Вы здесь

КРЕПОСТЬ ТЕЛЬЦОВ. Глава четвертая (Андрей Силенгинский)

Глава четвертая

Восточная граница Земли тельцов, город Арисса. Накануне открытия Арисской ярмарки.

Если выйти из южных ворот Цитадели, миновать оружейные мастерские и жилые кварталы, раскинувшиеся у рыночной площади, свернуть на восток и подняться на верхотуру Башни Тельца, можно увидеть во всей красе и город Ариссу, целиком, до последней улочки, и его окрестности: сам Арисский холм, огибающий его подножье пыльный тракт, уводящий далеко вглубь Скорпионьих гор, к Хлебному перевалу, а еще Арку, перекинутую от городской стены, и перегораживающую тракт в том месте, где он ныряет в ущелье, и крошечный форт на другой стороне. От этих видов захватывает дух, особенно по первости, когда, вскарабкавшись по бесконечной винтовой лестнице, оказываешься на огороженной резной решеткой из ганча крошечной крытой площадке, обрывающейся прямо в пропасть под городской стеной. И кажется, что забрался выше гор, выше облаков, почти постучался в чертоги к самим богам, и если в душе твоей есть хоть малая червоточина, яростный ветер, посланный небожителями, тотчас сбросит тебя вниз, на далекие острые скалы. Мало кто из оказавшихся на вершине башни впервые осмеливается задержаться здесь дольше нескольких мгновений.

Яссен, старый жрец, давно уж позабыл об этих ощущениях, хотя когда-то и сам сполна испытал их, оказавшись один на один с небом в первый раз. Вот уже много десятилетий он поднимался на Башню Тельца трижды в день – в рассветный час, в полдень и в час заката. Так завещал Телец пастырям своих стад: молитвой встречать и провожать светило, а в полдень, обращаясь к богу-покровителю, сообщать ему о прегрешениях народа, и приносить искупительные жертвы за нечестие людей.

Был полдень, припекало раннее осеннее солнце, еще не оставившее летних привычек, и его лучи, пробиваясь сквозь узорную решетку, ограждавшую комнату на вершине башни, яркими пятнами покрыли истертый деревянный пол. Если не приглядываться – настоящий ковер!

Яссен минуту как закончил ритуальное перечисление прегрешений горожан, и теперь собирался приступить к гаданиям. В корзине у его ног лежали короткие связки прутьев, собранных в полупарасанге от города на священной пустоши теми, кто заказывал гадания. К каждому пучку был привязан клочок папируса с именем заказчика – своеобразная весточка, обращенная к небесам и ожидавшая ответа божества. После каждого гадания жрец должен был записать предзнаменование на другой стороне и вернуть просителю. Почти прямая переписка с небом, при его, Яссена, скромном посредничестве.

Установив посреди пола треножник, увенчанный плоской круглой жертвенной чашей в два локтя, жрец разложил в центре ее тлеющие угли, которые принес с собой в горшке. Потом, не глядя, запустил руку в корзину со связками прутьев. Он должен выбирать наудачу, это одна из составных частей таинства.

Корзина была заполнена где-то на треть, собственно, как обычно. Почти всех вопрошающих Яссен знал лично: вместе с гарнизоном в забытой богами Ариссе жило не больше пятисот человек. Правда, в последнее время – жрец поморщился – прибавилось еще несколько дюжин. В основном беженцы из других Земель, спасавшиеся от войны. Редкое отребье, надо сказать. Да еще к ярмарке прибывают купцы со всей округи, и с той стороны Скорпионьих гор. Но эти – ненадолго, ярмарка коротка, как осень в горах. Поторгуют, и разъедутся. А вот беженцы…

Яссен поймал себя на том, что уже целую минуту держит в руках первую связку, и все никак не приступит к делу, думая о проклятых чужеземцах. Старик досадливо тряхнул головой: гаданье не любит пустых мыслей, Телец не приемлет суеты. Нужно отринуть сиюминутное, сосредоточиться. Тем более, что, как ни крути, сегодня у него не самое обычное гадание, ведь в корзине лежала и его собственная связка прутьев, связка с прикрепленным к ней папирусом, на котором сегодня утром он нацарапал нетвердой рукой вопрос о судьбе своей дочери.

Нетвердой рукой… Губы Яссена тронула грустная улыбка. С недавних пор его здоровье стало волновать его помощников куда больше, чем тайны жреческого служения. Пусть стан остался крепок, и ноги носят почти так же легко, как в молодости, – что проку, если зрение и память подводят все чаще и чаще. Давеча утром глянул на себя в зеркало – и не узнал собственное отражение, так плыло в глазах. Лишь по приметам догадался: белое пятно сверху – копна седых волос, белая полоса ниже – пышные седые усы. Милосердный Телец, как он перепугался тогда! Хорошо, дочка оказалась рядом, успокоила, и приступ прошел как будто сам собой…

Мысль о дочери наполнила сердце беспокойством. С ней стало трудно в последнее время, она слишком часто стала покидать отца, пропадать подолгу. А те свиданья!.. Благой Телец, сейчас нельзя даже думать о том, что он видел тогда. Такой грех! Такой срам! Никакого сладу. Что будет дальше? Давно, давно следовало погадать и для себя.

Итак…

Первой просительницей оказалась старуха Шималь, торговка овощами. Яссен печально покачал головой. Вот уже почти десять лет безутешная мамаша задавала один и тот же вопрос: когда выйдет замуж ее единственная дочь, толстуха Фола. «Никогда» – без всякого гадания ответил бы любой горожанин. Несчастная Фола была редкой уродиной, и к тому же славилась стервозным характером. Кому приглянется такое сокровище. Но просьба к небесам есть просьба к небесам, он должен ее передать. Привычным движением распутав бечеву, которой были скреплены прутья, Яссен приступил к гаданию. Через минуту ответ небес был получен, очевидный и простой: никогда. Разве что на этот раз тлеющие прутья образовали на дне чаши узор, не допускавший ни малейшей неоднозначности в истолковании. НИКОГДА. «Странно», – подумал жрец. – «Обычно послания бога невнятны, расплывчаты, требуют разъяснений… А тут – ответ краткий и четкий, как удар меча. До чего же причудливо легли прутья. Уж сколько лет гадаю, никогда такого не видел. Бедняжка Фола, теперь уж точно не видать ей замужества».

Ссыпав в урну пепел, жрец вытащил из корзины следующую связку. На этот раз вопрошал Тельца купец по имени Кишан. Яссен хорошо знал его, он поставлял бронзу городским ремесленникам, а также и Яссену для храмовых нужд. Кишан и сам чем-то напоминал свой товар и внешне и внутренне: кожа его была темна, нрав – жесток, а язык – остер, как лезвие жертвенного кинжала. Он редко обращался с расспросами к небесам, и, стало быть, Кишану предстояло заключить большую сделку, раз его связка оказалась в корзине.

«Так и есть», – подумал Яссен, прочтя записку. – «Спрашивает, пойдет ли торговля в ближайший месяц».

Для Кишана вопрос странный, хотя… Война надвигается… Вздохнув, жрец развязал бечеву.

Ответ удивил Яссена куда сильнее, чем вопрос купца. Узор из прутьев вновь сложился в послание столь недвусмысленное, что, казалось, автором его были не буйные ветры судеб, подвластные лишь богам, а какой-нибудь писец из канцелярии Сына Тельца. По всему выходило, что на ярмарке Кишан не продаст ни пуда. Жрец озадаченно уставился на разбросанные по дну чаши тлеющие веточки. Как же так? Кишан из тех, кто способен обогатиться, продавая камни в горах. А уж не сбыть ни пуда бронзы в ярмарочную неделю? Телец свидетель: Яссен сам собирался закупиться у него, и заказать у кузнеца новый, более пышный треножник. И гадальную чашу, если начальник гарнизона пожертвует обещанную накануне сумму. Странно… Что ж, надо будет посоветовать Кишану принести щедрую жертву Тельцу. Видать, нагрешил, купчина.

Качая головой, Яссен черкнул несколько строк в папирусе, и снова опустил руку в корзину.

О, вот теперь ответ небес точно порадует. Кейше, лучшая в округе сваха, хотела знать, удачно ли пройдет помолвка сына смотрителя городских амбаров и дочери начальника гарнизона. Ха! О намечающейся свадьбе уже несколько месяцев судачил весь город, и все нищие в округе заранее исходили слюной, предвкушая праздничную обжираловку. Молодые души не чаяли друг в друге, их семьи давно мечтали породниться, и причина заминки крылась лишь в многочисленных обычаях, которые необходимо было соблюсти. Такой важный шаг, как женитьба, требует неспешного, основательного подхода, от рожденья присущего тельцам. Гадание Кейше было одним из многочисленных ритуалов подготовки к свадьбе. По сути, пустая формальность с заранее предопределенным результатом, ведь ритуальный вопрос был сформулирован так, что практически любой исход гадания давал положительный ответ на него. Боги хитры, но люди еще хитрее. По сути, можно было сразу написать на папирусе ответ, и бросить прутики, не развязывая, в урну; так поступало, – старик прекрасно знал это, – большинство жрецов.

Но Яссен не принадлежал к этому большинству. Он слишком любил Тельца, и слишком серьезно относился к своим обязанностям, чтобы хоть на полшага отступить от правил. Развязав бечеву, жрец приложил прутики к углям, тлеющим в центре чаши, а затем, прочтя вслух вопрос свахи, подбросил невысоко, так, чтобы занявшиеся веточки не разлетелись за пределы бронзового круга. Короткий причудливый танец огоньков – и вот уже воля божества доступна для толкований. Вот только…

Разобрав ответ, старый Яссен почувствовал, как волосы зашевелились на загривке, а по спине пробежал озноб. На мгновенье ему показалось, что там, на дне чаши, не тлеющие прутики, а голые человеческие кости, из которых свой страшный узор сложила сама неумолимая Судьба.

Предстояло заполнить папирус, но дрожащие пальцы не могли удержать стило. Да и что писать? Как написать, что свадьбы не будет, ибо обоих молодоженов в скором времени ждет смерть? Кто в это поверит? И что может стать причиной? Война? Но вражеские орды застряли у границы Земель скорпионов и водолеев, и неизвестно, сколько еще пробудут там. Конечно, это совсем рядом, но даже если их атаман вздумает двинуться в Землю тельцов, то станет ли задерживаться у такой дыры, как Арисса? Тогда что? Моровое поветрие? Здесь их не бывает; причиной тому – целебная вода, добываемая из недр холма. Но тогда… Что? Беженцы? Святая ярость! В точку! От этого отребья чего угодно можно ждать. Гнать, гнать нечестивцев из города!..

Багровая волна затуманила взор, и Яссену пришлось приложить огромные усилия, чтобы унять пожирающее душу пламя.

– Спокойно, спокойно, старик, – уговаривал он сам себя, будто малого дитятю. – Телец – да славится он выше всех богов! – не любит суеты. Закончи дело, а завтра, в храме, прочти такую проповедь, чтоб горожане сами обрушили свой гнев на головы пришельцев! Главное – успокойся.

Но как ни старался Яссен, полностью восстановить душевное равновесие так и не смог. Странные предзнаменования не давали покоя. Решив пока ничего не писать в папирусе Кейше, выудил из корзины сразу охапку связок. Привычная работа, доведенные до автоматизма движения (Зажечь, подбросить, прочесть. Зажечь, подбросить, прочесть. Зажечь, подбросить, прочесть….), и, неизвестно откуда взявшаяся, из давешних ли гаданий, или из смутных предчувствий, гнездившихся где-то в темных глубинах души, мрачная уверенность в том, что сегодня не будет ни одного доброго предзнаменования.

Смерть. Рана. Увечье. Разлука. Разорение. Смерть… Смерть… Смерть…

Четверть часа спустя старик понял, что не в силах продолжать. Дрожащими руками подтянул стоявший неподалеку табурет, и рухнул на него. Великие боги, что за беда надвигается на городок? Что вообще здесь может приключиться, кроме пары пьяных драк на ярмарку? Откуда весь этот ужас, эти предсказания катастроф, увечий, смертей, смертей, смертей?.. И, самое страшное, – откуда эта определенность? Гадание – вещь эфемерная, туманная, допускающая сотни толкований, разобраться в которых способен далеко не всякий. А здесь… За многие десятилетия, что Яссен гадал людям, он ни разу не получал столь явных, столь недвусмысленных, столь неотвратимых предзнаменований.

Прошло довольно много времени, а он все сидел, не в силах пошевелиться. Снизу, из черного провала лестницы, послышались шаркающие шаги, будто по ступеням ковылял столетний дед. Стало быть, пришло время появиться Носачу – двадцатидвухлетнему служке, у которого вечно не хватало денег на новую обувь, сколько ему ни плати. Через минуту широкая улыбчивая физиономия юнца осветила комнату бесчисленными прыщами.

– Тебе плохо, почтенный? – спросил парень, почти не скрывая своего щенячьего превосходства над старым барбосом.

– Слишком много вопрошающих сегодня, – раздраженно бросил Яссен. – Не уложился в положенное время…

А что еще он мог сказать? Юному олуху абсолютно незачем знать, что за жребий уготовила городу Судьба. Поверит – перепугается. А не поверит – того хуже, разнесет слух, что почтенный жрец рехнулся на старости лет.

– Слишком много народу, – повторил Яссен.

– Но боголюбивый… – наклонившись, Носец заглянул в корзину, и старик невольно последовал его примеру. – Осталась всего одна…

– Не твое дело!!! – будто со стороны услышал Яссен свой визгливый крик. Боги! Он вопит как баба, как испуганная торговка!

Носач попятился, удивленно таращась на наставника.

– Прошу прощения, хозяин… Я…

Но Яссен не слушал. Не отрывая глаз, не мигая, он смотрел на эту последнюю гадательную связку на дне корзины. Еще сегодня утром, затемно, он вернулся со священного луга, и принес в котомке свежесрезанные стебельки. Задолго до зари, при свете масляной лампы, он, думая о дочери, написал на клочке папируса свой вопрос, привязал к связке, и не глядя бросил в корзину, к двум дюжинам таких же, накопившихся за вчерашний день. Еще сегодня утром он лелеял надежду на утешение, на благополучный исход событий, которые так мучали его в последние недели.

И вот, после всего, что случилось сегодня, после того как надежды стольких людей обернулись угрозами, обещаниями мук, катастроф и смертей, его гадательная связка вернулась к нему.

– Забери корзину, Носач, – одними губами прошелестел старик. – Просто унеси.