Сцена 3: Издательство. Рабочая суета
С забинтованным пальцем открываю дверь издательства. На двери монументальная табличка: «Издательский дом ОМЕГА». В издательстве – привычная суматоха. По коридорам и лестницам снуют знакомые и не очень лица с кипами бумаг и упаковками свежей прессы. Уборщица готовит к действию большой полотер.
У входа за стойкой сидит вахтер. Он почему-то одет в форму швейцара и смотрит хмуро. Голос за кадром:
«А в издательстве все шло своим чередом, все дышало и кипело работой. Мастера печатного слова – журналисты и писатели всех мастей – спешили по своим ежедневным делам. Это был мой мир, моя атмосфера. И даже в облике сурового охранника у входа было что-то родное и близкое…».
– Привет, Иваныч, – бросаю вахтеру на ходу.
– Я – Петрович, – летят мне в спину его возражения.
– Эй, Вистовский! Вистовский! – орет мне кто-то от дверей.
– А! Привет! – оборачиваюсь я, но не останавливаюсь.
– Ты мне сотню возвращать собираешься?
– Ну, конечно! – на ходу успокаиваю я неизвестного кредитора и иду дальше.
– Когда?
Поворачиваюсь и прикладываю покалеченную руку к груди.
– Завтра отдам, – собираюсь сказать я, но в этот миг уборщица на секунду включает полотер и моя пламенная тирада сливается с отчаянным воем агрегата.
– Когда? – непонимающе переспрашивает тот.
– Завтра! – полотер врубается на полную громкость и опять заглушает слова. – Ты же меня знаешь. Разве я тебя когда-нибудь подводил? Жди меня и я вернусь!
Глаза кредитора тихо стекленеют, но мне, к сожалению, пора.
В лифтовом холле наталкиваюсь на работника с внушительной стопкой рукописей в руках. Бумажная кипа достает ему выше подбородка, вдобавок ко всему, в зубах у бедолаги надкусанный бутерброд.
– Какой этаж? – участливо спрашиваю я.
В ответ он мычит что-то маловразумительное и движением подбородка пытается показать наверх.
«Впереди был долгий трудовой день, – завершает вещание мой внутренний голос, – и множество интересных дел ожидало меня на рабочем месте».
Поочередно показываю пальцем на кнопки и вопросительно смотрю на его реакцию. Надписи рядом с кнопками говорят сами за себя:
Жареные факты
Фальшивые сплетни
Дрянные романы
Совсем дрянные романы
Полный отстой
Лучше не читать
Макулатура
Детективы
На детективах он оживленно кивает головой, отчего стопка в его руках рассыпается. Развожу руками и выхожу из лифта… Читатель ждет от меня своевременной и достоверной информации.
Первая дверь с надписью: «Заказные статьи». Вхожу без стука, ложу на стол несколько бумажек из папки, продолжаю движение.
Вторая дверь: «Газетные утки». Все идет без промедлений.
Третья дверь: «Аналитический отдел». Здесь заминка. Редактор жестом останавливает меня и продолжает диктовать секретарше. Клавиши стучат чуть быстрее, чем следует. Редактор диктует четко и внятно:
– Удивительное скудоумие продемонстрировал известный русский писатель Л. Н. Толстоевский! На вопрос журналистов, какими языками он владеет, литератор ответил: «Лично я никакими языками не владею. Я ими пользуюсь».
– Принес? – через плечо осведомляется он.
– Конечно! – подтверждаю я и сую ему немного измятый лист.
– Бывай.
Не замечая, что я не спешу покидать кабинет, редактор продолжает диктовать:
– «Не пить на рабочем месте, – под таким девизом начинает летний сезон бригада москворецких водолазов».
– Ну, что еще? – откликается он на мое вежливое постукивание по плечу.
– У тебя сотни до завтра нет? – как бы между прочим любопытствую я и слышу в ответ: «Завтра заходи».
– Хорошо…
– «Вот бы и нам наконец взять за правило…», – под стук печатных клавиш летит за мной его раскатистый голос…
На выходе нос к носу сталкиваюсь с литературным редактором Васькиным.
– Ага, на ловца и зверь бежит! – радостно хватает он мою руку. У меня на лице – болезненная гримаса:
– Осторожнее! – запоздало вскрикиваю я и демонстрирую перевязанный палец.
– Ты что, палец, что ли, сломал?
– Ну! Понаставили заборов, где ни попадя. Ни пройти ни проехать. Как теперь работать не знаю.
Весь мой скорбный облик говорит о моем душевном расстройстве, но на редактора это почти не производит впечатления:
– Ладно, кончай симулировать! Ты когда рукопись принесешь? На прошлой неделе еще обещал.
– Тебе бы так симулировать! – продолжаю морщиться я, прижимая папку подмышкой. – Какую рукопись?
– Та-а-к! – с нехорошими нотками тянет редактор и я озаряюсь счастливой догадкой:
– Ах, рукопись! Романа, что ли?
– Его самого, – глаза редактора начинают нетерпеливо посверкивать.
– На днях.
– Железно?
– Железно.
Я старательно придаю своему лицу выражение полной правдивости и кажется это приносит свой эффект. Васькин отпускает мой рукав и неожиданно соглашается:
– Ладно, если к вечеру не принесешь – пеняй на себя.
– Конечно, – соглашаюсь я. – Ты же меня знаешь.
А вот и мой родной отдел и любимая мною табличка с большими магнитными буквами: «Отдел оперативного ОПИСКА». Быстро меняю буквы местами: «Отдел оперативного ПОИСКА». От хлопка дверью большое «О» опять срывается вниз.
Рывком открываю дверь. Приветствие, дежурный комплимент:
– Всем привет. Красивая прическа.
В нашем отделе из пяти столов заняты только два. За одним сидит девушка, узнать которую легко мог бы каждый, потому что прямо над ней к стене приколочена табличка: «Мария Степановна Воронцова, журналист». На Марье Степановне черная куртка с цепями, а на голове ярко красный панковский гребень. Я люблю эту вежливую, интеллигентную девушку. Она с упоением читает толстую книгу и отвечает хорошо поставленным голосом потомственной аристократки:
– Стилист посоветовал.
Над другим столом табличка более сдержана: «Репортер Петров».
Репортер Петров ведет себя как-то странно – сидит в позе Лотоса, ни на что не реагирует и подозрительно не дышит.
– А с ним что? – интересуюсь я у Марии Степановны.
– Не обращайте внимания, Митрофан Семенович, – охотно отзывается та, – это он вчера про йогов статью писал, теперь на себе опыты ставит.
– Похвально, – одобряю я действия своего подчиненного.
На моем рабочем месте страшный беспорядок. Табличка над столом отсутствует, бумаги разбросаны, ящики перевернуты.
– Ну и какие мерзавцы мне здесь погром устроили? – спокойно интересуюсь я.
– Это, Митрофан Семенович, вы вчера ручку здесь свою искали, – напоминает Мария Степановна, пока я возвращаю на стену табличку: «Митрофан Вистовский, старший группы ПОИСКА».
– А, ну да! – припоминаю я. – А рукопись мою никто не видел?
– Рукопись вашу я не видела, – плывет по кабинету нежный женский голос.
Роюсь среди бумаг, по мере сил возвращая их по местам. Рукописи нет. Она отсутствует.
– Слышь, Петров, – кричу я из-под стола, – займи до завтра сотню.
– У кого? – открывает Петров один глаз и мне приходится пояснять:
– У тебя.
– У меня нет, – снова смыкает веки репортер Петров.
– Тогда займи хоть сколько, – на всякий случай продолжаю атаку я, хотя уже догадываюсь, что в ответ услышу все ту же печальную отповедь:
– Хоть сколько тоже нет.
– А рукопись мою ты не видел?
– Не видел.
Репортер Петров уходит в полную медитацию. Практика йоги приносит свои плоды.
– Ах, черт! – неожиданно вспоминается мне. – Я же ее Сидорову давал почитать. Кстати, почему его на рабочем месте нет?
– Он уже третий день на работу не ходит, – откликается со своего стула Мария Степановна. – Говорят, его квартиру обокрали. А у дедушки инсульт. Ужасная история. Бедный Сидоров! Переживает, наверное.
Эта информация выводит репортера Петрова из транса. Он пробует распутать заклинившие ноги и оттого голос его звучит несколько резко и саркастично:
– Переживает! Я его на днях возле казино видел. Он мне еще Маузер показывал, спрашивал, сколько такая штука стоить может.
– Какой Маузер? – у меня слова Петрова вызывают здоровое любопытство.
– Что значит какой Маузер? Обычный пистолет системы Маузер, образца 1896 года, калибр – девять миллиметров. С патронами и кобурой. Как у комиссаров в гражданскую. На пару сотен может потянуть, наверное.
– Да, кстати, – вспоминаю я о своем деле, – займи сотню до завтра.
– Ты уже спрашивал, – отрезает Петров.
Сказать что-нибудь еще я не успеваю. Дверь с шумом открывается и на пороге появляется дежурный:
– Опергруппа, на выезд! Хулиганы в зоопарке слона замучили – консервную банку к хвосту привязали!
– Слон индийский? – оживляется репортер Петров.
– Индийский.
– Еду! – он вскакивает со стула и пулей вылетает из кабинета. Мария Степановна поправляет прическу.
– Какой ужас! – задумчиво бормочет она. – Ну почему люди так бессердечны? Надо нам все-таки чаще писать о необходимости доброго отношения к животным…
Одной рукой набираю номер телефона Сидорова, второй – продолжаю рыться в бумагах. Мой голос за кадром размышляет вслух:
«Набирая номер телефона, я смотрел на Марию Степановну и не знал, как сказать этой юной наивной девушке, что иногда жизнь бывает жестокой, что когда-то и я пытался писать статьи в защиту наших четвероногих друзей, но злобное существо, похожее на бультерьера, загнало меня на дерево, и растерзало всю мою работу в клочки…».
– Абонент Сидоров временно недоступен, – вежливо отвечает трубка.