Пока у женщины жив муж, она Амиран, а когда помрёт – она Амиран из Амиранов.
Всё тленно, кроме добрых дел.
Что отдано – твоё, а что нет – пропадёт.
1
А Жении слился всего-то пятнадцатый годок, когда однажды глухой холодной ночью её выкрал себе в жёны бедовый разбойник Дато Жвания.
Едва в девчошке завязались первые приманчивые женские прелести, домашние забеспокоились. Как уберечь юную небесную хорошку от жениха-вора? На ту пору далёкую – горячие, безумные двадцатые годы – в горцах ещё крепко сидел обычай непременно воровать себе молоденьких невест.
Старшие братья Трифонэ и Мамука – отец помер, они главные мужчины в доме – на домашнем совете сказали так:
– Дома Жении оставаться рискованно. Случись что, кто её защитит? Уж лучше пускай с нами пасёт скот. И нам будет нескучно, и сама вдали от людского глаза будет целей.
И стала Жения пастушкой.
Медленная надменная осень торжественно раздевала золотые леса.
Раз в самую силу ночи к сакле, где спали братья и сестра, осторожно подъехали три всадника. Все они были с ружьями.
Спешились.
Двое, Нестор и Кондратэ, подкрались к двери. Третий, Дато, закутанный в чёрный башлык – одни глаза на воле,– на пальчиках прожёг к окошку.
От двери позвали:
– Три-ифо-онэ-э… Ма-му-ука-а…
– Кто там? – прокинувшись, отозвался Трифонэ, доставая из-под подушки соломенный кнут.
За дверью с нажимом хохотнули.
– Трифонэ, – с мягким укором заговорил Нестор, – обижаешь, дорогой… Что же это с гостьми через дверь вы говорите? Неприлично… А гости какие? Я… Кондратэ… Уважаемые гости…
У Трифонэ откатилось от сердца. Чего осторожничать! И Кондратэ, и Нестор женатики. С глупостями не полезут. Наверняка что-нибудь дома…
– Что стряслось? – в один голос спросили Трифонэ и Мамука.
– Открывайте скорей! Узнаете.
И только братья выскочили во двор, тёмный простор открытой двери тесно загородили собой Нестор и Кондратэ.
Из глуби сакли полоснул истошный, хриплый крик Жении:
– Бра-атики-и!.. Абра-а-аги!.. [1]
Трифонэ с Мамукой дёрнулись назад в саклю – им в груди воткнулись нахолодалые дула ружей.
– Сунетесь – как слепых котят перехлопаем! – прорычал Кондратэ, стволом отжимая от двери Трифонэ.
Цепенея от бессилия, запросил Трифонэ:
– Одно… Одно прошу. Не стреляйте… Насмерть перепугаете ребёнка… На-асмерть!
Для Трифонэ Жения была ребёнок. Для Дато – невеста на возрасте.
А было Дато двадцать. Он на три года моложе Трифонэ.
И без стрельбы Жения, прокричав своё гортанное "Братики, абраги!", потеряла сознание. Дато сдержанно, благодарно поцеловал её, накинул на неё, полуголую, бурку, подхватил, как запелёнатого ребёнка, на руки, коршуном одним прыжком – на подоконник с чёрной добычей и, на лету воткнув ногу в стремя, во весь мах рванул прочь по каменистой стёжке. Только искры завспыхивали под конскими копытами.
Он летел, не касаясь поводьев, не правя конём. Конь сам знал дорогу домой. Дато бережно держал Жению на руках. Не совладая с собой, он украдкой осыпа́л поцелуями её тугое, налитое личико и хмелел. Тёплая со сна, она пахла ребёнком.
Тряская, яростная скачка, свежий воздух и поцелуи разбудили, вынесли её из обморока.
– Где я?.. – ёжась и боязливо выглядывая из узкого и глубокого, как тёмный колодец, распаха бурки, прошептала Жения.
– Там, где и я! – с игривым сочувствием ответил Датико.
Она в упор:
– Кто ты? Мне твой голос не знаком.
– Может, ты ещё скажешь, что и я тебе не знаком?! – выпалил Дато, сдирая, сталкивая с лица чёрное покрывало.
Она приподнялась, выпнулась из бурки, всмотрелась в его лицо и ахнула, потерянно закрывая своё лицо руками и отстраняясь от Дато.
– Я тебя совсем не знаю! У нас таких в Джангре ну совсем нету!
Сильный Датико весело покачал её на руках, словно баюкал младенца в чёрных пелёнках.
– Ты права. Таких как я в Джангре нету. Я из Лали. [2]
– Из Лали? – изумлённая Жения захлопала долгими мохнатыми ресницами. – От Лали до нас… Это ж такая немереная даль!
– Мереная, девочка! Ещё сколько раз мереная… Я видел тебя один раз. Ты тоже видела меня один раз.
– Не слишком ли много? И когда? Где?
– Воистину, память у тебя девичья. Я много раз бывал в Джангре. Всё пасся у вашего дома. Глаза у тебя так играли, что и через горы тянули к тебе… И только один раз я увидал тебя. Я спросил через плетень, как твои дела. Ты прыснула в кулак и пошла по двору дальше внаклонк. Несла поить корову. Ты даже, гордючка, не взглянула!
– Из этого ты сделал вывод, что я тебя видела? Ты что, в самом деле приезжал в Джангру только за тем, чтоб справиться у меня о моих делах?
– Конечно.
– И тебя отпускали одного из дому в такую даль?
– Боже! Да у тебя мешок вопросов! Ясно, отпускали. Я не девушка… Я говорил, что иду навестить Нестора… – Дато повёл головой назад, давая понять, что речь идёт о том Несторе, который едет сзади с Кондратэ. Слышен лишь торопливый, захлебывающийся цокот копыт. – Нестор нам родня. Живёт рядом. Но тогда он с месяц толокся у своей сладкой жёнушки Русико, помогал её старикам перекладывать дом. В Джангре.
От этой вести Жения немного подсмелела. Русико – это уже кое-что!
Русико года на три старше. Из одного села. Даже соседкой была в Джангре. Всего через двор. И в Лали соседка. Теперь дома стена в стену. Хорошо, что хоть общие знакомые начинают отыскиваться!
– Послушай, абраги, на что я тебе? Я ж глупая-глупая!
– Ну-ну! Чем прикидываться дурочкой, лучше прикидывайся умной.
– Умностей ты от меня не дождёшься. Ну зачем ты меня украл?
– Я женюсь на тебе.
– Разве это обязательно?
– Обязательно. Уже при жёнах Нестор, Кондратэ – мои дружки. А мы одногодки. Нам по двадцать.
– Боже мой! У какой ты, абраги, старючий! И хочешь таким стариком жениться?!
– Не хочу – обязан! На улице проходу не дают. Когда да когда женишься? Когда приведёшь в дом работницу?
– Так ты, абраги, ошибся. Какая я работница?! Господь меня ростом обидел. Курице до хвоста, козе до лодыжки…
Дато рассудительно ответил:
– Малый рост не порок: работать на земле, а не на дереве.
– И всё равно я меленькая! – капризно выкрикнула Жения.
– И всё равно я повторяю. Не беда, что маленькая. Положенное самой достанешь, а положенное другими доставать незачем.
– Так вот что я тебе положу, – пыхнула Жения. – Абраги! – выкрикнула она жёстко и осеклась. – Дато… Датико… Миленький… Я не посмотрю, что ты такой старенький… Я и за такого старенького пойду, только не сейчас. Я буду любить тебя, как ты хочешь… Только не сейчас… Дай год… На новую осень… Придёт новая осень, богатая, как груженый корабль… Я… Я сама сбегу к тебе хоть босиком, какая хочешь… Только не сейчас… А сейчас давай повернём назад. Давай вернёмся к братикам. Если б ты знал, как они там убиваются! Они взялись охранять меня от таких вот, как ты… Они с ума там сходят! Узна́ют в Джангре…
– Да-а… Стакан не разобьётся без звона.
– Покуда никакого звона. Мы вернёмся и скажем, что ты украл меня внарошку. Разыграл. Чтоб крепче меня стерегли… Не бойся, ругать больно не станут. Не воткнут заместушко кола в каменную землю… И ты будешь нам как братик родной! Повникни… Послушайся только один раз в жизни. И потом делай со мной, что захочешь!
В горячке Жения выдернулась из бурки, поймала болтавшиеся на холке поводья. Повернула лошадь назад.
Дато молчал, будто во рту вода у него замерзла.
Ком подкатило к горлу.
– Хо! Да что я вижу! – медведем взревел повстречавшийся вскоре Нестор. – Дато!.. Вай! Вай!! Вай!!! Да ты мужчина или?!.. Поехал воровать невесту, украл и – везёт назад! Что, внимательней рассмотрел и уже разонравилась?! Возвращаешь?
– Вот ещё сморозил, – буркнул Дато.
– Голорукая невеста правит конём из бурки! Ещё не взял девчонку в жёны, а она уже помыкает им как хочет! Вбыструю же она выхватила у тебя власть!
Нестор вкопанно стал поперёк дороги, остановил Датова коня, развернул, выхватил из рук Жении поводья.
– Да ведаешь ли ты, Дато, пустая голова!?.. Мох у тебя в башке курчавится! Возвращаться нам без невесты – преступление!
И комком швырнул поводья Дато в лицо:
– Бери поводья в свои руки! В свои! Мужчина!
Наутро к Жении подослали Русико.
Подослали на правах парламентёрши.
Ради приличия Жения едва выдавила из себя безучастную улыбку.
Русико начала с ласковых укоров:
–У-у! Какие мы гордые! Шестом до нашей гордости не достать… У-у! Какие мы неподступные… А я так, голубка, скажу: каждая собака у своих ворот храбра. А твои, сизая, ворота далеко-о… Ох и далеко-о-о… За далёкими-далёкими горами. Так что ты храбрости поубавь, поубавь… Смирись… Ты не первая… Снег на что бел, а весь мир его топчет… Смирись… И улыбнись мне сердцем. Добрую соседку прежде солнца следует замечать!
Со слабым любопытством Жения всматривалась в Русико.
– Нас с тобой, – вольней, охотней, разгонистей сыпала слова Русико, – как чёртушка повязал… И в Джангре, и в Лали мы в соседях. Твоего орёлика я знаю как свою ладошку. И потому, что я ни скажи, будет голая правда… Конечно, на своей родине каждая веточка улыбается. А тут село чужое. Люди всё чужие. Кто не затоскует на первой поре? Но ты особо не горюй. Я слыхала, монахов и монахинь полон ад… Тебе не знай как повезло. Вон… И никудышник муж, а всё ж изгородь! А Дато… Такой один на сто вёрст вокруг! Лицом видный, статью взял. Генерал! В работе первей его некого поставить. Чего тебе ещё?
– Мне никто не нужен.
Русико осудительно раскинула руки:
– Охохошеньки… Мышь на перину укладывали, а её в нору тянуло! Да если во все колодцы плевать, откуда тогда воду черпать, сизая?.. Иль будешь выискивать корабль с алыми парусами? Куда нам… А обхождение какое? Не всякая царица такое видала обхождение!
Жения молча согласилась.
Да, сажает за стол, пыль сперва со стула сдует. Не знает, как и угодить. Только что на божницу не посадит. Так на пальчиках и вьётся, так и вьётся… Нежными словами мозг в костях перемешивает… Ни одному слову не даст упасть до земли, любое желание предупредит… Ой Дато!.. Ой Датико!.. Что только и будет? Зачем ты мне к сердцу лёг?..
Бедолага Русико не знает, чем и вырвать у Жении согласие на брак с Дато. Русико приходит на ум история с греками, и она бегом докладывает:
– А тебе наши места должны понравиться! Места наши хорошие, громкие. Дорогая цена нашим местам сложена ещё когда… Рассказывали… В старую пору жили здесь какие-то не наши… Греки какие-то… Понимаешь, греки! Сами греки!
Жения холодно, зло ломает до хруста пальцы.
– Греки… Уреки… Да что мне твои древние греки! Древние греки без нас своё изжили. Древние греки не сушат головы, что мне отвечать Трифонэ, Мамуке… Трифонэ, Мамука не древние. С часу на час наявятся и спросят, по согласию ли тут всё у нас…
– А ты что? Не знаешь, как сказать? Так и ломи: всё по согласию! Простые слова.
– У нас, Русико, и без слов всё слилось в согласии. Да кто мне поверит? Ни разу не видела до той ночи парня и – по согласию?
– Ну, ляпани тогда, что Датико поставил тебе больно горячий, бешеный градусник. Да ещё без твоего дорогого письменного согласия!
– Бесстыжая! Что ты молотишь!?
Жения обеими руками разом махнула на Русико. Будто оттолкнула.
"Что же, – думает Жения, – отвечать братикам? Сказать, что всё тут вытворяют со мной против моей воли? Тогда братики должны отомстить за мою честь… Обычай, закон гор… Не завяжется ли родовая месть? Не пыхнет ли тогда война фамилий, двух фамилий до последнего корешка?"
Девушки устало смотрели, смотрели друг на дружку и, не сговариваясь, встречно повалились, соткнулись лицами и горько, с пристоном завыли.
У жалостливого слёзы всегда на краю…