам маленькие радости, поэтому она щедро одаривала всех нас подобными мелочами.

Но мелочами эти предметы были только для нее. А для нас… Как сейчас помню эти пластмассовые шариковые ручки. Особенно свою любимую, ярко-оранжевого цвета с круглым набалдашником на конце. Ручки эти приятно было уже просто держать в руках. А уж как они писали… Да они даже и пахли как-то по особенному, или мне это просто казалось? С легким оттенком запаха французских духов…

У Веры в гостях я впервые попробовала кока-колу из маленьких стеклянных бутылочек и белый шоколад в форме вытянутой пирамидки, с крошечными кусочками пчелиного воска, восхитительно налипавшими на зубы. До сих пор помню это ощущение. Это был восторг! Мне тогда казалось, что я ничего вкуснее в жизни не пробовала!

А в конце десятого класса Вера сделала мне совершенно невероятный по тем временам подарок. Она подарила мне французскую компактную пудру «Кристиан Диор»! В маленькой продолговатой темно-бирюзовой пудренице. С мягкой розовато-бежевой ворсистой бархоткой, точно такой же прямоугольной формы. Мы вместе выбирали этот подарок в магазине «Березка». Какое же это было счастье! Как потрясающе эта пудра ложилась на кожу! А как она пахла…. Ммммм, до сих пор помню этот запах… Никакие духи с ним сравниться не могли!

Для Веры моя внешность, как потом выяснилось, была просто идеалом. Она-то была воспитана на других представлениях о женской красоте. Бывала в Париже и видела тамошних красавиц. С восторгом она рассказывала, что ТАМ они все такие, как я. Тоненькие, длинноногие, с вытянутым овалом лица. Но я почему-то не особенно ей верила.

Поэтому и не могла тогда, в 15-летнем возрасте, никак себе объяснить, что же нашел во мне взрослый 25-летний студент физфака, который, познакомившись со мной, девятиклассницей, случайно на улице, так настойчиво искал потом встреч. Я к нему даже на свидание первый раз с мамой пришла, так как воспитана была в строгости и обо всем и всегда обязана была ей рассказывать. Впрочем, мама, по-моему, тоже была в недоумении. А он ничуть не смутился, только смотрел на меня восхищенными глазами и говорил, что я прекрасна и что если какие-то уроды этого не понимают, то это их проблемы.

Потом мы пригласили его к нам в гости. Он приехал с цветами, вел себя очень по-светски. Разговаривал, в основном, с мамой. Они, кстати, великолепно находили общий язык. А я томилась и ждала, когда же закончится этот визит, и я смогу наконец убежать к подружкам, поболтать о всякой нашей девчоночьей чепухе.

В конце концов я объявила ему по телефону, что встречаться мы больше не будем – ничего не получится, поскольку у нас разные интересы. До сих пор помню отчаяние в его голосе, когда он спрашивал:

– Ну какие, какие у тебя интересы?!

В институте уверенности в своих внешних данных у меня не прибавилось. Я по прежнему считала себя слишком худой, да и лицо, к которому, по большому счету, никаких претензий не было, тоже почему-то по достоинству не ценила. На нашем потоке была признанная красавица – рыжая Машка. Каково же было мое удивление, когда однажды по дороге домой из института моя подруга вдруг невзначай и впроброс произнесла, что вообще-то она считает меня красивее Машки. Это заявление ввергло меня в состояние настоящего ступора. Что?.. Я?… Кра-си-ве-е?? Она действительно это сказала, или мне почудилось?

Но ведь бывало даже такое, когда незнакомые люди не могли сдержаться, чтобы не сообщить мне то, чего я так упорно не хотела признавать. Однажды в метро женщина, напротив которой я стояла, держась за поручни, вдруг, страшно меня смутив, произнесла: «Боже, какая хорошенькая, смотрю и оторваться не могу…».

И не смотря на всё это – страшная неуверенность в себе. Да что там неуверенность – настоящий комплекс неполноценности. Может быть, оттого и выбирала всегда самых неподходящих мужчин, которые меня абсолютно не ценили… Потому что в глубине души считала, что не достойна любви?

А тех мужчин, которые были мною серьезно увлечены и настойчиво проявляли знаки внимания, я безжалостно отвергала. Они мне почему-то были совсем не интересны. Вот ведь странно, это же чисто мужская черта характера – когда само идет в руки, сразу полностью теряется интерес. Да и вообще, привлекали меня всегда мужчины необычные, яркие, пусть даже и за счет сомнительных качеств.

Почему так? Почему все яркие, интересные личности, как правило, имеют совершенно невыносимый характер. И почему так скучны и бесцветны люди во всех отношениях положительные? Не берусь, конечно, утверждать за всех женщин, но из своего опыта я вынесла именно такое убеждение.

И вообще, в чем секрет привлекательности? Иногда бывает, что идеальная красота не имеет никакой притягательной силы, если в человеке нет чего-то такого совершенно неопределимого, что ее, эту притягательную силу, пробуждает.

В моей жизни было целых два примера, подтверждающих этот странный факт. Два потрясающе красивых юноши. Один в школе – одноклассник, другой в институте – сокурсник. Оба хороши до безумия, но абсолютно разные. Первый – жгучий брюнет с идеально правильными чертами лица и уже пробивающимися темными усиками. Второй – голубоглазый блондин скандинавского типа с шикарными вьющимися волосами. И оба они – что удивительно и необъяснимо – совсем не страдали от избыточного внимания девушек. Скорее наоборот. Все девушки, включая меня, совершенно не замечали их красоты.

Вернее нет, не совсем так. В первый момент, уверена, все они, как и я, просто замирали от восторга, но потом очень быстро привыкали, как привыкают к красивой картинке, и при этом почему-то не возникало никаких особых эмоций и романтических чувств.

На первом курсе института у меня вроде бы стал завязываться роман с одногруппником. Какое-то время все даже считали нас парой. Мы всегда садились рядом на лекциях, вместе совершали бесконечные переезды с кафедры на кафедру – наш третий мед был разбросан по всей Москве, – почти каждый день созванивались.

Ах Дима, Димочка… Он стоит того, чтобы заострить на нем внимание. Начнем с того, что он был моложе нас всех. Каким-то фантастическим образом, благодаря своей вундеркиндовости, ему удалось закончить школу на два года раньше. Кажется, ему было только 16.

Да, он был умницей. И до неприличия хорошеньким. Красота его была какой-то нежной, скорее девичьей. Густые восхитительные волосы редкого оттенка рыжего цвета, близкого к палевому, светло-серые глаза, нежная кожа. Мне кажется, он еще даже не брился в то время. И конечно же, совсем ничего не умел… Да я и сама тогда почти ничего не умела, всего один раз в жизни целовалась по-настоящему, но с ним я чувствовала себя почти опытной женщиной. Видимо, из-за этой его неумелой робости ничего у нас и не сложилось.

Он был влюблен в меня, Димочка. Наверное, я причинила ему боль, когда променяла его в зимнем студенческом лагере на совершенное ничтожество – белокурого, длинноволосого, вечно поддатого и развязного, но уже искушенного в вопросах секса, что казалось тогда крайне привлекательным, студента геодезического института. Когда ты сама неопытна, хочется быть ведомой кем-то, кого мыслишь как настоящего мужчину. Хотя вполне возможно, что он только пытался создать такое впечатление, поскольку дальше поцелуев и обжиманий в комнате с погашенным светом дело у нас не зашло.

В этой же самой комнате присутствовал и его приятель, тоже с девушкой, и вот этот приятель, похоже, опытом подобным уж точно обладал, судя по звукам, которые доносились с соседней кровати. Мой геодезист тоже слишком уж шумно и порывисто дышал, пытаясь, видимо, соответствовать ситуации. Подозреваю, что для него было важнее, что подумает о нем его приятель, чем то, что происходило между нами. После каникул, когда я вернулась в Москву, он мне даже не позвонил. Видимо ему тоже хотелось кого-то поопытнее. А я, естественно, углубилась в переживания по этому поводу, и было мне уже не до Димочки.

Вообще говоря, я достаточно долго хранила невинность, и вовсе не потому, что была такой целомудренной, просто так уж складывалась жизнь. Было несколько ситуаций, когда, казалось, потеря девственности была просто неизбежна, но каким-то совершенно непостижимым образом доля сия каждый раз меня миновала. Поэтому на втором курсе института я чувствовала себя белой вороной, особенно когда подруги делились друг с другом впечатлениями о своих любовниках. Я тоже придумывала какие-то истории, чтобы не выглядеть совсем уж смешно. Но до 20 лет все же умудрилась остаться девственницей.

Так получилось, что первым моим мужчиной стал мой будущий муж. Причем он страшно удивился, когда при попытке в день нашего первого знакомства затащить меня в постель, узнал, что я девственница. Совершенно потрясенный этой новостью, он отстранился, присел на краешек кровати, на которую до этого пытался меня уложить, и на минуту замолчал. Лицо его приобрело мечтательное выражение, и он произнес что-то очень романтичное, вроде того, что вот и ему, наконец, солнышко улыбнулось. Надо отдать ему должное, получив от меня такую столь обрадовавшую его информацию, он не стал настаивать на близости, и пару месяцев мы просто встречались.

В то лето у меня было несколько кандидатов на роль первого мужчины, но почему-то я выбрала именно его… Видимо, он был самым для меня неподходящим. Ведь мы, женщины с синдромом ММ, всегда выбираем именно таких. Ну и, несомненно, из всех этих кандидатов он был самым необычным.

Мы учились в одном институте, он был на три года старше. Но на учебу времени у него оставалось мало по причине бурной деятельности совсем в другой области. Дело в том, что он был фарцовщиком. Фарцевал он джинсами, дисками – пластами, как их тогда называли, мебелью и даже машинами. У него самого тоже была машина, шестерка «Жигули» нежно-зеленого цвета. Именно в нее я и уселась сразу после нашего знакомства в вестибюле главного здания института. Был конец июня, и в этот день я сдавала экзамен по гистологии, которым заканчивалась сессия.

Мама моя была просто в ужасе от этого романа. Помню, как однажды она, совершенно обезумевшая от тревоги и бесконечных хождений у подъезда в ожидании моего возвращения, злобно и достаточно грубо вытаскивала меня за волосы из машины моего избранника, когда я задержалась минут на 40 позже 11 вечера. Воспитывала она меня в строгости и ровно в 11 у нас был назначен комендантский час. Костя – так звали моего будущего мужа, был, помнится, страшно удивлен таким бурным ее темпераментом.

Никто не одобрял моего выбора. тем более что занятие фарцовкой считалось очень неприличным в то время. Но мне все это очень нравилось. Ну как же, так необычно! Меня ведь всегда тянуло в запретную зону. Мне даже какое-то время казалось, что я в него влюблена. Ну это, наверное, естественно, все-таки первый мужчина… Хотя, если честно признаться, от близости с ним я получала сомнительное удовольствие. Первый раз вообще показался мне ужасным. Разочарованию просто не было предела. И вот из-за этих каких-то нелепых, неэстетичных судорожных движений, сопения и потения – столько страсти и переживаний? Как это унизительно… Неужели это и есть жизнь взрослой женщины, к которой я так стремилась?

Подобные мысли все время крутились у меня в голове после того, как произошло, наконец, это знаменательное событие в моей жизни. Но все же я была довольна, что перестала быть белой вороной и теперь у меня есть любовник, как и у всех моих институтских подруг. То, что любовник достаточно быстро перекочевал в статус мужа, тоже, в общем-то, можно назвать случайностью – я забеременела…

Узнав о моей беременности, Костя повел себя благородно, и мы тут же подали заявление в ЗАГС. Свадьба была странной. Отец Кости был болен раком гортани и доживал последние месяцы. Сразу же после ЗАГСа мы заехали навестить его в больнице и только потом направились в ресторан, где уже ждали приглашенные гости.

Мое свадебное платье было ярко-брусничного цвета. Вместо фаты – такого же цвета шляпка-таблетка. Не знаю почему, так уж мне захотелось… Странно конечно, обычно все невесты мечтают о пышном белом платье-торте и длинной фате. Но мне это уже тогда почему-то казалось страшно пошлым.

Сама свадьба не оставила в моей памяти ярких воспоминаний. Помню длинный стол, своих друзей и подруг, нарядно одетых, с необычно серьезными и значительными лицами, банальные скучные тосты… Почему-то совершенно стерлись из памяти даже наши поцелуи под крики «Горько!»… А ведь мы наверняка целовались, свадьба же… Единственное, что запомнилось, это то, как моя мама темпераментно отплясывала с новоиспеченным зятем какой-то восточный танец…

После свадьбы я переехала к Косте. Он жил с родителями в трехкомнатной квартире на окраине Москвы. Отца его выписали домой как безнадежного, и он уже не вставал с постели. Мать была постоянно при нем. Костю почти сразу после свадьбы забрали на два месяца в студенческие военные лагеря. И я осталась в квартире со свекровью и умирающим свекром.

Мне казалось очень странным, что теперь я почему-то должна жить с совершенно чужими мне людьми… Мало того, скоро я поняла, что не только они, но и законный муж тоже абсолютно чужой мне человек. Трудно представить себе двух людей, настолько разных, насколько разными были мы с Костей. Каким образом и зачем судьба свела нас вместе, было непонятно. Единственным оправданием этому союзу может служить только то, что в результате него появился на свет наш сын Олег.

С Костей мы не прожили и двух лет. Сыну было восемь месяцев, когда я сбежала от мужа. До сих пор стоит в глазах картина, как я расстилаю на полу простыни, бросаю на них свои и Олежкины вещи, завязываю узлами, хватаю на руки сына и вызываю по телефону такси. Вероятно Костя был крайне удивлен, когда не обнаружил нас в своей квартире, вернувшись на следующий день с дачи, где весело проводил время в пьяном угаре в компании друзей и подруг, что повторялось перед моим побегом регулярно.

Оглядываясь на свою жизнь, я иногда удивляюсь, каким образом, где я умудрялась находить своих так горячо любимых мужчин с совершенно непригодным для совместной жизни характером. Или это они меня находили? Или все можно объяснить чистой случайностью?

А может ли быть, что и встреча с самым, пожалуй, значимым в моей жизни «плохишом», отношения с которым были наиболее продолжительными – почти 12 лет, тоже была совершенно случайной?

Был чудесный солнечный летний день, конец июня. Цвели липы. Я в прекрасном настроении возвращалась с работы. В тот день мне не захотелось садиться в душный автобус и я решила пройтись до дома пешком. Если бы только могла я представить себе в то мгновение, когда диктовала свой телефон этому, так уверенно остановившему меня на улице высокому импозантному молодому человеку по имени Кирилл, хоть тысячную долю того, как меня потом расплющит…

Кирилл

Нет, ну какая же это случайность… Если и есть в чем-то закономерность, так именно в этом. В нем было абсолютно всё, к чему притягивает нас, болезных – мужественная красота, необыкновенная мужская привлекательность, интеллект, эрудиция, хорошо подвешенный язык, великолепное чувство юмора, самоуверенность, чувство превосходства, даже презрения по отношению к «обычным», не избранным. И профессия не часто встречающаяся, очень творческая, почти элитная – кинорежиссер.

Он тогда только что закончил Высшие Режиссерские Курсы, но это было уже второе его высшее образование. До этого он отучился в Строгановке и даже успел поработать несколько лет дизайнером интерьеров. А во время учебы на режиссера, благодаря своей яркой внешности, еще и успешно снимался в кино, исполняя роли героев любовников.

На первом свидании, когда мы гуляли по парку рядом с моим домом, Кирилл то и дело подносил ладони к лицу, складывал пальцы квадратиком, который, видимо, должен был изображать видоискатель кинокамеры, и сквозь этот квадратик внимательно смотрел на мир. И время от времени на меня. Наверное, это должно было произвести на меня особое впечатление. Вероятно, это была его фирменная уловка для соблазнения женщин.

Женщины… о да, женщины… это была его слабость… или хобби… Женщин он коллекционировал. И считал свои победы, фиксируя их в длинном, склеенном из нескольких листов плотной бумаги и свернутым в гармошку донжуанском списке, который я как-то, кажется, на втором году нашей совместной жизни случайно нашла. Было это во время отпуска – я разбирала вещи после переселения в другой номер отеля и обнаружила в его сумке этот злополучный фолиант.

Да… какой же шок я, влюбленная в него до безумия, тогда испытала, обнаружив в этом списке более 300 имен, себя под номером 315, и оценки, которые были выставлены каждой девушке в нескольких специально выделенных для этого колонках – за лицо, фигуру, темперамент и некие другие важные для Кирилла качества. Колонок было семь или восемь, в первой слева фиксировались имена, а крайняя правая предназначалась для записи телефонов попавших в сети Кирилла наивных барышень. Когда я увидела свои оценки за фигуру и темперамент – 5+, я даже почти возгордилась… Но после меня там было еще полтора десятка номеров…

В тот злополучный день я устроила страшный скандал. А Кирилл только привел в свое оправдание то, что после моего появления в его жизни количество новых имен в списке за год значительно уменьшилось. И по его мнению, я должна была быть этим очень горда.

Оскорбленная в лучших чувствах, я в тот же день уехала с рижского побережья, где мы тогда отдыхали. Одна. Не дожидаясь конца отпуска. В поезде всю ночь ревела. А под утро мне приснился странный сон… Храм Христа Спасителя, который как раз тогда начали восстанавливать. И музыка… чудесная, какая-то неземная музыка, скорее, даже и не музыка, а что-то похожее на ангельское пение… Она еще долго звучала у меня в голове после того, как я проснулась…

Я посчитала это знаком и, приехав в Москву, пошла в сберкассу и положила 25 рублей – почти четверть своей зарплаты врача – на счет восстановления храма.

А когда появился Кирилл, загоревший, похудевший и очень ловко скрывающий чувство вины, я, соскучившаяся к тому времени до безумия, безропотно пустила его обратно. И продолжала любить так же сильно. И прощала измены, которые, конечно же, не прекратились. И даже умудрялась содержать его, себя и шестилетнего сына на свою зарплату, так как гонорар за единственный снятый Кириллом фильм к тому времени уже закончился. Мысль о том, что есть в этом что-то неправильное, мне даже в голову тогда не приходила. Единственное, чего я хотела, это то, чтобы ему было со мной приятно и комфортно, и для этого я была готова вывернуться наизнанку.

Работу на «Мосфильме» Кириллу регулярно предлагали, но он, всякий раз, прочтя очередной рекомендованный к запуску сценарий, тут же его забраковывал и с презрением отвергал. Какое-то время он пытался писать собственный сценарий, который обещал быть гениальным. Периодически он зачитывал мне уже готовые куски, и я не переставала удивляться его таланту и бесконечно богатой творческой фантазии. Я была уверена, что его работу непременно оценят по достоинству, но Кирилл, почти закончив сценарий, вдруг решил, что все бесполезно – снимать подобный фильм на «Мосфильме» ему вряд ли позволят. И тогда он, полностью разочарованный в советской кинематографии, прочно залёг на моем диване, углубившись в чтение книг по философии и буддизму.

Я приходила с работы, вдыхала его запах, которым, казалось, был наполнен наш дом, улыбалась, шутила, что, мол «пусятиной» сильно пахнет – мы придумали друг другу шутливые прозвища, Пуся и Мася – и принималась раскладывать по местам раскиданные повсюду разнообразные мелкие предметы, одежду и книги. Потом перемывала накопившуюся за день в кухонной раковине посуду, готовила ужин, общаясь при этом с сыном, который при моем появлении тут же прибегал из своей комнаты на кухню и докладывал о событиях в школе. Когда ужин был готов, мы звали Кирилла и усаживались за кухонный стол. У каждого, включая рыжего кота Антона, было свое место.

Кот был найден в возрасте не более трех месяцев в подъезде нашего дома. Мы с Кириллом возвращались поздно вечером после очередного просмотра в Доме кино и обнаружили на лестнице перед лифтом это чудо. В тусклом освещении подъезда сидевший на ступеньке ярко-рыжий котенок напоминал маленький костер. Увидев нас, он тут же направился навстречу, подойдя, мяукнул, приподнялся на задних лапках и, положив передние на колено Кирилла, преданно посмотрел ему в глаза. Конечно же, после такого приветствия котенок тут же был взят в дом, накормлен, помыт, обласкан и уложен спать на кресло в гостиной. Никто не мог тогда и предположить, что этот маленький несчастный бомжонок превратится в огромного, пушистого, очень похожего на сибиряка кота.

За ужином ставший членом семьи Антон занимал свое законное место на кухонном диванчике, на подушке, он полусидел, положив передние лапы на стол и делал вид, что его совершенно не интересует стоящая там еда. Но стоило только потерять бдительность, как кот, орудуя когтистой лапой, словно вилкой, мгновенно извлекал из тарелки зазевавшегося лакомый кусочек. Чаще всего не везло сидящему рядом Олежке, у которого впоследствии даже выработалась привычка загораживать тарелку во время еды рукой.

Закончив с вечерней трапезой, мы переходили в гостиную, валялись на диване, смотрели телевизор, читали, болтали. Если же сын гостил у мамы с отчимом – а это случалось довольно-таки часто, почти каждые выходные, – вечер был посвящен сексуальным утехам.

Летом мы совершали прогулки по Москве на велосипеде. У Кирилла была «Кама» с низким багажником, на котором я стояла, ухватившись руками за его плечи. Ах как же это было замечательно! Особенно когда с горки, на большой скорости… Теплый летний ветер в лицо, руки на плечах любимого, низом живота и бедрами я прижимаюсь к его спине, сердце в груди замирает, и такое счастье накатывает, что хочется умереть… Умереть, потому что момента прекраснее чем этот в моей жизни быть уже не может… а на меньшее я не согласна…

Только сейчас понимаю, что это было довольно рискованно. Однажды нас даже милиционер остановил. Я с виноватым лицом спрыгнула с багажника, милиционер покачал головой и осуждающе произнес:

– Ведь седые же люди… – Не знаю только, где он седину разглядел. Может, принял за нее мои мелированные пряди? Мне ведь тогда еще и 30 не было… Да и у Кирилла седых волос в то время я еще не замечала.

На этой нашей горячо любимой «Каме» мы объехали почти все парки Москвы и ближайших окрестностей. Велосипед был складной, и его легко можно было пронести с собой в метро. Доехав до ближайшей к выбранному парку станции, мы, выйдя из метро, собирали наше средство передвижения и дальше добирались уже ставшим привычным способом. Иногда мы даже по центру Москвы так катались.

Как-то в одном из тихих сквериков арбатских переулков Кирилл о чем-то разговорился с очень интеллигентного вида колоритной старушкой, явно благородных кровей. Он просто обожал таких «арбатских старух», видимо, они напоминали ему бабку со стороны матери, которая имела дворянское происхождение. Сам Кирилл в детстве тоже жил в одном из этих переулков, они с матерью занимали комнату в коммуналке в доме, который раньше полностью принадлежал семье его бабки.

Что именно Кирилл обсуждал с этой случайно встреченной пожилой женщиной, я уже не помню. Я тихо стояла рядом и светилась от счастья, очевидно, всем своим видом излучая абсолютную преданность Кириллу и восторженную влюбленность. В какой-то момент, отвлекшись от разговора, старушка внимательно на меня посмотрела, а потом вдруг очень громко и темпераментно заговорила, обращаясь к Кириллу:

– Берегите свою лапочку… Берегите! Она же у вас прелесть… прелесть!..

Я страшно смутилась, а Кирилл, вероятно, потрясенный этой новой идеей, с удивлением взглянул на меня и, усмехнувшись, демонстративно погладил меня по голове, как гладят маленьких послушных девочек.

Иногда Кирилл брал меня с собой на премьеры в Дом кино. Какой же я была счастливой и невероятно гордой, появляясь вместе с ним в этом престижном месте. Мне казалось, что все на нас смотрят. И, конечно же, завидуют мне. Ведь со мной рядом такой мужчина! Он мне казался божественно красивым. Куда там до него всем голливудским звездам вместе взятым! Его внешность была для меня идеалом. А какой он умный, эрудированный, начитанный, а какой талантливый!.. Какой у него необыкновенно тонкий юмор! И этот мужчина со мной… Как же мне повезло! Я просто не верила своему счастью. И боялась… мучительно боялась, что эта сказка, так неожиданно вдруг со мной приключившаяся, и, как мне казалось, совсем мною не заслуженная, очень скоро закончится…

В отношениях с Кириллом вылезли все мои комплексы. Я почему-то казалась себе недостойной его и страшно боялась, что ему со мной скучно. Конечно, он намного превосходил меня по интеллекту и эрудиции, но ведь и я отнюдь не была глупышкой. Всегда хорошо училась в школе, не отличаясь особой усидчивостью. В институте ни разу не пересдавала ни одного экзамена, мало того, даже троек у меня никогда не было. Конечно, язык у меня был подвешен не так хорошо, как у него, особой разговорчивостью я вообще никогда не отличалась и никогда не была душой компании. Как-то не любила я особо привлекать к себе внимание. Вероятно, от неуверенности в себе…

Кирилл же мог говорить часами. И не просто так трепать языком ни о чем – нет, его монологи всегда были наполнены глубоким содержанием и интересными неординарными идеями. В начале наших отношений я слушала его, буквально раскрыв рот. Я очень многому у него научилась. Казалось, он знал абсолютно все и мог ответить на любой вопрос, и не только из области кинематографии, изобразительного искусства или дизайна. В шутку я называла его «живая ходячая энциклопедия».

Но всё же некоторые его идеи и жизненные установки были настолько для меня непривычными, что поначалу вызывали некое подобие шока. Ничего похожего в кругу своей семьи и друзей я никогда не слышала. Никто из моих близких никогда не проявлял такого негативного отношения к власти. Кирилл люто ненавидел коммунистов и социалистический строй, считал революцию антропогенно-генетической катастрофой, основную массу людей, живущих в стране – совковым быдлом, а всех матерей, в том числе и свою собственную, настоящими преступницами. Потому как они, считай, рожали своих детей в тюрьме, обрекая на жизнь за железным занавесом. И за что же их, скажите на милость, теперь уважать? За то, что, следуя своим низменным инстинктам, произвели нас на свет в этом помойном ведре?

Поэтому когда я случайно забеременела – подвели противозачаточные таблетки, у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что я должна срочно избавиться от ребенка. Конечно, я сказала Кириллу о беременности, но тут же сообщила и о том, что у меня уже есть направление на аборт. Он отнесся к этому совершенно спокойно, примерно так, как если бы услышал, что меня ожидает визит к стоматологу, и мало того, когда я вернулась после операции, его даже не оказалось дома. Не появился он и в течение вечера. Я отлеживалась в кровати, находясь в тяжелом удрученном состоянии. Не помню, чтобы сильно сожалела о содеянном, осознание тяжести совершенного поступка, раскаяние, горечь и чувство вины перед ребенком, которому я не позволила появиться на свет, пришло гораздо позже, а в тот момент меня больше беспокоило то, что какое-то время мы не сможем заниматься сексом, и Кирилл, скорее всего, будет искать удовлетворения своих потребностей с другими женщинами.

Другие женщины регулярно появлялись у Кирилла и тогда, когда состояние моего здоровья было в полном порядке. И это вовсе никак не отражалось на нашей интимной жизни. Как его на всех хватало, трудно себе представить. Мужчин с такой потенцией, как у него, я не встречала в своей жизни больше никогда.

Скандалов по поводу измен я больше не устраивала, но не потому, что мне было все равно. Нет, ревновала я страшно. Наверное, я закрывала на это глаза потому, что панически боялась его потерять. Мысль эта была мне совершенно невыносима. Я с трудом могла себе представить, как смогу без него жить. А он, видимо, считал периодические измены чем-то совершенно естественным и обыденным. Но при этом был абсолютно уверен в том, что право на маленькие шалости на стороне – это исключительно его приоритет.

Однажды, совершенно измученная ревностью, я решила взять реванш и согласилась на встречу с братом моей институтской подруги, который давно уже просил ее о знакомстве со мной. Мы все вместе отправились в кооперативную сауну – такие уже стали появляться в Москве в конце перестроечного периода. С Эдиком, так звали кандидата на роль моего утешителя, у нас ничего так и не сложилось, хотя все этому способствовало – мы даже посидели обнаженными наедине в той самой сауне. Видимо, я себя переоценила. Я не смогла переступить эту черту. Она оказалась для меня совершенно непреодолимой… Я слишком сильно любила Кирилла.

А когда после очередного его позднего возвращения я, совершенно истерзанная ожиданием и переполненная желанием отомстить, рассказала Кириллу о нашем походе в сауну и намекнула на то, что с Эдиком у меня кое-что тогда произошло, это вызвало бурную сцену ревности. Он даже ударил меня по лицу, причем так сильно, что в кровь разбил нижнюю губу. И тут же стал собирать вещи. Страшно испуганная, что он уйдет, я, заливаясь слезами, призналась, что соврала – для того, чтобы он понял, как это больно, когда тебе изменяют. Он снизошел и остался. Мы кое-как остановили кровь, потоком хлеставшую из разбитой губы, и сцена закончилась бурным примиряющим сексом.

Наши отношения с Кириллом длились года полтора, когда мы познакомились с Ингой, ставшей впоследствиинам моей близкой подругой. Той самой подругой, которая и привезла меня спустя почти 20 лет к индонезийской шаманке.

У Кирилла тогда появилась идея постановки спектакля. «Поездка в счастье» – так называлась выбранная им пьеса Франца Ксавера Креца. Инга была претенденткой на главную и единственную в ней роль. Как сейчас вижу ее перед собой. Джинсы, желтый свитерок, длинные, ниже лопаток, светлые волосы, легкомысленная ленточка на лбу, слегка прихватывающая их. Она скромно и тихо сидела на моем диване и молча слушала, как перед ней долго разглагольствовали, соревнуясь в оригинальности и красноречии, Кирилл и его приятель, сценарист, который с ней где-то случайно познакомился и привел к нам на собеседование.

Инга за весь вечер не проронила ни слова, внимательно выслушала все высказанные мужчинами идеи, взяла книгу с пьесой, попрощалась и ушла, и никто даже предположить не мог, как развернутся события дальше… А дальше было вот что: при следующей встрече Инга так же скромно вошла в квартиру, села на диван, положила книгу на колени и начала говорить… Забавно было наблюдать за тем, как вытягивались от изумления лица двух суперинтеллектуалов мужского пола. От «этой девочки, которая неизвестно еще, потянет ли…» они такого никак не ожидали. Она выдала целый поток неожиданных и интересных идей! Скучноватую пьесу Креца Инга умудрилась превратить в настоящий психологический триллер. Героиня на самом деле никуда не едет… поезд стоит на месте… она забралась в пустой вагон… никакого ребенка нет, в руках у нее сверток из одеяла с куклой внутри… и вообще она даже может быть беременной и у нее начинаются схватки, но зритель до последнего момента об этом не подозревает…

Впоследствии из этой идеи родился сценарий, и началась наша веселая и суматошная творческая жизнь. Инга приезжала в мою квартиру как на работу. Мы совместными усилиями доводили сценарий «Поездки в счастье» до совершенства. Фанатично репетировали. Вернее, репетировали Кирилл с Ингой. А я пекла свои фирменные лимонники, которые мы после репетиций с огромным удовольствием поглощали. И кроме того простраивала линию начинающихся родов. Вспоминала интересные случаи из своей практики, собирала информацию у коллег и пациенток о необычном поведении женщин во время схваток. Мы с Кириллом сочиняли очередную сцену, а потом я красочно пыталась описать нерожавшей Инге, что чувствуют и как ведут себя роженицы, учила ее тужиться и часто дышать.

Уверена, что это пригодилось ей потом, когда она, спустя десяток лет, рожала дочку в голландской больнице, где я притворялась Ингиной сестрой, и гинекологиня, принимавшая роды, легко в это поверила и даже сказала, что это сразу заметно. Инга, точно так же как и ее героиня в пьесе, держалась на удивление мужественно, совсем как стойкий оловянный солдатик, и даже не пискнула ни разу во время родов! За все годы моей акушерской практики я никогда с таким не сталкивалась! Кто знает, может быть то, что кричать ни в коем случае нельзя, так глубоко закрепилось у нее в подсознании во время наших репетиций, что сыграло свою роль и во время настоящих родов.

А между репетциями мы с Ингой как-то еще умудрялись учить пациентов правильно дышать по методу Бутейко в организованном ее предприимчивым мужем Виктором кооперативе, даже выезжая иногда на семинары в другие города. Метод был в то время популярен в России, и группы собирались достаточно большие. У нас действительно были хорошие результаты, особенно у больных с астмой и стенокардией. Метод работал! Сам Бутейко время от времени приезжал в Москву консультировать своих методистов. И консультации эти зачастую плавно переходили в веселые вечеринки. Не смотря на свой преклонный возраст наш учитель буквально фонтанировал энергией, благодаря, очевидно, неустанному практикованию своего собственного метода.

Сейчас мне трудно себе представить, а когда же я успевала и в женской консультации по специальности работать? Может быть, в сутках было больше часов? Или время текло как-то по-другому?

Да, веселая у нас была тогда жизнь. Мы были молоды, полны энтузиазма, энергии и даже представить себе не могли, что всё изменится, и «Поездка в счастье» обернется поездкой в Голландию, где мы и задержимся по меньшей мере на четверть века, а может быть, теперь и на всю оставшуюся жизнь.

Уехать из России всегда было заветной мечтой Кирилла. Он ненавидел «совок» и всё совковое. Говорил, что никогда не сможет и не будет работать в этом «помойном ведре», считал Запад совершенным раем и был уверен, что как только он там появится, все сразу оценят по достоинству его необыкновенный талант и тут же предоставят возможность снимать кино. Наивные мысли, конечно, учитывая то, что он даже не был известным в России. Он всего лишь снял одну короткометражку, которая на самом деле была его дипломной работой. Безусловно талантливой, так как ее купили в прокат, но он вовсе не стал от этого звездой.

Задуманный спектакль Кириллу поставить так и не удалось по причине того, что Инга с Виктором уехали из России. Был самый конец горбачевской перестройки, железный занавес чуть приоткрылся, и народ начали выпускать за кордон. Во время отдыха в Болгарии друзья познакомились с парой голландцев, которые пригласили их в гости в Амстердам. Сначала они уехали по туристическим визам, но страна Голландия так пришлась им по душе, что они решили задержаться, сумев каким-то образом там официально закрепиться, и жили припеваючи в капиталистическом раю… как нам тогда казалось.

Скоро у Кирилла, вдохновленного столь удачным опытом эмиграции наших друзей, пояилась гениальная идея перевести почти готовый сценарий «Поездки в счастье» на английский и поехать в Голландию, чтобы осуществить наш замысел там. И убить одновременно двух зайцев – и фильм снять, и из «совка» удрать. Вспомнилось ему даже, что когда-то на Московском кинофестивале он перекинулся парой слов с культовым в то время голландским режиссером Йосом Стеллингом, и тот, вроде бы, намекнул ему, что неплохо было бы вместе поработать… Правда, Кирилл мог это несколько неправильно понять в связи с плохим английским, но это неважно. Главное – идея была потрясающая. Инге эта идея тоже чрезвычайно понравилась, и она попросила своих знакомых голландцев прислать нам приглашение.

Оформление заняло около полугода. За это время я успела подготовить маму с отчимом, ведь сына, конечно же, нужно было оставлять с ними, по крайней мере на то время, пока мы не устроимся. Я не могла взять его с собой в полную неопределенность. Но процесс подготовки родителей прошел неожиданно легко.

Оба они настолько были напуганы ситуацией в стране, что посчитали наше решение попытаться устроить свою жизнь в стабильной Европе вполне обоснованным. После развала СССР отчим очень быстро лишился престижной должности в министерстве союзного значения, влиться в дружный коллектив новоиспеченных предприимчивых бизнесменов ему не удалось, он, как говорится, остался у разбитого корыта, и сам уже всерьез начал задумываться об эмиграции в Германию. Наш отъезд был даже в какой-то степени на руку родителям. Они могли сдать свою большую квартиру в центре Москвы и поселиться в нашей вместе с внуком.

За полгода мы как раз успели закончить сценарий и осуществить его перевод на английский. Так что к намеченной «поездке в счастье» мы были вполне готовы.

«В счастье», то бишь в Голландию, мы приехали в начале 90-х, когда в России была разруха, неразбериха и пустые прилавки в магазинах. Поэтому счастье наше в начале здешней жизни было очень простым и незамысловатым. Пойти, например, после очередной уборки в каком-нибудь голландском доме – а деньги на жизнь Инга с Виктором зарабатывали именно этим и частенько брали меня с собой, – на городской рынок и раскопать там в куче, где всё по три гульдена, какую-нибудь красивую модную кофточку. А потом там же, на рынке, купить спелый и сочный манго, попросить продавца его разрезать и, не отходя от прилавка, с огромным удовольствием слопать, размазывая руками сок по щекам.

Или совершить прогулку на велосипеде по дороге вдоль реки Амстель, где в красивых дорогих особняках живут очень состоятельные люди. Остановиться рядом с одним из них, рассмотреть его в подробностях и пофантазировать, сколько комнат в этом доме и что за семья в нем живет. А потом на обратном пути купить в закусочной «Фебо» гамбургер, вкуснее которого, казалось тогда, вообще ничего не бывает. Да что там, каждый поход в супермаркет за продуктами воспринимался как увлекательная экскурсия. Мы могли бродить часами, разглядывая это великолепное разнообразие, и всякий раз покупали что-нибудь новенькое, еще не испробованное. И дегустация всегда была праздником. И эти наши праздники долго не кончались.

Инга на правах старожилки – почти на год раньше приехала, – всему меня учила и опекала. И даже одежду свою напрокат давала, когда мне надо было хорошо выглядеть.

Кирилл спустя примерно месяц после приезда, когда выяснилось, что Йос Стеллинг кино снимать в ближайшее время не собирается, вдруг заявил, что идея с фильмом была хороша, но вряд ли она осуществима. Поэтому нам надо разделиться и искать себе голландских партнеров – это единственная возможность остаться на Западе. А обратно в «совок» он возвращаться не собирается и мне не советует.

От такого неожиданного и шокирующего заявления я уже готова была впасть в депрессию, но обстоятельства мне этого не позволили. Не время было раскисать. Мы с Кириллом тогда только что устроились на работу в цветочные парники под Амстердамом. Работа была тяжелой. Я так уставала от того, что целый день, согнувшись, сидя на корточках, обрывала в цветочных горшках первые проросшие цветочки – это нужно было делать, видимо, для того, чтобы последующие вырастали более густыми, – что в конце дня в мою голову не могла проникнуть ни одна мысль, включая и мысль о горькой доле брошенной женщины.

Работа Кирилла заключалась в том, что он, подцепив специальными вилами обработанные мною цветочные горшки, должен был перенести их на другое место. Вилы были устроены так, что за один раз поднимали сразу шесть горшков, по три с каждой стороны. А горшки были достаточно тяжелыми.

После подобной восьмичасовой работы в жарком и влажном помещении наших сил с трудом хватало на то, чтобы добраться из пригорода Амстердама до дома Инги с Виктором и, наскоро перекусив, свалиться без сил на кровать. Но что делать, надо было на что-то жить. Те деньги, которые нам поменяли при отъезде, давно закончились. Платили нам по 5 гульденов в час, чему мы были страшно рады. Правда, голландцы за ту же самую работу получали 12, турки – 10, а марокканцы – 8, но мы так обрадовались возможности хоть что-то заработать, что мысль о расовой дискриминации нам даже в голову не приходила.

На работу мы добирались старым проверенным способом – на велосипеде, на нашей верной «Каме», которую привезли с собой. И очень хорошо сделали, так как это оказалось очень распространенным способом передвижения в Голландии. Велосипедные дорожки здесь были повсюду. И я даже не была единственной, стоящей сзади на багажнике. Некоторые пары это практиковали. Мы, можно сказать, попали в свою стихию.

Однажды именно таким вот способом мы возвращались с работы. Я почти засыпала от усталости, стоя на багажнике велосипеда. Дорога наша проходила вдоль красивых дорогих особняков, рядом с одним из которых мы увидели огромную, высотой почти до крыши дома, очень оригинальную, изображавшую фигуру человека инсталляцию, сделанную из листов металла. Мы остановились, и Кирилл, никогда не отличавшийся ложной скромностью, решил зайти в дом и расспросить об этом чуде.

Я осталась стоять у дверей с велосипедом. Оказалось, что в доме живет автор столь впечатлившей нас скульптуры, голландский архитектор. Он любезно предложил нам зайти и выпить по бокалу вина. Что меня в нем потрясло при первом знакомстве, так это отсутствие какой-либо домашней обуви, безукоризненно чистые белые носки, почти такие же белые волосы – он был седеющим блондином, – и абсолютно голубые глаза… И еще то, что, сидя напротив нас и разговаривая с Кириллом, он одним глазом смотрел на него, а вторым каким-то образом умудрялся подмигивать мне…

Архитектор дал нам визитку, и когда Кирилл в очередной раз начал упрекать меня в том, что я вишу путами у него на ногах и самим своим присутствием не даю предпринимать никаких действий для того, чтобы легально остаться в стране – что означало поиски голландской жены, – я предложила ему дать мне телефон нашего нового знакомого.

Архитектор, как ни странно, очень обрадовался моему звонку и предложил встретиться вечером того же дня. Мы с Ингой начали судорожно подбирать мне подходящую одежду из ее гардероба. Кирилл ничем не показал, что это его как-то задело, он даже пытался шутить и перед уходом на свидание «на всякий случай» запихивал мне в карман презервативы.

Первая встреча была как в сказке. Или как в плохом сериале… Архитектор привез меня в шикарный французский ресторан на берегу озера. От волнения я с трудом смогла проглотить лишь несколько кусочков изысканного блюда, заказанного моим спутником, хотя вкуснее ничего в жизни не пробовала. Английский мой был ужасен, разговаривать было почти невозможно, мы рисовали картинки на салфетках, чтобы хоть как-то понять друг друга… Сидя напротив него за столиком, я смотрела на его улыбающееся лицо, сияющие задорной радостью голубые глаза и понимала, что, как это ни удивительно, он мне, кажется, очень нравится…

Потом в баре ресторана, куда мы переместились после ужина, он угостил меня очень крепким индонезийским ликером. Мгновенно опьяневшая – сказалось волнение и почти пустой желудок, – я на своем ломаном английском попыталась донести до него, что языковый барьер – это, без сомнения, вещь неприятная, но ведь существует еще и язык тела… и сама потянулась к нему для поцелуя.

Потом мы почему-то долго и страстно целовались на улице под дождем, хотя его машина стояла здесь же, рядом. После этого он отвез меня домой, вернее к Инге с Виктором, предварительно очень вежливо, совершенно по-западному, как мне тогда подумалось, поинтересовавшись, куда меня везти. Если бы я ответила – к нему, так бы и было, я уверена, но подобная инициатива должна была исходить только от меня.

Через несколько дней он назначил мне встречу в кафе и попросил прийти вместе с Ингой, чтобы обсудить ситуацию. Очень хорошо помню, как он пред нами предстал – стильное дорогущее пальто до щиколоток, небрежно обмотанный вокруг шеи длинный шерстяной шарф, трубка во рту… Высокий, красивый, седеющий, импозантный. Инга, увидев его, ахнула и прошептала мне на ухо, что вот именно такие мужики ей всегда и нравились. Но разговаривала с ним без всякого кокетства, по-деловому. Что-то ему по-английски рассказывала, наверное, о том, какая я замечательная.

Я почти ни слова не понимала, сидела, тупо хлопая ресницами, и умилялась. И кафе мне казалось невозможно роскошным и стильным, и Ингин английский совершенным, и публика в кафе – элитной. При этом чувствовала я себя как зомби и будто бы смотрела на все происходящее со стороны. Слишком уж быстро и бурно разворачивались события. Я ведь еще толком не успела осознать трагичность своего положения в связи с заявлением Кирилла о необходимости поиска голландских партнеров, и вот я уже сижу и обсуждаю свою будущую жизнь с богатым голландским мужчиной… Ведь если это действительно получится, я могу очень быстро забрать к себе сына… Можно будет отдать его в хорошую школу, дать ему достойное западное образование. И мама будет счастлива… Мы и ее в гости пригласим, и все вместе пойдем отмечать ее приезд вот в это самое роскошное кафе…

По иронии судьбы, я теперь совсем рядом с этим кафе живу. И открыла совсем недавно, что это, оказывается, оно – то самое кафе! А ведь я в нем потом нередко бывала, и со своим последним горячо любимым «плохишом» Виталиком первый раз там же встретилась.

А озарило меня спустя годы, когда я там в туалет спустилась. Мы ведь тогда с Ингой в этом туалете почти истерически хохотали после того, как она мне сообщила, что архитектор так влюбился, что на всё готов – и документы мне сделать, и сына в Голландию забрать. Я – со слезами на глазах, поскольку сильно сомневалась, правильно ли поступаю. А Инга меня обнимала и утешала:

– Да брось ты, Вержбицкая, все отлично будет! Мы с тобой еще 1 мая здесь в шутку отмечать будем, икру есть и водкой запивать, и жизнь теперешнюю нашу со смехом вспоминать.

С тех пор много воды утекло… С архитектором не сложилось… по моей вине. А может быть, и по вине Кирилла, который после того, как я ему рассказала про столь заманчивое предложение нашего нового друга, всю ночь прорыдал у меня на плече, постоянно повторяя, что не представляет без меня жизни и что я для него самый близкий и родной человек на свете. Конечно, я к нему потом вернулась. Я ведь его любила. Из роскошного особняка архитектора, где всего одну ночь провела, а вернее будет сказать, промучилась – таким чужим мне все показалось в этом доме, включая его хозяина – на чердак каких-то Ингиных знакомых голландцев, куда Кирилла тогда переселили. И начались наши скитания… Но о скитаниях и ужасах эмиграции – потом… А сейчас про Ингу.

Первое мая мы не отмечаем. Икру едим редко и водку тоже не пьем. Наши встречи стали чуть реже, но от них я получаю ни с чем не сравнимое удовольствие. Инга всегда умеет найти правильные слова, чтобы помочь и поддержать в трудные моменты. Один из ее многочисленных талантов – это дать ситуации или человеку короткое, но предельно точное психологическое определение. Из ее уст оно звучит как неоспоримый диагноз. Всё сразу встает на свои места и становится прозрачным и ясным. Я думаю, она могла бы быть очень хорошим психотерапевтом.

Позвонив мне сегодня, она застала меня в совершенно ужасающем состоянии. Я что-то невнятное бормотала в трубку, кажется, о том, что жизнь потеряла смысл, и я не знаю, как опять собрать себя в кучу и найти силы продолжать делать обычные вещи – вставать утром с постели, одеваться, что-то готовить себе на завтрак… мне больно так, что даже распрямиться не могу, сижу или лежу все время, сжавшись в комок…

Инга тут же оценила ситуацию и уговорила меня поехать к Лизе, шаманке-целительнице, с которой она недавно случайно познакомилась. И вот сейчас подруга тихо сидела на стуле и периодически кивала, реагируя на слова Лизы, продолжавшей возмущаться тем, до чего я себя довела заниженной самооценкой и полным отсутствием самоуважения. Но для Инги, думаю, это новостью не было. Она ведь так хорошо меня знала… Слава богу, 20 лет уже знакомы. Еще со времен московской жизни. И не через такое здесь, в Голландии, вместе проходили… Видела она меня уже в подобных состояниях, «плохиш» -то ведь этот у меня далеко не первый…

Перед нарциссом Виталиком я почти четыре года прожила с алкоголиком Володей. В целом он был очень неплохим парнем – симпатичным, добрым, с какой-то врожденной внутренней порядочностью и достаточно широкими интересами. И все могло бы у нас замечательно сложиться, если бы не эта его алкогольная проблема. Познакомилась я с ним у подруги, у которой он снимал чердачную комнату. Жил он тогда в Голландии нелегально и зарабатывал на жизнь ремонтами квартир. Я по своему обыкновению тут же начала ему помогать. Прописала в своей квартире, оформила совместное проживание, благодаря чему он получил вид на жительство, а спустя три года и голландский паспорт.

Слабость его к алкоголю заметила сразу, но долгое время оправдывала ее тяжелой работой и бесперспективностью нелегального положения. Надо отдать ему должное, первый год нашей совместной жизни он очень старался, и мне казалось, что общими усилиями мы справимся с его проблемой. Но увы… страсть его к алкоголю оказалась, к сожалению, все-таки сильнее, чем страсть ко мне. С ней я не в состоянии была конкурировать. Когда ситуация стала совсем невыносимой, мне пришлось принять окончательное решение.

В то время я тоже была раздавлена и совершенно опустошена. Но все же, как мне сейчас кажется, тогдашнее мое состояние было не сравнимо с теперешним… По крайней мере, к шаманкам я тогда не обращалась, и к психотерапевтам тоже… Как-то сама справилась.

Когда мы ехали обратно в Амстердам, небо вдруг прояснилось, яркое, уже почти летнее солнце осветило верхушки деревьев, стоящих вдоль дороги, и мне вдруг показалось, что это начало моего выздоровления… Даже перестало мучительно ныть в груди, где-то в области чуть выше солнечного сплетения, там, где, по моим представлениям, должна находиться душа… Иначе, что там еще может болеть в этом месте? Там ведь нет ничего. Как врач, я это точно знаю…

Инга затащила меня к себе, заставила поужинать и даже выпить бокал вина. Удивительно, но впервые за всё время после ухода Виталика я почувствовала вкус пищи… Неужели шаманка все-таки помогла?

Но когда я приехала домой и вошла в пустую квартиру, то поняла, что мне еще предстоит пройти очень долгий путь… душа тут же начала привычно ныть, слезы предательски подкатили к глазам, я беспомощно опустилась на диван и по привычке включила ноутбук.

Единственным моим утешением в последнее время была переписка на форуме транссерферов по Зеланду, где я поделилась своей трагической историей и периодически получала комментарии. Ну что там, кто отреагировал? Ага, есть реакции сразу в двух темах… Так, так, открываем синдром Мерилин Монро… Арника что-то написала…

Интересные ники здесь у транссерферов – Арника, Альфа Сагитта, есть еще Пассифлора – удивительная женщина, такие точные комментарии пишет… не деликатничает, рубит с плеча. И всё в точку… Умница большая и, видимо, сильно продвинутая в транссерфинге, ну и вообще – спиритуально. Она меня просто ошарашила своим постом в ответ на мой рассказ про мою безусловную любовь. Вот что она написала:

– Зачем играть в игры, в которые ты не готова играть??? Причем здесь безусловная любовь??? У тебя это было как затяжной прыжок с обрыва. Тут и обсуждать нечего. Любовь – это не подчинение и принятие несмотря ни на что. Это – твое естество, твоя суть. Теша эгоизм партнера, ты не любишь, а делаешь его инвалидом. И после этого ты хочешь, чтобы он был тебе благодарен? Если разобраться поглубже, ты себя любимую тешила, а на него всё свернула. Ну ничего, поигралась, с кем не бывает. Будет что вспомнить и рассказать, как делать не надо.

Прочитав ее пост, я некоторое время находилась в ступоре… Я словно получила совершенно, как мне казалось, незаслуженную пощечину. Ведь я на поддержку рассчитывала, откровенничая на этом форуме. А тут вдруг такое… Что со мной было не так, почему я была не готова? Мне-то как раз казалось, что это и есть мое естество – любовь к нему… Она меня переполняла с такой силой, что иногда дыхание перехватывало… И всё я делала с огромной радостью, и помогала, и принимала его таким, какой есть, без всякого напряжения. Мне казалось, не было здесь подчинения и никакой жертвы с моей стороны… Чем это я тешила его эгоизм? Или свой? «Себя любимую тешила»… это как? Я же для него старалась, просто всю себя отдавала, из кожи вон лезла, душу выворачивала… измены прощала… а оказывается, я все это делала для себя?

Я ведь даже самоуверенно считала, что духовно расту в этих отношениях, потому что впервые не настаиваю на себе, не устанавливаю никаких правил, предоставляю свободу… Хотя нет… про свободу это я перебрала малость, надо честно признаться, не могла я спокойно относиться к его похождениям на сторону… Это ведь, собственно, и явилось причиной разрыва. Здесь я не смогла справиться, росла, росла да не доросла… Но как научиться любить без ревности? Неужели это возможно?

Если почитать, например, горячо любимого мною Ошо, так тот вообще считает, что брак себя изживает и свободная любовь – это единственно правильные отношения между мужчиной и женщиной, а ревность – это пережиток… но я, видимо, еще недостаточно просветлела для таких высоких отношений.

А что если я от природы слишком ревнива, и эти отношения мне были даны как испытание, чтобы научиться не считать любимого своей собственностью или чтобы не привязываться так сильно… ведь для чего-то они были в моей жизни. Я, видимо, должна извлечь из этого какой-то урок… Такие сильные чувства просто так не даются. Да, собственно, ничего в этой жизни не бывает просто так. Мы из всего должны извлекать какие-то уроки. Вот поэтому и хочется узнать, в чем же я совершила ошибку… Так примерно я вчера и написала на форуме, ну и что же мне тут ответили? Так… Арника что-то написала.

– Со стороны… слишком большое самопожертвование. Да и влюбилась зачем-то с первого взгляда. Это, кстати, и моя проблема, но не так сильно зашкаливает. Если вижу явное неуважение – сматываю удочки через пару месяцев, не дожидаясь несколько лет разрыва. К черту романтику в начале отношений!!! Придет потом, если будет суждено. Нужно оценивать все трезво, разглядывать партнера со всех сторон и если что-то сильно не нравится, всегда легко будет уйти. В нас заложена какая-то программа, которой мы следуем. Встреча, снос крыши, потом отрезвитель, а нужно наоборот – встреча, трезвый взгляд, а потом уж если все ок – снос крыши на многие годы любви и гармонии.

Хороший совет, конечно… Но как можно застраховаться от того, чтобы «крышу не снесло»? Разве от нас это зависит? Влечение ведь возникает на подсознательном уровне, скорее, даже на энергетическом, наверное… Ну у меня, по крайней мере, это именно так. И разум и программирование здесь совершенно не при чем. Оно или происходит – или нет. Если бы мы могли себя запрограммировать на «снесение крыши» только от подходящих нам по всем параметрам партнеров, то жизнь была бы гораздо проще и приятнее.

И это, конечно, здорово, когда можешь «смотать удочки» через пару месяцев, увидев явное неуважение. Тем более если можешь это сделать, когда уже «снесло крышу». Мне же это совсем не по силам.

«Крышу» мне обычно сносит по полной программе. Я становлюсь словно одурманенная. Теряю интерес ко всему, кроме своего «плохиша». Даже разговаривать не могу ни на какие другие темы. Подруги нередко на меня за это обижались.

Порвать отношения самой, осознанно, на пике, когда настолько влюблена, что глаза направлены только на объект любви и ничего другого вокруг просто не видишь… А если и видишь, то только через него, его глазами. Нет, для меня это невозможно… Мне кажется, я в нем полностью растворилась, меня просто не осталось. Было такое ощущение, что он – это часть меня… что мы – одно. Поэтому и тяжело так теперь его от себя отдирать… прямо с мясом и кровью получается… Чувствую себя так, как будто от меня отрезали кусок и просто забыли зашить…

А может быть, я просто слабый человек? Почему другие могут, а я нет? Не знаю… Если оглянуться назад на то, что пришлось пережить, особенно здесь, в Голландии, в первые годы эмиграции… Я до сих пор люблю повторять фразу, что если бы заранее знала, через какие испытания здесь придется пройти, ни за что бы не решилась уехать. Слабый человек такого не выдержал бы… А я привыкла считать себя слабой беспомощной девочкой, избалованной мамой, привыкшей, что за нее решают все проблемы. Иногда мне кажется, что это вовсе и не я была. Потому что ни за что не смогла бы пережить такое и не свихнуться. Хотя почему я считаю, что не свихнулась? Может быть, как раз все последние события это и подтверждают… Неужто забыла, что регулярно психотерапевта посещаю?

Эмиграция как она есть

После того как я вернулась к Кириллу на чердак, началась истинная эмиграция. То есть выживание во что бы то ни стало. С чердака нас очень скоро попросили. Вернуться к Инге с Виктором мы не могли, так как возвращаться было уже некуда. С самого начала у нас была четкая договоренность о том, что в их квартире мы можем пожить три месяца и ни днем больше, так как потом должны были приехать Ингины родители. И наши законные три месяца уже истекли.

Все вроде бы получилось вовремя. По Ингиным расчетам я как раз должна была переселиться к своему архитектору, а Кирилла временно пристроили на чердак к знакомым голландцам. Но эти голландцы никак не могли предположить, что нас на этом чердаке окажется двое. Поэтому и попросили нежданных гостей найти другое жилье. Легко сказать – найти. Это Амстердам, и найти жилье здесь было совсем непросто. В результате мы оказались на улице, к тому же почти без денег, так как работать в теплицах к тому времени уже перестали. Работа была сезонная, и она быстро закончилась.

Вещи наши оставались на чердаке у Инги с Виктором. Перевозить их в наше временное пристанище не имело смысла. Мы не стали сообщать Инге о необходимости его покинуть, так как не хотели ставить ее в неудобное положение. Помочь нам она больше ничем не могла – родители уже жили в их небольшой квартире, а чувство вины за то, что мы на улице, у нее все равно бы возникло.

В конце концов мы разработали хитроумный план. Сообщили Инге, что нашли комнату и под предлогом того, что нам надо забрать вещи с чердака, попросили ключ от входной двери и сделали с него дубликат. Инга с Виктором так никогда и не узнали, что наши чемоданы остались на их чердаке, хорошо замаскированные под каким-то старым хламом, и кроме того, по ночам там появлялись еще и мы.

Было начало апреля, но еще достаточно холодно. Целый день мы болтались по городу, заходя иногда в супермаркеты или городскую библиотеку. Там какое-то время можно было погреться. Вечером приезжали к Ингиному дому и, дрожа от холода, нетерпеливо ждали, когда в окнах погаснет свет. Потом осторожно открывали своим ключом входную дверь, снимали обувь и на цыпочках по скрипучей узкой крутой голландской лестнице пробирались мимо двери в квартиру Инги с Виктором на чердак. Там мы отыскали какой-то старый матрас, на котором и проспали три ночи, пока не нашли малюсенькую дешевую комнатушку на окраине Амстердама, в районе для черных.

Комната была размером 3х4, в ней помещался двуспальный матрас, небольшой шкаф, низкий холодильник, который мы использовали еще и в качестве стола, и два стула. Но зато нам разрешалось пользоваться ванной комнатой и полчаса в день – кухней. До сих пор не могу забыть острое ощущение счастья, которое я испытала, войдя в чистую просторную ванную комнату. После трех дней скитаний по улицам и ночевок на пыльном чердаке это было просто верхом блаженства! Видимо, все познается в сравнении. Наши более чем скромные жилищные условия показались мне тогда настоящим раем.

Кроме нашей, в квартире сдавались еще две комнаты, в одной из которых жил мальчик студент, в другой – девушка индонезийка, работавшая где-то неподалеку. Хозяйка – высокая голландка средних лет, вела достаточно бурную личную жизнь. У нее был сын 12ти лет, две кошки и любовник негр, прозванный нами Камбэком. Отношения с любовником, судя по всему, складывались не очень гладко. Воистину африканские страсти кипели внизу. До нашей чердачной комнаты частенько доносились истошные вопли хозяйки, которые заканчивались громоподобным хлопаньем входной двери и угрожающим криком темпераментного негра-любовника:

– Ай вил кам бэк!

Этим он и заслужил свою кличку.

Кроме всего этого, хозяйка еще торговала сладостями из кухонного окошка. Поэтому в течение дня регулярно раздавались звонки в дверь. Так негритянские дети, живущие неподалеку, давали хозяйке знать, что пришли за ее товаром.

За эти «райские» условия нужно было заплатить 300 гульденов за месяц вперед. Необходимую сумму нам пришлось занять у Инги с Виктором. Жалкого остатка заработанных в парниках денег на оплату не хватало. На эту оставшуюся сумму мы надеялись протянуть какое-то время, пока не найдем работу.

Мы ввели режим строгой экономии. Сделать это было не так-то просто. В нашем хозяйстве отсутствовали самые элементарные необходимые для жизни вещи, купить которые мы не могли себе позволить.

В качестве посуды мы поначалу использовали плотные пластиковые упаковки из-под пудингов, которые называли мопами. Так звучала наша собственная транскрипция, игнорирующая латинские буквы в прочтении названия голландской фирмы «Mona». Воду для чая и дешевых растворимых супчиков, которыми мы постоянно питались на обед, кипятили в стеклянных банках из-под джема кипятильником, предусмотрительно – на всякий случай – захваченным с собой из России.

Ужин наш разнообразием не отличался, каждый день одно и то же – куриные окорочка, купленные на рынке по 10 гульденов за 3 кг, жаренные на хозяйской сковородке в течение получаса, выделенного нам по вечерам на кухне. После похода на рынок морозильник нашего небольшого холодильника до предела забивался этими «деликатесами», которые потом с трудом приходилось оттуда выковыривать. Процесс оттаивания длился около часа, при этом мы, сидя на нашем двуспальном матрасе, с нетерпением сверлили глазами лежавшие на холодильнике куриные ноги. Кирилл частенько вышучивал ситуацию, вызывая у меня приступы гомерического хохота. Действительно, могли ли мы себе представить, отправляясь в Голландию снимать кино, что наблюдение за процессом размораживания кур станет для нас здесь самым наиважнейшим занятием.

После ужина мы частенько выходили на «охоту». Много чего можно было найти на улицах Амстердама. Мусор в больших серых пластиковых мешках и ненужные вещи здесь просто выставлялись на тротуар у дверей подъездов в специально выделенные для этого дни. По вечерам мы объезжали на велосипеде близлежащие окрестности и тщательно осматривали эти мусорные кучи в поисках разнообразных предметов быта, которые могли бы нам пригодиться. Там можно было найти вполне пригодную для использования посуду, старую бытовую технику, милые мелкие вещички для создания какого-то подобия уюта в нашем новом жилище и даже мебель. Однажды мы нашли и затащили в свою чердачную комнату очень приличное кожаное кресло, которое тут же облюбовал для своих ежевечерних посиделок с книгами и дневниками Кирилл.

Вскоре мы обнаружили и большие зеленые металлические контейнеры с надписью «клейдинг», куда голландцы складывали ненужную одежду. Предназначена она была для Армии спасения и отправлялась, видимо, в страны третьего мира. Мы справедливо решили, что нас вполне можно отнести к этой категории, и по вечерам в темноте регулярно совершали набеги на эти залежи забракованных голландцами и совершенно недоступных для нас в магазинах вещей. Одежда, предварительно постиранная и приятно пахнущая, была аккуратно сложена в точно такие же, предназначенные для мусора, большие пластиковые серые мешки, которые легко можно было вытащить из контейнера, приподняв крышку.

Тайком от хозяйки мы затаскивали эти мешки в нашу чердачную комнату и приступали к увлекательной процедуре их разборки. Вещи, извлеченные из мешка, после предварительной оценки и примерки мы раскладывали на три кучки, со смехом приговаривая:

– Это Масе… это Пусе… а это Олежке…

Иногда среди поношенной одежды попадались великолепные вещи. Я годами потом носила джинсы, свитера и куртки, извлеченные из серых пластиковых мешков Армии спасения. А Кириллу однажды достались совершенно невероятные вещи – шикарная, почти новая дубленка с меховым воротником и модный серый длинный плащ.

В мешках была не только одежда. Иногда в них можно было обнаружить одеяла, полотенца и постельное белье. Все это было очень кстати. Приобрести подобные вещи нам было не по карману.

Кажется, жизнь налаживалась. К тому же сценарий, который мы без особой надежды на успех распихали по всем без исключения кинематографическим фирмам Амстердама, неожиданно понравился директрисе одной из них. Она с энтузиазмом заявила, что хочет начать работу над фильмом по нашему сценарию, и написала официальное письмо в министерство с просьбой о предоставлении нам вида на жительство.

Мы полдня просидели в очереди в помещении здания иностранной полиции, где ожидали своей участи толпы выходцев из самых разных стран мира, жаждущие получить разрешение на проживание в прекрасной стране Голландии, и благодаря письму кинематографической дамы без всяких проблем получили в паспорта штампы с просьбой о виде на жительство по причине работы с амстердамской кинофирмой.

Однако легальность пребывания в стране нисколько не изменила нашего финансового положения. Деньги кончались катастрофически быстро. Нужно было cрочно что-то придумывать.

То, что придумалось поначалу, было, как впоследствии оказалось, очень плохой идеей. Мы решили попробовать незаметно выносить продукты из супермаркета. Была разработана целая хитроумная система с обменом пакетами. Несколько раз нам это без труда удалось, и мы, окрыленные успехом, решили, что проблема решена, и стали, видимо, менее осторожны, в результате чего были пойманы сотрудниками магазина. Тут же была вызвана полиция, на нас надели наручники и отвезли в полицейский участок. Там нас развели по разным камерам, где мы просидели в ожидании решения своей участи несколько часов. Потом по очереди допросили и… отпустили.

Трудно описать, что я чувствовала, сидя в полном одиночестве в маленькой холодной комнатушке. Это был и страх, и стыд, и ощущение полной беспомощности… Невозможно было предположить, сколько времени предстоит здесь провести. Может быть, нас уже и не отпустят и перевезут прямо в тюрьму… А может быть, депортируют в Россию. Я могла ожидать всего, чего угодно. Но самым ужасным было то, что меня разлучили с Кириллом. В тот момент я чувствовала такую огромную любовь к нему… Все на свете я отдала бы за то, чтобы опять оказаться рядом с ним, пусть в тюрьме, пусть в России, да где угодно, лишь бы только мне отдали его обратно…

На допросе я рассказала всю правду. То, что приехали сюда работать, амстердамская кинофирма заинтересовалась нашим сценарием и по этой причине запросила для нас вид на жительство. Для раскрутки проекта нужно время, а зарплату нам никто, естественно, не платил. Деньги, которые мы привезли с собой из России, давно закончились, поэтому ситуация стала настолько критической, что пришлось решиться даже на воровство.

Видимо, Кирилл рассказал то же самое. Да и вынесенные нами из супермаркета вещи были предметами первой необходимости – стиральный порошок, зубная паста, какая-то недорогая еда… В полиции ведь тоже люди работают. А может быть, у них была такая установка – попавшихся первый раз, отпускают.

Как же я была рада снова увидеть Кирилла. Мы, не проронив ни слова, обнялись, вышли из здания полиции и пешком добравшись до злополучного супермаркета, рядом с которым был пристегнут наш велосипед, направились домой. Больше мы никогда не позволяли себе подобных вещей.

На следующий день я дала объявление о поиске работы в местную бесплатную газету со смешным названием «Виа-виа», что в переводе на русский приблизительно означало «из рук в руки». Текст звучал так: молодая русская женщина с медицинским образованием ищет работу по уходу за больными и предлагает помощь по хозяйству. Через несколько дней мне позвонил мужчина, который представился хозяином отеля в городке Нарден неподалеку от Амстердама, и сообщил, что ему нужен именно такой человек, как я. Попросил приехать и сказал, что все объяснит на месте. Это была огромная удача.

Оказалось, что в этом отеле по совершенно непонятным причинам постоянно жила пожилая и очень больная женщина. Ее проживание оплачивал сын. Женщина страдала полным недержанием мочи в связи с какой-то давней травмой. По каким причинам она со своим диагнозом жила в отеле, а не в соответствующем медицинском учреждении, мне до сих пор трудно предположить. Но тем не менее это было так.

Горничная, постоянно работавшая в отеле, просто не в состоянии была войти в номер этой постоялицы. От запаха, стоящего в комнате, у нее тут же начинался приступ тошноты. Поэтому Питер – так звали хозяина – и решил нанять русскую с медицинским образованием и даже готов был платить за эту грязную работу больше, чем всем остальным служащим – целых 12.50 гульденов в час вместо 10. Мои обязанности должны были заключаться в том, чтобы ежедневно менять несчастной женщине белье на кровати и по возможности убирать комнату.

Конечно же, я согласилась. И первое, что сделала – посадила беднягу в ванну. Мне даже удалось промыть и кое-как расчесать ее достаточно длинные волосы, которые спутались в некое подобие дредов… Потом я целый день отмывала комнату. Видимо, усилий горничной с трудом хватало только на то, чтобы снять с постели мокрое белье и постелить чистое. На всех находившихся в комнате предметах лежал толстый слой пыли. Раковина была почти черного цвета от покрывавшего ее грязного налета.

Через какое-то время я поняла, что женщина помимо всего еще и страдает алкоголизмом, поскольку она почти сразу же стала настойчиво просить принести ей рюмочку дженевера – голландского варианта можжевелевой водки. Питер, услышав об этом, категорически запретил давать ей больше одной рюмки в день. И я старалась беспрекословно выполнять его указания.

Работой моей Питер был доволен. Постепенно он начал расширять круг моих обязанностей. Сначала он доверил мне убирать и другие номера в отеле, а спустя некоторое время стал даже позволять стоять за стойкой бара. Лучше бы он этого не делал…

Дело в том, что бар отеля был излюбленным местом встречи мужчин, проживающих в округе. Городок был небольшой и у Питера ежедневно собирались местные завсегдатаи, которым, видимо, безумно наскучила голландка Джанет, годами стоявшая за стойкой. А тут вдруг появляется этакая экзотическая птица – русская, недурна собой, говорит только по-английски с чарующим восточно-европейским акцентом…

В то время русских в Голландии было совсем немного, и я действительно была редкой птицей. Из-за меня у Питера даже увеличился доход, поскольку на новую, такую необычную барменшу, которую где-то сумел отыскать Питер, хотели посмотреть все. У меня даже появилось несколько поклонников из местных завсегдатаев. Они дарили мне цветы, предлагали довести до дома на своем автомобиле, пытались заинтересовать беседой…

И все было бы хорошо, если бы не ревность Джанет – ее вообще перестали замечать. В конце концов она не выдержала и нажаловалась на меня хозяину. Не знаю, в чем она смогла меня обвинить, наверное, придумала какой-то очень серьезный проступок…

Узнала я об этом от занятых ремонтными работами в отеле поляков. Они очень хорошо ко мне относились, тем более что видели, какую грязную работу я выполняю, причем выполняю добросовестно, и по собственной инициативе делаю то, о чем меня даже и не просят.

И вот вскоре я невольно оказалась свидетельницей забавной сцены. Джанет по каким-то хозяйственным делам вышла на внутренний дворик, где работали в этот день поляки. И они, обращаясь к ней на ломаном немецком, перемешивая его с польским матерным, перебивая друг друга, закричали:

– Эй, Джанет, курва, варум?.. Варум пирдолишь? Варум Стэйси нит арбайтен?

Пытались заступаться, как могли. Это было приятно. Жаль только, что права голоса они не имели. Питер сказал, чтобы я временно не выходила на работу, поскольку полиция начала интересоваться, что за люди у него работают, и не работают ли они по-черному. Просил переждать ситуацию. Но я была почти уверена – он больше не позвонит. И интуиция меня не обманула.

Не так-то просто было смириться с этой чудовищной несправедливостью. Но что я могла сделать? Кирилл, как мог, пытался меня утешить. В то время он относился ко мне очень тепло, казалось, он, наконец, оценил мою преданность и был благодарен за то, что я ради него отказалась от благополучной, устроенной и обеспеченной жизни с богатым голландцем, хотя и устраивал периодически сцены бешеной ревности по поводу моего короткого романа. Это было ужасно… а иногда даже страшно… Эти его вспышки ярости… Казалось, он совсем не в состоянии был себя контролировать. Лицо его багровело, глаза становились безумными и испепеляли меня ненавидящим взглядом. Он произносил угрожающие пророческие тексты о том, что я еще горько пожалею о своем к нему возвращении. Мог даже в припадке гнева толкнуть или ударить… Но потом просил прощения, плакал и целовал руки.

Через некоторое время Кириллу удалось найти неплохую подработку. Он вспомнил свое первое образование, и по объявлению в той же газете «Виа-виа» получил достаточно творческую работу. Его наняли оформить стену в детской комнате в доме состоятельных голландцев, попросив расписать ее изображениями симпатичных зверюшек и птиц, героев местных мультиков. И обещали хорошо заплатить.

И вот у меня наступил хотя и короткий, но очень приятный период вынужденного ничего неделания. Впервые в жизни я оказалась в роли женщины, которую содержат… Было так приятно и непривычно отправлять мужа на работу и до вечера чувствовать себя совершенно свободной. Можно было заняться, чем душе угодно.

Было прекрасное время года, мой любимый месяц – июнь, когда лето только начинается и впереди еще много теплых чудесных дней. День пока не начал убывать и в 10 вечера было еще совсем светло… Иногда я отправлялась на велосипеде на озеро неподалеку и просто валялась на солнце. А тогда, когда небо затягивало облаками и моросил мелкий, похожий на пыль дождь, какой бывает только в Голландии, бродила по центру Амстердама.

Амстердам… Я влюбилась в него с первого взгляда. Есть ли где-нибудь еще на свете город такой же сказочно красивый и уютный? Центр города, часто изрезанный каналами с перекинутыми через них многочисленными горбатыми мостиками. Узкие – в 2—3 окна, стоящие вплотную и словно опирающиеся друг на друга кирпичные дома с закругленными грушеподобными крышами. Воздух словно напитанный энергией пьянящей свободы, удивительная атмосфера радости и праздника. Разношерстная, иногда очень экстравагантно одетая публика, толпы туристов, праздно бродящие по городу. Весело звенящие желтые трамваи, неторопливо скользящие по узким мощеным улицам. Огромное количество велосипедов, припаркованных в самых неожиданных местах – везде, где только возможно. Уютные кафе с выставленными на открытом воздухе – иногда прямо на мостовой – столиками. Очаровательные парки с неизменными каналами, плавно переходящими в живописные прудики, заполненные крупными жирными утками. Городские рынки длиной в улицу с колоритными продавцами, громогласно призывающими покупателей. Уличные музыканты, живые скульптуры на площадях, художники, торгующие картинками с изображениями самых живописных мест Амстердама…

Я могла часами бродить по городу, любуясь всей этой красотой, и даже дождливая погода не была для меня помехой. Давно не стриженные мои волосы отросли почти до лопаток и от дождя стали пышными и вьющимися… Уж не знаю от чего, то ли от непривычной для себя праздной жизни, то ли от голландского климата и качественных продуктов я как-то очень похорошела. Смотрела на себя в зеркало и, что случалось со мной крайне редко, сама себе нравилась…

Регулярно писала письма домой и получала ответы от мамы. Она сообщала, что ситуация в стране ужасна, никто не знает, чем все закончится, и люди со страхом ждут гражданской войны. Настойчиво советовала нам попытаться зацепиться в Голландии всеми возможными способами, потому что ничего хорошего в России ждать не приходится, и это уже всем стало понятно. Я же хвасталась тем, что Кирилл очень изменился, начал меня ценить, я чувствую себя любимой и нужной и мечтаю о том, что когда мы окончательно здесь устроимся и снимем нормальную квартиру, я заберу к себе сына. И мама приедет к нам в гости. И все у нас будет хорошо. И вообще, здесь просто замечательно!

Но все хорошее, как ни банально это звучит, очень быстро кончается. Закончилась и работа у Кирилла. Заработанных денег хватило ненадолго, и я снова дала объявление в газету. На этот раз позвонила молодая женщина и предложила работу няней. Пару месяцев я сидела с очаровательной маленькой двухлетней девочкой, дочерью безумно влюбленных друг в друга молодых красивых родителей. Работа была приятной, я должна была покормить малышку, погулять с ней, уложить после прогулки спать и дождаться возвращения с работы одного из родителей. Единственный минус – это нужно было делать не каждый день и платили за такую работу совсем немного.

Тем временем Кирилл случайно познакомился на рынке, где покупал куриные окорочка, с нашей соотечественницей, молодой женщиной, пребывающей в Голландии в гостях у родственников. Она рассказала, что умудрилась даже заработать здесь кое-какие деньги уборкой квартир. Найти работу ей помогли родственники.

Перед отъездом в Россию новая знакомая передала нам пару своих клиентов. Вот уж повезло так повезло… Да как вовремя! Мы с энтузиазмом взялись за работу. Постепенно, виа-виа, как говорят голландцы, количество наших клиентов увеличилось, и скоро уже все дни недели были заняты уборками. На некоторые из них мы ходили вместе, там же, где хозяева предпочитали в качестве уборщицы женщину, я работала одна.

Одной из самых первых наших работ была уборка в большом доме на канале Кайзер Храхт, в самом центре Амстердама. Дом был трехэтажным, в нем жила пара средних лет, муж был частично парализован после травмы позвоночника и передвигался на инвалидной коляске, а жена в прошлом была пианисткой. Она закончила свою концертную карьеру, когда с мужем случилось несчастье и посвятила дальнейшую жизнь уходу за ним. По вечерам они иногда приглашали гостей и устраивали некое подобие домашних концертов. Тогда мефрау Буш – так звали хозяйку – воистину блистала в кругу своих друзей. Она надевала одно из своих роскошных концертных платьев, бережно хранившихся в ее большом шкафу, красиво укладывала волосы и погружалась в свою стихию. Пианисткой она была замечательной. Это можно было понять по звукам, доносившимся из гостиной в те дни, когда она готовилась к вечернему концерту.

В доме было много животных. Помнится, я чуть не остолбенела от удивления, когда увидела, как огромный рыжий кот почти силой повалил лапой на пол небольшую черную собачонку и с громким урчанием присосался к ее соскам. Мефрау Буш со смехом объяснила, что когда тот был маленьким котенком, он принял собаку за свою маму, и она, смирившись со своей участью, честно пыталась его выкармливать.

Во внутреннем дворике тоже было оживленно. Там жил большой жирный кролик, который охотился за курами… Случай уникальный и нигде не описанный. В результате хозяевам пришлось исключить хищного кролика из не очень дружного коллектива домашних животных и пристроить куда-то в другое место.

Еще одна наша клиентка также заслуживает отдельного упоминания. Пожилая женщина по имени мефрау Фейч жила одна в большом трехэтажном доме. Мы приезжали к ней два раза в неделю – по понедельникам производили рутинную уборку, а четверг был посвящен разнообразной экстра работе. Для Кирилла в этот день она чаще всего находила работу в садике, а для меня – на кухне. Регулярным моим занятием, к примеру, была чистка столового серебра, на которую уходило почти все три часа времени, выделенного на экстра работу.

Мефрау Фейч чем-то напоминала английскую леди – по моим представлениям именно так они и должны выглядеть, – хотя была чистокровной голландкой. Сухощавая, подтянутая, с идеально прямой спиной, всегда элегантно одетая и причесанная, неизменно в изящных туфлях-лодочках на небольших каблучках, даже дома.

Однажды мы работали у нее в канун Рождества и были просто поражены ее внешним видом. Все цвета ее одежды идеально соответствовали цвету наступающего праздника. На ней была белая блузка, классического покроя юбка до середины колена в красно-зеленую клетку, на ногах туфельки-лодочки с бантиками, и бантики эти были идеально подобраны к юбке, точно в такую же красно-зеленую клеточку.

Каждую неделю по пятницам мефрау Фейч посещала свой клуб, где собирались любители игры в бридж. Иногда партии в бридж проходили и у нее дома, в огромной гостиной на первом этаже с окнами на обе стороны дома, за длинным деревянным столом, стоящим в центре комнаты. В эти дни стол следовало особенно тщательно обрабатывать специальным средством для ухода за деревянной мебелью и растирать до блеска мягкой войлочной тряпкой.

В доме у нее всегда был идеальный порядок, все было в буквальном смысле разложено по полочкам и имело свое место. Даже полотенца в шкафу были разложены по цвету идеально аккуратными стопочками. Протирая полочку над раковиной в ванной комнате, я всегда старалась расставить баночки с кремами и разнообразные пузырьки с лосьонами в той же последовательности, так как мефрау Фейч выражала крайнее неудовольствие при любом нарушении установленного ею порядка на полочке. Да и не только на полочке. Все должно было стоять и лежать в четко определенных для этого местах.

Мы работали у мефрау Фейч по три часа в день, в перерыве, ровно через полтора часа, она угощала нас на кухне чаем одного и того же сорта и всегда с одинаковым печеньем. Как-то раз во время чаепития она, улыбаясь, произнесла:

– Ну вот, оказывается, не так уж и страшно иметь русских на своей кухне. Гораздо лучше, чем першинги в саду.

Мы с Кириллом недоуменно переглянулись, так как не очень поняли, что она имела в виду. Как выяснилось впоследствии, мефрау Фейч пыталась таким образом пошутить. Оказывается, у голландцев существовала поговорка: «Лучше першинги в саду, чем русские на кухне».

Однажды во время нашей уборки в ее доме вдруг начался пожар. Видимо, воспламенилась старая проводка на третьем этаже. Мы вместе с ней выскочили на улицу. Пожарные приехали достаточно быстро. Мефрау Фейч просто поразила нас своей потрясающей выдержкой. Она с совершенно невозмутимым лицом стояла на противоположной стороне улицы, у канала, и, сложив на груди руки, наблюдала, как в окнах ее дома полыхает огонь. После того как пожар потушили, она спокойно и с достоинством вошла в дом, расплатилась с нами за работу и назначила новую встречу для того, чтобы привести в порядок пострадавший третий этаж.

Несмотря на преклонный возраст имелся у мефрау Фейч и близкий друг мужского пола, некий датчанин мистер Нильсон, с которым она регулярно отправлялась в отпуск на Мадеру. Частенько он посещал ее и в Амстердаме. Запомнилась мне забавная сценка с его участием. Тогда внезапно и как-то совсем не вовремя нагрянули заморозки, и в маленьком прудике в саду мефрау Фейч перемерзли все обитавшие там лягушки. А когда потеплело и прудик оттаял, Кириллу в день, предназначенный для экстра работы, было велено вытащить каким-то специально подобранным для этого задания крюком трупики несчастных лягушек. Мистер Нильсон, внимательно наблюдавший за действиями Кирилла, стоя у дверей в сад, вдруг скорчил брезгливую физиономию и с омерзением произнес:

– Беее…. Ай донт лааайк ит… – и быстрым шагом удалился в свою комнату.

Во время своих посещений Амстердама он неизменно останавливался в комнате для гостей на третьем этаже дома. Трудно предположить, посещал ли он по ночам мефрау Фейч в ее роскошной просторной спальне на втором этаже… история об этом умалчивает. Но однажды, уже на пятом году моей работы, за чаем она неожиданно разоткровенничалась и пожаловалась, что мистер Нильсон этой весной отказался ехать с ней на Мадеру, сославшись на неотложные дела, а недавно через общих знакомых она узнала, что он находится там с другой вдовой… Вид у нее при этом был очень оскорбленный и расстроенный. Видимо, только дружбой их отношения все-таки не ограничивались.

У мефрау Фейч я проработала в общей сложности больше пяти лет. Даже тогда, когда я уже нашла работу в туристическом агентстве и отказалась от всех своих уборок, она никак не хотела меня отпускать. Я приводила к ней несколько русских девушек – претенденток на свое место, работала вместе с ними, подробно объясняя и показывая, что и как нужно делать в ее доме, но все мои старания были напрасны. Мефрау Фейч безжалостно забраковывала всех предложенных ей кандидаток, упрямилась и никого не хотела брать вместо меня… Так продолжалось пару месяцев. Приятно, конечно, было почувствовать себя незаменимой, но мне приходилось два раза в неделю по вечерам после своей основной работы садиться на велосипед и колесить в другой конец города убирать ее дом. В конце концов пришлось проявить жесткость и объявить, что работать у нее я больше не смогу.

Среди наших клиентов были очень разные люди: по пятницам – разведенная молодая голландка с двумя детьми, забирать которых из школы также входило в наши обязанности. По вторникам – англичанка средних лет, преподававшая свой родной язык в университете, в доме ее жила чудесная умнейшая старая собака, лабрадор по кличке Шеба. По средам – молодая пара голландцев, с которыми мы даже пытались дружить и пару раз приглашали к себе на ужин. По четвергам, после экстра работы в доме мефрау Фейч, – очень ленивая молодая голландка, в квартире которой всегда был страшный беспорядок, разбросанная где попало одежда и полная раковина грязной посуды… Каждый день разные дома, связки ключей от которых висели на специально вбитых в стенку гвоздиках. Каждая связка – с биркой своего цвета и с закрепленной в ней плотной бумажкой с именем клиентов.

На работу мы всегда ездили на велосипедах, которые менялись у нас как перчатки. Дело в том, что кража и последующая продажа этого наиболее распространенного в Голландии средства передвижения была самым выгодным бизнесом в среде местных наркоманов. Первый наш велосипед, ту самую горячо любимую красную «Каму», привезенную из Москвы, украли спустя три месяца после приезда. Тогда мы пережили это как страшную трагедию, но постепенно привыкли к тому, что никогда нельзя быть полностью уверенными в том, что пристегнутый вечером на улице перед домом очередной, купленный у наркомана за 15 гульденов велосипед, не исчезнет утром со своего места. Наркоманы были очень изощренными и умели вскрывать почти любые велосипедные замки.

На одну из уборок я ездила даже за пределы города. Амстердам плавно переходил в очаровательный соседний городок под названием Амстелвейн. Дорога на велосипеде занимала чуть больше получаса. По причине экономии мне даже в голову не приходило, что иногда, в плохую погоду, можно было бы в виде исключения воспользоваться и общественным транспортом. У меня имелась специальная накидка для дождя и даже резиновые чехлы на ботинки. Конечно, особого удовольствия поездка на велосипеде под дождем, особенно в холодную погоду, не доставляла, но я не жаловалась, иногда только, возвращаясь вечером в ненастную погоду с работы, с завистью заглядывала в освещенные мягким светом окна многочисленных расположенных вдоль дороги ресторанчиков и кафе, где в тепле и уюте сидели, как мне казалось, очень счастливые и благополучные, улыбающиеся люди, держа в руках бокал вина и что-то рассказывая собеседнику напротив.

Уборками были заняты все дни недели кроме выходных. Мы зарабатывали достаточно, чтобы оплатить жилье, прокормить себя и даже отложить кое-какие деньги. На эти отложенные деньги я покупала всякие вкусности, игрушки и одежду для сына, добавляла к ним вещи, найденные для него в контейнерах Армии спасения, собирала посылочки и время от времени с оказией отправляла их в Москву.

Вроде бы финансовая проблема была решена, но оставалась проблема юридическая. Наш официальный статус в Голландии был несколько зыбким – в паспортах стоял штамп с запросом о виде на жительство, который мы получили несколько месяцев назад

С тех пор в ситуации с продвижением проекта мало что изменилось. Фирма должна была запросить деньги на производство фильма в голландском фильмофонде, куда можно было направить запрос только раз в полгода. Кирилл периодически встречался с директрисой фирмы и они обсуждали вопросы, связанные со сценарием. А когда она вдруг предложила внести в него кое-какие изменения, Кирилл вспылил и заявил, что не стоит ей лезть туда, в чем она ровным счетом ничего не смыслит, и в сценарии он менять ничего не собирается. Директриса, видимо, обиделась и решила изменить свои планы. В результате стало совершенно ясно, что на идее с фильмом можно поставить большой жирный крест, и вид на жительство таким способом нам получить не удастся. Скорее всего, очень скоро нам придет ответ с отказом.

Снова начались разговоры о том, что единственный способ остаться на Западе, это начать отношения с голландскими партнерами. И не только разговоры… Скоро я начала замечать, что Кирилл стал где-то задерживаться по вечерам. В то время на одной из выставок, которые мы частенько тогда посещали, мы познакомились с очень приятным русским парнем, художником, и я поначалу думала, что Кирилл проводит время с ним. Но однажды он не пришел ночевать… После совершенно бессонной ночи я отправилась на уборку к мефрау Фейч одна. Кирилл появился там с опозданием на полтора часа, такой чужой и холодный, и торжественно объявил, что у него начались отношения с голландской девушкой….

Что было потом, даже не хочется вспоминать. Трудно себе представить, что я это пережила. Бессонные ночи, когда Кирилл оставался у своей новой подруги, а я – одна… совершенно одна в чужой стране, на матрасе в маленькой чердачной комнатушке, где даже пореветь как следует позволить себе не могла, потому что за тонкой фанерной стенкой спали такие же квартиранты, как и я.

Чувство вселенского одиночества и ощущение того, что тебя предал самый близкий, родной и важный для тебя человек… До сих пор предрассветный щебет птиц вызывает у меня болезненный спазм в груди… Это было самое тяжелое время суток. Подходящая к концу бессонная ночь, распухшие от слез глаза, нездоровый стук сердца, состояние полного бессилия и нежелания жить… и несмотря ни на что начинается новый день… и вот уже совсем скоро нужно вставать, одеваться и отправляться на очередную уборку…

Возникала ли у меня тогда мысль вернуться обратно в Россию? Может быть и да, но я не подпускала ее близко. Почему-то мне казалось, что я вернусь в Москву жалким, во всем потерпевшим поражение человеком, настоящей неудачницей… а этого я допустить не могла. Как машина я продолжала ходить на уборки, на большинство из них уже одна, к тому времени Кирилл появлялся на работе крайне редко.

Как я все это выдержала? Бессонные ночи, тяжелая ежедневная физическая работа, невыносимые душевные терзания… То, что я весила тогда 48 килограммов при росте 173, говорит о многом. Минимальные количества пищи, которые мне с трудом удавалось в себя запихнуть, совершенно не удерживались в желудке. Стоило выпить на работе немного крепкого чая для того, чтобы хоть немного взбодриться, как тут же приходилось бежать в туалет, чтобы с мучительными спазмами извергнуть его наружу… Джинсы с меня буквально падали, и даже Кирилл, который всегда предпочитал худых женщин и постоянно повторял, что мне неплохо было бы «подсушиться», заметил как-то, что у меня стала тощая задница.

В таком плачевном состоянии меня однажды случайно встретила на улице Инга. В тот день после очередной уборки я понуро брела по парку держась, по ее выражению, за велосипед, который везла рядом. Инга привела меня тогда к себе, долго расспрашивала, пыталась успокоить и хоть чем-то накормить…

Да… это был настоящий ад. Но я ведь тогда прошла через него, выжила, было у меня уже в жизни такое! Значит и сейчас смогу. Ведь тогда все было гораздо хуже! Я жила на чердаке, полулегально, у меня не было нормальной работы, почти не было друзей, одна Инга, занятая своими проблемами, ведь они с Виктором точно так же выживали в то время… Правда, роман Кирилла продлился недолго, всего пару месяцев, и он вернулся в конце концов ко мне. Его новая голландская подруга, видимо, быстро поняла, с кем имеет дело. Голландские женщины совсем другие… Они себя ценить умеют и жертвовать собой, как мы, русские, ни за что не станут. Хотя нет… не совсем так. Бывают, конечно, и исключения…

Пару месяцев назад по совету своего психотерапевта я записалась в группу само- и взаимопомощи для зависимых от любви женщин, которая работала по тому же принципу 12 шагов, что и группы анонимных алкоголиков. Если дословно перевести с голландского, название ее звучало как «женщины, зависимые от отношений». И все посещавшие еженедельные собрания женщины были точно такие же, как я – с синдромом ММ. И почти все они были голландки!

Правда, здесь этот синдром любовной зависимости именем Мерилин не назывался. И настольной книгой в группе была другая, написанная американским психологом по имени Робин Норвуд. Книга называлась «Женщины, которые любят слишком сильно». Название было другим, но содержание почти идентичным. Описывались там те же самые симптомы любовной зависимости. Одна из глав книги зачитывалась вслух на каждом собрании, так же как и подробное толкование очередного шага из двенадцати, описанное в своеобразной методичке, маленькой черной книжечке, которую я получила после посещения четвертого занятия. Каждый абзац зачитывался вслух по очереди всеми женщинами, пришедшими на собрание. После этого коллективного чтения каждой из них предоставлялась возможность высказаться.

Откровения зависимых от любви женщин, все без исключения, звучали очень и очень знакомо, и я полностью узнавала в этих рассказах себя. Сначала я не понимала, в чем, собственно, смысл подобных сходок, и чем эта группа может быть мне полезна? Ну хорошо, приходишь туда, садишься, выслушиваешь, как ноют твои подруги по несчастью, все по порядку, прерывать никого нельзя и комментарии тоже исключены. Когда до тебя доходит очередь, ноешь сама. Многие пускают слезы, коробка с бумажными салфетками всегда на столе. Все это было похоже на групповое самоистязание… И что? Точно так же я могла бы и подружке в жилетку поплакаться… Но все же через какое-то время я начала четко понимать и чувствовать, что это действительно работает! И работает именно потому, что женщины в группе, все без исключения, точно такие же, как и я. А когда наблюдаешь реакции и эмоции, которые являются зеркальным отражением твоих собственных, со стороны, гораздо легче понять абсурдность подобных переживаний…

При своем первом посещении группы, я была очень удивлена тем, что все пришедшие в тот день на собрание женщины совершенно спокойно и без всякого удивления отнеслись к рассказу о моей трагической истории и сопутствующих душевных терзаниях, и только молча сочувственно кивали и подавали мне бумажные салфетки, чтобы вытереть слезы, которые потоком лились по моему лицу.

С таким абсолютным пониманием я столкнулась впервые… Все подруги, например, не в силах были понять моих переживаний, действий или, наоборот, бездействия… У них просто в голове не укладывалось, как можно так себя не уважать, так унижаться и страдать из-за подобного ничтожества, как мой нарцисс Виталик. Ну понятно, они-то ведь нормальные… а здесь все точно такие же, как я, с синдромом, или были такие же, потому что многие сюда не первый год ходят, как выяснилось, и, наверное, уже несколько продвинулись на пути к выздоровлению…

И как подтверждение моим мыслям женщина, исполнявшая в тот день роль председателя, видимо, уже достаточно продвинутая, в свою очередь совершенно спокойно, с улыбкой рассказала о том, что вчера сама положила конец многолетним мучительным отношениям со своим партнером. Такое мужественное решение и столь спокойное отношение к подобному событию представлялось мне пока абсолютной фантастикой.

Но что особенно меня удивило, так это то, что все без исключения женщины посещавшие группу были крайне привлекательными, очень неглупыми, почти все – хорошо образованными, состоявшимися и полностью себя обеспечивающими. И несмотря на это регулярно попадали в страшную зависимость от, как правило, совершенных ничтожеств мужского пола – алкоголиков, психопатов, бездельников, альфонсов, моральных уродов… Откуда же у этих умниц и красавиц такая жуткая неуверенность в себе в отношениях с противоположным полом?

По правилам группы в случае появления новенькой обязательно зачитывалось вступительное слово, которое вкратце объясняло суть синдрома. Слушая зачитываемый текст, я снова не смогла удержаться от слез… Как же все это было узнаваемо… Хоть я и была уже немного подготовлена книгой «Синдром ММ», но все же… Да, конечно, причина всему лежит в детстве – нездоровые отношения в семье, а именно – недостаток понимания, тепла и любви родителей либо одного из родителей. В моем случае это, видимо, отношения с отцом…

Отец

Папа. Отец… Как ни странно, я никогда, ни разу не назвала его этим словом. И он тоже никогда, ни разу за все время нашего 10-летнего – до дикой, нелепой трагической его смерти – общения не назвал меня по имени…

Я всегда была для него «ребенок». Видимо, это объяснялось тем, что он никогда не хотел детей. И когда вопреки его желанию «ребенок» все-таки появился на свет, он продолжал считать это недоразумением и даже не видел целесообразности в том, чтобы придать этому «куску мяса» статус какой-то определенности, называя его по имени. Несмотря на то, что имя дал мне именно он… И все мои бессознательные годы он сторонился меня, и даже когда я, годовалая, в первых своих осторожных попытках совершить передвижение в вертикальном положении каким-то образом вдруг на него натыкалась, он тоже пытался отстраниться, изображая, выставив перед собой руку с двумя оттопыренными пальцами, некое страшное животное, и смущенно бормотал: «Идет коза рогатая за малыми ребятами».

Так и повелось. Так он и остался для меня «Козой». Хотя потом, когда отношения наши несколько изменились, и он уже стал подозревать во мне какое-то подобие личности, начал больше со мной общаться и даже брал иногда с собой в недолгие поездки по делам на любимом автомобиле, обращение это стало причинять ему некоторые неудобства. Ну конечно, наверняка это было крайне неприятно, когда где-нибудь в общественном месте маленькая девочка, обращаясь к нему, взрослому мужчине, громко кричала: «Эй, Коза, Коза, смотри скорей!» Да и меня уже, честно говоря, стало смущать обращение «ребенок» на людях. В 10 лет я себя уже таковым не считала.

Интересно, сколько бы это еще продлилось, сколько бы мы еще выдержали и каким образом пришли бы к соглашению называть друг друга так, как положено отцу и дочери, если бы не это страшное событие… Иногда мне становится жутко от того, что мой отец погиб в возрасте, который я уже давно пережила. Мы с ним сравнялись в возрасте, а потом я стала старше.

Как же мне горько и как мучительно жаль, что я никогда уже не узнаю, как сложились бы наши отношения в дальнейшем, доживи он до того времени, когда бы я повзрослела, а он стал старше и мудрее? Как бы реагировал он на определенные веховые события в моей жизни? Какие находил бы для меня слова утешения в тяжелых ситуациях? Как бы радовался моим успехам? Как бы отнесся к моему замужеству и появлению внука?

Иногда мне кажется, останься он жив, я была бы совсем другим человеком.

Вот еще один поворотный пункт в судьбе. Что это? Случайность? Наверное. Шел дождь. Шоссе было мокрым. Скорость чуть больше, чем нужно. Машину чуть занесло на повороте. Встречный автомобиль оказался грузовиком, и выступающий борт кузова по-снайперски ударил отца прямо в висок… Никто из сидящих в машине не пострадал. А он умер мгновенно. Мама сидела рядом. Трудно даже представить себе, что она в этот момент пережила…

Я никогда, наверное, не смогу себе простить, что не могла заставить себя поцеловать его, мертвого… Было жарко, август, мертвые губы его чуть приоткрылись, и этот странный неприятный сладковатый запах… Мама не настаивала, и все снизошли: ребенок… ну что ж, понятно… А я долго еще потом мучилась, мне казалось, что я его этим предала.

Без всякого сомнения, он был яркой, неординарной личностью, и конечно, как и положено, обладал при этом очень непростым характером. Помню их достаточно частые конфликты с матерью, после которых она полностью уходила в себя и целыми днями лежала в кровати, повернувшись лицом к стене. А он уединялся в своем кабинете и редко оттуда показывался. Однажды во время такой ссоры пострадала и моя новая кукла, только что подаренная мне бабушкой. Отец в порыве гнева швырнул ее на пол, и от удара стеклянные глаза ее оторвались от креплений и упали куда-то внутрь пластмассовой головы. Мне было лет семь, и горю моему не было предела. Куклу потом починили, но воспоминания об этом случае остались на всю жизнь.

По профессии отец был врачом-дантистом, а в душе и по призванию – музыковедом. Оперный словарь его, оставшийся мне в наследство, был залистан до дыр. По одному только первому аккорду он мог определить любое музыкальное произведение. Сохранилась кинопленка, снятая на домашней кинокамере с экрана телевизора, кажется, это была передача «Музыкальный киоск». Там отцу вручают приз за победу в конкурсе любителей классической музыки, участники которого как раз и соревновались в способности узнавать классические шедевры по любой произвольной музыкальной фразе из них.

Кроме того, он был, видимо, неплохим художником. Помню свой блокнот, в котором он очень талантливо изображал всяких страшных придуманных им чудовищ. Одного звали Черный Лохматый и жил он по преимуществу в водостоках. А вот Красная Шкура жил в нашем сарае и каким-то совсем уж непостижимым образом иногда мог перебираться ко мне под кровать. Поэтому страх спустить ночью ноги с кровати преследовал меня еще долго. Топ-Топ бродил по двору по ночам и, конечно же, тоже мог проникнуть в дом. Он был огромный, страшно сутулый, с ногами-столбами и изо рта его капала слюна…

По рассказам мамы я знала, что в детстве отец был очень слабым и болезненным ребенком, что было почти невозможно себе представить. Я запомнила его как сильного спортивного мужчину. Он и был настоящим спортсменом. Мастер спорта по велосипедным и лыжным гонкам. Он, как это принято говорить, сделал себя сам. В подростковом возрасте начал усиленно заниматься спортом и полностью изменил себя. Мало того, будучи уже состоявшимся спортсменом, собрал вокруг себя компанию подростков, без дела шатавшихся по нашему городку, и тоже увлек их спортом. Дома сохранился журнал «Советский спорт» с фотографией отца и статьей как раз об этом его благородном начинании.

Все эти ребята, несмотря на разницу в возрасте, впоследствии стали его близкими друзьями и отличными спортсменами, трое из них даже окончили по его примеру стоматологический институт, и потом, когда все уже переженились, остепенились, в нашем доме часто собирались большие компании. Очень хорошо помню эти долгие застолья, после которых мужчины выходили в сад для каких-то своих мужских разговоров, а женщины, оставаясь сидеть за столом, затягивали какую-нибудь нежную лирическую песню. Накрепко засели в памяти слова одной из них:

Книги тоже были его страстью. Библиотеки, подобной нашей, не было ни у кого в городке. Здесь было все, что только можно было приобрести в то время по подписке в нашей стране дефицита. Многочисленные собрания сочинений загадочно мерцали разноцветными корешками на книжных полках в его кабинете и обещали мне в будущем удивительные открытия.

Его любовь к фантастике передалась мне полностью. Он оставил мне поле деятельности на много лет. Вся фантастика, которая издавалась, пока он был жив, была собрана в нашем доме. Какое наслаждение я получала, переняв уже эту страсть, во время чтения оставшихся мне в наследство многочисленных томов. В 13 лет все летние каникулы провела я за этим увлекательным занятием, на терраске, на бабушкином сундуке, переоборудованном под некое подобие кушетки. Соседские девочки, мои подружки, заходили иногда с робкими попытками вытащить меня на улицу для совместных игр, но мне было не до них. Гораздо интереснее для меня были Стругацкие, Азимов, Лем, Бредбери… Их книги стопками лежали рядом с сундуком и ожидали своей очереди.

Он часто снится мне и – какая находка для Фрейда! – во сне я всегда безумно, отчаянно люблю его, и даже не как отца, а как того, кого всю жизнь ждала, искала, но так и не встретила. Действительно, во всех своих мужчинах я всегда искала черты своего отца и влюблялась только тогда, когда мне это удавалось. И тогда, когда понимала, что не особенно им нужна, точно так же, как когда-то своему отцу. И то, что они никогда не смогут меня полюбить и дать то тепло, ласку и внимание, которого мне так не хватало в детстве и которого я до сих пор ищу… Всеми силами пыталась я показать своим любимым мужчинам, какая я хорошая, и доказать, что достойна их любви. Так же как пыталась доказать это когда-то своему отцу. Ведь по большому счету первые отношения с противоположным полом у любой девочки – это именно отношения с собственным отцом. И по тому, как они складываются, можно совершенно четко предсказать, какими будут впоследствии все ее отношения с мужчинами.

Примерно так и было сказано во вступительном слове для вновь прибывших в группу зависимых от любви женщин. А так же и то, что эту потребность в любви и тепле женщины, подобные мне, пытаются компенсировать в последующем тем, что сами становятся чрезмерно заботливыми и преданными по отношению к требовательным и эмоционально холодным, проблемным партнерам, так как убеждены, что они очень нуждаются в помощи и сострадании. Мы решаем спасти их силой своей любви. Да и себя тоже, надеясь заполнить внутреннюю пустоту при помощи другого человека. Мы дарим любовь и заботу, надеясь получить любовь взамен, но боль и пустота становятся только сильнее…

На этом собрании у меня не то чтобы открылись глаза, но не осталось никаких сомнений в том, что у меня настоящая зависимость, подобная наркотической, и от которой не менее трудно избавиться… Но все же теперь появился какой-то свет в конце туннеля.

В завершение встречи по традиции все женщины встали в круг, взялись за руки и хором произнесли обращение к высшим силам:

«Высшая сила, дай нам душевный покой принять то, что мы не можем изменить, мужество изменить то, что мы изменить можем, и мудрость, чтобы отличить одно от другого».

Этой своеобразной молитвой традиционно завершалась каждая встреча группы.

После собрания женщина, выполнявшая в этот знаменательный для меня день роль председателя, остановила меня в дверях, отвела в сторону и настоятельно посоветовала прекратить обвинять себя в чем бы то ни было и сожалеть о любых, пусть даже неправильных поступках. Я, помнится, сокрушалась тогда во время своей исповеди в группе, что не смогла проявить достаточной твердости и в очередной раз пустила Виталика обратно в свой дом после возвращения из отпуска, проведенного на Арубе с богатой любовницей. По мнению женщины-председателя, мне необходимо было четко понять, что в данный момент я совершенно беспомощна из-за своей болезни и не способна принимать адекватные решения. Нужно просто смириться и принять себя такой, какая есть. По крайней мере на этом этапе. Ведь первый шаг из двенадцати так и звучит:

1. Мы признаём, что были абсолютно беспомощны по причине зависимости от любви, что сделало нашу жизнь совершенно неуправляемой.

Ну вот это-то как раз мне было очень близко и понятно. И пожалуй, этот шаг я уже прошла и осознала. Ведь вся история моих отношений с Виталиком, которая и привела меня в группу зависимых женщин, особенно ярко иллюстрировала это.

Виталик

Он выцепил меня на сайте знакомств для русскоговорящих, куда я вышла от скуки и развлечения ради, и довольно долго меня там обрабатывал. Сначала я просто не отвечала. На сайте он уменьшил свой возраст на пять лет, и разница в возрасте, которая и так была не в мою пользу, оказалась очень значительной.

Из любопытства я все-таки заглянула на его страничку, посмотрела фотографии, и, как ни странно, он мне совсем не показался интересным. Высокий брюнет со светлыми глазами и чуть кривоватым носом. Челюсть немного тяжеловата… Чем-то он отдаленно напоминал Кирилла, но, конечно, не был таким ослепительно красивым. Анкета его тоже ничего особенного из себя не представляла.

Сообщения его также оригинальностью не отличались. Назойливо предлагал встретиться, писал, что я самая красивая на этом сайте… спрашивал, почему не отвечаю, уверял, что он очень хороший… В конце концов я ответила: и что мне с вами таким хорошим делать прикажете? У нас с вами разница в возрасте 15 лет… Он отреагировал какой-то банальностью о том, что возраст здесь не при чем, и если я ищу нежные и романтические отношения, то он для них лучший кандидат. Переписка мне скоро наскучила, и я просто перестала отвечать.

Через некоторое время он каким-то совершенно непостижимым образом отыскал меня во всех социальных сетях, и в одной из них наставил пятерок с плюсом за все мои фотографии. И написал, что я на фотографиях удивительно изысканная, интеллигентная, и он мною постоянно любуется. Я растрогалась, конечно, потому что фотографий было много, а я знала, что за каждую пятерочку с плюсом надо было платить денежки, и ответила, что рада, если в своем возрасте еще могу доставить кому-то чисто эстетическое удовольствие.

Снова завязалась переписка, и что-то в ней вдруг меня зацепило… не могу даже объяснить толком, что именно. Какая-то его трогательность, почти детская наивность и открытость что ли… Писал он просто, без всяких попыток заинтересовать своими неординарными мыслями или оригинальным стилем и даже иногда допускал грамматические ошибки.

Переписка длилась уже почти месяц, когда вдруг в самый неподходящий момент он предложил встретиться. У меня в гостях была подруга, мы ужинали вместе, а вечером я собиралась на йогу. Я решила было отказаться, но подруга вдруг начала настойчиво уговаривать меня пойти на встречу.

– Ну что ты теряешь, – говорила она, – неужели тебе не интересно? Что ты себя в монашки записала, нельзя же все время только дома сидеть и йогой заниматься. Ну встретишься, посмотришь на него, что с тебя убудет что ли? Тем более он готов приехать, куда ты скажешь…

После не особенно долгих уговоров я поддалась, договорилась о встрече с Виталиком через два часа в кафе неподалеку, и мы с подругой пошли перебирать мой гардероб в поисках подходящей одежды.

Встреча была назначена в кафе на Музейной площади, рядом с филармонией. Я чуть-чуть опоздала, и когда торопливо вошла внутрь, сразу же увидела его за столиком у окна.

Обстановка в кафе была довольно романтичной. Звучала живая музыка, и в тот самый момент, когда я ступила на порог, музыканты заиграли песню «Бесаме мучо»… И это показалось мне предзнаменованием чего-то… ну может, и не большого и чистого, но по крайней мере очень приятного и волнующего…

Виталик поднялся мне навстречу, глаза его выражали неподдельный восторг.

– Какая ты красивая… Какая ты красивая… – с искренним восторгом повторил он несколько раз, подождал, пока я сяду, потом медленно опустился на стул напротив, не отводя от меня восхищенных глаз.

В жизни он показался мне гораздо интереснее, чем на фотографиях. И обладал невероятным обаянием. Почему-то я сразу почувствовала себя очень раскованно и свободно, что редко бывает со мной при первой встрече. Мы начали оживленно болтать обо всем на свете, расспрашивать друг друга о прошлом, о том, какими судьбами оказались в Голландии. Он сообщил, что работает в юридической фирме, которой владеет наш соотечественник, но не юристом, кем-то вроде его личного помощника-секретаря. Недавно развелся с женой, сыну 13 лет…

В какой-то момент разговора он вдруг произнес: «Дай мне руку». И я без малейших колебаний протянула ему ладонь. Он накрыл ее своей и совершенно спокойно продолжил что-то рассказывать. Я вдруг непроизвольно положила вторую ладонь поверх его руки и даже начала ее слегка поглаживать. Вот уж не ожидала от себя такого… Да, несомненно, это был вечер сюрпризов.

Так мы и продолжали беседовать, рука в руке, не в силах оторваться друг от друга… и всё мне в нем нравилось – и как он говорит, и о чем говорит, и каким тоном, и как он выглядит, и как двигается, и как смотрит… ну в общем, как говорится, всё было совершенно «в зубцы»… И главное, состояние полного комфорта и расслабления, как будто я знала этого человека уже много-много лет. А может даже, и много-много жизней… Так мы и просидели, не размыкая рук, за оживленной беседой довольно долгое время, почти до закрытия кафе.

Виталик проводил меня до дома. У двери мы остановились, и я, поблагодарив за приятный вечер, решила поцеловать его по-дружески три раза, как это традиционно делают голландцы при встрече и на прощание. Но поцелуй вдруг получился совсем другим…

Я даже и припомнить не могла, чтобы когда-нибудь в своей жизни так страстно целовалась… Мы были словно два подростка, впервые ощутившие прелесть поцелуя… И целовался он именно так, как я люблю… ну просто до малейших нюансов… а здесь я крайне привередлива. Поцелуй для меня – это не самое любимое проявление интимности, и именно потому, что редко кто это делает так, как мне нравится… Ну вот, и снова всё точно «в зубцы»…

Оторваться от него было трудно, но необходимо. Я вдруг вспомнила слова подруги, которая шутливо предупреждала, чтобы я не отдавалась ему после первого свидания. Да и не подготовилась я к таким интимностям совсем… Вспомнилось, что не сделала педикюр и ногти на ногах даже не покрыты лаком…

– Ну давай хоть в подъезд зайдем, – предложил он, – а то мы тут у всех твоих соседей на виду…

– Ну хорошо, – ответила я. – Могу даже пригласить тебя на чашку чая, но ты должен пообещать, что не будешь ко мне приставать.

– Как ты скажешь, – согласился он, и мы поднялись.

Когда мы вошли в квартиру, ни о каком чае уже, конечно, речи быть не могло. Мы снова начали страстно целоваться, его рука залезла ко мне под кофточку, он тяжело дышал, страшно завелся и, надо сказать, даже испугал меня своей чрезмерной пылкостью. Он был чем-то похож на подростка, который совсем не может себя контролировать… или на маньяка… Я отстранилась и сказала:

– Давай не будем торопиться… хорошо?

– Как скажешь… – снова ответил он и на время успокоился. Но через пару минут атака на меня возобновилась. После двух или трех очередных натисков я все-таки сумела вырваться из его горячих объятий – очень помогла мысль об отсутствии педикюра и повседневном белье, – и он собрался уходить. На лестнице он обернулся и спросил

– Но мы ведь еще увидимся?

– Ну конечно! – ответила я, совершенно уверенная в том, что увижу его опять очень и очень скоро. Может быть, даже завтра. Куда он теперь денется? И была очень горда тем, что устояла и не завалилась с ним в постель в первый же день знакомства.

Но, как ни странно, я ошиблась. Он не позвонил ни на следующий день, ни день спустя. Не выдержав, я набрала его номер, но наткнулась на автоответчик. В социальных сетях он тоже не появлялся. Я была в полной растерянности… Почему он не звонит, он казался таким увлеченным, таким страстным… Обиделся, что отправила его домой? Но я же не обязана отдаваться в первый же день знакомства, что здесь оскорбительного, если я не была готова?..

Ни о чем другом думать я просто не могла. Все время перебирала в памяти каждое мгновение нашей встречи. И все больше и больше влюблялась. Со мной творилось что-то невероятное. Похоже, я уже жить без него не могла… Но почему? Чем же это он меня так зацепил? Ну что в нем такого особенного? Неужели все дело в гороскопе? Он ведь Скорпион… А со Скорпионами у меня, типичного Рака, самая идеальная из всего содружества знаков Зодиака совместимость. Будучи любительницей всяческих гороскопов я знала об этом уже давно, но, как это ни странно, ни одного Скорпиона среди героев моих многочисленных романов как-то не случилось. Вот ведь, все знаки Зодиака перебрала, а Скорпионов не попадалось… Но я прекрасно помнила, что гороскоп именно с этим знаком обещал самый потрясающий секс…

От этой мысли меня буквально начинало трясти. Я хотела его до дрожи в коленках… Каким-то образом он сумел снова разбудить во мне женщину. А ведь я на себе в этом плане уже почти совсем и окончательно крест поставила. Что-то в последнее время контакты с противоположным полом крайне редко вызывали у меня романтические чувства. Пару раз пыталась встречаться с мужчинами с сайта знакомств, но как только они пытались ко мне прикоснуться, у меня тут же появлялось ощущение, похожее на брезгливость, и больше всего хотелось убежать домой и залечь на диван с пледом на коленях, любимым котом под боком и интересной книгой или фильмом. И чтобы никто не трогал… Я уже смирилась с тем, что, видимо, суждено мне до конца своих дней жить одной и, если честно, не очень-то и переживала по этому поводу. Одной мне было не так уж и плохо. И тут вдруг такое… Да уж, и на старуху бывает проруха… Причем почти в буквальном смысле этого слова.

Подобными навязчивыми мыслями я изводила себя четыре дня. А на пятый, после недолгих, но крайне мучительных сомнений и терзаний, отправила Виталику страстное письмо через чат социальной сети, звучало оно так:

«Я больше не хочу играть ни в какие игры и изображать „снежную королеву“. Я ХОЧУ ТЕБЯ… ТАК… что у меня коленки дрожат и живот сводит!!! И так было с первой минуты, как только я тебя увидела. За всю мою долгую и далеко не безгрешную жизнь такого со мной еще не случалось. Но я тебе за это благодарна. И можешь считать меня сумасшедшей. Мне всё равно!!! Ты приедешь?»

Виталик откликнулся сразу, написал:

«Девочка моя… я приеду к тебе прямо сейчас, пиши адрес!»

Потом, видимо, пыл немного поостыл: было уже довольно поздно, добираться ему надо было из другого города, да и поезда в связи со снежными заносами ходили нерегулярно… Здесь, в Голландии, снегопады случаются крайне редко, но если уж случаются, это оборачивается просто вселенской катастрофой. Весь транспорт встает на неопределенное время, и жизнь замирает.

Буквально через пять минут он перезвонил, и мы перенесли встречу на завтра.

На следующий день я летела с работы как на крыльях. Боже мой, я чувствовала себя как школьница перед первым свиданием, ну можно подумать, мне 16, и у меня никогда еще не было близости с мужчиной… Откуда это волнение? Сердце стучало как бешеное..

Когда дома, уже после душа, обмазанная ароматическими маслами, я меняла белье на постели, он позвонил и сообщил, что приехать никак не сможет, возникли кое-какие проблемы на работе.

Услышав это, я буквально рухнула на кровать, наполовину застеленную чистым бельем… вот это облом… А может, он вообще не хочет меня видеть? И тут вдруг на меня будто что-то нахлынуло… Контролировать себя я была совершенно не в состоянии и устроила настоящую истерику по телефону, что вообще-то для меня совсем не характерно… Кричала, что он водит меня за нос, сам не знает, чего хочет… а если не хочет, то пусть так прямо и скажет… На что он совершенно обоснованно ответил, что у нас ничего еще толком не началось, а я ему уже сцены устраиваю… И раз так, то, может, нам лучше и не стоит ничего начинать… После чего сухо попрощался и положил трубку. А я… я была в отчаянии. Мне всерьез казалось, что кончилась жизнь. Что я наделала? Теперь я его, похоже, точно потеряла…

На следующий день ко мне приехала Марго, та самая подруга, которая не так давно почти насильно отправила меня на первое свидание к Виталику, и нашла меня в совершенно неприличном состоянии. Утирая слезы и сопли, я подробно рассказала ей о произошедшем, но она никак не могла понять, в чем, собственно, трагедия, и к чему такая вселенская скорбь… Да меня вообще никто не мог понять, все мои подруги, которые дружно ринулись меня утешать, разводили руками, и единственная здравая мысль, которая у них возникала, это то, что у меня на пороге климакса поехала крыша.

Прошла пара недель. Я регулярно видела Виталика онлайн на сайте знакомств и в социальных сетях. Но мне он ничего не писал. Марго, которая от безделья и скуки анонимно и с чужой фотографией тоже сидела на сайте знакомств, хотя была прочно замужем, по моей просьбе зашла на его страничку, и он тут же начал с ней заигрывать. И письма его имели далеко недвусмысленный характер. Марго, опять-таки по моей просьбе, чуть-чуть намекнула, что ей не хватает страсти с мужем-голландцем, и она бы совсем не прочь завести любовника, и тут такое началось… Дошло до того, что переписка начала напоминать виртуальный секс. Потом Виталик откровенно предложил встретиться где-нибудь в отеле. Что делать дальше, было непонятно, и мы решили свернуть переписку.

Так вот значит как… Он сидит на сайтах, знакомится со всеми подряд, предлагает встречи интимного характера, а я? Как же я? Меня он уже не хочет? Нет, нет, этого не может быть… Такая неподдельная страсть была… Он ведь не мог притворяться… Зачем? Но все же его переписка с Марго немного охладила мой пыл, и я уже, вроде бы, начала успокаиваться, когда вдруг неожиданно получила сообщение в чате социальной сети. Виталик писал, что хотел бы еще раз со мной встретиться, я ему очень понравилась, но он был страшно занят… проблемы на работе… Это, конечно, были отговорки, и я прекрасно об этом знала, но все же, не долго думая, написала, что хочу начать все с чистого листа и предложила встретиться сегодня вечером в том же кафе, в то же время и за тем же самым столиком. Но на этот раз я решила подготовиться по полной программе и, чтобы точно не ударить в грязь лицом, побежала в магазин нижнего белья.

Я пришла первая, был субботний вечер, кафе было заполнено и наш столик, конечно же, занят. Я с трудом отыскала свободный на крытой террасе. Через несколько минут я увидела входящего в кафе Виталика. Боже мой, каким же он показался мне в тот момент ослепительно красивым! Я не верила, что сегодня, наконец, я смогу обнять его… я так скучала… я так этого хотела, так ждала… ну и наплевать, что он торчит на сайтах знакомств и что-то или кого-то там ищет, мне нужен он, только он, и не может быть, чтобы он ничего не чувствовал ко мне, если мне совершенно снесло от него крышу… нет, так просто не бывает!

Он подошел ко мне, снова куча комплиментов о том, какая я красивая, хотя мне казалось, что выгляжу отвратительно, сильно похудела, осунулась, бледная, синяки под глазами… Снова моя рука в его руке, этот бархатный голос, этот его завораживающий взгляд глаза в глаза… Он извиняется, что, возможно, сделал мне больно, но он не хотел, просто обстоятельства… Ведь я точно знаю, что это не так… но почему-то очень хочется ему верить… Как он близко сейчас… но я хочу еще ближе…

Я запустила пальцы ему под манжеты и стала слегка поглаживать запястье, он чуть закатил глаза и замер.

– Пойдем отсюда? – спросила я, и он с готовностью кивнул.

Когда мы вошли в квартиру, я включила музыку и, двигаясь ей в такт, начала гладить его тело, сверху, прямо по одежде, везде… потом обняла, ласково провела рукой по волосам… какие они у него мягкие, шелковистые… как приятно перебирать их пальцами… поцеловала в шею, нежно прижалась… Он, совершенно обезумев, схватил меня на руки и начал кружить… и все закружилось, как во сне… поплыло и совсем расплылось… реальность уже не была привычной, все стало каким-то вязким, тягучим, краски жгли глаза, звуки обрели объем… я чувствовала на щеке его обжигающее дыхание…

Его страсть больше не пугала меня, она меня завораживала… Я и сама была совершенно неуправляема в своих действиях, и все было можно, не было никаких запретов, никаких барьеров, все было естественно и ярко, мое тело было одновременно и моим и в то же время я почему-то могла наблюдать за ним со стороны… но это не уменьшало наслаждения, даже наоборот… все было одновременно и более острым, и более размытым, и растянутым, время будто бы перестало существовать… и не было ничего больше, кроме нас двоих… но нет, двоих как раз и не было, было что-то одно, целое, охваченное единым желанием, и я уже не понимала, не могла различить, где я, а где он…

Потом, когда страсть немного поутихла, мы долго лежали, прижимаясь друг к другу так сильно, словно боялись, что если хоть на секунду ослабим объятия, то чары рассеются и все вновь станет тусклым и обыденным. От близости его тела снова где-то внутри зарождалось желание. И в ту же самую секунду, как только я это ощутила, он произнес:

– Боже, я опять тебя хочу… нет, мы так не выживем, это невозможно… но ничего, я знаю, мы постепенно привыкнем друг к другу, и это будет уже не так остро…

Всю ночь мы так и пролежали, не размыкая объятий, казалось, нас на энергетическом уровне притянуло друг к другу так же сильно, как два противоположных полюса магнита. Заснуть я не смогла ни на минуту… Он сказал, мы привыкнем друг к другу, значит он намерен продолжать отношения! Невероятно! Я не могла поверить, что это произошло, я так долго мечтала об этом…

Но на утро меня ждал сюрприз. Виталик вдруг стал каким-то отстраненным и холодным. За легким завтраком мы почти все время молчали, единственное, что он произнес:

– А знаешь, ты даже и утром ничего…

Да уж… шикарный комплиментик… Да что же это такое, что с ним? Вчера он был совсем другим, нежным, страстным, близким, почти родным, что случилось? Неужели я так ужасно выгляжу? Может, надо было накраситься с утра, но как-то странно было бы предстать перед ним за завтраком в полном макияже…

После завтрака он посмотрел на часы и стал собираться. Я не протестовала. Остановившись в дверях он, как и в прошлый раз, спросил:

– Мы ведь еще увидимся? – чем окончательно ввел меня в ступор… С трудом я выдавила из себя ответную реплику:

– А ты что, опять пропасть собираешься? Не пропадай, пожалуйста…

Он ничего не ответил, только как-то странно улыбнулся, тряхнул головой и удалился.

И дальше начался совершенно безумный период в моей жизни. Я абсолютно не понимала, что происходит, и на каком я вообще свете. Мы встречались примерно раз в неделю и всегда это происходило абсолютно спонтанно и непредсказуемо. Никаких заранее запланированных встреч Виталик не признавал. Как правило, мы начинали чат в социальной сети, который постепенно принимал характер все более интимный, чему я активно способствовала, и, наконец, он не выдерживал и писал:

– Все, не могу больше, я сейчас приеду!

И я бежала в душ…

И вот только так и никак иначе. Я постоянно чувствовала страх с его стороны дать хоть какой-то повод для того, чтобы то, что происходило между нами, можно было назвать «постоянными отношениями», страх, что тогда всё это очень быстро приестся, исчезнет страсть и свежесть, всё станет рутинно, «как всегда». Я пыталась объяснить эту странность тем, что человек только что развелся с женой, с которой, по его словам, чуть ли не 10 лет жил исключительно из чувства долга, давно уже не любил и тяготился браком, с самого начала не идеальным… И сейчас, когда, наконец, вырвался на свободу, он, видимо, страшно боялся попасть в новые сети.

Не думаю, что у него были серьезные основания для подобных опасений, связанных с моей особой. Идея о создании семьи с Виталиком была настолько нелепой, что не могла прийти мне в голову даже в самом бредовом сне. На самом деле я вовсе не горела желанием создавать с кем бы то ни было семью. Идеальным для меня было бы просто встречаться, проводить вместе свободное время и, может быть, иногда ездить в отпуск. Но такого абсурда, когда даже запланировать ничего невозможно, я, конечно, и предположить не могла. Он казался мне диким запуганным зверьком, которого я постепенно пыталась отогреть и приручить. Я просто радовалась, когда он приходил, старалась ни о чем не спрашивать, не предъявляла никаких претензий, говорила только приятные вещи, всегда встречала его в хорошем настроении.

Когда мы были вместе, неизменно пылала все та же страсть. Не было никаких сомнений в том, что ему со мной хорошо, и не только в сексе. Нам было очень комфортно вместе, мы понимали друг друга буквально с полуслова… Наши вкусы совпадали абсолютно во всем, что приятно удивляло нас обоих. Вот что значит Рак и Скорпион! Все-таки прав оказался гороскоп.

Меня не переставала восхищать в нем какая-то необыкновенная простота, трогательность и детская непосредственность. Он совсем не пытался изображать из себя мачо. Не помню, чтобы я раньше чувствовала себя с мужчинами так свободно и легко. Я совсем не боялась показать, какая я есть на самом деле, наоборот, мне этого очень хотелось и даже доставляло необыкновенное удовольствие. Я не играла никаких ролей… Ну кроме как в сексуальных ролевых играх. Этим мы занимались регулярно.

Однажды произошел просто анекдотически смешной случай. Я ждала Виталика дома, подготовившись по полной программе. В тот день он попросил меня одеться медсестрой. Медицинский халатик у меня был, предусмотрительно прихваченный с работы. Под не застегнутым белым халатиком не было ничего, кроме совершенно прозрачного короткого пеньюарчика, специально для такого случая приобретенного, на мне были черные чулочки и черные лакированные туфли на высоком каблуке. Когда раздался звонок, я нетерпеливо распахнула дверь и… о ужас… за дверью стоял не Виталик… а какой-то здоровенный негр с большой кожаной папкой, видимо, пришел анкетировать или уговаривать переводить деньги на счет одной из многочисленных благотворительных организаций.

Надо было видеть лицо этого негра… Он чуть не выронил папку и с совершенно искренним восхищением воскликнул:

– Ваааау!!!

Я смущенно залепетала:

– Сорри, сорри… я совсем не тебя ждала… – и захлопнула перед его носом дверь.

Как же мы потом смеялись вместе с Виталиком!

Приезжал он, как правило, поздно вечером, от ужина отказывался. Мы пили чай с черным шоколадом и иногда белое сухое вино с любимым обоими десертом тирамису.

Почему-то он категорически отказывался есть в моем доме. Очевидно считал, что готовить я не особенно умею, и не хотел рисковать. А может быть, опять-таки, не хотел, чтобы наши отношения хоть чем-то напоминали семейную жизнь. Однажды, когда вопреки своему обыкновению, Виталик собрался приехать ко мне днем, я решила его удивить и сварила борщ. И когда после бурного секса мы отдыхали в спальне, я загадочным тоном произнесла:

– Знаешь, а я кое-что приготовила… из еды… вот скажи, только честно, что ты считаешь самым невероятным из всего, что ты мог бы себе представить? Только быстро, не задумываясь!

И он тут же ответил

– Борщ!

Когда я подтвердила правильность его догадки, он неожиданно страшно обрадовался. Мы тут же переместились на кухню, но тут выяснилось, что в доме нет хлеба… Мы вместе отправились в ближайший супермаркет. Это был первый за несколько месяцев нашего плотного общения выход на улицу… Была уже настоящая весна, тепло, светило яркое солнце, мы шли держась за руки, и я была совершенно счастлива…

Остаток дня мы провели за поеданием сваренного мною борща. И смотрели легкие, милые, романтические фильмы, совершенно по-семейному валяясь рядышком на диване перед телевизором. В этот день мне показалось, что в наших странных отношениях что-то, наконец, сдвинулось. Но… кроме того, что Виталик начал есть со мной борщ, как потом выяснилось – его любимое блюдо, не изменилось ровным счетом ничего.

После первой же нашей встречи я убрала свою анкету с сайта знакомств. Он же не только остался на сайте, но и регулярно висел там онлайн. Я не решалась спросить, почему, мне казалось, что я не имею на это права. Он ведь мне ничего не обещал, и у нас свободные отношения. Но ревновала я страшно…

А вдруг он встречается не только со мной? Возможно, я – одна из многих… Эти мысли не давали мне покоя. Хотелось какой-то ясности. У меня часто возникало ощущение, что он обо мне начисто забывает, лишь только переступив порог моей квартиры или закрыв страничку с нашим чатом в социальной сети.

А я… я не могла думать ни о чем другом. Он постоянно присутствовал в моей жизни. И это было совершенно невероятное присутствие не только в мыслях: я ощущала его как будто внутри себя, под своей кожей. Все запахи и звуки, свет и тени – все это тоже было о нем, через него… Я словно была связана с ним неким подобием незримой пуповины. Даже когда я сидела в медитации, в полном отсутствии каких-либо мыслей, совершенно четкое ощущение присутствия его где-то внутри моего энергетического поля не покидало меня ни на секунду. Теперь я очень хорошо понимала, что означает выражение «на тебе сошелся клином белый свет». Оно совершенно точно описывало мое состояние.

Я похудела на полтора размера, пришлось даже поменять весь гардероб, что было очень накладно. Но зато я постоянно слышала комплименты. Виталик говорил, что я стройная как девочка, и что я вообще невероятно молодо для своих лет выгляжу.… Сомнительный комплимент… С одной стороны, очень приятно, но в то же время это было и напоминанием о разнице в возрасте… Хотя он уверял, что ему не нравятся молодые девчонки, он любит женщин постарше… Но можно ли этому верить?

Какое-то время все продолжалось по той же схеме. Виталик регулярно приезжал по вечерам, мы страстно занимались сексом, причем каждый раз были так нетерпеливы, что набрасывались друг на друга сразу же, лишь успев захлопнуть входную дверь, поэтому прихожая стала излюбленным местом наших сексуальных утех. Он оставался на ночь и после завтрака неизменно уезжал. И я никогда не была уверена, что не вижу его в последний раз.

Скоро Виталик стал заговаривать о проблемах на работе. Конфликт с начальником или что-то в этом роде. Потом вдруг объявил, что уезжает на пару недель по делам в Киев. Когда, по моим предположениям, он должен был уже вернуться, своего появления он никак не проявил. Пару раз мелькнул в социальных сетях, но мне ничего не написал. Я отправила истеричное сообщение с вопросом, а не оженили ли его там в Киеве, на что он коротко ответил, что нет, не оженили. И опять исчез. И надолго.

Через две недели его молчания я дошла до состояния, близкого к помешательству. В ночь на 1 июня, совершенно обезумевшая от тоски и страданий, я устроила что-то вроде ритуала. Зажгла свечи, открыла на компьютере его фотографию, скачанную из социальной сети, и глядя на нее под звуки непрерывно повторяющегося «Адажио» в исполнении Лары Фабиан, обливаясь слезами, твердила:

– Я люблю тебя, прости меня, благодарю тебя…

Это была молитва, моя молитва, к какому богу она была обращена, я не знала. Но в ней было столько любви, боли и тоски, что если есть там наверху или в неких других измерениях высшие силы, то, видимо, я была услышана. Ответ на мои мольбы, если бы он мог быть каким-то образом озвучен, звучал бы, вероятно, так:

– Так ты так хочешь этого мужчину, именно этого, такого, какой он есть?.. Ну что ж, получай!

На следующее утро меня разбудил телефонный звонок. Это был Виталик.

– Стаси, привет, можно мне к тебе сейчас приехать? Мне нужно с тобой поговорить…

– Да, конечно, приезжай… жду

Я едва успела принять душ, как в дверь уже позвонили. Как только я увидела Виталика, мне сразу стало ясно, что проблемы у него явно серьезные. Он был совершенно на себя не похож. Выглядел несчастным и очень похудевшим и осунувшимся. Рассказал, что вконец разругался с начальником и написал заявление об уходе, а поскольку несколько месяцев после ухода от жены жил в офисе, где ему выделили комнатку с раскладушкой, то теперь получается, что он стал бездомным. И робко спросил, можно ли я ему пожить у меня несколько дней, пока он не найдет себе новое место.

Ну, конечно же, я согласилась! Сказала, живи сколько хочешь, я буду только рада. И ничуть при этом не покривила душой. Он тут же перенес ко мне из машины свои вещи, которых оказалось на удивление мало. Две сумки и пара каких-то пакетов. И это было все.

Первое, что я сделала – сварила огромную кастрюлю борща. Разложила вещи Виталика в своем шкафу, получив от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Купила ему домашние тапочки. Сделала расслабляющий массаж стоп, который показался ему просто фантастическим – в дальнейшем мы практиковали его частенько. Изо всех сил я старалась сделать так, чтобы он почувствовал себя уютно в моем доме. И не могла поверить своему счастью. Нет, так не бывает… Неужели молитва моя была услышана? Неужели он со мной?

Так прошло несколько дней. Приближался первый наш совместный уикенд в Амстердаме, и я уже строила планы о том, как мы его проведем. Была великолепная погода, можно было поехать к морю или покататься на велосипедах по амстердамскому лесу… Но радужным моим планам не суждено было осуществиться. Виталик сказал, что хотел бы навестить сына, живущего с бывшей женой в другом городе. И выразил желание, чтобы я не обращала на него внимания и занималась своими делами.

Я несколько растерялась от такого заявления, но возражать не стала. Особых дел у меня не было, поэтому я решила поехать к морю и провела там целый день. Вернулась я довольно поздно. Виталика дома не было. Уже около двенадцати он позвонил и сообщил, что собирается пойти на какую-то русскую дискотеку в центре Амстердама. Присоединиться к нему он не предложил. Да, он знал, что я не слишком люблю дискотеки, но хотя бы из вежливости мог и попытаться… От обиды я чуть не расплакалась, но тут же попыталась себя успокоить: ничего, он привыкнет, постепенно я его приручу. Главное, что он со мной… Но заснуть в эту ночь так и не смогла. Появился он уже под утро. Я притворилась спящей.

Прошел месяц. Процесс привыкания, конечно, шел, но как-то уж очень медленно. В основном он заключался в том, что мы расширяли меню. Сначала Виталик ел только борщ, потом на нашем столе постепенно стали появляться и другие блюда, приготовленные мною поначалу на свой страх и риск и показавшиеся ему вкусными. Но в остальном… Мы очень редко куда-либо выходили вместе. В основном он прогуливался один, и очень часто по вечерам. Многословным в объяснении своих вечерних отлучек он не был. Оно звучало всегда одинаково – «пойду подышу».

Страсть его ко мне тоже как-то немножко поостыла… Теперь это выглядело так, будто он, словно с барского плеча, дарил мне близость… Моя же страсть разгоралась все сильнее. Я зажигалась как сухая головешка от малейшего его прикосновения. Но проявление моей инициативы в интимных делах крайне не приветствовалось.

Чем он занимался днем в мое отсутствие, я не представляла. Я работала четыре дня в неделю и приходила домой вечером с сумками, нагруженными продуктами из супермаркета. Удивительно, откуда я брала такое количество энергии? Воистину любовь творит чудеса. Я летала как на крыльях, неизменно пребывала в прекрасном настроении, с работы почти бегом устремлялась домой, танцующей походкой, с наушниками в ушах, напевая в такт звучащей в них любимой музыке. Забегала по дороге в магазин, тщательно продумывала меню, готовила всякие вкусности, даже пироги пекла – мы любили вечером под хороший фильм попить чайку с яблочным пирогом, рецепт которого я довела до совершенства. При этом я еще два раза в неделю занималась фитнесом и раз в неделю брала урок йоги. Я ведь должна была еще и безупречно выглядеть!

Скоро я с удивлением обнаружила, что Виталик так и продолжает сидеть на сайте знакомств. С моего компьютера. В то время, когда я бываю на работе. А иногда даже, не особенно скрываясь, и в моем присутствии.

Когда я после долгих колебаний все-таки решилась сказать ему о том, что мне это крайне неприятно, лицо его исказилось, глаза стали ледяными и он медленно произнес:

– А ты знаешь, что я с женой развелся именно потому, что ей это тоже не нравилось?

Ну что здесь было возразить? Я тихо ретировалась. Кажется, настало время опять выпускать на арену подставную анкету моей подруги.

Как известно, верные подруги никогда не позволяют друг другу делать глупости… в одиночестве… и моя верная Марго яростно ринулась мне на помощь. Мы разыскали фотографию какой-то малоизвестной актрисульки и сунули ее на сайт. Естественно, завязалась переписка определенного характера. Переписывалась с Виталиком Марго, я была просто не в состоянии этим заниматься. Иногда я заходила на сайт с ее паролем и читала переписку. Не стоит озвучивать, что я при этом чувствовала…

Страсти накалялись, и уже почти назначена была встреча в Роттердаме, куда мы определили нашу актрисульку, и даже сочинили для нее какую-то совершенно неправдоподобную жизненную историю про мужа француза, оставившего ей при разводе в наследство приватный клуб.

Стоял вопрос, что делать дальше… Назначить встречу и не прийти? Собственно, я ведь узнала все, что хотела. Да, он ищет женщин на сайте знакомств, назначает свидания, скорее всего встречается с ними днем, в мое отсутствие, или вечером, во время своих прогулок под названием «пойду подышу». Но что дальше? Предъявить ему все это и выгнать? Нет, к этому я, влюбленная по уши, совершенно не была готова. Эх, отбить бы ему охоту к этим знакомствам… но как?

Тут Марго пришла в голову гениальная идея разыграть ситуацию со случайным обнаружением общих знакомых и, соответственно, разоблачением его статуса абсолютно свободного мужчины. Так мы и сделали, но даже представить себе не могли, какие последствия вызовет осуществление нашего хитроумного плана.

В тот день я находилась на работе в диагностическом центре недалеко от дома. Вдруг посреди приема раздался телефонный звонок. Это был Виталик. Я замерла от дурного предчувствия – раньше он никогда не звонил мне на работу.

Виталик сразу перешел к делу. Печальным голосом он сообщил, что к сожалению возникла ситуация почти зеркальная той, что развела его когда-то с женой, и не имеет смысла больше тянуть, ему надо уходить. А звонит он, собственно, только для того, чтобы меня предупредить. Он взял у бывшего начальника машину, чтобы перевезти свои вещи, и они уже собраны…

Сердце мое почти перестало биться… конечно же, я сразу поняла, чем вызвано это его столь поспешное решение, но показать этого не могла. Я начала умолять его не торопиться, убеждать в том, что какой бы ни была ситуация и что бы ни случилось – мне совершенно все равно. Я все пойму и все приму, нам ведь так хорошо вместе, ему надо просто остыть… Я действительно страшно испугалась и старалась сделать все возможное для того, чтобы Виталик остался.

Переговоры затянулись почти на час. В течение этого времени, совершенно забыв о том, что нахожусь на работе, я несколько раз перезванивала то Виталику, то Марго, стараясь выяснить, что же все-таки на самом деле произошло. Подруга сообщила, что в чате он устроил настоящую виртуальную истерику. Сначала написал, что я – всего лишь его хороший друг. Спустя минуту, что он со мной больше не живет. Затем в течение короткого времени несколько раз убирал свою анкету и ставил ее обратно, всякий раз посылая в адрес Марго не слишком вежливые сообщения. В конце концов написал фразу «да что вы все понимаете в любви!» и заблокировал подругу.

Все это время мои пациенты сидели под дверью, ожидая, когда их вызовут. И закончилось все это впоследствии официальной жалобой, после чего у меня начались серьезные проблемы на работе. Но в тот момент мне было совершенно все равно. Главное было во что бы то ни стало удержать Виталика.

И мне это в конце концов удалось. Он остался. И в поведении его не изменилось ровным счетом ничего. С сайта он, конечно же, не удалился и уже почти в открытую продолжал висеть в сети даже в моем присутствии. Иногда, видя, как искажается мое лицо при случайно брошенном на экран компьютера взгляде, он пытался меня успокоить:

– Не обращай внимания. У меня там своя давнишняя тусовка. Это игры у меня такие виртуальные. Для тебя это не опасно.

Комментировать подобные высказывания я не решалась. Слишком была напугана случившимся.

Так прошло лето. За все три его месяца можно было пересчитать по пальцам наши совместные выходы за пределы четырех стен моей квартиры. Пару раз мы гуляли вечером по амстердамским каналам. Прогулки были не слишком длинными, но запомнились ощущением необыкновенного счастья и близости. Мы шли, обняв друг друга за талию, и болтали, болтали, болтали…

Болтать у нас всегда хорошо получалось. Причем обсуждали мы самые разные темы, включая религиозные, философские и психологические. И неизменно находили в лице друг друга чрезвычайно интересного собеседника.

Еще были совместные выходы на уроки аргентинского танго. Да, да, каким-то совершенно непостижимым образом, уж не знаю по каким причинам, Виталику, как и мне, захотелось научиться танцевать этот красивейший, чувственный, почти спиритуальный танец. Как-то раз по приглашению одной моей подруги, мы попали на открытый урок и оба загорелись желанием научиться двигаться так же красиво, как танцующие перед нами в этот вечер пары. Я оплатила курсы, и раз в неделю, по четвергам, мы посещали занятия в академии танго, недалеко от дома, в самом центре Амстердама.

Эти уроки были для меня настоящим праздником. Моя рука на его плече, его – обнимает меня за талию, играет волшебная чувственная музыка… Что еще нужно до смерти влюбленной женщине? А потом еще совместное возвращение домой по ночному, расцвеченному огнями Амстердаму…

На уроки танго мы ходили около года. И за это я до сих пор безгранично благодарна Виталику. Я постоянно повторяла, что он – чудо, не каждый мужчина согласился бы на такое ради своей женщины. Но все же подозреваю, что в нашей ситуации причиной была не моя прихоть. Танцевать ему хотелось научиться по каким-то своим соображениям. Но как бы там ни было, он исправно и не без удовольствия посещал уроки.

К моему большому сожалению, полностью овладеть искусством танго нам так и не удалось. Нужны были постоянные упражнения дома или в салоне, но Виталик ленился, и наши занятия ограничивались уроками раз в неделю. В результате большую часть того, чему учили на занятиях, через неделю мы благополучно забывали, и уж тем более забыли все окончательно, когда перестали брать уроки.

В конце лета у Виталика появилось новое увлечение. Он вспомнил, что когда-то неплохо катался на роликах, и решил возобновить это занятие в ближайшем от нас Фондел парке. Пару раз он даже брал меня с собой. Роликами я не владела, поэтому просто валялась на травке под солнышком неподалеку, наблюдая за его почти профессиональными па, а однажды мы даже прошлись-проехались по дорожкам парка, я – быстрым шагом, а он – совершая вокруг меня красивые пируэты на роликах. Виталик был очень ловким и великолепно владел своим телом. Наблюдать за ним было одно удовольствие.

Но долго умиляться успехами любимого мне не пришлось. Постепенно в парке образовалась постоянная тусовка роллеров, и мое появление на ней перестало приветствоваться. А однажды я стала невольной свидетельницей просто шокирующей для меня сцены.

В этот день, теплый и солнечный, я загорала в том же парке, и по дороге домой решила заглянуть на тусовку роллеров, чтобы узнать пожелания Виталика по поводу меню сегодняшнего ужина. Я была на велосипеде, и только успела подъехать к скамейке, на которой он шнуровал ботинки, и перекинуться с ним парой фраз, как вдруг, откуда ни возьмись, рядом с нами возникла молодая голландка в шортах и довольно-таки легкомысленной маечке и буквально бросилась Виталику на шею, очень эмоционально расцеловывая его в щеки. Все это выглядело так, как будто парочка встретилась после первой проведенной накануне бурной ночи. Виталик, явно смущенный, сухо пробурчал что-то о том, что девушка опоздала, и продолжил шнурование ботинок.

Я попросту оцепенела и словно сомнамбула наблюдала, как она, радостно возбужденная, опускается рядом с ним на скамейку и натягивает на ноги ботинки с роликами. Спустя минуту Виталик, закончив шнурование, поднял на меня глаза и ледяным тоном произнес:

– Стэйси, ты тоже будешь кататься на роликах?

Это, очевидно, означало, что ему непонятно, для чего я здесь стою неким подобием соляного столба. Я еще не успела оправиться от шока и в ответ только удивленно округлила глаза. Он же встал со скамейки и с гордым видом отъехал на значительное расстояние от нас обеих.

Голландская девушка, по-моему, тоже несколько растерялась от такого неожиданного равнодушия, она вопросительно посмотрела на меня, а я охрипшим вдруг голосом произнесла:

– Хэлло…

– Хэлло… – эхом повторила она, явно ожидая продолжения разговора, но продолжать светскую беседу с вновь приобретенной соперницей мне вовсе не хотелось, и я предпочла гордо удалиться.

Естественно, я ждала от Виталика каких-то объяснений. Но их не последовало. Дома он появился поздно вечером и, не удостаивая меня вниманием, тут же уселся за компьютер, всем своим видом выражая чувство оскорбленного достоинства. А когда я не выдержала и задала вопрос, в чем же все-таки дело, он сухо ответил, что нам надо расходиться, поскольку ничего у нас не получится. И именно потому, что я его все время в чем-то подозреваю и постоянно выслеживаю.

В этот день он остался спать в гостиной на диване. А я, ворочаясь в своей осиротевшей постели, никак не могла понять, чем же я провинилась в этой ситуации, и как же это ловко у него получается, переложить явную свою вину на меня…

Продолжать выяснение отношений я не стала, наоборот, всячески пыталась сгладить ситуацию, и конфликт через несколько дней изжил себя. Но я еще долго мучила себя поддозрениями и навязчивыми мыслями о произошедшем.

В сентябре Виталик нашел работу менеджера по продажам в отделе мужской одежды Хуго Босс, в самом крупном и престижном универмаге Амстердама Байенкорф. Мы оба были страшно рады. Конечно, это не совсем то, чего бы хотелось, но все-таки какой-то доход.

А с моей работой дела обстояли намного хуже. В диагностическом центре, где пациенты написали на меня жалобу, видимо, определенно решили от меня избавиться. Начались конфликты, меня несколько раз вызывали на разговор с начальством и в конце концов все-таки уволили. Я не особенно переживала, потому что мне обещали заплатить хорошие отступные, да и право на пособие по увольнению на несколько лет у меня было. Тем более что у меня еще осталась вторая работа на два дня в неделю в клинике. В глубине души я даже обрадовалась, что теперь у меня будет оставаться больше времени на общение с любимым.

В октябре у меня был запланирован отпуск, и я пригласила Виталика поехать со мной. После недолгих колебаний мы сделали выбор в пользу Канарских островов. Оплачивая счет, я в глубине души надеялась, что он частично компенсирует мне расходы в конце сентября, когда получит первую зарплату, тем более что все лето мы жили на мою… Но надежды мои не оправдались. На первую зарплату он купил ботинки от Луис Витон, шорты и несколько маек от Армани. Ну что ж, у него ведь действительно нет нормальной зимней обуви… Да и шорты с майками ему на Канарах тоже, безусловно, пригодятся…

Поездка прошла великолепно. Отель оказался чудесным, он состоял из множества одноэтажных бунгало, окруженных тропической растительностью. До пляжа, правда, нужно было добираться на автобусе, но это нас совсем не напрягало. Немного разочаровал черный песок, но через пару дней мы обнаружили чудесный нудистский пляж на косе с золотистым песком, намытым с африканского побережья. Там мы и провели оставшиеся дни. Виталик, как ребенок, голышом резвился в океанских волнах, потом падал на горячий песок и подставлял свое красивое тренированное обнаженное тело лучам африканского солнца…

Я почти задыхалась от счастья. Целых две недели вместе, не расставаясь ни на минуту… Отпуск прошел на удивление гладко. Ни разу не возникло между нами ни малейшего напряжения. И немалую роль в этом сыграло отсутствие интернета.

После возвращения в Амстердам я продолжала наслаждаться жизнью с любимым. И не переставала удивляться нашей совершенно невероятной энергетической совместимости. Мне казалось, энергия буквально циркулирует между нами, образуя общее поле, и там, где у него минус – у меня плюс. Таким образом заполняются своеобразные энергетические впадины, выравниваются выпуклости, и в результате возникает полная гармония.

Я была уверена, что одним только своим присутствием он каким-то образом инициирует и раскрывает меня. Мы могли разговаривать часами, и при этом у меня постоянно появлялись новые интересные мысли, идеи, ассоциации. Не помню, чтобы с кем-то из своих мужчин я была так откровенна. У нас не существовало абсолютно никаких табу.

Конец ознакомительного фрагмента.