Казненные поколения. Исторический роман. Суд над Бироном (П. П. Котельников)

Суд над Бироном

Эрнст Иоганн Бирон, фаворит императрицы Анны Иоанновны, определявший, как считается, долгое время судьбы России, стал в российской историографии символом немецкого засилья. Именно в его время, как пишет историк Ключевский, «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забились на самые доходные места в управлении».

Но, следует признаться, не Бирон создал для этого условия, до него над этим здорово постарался Петр Великий – это он открыл шлюзы для потока иностранцев, преимущественно – немцев.

Говорили о его низком происхождении… Да, оно действительно слишком туманно… Враги Бирона не упускали возможность напомнить, что был он якобы родом из конюхов, что мать его якобы была служанкой-латышкой. Объясняется это, по всей видимости, тем, что значительная часть курляндского рыцарства не хотела признать Бирона герцогом Курляндии. Позже, впрочем, имела место и другая крайность: кое-кто утверждал, что Бирон состоит в родстве со знаменитыми французскими герцогами де Биронами, что, естественно, ни в какие ворота не лезет. Впрочем, в истории многих стран в высший свет врывается немало таких лиц, которым приходится на скорую руку лепить родословную, ни чистотой помыслов, ни благодатностью действий украшением общества не становятся

Бирона обвиняли во всех бедах страны и это естественно, коль он был олицетворением власти. Говорят он беззастенчиво запускал в казну руку свою… а кто, стоя у власти не ворует?..

«Если учесть, что нации он внушает ужас, что те, кто притворялись действующими ему на благо и помогли его вознесению, делали это только во имя своих личных интересов, … можно предвидеть, что он поднялся на столь высокую ступень судьбы только для того, чтобы совершить после этого такое же великое падение» – писал барон Мардефельд в Берлин о Бироне незадолго до его ареста.

Нация – понятие слишком обширное. Народ!.. Во имя народа!.. Для блага народа!.. – кричат лихоимцы во все времена…

Не со стороны народа грозила Бирону ближайшая опасность, а со стороны тех, кого он считал своими друзьями, от которых он ни разу не слышал слов укора, которым он доверял, как самому себе и которые при его содействии и чины высокие… Из них самым неблагодарным оказался Миних.

В структурах власти казавшийся преданным регенту он втайне подготовил заговор, который легко удался, потому что Бирон, по-видимому, слишком полагался на гвардию. Да и как могло быть иначе, если Преображенским полком командовал Миних, первым помощником которого был майор Альбрехт, ставленник Бирона! Семеновским полком командовал преданный герцогу генерал Ушаков, Измайловским – Густав Бирон, а конным – сын его, принц Петр. Христофор Антонович Миних объясняет причину произведенного им переворота несоблюдением самим Бироном условий завещания императрицы Анны Иоанновны: «В завещании Императрицы была одна статья, гласившая, что герцог-регент должен обходиться с должным почтением с племянницей Ее Величества – принцессой Анной и с ее супругом; но герцог поступал совершенно наоборот: высокомерие и угрозы с его стороны были постоянными, и я сам видел, как принцесса трепетала, когда к ней являлся Бирон. Так как герцог, будучи еще обер-камергером, стоил России несколько миллионов, то вельможи и внушили принцессе, что, по всей вероятности, он в течение шестнадцати лет регентства, будучи единовластным правителем империи, переберет у казны еще миллионов шестнадцать и более. Так как, по силе другой статьи того же завещания, герцогу и государственным министрам предоставлялось, испытав способности принца по достижении им семнадцатилетнего возраста, решить, в состоянии ли он управлять государством, – никто не сомневался, что герцог изыщет способ объявить молодого принца слабоумным и, пользуясь своей властью, возведет на престол сына своего, принца Петра, о котором два года тому назад поговаривали, будто он должен был жениться на принцессе Анне» Оставалось убедить принцессу, что для блага государства следовало бы арестовать регента Бирона и отправить его, вместе с семейством, в ссылку; на его же место герцогом курляндским наименовать принца Людвига Брауншвейгского. От Анны Леопольдовны последовало согласие.

Накануне переворота фельдмаршал Миних обедал с Бироном, и при прощании тот попросил его о встрече вечером. Они засиделись, долго разговаривая о многих событиях, касавшихся того времени. Герцог был весь вечер озабочен и задумчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеянный, и ни с того ни с сего спросил фельдмаршала:

– Не производилось ли вами военных действий в ночное время?

Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала п в замешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намерении.

Справившись с волнением, Миних ответил:

– Насколько помню, мне не приходилось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но моим правилом было пользоваться всегда обстоятельствами, когда они кажутся благоприятными.

Они расстались в 11 часов вечера 7 ноября. Вопрос, заданный Бироном о возможности самого проведения ночных действий, не оставлял в покое фельдмаршала. Он не мог отогнать мысль о том что Бирон откуда-то узнал о его замысле переворота. А о решительности и жестокости действий герцога ему было хорошо известно. В ту же ночь фельдмаршал уговорил принцессу в необходимости действовать немедля, представить ей офицеров, которым она пожаловалась на оскорбления, претерпеваемые от регента, и так разжалобила их, что они с полной готовностью обещали сделать все, что она прикажет. Один офицер и 40 солдат были оставлены при знамени, а 80 человек, вместе с фельдмаршалом, направились к летнему дворцу, где регент еще жил. Шагах в 200 от этого дома отряд остановился. Фельдмаршал послал подполковника Манштейна к офицерам, стоявшим на карауле у регента, чтобы объявить им намерения принцессы Анны. Те оказались такими же сговорчивыми, как и прочие, и предложили даже помочь арестовать герцога, если в них окажется нужда. А далее главным лицом, производящим арест всесильного сановника, был Манштейн. Он во главе отряда в 20 человек вошел во дворец с приказом арестовать герцога и, в случае малейшего сопротивления с его стороны, убить его без пощады. Манштейн, во избежание большого шума, велел отряду следовать поодаль от себя. Сам же решительно направился к входу. Часовые пропустили его без малейшего сопротивления, так как все солдаты, зная его, полагали, что он мог быть послан к герцогу по какому-нибудь важному делу. Подполковник совершенно беспрепятственно прошел сад и добрался до покоев. Не зная, однако, в какой комнате спал герцог, он был в большом затруднении, недоумевая – куда идти? Чтобы избежать шума и не возбудить никакого подозрения, он не хотел ни у кого спросить дорогу, хотя встретил несколько слуг, дежуривших в прихожих. Поколебавшись мгновение, он решил следовать дальше по комнатам, бегло осматривая, в надежде, что найдет наконец то, чего ищет. Действительно, пройдя еще две комнаты, он очутился перед дверью, запертой на ключ. К счастью для него, она была двустворчатая, и слуги забыли задвинуть верхние и нижние задвижки; таким образом, он мог открыть ее без особого труда. В глубине комнаты стояла большая кровать, на ней глубоким сном спал герцог и его супруга. Спящие не проснулись даже от шума громко растворившейся двери. Манштейн, подойдя к кровати, отдернул занавес и сказал, что имеет дело до регента На звук его голоса герцог и герцогиня внезапно проснулись и начали звать на помощь, да так громко, что их должны были услышать во всех концах большого здания. Бирон понимал, что Манштейн пришел к нему незваным не из добрых побуждений, Подполковник гвардии., оказалось, находился с той стороны кровати, где лежала герцогиня, поэтому регент имел возможность соскочить с кровати, очевидно, с намерением спрятаться под нею; но тот поспешно обошел кровать и бросился на него, сжав его как можно крепче обеими руками Помощь подоспела, но не та, которую ожидал видеть герцог. Это были гвардейцы отряда Манштейна, бросившиеся помогать своему офицеру. К этому времени Бирон успел стать на ноги. С недюжинной силой он отбивался от бросившихся на него рослых гвардейцев, сыпля удары кулаком вправо и влево; солдаты отвечали ему сильными ударами прикладов, повалили его на пол, вложили в рот платок, связали ему руки шарфом одного офицера и снесли его голого до гауптвахты, где накрыли солдатской шинелью и положили в ожидавшую его тут карету фельдмаршала. Рядом с ним посадили офицера и повезли в Зимний дворец. Поручение, данное Манштейну, было исполнено им так быстро и успешно, что он сам впоследствии удивлялся. «Если бы один только человек исполнил свой долг, то предприятие фельдмаршала не удалось бы; это-то нерадение гвардейцев, на которое не было обращено внимания при великой княгине, и облегчило тот переворот, который год спустя предприняла царевна Елисавета». Бирону при аресте было нанесено до двадцати ран, от которых он окончательно излечился лишь спустя два года. В современных донесениях рассказывается, что по доставлении в Зимний дворец Бирон, от страха и отчаяния, упал в обморок, так что для приведения его в чувство пришлось ему пустить кровь. После обеда, часов около 3—4, его поместили в дормез и под охраной гвардейского капитана и 4 гренадеров отвезли в Александро-Невскую лавру. На Невском за экипажем бежала тысячная толпа простонародья, выкрикивая в его адрес грязные ругательства.

Утром 9 ноября Бирон вместе с семейством перевезен был в Шлиссельбургскую крепость. Офицеру, который вез бывшего регента в Шлиссельбург, Бирон предлагал драгоценности, золото и серебро, если он позволит ему броситься к ногам великой княгини; он умолял, чтобы были милосердны хотя бы только с женою его. Вскоре, однако, Бирон справился со своими эмоциями и вел себя с твердостью, говоря лишь:

– Я заслужил все это!

Утром того же дня Анна Леопольдовна торжественно была провозглашена правительницей. Вышел манифест, подписанный Синодом, министерством и генералитетом: Император Иоанн III объявлял, что назначенный регентом герцог Курляндский дерзнул не только многие противные государственным правам поступки чинить, но «и к любезнейшим нашим родителям всякое непочитание и презрение публично оказывать, и притом с употреблением непристойных угроз, и такие дальновидные и опасные намерения объявить дерзнул, которым не только любезнейшие родители наши, но и мы сами, и покой, и благополучие империи нашей в опасное состояние приведены быть могли бы: и потому принуждены себя нашли, по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина, оного герцога от регентства отрешить…»

Бирона допрашивали несколько раз. 23 и 24 ноября ему было предъявлено 26 допросных пунктов, по которым отбирали ответы Ушаков, Леонтьев, Воейков. В пунктах этих перечислены вины Бирона: он не ходил в церковь, не радел о здоровье Государыни, дерзко обращался с принцессой и герцогом, предавал мукам лиц, ему противившихся, грозил привести в Россию принца Голштинского, разорял казну, непочтительно относился к Императрице, никого не допускал к ней, вступал в дела, его не касавшиеся, вывозил рабочих, необходимых в Петербурге, в Курляндию, без вины гневно напускался на сановников, устраивал свирепые забавы, произносил непристойные слова об Императрице, поносил иностранных, союзных России государей и вступал в тайные трактаты, министрам не известные…»

Все возражения Бирона и пояснения, даваемые им, во внимание не были приняты. Надежд на милость у обвиняемого не оставалось, 8 апреля была уже составлена сентенция, в которой объявлялось: «Бирона… по силе государственных прав, Уложения главы второй 1-го и 2-го пунктов, Воинского артикула третьей главы 19-го, 20-го и шестой-на-десять главы 124-го, 127-го, 129-го артикулов и указов 1727, генваря 30-го, 1730, апреля 10-го, и 1732-го годов, декабря 20-го числа казнить смертию, четвертовать и все его движимые и недвижимые имения конфисковать». 14-го апреля опубликован был «во всенародное сведение» манифест Императора Иоанна III, где проводилась параллель между Борисом Годуновым и Бироном, перечислялись вины его в 28 пунктах и объявлялось: «по природному нашему великодушию и в рассуждении добровольного признания, как всегда, так и ныне, особливо к милости больше склонны, тако указали мы его от смертной казни всемилостивейше освободить, а напротив того, со всею его фамилией, тако ж и братьев его обоих, и зятя Бисмарка, которые в объявленной вине оскорбления величества явно с ним обще приличились, по отписании всего движимого и недвижимого имения на нас, в вечном заключении содержать…».

Местом ссылки Бирона назначен был городок Пелым, где для него был выстроен дом, как говорят, по плану Миниха. 13 июня в Шлиссельбург явилась команда, чтобы отвезти Бирона и его семью. В инструкции команде говорилось: «содержать арестантов под крепким и осторожным караулом неисходно и всегдашнее смотрение иметь, чтобы никто из них никаким образом уйти не мог, и в тамошнюю их бытность никого к ним не допускать, бумаги и чернил не давать». На содержание Бирона с семейством было велено отпускать из сибирских доходов по 15 рублей в сутки.