Мангусты
Где же ты, моя докомо?
Мамины знакомые супруги Валера и Таня вели интересную жизнь, в ходе которой оказались в Саудовской Аравии. Жили там и работали. Работал в основном Валера. Он перепродавал угнанные автомобили. В том числе и те, которые угонял сам. А Таня тем временем вела хозяйство и воспитывала двух детей дошкольного возраста. И еще у них была любовь, которая со временем потеряла градус, но все равно оставалась добрым чувством.
Однажды Таня чистила рыбу дома в Эр-Рияде, когда зазвонил мобильник. На дисплее значилось «муж». Он звонил сказать, что на работе приключился аврал, что Тане нужно срочно сжечь все регистрационные бланки, специальными ножницами разрезать на кусочки фальшивые автомобильные номера и спустить их в унитаз, после чего мчаться с детьми в аэропорт и вылетать первым же рейсом неважно куда. Сам глава семейства будет покидать арабское королевство нелегально, морем, через Баб-эль-Мандебский пролив, чтобы воссоединиться с семьей уже в России.
Но ничего этого он сообщить не смог. Не успел. Потому что Танина серебристая раскладушка выскользнула из рыбных рук и упала в кастрюлю с кипятком. Весточку с инструкциями от мужа жена получила только к вечеру в записке, которую принес сын одного знакомого пакистанца.
Женщина жгла, резала и плакала до самого утра. С первыми лучами солнца поехала в аэропорт, надев на всякий случай паранджу и объяснив удивленным детям, что это такая новая игра. До терминала добралась без проблем, но время было упущено и на пограничном контроле ее уже ждали. Татьяну посадили в зарешеченную коморку и два дня допрашивали на предмет соучастия в автомобильном бизнесе мужа. Угрожали жуткими законами шариата вплоть до забивания камнями и прельщали возможностью чистосердечно все рассказать и, возможно, спокойно уехать. Татьяна хранила верность мужу и молчание одинаково стойко. Дети тем временем содержались в караульном помещении, где сердобольные арабские солдаты кормили их рисом и давали поиграть автоматными патронами.
Поскольку главный подозреваемый ускользнул, а обыск квартиры ничего не дал, полиция вынуждена была Татьяну отпустить. С мужем встретились в Екатеринбурге только через полтора месяца, когда он добрался до России в трюме морской баржи, груженой розовым гранитом.
В этом месте своего рассказа мама прервалась, чтобы проводить взглядом большую желтую бабочку, взлетевшую с красного цветка каркадэ. Мы с женой уважительно молчали, я пытался угадать, к чему мама клонит. Она приехала к нам сюда, в Индию, специально чтобы поздравить с годовщиной свадьбы и вот теперь, сидя за столом, произносила нравоучительный тост.
Бабочка не улетала, все кружила вокруг стола и пауза затягивалась.
– Ты это к чему? – прервал я молчание.
– А к тому, – мама назидательно подняла брови, – что любовь проявляется в мелочах.
Поворот оказался несколько неожиданным, мы с Наташей переглянулись. Я в замешательстве отправил в рот кусочек папайи, которую вообще-то не люблю.
– Вот Таня с Валерой жили хоть и с приключениями, но в согласии, а в итоге развелись. И как раз из-за мелочи. Из-за телефона.
– Из-за того, который упал в суп?
– Нет. Из-за другого.
Личная жизнь Валеры была непростая, как и его отношения с уголовным кодексом. Иногда Таня находила на его одежде чужой волос, иногда чувствовала посторонний запах. А иногда он и вовсе пропадал на несколько дней. Но всегда возвращался, горячо говорил, что любит, делал подарки, обещал впредь никогда, ну, и так далее. Она как настоящая русская женщина каждый раз верила и прощала. Пока не узнала, под каким именем она значится в его телефоне.
Оказалось – «Петровна».
То есть не котенок, не жена и даже не Танька. Между легкомысленной «Оленькой» и загадочным «Раксором» стояло тяжеловесное как кирпич отчество. Вот этого она ему не простила.
– Так выпьем же за любовь!
Выпили. Помолчали. Я поинтересовался у мамы, под какими именами мы числимся у нее.
– Твой российский номер у меня назван как «Сын». Наташин – «Наташа Жэ». Потому что жена, – пояснила она на всякий случай. – А ваши индийские номера – «Индия-1» и «Индия-2».
Мгновенье подумала и добавила:
– Потому что вы мне одинаково дороги.
– Вот и у меня тоже с цифрами! – жена обрадовано улыбнулась. – Твой российский номер у меня «муж-1», а индийский – «муж-2».
Мама глянула на невестку с интересом, а потом спросила меня, как Наташа записана в моем телефоне.
– У меня все просто, без цифр. В России Наташа называется «Мегафон», а здесь «Докомо», индийский оператор.
Мне попеняли на отсутствие фантазии. В остальном вечер прошел ровно, только меня не покидало ощущение неудовлетворенности собой.
Перед сном взял мобильник. Открыл список контактов. Затер «Мегафон» и «Докомо». В обоих случаях написал «Любимая» и лег в кровать. Полежал. Встал, взял мобильник, исправил на «Любимая (россия)» и «Любимая (индия)». Чтоб не путаться.
Тетя и болт
В открытые окна залетал встречный ветер и остужал разогретый жгучим солнцем автобус. По обеим сторонам дороги плыло зеленое море джунглей с островками белых плюмерий и красных бугенвиллей. Но пейзаж пассажиров не интересовал. Все внимательно слушали Наташу. Она стояла на границе между женской и мужской половинами салона. Одной рукой держалась за свисающий с потолка кожаный ремень, а в другой сжимала обломок пластикового болта. Чтобы быть лучше быть понятной, Наташа широко им жестикулировала, говорила с пафосом, как героиня «Зиты и Гиты», и время от времени делала паузы, чтобы англоязычные индусы успели перевести речь белой леди соседям на более популярные урду, тамильский и малаялам. Я стоял рядом, держал в руках наши шляпы и солнечные очки и с важным видом кивал, посильно придавая ее словам большую значимость.
– Мы с мужем живем в Коваламе и очень любим нашу тетю Ларису, которая живет в Москве. Русская тетя подарила нам доску для бодибординга. Потому что мы любим кататься на волнах почти так же сильно, как нашу тетю.
Все переводчики независимо от языковой ориентации ладонями изобразили волну и скользящую по ней доску. Соплеменники одобрительно гудели.
– Но однажды большая волна сломала тетин подарок. Мы стали несчастны. Как нам теперь смотреть в глаза тете? Нам нужно починить доску. А для этого нам нужен вот такой болт.
В процессе общеавтобусного перевода обнаружилось, что слово «болт» в местных языках отсутствует, поэтому применяется английский «зэ болт». Пассажиры внимательно разглядывали сломанную деталь, кивали на местный лад, покачивая головой от плеча к плечу. Это движение отличается от европейского кивка, из-за чего иногда ошибочно воспринимается туристами как отрицание или жест недоверия. Но мы уже знали, что это знак согласия, и Наташа продолжала:
– Ни в нашем Коваламе, ни в соседнем Вижинжеме, ни даже в Баларамапураме таких болтов нет. Поэтому мы едем в столицу штата Тируванантапурам. Это наша последняя возможность починить тетин подарок. Ласт ченс.
Весь автобус оживился, заголосил, особо темпераментные замахали руками. Даже индифферентная мусульманка с соседнего сидения протянула руку и приблизила обломок болта к своей парандже.
При всей внешней эксцентричности, в происходящем была изрядная доля здравого смысла. К поездке в Тируванантапурам мы подготовились на сто процентов. Чтобы легче объясняться с местными умельцами, я изобразил на бумаге болт с широкой шляпкой и резьбой, выписал из словаря необходимые английские слова во главе с «зэ болтом», сфотографировал поврежденную доску во всех ракурсах и, наконец, взял на всякий случай обломок старого болта и положил его в футляр вместе с фотоаппаратом. Оставалось найти в Тируванантапураме место, где нам смогли бы помочь.
Но никакой наводки, никакого адреса у нас как раз и не было, и Наташа сделала сильный ход, обратившись за советом к попутчикам.
Всю оставшуюся часть пути до самого Ист-Форта весь автобус горячо обсуждал на разных неведомых языках проблему тетиного болта. Разным людям она виделась по-разному. Индианки в цветастых сари визгливо перекрикивали друг друга. Мужики в потных рубашках азартно спорили на своей половине. Двое в углу на этой почве даже слегка подрались, и потребовалось вмешательство кондуктора. Равнодушных не осталось.
Что до итогового результата, то он превзошел всяческие ожидания. Нам вручили визитные карточки пяти продуктовых магазинов, трех сувенирных лавок, двух отелей и массажного салона. А также ворох мятых бумажек с рукописными телефонами нескольких таксистов и рикш, двух портных, двух астрологов, инструктора по йоге, муллы из коваламской мечети и приглашение на свадьбу в будущем мае.
Сбитые с толку, мы вышли на Ист-Форте. Автобус поехал дальше. Наши попутчики улыбались из окон и махали руками. Мы все еще озадаченно смотрели им вслед, когда автобус притормозил, из окна высунулся кондуктор и, перекрывая уличный шум, прокричал:
– Хорошая мастерская есть возле отеля «Ариа Нивас»!
Благодаря этому милому человеку у нас появилась цель. Конечно, это не было адресом в привычном понимании: улица Ананасовая, дом номер два, офис три. Но нам было достаточно. Мы взяли рикшу и отправились на поиски.
Дома здесь не нумеруют, а дают им имена собственные, как в некоторых других странах. Но на этом топонимическое сходство заканчивается. Названия домов редко указываются на фасадах. А названия улиц – вообще никогда. Да их и не было бы видно из-за обильной уличной рекламы. Все фасады, как правило, залеплены пестрыми рекламными щитами всевозможных цветов и размеров, от чего улица напоминает старую штанину с заплатами.
Наша мастерская нашлась примерно в районе коленки: особо травматичное и самое залатанное место на изгибе. Пестрые публичные прямоугольники на английском, малаялам и хинди, на которых удалось разобрать лишь про тату-салон за углом и призыв голосовать за коммунистов в буденовках, покрыли все приземистое строение. Не хватило места даже вывеске самой мастерской.
Относительно прохладное помещение с перегородками и сиденьями для посетителей было явно организовано на европейский лад и потому внушало оптимизм. Немного настораживало, правда, что нигде не было видно болтов. Но с другой стороны, нам эту мастерскую порекомендовал сам кондуктор автобуса!
Источником другого сомнения были две девушки, которые принимали заказы. Рядом с невзрачной конторкой с пыльными журналами учета и огрызками карандашей они казались пришельцами из другой реальности. Одна в ярком розовом сари, другая – в темно-зеленом с серебристыми блестками. У одной руки до локтей покрыты тонкими затейливыми узорами из хны, у другой в ушах большие солнцевидные серьги. И, наконец, у обеих на шоколадных лицах роскошный пирсинг. Замысловатые золотые кольца и цепочки, которые тихо звякнули, когда они девушки повернулись ко мне.
Чтобы поговорить с жар-птицей о слесарных работах, необходимо сделать над собой усилие даже Ивану-дураку.
Про любимую тетю я не стал, начал сразу с бодибординга. На дисплее фотоаппарата показал доску, объяснил, что сломался болт. Пожаловался, что ни в Коваламе, ни в Вижинжеме, ни в Баларамапураме не мог найти подходящий.
Мне улыбались и поощрительно звенели золотом.
Я приободрился, тоже улыбнулся и достал обломок болта. Мне нужен такой же, только целый. Если у вас есть готовая деталь я ее с радостью куплю, если нет, то не могли бы вы ее изготовить, плиз?
Перезвон не смолкал. Улыбки стали еще шире, когда я выложил на стол чертеж. Вот это – зэ болт в сечении. Здесь написаны необходимые размеры: длина и диаметр…
– Экскьюз ми – прервала арию заморского гостя Наташка, разобравшись в ситуации быстрее меня, – Нам нужен инженер. Позовите, пожалуйста, инженера.
Слесарные дивы не двинулись с места. Выражение их лиц тоже не изменилось, только теперь они были обращены к белой леди.
– Колл инженер, плиз! – Наташа прибавила громкость. – Мэн! Хазбэнд!
Девушки повернулись друг к другу, вполголоса посовещались, время от времени озорно постреливая в нашу сторону глазами. Та, что с серьгами, величаво удалилась в глубину помещения. Другая осталась скрасить наш досуг.
– Вот черт! Я с ними как с людьми, а они ни в зуб ногой!
– Зато ты потренировался рассказывать про болт. Только про тетю забыл.
– Сейчас дядю приведут – сама будешь ему про тетю. – чувство юмора куда-то делось и я ворчал, уперев взгляд в узоры на руках индианки. – И главное – я тут распинаюсь, а у них рот до ушей! Прервали бы, раз не понимают ни бельмеса!
– Не перебивали из вежливости. А улыбались, чтобы тебе приятнее было…
Пришедший следом за зеленым сари индус выглядел классическим слесарем. Он был в потертых штанах, потной рубашке, небрит и угрюм. Едва кивнув нам, он тяжело оперся испачканными маслом руками о стол и свесил голову на грудь. Не меняя позы, выслушал про бодибординг и сломанный болт, заменить который не удалось ни в Коваламе, ни в Вижинжеме, ни в Баларамапураме. Флегматично глянул на сфотографированную доску. Когда белая леди заговорила о диаметре шляпки, безуспешно привлекая внимание мастера к чертежу, у меня мелькнула мысль, что он тоже не понимает по-английски.
– Он не понимает по-английски, – раздалось сзади.
От входной двери шел затянутый в джинсу и кожу модный индус с черным мотоциклетным шлемом в руках. Поставив головной убор на стол, он обменялся рукопожатием со слесарем, кивнул девушкам.
– Они тоже не понимают. Расскажите мне, а я буду переводить.
Ничего не оставалось, как выругаться про себя, а вслух возобновить рассказ про тетю и болт. Я начал сквозь стиснутые зубы, но где-то между Баларамапурамом и чертежом пошло легче, будто открылось второе дыхание. Мой незатейливый панджаби-инглиш звучал все бойчее, мотоциклист жизнерадостно его ретранслировал в гортанную трескотню своего малаялам. Вы не знаете, как звучит малаялам? Скажите вслух несколько раз скороговоркой: «дрын-дыг-дрын-дыг-дрын-дыг». Еще быстрее. Теперь вы знаете, как звучит малаялам.
Нашему тандему не пришлось излагать историю до конца. Слесарь все понял раньше и через того же переводчика сообщил, что у них нет таких деталей и они не смогут ее изготовить, потому что нет нужного оборудования. Может, вам нужен красивый кубок? Недалеко есть еще одна мастерская. Там обслуживают даже полицейских и наверняка смогут помочь.
Мы прощались, безуспешно пряча разочарование. Индусы светились благожелательностью и провожали нас улыбками и золотым перезвоном.
Из тенистого дворика мастерской мы опять попали в объятия зноя, поднявшейся пыли и городского шума. Невзирая на трудности, бодро двинулись по тротуару, который представлял собой ухабистую грунтовку с торчащими там и сям камнями, арматурой и кусками асфальта. Чтобы не упасть, все внимание уделяли выбоинам, щелям, булыжникам и предательским банановым шкуркам.
Через несколько минут ходьбы выяснилось, что это был комфортный участок пути. Дальше улица сузилась, количество транспорта резко возросло, а тротуаров не стало вовсе. Пешеходам приходилось жаться к краям дороги, деля с ворчащими машинами последние пяди. Стараясь приноровиться к новым условиям, мы щемились между бортами автобусов и заборами, задевали локтями зеркала автомобилей, цеплялись за сари встречных женщин. Потрепанные автобусы и ярко раскрашенные грузовики мешали друг другу и еле ползли. Между ними продирались рикши и легковушки. Оставшиеся свободные пятачки мгновенно заполняли пронырливые мотоциклы. Еще через пару минут нашей борьбы с пространством один мотоциклист проехал так близко, что зацепил рукояткой руля мою рубашку, из-за чего «с мясом» оторвалась пуговица.
Стало очевидно, что на дороге образовалась пробка. Транспорт замер под урчание холостых оборотов. Пешеходы спешно покидали загазованный участок.
К счастью, мы уже сворачивали в проулок, в котором находился пункт нашего назначения.
Он представлял собой низенькую бетонную коробку, затерявшуюся среди себе подобных. Все вместе эти сероватые конструкции напоминали два ряда покосившихся гаражных боксов с зияющими оконными проемами, которые зажали узкую кривую улочку. Над одной из амбразур и в самом деле висела табличка «Для полицейских». Что тут ремонтировали копы – погоны или пистолеты – так осталось загадкой. Скучающий внутри лачужки замызганного вида работник задумчиво перебирал рассыпанные на кургузом столике свои болтики-гаечки. Он откровенно обрадовался замаячившей в окне белой леди и всячески демонстрировал как готовность помочь, так и знание английского.
Мы стояли на солнцепеке, но заходить в грязную каморку не хотелось, да и не моглось: стол с индусом занимали практически все пространство.
– Давай короче – напутствовал я леди, обмахивая то себя, то ее шляпой и пытаясь движениями лопаток остановить щекочущие капли пота, – а то я скоро умру.
Но короче не получилось. Для начала индусу потребовалось с нами познакомиться и узнать из какой мы страны. В дальнейшем наш новоявленный друг Суреш ежеминутно перебивал Наташу многочисленными уточняющими вопросами, и порой было непонятно, какое отношение они имеют к делу.
Где сделали доску и из какого материала, где ее купили и по какой цене, какого она цвета и сколько стоит арендовать такую на пляже Ковалама. Чертеж ему понравился настолько, что он поинтересовался именем моего учителя рисования. Обломок болта пробовал на зуб. Слайды с изображениями досок на фотокамере прогнал взад-вперед несколько раз, «случайно» перескакивая на пляжные фотографии и мечтательно замирая над изображениями купальщиц. Хорошо еще, что рассказ был усеченным и не содержал пассажа про тетю, а то он запросто потребовал бы и ее фотографию тоже.
Нешуточным волевым усилием Наташа подводила шарахающуюся из стороны в сторону беседу к финишной прямой. Я продолжал работать опахалом, борясь с желанием дать индусу оплеуху. Время от времени мы прерывали разговор, чтобы по примеру других прохожих прижаться к горячей стене и пропустить протискивающийся вдоль улочки автомобиль.
Когда индус, наконец, перестал развлекаться и признался, что занимается лишь мелким ремонтом, что ни продать, ни изготовить болт не сможет, но знает одну хорошую мастерскую неподалеку, то… бить его уже не хотелось. То ли я перегрелся, то ли меня доканали последние известия, но чувство реальности происходящего неожиданно улетучилось вместе с агрессией. Навалилась тоскливая обреченность. Я понял, что мы попали в заколдованный круг и вырваться из него не сможем никогда. Все иностранцы гибнут под Смоленском.
Беглого осмотра Наташе хватило, чтобы оценить мое состояние как стабильно-никчемное. Дала попить воды из неизменной бутылки, сказала, чтоб надел шляпу и спросила у Суреша короткую дорогу к Ист-Форту.
Я хотел было сказать ей, что нам еще рано к Ист-Форту, ведь мы не купили болт. Но самочувствие не позволяло внятно излагать мысли. Оставалось только плестись за белой леди и костерить себя за идею этой поездки.
Короткая дорога пролегала через небольшой пальмовый скверик. Жиденькая, но все же тень, клочковатая и местами замусоренная, но все же травка. Подобие прохлады и отсутствие громкого транспорта сулили несколько минут относительного комфорта. Но насладиться передышкой в борьбе с окружающей действительностью нам было не суждено.
По скверу пришлось нестись бегом, спасаясь от неожиданно выскочившей толпы галдящих детей, которые били в барабаны, визжали свистульками, хватали нас за одежду и пронзительными голосами кричали «Хело!» и «Фото!». Их родители добродушно улыбались, сидя под пальмами и не мешали молодняку развлекаться.
Это паломники. Они приехали в Тируванантапурам всем колхозом из какого-то медвежьего угла для участия в праздничной церемонии в столичном храме. В ожидании торжества живут не в отеле, а, как принято у бедноты, на свежем воздухе в сквере. Младшее поколение табора никогда не видело белых людей. И теперь искренне радуется чуду: одни похватали ритуальные музыкальные инструменты и от избытка чувств издают чудовищные звуки, другие стремятся оторвать клюк европейской одежды «на счастье» или хотя бы сфотографироваться.
За пределами парка индусята нас не преследовали. Мы вышли на широкую пыльную улицу, полную гудящего транспорта, и… сразу увидели магазин, торгующий болтами. Он оказался между пошивочной мастерской и лавкой с презервативами. Стены, обращенной к проезжей части, не было. Ее заменяла торговая стойка под вывеской «Болт шоп». Дальнейшее произошло быстро и на удивление безболезненно. Мы затесались в шумную группу покупателей и переминались у прилавка в ожидании удобного момента, чтобы исполнить сагу про доску. Наташа держала наготове фотоаппарат, я тискал половинку болта и чертеж. Оба продавца галдели вместе с клиентами, замолкая только чтобы сосчитать деньги.
Вдруг один из них шагнул в нашу сторону, глянул на мой реквизит, ни слова не говоря забрал обломок, и уже через несколько секунд передо мной стояла коробка с болтами нужного диаметра. Я купил два за пять рупий. Это примерно три рубля. Для мечты совсем не дорого.
Вот так неожиданно легко был куплен болт. Можно было бы даже сказать – мгновенно, если забыть о предшествующих событиях. И о последующих, кстати, тоже. Потому что болт оказался длиннее, чем нужно. И пришлось искать мастерскую, чтобы отрезать лишнее. Нашли неподалеку, прямо в Коваламе. Но опоздали, потому что начались парламентские выборы, и три дня никто не работал. А потом наступил местный Новый год Вишукани и праздничные каникулы. Так что починить доску удалось только через пару недель.
А потом к нам в гости приехала тетя Лариса.
Сон, навеянный ватрушкой
Более бесполезной псины, чем наша Чайка, я не встречал. В светлое время суток она спит на крыше, а на ночь отправляется в турне по окрестным помойкам. Вот и сегодня утром ее не было, когда во двор пришла совершенно незнакомая бродячая сука, стащила на землю наше пляжное полотенце и устроилась на нем вздремнуть.
Мы относимся к разряду людей, которые никогда не дерутся с собаками до завтрака, поэтому сели поесть. Чайка появилась как всегда к концу утренней трапезы. В этом смысле ее пунктуальность безупречна. Когда она поднялась на крыльцо, то испугалась злобного рычания гостьи и спряталась за Наташу. Пришлось мне впрягаться и выволакивать чужую собаку за ворота. Это потребовало напряжения сил, потому что пахучее животное упиралось, с воем убегало вглубь двора, там падало на спину и задирало лапы. Помимо Чайки, за поединком с интересом наблюдали соседи со второго этажа. Супруги Беркли вместе со своим лондонским другом Ричардом, наплевав на этикет и возраст, азартно размахивали руками и кричали с балкона «Ю гот ит!», «Ай прауд ю!» и прочие ахинейские бодрилки.
Тем временем Наташе позвонил Асад. Сказал, что на тируванантапурамской киностудии нужны белые мужчины для массовки. Двух он уже нашел, к утру нужны еще четверо. Тысяча рупий за съемочный день каждому.
20 долларов – большие деньги, особенно когда их нет. А мы второй месяц сидим без зарплаты.
Я отправился на пляж искать Рому, Вадима и кого-нибудь четвертого. Проходя по территории соседнего отеля, задержался по двадцати причинам. Два десятка молодых европейских женщин в раздельных и очень маленьких купальниках паслись на зеленой лужайке в палисандровой тени у кромки голубого бассейна. Обнаженные участки изгибистых тел были причудливо разрисованы пестрыми цветочками, бабочками и орнаментами. Наяды блестели глазами, о чем-то переговаривались, серебристо смеялись и делали вид, что не замечают индусов, которые торопливо фотографировались на их фоне. Я любовался картиной и думал, что этой стайке больше подошла бы фраза «раздеты до купальников», чем «одеты в купальники», но дальнейшему развитию мысли помешал звонок мобильника. Вадим напомнил, что меня ждут на пляже. Какая бестактность…
Рома согласился сниматься, потому что ему нужны деньги. Вадим согласился, потому что ему скучно. Пока я делал заплыв в океан, они нашли четвертого – Сашу из Волгограда.
А я тем временем в воде повстречал Валю. Оказалось, что она знает этих сумасшедших туристок у бассейна. И даже более – читает им лекции. Они русские. У них комплексный тур-курс «Как почувствовать себя красивой и влюбить в себя мужчину». Я с надеждой спросил, не нужен ли им тренажер. Сначала Валя от смеха ушла под воду. Но когда просмеялась и всплыла, то сказала, что это может быть интересным, ибо «гендерная интрига обеспечит тренингу мотивационный посыл» и велела прийти завтра к девяти к бассейну.
Всю обратную дорогу улыбался индусам, собакам и даже пальмам. В голове роились бесчисленные сценарии завтрашних мотиваций в самых сладостных сочетаниях. Но подойдя к дому, осознал, что варианта на самом деле всего два. Или индийское кино за деньги, или двадцать бесплатных прелестниц. Присел на оставшееся от собаки полотенце и закручинился.
Призрак славы в свете софитов видится только дилетантам. Битые волки индийской массовки знают, почем фунт лиха. Помнится, был фильм о спорте. Наличие бледнолицых болельщиков в темнокожей толпе, беснующейся вокруг ринга, должно было обозначить высокий статус соревнований. Воплощая замысел режиссера, мы безвылазно провели в душном ангаре весь день. С девяти утра до часу ночи драли глотки, прыгали по трибунам, хлопали, свистели и обильно потели вместе с тремя сотнями индийских бандерлогов.
В прошлом сезоне снимали эпизод гангстерской саги. Мы убегали от малайзийских боевиков из комнаты по коридору на улицу. А там 32 градуса. Дубль! Из комнаты по коридору на улицу. А мы в шерстяных пиджаках. Дубль! Из комнаты по коридору на улицу. После 28-го дубля мой 60-летний напарник, турист из Мюнхена, отжал мокрый от пота галстук и поклялся никогда больше не ходить в кино, если вернется живым. Вы когда-нибудь слышали честную клятву на могучем немецком языке? Мороз по коже сквозь любую жару. Короче, кино и немцы.
К чему же я все это? Ну да, проблема выбора. Или к девочкам в бассейн или к индусам в кабалу. На первый взгляд, бассейн гораздо предпочтительнее, но в этом варианте есть один большой минус. Он сейчас жарит курицу. Нужно пойти к нему на кухню и сообщить, что завтра вместо денег будет гендерная интрига. Тяжела и горяча будет сковорода.
О, серп альтернативы, ты режешь по живому!
Есть вещи, которые невозможно совместить, как бы сильно ни хотелось. Как-то раз один мой знакомый в студенческие годы был обнаружен соседями по комнате спящим после ночной разгрузки вагонов. У изголовья кровати стоял табурет, а на нем лежала шаньга с картошкой. Когда проснулся, его попросили объяснить натюрморт.
– Есть хотел.
– А почему не съел?
– Спать хотел.
Спящий мертвым сном человек с ватрушкой в зубах, на мой взгляд, очень емкий символ альтернативы. Конечно, если этот человек – русский. Потому что для индуса ватрушка – не вопрос. Перед сном по любому съест, чтоб родня не сперла.
У индуса другой извечный выбор: на ком жениться. На той, что выбрали родители, или на той, что нравится самому. Другими словами, на страшной и богатой или на красивой и бедной. Загвоздка в том, что непослушных влюбленных неминуемо выгоняют из дома. Это, кстати, происходит здесь сплошь и рядом, а не только в кино, как многие ошибочно полагают. Поэтому символ индийской альтернативы – мужчина, с тоской глядящий в неведомую даль.
С крыши спустилась разомлевшая от сна на солнце Чайка, попила из миски водички и окинула меня лукавым взглядом. «Эко тебя плющит-то. – усмехнулась она и показала мне язык. – Немцы, женитьба, ватрушка… Что угодно, лишь бы свалить налево и не работать. Альтернативу еще какую-то придумал. Вот для нас, бродячих собак, вопрос к индусу прибиться или к форинеру никогда не стоит. Мы всегда идем к форинерам. Потому что они хотя бы кормят.» Отряхнулась и отправилась обратно на крышу.
Я вздохнул и тоже встал, отряхнул шорты, поджал хвост и пошел на запах жареной курицы.
Султан в гастрономе
Мысли о многоженстве приходят шесть раз в день. В 6, в 8, в 13.30, в 16, в 19.30 и в 21 час. В соответствии с расписанием молитв в местных мечетях. Раздутый динамиками гнусавый голос муллы разлетается далеко и каждому напоминает, что здесь право на гарем гарантируется законом. Редкий случай, когда законодательная основа потакает основному инстинкту. С непривычки такое будоражит. Хотя и женат. А может, как раз поэтому. Но с женой на всякий случай об этом не говорю. Я с ней об этом шесть раз в день молчу.
Кстати, о жене. На Ковалам роуд расположен популярный магазин «Дивайн». Индусы-основатели замышляли элегантный супермаркет, но получилось бестолковое среднее между гастрономом и сельпо. Сапоги за пирогами, пироги за утюгами. Под потолком торгового зала на веревке болтается каменюка размером с мою голову. Очень популярный в Керале амулет. Но лично мне этот магический камень необходим для исполнения супружеских обязанностей.
Я становлюсь строго под талисманом лицом ко входу. Это важно. В руках выданный женой список: «Одна бутылка оливкового масла: пять шагов налево, на стеллаже для европейцев, между яблочным джемом и рыбными консервами. Две пачки чая AVT-премиум: десять шагов назад и чуть-чуть направо, сразу за собачьим кормом.» Это я уже нашел, слава богу. Осталось сливочное масло «направо до упора в лежачем холодильнике рядом с зонтиками от солнца».
Но последняя инструкция остается невыполненной, потому что я замечаю человека, с которым мы вчера на рынке Чала купили полтора килограмма золота. Он стоит у входа в магазин и что-то сосредоточенно ищет в карманах джинсов и рубашки. Это мой давний индийский друг Хамид. А золото – приданое на свадьбу для родственницы его жены.
Кстати, о жене. Хамид родился в большой и бедной мусульманской семье. В юности он уехал в Саудовскую Аравию на заработки. Деньги были необходимы по восьми причинам. Во-первых, чтобы выдать замуж семь своих сестер. А в-восьмых – чтобы жениться самому. Пахать на чужбине пришлось долгих 17 лет, но в итоге хватило на всех. Сейчас у Хамида четверо симпатичных детей от роскошной жены – обладательницы гладкой кожи цвета капучино, потрясающе широких плеч и невероятного малаяламского имени Зина.
Вот об этой Зине я и хочу поговорить со своим другом. И случай как раз подходящий – когда еще встретимся без жен. Стремительно покидаю магазин. Жму руку.
– Хамид, я давно хочу тебя спросить. Ты мусульманин и не беден. И мог бы иметь много жен. Почему у тебя только одна Зина?
Если вопрос его и удивляет, то он этого никак не показывает: если мужчина спрашивает друга о многоженстве у входа в гастроном – значит, так надо. Он достает из кармана искомую бумажку. На ней что-то написано на малаялам.
– Я думал о второй жене. И даже советовался с Зиной. Она сказала – «Никаких проблем, муж мой. Просто я тебя зарежу и все». Больше не думаю.
И глядя в бумажку спрашивает:
– А ты не знаешь, где в этом магазине соль и рис?
Про часы, трусы, весы и градусы
Два самых популярных вопроса, которые нам задают из России, – это есть ли у индийских мужчин трусы под юбкой и какая в Тируванантапураме температура воздуха. Начну со второго.
Последние несколько тысяч лет температура на южных берегах Индии стабильно держится в районе 25—30 градусов. Поэтому термометры здесь не водятся. Не прижились. Местные жители считают их бесполезными, поскольку показания известны наперед, а температуру смотрят в газетах. Примерно по тем же соображениям здесь не держат весы. Количество килограммов в организме человека, в общем, предсказуемо, а существенные погрешности можно увидеть и в зеркале. А еще здесь нет публичных уличных часов. Почему? Ну-у… Придумайте что-нибудь сами.
Моя мама называет штат Керала «страной, где нет часов, весов и термометров». Она любит регулярно прилетать в гости. Как комета Галлея. Только чаще и с более масштабным воздействием на окружающую действительность. С ее появлением в слоях атмосферы нашего дома происходит насильственная перестановка мебели, появляются новые занавесочки, чашечки и суп с клецками.
В отсутствие измерительных приборов время бежит незаметно. «Осталась всего неделя, а я еще ничего не купила!». Спустя пару дней сувенирами завалена вся полезная жилплощадь. И без часов ясно, что время паковать чемоданы. «Все не помещается! Кошмар!»
Предотлетная нервозность усугубляется слухом о том, что Катарские авиалинии коварно повысили расценки на сверхнормативные килограммы багажа. Якобы чуть не до 20-ти долларов за кило. Маме жалко индийские тряпки, слоников и кораллы. И долларов тоже жаль. Она выбрасывает из чемоданов российскую одежду, но облегчение не наступает. Они все равно увесисто возвышаются посреди комнаты и внушают тревогу.
Мама решила съездить в тируванантапурамский офис авиакомпании и во всем разобраться. Предусмотрительно выписала на специальный листок необходимые выражения: «права пассажира» – passenger rights, «бесплатный провоз» – free baggage и «вы за это ответите» – you will answer for this. Я эти слова даже выучил наизусть, пока зачитывал их маме по телефону, потому что она забыла листок дома.
Выяснилось, что бесплатному провозу подлежит 30 кг багажа. За остальное придется платить по 13 долларов за каждый килограмм. Теперь во избежание финансовых потерь требуется взвесить багаж. Для этого нужны весы. А их нет. Хоть попугаями меряй. Круг замкнулся.
Но даже железная логика бессильна против женской глупости. Красота нашей соседки Вали очевидна и видна издалека. К сожалению, Валя считает себя излишне полной, всячески стремится похудеть и эта глупость скоро лишит наш район главной достопримечательности. Больно слышать ее радость: «Я сбросила еще полтора килограмма!» Эти слова зажигают в маминых глазах ведьмин огонь: «А где ж тебя взвесили-то, красна девица?!» Валя мило краснеет, молчит, но после непродолжительной пытки смущенно признается: «На рыбном складе. Там промышленные весы есть…».
Встань и иди, сын мой! И купи заодно полкило тигровых креветок.
Рикша отказывался поверить, что белому туристу с двумя гламурными чемоданами в самом деле нужен вонючий рыбный склад, и пару раз проехал мимо, пытаясь увезти меня в какой-нибудь отель. Когда я вошел, двое работников сыпали в рыбные ящики лед. Дедок в углу сморкался в застиранную юбку. Я молча поставил чемоданы на напольные весы. Складские впали в ступор. Потом на их лицах появились недоверчивые улыбки. Так обычно улыбаются помощники, выбранные фокусником из зала. В радостном ожидании подвоха они взвесили чемоданы, креветки и четыре раза пересчитали деньги каждый раз с новым результатом. Самым впечатлительным оказался дедок. Он так и простоял с задранной юбкой до самого моего отъезда.
Получился 31 килограмм и 150 граммов. Мама повеселела, спросила, были на дедке трусы или нет, и потребовала вычленить из общего багажа семь килограммов в ручную кладь и упаковать их отдельно. Так ей предписали в Катарских авиалиниях. На этот раз взвешивали дома. Весами стала швабра на перилах, а противовесом – семь полных литровых бутылок. После замеров Наташе пришлось убрать с пола пролитую воду и выбросить обломки швабры.
Вот такие коллизии возникают при отсутствии контрольно-измерительных приборов. А что касается белья под юбкой у индусов, то я, честно говоря, стараюсь туда не заглядывать. Наверно, боюсь увидеть правду. Но я спрашивал у местных жителей. Они сказали, что трусы, безусловно, есть. Но не у всех. Это зависит от благосостояния гражданина.
Никто никогда никуда
В заповеднике Понмуди львы и тигры бродят между автобусами и влюбленно смотрят на тушки туристов через зарешеченные окна. Волгоградские друзья Саша с Настей решили туда съездить и тем самым бросают вызов судьбе. Они едут уже третий раз, но еще ни разу не доехали. В первый раз помешали выросшие цены на лук и рис, из-за чего оголодавшие забастовщики перекрыли хайвей возле Тираванантапурама. Вторая поездка бесславно завершилась чуть дальше – за Мурукумпужей, где тропическим ливнем смыло мост. Наши призывы не шутить с фатумом им неинтересны. Они уверены, что третий поход на грабли станет победным.
В их тандеме Саша умный, а Настя – веселая и на несколько килограммов красивее. «Прорвемся! Мы из Сталинграда!» – горланили они по дороге на автобусную станцию. Самонадеянный оптимизм все это. Но пусть едут. В конце концов, кого должны повесить – тот не утонет.
Я тоже в свое время полагал, что людские потуги попасть из пункта А в пункт Б имеют какой-то смысл и могут на что-то повлиять. В ту наивную пору я жил на улице Мамина-Сибиряка недалеко от станции Свердловск-Пассажирский. Название улицы запомнить было трудно, и его записывали, но зато обстоятельство места знали все. Включая двух приятелей, которые как-то приехали из Москвы и повели себя по-свински. За несколько дней веселой командировочной жизни так и не сподобились зайти ко мне в гости. «Не судьба» – оправдывались они в телефон и приводили разные уважительные причины. То водка подорожала, то мост смыло. Вы понимаете, да?
За невнимание к своему товарищу были наказаны поездом, на котором собирались уехать обратно. Он опоздал на несколько часов. Перед лицом неумолимо надвигающейся трезвости убивать время на вокзале было невмоготу, и они вспомнили, что я где-то рядом. Разбудили ночным звонком и обрадовали, что сейчас будут. Я грязно выругался, поставил чайник и стал ждать. Их все не было. Я ждал. Шли годы. Я сменил работу, удалил аппендицит, два раза бросил курить и один раз женился, а они так и не пришли.
С девушкой моей мечты нас роднило многое. Мы оба уважали футбол, ненавидели капусту и предпочитали спать головой на север. Кроме того, ни я, ни она не бывали в Иерусалиме. Хотя оба уже пытались туда попасть независимо друг от друга. Мне помешал дефолт, а ей – щенок, подаренный на День рождения ее бывшим. Чтобы восполнить пробел, в свадебное путешествие поехали в египетский Дахаб с однодневным туром в соседний Израиль. На волне романтизма подгадали неделю отдохнуть на море, а первого января, в первый Новый год совместной жизни войти в недосягаемый доселе заветный Иерусалим. Рука в руке, сердца в унисон и сбоку бантик.
Одну секунду, я только слезу смахну.
Проектировщики египетских пирамид большое внимание уделяли безопасности покойного и его имущества. Как известно, одна из ловушек защемляла неосторожному пришельцу пальцы и, чтобы не умереть в склепе, он вынужден был зубами отгрызать себе руки. Египетские туроператоры пронесли традиции через века. На 31-е декабря они продали рекордное количество туров в Иерусалим, а израильским пограничникам об этом не сказали.
В итоге несколько тысяч туристов образовали затор на нейтральной полосе. Египетский КПП выплюнул человеческую очередь как из пулемета и закрылся на замок. Но на сопредельной стороне людской поток уперся в невозмутимых израильских военных, которые обстоятельно искали наркотики, взрывчатку и другие гадости со скоростью пять счастливчиков в час.
К третьему часу стояния под луной мальчики стали ходить налево, а девочки направо. На пятом решили, что лучше все будут ходить налево, а справа уложим астматиков, сердечников и других немощных… Так и встретили Новый год: за колючей проволокой под дулами автоматов враждующих держав. Рука в руке, сердца в унисон и прожектор в лоб. И без Иерусалима, ясен пень.
Зато на обратном пути произошел информационный прорыв. В терминале Домодедово повстречались с Павликом. Помните? Ну, один из тех оболтусов, которые не дошли с вокзала.
Так вот в ту ночь они взяли такси и сказали водителю, чтобы мчал на улицу Миклухо-Маклая. Тот ответил, что такой улицы в городе нет. (Вы-то помните, что я живу на Мамина-Сибиряка? А, записали? Вот это правильно.) Друзья пошарили в ячейках памяти и обнаружили там другую версию: Демьяна Бедного. Шофер недобро глянул и предупредил, что третья попытка будет последней. Паша в панике достал блокнот, внимательно вгляделся в пьяные каракули и облегченно хлопнул себя по лбу. Ну конечно же – Лебедева-Кумача!
Поэтому лично я нисколько не сомневался, что затея съездить в Понмуди обречена на провал. Вопрос только в том, что случится: безобидно закончится бензин или Саша с Настей станут первыми в истории заповедника гостями, которых съели.
На этот раз грабли судьбы приняли облик пестрой толпы индусов на автостанции. Когда подошел автобус, Саша у них спросил:
– Из ит бас ту Понмуди?
– Йес! Йес! – прокричали грабли и забрались в салон вместе с волгоградцами.
По дороге они весело галдели и приставали к чужеземцам с расспросами «Вич кантри ю фром?» да «Вот из е нейм?» и просили дать денег. На конечной остановке выяснилось, что они приехали в пригород Тируванантапурама, в район мусульманской бедноты, который называется Паммуди. Почти как Понмуди. Почти.
Особенности национального времени
Один мой товарищ женился на стриптизерше. Они познакомились на ее работе и с тех пор он без Светы не может. И не хочет. Счастлив, и шутит, что проплатил всего один приват-танец, а удовольствие на всю жизнь. Летом живут в Перми, а на зиму, как и мы, уезжают в Индию. Только в другой штат, в Гоа. Что характерно, в России мы дружим активно и ездим друг к другу в гости, а в Индии не встречались ни разу. То одно, то другое. Хотя все время договариваемся где-нибудь срастись. В том сезоне местом встречи выбрали Мумбаи: Боливуд, чемпионат по крикету и вообще…
А мы с женой тем временем искали домработницу. Кастинг был долог и мучителен. У одной в туалетах после уборки оставалось по щиколотку воды. Другая любила закрывать окна, из-за чего дом за считанные минуты превращался в сауну. Третья упорно принимала укроп и базилик за неведомые сорняки и беспощадно их выпалывала в нашем огородике под пальмой. Четвертая пришла лишь однажды, вместо приборки взяла в долг 50 рупий и исчезла…
С неграмотными шоколадными тетками в пестрых сари с блаженными улыбками и невоспроизводимыми именами приходилось объясняться на малаялам. Вы знаете этот язык? Мы тоже. Мечта найти толковую, добросовестную и пунктуальную труженицу умерла почти сразу. Осталось желание найти хоть какую-нибудь, никого при этом не убив.
Самое ужасное – ни одна не знала, зачем нужен календарь и как пользоваться часами. Их опоздания измерялись не минутами, а днями и даже неделями. А сидеть по нескольку суток у вороха грязной посуды в последних чистых трусах в ожидании улыбчивой тети, которая в день какой неведомо в никаком году сделает лужу в туалете и выдернет последний укроп, было невыносимо.
– А вы что хотели? – разводил руками по скайпу один приятель-востоковед, к которому обратились за советом – У них традиционно несколько календарей. Новый год, например, они отмечают в сентябре, ноябре, январе и в апреле. Плюс реинкарнация. Плюс лето круглый год. Все условия для ментальной беззаботности!
Ученые доводы заставили смириться. Я решил бросить жребий. Уже были нарезаны бумажки с индийскими женскими именами «Лужа» «Сауна» и «Укроп», когда в нашу жизнь вошла Матазура.
Она покорила нас знанием слова «вторник», способностью приходить строго в этот день, одиноким клыком над заячьей губой и колоритным способом стирки.
Она делала это камнями. Замачивала наши вещи в отваре мыльного ореха, потом укладывала на один булыжник и долбила сверху другим. Так предписывала инструкция, составленная ее предками еще до нашей эры. Никакие другие наработки человечества за последние тысячи лет к отмыванию грязи не допускались.
Конечно, не все пуговицы и рукава выдерживали постирушку. Однажды Матазуру даже чуть не уволили, когда по дороге в Тируванантапурам у моих отбивных штанов отвалился карман. Вместе с ним пропали деньги, отложенные для покупки авиабилетов в Мумбаи. В итоге поездка обошлись нам по двойному тарифу. Но покарать ее сразу не успели, так как надо было уезжать. В такси выяснилось, что индийское турагентство оформило билеты в духе ментальной беззаботности: у меня оказалось два билета туда, у Наташки – два обратно. Причем на моих значился прошлый месяц.
К зданию аэропорта подходили с тяжелыми сердцами, в ожидании досрочного возвращения и с детально продуманной страшной вторничной казнью.
Секьюрити заразительно смеялись над нашим казусом, отчего их автоматы раскачивались из стороны в сторону, потом позвали специального сотрудника. Тот тоже посмеялся, зачеркнул на билетах февраль, написал рядом март, поставил сбоку крестик и предложил всем вместе сфотографироваться на память. Обратный перелет прошел так же беззаботно.
В Мумбаи все было прекрасно, если не считать отсутствия наших пермских друзей. Когда я позвонил и спросил, где их носят черти, Света сонно удивилась:
– А что, уже март? Как летит время…
Мужская солидарность
Хамид огорошил нас новостью: его сын лишен свободы за аморалку. Сказал как выстрелил – и начал скрипеть зубами и лезть на стены нашей гостиной.
Хотя, нет. Я не с того начал.
В штате Керала очень строгие нравы. Здесь набожное население повсеместно соблюдает патриархальный завет о разведении полов по разным углам. В школах мальчики и девочки учатся врозь. Места в общественном транспорте разделены на мужские и женские. Очереди тоже формируются по половой принадлежности. Дамы из дома выходят не иначе как замотанные в сари с головы до ног и только в сопровождении ближайших родственников мужчин. И так далее. Это для европейца «Гюльчатай, открой личико» – нормальная и понятная просьба. А здесь за такое головы отрубают. (Шутка. Только языки.)
Так вот Хамид ужасно переживал. Мир рухнул, потому что его 17-летний сын Сабир – аморальный человек. Вчера этот недостойный старшеклассник был замечен в школьном коридоре, соединяющем мужскую и женскую половины. Там он… (о, Аллах, дай мне сил сказать это вслух!) он там разговаривал… с девочкой! И даже записал ее телефон! Ты можешь в это поверить, Сергей!?
Отец запер развратника дома, лишил мобильника и права на переписку. Сторожить оставил мать его Зину и двоюродного брата. А сам пришел искать сочувствия у русских друзей, потому что обсудить ЭТО с местными – язык не повернется. Ну как теперь смотреть в глаза людям! А, Сергей!?
Я был солидарен с Хамидом. Я тоже громко возмущался. И это – наш Сабир! Полторы минуты разговаривать с посторонней девочкой! Куда, куда катится этот мир! Мы с тобой почти ровесники, Хамид. У меня у самого есть дочь не на много старше твоего Сабира. И поэтому я вдвойне разделяю твой справедливый гнев. Ремня ему всыпать, что бы об учебе думал!
Наташа молча подавала нам чай. Она была на стороне Сабира, но не вмешивалась: и так эмоции через край. Только презрительно фыркала, недобро искрила глазами и била хвостом по полу. Накопленная энергия досталась мне одному, когда «базар двух зашоренных мужиков» закончился и гость ушел. Подумаешь – с девочкой поговорил! Им уже по 17 лет! А ты-то хорош, нечего сказать…
Я пытался объяснить свое поведение, что перевоспитать Хамида на европейский лад все равно уже не получится. Так уж лучше дать ему то, зачем он пришел – сочувствие.
Лицемер! И потакаешь обскуранту! Хлопнула дверью и закрылась в спальне. Я тогда чертыхнулся и тоже хлопнул…
И вот теперь я за крайним столиком ресторана «Краб» на Лайтхаусбич. Снимаю стресс. Любуюсь морем, пью охлажденный сок гуавы и пытаюсь вспомнить, кто такой «обскурант». Последнее не получается. Отвлекают пляжницы. Вон еще одна идет. Под струями оранжевого парео угадываются крутые изгибы. Судя по крайне высокомерному выражению лица, на ней должен быть вызывающий купальник. Звезду видят все, а она – никого.
Выходит на пляж неподалеку от «Краба». Сбрасывает парео. (Первая хорошая новость за день – на ней стринги! Значит – будет шоу.) Дива становится к бурному океану передом, а к остальной Индии – задом со спрятанным в нем шнурочком. Закидывает руки за голову и любуется прибоем, легкомысленно поигрывая бедрами в такт плейеру. «Мо-оре зовет, волна поет. А мы такие загораем…»
Местные темнокожие мужчины бледнолицыми задами не избалованы. И поэтому красоту чувствуют особенно остро. Конечно, они уже научились проходить мимо раздельных купальников без шейных вывихов. Но стринги… Это ведь… Это даже не удар ниже пояса, а самый настоящий поцелуй туда же. Не устоять. Тем более, что девушка фактурная, с рельефом.
Ко второму куплету фанаты образуют позади наяды целую свору. Персонал соседних отелей, сбежавшие от клиентов официанты, паломники в традиционных черных одеждах, рикши, носильщики, нищие калеки и прочие ценители прекрасного исчисляются десятками. Мужчины не обращают внимания на солнцепек, задумчиво теребят обязательные для этих мест усы и жгут угольными взглядами беспечные выпуклости.
«А мы такие загораем…»
Наконец, прима оборачивается и обнаруживает свою возросшую популярность. Ее глаза и рот широко раскрываются при виде взвода маньяков с алчными взглядами и перекошенными лицами. Черные глухие одеяния бородатых паломников напоминают мрачные инквизиторские балахоны, что придает грешнице дополнительный градус переживаний. Девица резко отворачивается, несколько секунд стоит в ступоре с деревянной спиной. Потом в панике бросается в воду, чтобы как можно быстрее покинуть эпицентр порока. Но следом за ней ныряют несколько поклонников в рыцарской надежде помочь, если тугая волна сорвет с кумира последние тряпочки или хотя бы плейер…
Неожиданно звучит свисток. Подоспевший бич-гард в голубой униформе велит всем выбраться из воды и успокоиться. Представление окончено. Девица испаряется. Зеваки нехотя расходятся, обмениваясь репликами и масляными улыбками.
Расплачиваюсь с официантом. Он тоже наблюдал, судя по оскалу. На выходе стараюсь не наступить на калеку, делаю неловкий шаг в сторону и впечатываюсь в спину одного из зевак. Мы одновременно оборачиваемся с заготовленными улыбками и словами… и молча замираем.
Передо мной Хамид. А я перед ним. Мы держим улыбки и все никак не найдем подходящих для такого случая слов. Утекают бесконечные секунды, а в моей голове лишь безнадежно буксует «А мы такие загораем!». Когда пауза становится совсем неприличной, раздается спасительный звонок моего мобильника.
– Это дочь! Из России. – с облегчением докладываю Хамиду.
– Хвала Аллаху! – Очень искренне радуется мой друг. – Скорее поговори с ней!
И увлекает меня прочь от «Краба»
«Пап, ты кого бы хотел больше? Внука или внучку?» «Чего?!» «Ты только не волнуйся, я еще успею защитить диплом…» Я делаю по инерции несколько шагов и останавливаюсь. В голове звенит пустота.
– Ну, что она говорит? – спрашивает Хамид. Он готов обсуждать что угодно, лишь бы не вспомнились наши с ним стринги.
– Говорит, что я скоро стану дедом. – Я глупо улыбаюсь. От незнакомых чувств немного кружится голова. На всякий случай берусь рукой за перила. Откуда-то из глубины что-то теплое поднимается к глазам и грозит превратиться в слезы…
Хамид бережно поддерживает меня за талию. Он смотрит на меня со скорбным сочувствием и тяжело вздыхает.
– Крепись, Сергей. Выгнать из дома беспутную дочь – нелегкое испытание для мужчины!
Полицейская изнанка
Ловкий прием в борьбе с коррупцией освоили российские полицейские руководители. Они отобрали у подчиненных заграничные паспорта, а куда спрятали – не говорят. И теперь если захочет какой-нибудь мздоимец поехать в незаслуженный загранотпуск, то должен будет сперва прийти к Палпалычу и попросить свой документ обратно. И придется объяснить зачем: вот, мол, на Каймановы острова хочу слетать на месячишко-другой с женой и тещей. Но командира не проведешь: он только позавчера ведомость подписал, где три рубля на весь личный состав поделены. И сразу догадается, что перед ним взяточник. И – бац ему кулаком по башке!
От такого маневра коррупция доживает последние дни. Об этом нам по секрету сказал Игорь Васильевич. Он как раз служит в полиции начальником. Он тоже лишил загранпаспортов всех, кого смог, и теперь выдает их только лучшим из лучших. Благодарные подчиненные однажды привезли ему сувенир аж из Америки: тематическую бейсболку с английской надписью «Полицейский департамент Нью-Йорка». Генерал подарком дорожит, снимает только в министерстве и на ночь. К нам в Индию приехал тоже в нем.
Высокого гостя угощали Джайпуром. Это древняя столица Раджастана. Со смотровой площадки на скале открывался вид на сказку. Далеко внизу озерцо как тарелка с небом. Прямо на водной глади – дворец магараджи как неведомый цветок. По берегам несметное количество домишек как рассыпанный розовый мармелад. Такой цвет получается от красноватого туфа, из которого сложены стены. А вокруг теснятся синие горы, на которых видны замки и крепостные стены с башнями.
Генерал радовался пейзажу как дитя. От избытка чувств даже хотел было не сходя с места пропустить стаканчик. Но его жена Лена сказала, что надо торопиться вниз, навстречу сказке, пока не закрылись ювелирные магазины.
На въезде в розовый город машину остановил полицейский патруль: наш командир был не пристегнут. Рабочий контакт с иностранными коллегами генерала невероятно возбудил. Он выскочил из машины как на праздник. Предстал перед толстым и усатым патрулем. Горячо и даже радостно признал свою вину и изъявил желание понести справедливое наказание хоть здесь, хоть в отделении надлежащего банка. Ибо он бесконечно уважает законы этой страны, а кроме того, сам тоже является полицейским.
Последнее заявление очень развеселило усачей. Они белозубо улыбались, благодушно кивали и хлопали Игоря Васильевича по плечу. Один из них объяснил, что штрафовать чудака-туриста не будут, пристегнись и езжай дальше. Но в их интонациях и поведении генерал усмотрел недоверие к своим словам, и это задело за живое. Он повторил, что служит в полиции РФ и является там не последним лицом. Рука привычно дернулась к удостоверению, но на полдороге остановилась: корочки остались в сейфе вместе с пистолетом и стопкой загранпаспортов. Коллеги продолжали кивать и хихикать. Раздражение плюс профессиональное стремление установить истину побудило призвать в свидетели бейсболку и рассказать, что эту кепку с полицейской надписью ему, уважаемому командиру, привезли полицейские сослуживцы аж из Америки. Один из индусов перестал ржать, взял заморский головной убор, перевернул, изучил изнанку и протянул генералу. На этикетке значилось: «Made in Bangladesh».
Огорчение Игоря Васильевича было очевидным. Он молча надел бейсболку и вернулся на свое место. Индусы убрали улыбки. Когда мы уже собрались отъезжать, старший патрульный приблизился к машине:
– Мы поняли, что ты русский коп.
Подумал и добавил:
– Можешь не пристегиваться.
Еще подумал и улыбнулся:
– С такой кепкой тебе можно все!
Генерал ничего не ответил. Он задумчиво смотрел на обезьян, переходящих улицу в неположенном месте.
Искусство делать муху из слона
Генерал должен был вылететь в Россию из Эрнакулама в четверг. К вокзалу подъезжали в среду вечером. Мы проделали долгий путь, были под большим впечатлением от знакомства с индийской железной дорогой и уже хотели домой, к маме.
Поезд, в который мы сели, сильно опоздал. Впрочем, «сели» не имело отношения ни к сидению, ни к другим осмысленным действиям. Скопившаяся на горячем от солнца перроне толпа вдавила нас в вагон без нашего участия. О свободных местах речи не шло. Я имею ввиду места, чтобы стоять. Мы с Наташкой оказались прижаты к зарешеченному окну. Оттуда хотя бы поступал воздух. Игорю Васильевичу с Леной повезло меньше: их уволокло в глубину душного вагона, под ржавые кожухи неработающих вентиляторов. Нашему квартету удалось воссоединиться только через час. Я заметил под потолком свободную третью полку, полез наверх проверить на пригодность. Лена уронила сумочку с документами и Василич полез вниз, сквозь чьи-то сари, брюки и юбки. Я спустился весь в пыли и в опилках, полка оказалась занята какими-то мешками. Генерал поднялся с отдавленным мизинцем, без двух пуговиц, но с паспортами…
Глядя на его изумленно вскинутые брови, я вспомнил, как он перед поездкой в Индию сто раз спросил меня все ли у нас под контролем.
Впрочем, это уже позади. И даже страшный туалет уже позади. Он был весь окован ржавым железом и напоминал средневековую пыточную камеру. Самая запомнившаяся деталь – жестяная кружка, прикованная цепью между дырой в полу и краном с водой. Никогда и ни за что не пейте из нее! Она для гигиены. Вместо туалетной бумаги.
Все позади благодаря молодому индусу по имени Имтьяс, который нас пожалел и добровольно взял над нами шефство. Договорился с проводником, чтобы убогим иностранцам выделили скамейку, встал рядом, отгонял желающих сесть нам на колени, поил водой и развлекал беседой на панджаби-инглиш.
Но когда подъехали к Эрнакуламу, то поняли, что все было зря и мы все равно пропадем. В подступивших сумерках вокзал одновременно напоминал руины крепости и действующую стройку. Котлованы и редуты были заполнены людским морем, которое сидело, стояло, лежало, прыгало, бегало, а местами пело и танцевало. Колыхания людского водоворота однозначно давали понять, что нам ни за что не найти в этом муравейнике автомобиль, присланный за нами из отеля. Об этом же говорили севшие батарейки наших телефонов.
– Вот вы и приехали. – сказал Имтьяс, собираясь прощаться, – А мне еще 150 километров до Мунара.
Потом глянул на наши вытянутые лица с круглыми глазами и понял, что он за нас в ответе, потому что приручил. Он сошел с поезда вместе с нами и за руку провел сквозь бурлящую толпу по сложной траектории прямо к нашему красному «Шевроле» на парковке. Как он его нашел – осталось тайной.
Прощаясь со спасителем, женщины норовили упасть в ноги, я порывался целовать одежду, генерал хотел дать денег. Он от всего отказался. Сказал, что это пустяки, и ушел в темноту на автобусную остановку, потому что поезд давно ушел.
В автомобиле обсудить произошедшее не успели, так как сразу попали в ДТП. В транспортном коловращении на привокзальной площади в бок нашего новенького «Шевроле» ткнулась старая «ТАТА». Мы с Василичем переглянулись и прочитали в глазах друг друга смертную тоску: пока дождемся ГИБДД, пока оформят схему, потом в участок, там, поди, очередь, хорошо, если без освидетельствования на алкоголь, а то точно до койки только к утру доберемся… Но реальность превзошла ожидания.
Водители обеих машин своих мест не покинули, сидели спокойно и даже не ругались в окошко, наплевав и на вмятины, и на разрастающуюся вокруг нас пробку. Через пару минут как из-под земли возник полицейский в белой каске с красной звездой. Он жестом отодвинул «ТАТУ» назад, после чего скомандовал нам ехать вперед. И все. Каждый поехал по своим делам.
– Ну, с тем ведром понятно, рад, что ноги унес, но наш-то красавец новенький! Был… – ворчал Игорь Васильевич, бросая неодобрительные взгляды в сторону шофера.
После ужина вышли из отеля покурить. Увидели наше пострадавшее авто. У побитого борта сидел на корточках давешний водитель. В руках у него была тряпица. Он макал ее в банку с розовой краской и замазывал вмятину на красной дверце.
Заметив наши выпученные глаза, сказал, что это ерунда. И с удовлетворением посмотрел на бугристую розовую заплатку.
Кинжальный телефонный звонок турагента застал меня в туалете. Билеты на завтрашний рейс выкупить не удалось. Сбой в системе. На следующем свободных мест тоже нет. Улететь можно только через неделю. Спасибо, что выбрали наше агентство.
Пока искал генерала, в голове опять звучали его сто вопросов вместе с моими бодрыми ответами. И еще вспомнилось, что он говорил о каком-то большом совещании, на котором будет его доклад…
Он сидел в фойе перед телевизором. Ноги вытянуты, на кресельном подлокотнике рука с заветной фляжкой. Я приблизился и, мучительно подбирая слова, сообщил ему о кошмаре. Он выслушал молча, не отрывая глаз от экрана. Там влюбленные, взявшись за руки, под бодрую музычку вприпрыжку бегали вокруг сеновала и неестественно широко улыбались.
– Неделю? – Он пригубил из фляжки. – Да и хер с ним! Подумаешь…
Ода гражданскому долгу
Посетив избирательный участок, едва не стал поэтом. Не ожидал, что заурядное исполнение гражданского долга способно столь чудовищно повлиять на психику. Все могло пройти мирно и незаметно, если бы не российские друзья-журналисты, которые попросили сделать репортаж. Их, конечно, можно понять – материал действительно прикольный: выборы Президента России, а голосуют за него здесь, в Индии, в нашем Тируванантапураме. На северной родине валенки и под березами снег, а тут электорат в трусиках-маечках и бугенвиллеи в цвету. И вообще вся РФ будет только 4-го голосовать, а в тропиках – досрочное волеизъявление для русских туристов и лонгстейеров.
Ната девушка толковая. Хоть и блондинка, а все-таки академию госслужбы окончила. С вечера батарейки зарядила, и наши паспорта вместе с камерой в кофр сложила. Заграничные и российские на всякий случай тоже. «По каким будут бюллетени давать – неизвестно.»
Для экономии денег в рикшу набились вчетвером. С нами еще Андрюха-хакер и его Лера. Ехать 15 км. Чтобы не затекали ноги, жены меняли позиции. То Лера у меня на коленях, то Ната на Андрее. Когда подъехали к консульству, я уже понимал, что мы свингеры и что у Леры попа мягче. Ничто не предвещало беды.
Вы когда-нибудь делали фоторепортаж с выборов? Это очень просто. Надо снять всего три кадра. Первый – как граждане подходят к вывеске «Избирательный участок». Второй – как получают избирательные листы. И третий – как бросают бюллетень в урну.
Вместо «Избирательный участок» на стене висело «Консульство России в Тируванантапураме» на четырех языках. Русскую и английскую строчки загораживали пирамиды глиняных горшков. (Этой посудой завален весь город в преддверии праздника Божественного риса, но об этом в другой раз.) Репортаж открылся снимком, на котором Ната, Лера и Андрей демонстрируют объективу зубы возле кучи горшков у стены, на которой что-то написано на хинди и малаялам.
Второе фото получилось лучше и многолюднее. Вдоль зала выстроились две группы людей. Одни белые, другие черные. Будто сходятся стенка на стенку. Это местные репортеры и русские избиратели увлеченно стреляют друг в друга камерами-айподами-телефонами. И ничего личного. Обе расы упираются в стол с надписью «Центризбирком Российской Федерации», за которым восседает кофейного цвета индус с государственно надутыми щеками.
Гром грянул, когда Андрей уединился с бюллетенем в кабинке, а я готовился щелкнуть его возле урны.
– Где кофр с нашими паспортами? – Спросила Ната, потому что подошла ее очередь к индусу.
– Я тебе отдал еще в рикше.
– Нет. Ты мне его не давал.
Сначала мы с зарождающимся ужасом посмотрели друг на друга. Потом с умирающей надеждой на Леру. Ни у кого из нас кофра не было. Оставалось только дождаться Андрея, запретив паническим мыслям вход в голову. Когда истекли бесконечные секунды, хакер вышел к урне. Без кофра! Над избирательным участком раздался мой нецензурный вопль. Андрей очень удивился, что его сугубо персональное голосование вызвало публично-матерную реакцию, и долго не мог попасть бумажкой в щель. А мы уже пробирались под вспышками фотокамер к выходу сквозь черно-белый строй.
Сестрица Аленушка так не чаяла своего Иванушку, как мы с Натой безымянного рикшу, который увез кофр. Нарезая круги вокруг консульства по 30-градусной жаре, мы спотыкались о горшки и думали об индийских бюрократических ужасах восстановления паспо… А потом еще и российс… Хотя нет, додумывать эту мысль было психологически невозможно. Поэтому, всматриваясь в пыльные транспортные потоки, я в основном заклинал волшебника в голубом вертолете. А в коротких промежутках пытался вспомнить внешность рикши и особые приметы его драндулета, но мозг воссоздавал только образ его затылка, а из особых примет – только леркину задницу.
Трудно сказать, как долго продолжались наши бестолково-безысходные метания. В зал избирательного участка вернулись, когда почувствовали приближение смерти от перегрева. И сразу увидели Андрея. Он держал в руках наш кофр с паспортами. Оказалось, что он забыл его в кабинке для голосования.
Я любовно перебирал наши пурпурные книжицы, любовался их золотистыми буквами, вдыхал запах и хотел слагать о них стихи, но вовремя вспомнил, что об этом уже написано. Придется сложить об этом танец. Счастливая Ната что-то пела, я смотрел на нее и безумно улыбался, а Лера с Андреем откровенно над нами ржали.
Именно такую нашу фотографию опубликовала на следующий день одна из местных газет под заголовком «The Voting is happiness for Russians». А вот мой фоторепортаж редактор зарубил. Сказал «Неполноценный он у тебя получился. Ты даже урну не сфотографировал. И вообще как-то все сухо и не эмоционально.»
Грязная история
Индийское ЖКХ работает хуже российского. Мусороуборочных машин почти нет, контейнеры не предусмотрены. Поэтому вопрос, куда девать помойку, для лонгстейера становится вопросом жизни и смерти. Конечно, кто живет в отеле – в ус не дует. А остальные борются с продуктами своей жизнедеятельности как могут. Местные сжигают мусор с сухими пальмовыми листьями. Туристы за неимением навыков и пальм носят пакеты к дальней официальной свалке или отдают мусор соседям-индусам вместе с денежной благодарностью.
Мы отдаем помойку в столовую через дорогу бесплатно, потому что мы их клиенты, питаемся там частенько. Кстати, архидешево и очень колоритно. Наши отходы хозяин заведения всегда принимает лично. Со всей ответственностью и невероятно серьезной миной, что плохо гармонирует с его убойным для русского слуха именем – Соси. Когда только знакомились, мы его раз пять переспросили в надежде услышать хоть какие-нибудь дополнительные звуки. Нет! Сергей, Ольга, Сергей, Иван. Соси – и все тут. И ударение, как на грех, там, где надо. И главное – такой славный дядька… Завтраки от Соси… Мда… В общем, наша помойка в надежных руках.
А в большой дом за пустырем заехали новые жильцы. Забавное московское семейство из четырех человек: один мрачный толстяк, другой похож на кролика из «Вин-пуха», третья настолько никакая, что абсолютно не запоминается, а руководит коллективом железная леди со свинцовыми глазами, которые вызывают неодолимое желание сразу во всем сознаться. Разнокалиберный коллектив объединен общей чертой: недовольством по отношению к окружающей действительности. Им не нравятся бродячие собаки и чересчур яркое солнце, они недовольны галдящими по утрам попугаями и назойливо здоровающимися индусами. Своих чувств не скрывают, цедят через губу.
Конец ознакомительного фрагмента.