XX
– Ну, Дуров, рассказывай, как это ты угодил в неволю! – весело проговорил молодой князь Шустов, обращаясь к Наде.
– Не теперь, князь! Пожалуйста, не теперь.
– Почему?
– Я очень устал, взволнован.
– Видно, твой родственник – сумасшедший. Он назвал тебя своей женой?..
Надя не могла не покраснеть.
– Да-да, на него находит, – тихо ответила она.
– Еще один вопрос?
– Спрашивайте.
– Зачем он завез тебя в эту деревню?
– Это, князь, целая история! Как-нибудь вам все-все расскажу, только не теперь.
– Хорошо, хорошо.
– Теперь я, в свою очередь, сделаю вам несколько вопросов, – обратилась Дурова к князю Дмитрию.
– Пожалуйста, пожалуйста.
– Как вы попали в деревню?
– Я ехал мимо, – ответил ей Шустов.
– А куда вы ехали?
– К матери в деревню – я получил отпуск; поедем со мной.
– Куда?
– В деревню.
– Мне ехать с вами?
Молодая женщина удивилась.
– Ты удивлен, Дуров?
– Признаюсь.
– Что же тут удивительного, если я приглашаю тебя к себе как приятеля, друга. Надеюсь, ты позволишь мне так называть тебя.
– С восторгом, князь.
– Послушай, не называй меня князем.
– А как же?
– Зови просто Шустов. Итак, едем со мной.
– Это невозможно.
– Почему?
– Мне ехать в незнакомый дом!
– Моя мать будет так рада – ведь ты жизнь мне спас! Поедем же, право, поедем.
Надя в конце концов согласилась, князь Дмитрий уговорил-таки ее ехать с ним в деревню к матери.
Дурова рада была случаю уехать из Сарапула. После истории с мужем она невзлюбила этот город и была не прочь из него уехать; ей только жаль расстаться было с отцом – братья и сестры чуждались Нади, все не могли привыкнуть к ней.
Срок отпуска Дуровой еще не кончился, и она свободно могла ехать куда вздумается.
Дмитрий Шустов заехал в Сарапул.
Надя познакомила его с отцом. Андрей Васильевич очень был рад этому знакомству. Князья Шустовы своим именитым родом и богатством славились по всей России.
Надежда Андреевна сказала отцу о своем желании ехать в гости, в подмосковную усадьбу Шустова.
Этому старый ротмистр немало удивился:
– Как, Наденька, неужели ты решаешься ехать?
– Еду, папа.
– Как будто неловко… ты – женщина и поедешь с молодым офицером, – недоумевал Андрей Васильевич.
– Не забывай, папа, князь не знает, что я женщина; он принимает меня за офицера, за товарища…
– Все же, Наденька, как-то неловко.
– Я решила ехать.
– Что же, поезжай, твоя воля; только обидно, что ты родной дом променяла на чужой.
– Ты не сердись, папа. Скажу тебе откровенно – мне все здесь так наскучило, надоело… и притом недостойный поступок со мной Василия.
– Этому негодяю не миновать тюрьмы. Я его запрячу, непременно запрячу.
– Нет, папа, оставь его в покое.
– Он, как разбойник, напал на тебя, и ты за него просишь!
– Он мне все-таки был мужем… Я прошу тебя, милый папа, оставь его. Лежачего не бьют. Не правда ли, папочка, ты не сделаешь ничего худого Василию.
Говоря эти слова, молодая женщина целовала руки у своего отца.
– Ну хорошо, хорошо… Какое у тебя, Наденька, хорошее, доброе сердце.
– Солдатское сердце, папа.
Надежда Андреевна нежно простилась с отцом, родными и со старухой Никитишной.
– Едешь?
– Еду, Никитишна.
– Экая ты непоседа, право! Надолго ли едешь-то? – слезливо посматривая на свою любимицу, спросила старушка.
– Надолго, Никитишна.
– Верно, с тобой я уж больше не увижусь.
– Бог даст, еще свидимся.
– Нет уж, где. Я скоро умру, – печально промолвила старушка.
– Поживешь еще.
– Нет, помру; предчувствие у меня есть.
Это предчувствие не обмануло Никитишну: она вскоре после отъезда из Сарапула Нади тихо скончалась.
Кавалерист-девица уехала с молодым князем Шустовым.