Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной. Глава 1. Мой папа: Фоменко Тимофей Григорьевич (1910–1992). Фрагменты его воспоминаний «У подножья». История моего рода (А. Т. Фоменко, 2017)

1. Мои предки по отцу – казаки из Запорожской Сечи

Воспоминания отца написаны хорошим и ясным языком, что вообще отвечает стилю его мышления. Рассказывая о своем роде и своей жизни, отец сообщает много ценного и уникального о тех далеких временах.

Отец прожил исключительно насыщенную и непростую жизнь, будучи в бурной струе основных российских событий XX века. Объем его книги большой – 490 страниц.

Начну с того, что приведу схему нашего рода по линии отца: краткую на рис. 1.1 и полную на рис. 1.2. В этой первой главе я буду пользоваться краткими сведениями из Воспоминаний Тимофея Григорьевича.

Наш род произошел от запорожских казаков, как считается, прямых потомков воинственных скифов, рис. 1.3. В XVIII веке запорожские казаки контролировали значительную часть южных границ России. Казацкие боевые традиции всегда хранила, в частности, Запорожская Сечь. Это был народ смелый, находчивый и очень веселый.

Запорожское казачество Малороссии было разгромлено и ликвидировано в 1775 году императрицей Екатериной II, которая лишила их всяких вольностей и расселила эту бывшую компактную и воинственную массу по различным окраинным степным районам, в частности, вокруг города Чугуева и Харькова, а также в Курской и Воронежской губерниях. Эти казацкие переселенцы несли военную службу, но весьма ограниченную, и им было предоставлено право заниматься земледелием, но уже без особых льгот. Многие запорожские казаки ушли на Кубань, а часть из них Екатерина II взяла в Петербург для несения дворцовой караульной службы «по расписанию». Еще в то время Екатерина II раздала большое количество семей из запорожской вольницы в крепостные своим приближенным вельможам.

Рис. 1.1. Род Т. Г. Фоменко, краткая схема. Составлена Т. Г. Фоменко.

Рис. 1.2. Род Т. Г. Фоменко, полная схема. Составлена Т. Г. Фоменко и дополнена мною.

После падения Запорожской Сечи, часть запорожцев перебралась за Дунай и образовала там Задунайскую Сечь, но в 1828 году казаки, во главе со своим кошевым атаманом О. Гладким, возвратились в Россию.

В начале XIX века при императоре Александре I с казацкими поселениями жестоко расправился граф Аракчеев. Начавшаяся колонизация степей Украины Екатериной II в XVIII веке безжалостно продолжалась и при Александре I в первой половине XIX века.

Рис. 1.3.Изображения скифов на ритуальной чаше, найденной в Запорожской области.

Украина превращалась в житницу не только для России, но и для Европы.

Хлеб был нужен в больших количествах, а охрана южных границ России после покорения Крыма теряла остроту. В связи с этим, всех военных казацких поселенцев начали жестоко эксплуатировать и как хлеборобов.

С увеличением спроса на украинский хлеб начала развиваться и барщина.

Император Александр I и военный министр граф Аракчеев намеревались не только укрепить и военизировать казацкие поселения на юге России, но и заставить их интенсивно сеять хлеб и сдавать его для экспорта.

Эти кабальные условия привели к тому, что среди поселенцев вспыхнули восстания, которые жестоко были подавлены.

История нашего рода, рода Фоменко, такова.

2. Мой пра-пра-пра-дед Фоменко

Первым представителем рода Фоменко, о котором до моего отца дошли какие-либо сведения, был мой пра-пра-пра-дед Фоменко. Вероятнее всего, он был крепким человеком, типичным запорожским казаком, атаманом военных поселений казаков в районе города Чугуева, переселенных Екатериной II в 1775 году.

Вместе с другими бунтарями, после подавления восстания графом Аракчеевым, пра-пра-пра-дед был разжалован и передан в крепостные графу Сумарокову-Эльстону, и в 1820–1822 годах приписан к имению Ракитное Курской губернии.

Сколько лет было моему пра-пра-пра-деду и как его звали, нам неизвестно. Но достоверно известно, что на землях графа Сумарокова-Эльстона было организовано из нескольких десятков дворов (семей) новое поселение, которому дали название Святославка. В числе этих семей была и семья моего пра-пра-пра-деда Фоменко, являющегося пращуром нашего рода в этом поселении.

Название селения Святославка образовалось от слов «Святого славия», так как бывшие бунтари-переселенцы рассматривали свое новое местонахождение как результат святого ниспослания, ибо другим таким же бунтарям досталась доля значительно горше, чем им.

Были ли в числе переселенцев святославичей семьи, родственники моего пра-пра-пра-деда, установить не удалось, но, по-видимому, были, так как фамилия Фоменко среди святославичей не редкое явление. Также не удалось установить, сколько у него было всего детей. Но совершенно точно известно, что когда состоялось его переселение, то с ним в Святославку прибыли его сын Кузьма 1815 года рождения, которому тогда было всего лишь 6–7 лет.

Вот с этого периода (1820–1822) мой пра-пра-пра-дед и пра-пра-дед Кузьма, будучи еще мальчиком, стали крепостными графа Сумарокова-Эльстона. Также установлено, что у пра-деда Кузьмы был брат.

У графа Сумарокова-Эльстона не было прямых наследников по мужской линии. Дочь свою он выдал замуж за потомка татарского мурзы из рода Тугай-Бег-Ордынских, уже обрусевшего князя Юсупова. Большинство имений графа, в том числе и Ракитное, куда входило поселение Святославка, перешло к новому владельцу Юсупову, который в дальнейшем именовался уже, как князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон.

Несмотря на то, что пра-пра-пра-дед был лишен атаманского звания и передан в крепостные, за ним все же были сохранены какие-то привилегии, так как он имел право на вход к графу, и тот его принимал, когда бывал в имении Ракитное, в то время как другие поселенцы, вплоть до старосты, не пользовались таким правом.

3. Мой пра-пра-дед Кузьма

Когда женился пра-пра-дед Кузьма Фоменко, как звали его жену и сколько у них было детей, точно неизвестно, но по мужской линии у них было четыре сына (рис. 1.1, рис. 1.2): Михаил, родившийся в 1844 году, Захар – в 1846 году, Демид – неизвестен год рождения, и Никифор – в 1854 году.

Пра-пра-дед Кузьма был очень сильным человеком. За его силу и удаль он часто был жалован графом. Пра-пра-бабушка была женщина энергичная, казачка, держала дом в руках и была полновластной хозяйкой. Когда она была недовольна своим мужем Кузьмой, то в споре верх всегда был за пра-пра-бабушкой. Кузьма прожил 73 года и умер в 1888 году. Пра-пра-бабушка пережила его на много лет.

Старший сын Кузьмы – Михаил – и самый младший – Никифор, жили со своими семьями отдельно, а Захар (мой пра-дед) – с родителями.

Были ли братья и сестры у Кузьмы – неизвестно, но, вероятно, были, да, наверное, были и у нашего пращура, так как в Святославке семей Фоменко было так много, что их различали только по кличкам. Например, «Мышкины», «Захарцевы», «Петренковы», «Нарывоновы» и др. И все были «Фоменко». Наша фамилия встречается, причем довольно часто, не только в Святославке, но и далеко за ее пределами.

Демид Кузьмич более двадцати лет служил в кавалерийском императорском полку, и по выходе в отставку жил с братом Захаром, так и оставшись не женатым. О нем много рассказывали интересных историй: как он нес караульную службу при дворе императоров Александра II и Александра III, каких видел вельмож, кто из них сколько выпивал, как он их потом рассаживал по каретам и т. д.

До какого чина он дослужился, осталось неизвестным, но большой срок службы при дворе и близкое общение с придворной знатью указывает на то, что он был не рядовым.

Никифор Кузьмич – младший из братьев моего пра-пра-деда, прожил длинную жизнь, равную целому столетию. Он не страдал старческими болезнями, обладал хорошей памятью и, несмотря на свой возраст, здравым умом. Был довольно плотным, прочным и высоким человеком с висячими казацкими усами. В молодости он довольно долго, порядка десяти лет, служил в кавалерии Курского Императорского Полка. Начал служить при Александре II, а закончил при царствовании Александра III.

У Никифора Кузьмича и его жены Улиты были только дочери (Нюня и Тоня), которых он пережил, и умер в 1854 году.

4. Мой пра-дед Захар Кузьмич

Захар Кузьмич, мой прадед, умер в 1918 году. Он был хорошим и крепким хозяином, очень домовитым, обладал незаурядным здоровьем, трезвой головой и добрым сердцем. Был покладист и знал, как нужно вести свое хозяйство. То, что он решил научить грамоте своего среднего сына (моего деда), для чего отдал его в школу в другую деревню (в то время в Святославке школы еще не было), говорит о многом, о понимании им значения знаний.

Прадед Захар Кузьмич не пил спиртных напитков и не курил. Был стройным, худощавым, высоким, имел седые волосы, опущенные усы и крупные черты лица. Носил длинную из белого полотна рубаху с поясом и довольно широкие штаны. Обут был всегда в сапоги с высокими голенищами.

Он еще был очень крепок и, вероятно, прожил бы еще многие годы, но после убийства белыми его младшего сына Никиты, он болезненно пережил эту трагедию и сразу сдал здоровьем.

Бабушка Ульяна была низенькая, немного согнувшаяся. Выглядела она не такой уж старой, но умерла раньше дедушки, в 1914 году. У них было четыре дочери и три сына, средний из которых был мой дед, рис. 1.1, рис. 1.2.

Старшая дочь Анна Захаровна (1868–1947) была выдана замуж весьма рано за станового, который жил в селе Кошары. В то время становой был значительной фигурой и имел определенный вес в жизни стана (района).

Были ли у них дети и сколько – неизвестно.

Вторая дочь, Ульяна Захаровна, (1872–?) вышла замуж и все время прожила в Святославке. Жили они с мужем не так уж богато, но и не бедно. У них было три сына и одна дочь. Два сына погибли во время Отечественной Войны.

Старший сын Павел Захарович (1874–1957) всю жизнь прожил в Святославке. Его жена была из рода Недосековых, известных своей активной деятельностью. У Павла было две дочери, одна из которых – Ульяна – вышла замуж за Алексея Сечного, известного в селе пасечника. Вторая дочь Татьяна была замужем за писарем сельского Совета села Святославки. После родов она умерла, оставив дочь Настеньку, которая жила в семье моего отца, а затем у ее тети Ульяны, и умерла в 1930 году.

Павел Захарович служил в армии в начале царствования Николая II.

Военную службу он проходил в г. Кременчуге в пехотных частях. Он часто вспоминал свою военную службу во всех ее подробностях. Хотя он и не имел образования, но от природы был не глуп, и о своей службе в армии всегда говорил с крестьянским простодушием и юмором. В Русско-Японскую войну его призвали в армию, но по случаю рождения наследника цесаревича Алексея его год был освобожден от военной службы, и он вместо Манчжурии вернулся домой, где вел свое хозяйство довольно удачно. Он хорошо знал земледелие и справлялся с ним успешно. После смерти его жены Марии (в 1939 году) он женился вторично и работал в колхозе до последних дней своей жизни.

5. Мой дед Григорий Захарович

Средний сын Григорий Захарович (1880–1954), мой дед, мальчиком восьми-девяти лет был отдан старшей сестре Анне в село Кошары для учебы в школе. По рассказам деда, учитель в школе был самодур и делал с учениками, что ему взбредет в голову. Учеба сопровождалась розгами и другими видами наказания. Но деда учитель не трогал, так как за его спиной был сам становой (муж тети), который сам любил «забавляться» не хуже учителя.

Рис. 1.4. Фоменко Григорий Захарович (1880–1954), отец Т. Г. Фоменко, мой дед.

Вторым преподавателем был священник из местной церкви, который втолковывал им Закон Божий и молитвы. Как бы то ни было, но мой дед (Григорий) окончил школу весьма успешно, с похвалой.

После окончания школы он работал в каком-то ведомстве в Ракитном. Сельским хозяйством не занимался. Женился в 19 лет, а моей бабушке было тогда 18 лет. В армию он был призван в 1902 году и направлен в военно-фельдшерскую школу в г. Саратове. После окончания школы был определен на службу военным фельдшером в полку, расположенном в Саратове.

Во время его учебы в г. Саратове был убит царский министр Сахаров. Дед видел девушку, которая застрелила министра. Ее вели уже всю избитую и без одного глаза, а дед в это время стоял на тротуаре и с большим любопытством наблюдал эту картину. Так как он был одет не по форме, и проявлял интерес к задержанной девушке, его тоже заподозрили в соучастии и задержали. Только благодаря тому, что среди патрулей были его однокашники, его отпустили, но предложили без формы не выходить.

Видимо, дед любил щеголять, так как по его рассказам, он не любил военную форму и старался быть в штатском, а обмундирование часто подгонял у портного по своей фигуре.

В 1904 году он участвовал в Персидском походе, поэтому не был на фронте в Манчжурии. После Персии (ныне Иран) продолжал служить в г. Новороссийске, где их часть готовилась для отправки не то в Абиссинию (ныне Эфиопия), не то на Ближний Восток. Эта экспедиция по какой-то причине не состоялась.

После пяти лет службы в Новороссийске он демобилизовался и был направлен в больницу в Ракитном. Далее был земством переброшен в Борисовку, а потом – заведующим фельдшерским пунктом в Стригунах, где и работал до начала Первой мировой войны. В начале войны, в 1914 году, был мобилизован в армию, а семейство переехало жить к прадеду Захару в Святославку.

Служил дед в 12-й армии, которой командовал генерал Косич. Армия сначала действовала на Львовском направлении, а затем ее перебросили на Румынский фронт, когда Румыния вступила в войну на стороне союзников. Работал дед как в полевых пунктах, так и в больших армейских госпиталях. Был награжден Георгиевским Крестом с муаровой лентой и несколькими медалями.

После возвращения из армии дед длительное время заведовал фельдшерско-акушерским пунктом в селе Кошары, где когда-то в детстве учился в школе. Потом работал в больницах города Сталино (ныне Донецк), затем шахты 5/6 «Калиновка» и, наконец, в Авдеевке, где и умер в возрасте 76 лет. Портрет Григория Захаровича, моего деда по отцовской линии, см. на рис. 1.4.

6. Тимофей Григорьевич Фоменко, мой отец

У моего деда было три сына, а точнее четыре (самый старший сын Вася умер еще младенцем) и две дочери. Обе дочери были старше трех, оставшихся в живых, сыновей. Старшая дочь Марта, впоследствии носившая фамилию Винс, имела двух сыновей, родилась в 1900 году, а умерла в 1967. Вторая дочь – Неонила, впоследствии Галицкая, родилась в 1904 году. У нее от первого замужества были две дочки, а от второго – сын и дочь.

Старший сын Ваня, родившийся в 1908 году, погиб в 1944 году во время Великой Отечественной войны, оставив после себя дочь и двух сыновей.

В 1910 году родился мой отец Тимофей в селе Борисовка, где и был крещен в Троицком приходе.

В 1917 году родился его младший брат Вася. У Васи – две дочки, а у Тимофея с женой Валей – один сын Толя 1945 года рождения (то есть я).

Марта, Нила и Вася родились в Святославке, Ваня – в Ракитном, а Тимофей в Борисовке.

Тетя моего отца, Евдокия Захаровна, младшая дочь моего пра-деда, родилась в 1882 году. Была замужем и жила на хуторе Борисполье. У нее было три сына.

Дядя моего отца, Никита Захарович (1884–1918), в 1904 году работал в Донбассе на шахте «Иван», где его долгое время помнили, как чемпиона по борьбе. После этого он служил в армии, а после революции он был вдохновителем народных масс по экспроприации Юсуповских имений, за что был зверски убит белогвардейцами на глазах у всей сходки селян. Его жена – Вера Яковлевна – очень хорошая женщина, спаслась от расправы бегством из своего дома к своим родственникам. У них был сын Федор 1912 года рождения и три дочки – Анна 1908 года, Мария 1914 года и Елена 1916 года рождения.

Федор умер, а Мария и Елена работали долго. Одна из них – председателем колхоза, а вторая – директором совхоза. Обе – Заслуженные Работницы. Одной из них в 50-х годах было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Тетя моего отца, Варвара Захаровна (1889–1946) – младшая дочь моего пра-деда, вышла замуж за Никиту Недосекова, весьма разумного мужика. У них были два сына и дочь.

Видно, судьбе было угодно, что, начиная с пра-пра-деда Кузьмы, наш род развивался главным образом по линии средних братьев и что все мужчины, кроме погибших в войнах, прожили долгую жизнь.

Родословная мамы моего отца, то есть Пелагеи Михайловны, известна только начиная с ее отца Михаила Томаровщенко, родившегося в 1840 году и жившего в большом хохляцком старинном селе волостного значения Красная Яруга, расположенном в семи километрах от села Святославки.

У Михаила Томаровщенко и его жены было два сына и три дочери, рис. 1.2, младшая из которых была моя бабушка, родившаяся в 1881 году, рис. 1.5, рис. 1.6. Она вышла замуж за моего деда в 1899 году.

Был ли род Томаровщенковых продолжением потомков запорожских казаков или нет, это остается пока неизвестным, но Аким Кузьмич Крысаненко, который был женат на Анисье (старшей сестре мамы отца), родившийся в 1870 году и умерший в 1941 году, служил четыре года при Александре III в Курском кавалерийском полку. Он был даже жалован серебряным рублем, врученным ему самим Александром III. Это указывает на его принадлежность к казацкой вольнице, ибо это полк комплектовался только из казаков.

Рис. 1.5. Пелагея Михайловна Томаровщенко (1881–1962), мать Т. Г. Фоменко, моя бабушка.

Рис. 1.6. П. М. Томаровщенко, мама Т. Г. Фоменко, моя бабушка.

Как отмечает мой отец, если внимательно присмотреться к жизни нашего рода, то можно заметить, что род Фоменко был деятельным и, пожалуй, очень беспокойным, не всегда удобным для государственных властей. В этом легко убедиться, если вспомнить такие факты, как ликвидация Екатериной II Запорожской вольницы, в результате чего мой пра-пра-пра-дед Фоменко оказался военным поселенцем в районе города Чугуева. Затем подавление графом Аракчеевым восстания военных поселенцев, возглавляемого моим пра-пра-пра-дедом атаманом Фоменко, его разжалование и передача в крепостные. Далее, зверская казнь белогвардейцами Никиты Фоменко – предводителя разгрома Юсуповских имений и экспроприации земель. Потом – конфискация всего нашего хозяйства в Сталинскую эпоху и высылка в северные районы членов семьи моего отца. И, наконец, опала моего отца уже после Отечественной Войны и высылка его в Магадан. Из этого можно заключить, что наш род был активным. Упрекнуть его в бездеятельности никак нельзя.

Рис. 1.7. Маршруты переселения по России: предков Т. Г. Фоменко, самого Т. Г. Фоменко и А. Т. Фоменко. Нарисовано Т. Г. Фоменко.

На рис. 1.7 показаны некоторые маршруты переселения моих предков и мои.

7. Детство моего отца

Село Святославка, где род Фоменко, наконец, обрел оседлость, расположено на взгорье, перерезанном тремя балками, соединяющимися с большой долиной и маленькой речушкой. Поселение выросло в большое село, вытянувшееся вдоль речушки. Дома располагались в два ряда, образуя одну главную улицу. Во многих местах по берегам и вообще в низинах росли раскидистые вербы и кое-где камыш. По другую сторону реки находится возвышенность, на которой расположены пахотные земли.

Эту возвышенность разрезает еще одна долина. По одну сторону ее находилось в то время кирпичное производство, состоящее из трех обжиговых печей и нескольких сараев-навесов для просушки кирпича-сырца.

Садов в селе было очень мало, вся земля занималась огородными культурами. Дома разные, но подавляющее их число – это небольшие хаты с глиняными полами и соломенными крышами. Домов с деревянными полами и железной кровлей было очень мало. В них жили более зажиточные семьи.

В семье моего деда, в отличие от других, были газеты и даже журналы «Нива» с приложениями. В качестве приложений, помимо книг с художественными произведениями, высылались и репродукции таких картин, как переход Суворова через Альпы, горящая Москва во время наполеоновского нашествия и т. п. Все книги были в превосходных переплетах, а картины – на плотной бумаге, с матерчатой подкладкой. В таком виде они долго сохранялись.

К деду крестьяне обращались не только за медицинской помощью, но часто за советом. Несмотря на то, что дед жил в селе и имел весьма скромное образование (хотя в дореволюционное время окончить медицинское училище и получить звание фельдшера было уже немало), но по характеру он представлял собой полную противоположность своим братьям. Он был до некоторой степени одаренным человеком, склонным предаваться размышлениям, чтению книг.

Я не знаю, как к религии относился мой пра-дед Захар, вероятно, был верующим, но мой дед в Бога не верил. Как я знаю от папы, если в детстве мой дед часто взывал к Богу, особенно тогда, когда, по его понятиям, несправедливо его наказывали, то позже, будучи уже взрослым, он все реже и реже общался с Богом. Мой дед сначала стыдился своего отступничества от Бога, а потом вообще перестал молиться.

Правда, дед любил Иисуса Христа, но не как святого, а как личность.

Однако к религии он испытывал враждебность и даже получал удовольствие от своей неприязни.

Несмотря на свой преклонный возраст, моя бабушка сохранила живость и умение слушать собеседника. Хотя она была из крестьянской семьи, но не была крестьянкой в полном смысле слова, так же, как не была и городским жителем. Просто славная и добрая женщина. Бабушка была бесхитростной и здравомыслящей. Нисколько не относилась к числу тех, кто горячо верил в Бога. Она была человеком просто верующим, но отнюдь не фанатиком.

Мой отец – Тимофей – родился без особых приключений, но спустя десять дней тяжело заболела его мама, и младенца перевели на искусственное питание. Потом отец никогда не отличался крепким здоровьем, но никогда и не болел серьезно.

Наша семья по своему социальному положению того времени занимала промежуточное положение. Ее нельзя было отнести к интеллигентской, но ни в коем случае и к крестьянской семье. Это была здоровая, работоспособная семья, дети которой учились. В дошкольном возрасте отец уже знал все буквы русского алфавита и умел считать до ста.

Когда его отвели в школу, то он превосходил всех ребят, так как никто из них не знал букв и не умел считать. Школа размещалась в крестьянской избе, без деревянных полов.

Внутри стояло несколько грубых парт, небольшой столик для учителя и доска. Окна в избе были маленькие и только с двух сторон. Детей школьного возраста в селе было очень много. Большинство семей имели по 5–10, а то и по 15 детей, но учились немногие.

Имя моего отца – Тимофей – он получил в честь святого Тимофея, ученика святого апостола Павла, который по святцам пришелся на день его рождения, то есть 22 января по старому стилю или 4 февраля по-новому.

Правда, учение вскоре прервалось вместе с крушением царской власти. К селу Святославка приблизился фронт. Школа закрылась.

Несколько раз в селе менялась власть. Сначала «красные» сменили «белых», потом «белые» – «красных», а затем появились немцы. В это неустойчивое время мой отец, будучи еще мальчиком, с дедушкой соседом сторожил бахчу. Вдруг на дороге появился автомобиль открытого типа. Поравнявшись с куренем, автомобиль остановился. В нем было пятеро. Они вышли и попросили арбузов. Тимофей пошел, сорвал два арбуза и принес. Во время еды один из них спросил у деда: «Вы за кого: за белых или за красных?» Дед хитро улыбнулся и ответил: «Куда иголка, туда и нитка! Так и мы, куда вы, туда и мы». Все дружно рассмеялись. «Хитер старик!» – сквозь смех сказал один из них.

Когда он уехали, дед сказал Тимофею: «Беляки! Сразу видно, хотя и одеты в гражданку. Меня не проведешь!».

Бабушку и дедушку по маме мой отец не помнил. Его мама была привезена отцом из другого села, и ее родители с семьей отца не жили.

Во время гражданской войны родился младший брат отца – Вася. Ему пришлось нелегко. Время было тяжелое. Воинские части конфисковали у крестьян лошадей, скот, птицу и продукты питания. Особенно этим отличались белогвардейские части, в частности, так называемые «бело-подкладочники», куда входили, главным образом, юнкера. Крестьяне спешно закапывали зерно, а лошадей, коров и другой скот угоняли в близлежащие леса.

Появление немецких оккупантов еще более ухудшило положение крестьян. Немцы конфисковали всё не только для своих воинских частей, находившихся в то время на Украине, но многое отправляли в Германию.

Взрослое население их ненавидело. В конце концов, под напором Советов немцы вынуждены были уйти из Украины. Постепенно всё нормализовалось, прошли неурожайные годы. Каждая семья готовила себе не только продукты питания, но одежду и обувь. Ощущалась нужда только в керосине и сахаре. Но сахар употребляли не все крестьянские семьи. В деревне, где жил Тимофей, сахар давали детям в качестве гостинца. Для взрослых заменителем сахара был солод – напиток, готовившийся из свеклы. На вкус он сладкий, но с неприятным привкусом. Основной крестьянской пищей в то время было мясо, сало, птица, яйца, молочные продукты, различные каши, вареники, пироги, соленья и, конечно, знаменитые украинские блины. Из жидкого готовились только украинские мясные и постные борщи. В общем, пища была здоровая, плотная и всегда свежая. Остатки пищи отдавались скоту. Это был своего рода залог здоровья, чего нельзя сказать о нынешних временах.

Наконец, всё стабилизировалось. В селе Святославка снова открылась школа, но не в прежней избе, а в большом светлом помещении, ранее принадлежавшем весьма зажиточной семье.

Тимофей учился уже не в начальной, деревенской школе, а в девятилетке районного центра, в Красной Яруге. Учение давалось ему легко. Он был переростком из-за большого перерыва в учебе и пришлось наверстывать упущенное. Пятый, шестой, седьмой и восьмой классы он прошел за два года и через год окончил девятилетку, рис. 1.8. Тогда еще не было средних школ-десятилеток.

Рис. 1.8. Удостоверение 1926 года об окончании Т. Г. Фоменко Красно-Яружской школы.

Будучи учеником старших классов, Тимофей принимал деятельное участие в общественной жизни школы. Особое внимание комсомольские организации того времени уделяли борьбе с пережитками николаевских времен.

Среди учеников много детей было из интеллигентных и полуинтеллигентных семей. Некоторые из них, особенно в первые годы советской власти, держали себя в отношении к детям рабочих и крестьян несколько пренебрежительно. Как пишет отец, «они действительно выделялись среди нас как своей осведомленностью, я бы сказал, даже начитанностью, и особенно внешним видом. Одеты они были более опрятно и богаче. Некоторые даже носили галстуки.

У себя на собраниях мы часто прорабатывали наших «интеллигентов» за их самомнение и даже за ношение галстуков. Но к окончанию школы грань между учениками почти стерлась, и класс в целом был очень дружен и с хорошими знаниями». (Конец цитаты).

8. Отец работает, а потом становится студентом. И тут его семью «раскулачивают»

Окончив среднюю школу в 1926 году, Тимофей решил учиться дальше. Поступить в институт было довольно трудно, особенно если у абитуриента не было рабочего стажа. Отцу пришлось поступать на работу, зарабатывать стаж. Сначала – на полевых работах по обработке свеклы в одном из совхозов, а затем перешел на сахарный завод в качестве ученика слесаря.

В течение двух лет работы отец все время готовился к поступлению в ВУЗ. В то время в технические ВУЗы был большой наплыв – от 8 до 10 человек на место. Поэтому на вступительных экзаменах предъявлялись повышенные требования. Тимофей готовился весьма тщательно. Трудность поступления объяснялась еще и тем, что значительная часть мест выделялась окончившим рабочие факультеты (рабфаки) и так называемым «парт-тысячникам» – членам партии, готовившимся на специальных курсах.

Для поступления в институт Тимофей прибыл в бывшую Юзовку (ныне город Донецк), где был расположен один из горных институтов страны, впоследствии переименованный в индустриальный, а потом – в политехнический. Вот что писал мой отец.

«Было поздно, и устроиться с жильем не удалось. Ночь провел на скамейке в скверике, в самом центре города. Проснулся с утренней зарей, сильно продрогшим и еще более уставшим. На левой щеке обнаружилась небольшая опухоль. Везде была пыль. Она поднималась большими клубами, примешивалась к шахтной и заводской пыли, делала голубое небо мертво-мутным.

С опухшей щекой, позавтракав в одной из столовых, я направился в институт. В общежитии свободных мест уже не было, но мне дали направление в дом крестьянина. Когда я вошел в комнату, где стояло четыре железных кровати, в лицо пахнуло душным, застоявшимся и накаленным от солнечных лучей воздухом. Но это было уже жилье, куда лучше проведенного мною в скверике, на скамейке». (Конец цитаты).

Конкурс был достаточно велик – 8 человек на место. После экзаменов на одно место по набранным баллам претендовало двое: в паре отца – он и еще один приезжий. Все данные у них были одинаковыми, но Тимофею отдали предпочтение потому, что у него был рабочий стаж, а у соперника не было. Так мой папа стал студентом горного института.

И тут его постигло несчастье. Сталин начал кампанию по раскулачиванию. А так как семья Тимофея жила в деревне и имела неплохое хозяйство, то ее тоже причислили к категории кулаков. В деревне никто не относил эту семью к кулацкой. Даже Сельсовет не считал правильным решение раскулачивать их, но уполномоченный из центра был неумолим.

Мой дед в это время был в Донбассе, в отъезде, Тимофей (мой отец) учился, две его сестры были замужем и жили отдельно от родных. И вот в это время, стремительно, мать отца, старшего и младшего из его братьев, выслали на Крайний Север, в архангельские леса. Здоровая, работоспособная семья по существу распалась.

Прошли годы. Моя бабушка с сыновьями вернулась из ссылки, но семьи уже не было. Мой дед за это время женился на другой женщине, а все остальные члены его семьи, будучи уже взрослыми, жили в разных местах. Как пишет мой отец: «Трудно обвинить или оправдать поступок отца, тем более мне. Неожиданно свалившееся горе сильно повлияло на его поведение. Он начал пить, и все это окончилось вторичной его женитьбой».

Тимофей учился в институте провинциального города, но институт располагал талантливым профессорско-преподавательским составом. Это были не местные кадры, а высланные из Москвы и других крупных городов за различные политические «провинности». В то время Юзовка (впоследствии Сталино, а ныне Донецк) рассматривалась как ссыльное место для людей, совершивших не особо опасные преступления против политики руководителей партии того времени. Так, например, среди сосланных был известный философ, профессор Алгасов. Он был обвинен за неправильную политическую оценку декабрьских событий 1925 года, данную им в своей книге. Не менее известные – профессор физики Лемлей и профессор механики и математики Зейлигер – за несогласие с некоторыми мероприятиями, проводившимися Сталиным в ВУЗах. Личное знакомство профессора Лемлея и профессора Зейлигера с Лениным и совместная их работа (Лемлей работал в одном из академических институтов в Москве, а Зейлигер в течение сорока лет читал механику в Казанском университете, где учился Ленин), только усугубили их положение.

Были и другие опальные личности – профессор геологии Власов, бывший граф, профессор Доррер, профессора Некоз, Белявский, Тулпаров, Пузощатов и Крым. Все они были высококвалифицированными специалистами и в совершенстве знали читаемые дисциплины.

Не менее интересной фигурой был профессор Меллер. Отец считал его своим учителем, так как от него получил много знаний по своей специальности. Сам Меллер, по происхождению барон, учился в Петербургском горном институте вместе с бароном Врангелем и Каменевым, впоследствии хорошим знакомым отца. Все они закончили институт в 1902 году.

В период свирепствования «ежовщины» Меллер был арестован. Будучи уже инженером, Тимофею пришлось участвовать в комиссии по оценке деятельности Меллера. Комиссия пришла к выводу о правильности программ и их использования в учебе студентов. На основании этой экспертизы и других комиссий, рассматривавших другие аспекты его деятельности, Меллер был оправдан. Но, к сожалению, всё это было уже запоздалым помилованием. Он был настолько стар и настолько переживал эту несправедливость, что не вынес потрясения и умер уже реабилитированным, но еще не свободным. Пока оправдывающие документы ходили по инстанциям и, в конце концов, были утверждены, он скончался, так и не узнав о признании его невиновности.

В ту пору правительством были учреждены государственные одногодовые стипендии для особо отличившихся студентов. Размер ее был равен 90 рублям в месяц. Надо отметить, что это была довольно крупная по тем временам сумма. Студенческие стипендии в то время в ВУЗах, готовивших инженеров для тяжелой промышленности, равнялась всего лишь 40 рублям, а в остальных ВУЗах и того меньше, всего лишь 25 рублей. Получения такой высокой годовой стипендии был удостоен и мой отец.

Совершенно неожиданно он из неимущего студента превратился в имущего. Пока оформлялись на него документы, прошло четыре месяца, и он сразу получил 360 рублей. Чтобы представить – насколько это много или мало для студента, достаточно привести такой пример. Студенты того времени снимали для жилья комнату на трех человек. Каждый из них платил по 20 рублей в месяц хозяйке за жилье, хозяйскую постель, стирку белья, питание и уборку помещения. Если студенты платили чуть больше, то к столу хозяйка подавала по рюмке вина.

Месячное трехразовое питание в студенческой столовой стоило 12 рублей 75 копеек. Поэтому полученные Тимофеем деньги в сумме 360 рублей смущали не только его, но и всех его товарищей. Отец пригласил их всех в ресторан, где они широко отметили это событие.

Как уже говорилось, учеба Тимофея в институте совпала с периодом раскулачивания, проведенного по распоряжению Сталина. Раскулачивание вызвало голод среди населения. Не избежали этой участи и студенты.

Если в 1929 году и даже в начале 1930 года в студенческой столовой их кормили, по словам отца, превосходно, то в период голода они питались, главным образом, перловой кашей, без жира.

Мой отец писал: «Но были у нас дни, когда мы лакомились конским холодцом. В то время было еще много лошадей, и раз в неделю, а то и два, в специальном ларьке для населения продавали конский холодец. Чтобы его добыть, мы собирались группой, этак человек десять, снимали большие плафоны, висевшие в студенческом общежитии, приделывали к ним ручки из проволоки, и Топорков, как наиболее высокий и здоровый среди нас, поднимал их над головой, а мы, остальные, расталкивали силой толпу и втискивали Топоркова к прилавку. Он наполнял плафоны этим деликатесом, расплачивался, поднимал драгоценный груз над головой и с нашей помощью выбирался на свободу. Сейчас даже трудно вспоминать, что творилось, когда мы полуголодных и голодных людей отталкивали и добывали себе этот злосчастный холодец. Крики, возмущение, несусветная ругань неслись со всех сторон. Но что можно было сделать, если хотелось есть. Этим занимались не только мы. Покупали сильные, или, как мы, групповым методом. Иначе добыть холодец не было никакой возможности. Когда человек голодный, он звереет, проявляются инстинкты далекого прошлого.

В бытность мою студентом довольно часто устраивались лекции на международные и другие темы. Однажды к нам в Сталино пожаловал сам Бухарин. После опалы он был главным редактором не то газеты «Правда», не то «Известий». В актовом зале народу было полным-полно. Сидели даже на ступеньках. Присутствовал и я.

Говорил Бухарин свободно, очень заразительно, без всяких шпаргалок. Его выступление произвело на нас, студентов, огромное впечатление. Это было выступление настоящего трибуна, прекрасно владеющего не только ораторским искусством, но и знаниями политики и философии». (Конец цитаты).

Преддипломную практику отец проходил на аппатитовом комбинате на Кольском полуострове в Хибинах. Отец писал: «Туда нас ездило трое студентов (через Москву). В филиале Большого Театра мы слушали оперу Чайковского «Евгений Онегин». Роль Ленского исполнял знаменитый Собинов. Это было за два года до его смерти, но голос у него был еще свеж и молод.

Я и мои товарищи были захвачены пением, мы были в плену у Собинова да так сильно, что, вскочив со своих мест, неистово аплодировали и доведенные до крайнего возбуждения, ушли, забыв в ложе свой фотоаппарат…

Так как студенты всех времен относились к самой малообеспеченной категории людей, то мы в какой-то степени были рады кое-что заработать. В Хибинах нам это удалось. Там платили значительно больше, учитывая расположение этих предприятий за Полярным кругом.

Выезжая из Ленинграда в Москву, мы на обратном пути настолько себя чувствовали имущими, что позволили себе купить билеты на «Красную Стрелу».

По приезде в Москву, утром, без всякой надежды на возможность получить обратно свой фотоаппарат, мы пошли в филиал Большого Театра.

Объяснились с дирекцией и оказалось, наш фотоаппарат сохранился и немедленно был выдан нам». (Конец цитаты).

9. Работа инженером на производстве

Окончив институт, Тимофей был направлен на работу на Макеевский коксохимический завод в Донбассе, в углеобогатительный цех. Вначале его использовали на должности сменного инженера или, как тогда называли, сменного помощника начальника цеха.

В то время на предприятиях часто происходили столкновения между крупными специалистами-практиками и молодыми дипломированными инженерами. Дело в том, что в первые годы Советской власти инженеров некоторых специальностей вообще не готовили в институтах. Появление на производстве молодых, еще «зеленых» инженеров несколько насторожило практиков и иногда порождало между ними инциденты.

Надо отметить, все практики, или, во всяком случае, большинство из них, весьма тщательно охраняли свои знания от чужих глаз и ушей, и особенно от дипломированных инженеров. Доходило до того, что регулирование шахтных паровых подъемных машин мастерами-практиками производилось под брезентом. И это не выдумка! Когда нужно было наладить паровую подъемную машину, привозили вот такого мастера-профессионала. Он накрывал всю машину брезентом, залезал сам с лампой под брезент и там колдовал. После этого ему выплачивали определенную сумму денег, и он уезжал восвояси, не раскрыв секрета регулировки.

Что-то подобное происходило и на углеобогатительных фабриках. Отец писал: «Хорошо помню крупного дореволюционного специалиста-практика Елисеева. Этот консультант приходил на фабрику… ни с кем не советовался и давал указания по изменению режимов работы, без всяких объяснений.

Как-то я распорядился открыть воду для промывки осадка на шламовых грохотах. Это способствовало удалению ила. Через некоторое время вода была закрыта по распоряжению Елисеева. Когда я это обнаружил, то сейчас же распорядился снова открыть воду. На этой почве между нами произошел несколько напряженный разговор. Оказалось, что до моего прихода на фабрику, воду по традиции никогда не открывали, и мое вмешательство в технологию затронуло самолюбие и престиж Елисеева. В конце концов, я настоял на своем. Причем свои действия я обосновывал улучшением качества продукции, тогда как Елисеев ссылался только на излишний расход воды.

Когда я был в отпуске, на фабрике произошел весьма любопытный случай. Отсадочная машина вдруг стала выдавать породным элеватором не породу, а необогащенный уголь, а элеватор, предназначенный для промежуточного продукта, – породу. Немедленно был вызван консультант Елисеев. Осмотрев машину, он заявил: «В сите образовалась дыра». Машину остановили, но каково же у всех было удивление, когда её очистили, а сито оказалось исправным. Елисеев, судорожно стиснув руки, сконфуженными глазами искал подтверждения своей правоты. Повинуясь какому-то инстинкту сохранения своего престижа, он вдруг сосредоточил всё свое внимание на предложении о направлении продукта породного элеватора в промежуточный продукт, а пром-продуктового элеватора – в породу. Это был временный выход, но другого никто не мог предложить.

Через несколько дней на заводе появился я. На фабрике вновь возник интерес к этой машине. Всё же она работала ненормально. Все ждали моего мнения. Как и следовало ожидать, я предположил порыв сита. Все улыбнулись и разочарованные ушли. Необычайность случая меня задела. Долго ходил я вокруг машины и, наконец, как-то машинально заглянул в люк питающего желоба. Сразу всё стало ясно. Решето в желобе от длительной эксплуатации износилось и его остатки унесло потоком. Когда все ушли, и возле машины остался я и сепараторщик, мы немедленно вложили новое решето и через минуту-полторы восстановился нормальный режим. Я воскликнул: «Зови начальство».

«Выздоровление» машины заинтересовало многих, но особый интерес проявил Елисеев. Он искоса посматривал на меня, но на его лице явно отражалась радостная благодарность. Сначала я с сепараторщиком не говорили, в чем дело, но затем открыли тайну. Все смеялись от души, особенно Елисеев. Находчивость, проявленная мною, вызвала у него некоторое восхищение. С тех пор у меня с Елисеевым установились самые хорошие отношения. Я был допущен ко всем его секретам, которые он копил всю свою жизнь.

После моего отпуска я был направлен трестом на Моспинскую фабрику, выпускающую брикеты». (Конец цитаты).

10. Работа в руководящем аппарате комбината «Донбассуголь»

По истечении пяти лет работы на производстве моего отца пригласили на работу в организационный аппарат комбината «Донбассуголь». Эта крупнейшая организация Донбасса впоследствии подверглась разукрупнению, как тогда говорили, (то есть дроблению) на более мелкие комбинаты. Тут он работал до начала Отечественной войны и занимался вопросами качества добываемого угля и его обогащением. Особенно четкое управление промышленностью было в бытность Наркома Орджоникидзе. Наркомтяж в то время объединял всю тяжелую промышленность, включая и угольную.

На одном из совещаний, где выступал Орджоникидзе, был и мой отец.

Один из руководителей треста возражал против жесткого срока, установленного на выполнение какой-то срочной работы. Орджоникидзе помахал в воздухе своим кулачищем и ответил: «Попробуй не выполнить!». Все рассмеялись, и спор на этом закончился.

Был и такой случай. Когда Орджоникидзе в сопровождении директора появился на запущенном и захламленном отходами дворе Рутченковского машиностроительного завода, он сказал, обращаясь к нему: «Вы уже не директор!». После того, как он посетил цеха, добавил: «Вы уже и не член партии!». Орджоникидзе не только боялись, но и уважали.

Однако нельзя не отметить и теневые стороны работы в организационном аппарате. Росли дополнительные штаты, отделы, управления, комбинаты, формы учета и отчетности, многочисленные справки для начальства, вызовы, совещания… И, наконец, всё это было увенчано ночными бдениями.

Причем дикость этого «прогрессивного» метода заключалась в том, что руководство имело возможность по утрам спать до 10 часов и даже до 11 утра, а вот небольшим начальникам и рядовым работникам утром надо было приходить раньше времени (иногда значительно). Было нелепо, но такая система существовала.

Новый начальник комбината «Донбассуголь» Александр Федорович Засядько, имел наружность, не располагающую в его пользу. Засядько по натуре был очень мрачный человек. Он не то, чтобы смеяться, он даже улыбаться почти не умел. С его приходом в комбинат Донецкий бассейн после длительного перерыва, наконец, начал выполнять план добычи угля.

Засядько было предложено сделать сообщение на заседании Политбюро ЦК нашей партии. К этой поездке в Москву он готовился весьма тщательно. В подготовке доклада принимал участие и мой отец. В частности, папа готовил различные доклады и подробные документы для более высокого начальства.

Из-за резкого снижения добычи угля Политбюро ЦК отстранило Кагановича от руководства угольной промышленностью, и вместо него был назначен Вахрушев, которому были даны большие полномочия (кстати, он немедленно снял Изотова).

По поводу Кагановича следует сказать несколько слов. На совещаниях, где моему отцу приходилось не раз присутствовать как в Наркомате в Москве, так и в Донбассе, Каганович часто жаловал своей персоной. Он, как никто другой из руководителей такого высокого ранга, был подвержен какой-то боязни утратить свой авторитет в глазах подчиненных. В своих выступлениях считал необходимым в какой-либо форме, но обязательно, подчеркнуть свое высокое положение, оттенить себя, свое величие. Это всегда бросалось в глаза.

Вот один из примеров. После Отечественной войны было организовано Министерство Строительных Материалов. Министром назначили Кагановича. Будучи в Донбассе, он созвал совещание актива строителей и в своей речи старался подчеркнуть важность этого мероприятия для страны. Для убедительности добавил: «То, что меня, члена Политбюро, партия назначила Министром этого Министерства, это уже говорит об исключительной важности этого решения».

И такой мелкий, но характерный для него штрих. Когда Каганович выступал, или просто сидел в Президиуме совещания, то по нескольку раз вынимал больших размеров белоснежный носовой платок, слегка им взмахивал, чтобы тот развернулся, и потом тщательно вытирал лицо. Его платки всегда были сильно надушены розовым маслом, приятный и стойкий запах которого быстро распространялся по всему помещению. Делалось это подчеркнуто, как бы демонстрируя то, что недоступно для сидящих в зале. Всё это замечалось людьми, но никто не осмеливался что-либо сказать. Тимофей Григорьевич тоже не обсуждал тогда ни с кем «платок Кагановича», хотя он его сильно раздражал. То время было не для разговоров, даже таких невинных. Доверие друг к другу было подорвано, так как доверчивость обходилась иногда очень дорого.

Частые реорганизации управления угольной промышленности способствовали многочисленным перемещениям руководителей. Однажды встал нелегкий вопрос – кто из трех освободившихся министров получит новое назначение? Вопрос решался у самого Сталина. По очереди были вызваны все три бывших Министра – Задемидько, Оника и Засядько. На вопрос Сталина – как каждый из них представляет себе будущее шахты, Задемидько и Оника говорили о перспективах развития добычи, механизации трудоемких процессов и т. д. Последним к Сталину зашел Засядько. Он произнес только одну фразу: «Шахту надо превратить в завод, тогда люди не будут бояться туда спускаться».

Сталину понравилась эта мысль, и он тут же назначил Засядько Министром угольной промышленности СССР.

Большой и неприятный след в сознании людей оставил период «ежовщины». Он длился не так уж долго, но по своей емкости ужасов и значению для многих судеб, это была целая эпоха. Массовость арестов среди хозяйственных и партийных руководителей приняла такой размах, что многие специалисты боялись занимать высокие посты. Распространилось невероятное напряжение. Друг друга боялись, так как каждый день сыпались доносы о высказываниях людей в интимных беседах. Для населения в городах вывешивались огромные плакаты, на которых были изображены ежовые рукавицы, с невероятной силой сжимающие врагов народа.

Политический смысл искали во всем, даже в обогащении углей. В свое время крупнейший теплотехник нашей страны Рамзин броско как-то сказал: «Нет плохих углей, а есть плохие топки». Он считал, что для энергетических целей уголь обогащать не надо. Это шло вразрез с официальной технической политикой. Сейчас же последовали в печати резкие, даже очень резкие, статьи против. Вот название одной из них: «Факты, вдребезги разбивающие вредительские концепции в области обогащения углей». Впоследствии Рамзин, как один из руководителей «Промпартии», был арестован и работал в одном из конструкторских бюро, специально организованных для репрессированных специалистов.

Отбывая наказание, он создал новый весьма эффективный прямоточный котел. Это было настолько крупное изобретение, что Рамзин был не только реабилитирован, но и награжден орденом Ленина. Впоследствии все участники «Промпартии» были реабилитированы, особенно когда их многочисленные разработки получили широкое признание в нашей промышленности.

Нарком Ежов прожил короткую, но ужасную жизнь.

11. Перед войной

Наряду с гражданской специальностью мой отец имел и военную. Воинскую учебу он начал еще студентом. После окончания института и переподготовки в летних военных лагерях ему было присвоено звание военного инженера третьего ранга, а затем второго ранга. Это давало ему право носить две шпалы. Тогда еще не было звездочек. Быстрое продвижение Тимофея Григорьевича в получении военных званий, объяснялось его способностями, духом того времени и успешным прохождением им летних лагерных сборов. Ему удавалось быстрее других стажеров переправлять через реку полк красноармейцев. Согласно программе в инженерных частях, каждый должен был уметь быстро соорудить поплавковый мост и переправить полк на другой берег.

Для ускорения переправы отец никогда не придерживался установленных норм. Поплавки Полянского, которые в то время были на вооружении инженерных войск, под настилом мостика должны были устанавливаться на определенном расстоянии друг от друга. Отец его несколько увеличил, что позволило уменьшить количество поплавков. Правда, такое уменьшение приводило к оседанию моста под тяжестью солдат, и он несколько затоплялся водой. Но предварительно отец проверил и нашел, что расстояние между поплавками можно увеличить без риска для красноармейцев. Бойцы могли форсировать реку быстро и при небольшом затоплении настила. Вода не должна была подниматься выше голенищ сапог. Идея была принята. На разборах учений отца ставили в пример другим за сообразительность.

На военном поприще Тимофей Григорьевич довольно неплохо преуспел, хотя не был влюблен в военное дело. Он получил чин старшего начальствующего состава, тогда как оканчивающие военные академии в то время имели право носить не выше одной шпалы. Его военная карьера этим бы не ограничилась, если бы он согласился продолжать учебу (ему это настойчиво предлагали). Дело в том, что, согласно подписанному договору Молотова и Риббентропа, Польша должна была быть оккупирована с одной стороны войсками Гитлера, а с другой – нашими. В этот период мой отец был призван на военную службу и назначен начальником инженерной службы 137-й стрелковой дивизии. Она формировалась из запасников на военной базе в городе Лубны, где до этого был только один полк. На его базе должны были сформировать дивизию, и в течение 2–3 недель вооружить и подготовить ее к выступлению на фронт. Но при вскрытии складов с обмундированием оказалось, что его было достаточно для формирования трех дивизий, но обуви не хватило даже на одну дивизию. Пока доставляли обувь, польская кампания по существу уже была закончена. Так дивизии, где был отец, и не пришлось принять участие в этой акции, поскольку судьба Польши решилась в течении двух недель.

Затем последовало коварное затишье. Дивизия, где был Тимофей Григорьевич, как и многие другие, была расформирована. Всех отпустили домой, а отца вызвали в политуправление и некто Голубев вновь предложил ему продолжить военное образование на шестимесячных курсах при академии военно-инженерных войск. Окончание курсов давало бы отцу право получить звание комбрига инженерных войск и носить один ромб, т. е. он перешел бы в категорию высшего начальствующего состава. Комбриг того времени соответствовал нынешнему генерал-майору. Но, несмотря на настоятельное предложение и даже некоторое давление, Тимофей Григорьевич категорически отказался от этого вроде бы заманчивого предложения. И никогда не жалел. Будучи родом из казаков, весьма уважал военную профессию, но куда больше его тянуло в инженерную науку.

12. 1941 год. Война

Итак, отказавшись от совершенствования своей военной квалификации, отец вернулся к мирной деятельности. Однако тут началась война. Был отрезан крупнейший железорудный бассейн – Кривой Рог, а вместе с ним и прилегавший к нему – марганцевый бассейн, основные поставщики металлургического сырья для заводов Юга. Тяжелая промышленность Донбасса и других районов страны оказалась в критическом положении. Надо было искать выход и, как временная мера, он был найден.

В Донбассе со времен начала эксплуатации юзовских доменных печей на свалках накопились сотни миллионов тонн колошниковой пыли, с большим содержанием железа. Собственно, это была та же железная руда, но в виде пыли. Было дано задание использовать запасы колошниковой пыли для доменных печей. К решению этой проблемы был привлечен и отец.

Он и его сотрудники разработали два направления использования колошниковой пыли в качестве сырья для домен. Первое направление было осуществлено на Моспинской брикетной фабрике в Донбассе. Плавка металла с участием этих брикетов дала удовлетворительные результаты. Однако приблизился фронт. Всё было брошено, и город Сталино (Донецк) был сдан немцам без боя. В такой критический момент некоторые руководители из-за своей трусости первыми начали всё бросать и бежать на Восток. Несмотря на стремительное наступление врага, часть предприятий и организаций всё же сумели более или менее организованно покинуть город. Но руководители комбината позаботились только о себе.

Папа рассказывал мне подробно – что творилось в те дни в Сталино. Сотрудникам комбината, где отец работал, было сказано явиться рано утром на вокзал для эвакуации. Иметь при себе только самое необходимое и только в одном вещевом мешке. В назначенное время все пришли на вокзал. Однако на железнодорожных путях никакого эшелона не оказалось. Люди заметались, стали узнавать – в чем дело. Путейцы сказали, что эшелон действительно был здесь, однако ушел на Восток уже три часа тому назад. В него погрузилось только руководство комбината с семьями, заполнив до отказа вагоны мебелью, скарбом, большим количеством чемоданов. Загрузили даже рояль. В итоге получилось, что остальных сотрудников попросту бросили на произвол судьбы. При этом – беззастенчиво обманули, назначив всем непосвященным явиться на вокзал уже тогда, когда эшелон уйдет. Толпа стояла в растерянности. Вдали слышалась громкая артиллерийская канонада. Люди разделились на две группы. Значительная часть решила уходить пешком по рельсам на Восток, за отступающей нашей армией. Другая часть, заметно меньшая, решила остаться в городе. Среди последних был и мой папа. Он вернулся домой. Как стало известно потом, почти все, кто ушел тогда с опустевшего вокзала на Восток, погибли, попав под удар танковой немецкой дивизии, уже обошедшей город с флангов. Так спасся мой отец.

Итак, Тимофей Григорьевич оказался на оккупированной немцами территории. Что делать? Чем жить? Первые шесть месяцев он кое-как находил пропитание. Основным источником продуктов была деревня. Но вот кончились вещи, которые можно было пустить в обмен на продукты, тем более, что еще раньше лучшая часть его вещей (как и у других жителей) была конфискована для немецкой армии. Вместо отобранных вещей и мебели немцы выдавали написанные от руки и никем не заверенные расписки. Тогда отец поступил на Рутченковский коксохимзавод в городе Сталино. Получил карточки. Появилась возможность хоть кое-как питаться. Надо отметить, что Рутченковский завод должен был быть взорван при отступлении. Но это сделали лишь частично. Кроме того, в цехах было оставлено значительное количество горючего и материалов, которые немцы быстро переработали в горючее для автотранспорта.

Несмотря на небольшие разрушения и значительные усилия немцев, восстановить завод так и не удалось. Все рабочие и начальники участков были очень пассивны. Ходили на работу только ради получения пайка. Более того, было немало случаев порчи оборудования и саботажа. Вообще, население на оккупированной территории Донбасса встретило немцев враждебно.

13. Первые годы после войны

Наконец, Донбасс был освобожден. С приходом наших войск началась массовая проверка тех людей, которые, оказавшись на оккупированной территории, в той или иной мере способствовали немцам. Те, кто проявляли заметную активность и участвовали в оккупационных органах управления, полиции и играли там значительную роль, были сразу репрессированы.

Все инженерно-технические работники тоже проверялись органами безопасности. Те, кто работали на заводе в качестве начальника цеха, участка или в руководстве завода, и если их цех, участок был при немцах восстановлен, тоже репрессировались или направлялись в штрафные роты на фронт. Подвергался проверке и мой отец. Ведь он был начальником углеподготовительного цеха и, естественно, ожидал сурового наказания. Однако, получилось не так. В органах безопасности отца долго допрашивали и особенно интересовались рабочими, бывшими под его начальством. Отец дал им самую хорошую характеристику, объяснил, почему при немцах не был восстановлен цех. И, как ни странно, его отпустили. Это было для него неожиданным. Всё разъяснилось, когда отец при выходе из кабинета, где его допрашивали, встретился с работником органов безопасности Даниленко, в прошлом – студентом института, где учился отец. Он кончал позже, но отца знал хорошо. Даниленко сказал, что отец своей свободой обязан своему поведению в оккупации и тем рабочим, которым оказывал помощь и не мешал им по возможности тормозить восстановление цеха.

Действительно, углеподготовительный цех не был восстановлен, и не потому, что рабочие не могли этого сделать, а потому, что при первой возможности нужные для восстановления детали отправлялись на свалку.

Кроме того, горючее, бывшее на заводе и использовавшееся немцами для транспорта, отец разрешал рабочим вывозить из завода тайно, для обмена на продукты в совхозах и колхозах. Всё это делалось на его глазах, и рабочие от него ничего не скрывали. Больше того, когда приближались наши войска, рабочие обратились к отцу с просьбой возглавить их группу и попытаться воспрепятствовать немцам взорвать тепловую электростанцию. При отступлении немцы были особенно жестокими. Малейшее подозрение сразу каралось смертью.

Электростанция ими охранялась очень тщательно. Отцу всё это было хорошо известно, и потому он посоветовал рабочим прятаться и ждать прихода наших войск. Большинство рабочих так и поступило, а небольшая группа всё же решилась на рискованный шаг. Но электростанция всё же была взорвана немцами, а два человека из этой группы были схвачены и расстреляны.

После допроса отца вызвали на завод и предложили стать главным инженером Рутченковского коксохимзавода, собрать рабочих и инженерно-технический персонал и немедленно приступить к восстановлению разрушенного завода. Отец с радостью принялся за работу. Электроэнергии еще не было, и сверлильные станки вращали вручную. Также вручную клепали и металлоконструкции. Труд был очень тяжелый, но все повреждения двух мостов были быстро восстановлены.

Но вот с Востока начало прибывать бывшее начальство завода (в том числе и люди, грамотно отправившие эвакуационный поезд с вокзала раньше времени). Некоторые вернувшиеся начали громко возмущаться: мы там, в эвакуации, рисковали всем и не жалели жизней для победы в войне, а вы тут в оккупации, «немцам помогали». Несмотря на успешное восстановление предприятия, Тимофею Григорьевичу пришлось уступить свой пост вернувшемуся из эвакуации главному инженеру Гутману. Отца же назначили начальником отдела капитального строительства завода, и по положению он считался заместителем директора завода. Его назначение на такой пост было необычным. Многих это удивило, а некоторых даже возмутило. Дело в том, что эта должность была сугубо партийной, как и все руководящие должности в то время. И вдруг на ней оказался беспартийный, да еще из бывших на оккупированной территории.

За успешные восстановительные работы заводу восемь раз присуждалось знамя Государственного Комитета Обороны СССР. Всё это явилось какой-то поддержкой для отца. Поэтому заявление одного из начальников цехов, некоего Денисенко, члена партии, о том, что отец не достоин этой должности, не повлияло на его положение.

Несмотря на «темные пятна» в биографии, Тимофей Григорьевич за успешное завершение работ по восстановлению завода был отмечен правительственной наградой. Восстанавливая завод, одновременно строили жилые дома и культурно-бытовые учреждения. Начали строить хороший и благоустроенный поселок.

Через некоторое время на завод пожаловал сам Н. С. Хрущев. Он был тогда первым секретарем компартии Украины и председателем Совета Министров УССР. Приехал с большой свитой, среди которой был и первый секретарь обкома Сталинской области Мельников. Как пишет отец, Хрущев был одет своеобразно. Хорошо вычищенные сапоги, галифе, москвичка, и на голове – фетровая шляпа. Говорил очень много и только он один. Остальные, поглощенные его знаменитым выражением «Кузькина мать», следили за каждым его движением и только поддакивали и послушно кивали головами. В течение всего времени к нему не последовало ни одного вопроса, просьбы, возражения. Его слова воспринимались, как божий дар, ниспосланный свыше.

Хрущев зашел в один из строящихся домиков. Домики возводились из шлакоблоков, которые готовились здесь же. Но в то время уже было подписано Хрущевым постановление о применении кирпича-сырца для внутренних простенков в домах. А в строящемся поселке внутренние простенки делали из шлакоблоков. Хрущев сразу обратил внимание на это: «Разве вы не читали нашего постановления о применении кирпича-сырца в этих случаях?»

Все замерли. Директор завода Баланов побледнел, растерялся и ничего не мог сказать. Пришлось отцу его выручать. Тимофей Григорьевич ответил Хрущеву так: «Никита Сергеевич, постановление мы прорабатывали, но в наших условиях имеются большие запасы шлаков, которые мы используем для шлакоблоков, а вот кирпича у нас не хватает даже для промышленного строительства».

Обращаясь к Мельникову, Хрущев сказал: «Они поступают, пожалуй, правильно. Ты им не мешай в этом». Мельников, будучи первым секретарем обкома, ни разу до этого случая и после него не был на заводе и не имел ни малейшего представления о его делах и нуждах. Однако с деловым видом ответил Хрущеву: «Хорошо, Никита Сергеевич». Мельникова отец знал хорошо по институту. Позже, когда он был секретарем обкома, Тимофею Григорьевичу не раз приходилось не только видеть его на совещаниях, но и встречаться лично. Несмотря на свое высокое положение, он был всегда приветлив и проявлял живой интерес к знакомым студенческих лет.

14. Женитьба папы на моей маме

Во время работы отца на заводе, еще во время войны, в его жизни произошло важное событие. В 1943 году ему было уже 33 года, но он еще не был женат. И вот, его женой стала Валентина Поликарповна Маркова (потом Фоменко). Родилась она в Юзовке (ныне г. Донецк), в семье служащего. Она была самой младшей. Старше ее были две сестры, рис. 1.9, рис. 1.10, и два брата, рис. 1.11, рис. 1.12, рис. 1.13. Родители русские. Отец из Орловской губернии, а мать из Смоленской, но оба жили в Донбассе. На рис. 1.14 – родственники Валентины Марковой, моей мамы. Старая фотография примерно 1922–1923 годов, г. Юзовка (потом Сталино, Донецк). Слева стоят молодые родители моей мамы (Романова Ефросинья Андреевна и Марков Поликарп Федосеевич), а сама она, маленькая девочка 4–5 лет, сидит на переднем плане. Справа стоит Клава, сестра моей мамы. Справа сидят, скорее всего, дедушка и бабушка моей мамы. Их имен не знаю. Не знаю также, что за мужчина сидит слева. К сожалению, уже не у кого спросить. На рис. 1.14a показан вид шахтерской Юзовки в 1912 году, а на рис. 1.14b – центральная шахта Юзовки в 1911 году.

Рис. 1.9. Моя бабушка – Романова (Маркова) Ефросинья Андреевна (справа) и ее три дочери (слева направо): Клавдия, Валентина и Анна (г. Рутченково).

Рис. 1.10. Сестра Валентины Марковой (Фоменко) – Анюта с сыном Анатолием и мужем Берзиным Георгием Фридриховичем.

Рис. 1.11. Моя бабушка – Ефросинья Андреевна Романова (Маркова) и семья ее сына Николая, то есть моего дяди. Николай Ипполитович Марков, его жена Вера Алексеевна (Зорина) и сын Алексей. Моя мама говорила, что сама удивлялась тому, что у неё отчество Поликарповна, у брата Георгия – тоже, а у брата Николая – отчество Ипполитович. Хотя отец у них у всех один. Видимо, была какая-то путаница в документах.

Рис. 1.13. Марков Георгий Поликарпович – брат Валентины Марковой. 1977 год.

Рис. 1.12. Марков Георгий Поликарпович – брат Валентины Марковой. 1939 год.

Рис. 1.14. Слева стоят молодые родители моей мамы (Романова Ефросинья Андреевна и Марков Поликарп Федосеевич), а сама она, маленькая девочка 4–5 лет, сидит на переднем плане. Справа стоит Клава, сестра моей мамы. Справа сидят, скорее всего, дедушка и бабушка моей мамы. Фото примерно 1922–1923 годов.

Рис. 1.14a. Юзовка, шахтерский поселок в 1912 году. Взято из Интернета.

Рис. 1.14b. Вид Юзовки в начале XX века. Центральная шахта Юзовки в 1911 году. Взято из Интернета.

Училась Валя весьма успешно, сначала в средней школе, а затем в педагогическом институте (ныне Донецкий университет), получив специальность филолога. Но не успела освоиться с профессией преподавателя русского языка и литературы. Началась война. В период немецкой оккупации ей немало пришлось пережить, подвергая себя опасности. Немцы из-за нехватки рабочих рук насильно увозили девушек в Германию и тем самым пытались дешевой рабочей силой решить проблему. В числе этих невольниц оказалась и Валя, будущая жена Тимофея Григорьевича. Ее под конвоем отправили к Германию. В Германии ей пришлось, правда, недолго, работать на военном заводе, в городе Гюстрове (расположен в земле Мекленбург-Передняя Померания). Ее и других пленных советских девушек заставили заниматься опасной работой – начинять снаряды, под наблюдением немцев. Но, несмотря на строгий контроль и большой риск, девушкам все же иногда удавалось вместо взрывчатки наполнять снаряды землей и другими веществами.

Вырваться оттуда было почти невозможно. Исключение делалось только больным. Вале удалось купить за свои платья, которые она привезла с собой из дома, фальшивую справку о болезни и о нежелательности ее пребывания среди здоровых девушек. Немцы ее сразу же изолировали и отправили на Родину. Только так ей удалось с большими лишениями и мучениями добраться, наконец, домой. Моя мама с большой неохотой вспоминала это тяжелое время.

По возвращении домой к ней обратились ее бывшие подруги и пригласили принять участие в оказании помощи советским военнопленным, находившимся недалеко, в немецком концентрационном лагере. Сначала всё шло неплохо. Но вот, однажды дома она начала собирать кое-что из старой одежды для военнопленных. За этой работой её неожиданно застал отец, и когда узнал, в чем дело, категорически запретил ей туда идти, зная, насколько это опасно. И он оказался прав. Те же девушки, которые в очередной раз явились на условленное место, на сей раз были замечены немецкой охраной. Их тут же арестовали, а потом расстреляли.

Так, совершенно случайно, Валя осталась в живых. Для нее это были ужасные дни. Потерю близких подруг она сильно переживала. Знакомство Тимофея и Валентины состоялось после ее возвращения из Германии, когда город Сталино был освобожден от оккупации. Они поженились 31 декабря 1943 года. 13 марта 1945 года родился у них сын Толя, то есть я, рис. 1.15, рис. 1.16, рис. 1.17, рис. 1.18.

Рис. 1.15. Семья Т. Г. Фоменко. 16 марта 1946 года, поселок Рутченково.

Рис. 1.16. Семья Т. Г. Фоменко. Поселок Рутченково, 1947 г.

Рис. 1.17. Т. Г. Фоменко с сыном Толей. 1949 год, поселок Рутченково – пригород города Сталино, потом Донецка.

Рис. 1.18. Т. Г. Фоменко с сыном. 1948 год.

15. Запрет защищать кандидатскую диссертацию. Отца объявляют неблагонадежным. В результате – «добровольная» ссылка в далекий и легендарный город Магадан

Отец начал работать в научно-исследовательском институте в качестве заведующего одной из лабораторий. Его заместителем был Витренко, сокурсник отца по учебе в институте. При оформлении на работу в Донецкий угольный институт выяснилась невозможность воспользоваться имеющимися у отца документами об освобождении от сдачи кандидатских экзаменов.

Еще до войны, когда Тимофей Григорьевич работал в комбинате «Донбассуголь», он занимался научной работой. Многие его работы были опубликованы. Естественно, возникла мысль о защите диссертации. Отец как-то заговорил с Засядько и попросил отпуск для подготовки к сдаче кандидатских экзаменов. Засядько сказал: «Тебе не надо сдавать экзамены и отпуска я не дам. Ты нужен сейчас здесь. Напиши письмо на имя председателя Комитета Высшей Школы Кафтанову с просьбой об освобождении тебя от экзаменов. Обоснуй это своей занятостью производственной работой… Я охотно подпишу».

Вскоре из ВАКа отец получил справку об освобождении от сдачи экзаменов. Но тут началась война, и все планы были нарушены. Когда, уже после войны, Тимофей Григорьевич предъявил свою справку заместителю директора, тот прочел ее и сказал, что она уже потеряла свою силу и недействительна. Это было очень неожиданно и неприятно. Отцу посоветовали: «Засучив рукава, готовьтесь и сдавайте экзамены. Это более надежный путь». Так он и сделал.

Этот разговор состоялся в марте 1947 года, а в мае отец уже сдал экзамен по немецкому языку, в июне – по истмату (историческому материализму) и диамату (диалектическому материализму), а в октябре – две специальные дисциплины. Сразу приступил к написанию диссертации. Материалов у него было много. Диссертация была быстро готова. Тимофей Григорьевич отправил диссертацию в Днепропетровский горный институт для допуска к защите.

Но тут на него неожиданно вылили ушат холодной воды. В защите отказали. Мотив? Ответ, довольно странный, был следующим: «Ваша диссертация слишком теоретична, и она не может быть оценена нашими специалистами».

В действительности произошло совсем иное. Заведующий кафедрой, некто Копычев, неофициально, в частной беседе, чувствуя себя несколько смущенным, рассказал отцу, как обстояло дело. Копычева вызвал директор института и отказал в приеме диссертации, ссылаясь на указание партийных органов. По его словам, диссертации от людей, бывших на оккупированной территории, принимать нельзя. Надо было под каким-то предлогом отказать. Думали, думали и, наконец, придумали. Дать диссертацию предварительно на рецензию неофициальным оппонентам. Если будет хоть один отрицательный отзыв, то работу не принимать. Ну, а если отзывы будут положительными, то отказать, сославшись на отсутствие специалистов. А так как все отзывы оказались положительными (!), то им пришлось прибегнуть ко второму лукавому варианту.

Тимофей Григорьевич обратился в другой институт – Ленинградский горный. Но там тоже отказали. Придумали другую причину. Дескать, сданные отцом экзамены не соответствовали профилю диссертации. Потом оказалось, что это был тоже надуманный мотив. Как ему сообщили профессора Андреев и Корольков, по требованию директора института, они должны были отказать, и они ничего более умного не смогли придумать.

На этом первые попытки отца стать кандидатом наук закончились. Многие советовали ему оставить это дело до более подходящих времен. Так он и сделал.

В институте отец проработал не так уж много. После войны специальным постановлением была утверждена 14-я процессуальная статья, по которой некоторой категории людей запрещалось работать в ряде крупных административных и промышленных городах Союза. В числе этих «некоторых» оказался и отец, поскольку крупный и стратегический важный город Сталино безусловно относился к числу запрещенных. Поскольку всё это делалось не открыто, то нужен был какой-то предлог, чтобы Тимофея Григорьевича и ему подобных выдворить из «особых» городов. И вскоре такой случай представился.

Так как отец был заведующим лаборатории, то в качестве первого шага ему предложили «по-хорошему» перейти на более низкую должность заместителя, потеснив Витренко. А вместо отца назначили Малаховского. Тимофей Григорьевич не был огорчен. Напротив, был даже доволен, считая должность заместителя менее заметной. Но в покое его, однако, не оставили. Его заместитель Витренко, тоже, кстати, из числа «опальных некоторых», был потеснен на более низкую должность. Он был человеком вспыльчивым и невоздержанным. Путь борьбы, избранный им, оказался не только неэффективным, но и нечестным. Витренко тайно напечатал на пишущей машинке отца докладную записку в Министерство, в которой объявил неправильным понижение Тимофея Григорьевича в должности, но о себе не сказал ни слова. Главная ошибка Витренко и нечестность заключилась в подписи. На докладной была поставлена не его, а якобы отцовская подпись, то есть подделка.

Через некоторое время отца неожиданно вызывает директор института Бобров, показывает эту докладную и спрашивает: «Вы писали эту бумагу?». Отец был огорошен. Он ничего не знал, но под докладной стояла подпись, довольно схожая с его. Тимофей Григорьевич наотрез отказался от фальшивки. Тогда директор распорядился сверить шрифт докладной с шрифтом машинки, которая всегда стояла на столе отца. Оказалось, что докладная была напечатана именно на этой машинке. В общем, отцу не поверили.

Под видом сокращения штатов отца немедленно уволили из института и направили по указанию Министерства в распоряжение комбината для использования в качестве главного инженера шахты. Но Тимофей Григорьевич благоразумно отказался от этой высокой должности, так как она в те времена была слишком ненадежной, а тем более с его «подмоченной политической репутацией». Так он вообще оказался не у дел.

О поступке Витренко узнали сотрудники лаборатории, которые к отцу относились весьма хорошо. Эта новость взбудоражила весь коллектив. На Витренко все смотрели как на низкого человека. Дело в том, что сотрудники провели собственное расследование и доказали его виновность. Фальшивку писал он. Он вынужден был сдаться, и признался. В конце концов, его тоже уволили и направили главным инженером одной из фабрик Черемховского бассейна в Сибири.

От должности главного инженера шахты Тимофей Григорьевич отказался, но в городе никто не принимал его на работу. Даже такой друг, как Дугин, будучи директором крупного проектного института, отказался оформить отца на работу и откровенно признался, что не имеет права этого делать. Бывшие хорошие и обычные знакомые разделились на три категории. Одни начали проявлять бдительность и писать всякого рода доносы и пасквили на отца. Другие отвернулись, чтобы не навлечь на себя беды. Третьи, вернее всего, лишь один знакомый, И. С. Благов, наоборот, рекламировал свое хорошее отношение к отцу.

Особую враждебность проявили Соловьев и Марусев – инженеры, хорошо знавшие Тимофея Григорьевича. Так, без всяких на то оснований, они приписали ему сочувствие фашизму. Отношение управляющего трестом Благова в то время произвело на отца неизгладимое впечатление. Мои родители были тронуты таким великодушием. Но им было невдомек, чем придется в будущем за это расплачиваться. Например, отцу пришлось потом создавать и писать за Благова многие его научные работы, а затем полностью писать за Благова его диссертацию. Об этом подробно рассказано в Воспоминаниях отца.

Итак, в 1949 году наша семья оказались за бортом. Денежных сбережений не было, а существовать как-то надо. И в этот момент судьба послала отцу «манну небесную». С ним неожиданно пожелал встретиться полковник из органов МВД. Он предложил отцу поступить к ним на работу, с выездом на Крайний Северо-Восток, в город Магадан, где требовался специалист для организации при научно-исследовательском институте золота и редких металлов специального отделения по изучению процессов обогащения россыпных месторождений этого богатого края. Полковник сказал: «Я буду с вами откровенен. Хотя за вами не числится никакой провинности, здесь вам работать будет трудно. Вы можете оказаться еще в худшем положении. Но если вы согласитесь на наше предложение и будете работать в нашей системе, то сразу будут решены все ваши политические и экономические проблемы. Мы вам это гарантируем».

Отец ответил: «Лучше я туда поеду сам, чем если вы повезете меня под конвоем».

Получив соответствующие документы и довольно большую сумму денег, папа и мама начали собираться в далекие и совершенно неизвестные края. Такому исходу они были очень рады, так как новое местожительство рисовалось куда безопаснее, чем то, где мы находились.

Кое-что продали, кое-что из мебели подарили родственникам, одежду и белье связали в тюки, сдали в багаж и двинулись в путь. В Москве сделали остановку, затем отправились курьерским поездом «Москва-Владивосток».

Условия договора в общем-то были неплохие. Отцу устанавливался довольно высокий оклад, которые каждые шесть месяцев повышался на десять процентов, пока он не удвоится. Это был 1950 год.

16. В 1950 году нас отправляют на Колыму, в Магадан

Из Москвы до Владивостока мы ехали поездом восемь суток. Проезжали мимо озера Байкал. Огромный портрет Сталина, выбитый на скале. Впечатляющая природа. Наконец, прибыли во Владивосток. Пока папа ходил в представительство «Дальстроя», мама и я (мне было пять лет) расположились в скверике. Выяснилось, что пароходы из Владивостока в Магадан уже не ходили, в связи с переносом торгового и пассажирского порта в Находку. Мы искупались в теплой воде Японского моря, сели на поезд и поехали в обратном направлении до станции Угольная. Там удалось погрузиться в вагон и ночью отправиться в Находку.

Город Находка встретил не особенно приветливо. Оказалось, что пароходов в Магадан не было. Здесь собралось большое количество завербованных, тоже жаждущих любыми путями попасть в Магадан. О гостинице не могло быть и речи. Нас поместили в бараки лагерного типа. Это длинные деревянные сараи, в которых справа и слева установлены двухъярусные нары, без всяких перегородок между ними. В них помещались и холостяки, и семейные, мужчины и женщины, с детьми. Процветало всё: пьянки, песни, игра в карты, драки и многое другое. В бараках было невероятно жарко и душно, они не проветривались.

Наконец, объявили, что инженерно-технические работники и их семьи будут доставлены в Магадан самолетами. Но так как они летают из Хабаровска, нам предложили немедленно покинуть Находку и поездом выехать в Хабаровск.

В Хабаровске нас разместили в приличной гостинице, но абсолютно переполненной вербованными людьми. Люди спали в холлах, коридорах, но, тем не менее, это было куда приятнее, чем в бараках. На фоне барачной жизни эти условия казались просто замечательными.

Но наше скитание не кончилось. В Хабаровске прожили неделю в ожидании самолетов. Но их всё не было и не было. Наконец, сообщили об отсутствии самолетов, и что нам всем придется опять ехать в злосчастную Находку, куда скоро прибывает за нами большой пароход. Мы были потрясены. И вот снова – Находка. Опять тесные бараки, опять переживания. Наконец, прибыл долгожданный теплоход «Ильич». Это – комфортабельное судно, ранее принадлежавшее Германии. Оно было подарено Гитлеру Муссолини и, конечно, предназначалось для других пассажиров. Было захвачено во время войны. Судно было оборудовано бассейном, волейбольной площадкой, рестораном и прекрасными каютами, включая «люксы». Началась посадка. Распорядителям пришлось нелегко. Им пришлось бороться с жуткой давкой. Исступленная толпа приступом брала трап парохода. Всё было сметено с пути. Каждый боялся остаться еще на неопределенное время в Находке. Нам удалось всё же взобраться со своими пожитками. Были заполнены не только роскошные каюты, но и все прогулочные и прочие палубы и площадки. Устраивались, кто как мог. Везде виднелись сидячие и лежащие человеческие тела.

Пользуясь правом договора, где для отца было оговорено предоставление мягкого проезда в поезде и отдельной каюты на теплоходе, мы в конце концов получили каюту люкс и были более чем довольны. Теплоход «Ильич» вышел из бухты и направился в открытое Японское море. Через двое суток подошли к проливу Лаперуза, разделяющему остров Сахалин и Японские острова. Все время, пока проплывали у берегов Сахалина, нас неотлучно сопровождал военный катер, шедший с правого борта, со стороны Японии. Вошли в глубокое и суровое Охотское море. Всё было подернуто сыроватой мглой под свинцовыми облаками. Непрерывно набегающие на теплоход огромные волны; стаи рыб, плывущие за теплоходом в поисках чего-либо съестного в сточных отбросах; водные фонтаны, создаваемые китами…

Бодрое настроение и любопытство многих пассажиров постепенно сменились вялостью, безразличием, затем тошнотой и, наконец, беспрерывной рвотой. В течение двух суток, когда продолжалась качка, всё судно было облевано, и атмосфера в закрытых помещениях, застоявшаяся и душная, была наполнена неприятными испарениями. В последние, пятые сутки путешествия, море успокоилось и мы смогли прийти в себя.

Проплыв таким образом 2700 километров, достигли бухты Нагаево, названной в честь адмирала А. И. Нагаева, составившего в 1767 году первую карту Дальнего Востока. Бухта Нагаево с трех сторон ограждена сопками и глубоко врезается в материк. У входа в бухту, возле пресного ключа, на камнях мыса, моряки с заходивших ранее сюда судов, по старой традиции, оставляли надписи, сохранившиеся до наших дней. Рядом с бухтой Нагаево расположена бухта Весёлая, названная так из-за многоголосицы многочисленных птиц, гнездящихся на скалах бухты.

17. Девять лет в Магадане

На разрушенной временем большой сопке, пологие склоны которой сбегают к берегам бухт Нагаево и Веселая, расположен город Магадан. Он никогда не был провинциальным городом. Он сразу строился, как столица Дальстроя, вернее, как столица районов особого подчинения. Магадан был на особом положении и подчинялся непосредственно Москве.

Там располагалось своего рода советское губернаторство, во главе которого стоял всесильный начальник Дальстроя – генерал из МВД. В его власти было всё: земли, воды, недра, море, воздушное пространство, леса, горы, транспорт, люди и всё остальное. Там были свои законы – жесткие законы МВД. Это объяснялось наличием в этом крае большого количества заключенных, использовавшихся в качестве рабочей силы.

Город встретил нас неприветливо. Мокрый снег и резкий сырой ветер. Тишина. Как писал отец, в дополнение ко всему присоединилось неприятное ощущение от первого знакомства с некоторыми весьма ходкими выражениями этих мест. Например: «Магадан – что самолет: если и стошнит, то не выскочишь». Дело в том, что существовал исключительно строгий режим въезда и выезда из города. Или вот: «Колыма, Колыма, чудная планета. Двенадцать месяцев зима, остальное – лето». Еще забавнее: «Сто рублей не деньги, женщина в шестьдесят лет не старуха». Тогда там было очень мало женщин и много мужчин. Женщин ценили на вес золота.

Если ко всему этому добавить взятую с отца подписку, где было перечислено несколько пунктов, невыполнение которых каралось двадцатью пятью годами тюрьмы, или еще убедительнее – расстрелом, то настроение моих родителей не было бодрым.

В отделе кадров Дальстроя Тимофей Григорьевич получил направление в научно-исследовательский институт номер 1 МВД СССР, рис. 1.19. (Отметьте: Институт Номер Один – в то время исследования в сфере обогащения высоко ценились). Отца принял директор Н. А. Шило, потом академик Сибирского отделения АН СССР. Когда он узнал, что наша семья живет в бараке, немедленно предложил переехать в освободившуюся комнату одной сотрудницы, ранее приехавшей в Магадан по вербовке.

Рис. 1.19. Всесоюзный научно-исследовательский институт золота и редких металлов: ВНИИ-1 МВД СССР. Магадан. Здесь работал Т. Г. Фоменко.

Несколько позже отцу дали освободившуюся квартиру в бухте Нагаево, на склоне сопки. В деревянном домике было две квартиры, которые отапливались дровами. Каждое воскресенье родители пилили дрова, затем отец их колол, а я носил и складывал. Всё это я хорошо запомнил. Такого запаса нам хватало на неделю. В этом домике мы жили довольно долго. Расстояние от него до института было значительным, а общественного транспорта туда не было. Вечером идти одному не так уж приятно. В те времена были случаи, когда вечерами бывшие уголовники встречали одиноких прохожих и требовали денег. Если у остановленного денег не было и не было чего-либо ценного из вещей, он обычно получал солидный пинок со словами: «Надо с собой всегда что-либо иметь. Больше в таком виде нам не попадайся». Отец знал это обстоятельство и всегда носил с собой 150 рублей, в качестве выкупа. Это как раз та сумма, которой тогда хватало, по магаданским ценам, на один литр спирта и неприхотливую закуску.

Через некоторое время отцу дали комнату в благоустроенном доме почти рядом с институтом. Отпала необходимость постоянно носить при себе 150 рублей.

На рис. 1.20, …, рис. 1.44 показаны некоторые фотографии нашего магаданского периода.

Рис. 1.20. В. П. Фоменко с сыном. 1954 год, г. Магадан.

Рис. 1.21. В. П. Фоменко. Около нашего первого дома в Магадане.

Рис. 1.22. Новый Год в Магадане. 1955 год.

Рис. 1.23. Магадан. Центральная улица. 1950-е годы.

Рис. 1.24. Магадан. Жилые районы. 1950-е годы.

Рис. 1.25. Продуктовый магазин около нашего дома в Магадане. Рисунок с натуры Толи Фоменко.

Рис. 1.26. Наша комната в коммунальной квартире в Магадане. Рисунок с натуры Толи Фоменко.

Рис. 1.27. Портрет Т. Г. Фоменко. Рисунок Толи Фоменко. Магадан.

Рис. 1.28. Охотское море, на берегу которого стоит Магадан. 1950-е годы.

Рис. 1.29. Колыма. Драга. Так моют золото. 1950-е годы.

Рис. 1.30. Магаданская область. Стада оленей. 1950-е годы.

Рис. 1.31. Т. Г. Фоменко. Магадан, март 1958 года.

Рис. 1.32. Огромная белая медведица по прозвищу Юлька в магаданском зоопарке, недалеко от нашего дома. Дети постоянно кормили ее. Рядом с ее клеткой была широкая и очень высокая клетка, где жили большие орлы, см. следующую фотографию. Именно медведицу Юльку я изобразил на своем макете.

Рис. 1.33. Огромные орлы, жившие в большой и высокой клетке в городском парке города Магадана. Фотография примерно 1956 года.

Рис. 1.34. Сооружения и скульптуры в Центральном городском парке города Магадана. Мы жили прямо рядом с парком. Фотография 1956 года.

Рис. 1.35. Огромная голова витязя, из сказки А. С. Пушкина, изготовленная из льда на Новый Год около магаданского стадиона. Фотография примерно 1956 года, г. Магадан.

Рис. 1.36. Т. Г. Фоменко, В. П. Фоменко с сыном Толей. Магадан, 1958 год.

Рис. 1.37. Толя Фоменко (справа) на школьной прогулке в г. Магадане по окрестным сопкам. Учителя иногда устраивали для своих классов небольшие путешествия по окрестностям г. Магадана. 1958 год.

Рис. 1.38. Толя Фоменко в костюме Деда Мороза у домашней елки. Идет на школьный новогодний вечер. Магадан, 1958 год.

Рис. 1.39. Около нашего первого дома в Магадане. 1953 г.

Рис. 1.40. Акварельный рисунок Толи Фоменко. 1 класс. 1951 г.

Рис. 1.41. В. П. Фоменко.

Рис. 1.42. Т. Г. Фоменко.

Рис. 1.43. Т. Г. Фоменко, А. Т. Фоменко, В. П. Фоменко.

Рис. 1.44. В. П. Фоменко. 1956 год, 12 августа, г. Магадан. Бухта Веселая, речка Дукча.

В институте Тимофею Григорьевичу предложили возглавить вновь организуемое Отделение по изучению процессов обогащения россыпных месторождений золота и олова. Предупредили, что в институте вопросами россыпей никто до этого не занимался, и отцу придется самому составлять план и подбирать кадры.

Дальний Северо-Восток расположен между реками Леной и Алданом на западе и Беринговым морем на востоке. Суровый и величественный край раскинулся в бассейнах рек Яны, Индигирки и Колымы. Это – один из крупнейших горнопромышленных районов нашей страны. Начало разработок россыпей относится к XIX столетию. До этого разрабатывались только рудные месторождения. В 1812 году всему населению России было разрешено отыскивать золотые и серебряные руды. В 1814 году на казенных Березовских рудниках на Урале были повторно открыты золотоносные россыпи. Одновременно были заново открыты россыпи и на реке Нейве. В 1823 году начали разрабатывать золотоносные россыпи в Богословском и Горноблагодатском округах, а год спустя и в Золотоустовском округе.

Поиски золота в сибирских губерниях послужили развитию промывки россыпей в старой России. Урал снова стал центром добычи рудного золота, а Восточная Сибирь – золота рассыпного. Лишь в начале XX столетия отдельные группы русских и иностранных предпринимателей, захваченные вихрем «золотой лихорадки», возникшей в то время на Аляске и Клондайке, устремились и на Дальний Северо-Восток. Нашествие золотоискателей закончилось организацией на Чукотке частного «Северо-Восточного Общества». Планомерное освоение этого малодоступного края началось лишь при Советской власти. Первая крупная экспедиция руководилась геологом С. В. Обручевым (1926 год). Вторая была организована в 1928 году под руководством геологов А. А. Билибина и В. А. Цареградского. В 1931 году был создан трест по промышленному и дорожному строительству в районе Верхней Колымы, который затем в 1938 году был реорганизован в Главное Управление строительства Дальнего Севера – «Дальстрой». Были открыты многие золоторудные, угольные, оловянные и россыпные месторождения.

Сотрудники отдела обогащения института, а их было свыше 80 человек, встретили отца неплохо, но несколько настороженно. Это было вызвано его назначением сразу на руководящую должность. К тому же на одном из заседаний директор Шило стращал приездом отца и его опытом, как известного исследователя.

Отец начал со знакомства с работами и осторожно, в спокойной форме, побеседовал с исполнителями. Довольно быстро удалось найти общий язык даже с теми, кто сначала наиболее эмоционально реагировал на его замечания.

Когда отец приехал в Магадан, директором института был Шило, а потом неожиданно из Москвы прислали на эту должность профессора Александрова. Шило стал его заместителем. Одновременно главным инженером «Дальстроя» назначили Кузнецова. Как потом выяснилось, и Александров, и Кузнецов, были советниками по атомной энергии при Представительстве СССР в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, которое в то время возглавлял Громыко.

Оказалось, их назначение в Магадан было результатом скандала между США и нашей страной. Александров, Кузнецов и еще один сотрудник нашего Представительства в ООН за золото купили у американцев, супругов Розенбергов, материалы, относящиеся к разработке атомной бомбы. Как известно, Розенберги были казнены на электрическом стуле, а Александров и Кузнецов с этими материалами выехали в СССР одним путем, а третий участник без материалов должен был выехать через Канаду, и тем самым отвлечь американскую разведку. Так и получилось. Александров и Кузнецов благополучно добрались на родину, а третий сотрудник был схвачен в Канаде. Но никаких материалов у него не оказалось. Впоследствии его обменяли на американского разведчика.

Американское правительство потребовало от нашего правительства наказать Александрова и Кузнецова. Вот их и наказали высылкой в Магадан. Вскоре им были присвоены звания Героев Советского Союза, Лауреатов Сталинских Премий и полковников. Пребывание их в Магадане было кратковременным. Через год-полтора, они оба уехали в Москву, где жили их семьи. В институте после отъезда Александрова директором опять стал Шило.

Климат Дальнего Северо-Востока очень суров. Своей наибольшей глубины континентальность достигает в районах бывшего полюса холода Верхоянска и нынешнего полюса холода в Оймяконе, где зимняя температура колеблется около 65 градусов. В Оймяконской долине минимальная температура достигает 71 градуса мороза. Лето короткое. Заморозки наблюдаются в течение всего года. Даже в самый теплый месяц июль бывают дни, когда температура спускается до минус одного и даже до минус семи градусов. Территория Северо-Востока состоит из тундр и тайги. Основной вид растущих деревьев – лиственница. Она составляет 99,5 % всех лесных массивов. Весь Северо-Восток – это область вечной мерзлоты. Мощность мерзлого слоя грунта непостоянная. Она колеблется от 60 до 300 метров. Летом мерзлый грунт оттаивает не более чем на 0,3–0,5 метра. При интенсивном таянии снега и ледников или длительном дожде часто наблюдаются паводки, иногда катастрофические.

Отец дважды был свидетелем таких несчастий. На прииске Днепровском, где он с бригадой проводил опробование промывочных приборов, пошел сильный дождь. Со всех распадок хлынули потоки воды в долину. Поток был настолько сильным, что нес деревья, вырванные с корнем, перекатывал огромные камни, каменные глыбы. Был даже опрокинут и отнесен на 80 метров приисковый передвижной компрессор, весивший десятки тонн.

Не менее трагичное положение отец наблюдал и в Теньке. Там унесло много оборудования, смыло ряд подготовленных полигонов. Вот те условия, в которых отцу приходилось длительное время работать.

Правда, климатические условия самого́ Магадана – менее суровые, но отцу часто приходилось выезжать вглубь тайги, особенно летом, когда начинается промывка золотоносных песков. Работа осложнялась жадными и назойливыми комарами. Их многочисленные укусы очень болезненны. Вообще, было много всякой мошки́.

Длинная автострада (ее именуют здесь «трассой»), соединяющая Магадан с приисками, поселками, верховьем рек Колымы и Индигирки, построена из нефелиновых песков. При самых сильных и продолжительных дождях поверхность такой дороги покрывается размокшей жижицей, толщиной не более 10 мм. Сцепление таких покрытий с шинами автомобилей значительно лучше, чем при асфальте. На автостраде есть несколько весьма внушительных перевалов. Достаточно указать, что подъем на перевал и спуск часто достигают 27–30 километров. При небольшой ширине трассы, ее извилистости и огромной высоте над пропастью, движение всегда связано с большой опасностью. Иногда автопоезда рушились в пропасть.

На расстоянии 200 километров от Магадана, в стороне от трассы, расположен курорт Талая. Источник целебной воды имеет температуру свыше 90 градусов и высокую минерализацию – 0,45 г/л. В час источник выбрасывает 18 кубических метров воды. Вокруг всю зиму растет трава и цветут красивые полевые цветы.

Через каждые сто километров, а иногда и через пятьдесят, на трассе стоят заправочные станции, столовые и гостиницы. По всей трассе сначала использовались американские машины «Даймонд». С прицепом они имели 32 колеса. После войны, когда отношения с США ухудшились, поставка таких машин прекратилась, и были закуплены 37-тонные «Татры» у Чехословакии.

В то время на приисках и рудниках работали только заключенные. И если это были не политические, а уголовные, то среди них обязательно были вожаки. Они всегда лагерным начальством назначались на должность бригадира. Если назначить другого (то есть не «авторитета»), то, как правило, бригада не работала. А если в этом качестве выступает вольнонаемный, то вообще с такой бригадой сделать было ничего нельзя. Бригада всегда работает так, как скажет уважаемый вожак. Его распоряжения – закон. Выполнялись четко и своевременно. Всем работающим на приисках выдавали по порции спирта. Если его не было, добыча золота и касситерита резко падала.

Когда выдают спирт заключенным, среди них установлен порядок, при котором каждый должен немного отлить в общую кружку для вожака. Этот неписаный закон соблюдался весьма строго. Нарушение могло повлечь жестокую расправу. Один из начальников прииска решил покончить с этим. Он установил ларек, и заключенные должны были по очереди подходить к нему и тут же выпивать свою порцию спирта из ларьковой кружки. Но существующий порядок и в этом случае не был нарушен! Каждый заключенный выпивал кружку спирта, но последний глоток оставался во рту и, отойдя от ларька, он выплевывал его в кружку для вожака. Посрамленный начальник прииска отменил свое нововведение.

На Колыме были и женские лагеря. Они всегда имели дурную славу, во много раз превосходили в этом отношении мужские. На территории женских лагерей одному мужчине без охраны появляться было нельзя. Ведь мужчина всех лагерных женщин удовлетворить не может. При половой неудовлетворенности женщины ожесточаются, их желание переходит в чувство мести. Мужчине, случайно попавшему в такую обстановку, приходится расплачиваться своим половым органом. Такое бывало не раз.

На всем Северо-Востоке распространен наркотический напиток «чифир» или «чифирь». Он готовится из чая следующим образом. Целая пачка чая засыпается в кружку или пустую консервную банку, заливается водой и ставится на огонь. Как только вода закипит, кружка снимается с огня, остывает и потом от чая отжимается черная как деготь жидкость. Это и есть чифир. Пара глотков поднимает настроение и надолго лишает сна. Чифир охотно употребляли многие, и особенно шоферы, во избежание катастроф на сложных дорогах Колымы. Дороги-серпантины во многих местах проходят по гористой местности, через опасные перевалы, мимо обрывов, что требует от шоферов бодрости и особой внимательности. Спать нельзя. Это достигается только употреблением чифира. Когда действие напитка заканчивается, человек становится вялым и безразличным. Прибывая в конечный пункт, шофер надолго заваливается спать. Проспавшись, готовится в обратный путь. Берет кружку, засыпает целую пачку чая… И так далее.

Частое употребление чифира делает человека своего рода алкоголиком, вернее, наркоманом. Отделаться от этого весьма трудно.

На золотодобывающих приисках бывали случаи хищения золота. Например, на одной из драг, ее начальник, некто Лопарев, скупал у золотоискателей золото по 50 рублей за грамм (цены того времени, дореформенные), что значительно выше государственной цены – 12 рублей 50 копеек. Затем перепродавал золото другому лицу уже по 150 рублей за грамм, а это «другое лицо» в Одессе перепродавало агенту в Турции по 300 рублей за грамм. Так в Турцию ушло 120 килограммов золота. Лопарева выследили. Его арестовали, когда он садился в самолет с 11,5 килограммами россыпного золота в специально сшитом поясе. Вскоре был расстрелян.

Питались мы в Магадане относительно хорошо. Фрукты доставлялись из Северной Кореи и Китая. Главным образом, мандарины и яблоки. В магазинах фрукты продавались, как правило, ящиками и почти круглый год. В Магадан фрукты доставлялись из расчета общего количества жителей во всем крае, а дальнейшая их транспортировка на прииски, рудники и поселки, расположенные в тайге, была весьма затруднена, особенно зимой. Поэтому львиная доля фруктов оседала в Магадане, и мы съедали по несколько норм, так как из 240 тысяч жителей Магаданской области, в само́м Магадане проживало в то время лишь 62 тысячи.

Проработав в Магадане 25 месяцев, согласно контракту, отец получил шестимесячный отпуск. В начале лета мы вылетели самолетом в Москву. Мы побывали в Москве, Донбассе, Сочи, Ленинграде и Таллине. Вернулись в Магадан несколько раньше, чтобы я мог продолжить занятия в школе.

Отец писал: «Моя жена от природы несколько робка, наблюдается иногда у нее нерешительность, но ее величие лежит в иной, неромантической области. Она тысячу раз жертвовала своими желаниями ради семьи, ради сына. Если учесть, что Толик неплохо рисовал, много читал, мастерил, то выполняемый им объем работы мог удивить кого угодно. Рисовать он начал в пятилетнем возрасте. Близорукость Толика обнаружилась еще в Магадане. К тому же начал часто болеть, из-за гланд. Пришлось ему надеть очки и вырезать гланды. Операцию сделал опытный врач, какая-то знаменитость, из числа репрессированных и сосланных в Магадан». (Конец цитаты).

Я охотно посещал Дворец Пионеров, рис. 1.45, рис. 1.46, и в кружке природы принимал самое активное участие. Рисовал птиц, животных, бабочек, насекомых на довольно больших листах ватмана, наклеенного на картон. Сделал два макета растительного и животного мира Северо-Востока, рис. 1.47, рис. 1.48, рис. 1.49, рис. 1.50, рис. 1.51, рис. 1.52. Мои рисунки (собранные в виде коллекции-галереи) и макеты выставлялись в павильоне Юннатов в Москве, на Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке (ВСХВ, потом – ВДНХ, Выставка Достижений Народного Хозяйства). Я был награжден тремя бронзовыми медалями участника выставки (в 1956, 1957, 1958 годах).

Рис. 1.45. Дворец Пионеров в г. Магадане. 1956 г.

Рис. 1.46. Дворец Пионеров в г. Магадане. 1957 г.

Рис. 1.47. Первый макет, сделанный Толей Фоменко и представляющий флору и фауну Колымы. Магадан, 1957 год. Был выставлен на ВСХВ СССР и удостоен бронзовой медали.

Рис. 1.48. Изображения древних животных, изготовленные Толей Фоменко для второго большого макета, представляющего древнюю флору и фауну. Магадан, 1958 год. Макет был выставлен в Москве, на ВСХВ СССР и удостоен бронзовой медали.

Рис. 1.49. Толя Фоменко за изготовлением второго макета для ВСХВ СССР, 1958 год.

Рис. 1.50. Одна из стенгазет кружка Юных Натуралистов магаданского Дома Пионеров, нарисованная Толей Фоменко. Таких стенгазет я сделал много.

Рис. 1.51. Толя Фоменко рисует наглядные пособия для магаданского Дома Пионеров.

Рис. 1.52. Плакаты, нарисованные Толей Фоменко для кружка Юных Натуралистов магаданского Дома Пионеров.

Будучи в шестом классе, я написал довольно объемистую повесть «Тайна Млечного Пути». Дело в том, что газета «Пионерская Правда» объявила конкурс на лучшее произведение об освоении космоса. Повесть рецензировал известный писатель-фантаст Ефремов. Неожиданно для меня, она была опубликована в нескольких номерах газеты «Пионерская Правда», рис. 1.53, рис. 1.53a. В редакцию поступило много откликов от ребят. Часть из них была опубликована. Я был буквально завален письмами школьников. В течение нескольких месяцев каждую неделю получал их огромное количество. Газета «Пионерская Правда» вместо гонорара (несовершеннолетним авторам он не выплачивался) прислала мне фотолабораторию и большой запас фотоматериалов. Фотоаппарат с монограммой «Толе Фоменко от «Пионерской Правды»» и сейчас хранится в нашей семье. Подробнее см. в главе 3 настоящей книги.

Рис. 1.53. Повесть Толи Фоменко «Тайна Млечного Пути», опубликованная в нескольких номерах газеты «Пионерская Правда». Публикация началась во вторник 30 декабря 1958 года. Верх страницы.

Рис. 1.53a. Низ страницы газеты «Пионерская Правда».

После всего происшедшего с отцом, его новая работа, хорошее отношение к нему, вызвали творческий подъем, и отец с большой энергией взялся за новое дело. За девятилетнее пребывание в Магаданском научно-исследовательском институте номер 1 МВД СССР им были разработаны режимы эксплуатации шлюзовых приборов, драг, создана теория расслоения материала и разработан метод расчета шлюзов. Изучены свойства золотин, их гранулометрический состав и, в частности, установлена плавучесть золотин и изучены свойства касситерита.

Разработан метод подсчета конечных скоростей падения твердых тел в свободной и стесненной водной среде, изучены основы процессов обогащения руд отсадкой и на концентрационных столах, свойства рыхлых отложений и произведена их классификация. Разработан метод определения оптимальных показателей обогащения руд.

Эти и другие работы опубликованы как в периодической научной печати, так и отдельными изданиями, в виде книг. Это был один из наиболее творческих периодов в жизни Тимофея Григорьевича. Если за 18 лет его инженерной и научной деятельности до переезда в Магадан, им опубликовано 24 научные работы, то за 9 лет работы в Магаданском институте опубликовано 46 работ, из них 13 – отдельными изданиями. Более подробно об этих исследованиях написано в «Воспоминаниях» отца.

Были и курьезные случаи. Однажды Тимофей Григорьевич с бригадой выехал на один из приисков для исследования процессов промывки песков на драгах. При первом знакомстве с драгами отец обнаружил, что из подшлюзков на драгах работники не снимают шлихов, полагая полное отсутствие там золотин. В действительности же, шлихи были богаты золотинами. Это как-то никому раньше не приходило в голову. Недолго думая, отец, никому ничего не говоря, со своей бригадой произвел первый съем шлихов. И о, чудо! Сразу отмыл около килограмма золота. Когда он сдал его в кассу прииска, то немедленно весь прииск, да и не только прииск – Управление и даже руководство Дальстроя – узнали об успешной работе бригады отца.

Его начали на все лады расхваливать, а он каждый день сдавал в кассу значительное количество золота, по существу ничего особенного не делая. Эта работа ничего общего не имела с его основным заданием, и вдруг такой успех, и столько шума. Отцу так и не дали выполнить работы по его научной теме. Он получил приказ заниматься съемом шлихов на всех драгах. Ведь шла последняя декада месяца, а прииск не выполнял план. И вдруг, манна небесная. На прииске было четыре драги и, естественно, отцовское дополнение к плану было весьма весомым. Отца с бригадой считали героями. Руководство прииска и Управления написали хвалебную петицию в Дальстрой. Руководство Дальстроя подняло это еще выше и немедленно на Техсовете был поставлен доклад отца о достижениях бригады и дополнительных резервах добычи золота.

Техсовет высоко оценил работу, назвав это новым методом, и дал указание распространить метод Тимофея Григорьевича на все драги. Отцу и членам его бригады выдали довольно приличное вознаграждение. Как потом выяснилось, золото, внесенное ими в кассу прииска, по ценам того времени стоило более одного миллиона рублей. Другие его работы, выполненные в том же институте, куда более интересные и с научной точки зрения, и даже практической, но не дающие сегодня же, сейчас, миллионов, конечно, были оценены по достоинству, но уже без всякого шума и больших премий.

Несколько раз отец брал меня с собой в недалекие краткосрочные поездки по магаданской трассе, чтобы показать окрестности Магадана. Некоторые картины врезались мне в память. Например, когда мы проезжали по краю высокого обрыва, водитель машины указал мне на лежащий далеко внизу, в кустарнике вверх колесами, огромный тягач, а рядом с ним несколько хаотически нагроможденных прицепов, которые тягач тащил за собой. Вероятно, несчастный водитель на какое-то мгновение уснул и не успел повернуть руль.

А вот еще сцена. Слева от трассы проплывает большая сопка, вся голубоватая от огромного количества ягод голубики, сплошь покрывающих сопку. И вот на этом голубом фоне четко видна темная извилистая полоса, поднимающаяся снизу вверх. Наша машина подъезжает немного ближе и становится видно, что на конце этой полосы находится большой медведь, ползущий вверх, загребающий лапами ягоды и с аппетитом их жующий. А за ним тянется яркий след потревоженной растительности и раздавленных ягод.

18. Защита отцом диссертации

В сороковых и пятидесятых годах XX века в Советском Союзе велась довольно интенсивная, в отдельных случаях даже жесткая, борьба с космополитизмом. В принципе эта компания была правильной, так как некоторая часть инженеров и ученых излишне преклонялась перед Западом, и многие открытия, сделанные в прошлом нашими учеными, присваивались иностранцами. Но, как это иногда бывает, при проведении кампании было проявлено излишнее усердие. Некоторые утрировали идею, доводя ее до абсурда, и в нашей научной и технической литературе на ряд открытий, действительно сделанных западными учеными, приоритет приписывался уже нашим специалистам.

Естественно, в иностранной печати появились опровержения и ядовитые комментарии. И вот после смерти Сталина, в следующем 1954 году в Москве состоялось специальное совещание ведущих ученых нашей страны, где выступил с речью Молотов. Он разъяснил значение борьбы с космополитизмом в науке и осудил необоснованные претензии на чужой приоритет. На этом же совещании Молотов сообщил об отмене запрета на прием диссертаций к защите от тех работников науки, которые числились неблагонадежными, согласно статье 14, введенной Сталиным. Там же было дано разъяснение об усилении борьбы с лицами, занимающимся клеветой.

Будучи в Москве, отец, как всегда, зашел к профессору Верховскому, который сообщил ему эту новость и предложил представить диссертацию к защите. Отец обратился в ВАК Министерства Высшего образования с просьбой восстановить его права на защиту и на сданные им ранее кандидатские экзамены. И вдруг его просьба была удовлетворена. Отец был приятно удивлен и, безусловно, обрадован. Но так как он уже работал не в угольной промышленности, а в рудной, то ему пришлось заново писать диссертацию по обогащению руд редких металлов, в частности, по рудам оловянных месторождений. Работа была быстро написана и принята к защите известным Московским Горным Институтом.

Официальными оппонентами были профессора Верховский и Кузькин. Отзывы были самые положительные. Защита кандидатской диссертации на тему «Определение наивыгоднейшей степени обогащения руд» произошла 21 июня 1956 года в Москве, на заседании Ученого Совета горно-механического факультета Московского Горного Института им. И. В. Сталина. Так отец стал кандидатом технических наук.

Правда, не обошлось без очередных неприятностей. Диссертацию отец защищал на факультетском Совете. После этого Ученый Совет института тайным голосованием должен был утвердить защиту. И вот, за несколько дней до заседания Большого Совета ученый секретарь, некто Шамаханов, встретил отца, как-то небрежно поздоровался и высокомерно заявил, что он не может поставить диссертацию на утверждение Большим Советом, поскольку на отца поступило заявление. На удивленный вопрос отца он ответил: «Вы же были репрессированы, а это говорит о многом». Отец был настолько огорчен и возмущен, что немедленно дал довольно обширную телеграмму в Магадан на имя директора Шило, с просьбой подтвердить его непричастность к репрессированным. На имя директора Горного Института и секретаря парторганизации пришла огромная по объему и разгромная по содержанию телеграмма. В ней в резкой форме отвергались всякие домыслы в отношении отца, была дана ему самая лестная характеристика, и вдобавок руководство магаданского института и партийная организация требовали провести расследование и наказать клеветника.

Резкость и смелость тона телеграммы объяснялись изменившейся обстановкой после выступления Молотова и началом кампании по искоренению прочно вошедшей в обиход клеветы. Шамаханов по своей недальновидности, по-видимому, не знал новых веяний, и попал в неприятное положение. Так как магаданская телеграмма отвечала духу времени, она немедленно была пущена в ход. Искусственно созданное против отца дело было быстро рассмотрено на заседании парткомитета института. Ученый секретарь был вынужден назвать лицо, которое ему сообщило эту клевету. Им оказался декан факультета, доцент Руденко. На заседании парткома Руденко пыхтел от натуги и обливался потом. Он по капле выжимал слова признания. Ему об этом, дескать, сообщил доцент Днепропетровского горного института Левин. В то время Левин был в докторантуре Московского Горного Института. В расцвете своих сил он потом еле-еле защитил очень посредственную работу на кандидата технических наук. Он хорошо знал отца и видимо, завидуя, хотел помешать защите, оставшись незамеченным.

В общем, вокруг этого дела было много разговоров и кончилось оно тем, что отец был единогласно утвержден на Ученом Совете института.

Позже Левин был исключен из докторантуры как неспособный и не справившийся с программой человек.

19. Мы переезжаем из Магадана на Украину, в Ворошиловград (Луганск)

Когда я заканчивал 7-й класс средней школы, родители решили покинуть Магадан. В сентябре 1959 года кончился срок договора, согласно которому отец должен был работать в Магадане. В результате переписки отец получил приглашение в три места: в Алма-Ату, в институт минерального сырья АН Казахской ССР; в Симферопольский институт минерального сырья АН Украинской ССР и в Донбасс, в Ворошиловградский научно-исследовательский институт по обогащению углей.

В конце 1959 года наша семья решила вернуться в европейскую часть СССР, на Украину. Отец избрал Ворошиловград (Луганск). Здесь велись работы более широко, затрагивались все процессы обогащения углей.

Специализированный институт Укрнииуглеобогащение ставил целью не только глубокое научное исследование, но и разработку нового оборудования и процессов для повышения эффективности обогащения углей. Для отца, как крупного ученого и специалиста в этой области, долгое время имевшего дело с различными углями Донецкого бассейна, здесь было значительно большее поле деятельности, чем в институтах минерального сырья. Надо отметить, в выборе института отец не ошибся. В целом работа оказалась интересной и увлекательной.

Тимофею Григорьевичу предложили организовать новую лабораторию, нацеленную на актуальные проблемы, которые требуются производству. Уже на второй день (всё это было в 1959 году), отец представил проект приказа и обоснование организации новой лаборатории. Приказ был подписан, и с этого дня начала функционировать лаборатория по водно-шламовому хозяйству углеобогатительных фабрик, руководство которой было возложено на отца.

Отец получил хорошую по тем временам трехкомнатную квартиру (г. Луганск, ул. Челюскинцев, д. 10, кв.35), в которой началась наша новая жизнь. Так как из Магадана мы приехали с одними чемоданами с одеждой, то пришлось срочно обзаводиться мебелью, посудой и т. п. До получения квартиры я и мама жили у ее родителей, в Рутченково, пригороде Донецка. К счастью сохранилась значительная часть нашей библиотеки, которую родители оставляли у своих стариков, когда уезжали в Магадан. И вот, в новый луганский дом все жильцы приезжали с мебелью и разным домашним скарбом, а мы приехали только с большим ворохом книг и с несколькими небольшими чемоданами. Новые соседи с удивлением спрашивали нас: «Как же вы жили, что не привезли с собой и ломаного стула?» На фоне всех переезжавших мы действительно выглядели беспечными чудаками.

Итак, отец был назначен начальником лаборатории обезвоживания и шламового хозяйства в известном Украинском проектно-конструкторском Институте по обогащению и брикетированию углей «Укрнииуглеобогащение», рис. 1.54, рис. 1.55. В октябре 1972 года он был назначен заведующим лабораторией водно-шламового хозяйства и утилизации отходов, а в апреле 1976 года – заведующим лабораторией водно-шламового хозяйства, рис. 1.56. На этой должности отец работал до октября 1979 года, когда ушел на пенсию в возрасте 70 лет. Институт отметил это событие большим торжественным заседанием, рис. 1.57, рис. 1.58, рис. 1.59. На рис. 1.60 – портрет моего отца, нарисованный моей женой Таней в 1990 году. На рис. 1.61 папа и мама у нас в гостях в Москве. На рис. 1.62 и рис. 1.63 – Василий Григорьевич Фоменко – брат папы, и наши две семьи в 1954 году. На рис. 1.64, рис. 1.65, рис. 1.66, рис. 1.67, рис. 1.68 приведены некоторые фотографии луганского и московского периода.

Рис. 1.54. Институт Укрнииуглеобогащение, где много лет работал Т. Г. Фоменко (г. Луганск).

Рис. 1.55. Т. Г. Фоменко. 1970 г.

Рис. 1.56. Т. Г. Фоменко выступает на Международном Конгрессе по обогащению (г. Донецк).

Рис. 1.57. Торжественное заседание в 1980 году в Институте Укрнииуглеобогащение по поводу юбилея Т. Г. Фоменко.

Рис. 1.58. Т. Г. Фоменко на торжественном заседании 1980 года, посвященном его 70-летнему юбилею (Укрнииуглеобогащение).

Рис. 1.59. Т. Г. Фоменко (слева) и В. П. Фоменко (в центре) на торжественном заседании, посвященном 70-летнему юбилею Т. Г. Фоменко в институте Укрнииуглеобогащение, г. Луганск, Украина. 1980 год.

Рис. 1.60. Портрет Т. Г. Фоменко, нарисованный Т. Н. Фоменко 27 июля 1990 года.

Рис. 1.61. В. П. Фоменко, Т. Н. Фоменко и Т. Г. Фоменко в Москве, в квартире А. Т. Фоменко и Т. Н. Фоменко, в Карачарово.

Рис. 1.62. Василий Григорьевич Фоменко, брат Т. Г. Фоменко.

Рис. 1.63. Семья Тимофея Григорьевича Фоменко и семья Василия Григорьевича Фоменко – его жена и две дочери. В первом ряду В. П. Фоменко, Толя Фоменко, Эльвира Фоменко, Эллех Тамара Карловна; во втором ряду: Т. Г. Фоменко, Нина Фоменко и В. Г. Фоменко. Эстония, г. Таллин, 1954 г.

Рис. 1.64. В. П. Фоменко и Т. Г. Фоменко.

Рис. 1.65. В. П. Фоменко и Т. Г. Фоменко на прогулке. Марфино.

1964 год.

Рис. 1.66. Т. Н. Фоменко (Щелокова) и В. П. Фоменко. Москва, Карачарово.

Рис. 1.67. Т. Н. Фоменко (Щелокова), В. П. Фоменко, Т. Г. Фоменко. 1980 год, Москва, парк Кусково.

Рис. 1.68. Н. А. Щелоков (отец Т. Н. Фоменко), Т. Н. Фоменко, А. Т. Фоменко, В. П. Фоменко и Т. Г. Фоменко.

В Луганске, как и в Магадане, отец пользовался огромным уважением коллег. Отмечен многими наградами. Вокруг него возник замечательный коллектив сотрудников, со многими из которых сложились очень дружеские, тесные отношения. Подробности описаны в его «Воспоминаниях».

На протяжении многих лет папа собирал старинные русские монеты. В результате он создал большую коллекцию, в которой были и весьма редкие экземпляры. По воскресеньям регулярно ходил в центр Луганска, где собирался большой клуб нумизматов, обменивал и покупал монеты. Создал собственный каталог монет, сравнивал его с известными каталогами И. Г. Спасского: «Русская монетная система» и «Русские ефимки. Исследование и каталог». Эта коллекция потом заметно помогла нам в наших исследованиях по новой хронологии. Коллекцию папа оставил мне и Тане. Но мы уже коллекционированием не занимались, и богатое собрание монет просто хранилось у нас дома. Иногда мы показывали его нашим друзьям.

Мы с Таней часто приезжали из Москвы к моим родителям. Попадали в родной дом, в теплоту любви. Мама хлопотала, не могла наглядеться. Папа водил нас на длительные прогулки по Луганску, показывая достопримечательности и новые постройки. Ему это было уже нелегко, он сильно уставал, но не признавался и увлеченно рассказывал.

На последних страницах своих Воспоминаний папа написал: «Я тот, кому сейчас 75 лет. Чего я только не видел, не слышал, не перестрадал, не пережил. Было все – хорошее и немало плохого. Родился я 4 февраля по новому стилю в тревожном 1910 году, в год смерти Л. Н. Толстого и опасного приближения кометы Галлея к Земле, причем так близко, что хвост ее должен был задеть Землю. В газетах и различных журналах много высказывалось опасений, что хвост кометы Галлея состоит из вредных газов и все живое на Земле погибнет. Комета Галлея действительно задела своим хвостом Землю, но ничего опасного не произошло. Если бы сбылось предположение ученых, я погиб бы в младенческом возрасте. К счастью, ничего не случилось. И вот, спустя 75 лет, то есть в 1986 году, когда мне исполнилось 75 лет, эта комета опять приблизилась к Земле, но уже не так близко, как в 1910 году.

Как видите, я был свидетелем встречи кометы Галлея с Землей дважды. Следующая встреча этих двух небесных тел состоится через 76 лет, уже без меня. Я пережил три войны – Империалистическую, Гражданскую и Великую Отечественную, две голодовки, не одну инфляцию, террор. Дважды был в оккупации – в Гражданскую и Отечественную войны. И оба раза на территории, оккупированной немцами. Я видел лагеря, бомбежки. Жил при императоре Николае II, временщике Керенском, руководителях Советского государства – Ленине, Сталине, Маленкове, Хрущеве, Брежневе, Андропове, Черненко и сейчас живу при Горбачеве. Кто из нас кого переживет, нетрудно догадаться. Горбачев намного моложе меня. Судьба меня бросала из одного конца нашей страны в другой. Я был на юге, в Крыму и Закавказье, за Полярным кругом и на берегах Баренцева моря, на западе нашей страны и на Дальнем Востоке и Северо-востоке, на берегах Японского и Охотского морей. Где только не бывал». (Конец цитаты).

Мой папа умер 13 октября 1992 года. Произошло это очень быстро, в течение нескольких минут, на руках мамы (меня и Тани не было – мы жили в Москве). Еще утром он был бодр и весел. Ему было 82 года. Он тяжело переживал переворот в нашей стране 1991 года, направленный на ее раскол и, к сожалению, удавшийся. Считал все эти события коварным предательством тогдашних руководителей страны и заговором (в первую очередь Горбачева и Ельцина), который наши военные не сумели в самом начале и в ходе «перестройки» вовремя разгадать и предотвратить. Мечтал, что Российское Государство рано или поздно будет восстановлено в полном объеме и могуществе.

ПООЩРЕНИЯ И НАГРАДЫ Т. Г. ФОМЕНКО за время его работы в Донбассе, в городах Магадане и Луганске

1) 1944.IX.8. Нагрудный знак «Отличник социалистического соревнования черной металлургии» (Народный Комиссариат Черной Металлургии СССР). (г. Сталино).

2) 1945.V.31. Почетная Грамота Рутченковского коксохимзавода им. С. М. Кирова за достигнутые высокие производственные показатели в социалистическом соревновании в дни Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков (г. Сталино).

3) 1947.II.21. Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.» в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР (г. Сталино).

4) 1951.XI.3. Благодарность по ВНИИ-1 МВД СССР (г. Магадан) за отличные производственные показатели и активное участие в общественной жизни Института.

5) 1951.XI.24. Благодарность по ВНИИ-1 МВД СССР за активное участие и содействие в проведении смотра организации труда и рационализаторской работе.

6) 1952.IV.26. Занесен на Доску Почета с вручением Почетной Грамоты за перевыполнение плана (ВНИИ-1 МВД СССР).

7) 1952.VI.5. Занесен на Доску Почета ВНИИ-1 МВД СССР с вручением Почетной Грамоты.

8) 1952.XI.5. Почетная Грамота Главного Управления (ВНИИ-1 МВД СССР) за достигнутые высокие показатели и активную общественную работу.

9) 1953.IV.22. Знак «Отличник социалистического соревнования золотоплатиновой промышленности» за выполнение производственного плана 1952 года (ВНИИ-1 МВД СССР).

10) 1953.VII.20. Занесен на Доску Почета за перевыполнение полугодового плана (ВНИИ-1 МВД СССР).

11) Благодарность и премия (месячный оклад) за хорошо проведенную работу на прииске и оказание непосредственной помощи производству (ВНИИ-1 МВД СССР).

12) 1954.II.23. Занесен на Доску Почета за отличную работу (ВНИИ-1 МВД СССР).

13) 1960.I.23. Знак «Отличника Социалистического соревнования УССР» за долголетнюю работу в угольной промышленности и разработку режимов по применению нового коагулянта (Укрнииуглеобогащение, Постановление Совета Министров УССР).

14) 1961.IV.18. Знак «Шахтерская Слава III степени» за разработку водно-шламовой схемы, режима и применения полиакриламида для осветления загрязненных вод и внедрения их на углеобогатительных фабриках (Укрнииуглеобогащение, Постановление СНХ (Совет Народного Хозяйства)).

15) 1962. Почетная Грамота (третья премия) Выставки Народного Хозяйства Украины (УССР) за разработку водно-шламовой схемы, режима и применения полиакриламида для осветления загрязненных вод.

16) 1963.IV.19. Бронзовая медаль «Выставки достижений народного хозяйства» за успехи в народном хозяйстве СССР (Постановление Главного Комитета ВДНХ).

17) 1963.III.16. Почетная Грамота за активное участие в разработке институтом новой техники и технологии для обогащения угля (Укрнииуглеобогащение, Постановление СНХ).

18) 1966. XI.3. Почетная Грамота за достигнутые трудовые успехи в выполнении плана научно-исследовательских работ (Укрнииуглеобогащение).

19) 1968.III.27. Знак «Отличник Соцсоревнования УССР» (Укрнииуглеобогащение, Приказ Министерства Угольной Промышленности УССР).

20) 1969.VIII.15. Грамота Луганского Областного Управления НТО «Горное» за развитие технического прогресса в углеобогащении в связи с Днем Шахтера.

21) 1970.IV.3. Юбилейная медаль «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (от имени Президиума Верховного Совета СССР).

22) 1972. Участник ВДНХ СССР (Главный Комитет ВДНХ. Свидетельство 44949).

23) 1973.X.30. Бронзовая медаль «Выставки достижений народного хозяйства» за достигнутые успехи в развитии народного хозяйства СССР (Постановление Главного Комитета ВДНХ).

24) 1973.XII.25. Знак «Победитель социалистического соревнования 1973 года» (Укрнииуглеобогащение, Приказ Министерства Угольной Промышленности УССР).

25) 1974.IV.29. Помещен на Доску Почета за достигнутые трудовые успехи, в честь 1 Мая (Укрнииуглеобогащение).

26) 1975.VIII.28. Почетная Грамота за трудовые успехи в честь Дня Шахтера (Укрнииуглеобогащение).

27) 1975.IV.25. Юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.» в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР.

28) 1975.XII.30. Знак «Ударник 9-й пятилетки» и памятный подарок за успехи в труде (Укрнииуглеобогащение, Приказ Министерства Угольной Промышленности УССР).

29) 1977.VII.30. Медаль «Ветеран Труда» (Укрнииуглеобогащение, от имени Президиума Верховного Совета СССР).

30) Благодарность в честь 1 Мая за достигнутые успехи и выполнение социалистических обязательств (Укрнииуглеобогащение).

31) 1978.IV.17. Грамота Министерства угольной промышленности Украинской ССР за успехи в выполнении принятых социалистических обязательств.

32) 1978.VIII.26. Грамота Министерства Угольной Промышленности УССР за достигнутые успехи в выполнении соцобязательств (Укрнииуглеобогащение).

33) 1979.II.6. Знак «Победитель соцсоревнования 1979 года» за выполнение соцобязательств (Укрнииуглеобогащение, от имени Министерства и ЦК профсоюза).

34) 1980.II.4. Знак «Победитель социалистического соревнования 1979 года» (от имени Министерства и ЦК профсоюза).

35) 1985.IV.30. Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.» в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР.

Полностью Воспоминания Т. Г. Фоменко можно прочитать в Интернете на сайте chronologia.org = chronologia.ru = новая-хронология. рф на главной его странице (можно воспользоваться любым из трех перечисленных адресов).

Несколько десятков экземпляров книги мы с Таней подарили родственникам и близким знакомым.

А теперь обращусь к Воспоминаниям моей мамы. Они занимают около 140 страниц. Вот некоторые краткие сведения из них.