Глава 6
Дерево смерти находится по другую сторону проулка, в квартале от участка Джессапа, на заднем дворе дома Янга.
Летом и осенью тридцатипятифутовая бругманзия усыпана желтыми цветами-колокольчиками. Иной раз более сотни, может, и две, длиной от десяти до двенадцати дюймов, свисают с ее ветвей.
Мистер Янг обожает читать лекции о смертоносной природе его очаровательной бругманзии. В этом дереве ядовито все: корни, древесина, кора, листья, цветы.
Малой части листочка достаточно для того, чтобы вызвать кровотечение из носа, глаз, неудержимый кровавый понос. Не пройдет и минуты, как выпадут зубы, язык почернеет, а мозг начнет разжижаться.
Возможно, это преувеличение. Когда мистер Янг впервые рассказал мне о дереве, мне было восемь лет, и такое вот впечатление о ядовитости бругманзии сложилось у меня после его лекции.
Почему мистер Янг (и его жена тоже) так гордятся, посадив и вырастив во дворе дерево смерти, я не знаю.
Эрни и Пука Янг – азиатоамериканцы, и в них по крайней мере нет ничего от Фу Манчи[10]. Они слишком веселы и жизнерадостны для того, чтобы отдавать даже малую часть своего времени поставленным на службу зла научным экспериментам, которые проводятся в секретной лаборатории, расположенной в подземелье, вырубленном в скале под их домом.
Но даже если они и развили в себе желание уничтожить мир, я просто не могу представить себе человека по имени Пука, который поворачивает рычаг, запускающий механизм Судного дня.
На мессу Янги ходят в церковь Святого Бартоломео. Папа Янг – один из «Рыцарей Колумба»[11]. Мама Янг каждую неделю десять часов работает в церковном магазинчике.
Янги частенько бывают в кино, и Эрни известен своей сентиментальностью, плачет при сценах смерти, любви, патриотических сценах. Однажды заплакал, когда Брюсу Уиллису неожиданно прострелили руку.
И при этом год за годом, все тридцать лет совместной жизни, взяв в семью и воспитав двух сирот, старшие Янги с любовью взращивали дерево смерти, поливали, подкармливали, мульчировали почву. Заднее крыльцо они значительно увеличили, дабы иметь возможность сидеть на нем за завтраком или теплым летним вечером, восхищаясь великолепным смертоносным творением природы.
Чтобы не попасться на глаза полицейским и другим представителям органов правопорядка, которые могли заходить на участок доктора Джессапа и выходить в проулок в оставшиеся до рассвета часы, я прошел через калитку в заборе из штакетника на территорию Янгов. Не стал подниматься на заднее крыльцо, полагая, что без приглашения это неприлично, и уселся под бругманзией.
Живущий во мне восьмилетний мальчик задался вопросом: а не пропиталась ли трава ядом дерева? Достаточно сильный, он мог добраться до моего тела через материю джинсов.
Зазвонил мой сотовый.
– Алле?
– Привет, – женский голос.
– Кто это?
– Я.
– Думаю, вы ошиблись номером.
– Думаешь?
– Да.
– Я разочарована, – заявила она.
– Такое случается.
– Ты знаешь первое правило?
– Как я уже и сказал…
– Ты подыгрываешь, – прервала она меня.
– …вы ошиблись номером.
– Ты так меня разочаровываешь.
– Я? – изумился я.
– Ужасно разочаровываешь.
– Тем, что вы неправильно набрали номер?
– Как это трагично. – И она отключила связь.
Номер женщины был заблокирован и не высветился на дисплее.
Телекоммуникационная революция не всегда облегчает связь.
Я смотрел на мобильник, ожидая, что она вновь неправильно наберет номер, но он не звонил, поэтому я захлопнул крышку и убрал его в карман.
Ветерок, который раньше долетал из пустыни, совершенно стих.
Над ветвями бругманзии, в листве, но без цветов (им предстояло появиться только поздней весной), в чистом, высоком небе сверкали звезды, луна отливала серебром.
Посмотрев на часы, я удивился, увидев на циферблате 3.17. Прошло лишь тридцать шесть минут с того момента, как я проснулся, чтобы найти в своей спальне доктора Джессапа.
Я полностью потерял чувство времени и полагал, что заря уже совсем близко. Пятьдесят тысяч вольт могли повлиять на мои часы, но на мое чувство времени они воздействовали с куда большей эффективностью.
Если бы ветви не закрывали столь большую часть неба, я смог бы найти Кассиопею, созвездие, которое имело для меня особое значение. Согласно классической мифологии, Кассиопея была матерью Андромеды.
Другая Кассиопея, уже не из мифа, являлась матерью Сторми, с которой у нее была общая фамилия – Брозуэн. И я не знал человека лучше этой дочери, да и никогда не узнаю.
Когда созвездие Кассиопеи в этом полушарии и я могу его найти, то чувствую себя не таким одиноким.
Едва ли это здравомыслящая реакция на расположение звезд, но сердце подвластно не только логике. Безрассудство – тоже лекарство, если не переусердствовать с дозой.
В проулке к калитке подкатила патрульная машина. С потушенными фарами.
Я поднялся из-под дерева смерти, и если оно уже отравило мои ягодицы, то они, по крайней мере, не отвалились.
Когда я опустился на переднее сиденье и закрыл дверцу, чиф Портер спросил:
– Как твой язык?
– Сэр?
– Все еще чешется?
– Ох. Нет. Перестал. Я и забыл про него.
– Будет проще, если ты сядешь за руль, так?
– Да. Но труднее объяснить, все-таки машина патрульная, а я – повар.
Когда мы сдвинулись с места, чиф включил фары.
– Тогда я выбираю произвольный маршрут, а ты говоришь мне, где поворачивать направо или налево.
– Давайте попробуем, – согласился я и добавил, увидев, что он выключил полицейское радио: – А если вы им понадобитесь?
– В доме Джессапа? Там уже работают эксперты, и свое дело они знают лучше меня. Расскажи мне об этом парне с «тазером».
– Злобные зеленые глаза. Худой и подвижный. Змееподобный.
– Ты сейчас сосредотачиваешься на нем?
– Нет. Я успел лишь глянуть на него, прежде чем он в меня выстрелил. Для такого поиска мне нужна более четкая мысленная картинка… или имя.
– На Саймоне?
– У нас нет полной уверенности, что в этом замешан Саймон.
– Я готов поставить глаза против доллара, что замешан, – возразил чиф Портер. – Убийца долго бил Уилбура Джессапа уже после того, как тот умер. Это убийство на почве страсти. Но он пришел не один. С ним был сообщник, возможно, человек, с которым он познакомился в тюрьме.
– Все равно я попытаюсь найти Дэнни.
Пару кварталов мы проехали молча. Чистый воздух чуть светился серебристым отблеском окружавшей наш город пустыни Мохаве. Под колесами скрипели листочки, опавшие с терминалий.
Создавалось ощущение, что из Пико-Мундо эвакуировали все население.
Чиф пару раз посмотрел на меня, потом спросил:
– Ты собираешься возвращаться на работу в «Гриль»?
– Да, сэр. Раньше или позже.
– Лучше бы раньше. Народу недостает твоего картофеля фри.
– Поук хорошо жарит картофель, – ответил я, имея в виду Поука Барнетта, другого повара блюд быстрого приготовления в «Пико-Мундо гриль».
– Во всяком случае, проталкивать его картофель фри в горло не приходится, – признал Паркер, – но до твоего ему далеко. Да и оладьи у тебя куда как лучше.
– Да, такие пышные оладьи не удаются никому, – согласился я.
– У тебя есть какой-то кулинарный секрет?
– Нет, сэр. Врожденный талант.
– К выпечке оладий?
– Да, сэр, именно так.
– Ты чувствуешь, что уже выходишь на цель… или что ты там чувствуешь?
– Нет, пока еще нет. И давайте не будем об этом говорить, пусть все произойдет само по себе.
Чиф Портер вздохнул.
– Даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь свыкнуться со всей этой сверхъестественностью.
– Я пока не смог, – ответил я. – И не ожидаю, что смогу.
Натянутый между двумя пальмами, перед средней школой Пико-Мундо висел транспарант: «ВПЕРЕД, ЯДОЗУБЫ!»
Когда я учился в СШПМ, наши школьные команды звались «Храбрецами», и у каждой девушки групп поддержки в головном уборе было перышко. По существу, это оскорбляло местные индейские племена, однако никто из индейцев не жаловался.
Потом школьная администрация инициировала смену названия с «Храбрецов» на «Ядозубов». Вынос рептилии в название команды считался идеальным выбором, потому что символизировал тревогу за судьбу экологии Мохаве.
Я почему-то не сомневался в том, что все образованные люди знают: в один прекрасный день астероид может столкнуться с Землей, уничтожив человеческую цивилизацию. Но, вероятно, многие об этом еще не слышали.
Чиф Портер словно прочитал мои мысли.
– Могло быть хуже. Живущие в Мохаве желто-полосатые жучки-вонючки отнесены к вымирающим видам. Они могли назвать команду «Жучки-вонючки».
– Налево, – скомандовал я, и он повернул на следующем перекрестке.
– Я предполагал, что Саймон, если уж решил вернуться, сделает это четыре месяца назад, сразу после освобождения из Фослома, – сменил тему чиф Портер. – В октябре и ноябре мои люди постоянно дежурили около дома Джессапа.
– Дэнни говорил, что и они приняли меры предосторожности. Поставили более крепкие замки. Охранную сигнализацию.
– Значит, Саймону хватило ума, чтобы выждать. И постепенно мы все утеряли бдительность. Но, честно говоря, после того как Кэрол умерла от рака, я не верил, что Саймон вернется в Пико-Мундо.
Семнадцатью годами раньше Саймон (ревность превратилась у него в навязчивую идею) убедил себя в том, что у его молодой жены появился любовник. Он ошибся.
В полной уверенности, что голубки встречаются в его собственном доме, когда он находится на работе, Саймон попытался узнать имя гостя у своего тогда четырехлетнего сына. Поскольку никаких гостей не было, Дэнни не смог удовлетворить любопытство отца. Тогда Саймон поднял мальчика за плечи, решив вытряхнуть из него нужное ему имя.
Хрупкие кости Дэнни такой встряски не выдержали. Дело кончилось переломом двух ребер, левой ключицы, правых плечевой и лучевой костей, правого локтевого сустава и трех пястных костей на правой кисти.
И после этого не узнав имени гостя, Саймон в отвращении отшвырнул сына от себя, сломав ему правые бедренную и большую берцовую кости и все предплюсневые кости правой стопы.
Кэрол в это время покупала продукты в соседнем супермаркете. Вернувшись домой, она нашла Дэнни одного, залитого кровью, без сознания, с торчащей сквозь кожу правой руки сломанной лучевой костью.
Отдавая себе отчет в том, что его обвинят в избиении ребенка, Саймон удрал. Он прекрасно понимал, что на свободе ему оставаться, возможно, считаные часы.
И осознание неминуемости ареста лишило его последних сдерживающих центров. Он решил отомстить мужчине, в котором видел предполагаемого любовника своей жены. А поскольку эта любовная связь существовала только в его воображении, Саймон совершил второй акт бессмысленного насилия.
Льюис Холлман, с которым Кэрол встречалась несколько раз до свадьбы, был главным подозреваемым Саймона. Сидя за рулем «Форда Эксплорера», он выслеживал Холлмана по всему городу и, улучив удобный момент, наехал на него, задавив насмерть.
В суде Саймон заявил, что хотел лишь попугать Льюиса, но не убивать его. Но это утверждение вошло в противоречие с уликами: сбив Холлмана, Саймон развернул внедорожник и переехал жертву еще раз.
Сайман раскаивался в содеянном. Посыпал голову пеплом. Объяснял свои действия состоянием аффекта. Не раз молился, сидя за столиком обвиняемого.
Прокурору не удалось добиться признания его виновным в тяжком убийстве второй степени. Присяжные сочли, что он виновен в простом (без злого предумышления) убийстве.
Если бы тот же состав присяжных собрали вновь, они бы, несомненно, целиком и полностью поддержали изменение названия школьных команд с «Храбрецов» на «Ядозубов».
– На следующем углу поверните направо, – подсказал я чифу.
В тюрьме Саймон Мейкпис не отличался примерным поведением, поэтому отсидел полный срок за убийство и более короткий за избиение ребенка. Освободился не условно досрочно, а полностью, а потому имел право поехать куда угодно и поселиться там, где хотелось.
Если он таки вернулся в Пико-Мундо, то теперь держал сына в заложниках.
В письмах, которые Саймон отправлял из тюрьмы, он расценил развод Кэрол и второе замужество как неверность и предательство. Мужчины с таким психологическим профилем, как у него, частенько исходили из следующего принципа: раз обладать женщиной своей мечты возможности нет, тогда она не должна достаться никому.
Рак отнял Кэрол и у Уилбура Джессапа, и у Саймона, но Саймон по-прежнему испытывал желание наказать мужчину, который занял его место в жизни и постели Кэрол.
И где бы сейчас ни был Дэнни, он попал в отчаянное положение.
Хотя и психологически и физически Дэнни был не столь уязвим, как семнадцатью годами раньше, он, конечно, не мог противостоять Саймону Мейкпису, не мог защитить себя.
– Давайте проедем через Кампс-Энд, – предложил я.
Кампс-Энд – это то место, куда уходят умирать розовые мечты и где слишком часто рождаются мечты черные. Не раз и не два серьезные проблемы приводили меня на эти улицы.
Когда чиф придавил педаль газа и наш автомобиль набрал скорость, я сказал:
– Если это Саймон, он не будет долго тянуть с Дэнни. Честно говоря, я удивлен, что он не убил сына в доме, как доктора Джессапа.
– Почему ты так говоришь?
– Саймон так и не поверил, что от него мог родиться сын с врожденной болезнью. Для него несовершенный остеогенез Дэнни – прямое доказательство измены Кэрол.
– Значит, всякий раз, когда он смотрит на Дэнни… – Необходимости заканчивать фразу не было. – Мальчик-то за словом в карман не лез, но мне он всегда нравился.
Спускаясь к западному горизонту, луна пожелтела. А чуть позже должна была стать оранжевой, как фонарь из тыквы, зажженный не в сезон[12].