II
Собственно, исключительно по этой причине через полтора месяца, как-то вечером в пятницу, Ноултон Уитни, заплатив семь долларов и десять центов за такси и обуреваемый самыми противоречивыми чувствами, замер подле Майры на ступенях «Билтмора».
Душа его пребывала в безумном восторге, хотя где-то совсем внутри уже медленно назревал страх перед тем, что он натворил. Он, питомец Гарварда, которого еще на первом курсе рьяно защищали от силков восхитительных охотниц за состоятельными женихами, которого (впрочем, с его молчаливого согласия) уже оттаскивали за шкирку от нескольких сладчайших юных созданий, теперь бессовестным образом воспользовался отъездом родителей на Запад и успел настолько запутаться в расставленных силках, что едва ли уже мог понять, где силки, а где он сам.
День был сказочный: после дневного спектакля начали потихоньку сгущаться сумерки, и они с Майрой сначала разглядывали роящиеся на Пятой авеню толпы из своего романтичного уединения в двухколесном экипаже – затейливая причуда... а дальше чай в шикарном отеле «Рид», и ее лилейная ручка мерцала рядом, на подлокотнике его кресла; и вдруг – этот стремительный, прерывистый поток слов... Затем последовал визит к ювелиру, а дальше был сумасшедший ужин в каком-то крошечном итальянском ресторанчике, где на обороте меню он написал «А ты меня...?» и положил его перед нею, предоставив Майре возможность откликнуться неизменно чудодейственным: «Ты же знаешь, что да!» И вот теперь, под занавес, они замерли на ступенях «Билтмора».
– Ну, скажи, – выдохнула Майра прямо ему в ухо.
Он выдохнул заветные слова. Ах, Майра, сколько же далеких призраков, должно быть, пронеслись в этот миг в твоей памяти!
– Ты мой дорогой, – тихо сказала она. – Я так счастлива.
– Нет... это ты моя дорогая. Ты ведь понимаешь, Майра?..
– Понимаю.
– Навеки?
– Навеки. У меня же теперь вот что есть, видишь?
И она поднесла к губам колечко с брильянтом. Знала, что так полагается, как же иначе!
– Спокойной ночи.
– Спокойной... спокойной ночи.
И феей в мерцающем розовом одеянии она взлетела вверх по широкой лестнице, а щеки ее все пылали, пока она нажимала кнопку у лифта.
Через две недели она получила телеграмму: родители, мол, вернулись из поездки на Запад и приглашают приехать к ним в округ Вестчестер, на неделю. Майра тут же отбила ответную телеграмму, каким поездом приедет, купила три новых вечерних платья и упаковала дорожный сундук.
Приехала она поздним холодным ноябрьским вечером и, выйдя из вагона, с нетерпением огляделась: где же Ноултон? На платформе быстро отбурлила толпа возвращавшихся из Нью-Йорка мужчин; отзвучало попурри из выкриков жен и шоферов и громкого фырканья автомобилей, пока они, подав назад, разворачивались и укатывали восвояси. И вот, прежде чем она успела что-либо осознать, платформа опустела, и ни одного из тех роскошных авто уже не осталось. Видимо, Ноултон ожидал ее с другим поездом.
Проронив еле слышное: «Чер-рт!», она было направилась к зданию станции Элизабет[1], чтобы позвонить, но тут к ней обратился замурзанный, ужасно неряшливо одетый человек: он в знак приветствия коснулся рукой своей допотопной фуражки и проговорил надтреснутым жалобным голосом:
– Мисс Харпер вы будете?
– Я, – призналась она, довольно-таки испуганная: неужели, не приведи господи, этот несусветный тип и есть шофер?
– Да заболел он, шофер-то, – продолжал тот высоким, визгливым тоном. – А я сын ему.
Майра еле перевела дух.
– Вы хотите сказать, шофера мистера Уитни?
– Ну да: они, как началась война, оставили себе только его одного. Экономия что надо – чистый Гувер[2].
Он боязливо потопал ногами и хлопнул друг о друга огромные шоферские перчатки с крагами.
– Ну, ладно, – добавил он, – чего ж тут на холоду торчать да попусту языком молоть. Где сундук-то?
Майра была в таком изумлении, что слова не могла выговорить, и, честно говоря, даже перепугалась, однако последовала за своим провожатым до конца платформы, тщетно отыскивая взглядом авто. Однако слишком долго недоумевать не пришлось: тип этот вскоре подвел ее к потрепанной старой колымаге и засунул туда ее саквояж.
– Большое авто поломато, – объяснил он. – Либо на этом вот, либо пёхом.
Он распахнул переднюю дверь и кивнул:
– Заходьте.
– Я лучше сзади, если позволите.
– Дело хозяйское, – фыркнул он, открывая заднюю. – Я ведь что подумал – сундук будет прыгать, на ухабах-то, вы его и забоитесь.
– Какой сундук?
– Да ваш.
– Ах, а разве мистер Уитни... вы что же, не можете за багажом после съездить?
Он упрямо помотал головой:
– Нипочем не позволят. Как война началась, так всё. Богатые должны пример показывать – это мистер Уитни так сказал. Пожалте багажный квиток.
Когда он исчез, Майра попыталась представить, как же выглядит шофер, если этот тип его сын. После непостижимой перепалки с начальником станции он вернулся, совершенно задыхаясь под тяжестью ее дорожного сундука. Поставил его на заднее сиденье и взобрался на свое место, рядом с нею.
Было уже совсем темно, когда они свернули с дороги на длинную, тенистую подъездную аллею, что вела к дому Уитни, – из освещенных окон на гравий, на траву и на деревья ложились снопы яркого, веселого, желтого света. Даже сейчас она разглядела, что дом очень красив: его расплывчатые очертания свидетельствовали о колониальном стиле времен короля Георга, и огромные, призрачные в темноте старые сады раскинулись по обе его стороны. Автомобиль, дернувшись, остановился перед квадратным каменным порталом, и шоферский сын, выбравшись вслед за нею, распахнул перед Майрой парадную дверь.
Конец ознакомительного фрагмента.