Вы здесь

Казнённый колокол. Гонопупу. Рассказ (Б. Т. Евсеев, 2016)

Гонопупу

Рассказ

В Серой зоне, близ пустого рассветного рынка, в маленьком летнем шалмане с двусмысленным названием «Уголино», куда в такую рань да еще по весне редко кто заглядывает, пили, спорили и плясали двое рядовых украинской армии.

Были они в старом, еще советского образца камуфляже и в соломенных, бог весть зачем понадобившихся холодноватой весной шляпах. Шляпы, как и положено щирым украинцам, они называли «капелюхами», а спорили о том, как скоро выдадут им новую форму. На вид обоим было хорошо за пятьдесят, а может, и больше.

В чем-то они были поразительно одинаковы. Одинаковость эта была в пьяной оглядке: рядовые все время озирались и так же дружно, чисто по-женски взмахивали руками: мол, будь что будет! А отличались солдаты голосами и ростом: один высокий, но согнутый в дугу, был медленным, сиплоголосым. Другой – звонкий, как мальчик, подвижный, с трясущимися щеками и трясущимся животом.

Устав петь и плясать, рядовые начали играть в прятки. При этом с места они почти не сходили: просто заслонялись друг от друга ладонями, задавали каверзные вопросы, спрашивали: а не спрятался ли ты в подвале, не переметнулся ли к москалям?

– Кум Игнат? А ловко мы вид пана сотника втэклы?

– Кум Ярема? Ловко, ловко. Тилькы було б закусона бильше взяты. Тоди б и вэртаться нэ трэба було. От хиба що соломой закусыты.

Толстенький безусый Игнат расплылся в улыбке, смачно укусил соломенную шляпу. Шляпа хрустнула, но не поддалась.

– Як у поли! Капелюх пахнэ хлибом, як у поли.

– Хлеба сейчас бы буханки три – все схрумкал бы. А так – в часть возвращаться.

– А там шо? Хлиба там нэма… одни бурякы… На грызаны мою солому разок. Твий капелюх у грязюци весь. Бери мий, кумэ, для тэбэ нэ жалко.

Игнат протянул соломенную свою шляпу Яреме.

– Кум Игнат? Ты меня видишь?

– Бачу, бачу тэбэ, кум Ярема.

– От то-то ж. А скажи мне, Игнат, как же нам теперь докладать пану офицеру?

– Пану сотныку…

– Я ж и говорю: шо мы пану сотныку про Донецкую фильтровальную станцию докладывать будем?

– Нас куды послалы? Про фильтрувальну станцию тыхэсэнько розпытаты.

– А нам до нее дела, как тому зайцу до курева…

– То-то и воно. Тэпэр слухай: пану сотныку будэмо розповидаты так: була Донецька фильтрувальна станция, та ии москали вкралы. И до сэбэ у Сыбир вывэзлы.

– Кум Игнат. Станция не канистра спирту. Так просто в мешок не засунешь.

– Москали у нас цилу Одэссу вкрылы. Тэ мэнэ чуешь, Ярэма? Куды, гад, сховався?

– Под столом я. А Одесса пока наша, кум Игнат… Я вот чего думаю: а давай мы тут сами фильтровальную станцию устроим!

– Цэ ж як?

– А так, кум Игнат, а так! Тут я под столом насос нашел. Здоровущий такой насосище! Будем тем насосом фильтровать воздух. А напишем – воду фильтровали!

– Кому напышэмо, кум Ярема?

– А кому хошь! Я ж пысарь, бумага и… и… и ручка с собой. Хочешь, куму Авакову и куму Саакову черканем. Хочешь – самому Порошенке!

– Нэ Сааков, а Сакш… Сакш… Сакакашвили… А Поршенко той читаты нэ будэ! У нього вся жопа в шоколади! Вин ии облызнуть кому трэба дае, и за цэ ще й гроши бэрэ.

– А тогда давай Путину напишем.

– Тю! Та нас же розстриляють за цього кровососа!

– А мы никому не скажем, тихохонько напишем, тихохонько отправим. Года два пройдет – глядь, письмо и всплывет где надо. А напишем мы ему так: мол, ваши солдаты внагляк выкрали Донецкую фильтровальную станцию. А мы станцию Донецку вернули!

– Давай пышы, може, хоч дулю понюхать Путин дасть.

– Может, и дулю, а может, и табачку понюхать даст. Пишу и читаю, кум, тебе вслух:

У Московский Крэмль. Путину.

«Панэ Путин! Хоч вы и крымский сатрап, и чухан бурятский, и лохопендрик, мы вам по-соседски докладаем: Донецкую фильтровальную станцию вкралы якись недо́людки. Мы вам ии вертаем. Бо мы – щири украинци… Панэ Путин! У вас всего до черта, а у нас – одни дырки в горсти. Ввиду чего прышлить, будь ласка, до востребования…»

– Кум Игнат, как по-нашему, по-украински, «до востребования?»

– Нэ памьятаю. Може, «до запытання»?

– Тю. Это ж значит «до вопроса». До какого такого вопроса, кум Игнат?

– Тоди, може, «до побачення»?

– Тьфу! Где ж это мы з паном Путиным увидеться можем?

– Та у мавзолеи.

– Он туда не ходок. Туда сейчас одни мертвяки ходят!.. Ладно, давай, хоть на ссученной мове, а закончим: «Пришлите нам, пан Путин, для умиротворения души и для расслабления военной обстановки: двести ящиков кубанской сорокаградусной, триста палок сервелату финского, пятьсот прызырвативов и одного доброго вола…»

– Тю! А вола ж на що?

– А мы вола в бричку запряжем, скажем жинкам: на пашню пора! И медленно на нем, и вполшага, и водочку через соломинку потягивая – до баб, до баб! Ну, шо? Ничего не забыли? Одну печать поставить осталось.

– Печати-то у нас и нэма…

– Тогда подпись. Какую подпись поставим?

– А таку: дырэктор Тыхого океану и… и… Ново-украинской фильтрувальной станции – Игнат Скачко. Замиснык дыректора – Ярема Кныш.

– Так ты, собака, себе уже и зарплату директорскую намерял? Тебе, значит, баксы, а мне гривны мятые-перемятые?

– Кум Ярэма, кончай ругаться. Видправляй лыста и давай ще по сто!.. А ловко ты у пана сотныка двухлитрову бутыль вкрав… Ще б кровяной ковбасы – и прямо в рай!

– Кум Игнат, с кровяной колбасой в рай не пустят.

– Тю. А ты думаешь, там тилькы пэтрушэчкой занюх… занюхують?

– Петрушкой не петрушкой, а с кровяной колбасой апостол Пэтро точно не пустит. И спирту там – ни грамма. Одна грушовка, «Кальвадос» один вонючий. И то по наперстку на брата…

– Кум Ярэма. А ты хиба там, у раю, був?

– Кум Игнат. Не был, а знаю. Мне священник, батько Потапий, рассказывал.

– Брэшышь. Ты церкву дэсятой дорогой обходышь. А будэшь брэхать – я пану сотныку скажу, хто вкрав спырт. Вин тэбэ нараз в рай спровадыть. И бэз закусона! Вин з тэбэ самого кровяну ковбасу зробыть. И москалям на закуску видправыть. Жрить, жывоглоты!

– Кум Игнат. А москали, они тебе чего вообще-то сделали?

– А ты нэ знаешь? Краще нас воны хочуть буты. А цэ мы, мы с тобой найкращи!

Опять скрипнула новая соломенная шляпа, день все никак не занимался, стало вроде еще темней. Рядовые, посланные на Донецкую фильтровальную станцию для разведки – никаких диверсий таким никто не доверил бы, – так были заняты мыслями о кровяной колбасе и будущем рае, так поглощены своими новенькими, пока не слишком отвердевшими и, наверно, действительно вкусными соломенными капелюхами, что не видели и не слышали ничего: ни близящегося дня, ни исподволь уходящей ночи. Было похоже: они только для того, чтобы поговорить про капелюхи, про спирт и про гниловатый «Кальвадос», и родились, и живут…

– Налывай! От спирт так спирт, аж дух вон! Ты про операцию обицяв розповисты.

– Ну, слушай. Пошел наш сотнык год назад к врачу. Говорит: «Удалите мне, пан доктор, половину мозга. А то совсем жизни не стало». Доктор ему и так, и по-другому… Стоит на своем сотнык. «Ладно, так и быть, – махнул рукой доктор, – готовьте голову, пан сотник, мыльте ее, брейте!» Сделали операцию, наутро врач заходит: «Ну как?» – «От зараз – гарно! Так гарно, шо и другу половыну мозга мэни завтра видтяпайтэ, пан доктор!»

– Шрам у пана сотныка я бачив… А от ты… ты бачишь тут шо-нэбудь? Глянь навкругы! Мы куды с тобой потрапылы? Нэ знешь? Тоди наливай, скотына.

Долгий глоток, тихий задыхательный хрип, за ним – кряк и ревущий восторг:

– Так от: заблукалы мы. И потрапылы в Гонопупу!

– Ты уже совсем пьяный, Игнат… Какое такое Гонопупу? Нет такого места на земле – Гонопупу!

– Ты, кум Ярема, нэ думай, шо я з глузду зъихав! Я сам тэ Гонопупу бачив. Так и було намалевано: Гонопупу. И карта. И кафешка наша сбоку…

– А я говорю: нет такого места на земле, Гонопупу… Выдумаешь тоже!

– Та есть же! У нас в Винницкой области село було Голопуповка. Так перейменувалы, дуракы. А як смачно воно, тэ сэло, называлось! «Куды, брат, идэшь?» – «В Голопуповку!» – «А ты куды, Марьяна, побигла?» – «Та в Голопуповку ж, за халатом!»

– Так то Голопуповка. Законное дело, чтоб голый пуп существовал. А тут Гоно-пупу. Гоно-пупу – не украинское название.

– То-то и воно, шо назва амерыканьска! Я думаю так: тут у нас, на наший украинський территории, амерыканци хвилиал свого острова Гонопупу видкрылы.

– Только и делов у Америки – тут филиалы свои открывать. Они нам оружия не дают. Воюем голыми руками. А скоро и голыми пупами – твоя правда, кум, – тереться с москалями будем. Нам танки, нам ракеты подавай! А они вместо ракет новые звания вводить вздумали: «осавул», «гауптман», «капут-капрал»…

– Гей, стриляй моя рушныця! Нэма такого звания «капут-капрал»! А я… Завтра похмелюсь – и на танк! Танкист Погребун до самой Винницы на танке провэзты обицяв!

– Зачем нам танк? Сожгут еще. Лучше москалив-донбасовцев бомбами, бомбами!

– А колы воны нас?

– Нас нельзя.

– И правда, нас нэ чипай! Кумэ! Выпьемо – и айда в Гонопупу… Хоч в филиал, хоч на сам остров. Хай апостол Пэтро у себе в Израили видпочивае. А мы – в Гонопупу! Там справжний рай! Колы я був дырэктором Тыхого океану – остров цэй бачив…

– А пан сотник что тебе говорил? Сначала москалей, потом черномазых, потом израильтян – под ноготь. А в Гонопупу твоем – одни черномазые.

– У мэнэ зять москаль. Справный мужык. И выпыты, и ще налыты мастак. И роботяга. Його вбыты – грих.

– Грех не грех, а придется.

– Ты ж сам москаль.

– Тихо ты, я украинец. Когда надо – я всегда украинец… А надо будет – москалем стану. И тебя, дурья башка, отгонятелем мух к себе возьму…


Падая головами на пустой шалманный стол, вздрагивая, опять просыпаясь, рядовые Игнат и Ярема не слышали нас с Мишей, не слышали тихо подъехавшей военной машины с ополченцами. Они блаженствовали! Не почувствовали они и того, как приняли их под руки, бережно погрузили в машину, как повезли в штаб – судя по негромким словам, куда-то в километрах семи от занятой «правосеками» Авдеевки.

Все еще витая в пьяных грезах, Игнат спрашивал у тащивших его ополченцев:

– Панэ, цэ вже Гонопупу?

– Будет, будет тебе Гонопупу.

– Хочу туды, дэ ковбаса-кровянка – вагонами. Дэ апостол Павло добрыми ломтямы ии наризае… Дэ Апостол Пэтро нашего лыста до Путина читае… И языком – чмок! И сто грамм – ах! Ах – двести! Ах – трыста! А писля третьей кровянку понюхае, скажэ: нэ можна нам Апостолам ковбасы кровяной. Уся тоби, раб божий, ковбаска! И аж заплаче Святый Апостол. А я… Колы я був дыректором Тыхого океану… Чось я засыпаю…

– Спи, друг, как проснешься, все поймешь. К вечеру, может, и попадешь куда надо. Будет тебе и Гонопупу, и остров Оаху. Может, и со святыми апостолами повидаешься.

– Оаху? Слышь, не ругайся, братуха…

– Спи, спи, отвоевался, завтра землю копать пойдешь.

– И в Гонопупу!


Миша ухватил меня за рукав:

– Другой дорогой рванем отсюда! А то если здесь застукают – на паспорт ваш московский не посмотрят. Р-раз – и в кутузку!

Ступая бочком, выкрался я из задних дверей шалмана и по незнакомому, весеннему, еще липнущему к подошвам полю кинулся в обход, за Мишей.