Глава 9
Игра продолжается
1. Грамоты отзывные и грамоты верительные
Приехав однажды к папе в Люблин, Нина обнаружила, что в дверях особняка командующего округом ее встречает новое, незнакомое лицо – женщина лет сорока, сухощавая, с коротко стрижеными и аккуратно уложенными светлыми волосами.
– Здравствуйте! Полагаю, вы есть дочь герр генераль, панна Янина?
– Да… А отец дома?
– Я сейчас же доложить о ваше прибытие пан Речницки, – блондинка говорила по-польски с заметным жестким акцентом. – Ступайте за мной, – она развернулась к Нине строго выпрямленной спиной и двинулась вглубь особняка.
Девушка была немного растеряна от столь непривычного обращения, но это не помешало ей сразу обратить внимание на бросающиеся в глаза признаки появившегося вдруг в доме образцового порядка. Виновником этого превращения оказалась та самая блондинка по имени Ева – немка из Силезии, бежавшая оттуда еще до начала официальной депортации немецкого населения, потому что местные поляки как следует постарались сделать пребывание там немцев совершенно невыносимым. Похоже, прежняя кухарка так раздражала Речницкого своей неряшливостью и далеко не изысканными блюдами, что он решил рискнуть и нанять немку в расчете на ее едва ли не врожденную склонность к порядку.
Расчет оказался верен: новая кухарка – строгая, замкнутая, чопорная женщина – не только навела порядок на кухне, но фактически взяла на себя и функции домоправительницы, приведя в должное состояние весь особняк. Янка, жена генерала, считавшаяся хозяйкой в доме и не забывавшая демонстрировать это всем, кого считала ниже себя по положению, перед новой домоправительницей как-то робела и предпочитала не вмешиваться в ее распоряжения.
Генерал был настолько доволен произошедшими переменами, что не отказал Еве в просьбе освободить под ее поручительство младшего брата, содержавшегося на территории Польши в лагере для военнопленных. Временно он поселился в том же особняке, под крылышком у сестры, в качестве работника по хозяйству.
И вот однажды ночью Нину разбудил звонок тревожной сигнализации, установленной в рабочем кабинете командующего. Нина, выскочив из спальни в одной ночной рубашке и с пистолетом в руке, подлетела к дверям кабинета одновременно с отцом и несколькими солдатами дежурной смены охраны. Через открытую дверь им предстало следующее зрелище: у раскрытого сейфа, злой и растерянный, стоит брат кухарки-домоправительницы, а Ева, в халате, накинутом на ночную рубашку, держит его на мушке.
Откуда взялся у Евы пистолет, девушка сообразила сразу. Ящик письменного стола генерала был выдвинут, а как раз там Якуб постоянно хранил оружие. Кнопку тревожной сигнализации, установленную под столешницей этого же стола, тоже, по всей видимости, нажала она. И о наличии пистолета в столе, и о кнопке тревожной сигнализации женщина хорошо знала. Когда охрана скрутила незадачливого охотника за чужими секретами и вывела из кабинета, Речницкий спросил свою кухарку:
– Скажите, Ева, почему вы так поступили?
– Вы относились ко мне по-человечески, – ответила она.
С Евой, к большому сожалению генерала, пришлось расстаться. Он прекрасно понимал: никто не может дать гарантий, что происшествие с ее братом не является всего лишь ловким ходом для того, чтобы войти в доверие и закрепиться в окружении генерала. Береженого бог бережет…
Нину, разумеется, взволновал этот эпизод, но долго предаваться эмоциям ей было некогда. Дел хватало и в Люблине (хотя этими делами она себе голову старалась не забивать – отец скажет все, что надо), и в Варшаве, откуда она старалась не уезжать надолго даже летом. Но если девушка мыслями уже переносилась в польскую столицу, к товарищам по ZWM, то у командующего округом заботы были несколько иного масштаба. Ведь помимо весьма обширных забот по своему округу, на нем лежали и другие, не менее серьезные обязанности.
Совсем недавно одна из проведенных с его участием операций подошла к своему завершению. Польское правительство достаточно ясно дало понять британскому послу, что больше не желает иметь с ним дела. А когда из страны было выслано несколько офицеров разведки, работавших под крышей посольства, правительство Великобритании решило не доводить дело до объявления посла персоной нон грата и само отозвало его. Сэр Виктор Фредерик Уильям Кавендиш-Бентинк, девятый герцог Портлендский, был вынужден вручить президенту Беруту отзывные грамоты и без всякой помпы покинуть Польшу вслед за своими сотрудниками.
Не состоялся и обещанный герцогу перевод его послом в Бразилию. Похоже, несмотря на вой британской и американской прессы по поводу грязной клеветнической компании, развязанной коммунистами вокруг достойного британского джентльмена, информация о его амурных похождения не была слишком уж преувеличена, ибо вскоре после его отзыва последовал развод сэра Виктора с женой. Это поставило крест на дипломатической карьере совсем недавно высокопоставленного разведчика.
Одновременно по всей Польше прокатилась волна арестов членов организации WiN. Правда, как оказалось впоследствии, эта организация еще не сыграла свою роль до конца. Однако ее новой ипостаси суждено было оказаться весьма своеобразной…
2. Дипломатические перестановки
Пока же Великобритании пришлось озаботиться присылкой нового посла и основательной перетряской персонала посольства. От греха подальше сменили и весь польский вспомогательной персонал в Варшаве, так что агент генерала Речницкого, пани Кристина, оказалась не у дел.
Над Лондоном стояла удушающая июньская жара, когда из здания Парламента в Вестминстере вышел и отправился на прием к своему прямому начальнику некий джентльмен в строгом костюме и котелке, недавно получивший назначение вторым секретарем посольства Великобритании в Польше. Он направил свои стопы не направо, к Уайтхоллу (Форин Оффис джентльмен посетил вчера, получая свое назначение), а пересек наискосок площадь перед Парламентом. Хотя его начальник и подчинялся министру иностранных дел, его деятельность имела мало общего с дипломатией. Джентльмен в котелке шел к постоянному секретарю SIS.
Однако, несмотря на то, что резиденция Секретной Службы Его Величества располагалась по адресу 54, Broadway, джентльмен не свернул и на Виктория Стрит, чтобы по ней выйти к Бродвею. Вместо этого он пошел по Хорс Гардс Роад и, миновав Королевскую Кордегардию, срезал угол через Сент Джемс Парк. Затем по Марльборо Роад он вышел на Сент Джемс Стрит – средоточие аристократических клубов. Именно здесь, под самым боком у Сент-Джемского Дворца, завел себе рабочий кабинет его шеф, генерал-майор Стюарт Миниз[3].
Беседа начальника и подчиненного была достаточно короткой. Генерал-майор подчеркнул, что в Варшаве придется исправлять последствия провала прежней команды и искать новые способы как-то повлиять на ситуацию в желательном направлении.
– Простите, сэр, – с почтением произнес вновь назначенный второй секретарь, – но вчера в Форин Оффис я так и не смог добиться определенного понимания того, что же там считают «желательным направлением».
Лицо генерала на мгновение закаменело. После затянувшейся паузы он подошел к столику у стены, открыл коробку с сигарами, достал одну из футляра, провел ею рядом с носом, принюхиваясь, затем обрезал кончик небольшой настольной гильотинкой и не спеша раскурил от большой спички, с силой втягивая в себя воздух. Его собеседник не выносил табачного дыма, но ни словами, ни жестами, ни мимикой не выдал своих эмоций по этому поводу. Генерал, продолжая стоять у столика, с видимым удовольствием сделал несколько затяжек, а затем, сменив выражение лица на довольно кислое, наконец, заговорил:
– И на Уайтхолле, и на Даунинг-Стрит предпочитают говорить очень обтекаемыми и напыщенными фразами о миссии содействия демократии в Польше и восстановлении ее подлинной независимости, – процедил он, возвращаясь за свой массивный письменный стол.
– И все же как далеко, по вашему мнению, простирается их желание добиться демократии и независимости для этих поляков? – настойчиво добивался ясности подчиненный. – Понятно, что мы не можем действовать так, как в Греции. А что же мы можем?
– Все, – веско уронил слово хозяин кабинета и сделал еще одну затяжку. – Все в пределах утвержденного нам бюджета, – и в его голосе слышалась скорее горечь, нежели ирония.
– Понятно… – протянул джентльмен, собеседник генерала. – То есть мы обязаны толкать поляков на то, чтобы те насолили русским как можно больше, но ни на какое серьезное вмешательство Правительство Его Величества не пойдет… А что думают наши друзья за океаном?
Генерал-майор не отвечал, постукивая ладонью по столу, затем откинулся в кресле и сделал несколько обстоятельных затяжек. Наконец, позволив собеседнику сполна насладиться запахом довольно едкого сигарного дыма, он заговорил:
– При их весьма странной демократии вообще ни черта поймешь! Посол в Варшаве хочет всего и сразу, начальник Центральной Разведывательной группы контр-адмирал Сойерс старается во все сунуть нос, но ни за что не отвечать, госсекретарь же, напротив, желает, чтобы к нему не приставали с польскими делами. В результате президент Трумэн смотрит на всю эту компанию и ни на что определенное не может решиться, тем более что Гарри не доверяет людям Рузвельта и, похоже, смещение Сойерса – вопрос уже решенный! – постоянный секретарь SIS в раздражении встал из-за стола, на мгновение отвернулся к окну, затем вновь посмотрел на собеседника и, аккуратно затушив сигару и спрятав ее в футляр, заключил:
– Так или иначе, нам надо исполнять свой долг перед Британией.
После столь ясных инструкций джентльмен в котелке, похожий на тысячи подобных же служащих, снующих по Лондонскому Сити и правительственным кварталам, все же направил свои стопы на Бродвей, 54. «Неужели и нас заразила эта американская манера столь фамильярно называть самых высших должностных лиц? – с болью думал второй секретарь посольства. – И это говорит сэр Стюарт! Президент для него – «Гарри»! Это же надо такое вымолвить. Что же дальше будет? Остается только назвать Его Величество – Джи, – и джентльмен сам ужаснулся промелькнувшей у него мысли. – Боже, куда катится Британия?!»
Но сокрушаться по поводу подрыва британских традиций было некогда. Ему предстояла долгая беседа с двумя коллегами, недавно вернувшимися из Варшавы, и с инспектором Северной Зоны SIS (куда входили Скандинавия, Польша и СССР) Гарри Лэмбтоном Карром.
…Беседа шла уже не первый час, когда первый коллега произнес:
– Следующая фигура, представляющая несомненный интерес, – генерал Речницки.
Второй секретарь посольства потер лоб. Все-таки день уже шел к концу и усталость давала о себе знать:
– Речницки, Речницки… – он потянулся к папкам, лежащим на столе.
Гарри Карр остановил его:
– Не надо. Якуб Речницки, бригадный генерал, занимает должность командующего округом, переведен в Войско Польское из Советской Армии. По имеющимся отзывам – довольно способный офицер.
– Из Советской? И что, есть шансы? – немного недоверчиво переспросил секретарь посольства. – Это была бы удача! Ее нам сейчас очень не хватает.
– Шансы есть, – вклинился в диалог второй коллега, закуривая уже которую по счету сигарету, – но не все так просто. С одной стороны, генерал сейчас единственный из числа советских, кто не отвергает контакты с нами. Была проведена жесткая проверка, и предположение, что через него советские спецслужбы пытаются подвести к нам свою агентуру, не подтвердилось. С другой стороны, генерал не желает брать на себя никаких обязательств.
– И какой смысл тогда его обхаживать? Прижать угрозой разоблачения перед Москвой его контактов с нами – и все! Записи, надеюсь, вы не поленились сделать? – судя по тону, которым были произнесены эти слова, второй секретарь явно желал доминировать в разговоре.
– Разумеется, сэр. Но это оказался крепкий орешек. Знаете, что он сказал в ответ на нашу попытку припереть его к стенке? «Вы что, – заявил он с истинно шляхетским гонором, – возомнили, что из меня можно сделать простого агента?! Давайте, – говорит, – сюда вашу аппаратуру, и я вам наговорю еще на несколько часов записи. И сам отвезу в Москву, чтобы избавить вас от лишних сложностей. Неужели вы так рветесь предъявить МГБ доказательства ведущейся сотрудниками посольства деятельности, несовместимой с дипломатическим статусом?» – второй коллега покачал головой, затем обратил внимание на свою сигарету, догоревшую уже почти до пальцев, и спешно затушил в пепельнице окурок, выпустивший напоследок жалкую струйку дыма.
– Не сгущай краски, – первый коллега был настроен более оптимистично, – есть крючочки, за которые он, кажется, уже зацепился, хотя и пытается делать вид, что это не так.
– Что за крючочки? – сразу заинтересовался второй секретарь посольства.
– Речницки по происхождению настоящий поляк, причем из родовитой шляхты, – первый собеседник так и не взял в рот свою зажженную сигарету, держа ее между пальцами и небрежным жестом отставив кисть в сторону. – В одной из главных ветвей рода Потоцких он остался единственным потомком, хотя и по женской линии. И ему явно льстит, что старая польская аристократия готова признать его и принять в свои ряды.
– Конечно, имя Потоцких в Польше все еще кое-что значит, – с видом знатока произнес посольский секретарь. – Но вы сказали – «крючочки». Еще что-то есть?
– Да, – кивнул первый коллега, – генерал явно опасается за перспективы своей карьеры в случае отзыва в Россию. Во всяком случае, на равноценную должность ему вряд ли приходится рассчитывать, а кроме того, Москва с подозрением относится к тем, кто служит в Польше. Более того, наши люди засекли за ним слежку и, судя по всему, генерал тоже о ней знает, хотя и не пытается уйти от наблюдения.
– Что за слежка? – дипломат не скрывал своей возросшей заинтересованности.
– Контрразведка русских, – пояснил первый коллега, – и есть основания считать, что их интерес не случаен.
– Что вы имеете в виду? Если его так плотно опекают, не опасно ли будет с ним связываться? – секретарь занервничал.
– Напротив, – вмешался второй коллега, – это дает нам в руки рычаги влияния. В Варшаве ходят слухи, что Речницки присваивает конфискованные при проведении войсковых операций драгоценности. При случае его можно будет припереть к стенке… А что касается опасности контактов, то генерал не промах – он никогда не беседует с нужными людьми при свидетелях. И он очень разборчив в своих связях. Интересно то, что с людьми из WiN он категорически отказался контактировать, а вот «Крук», вопреки нашим инструкциям, имел с ним весьма далеко зашедшую беседу.
– «Крук»? – Гарри Л. Карр чуть не подскочил со своего места. – Вы там что, совсем распустились? Не соображаете, что его подставлять категорически нельзя?! И почему я только сейчас впервые слышу об этом?
– Мы же только что вам объяснили, сэр, – снова вступил в разговор второй коллега, – что «Крук» сделал это вопреки нашим прямым инструкциям.
Он потрогал рукой чашку чая, стоявшую перед ним на столе, едва заметно поджал губы, затем встал, подошел к двери, приоткрыл ее и крикнул кому-то в дверной проем:
– Мэгги, будь добра, завари нам с коллегами свеженького чаю!
Затем он вернулся на место, коротко бросив:
– Прошу прощения, сэр.
– Судя по вашим наглым физиономиям и по тому, что сообщений о его провале не поступало, на этот раз все обошлось? – инспектор Северной Зоны погрозил своим собеседникам пальцем. – Смотрите, это чересчур опасная игра. А еще опаснее скрывать такую информацию от своего прямого начальника! – в его голосе послышалось рычание тигра, вышедшего на охоту. Гарри Карр очень дорожил этим агентом. Настолько, что даже его многолетний друг Гарольд Адриан Рассел Филби, заведующий IX Секцией SIS (антикоммунистической, впоследствии – R5), знал только кличку – и ничего больше.
– Там все игры опасные, – меланхолически заметил второй коллега, но очень-очень тихо, так что непонятно даже было, расслышал его кто-нибудь или нет. – Среди наших людей в Польше, – продолжал он уже нормальным голосом, – четко оформились две группы, очень плохо сотрудничающие между собой. Одна – это группа офицеров прежней Армии Крайовой, ушедшая в подполье для борьбы с коммунистами. Прежде всего это WiN, а также группы, созданные на основе Народовых Сил Збройных. Остальное – мелкая шушера, и даже неясно подчас, за кого и за что они, собственно, выступают. Да и обычных бандитов среди них хватает. У нас на контакте есть так же несколько маленьких ячеек «Вервольфа» и остатков СС. Вторая группа представлена в основном высшими офицерами и генералитетом прежней Речи Посполитой, среди которых немало аристократии. Они не выносят подпольщиков, считают их быдлом, способным только на комариные укусы, сеющие недоверие к старым офицерским кадрам в целом. Их ставка – подготовка военного переворота. – Закончив монолог, он потянулся к уже почти опустевшей пачке сигарет.
– Это очень интересно, – прервал его второй секретарь посольства, – но не забегайте вперед. Мы не закончили с Речницки. Да, и нельзя ли открыть окно? Накурили, хоть топор вешай! Уже голова болит от дыма.
– Извините, – второй коллега не стал далее оправдываться, а подошел к окну и распахнул створку. Легкий порыв теплого июльского ветра чуть колыхнул занавеску. – Так вот, «Крук» представляет как раз эту вторую группу. И он прямо спросил Речницки: как тот посмотрит, если старая военная прослойка возьмет на себя дополнительную ответственность за управление государством?
– И что Речницки? – сразу навострил уши второй секретарь.
– Ответ был очень неожиданным, – покачал головой его собеседник. – Командующим округом рубанул сплеча: «Я могу хоть сейчас отдать соответствующие приказы подчиненным мне войскам. Но глупо заказывать сильную игру, не имея на руках сильной карты».
– Во что он играет? – неожиданно спросил секретарь посольства.
– Неплохой бриджист.
– Советский генерал? – в голосе сквозило явное недоверие.
– Именно! – подтвердил первый коллега.
– Так что же он конкретно имел в виду? – уточнил второй секретарь.
– Начал торговаться, как завзятый игрок, – с едва заметной усмешкой ответил второй коллега. – Первое, что он заявил «Круку»: «Я нахожусь под самым пристальным вниманием особого отдела и контрразведки, как польской, так и советской. Поэтому наши контакты должны быть сведены к минимуму и каждый раз иметь надежные, поддающиеся самой жесткой проверке основания. Ни о каком участии во всякого рода мелких авантюрах не может быть и речи. Я могу вступить в действие, только когда наступит решающий момент».
В этот момент дверь отворилась, и собеседники моментально замолкли. В комнату, сквозь облака табачного дыма, тут же сморщив свой курносый носик, вплыла молодая женщина лет двадцати пяти, про которую с полным правом можно было сказать – «типично английская внешность». Нет, неприятной ее назвать было нельзя, но и тот, кто применил бы к ней эпитет «миловидная», допустил бы сильное преувеличение. В руках она несла поднос с тремя чашками, молочником и маленькой сахарницей:
– Прошу вас, джентльмены, – промолвила она, сноровисто расставляя чашки на свободном пространстве между папок.
– Спасибо, Мэгги, – кивнул второй коллега и, когда за ней закрылась дверь, инициативу снова взял на себя новоиспеченный «дипломат», не упускавший нить разговора:
– Так, это было первое. А второе?
– Второе… – первый коллега покачал головой. – Вот его слова: «Вы должны понимать, что как член Комиссии по борьбе с бандитизмом я должен непременно демонстрировать успехи в этом деле. Иначе меня просто снимут с должности, если не хуже. Поэтому, если вы нацелены на долговременное сотрудничество, у меня регулярно должно быть что-то, что я могу предъявить своему начальству».
Последовал крохотный глоточек еще дымящегося чая из чашки, после чего она переместилась обратно на стол. Первый коллега откинулся на спинку полукресла и зачем-то пригладил ладонью свои светлые, чуть рыжеватые волосы.
– Он мыслит прагматически, – пожал плечами Гарри Лэмбтон Карр, – и это скорее хорошо, чем плохо. Что же, мы вполне можем время от времени скармливать ему небоеспособные осколки подполья, предварительно тщательно обрубив концы. В конце концов, можно сдавать ему и бесполезных одноразовых агентов, завербованных специально для такого случая. Несколько дураков, снабженных старыми винтовками и гранатами, – не слишком высокая плата. Но мне кажется, что вы не договорили?
– Да, – снова взял слово второй коллега, – он выставил и еще одно условие: «Пока вы не продумаете, как нейтрализовать Советскую Армию, чтобы вас не раздавили хотя бы в первый час выступления, ни о каком моем участии в затеваемой опереттке не может быть и речи. Необходимо ясно отдавать себе отчет, какими военными и политическими ходами вы можете отсрочить, если уж не удается совсем исключить, советское вмешательство. И только после этого можно приступать к конкретному планированию операции».
– Он широко мыслит для простого генерала, – бросил секретарь посольства. – Да, вы правы, жаль было бы упустить столь перспективную фигуру.
– Учтите, – голос первого коллеги был озабоченным, – не мы одни желаем попастись на этой лужайке.
– Что вы имеете в виду? – недавно назначенный «дипломат» резко развернулся в его сторону.
– Генерала Речницки уже активно обхаживают американцы. Даже французы проявляют интерес и, судя по некоторым данным, люди из Пуллаха тоже не прочь поиграть в эту игру.
– Генерал Гелен? Он не слишком много вольностей себе позволяет? – инспектор Северной Зоны сделался откровенно зол. – Ладно, через три дня я выезжаю в Стокгольм через Берлин, и там мы посмотрим, как дать укорот этим выскочкам. Речницки нужен нам! – веско бросил он напоследок.
Новый посол Его Величества в Польше, Дональд Сент-Клэр Гэйнер, 7 июля 1947 года во дворце Бельведер вручил верительные грамоты Президенту Польской республики Болеславу Беруту и представил ему новых военного, военно-морского и военно-воздушного атташе. Этот факт поначалу никак не задевал ни генерала Речницкого, ни его дочь. Разумеется, на официальный прием в посольстве, который вскоре устроил военный атташе, они были приглашены. А дальше… А дальше пошли другие заботы.
3. «Товарищ Андрей»
В том же июле месяце Якуб сменил место службы. Теперь ему предстояло переезжать в Познань, снова на должность командующего войсками округа, но на этот раз – III-го.
Для генерала такой перевод означал новые хлопоты – от знакомства с состоянием вверенных ему войск и выяснением проблем, которые предстоит решать, и до обустройства семьи на новом месте. А проблем в округе хватало. Если в Краковском и Люблинском округах самой больной занозой были банды УПА, против которых пришлось проводить две крупные войсковые операции (в 1946-м – «Жешув» и в этом – «Висла», которая еще не была завершена), то главной особенностью Познаньского округа было то, что в его состав входили новые земли, перешедшие к Польше от Германии. После депортации немецкого населения там было сложно сразу установить нормальный порядок: пока поляки осваивались на новых местах, там уже вовсю хозяйничали банды мародеров («szabrowniki»). Да и остатки нацистского подполья еще давали о себе знать.
Впрочем, население самого Познаньского воеводства, присоединенного к польским землям только в 1918 году, а до того входившего в состав Германской империи, все еще несло на себе отпечаток немецкого влияния. И это было скорее хорошо, чем плохо. Лучше всего существо этого влияния передает послевоенный польский анекдот: встречаются по окончании войны двое знакомых – познаняк и варшавяк. Познаняк спрашивает своего приятеля:
– А что ты делал во время войны?
– Я был в Сопротивлении! – гордо отвечает варшавяк.
– Как? Разве у вас это не было запрещено? – удивляется познаняк.
Но если Якубу пришлось с головой уйти в дела, то для Нины, в сущности, ничего не изменилось. Разве что машину теперь предстояло гонять из Варшавы не на юго-восток, а на запад, да дорога занимала почти вдвое больше времени. Значительно длиннее стал путь и к сделавшимся уже привычными Мазурским озерам – теперь, чтобы добраться до них, предстояло пересечь чуть ли не всю Польшу с запада на северо-восток.
Этим летом в Мазурах хорошо уродилась малина, и девушка, предоставив панам генералам заниматься мужским развлечением – выпивкой (ибо для охоты был еще не сезон), – отправилась в малинник собирать ягоды. Пробираясь все дальше вглубь зарослей, она раздвинула колючие ветви, с которых уже все собрала, и увидела черный влажный нос, который девушка поначалу приняла за собачий. И лишь в следующее мгновение она осознала, что перед ней медведь, тоже пришедший полакомиться сладкими ягодами.
Визг, переходящий в ультразвук, всполошил всю компанию, расположившуюся на отдых, и пулей вылетевшую из кустов малинника Нину окружили мужчины с пистолетами в руках. Встречи ведь в лесах могли быть всякие…
– Там медведь! – пояснила девушка причину своего испуга.
Было видно, что доверять словам перепуганной девчонки бравое воинство не очень-то склонно. Тем не менее при слове «медведь» в панах генералах тут же вспыхнул охотничий азарт, и они, как были, с пистолетами в руках, рванулись в малинник. А вдруг и вправду там косолапый? К счастью для мишки, их встрече не суждено было состояться, но слова Нины все же нашли подтверждение – зверь оставил явные следы приключившейся с ним от девичьего визга «медвежьей болезни».
По возвращении с отдыха домой Речницкого и его дочь ждал очередной вызов в Москву.
Остановились, как обычно, в гостинице ЦДСА. Разумеется, не все их время было занято делами службы. Генерал был завзятым театралом, но его предпочтения были довольно узкими – ни оперу, ни драму он не любил, предпочитая балет, музыкальные комедии и более всего – оперетту. В первый же вечер пребывания в Москве Яков отправился на спектакль «Учитель танцев» в расположенный совсем рядом Центральный театр Советской Армии, где блистал молодой тогда Владимир Зельдин. После спектакля Речницкий вместе с дочерью проник за кулисы (попробуй, останови орденоносного генерала!) поздравлять актеров и там свел знакомство с Зельдиным, пригласив его в компанию, которая намеревалась собраться через день в гостинице «Москва».
В тот день генерал тоже не упустил возможность побаловать себя, отправившись на «Укрощение строптивой» в Московский театр оперетты. После спектакля офицерская компания отправилась в номер гостиницы, где остановился один из них. Из ресторана заказали закуску и выпивку, устроив дружескую вечеринку. Владимир Михайлович Зельдин пел под гитару, произносил витиеватые застольные речи, но, в отличие от большинства собравшихся, предпочитал выпивать поменьше. При всем том почитании, которым тогда окружали известных артистов, и почти что детским любопытством, которое питали офицеры к артистической жизни, все же ощущалась некоторая чужеродность Зельдина в этой компании. Кроме того, были такие вопросы, которые товарищи офицеры хотели бы обсудить с глазу на глаз, без посторонних ушей. И потому генерал Речницкий отправил свою дочку вместе с Зельдиным вниз, в зал ресторана «Москва» – пусть себе потанцуют.
В качестве партнера для танцев Зельдин оказался великолепен, да и ему не приходилось сожалеть о партнерше. Некоторое неудобство для девушки доставляло то, что он был выше ростом, чем ее отец (обычный ее партнер по танцам в Польше), и имел непривычную для нее манеру жестко вести партнершу. После каждого танца Нине приходилось отправляться на какое-то время обратно в номер – ведь ее инструкции требовали постоянно находиться при особе Якова Францевича Речницкого. Вот за нарушение этой инструкции ей и влетело потом от их общего начальника, и никакие ссылки на прямой приказ генерала не принимались во внимание.
На следующий день Яков сообщил дочери:
– Сегодня снова идем в ресторан. В «Прагу», и с нами там будет «товарищ Андрей».
– Да? А как мне обращаться к «товарищу Андрею»? – спросила Нина. Действительно, не по агентурному же имени его при людях называть?
– Павел Анатольевич, – после секундной задержки ответил ей отец.
Павел Анатольевич оказался молодым, едва сорокалетним генерал-лейтенантом, и он произвел на девушку определенное впечатление. За его свободной, простоватой манерой общения эдакого рубахи-парня чувствовалось расчетливое создание нужного образа, ибо простоватость тщательно дозировалась, чтобы не допустить переигрывания. Не укрылся от Нины и недюжинный ум сотрапезника, хотя он всячески старался его не демонстрировать. Пожалуй, на постороннего наблюдателя Павел Анатольевич должен был произвести именно такое впечатление, какого он и добивался. Но Нина, сама обладавшая незаурядными актерскими данными, просто почувствовала родственную натуру.
После взаимных представлений, едва они успели сделать заказ, на сцене появился новый персонаж.
– Ба, кого я вижу! Яков Францевич, какими судьбами? – «Иван Иваныч» распахнул объятия, разыгрывая неожиданную встречу, хотя еще вчера принимал Речницкого в своем кабинете.
– Да вот, Иван Иванович, приехал в Москву в командировку, – генералы обнялись, похлопывая друг друга по плечам. – Не откажитесь присоединиться к нашему столу!
Снова последовали взаимные представления, и тут Нина услышала фамилию генерал-лейтенанта – Судоплатов. Тогда ей мало что говорило это имя, хотя уже и довелось слышать о легендарном руководителе разведывательно-диверсионной службы. С появлением «Иван Иваныча» окончательно стало ясно, что Павел Анатольевич появился в ресторане не для встречи с Речницким и уж тем более не для знакомства с его дочерью. На них возлагалось проведение операции прикрытия – демонстрации дружеского общения Якова и его дочери с Судоплатовым, к которому случайно присоединился «знакомый» Речницкого.
«Иван Иванычу» необходимо было провести внеслужебные встречи с Судоплатовым и, чтобы не создавать излишних подозрений, он встречался с ним не конспиративно, не наедине, а открыто, под видом попойки в теплой компании в ресторане. Генерал Речницкий с дочкой как раз и изображали эту компанию. Когда Нина с отцом отлучались от столика потанцевать, их начальник получал возможность переговорить с коллегой из другого ведомства с глазу на глаз.
Значительно позднее, уже после смерти Сталина, «Иван Иваныч» пересказал Якову мнение Иосифа Виссарионовича о Судоплатове. Не в буквальной передаче, но по смыслу, это мнение было таково: «Очень не люблю, когда меня видят насквозь, как стеклянного, а я с ним поделать ничего не могу, потому что очень нужный для дела и исполнительный человек».
Если этот отзыв достоверен, он позволяет скептически взглянуть на некоторые страницы мемуаров Судоплатова, где генерал изображает себя весьма ограниченно мыслящим и даже чуть ли не наивным человеком, не испытывавшим сомнений и не проникавшим в подоплеку некоторых событий, в которых он участвовал или свидетелем которых был.
4. Леди Диана
В Варшаве Якуб Речницки надолго не задержался – его звали дела в округе. Перед расставанием с дочерью он, как бы между прочим, заметил:
– Тебе поручается первое самостоятельное задание: познакомиться и подружиться с женой нового британского посла.
Угу, простенько и со вкусом. Подружиться! Это притом, что Нина вовсе не знает ни английского, ни французского, на котором дамы из высшего общества, независимо от национальности, обычно могли связать хотя бы несколько слов. Да и жена посла вряд ли владеет польским – Дональд Сент-Клэр Гэйнор (в отличие от своего предшественника) прежде в Польше не работал. Но приказы – а задание равносильно боевому приказу – не обсуждаются.
На ближайшем же приеме в английском посольстве, куда был приглашен генерал Речницки, а вместе с ним и Нина в качестве его дочери, она постаралась приложить все усилия к выполнению приказа. Прямой путь подчас – самый верный, и девушка, улучив момент, попросила британского военного атташе, беседовавшего с отцом:
– Не представите ли вы меня жене господина посла? Разумеется, я вовсе не против вашего общества, совсе даже наоборот, – при этих словах она улыбнулась возможно более чарующей улыбкой, – но ведь и дамам найдется, что обсудить между собой?
И вот – первая удача. Удача не в том, что ее представили леди Диане – это как раз было просто и зависело не от удачи, а от правильно сделанного первого хода. Леди попыталась заговорить с девушкой по-польски! Коряво, с трудом подбирая слова, но все же! Нина тут же приняла подачу:
– О, леди! Я так польщена! Вы всего три недели в Польше, а уже говорите на нашем языке.
Жена посла, рослая сухопарая женщина с сединой в волосах, ответила бледной тенью улыбки:
– Вы мне безбожно льстите. Пока я в состоянии прознести лишь несколько заранее заготовленных фраз, – произнесла она по-английски, попросив все еще остававшегося при них военного атташе перевести ее слова.
– Но вы же только начинаете, – улыбка Нины была гораздо более теплой и открытой, – и я готова по мере сил помочь вам.
– Спасибо, вы очень любезны, – ответила леди Диана дежурной формулой вежливости, так что оставалось неясным, как в действительности она отнеслась к сделанному предложению.
Как бы ни хотелось Нине закрепить достигнутый – пусть и совсем скромный – успех, светский этикет не позволял отнимать больше времени у хозяйки вечера, отвлекая ее от общения с другими гостями, особенно с обладавшими более высоким статусом.
Возложенное на девушку задание отныне требовало от нее регулярно вращаться в высшем свете, заставляя буквально разрываться между светским обществом польской столицы, товарищами по ZWM и школой-интернатом. А ведь еще приходилось не выпадать из круга общения своего отца, встречаясь с членами семей советского генералитета в Войске Польском. Многие из них изо всех сил пытались походить на польскую аристократию, перенимая, в меру способностей, их манеры. Иные, как например дочь генерала Поплавского Изабель, достигали в этом некоторых успехов.
Иза Поплавская тщательно следила за модой и обладала достаточным вкусом, чтобы выглядеть вполне изысканно и даже не без расчетливого вызова. Она завела себе двух хорошо выдрессированных догов, которые сопровождали ее в прогулках по не вполне безопасным варшавским улицам, исполняя роль телохранителей. До поры до времени это оказывалось вполне достаточно…
Однажды вечером на квартире у Нины, которую ей снял отец, чтобы девушка не зависела от школы-интерната, а главное, всегда имела возможность связаться с ним по телефону, раздался звонок. Сняв трубку, она услышала захлебывающиеся рыдания, не сразу узнав голос Изы Поплавской. Вскоре Нина была уже у нее на квартире, и Иза поведала ей об обрушившемся на нее кошмаре.
Во время обычной вечерней прогулки неожиданно из-за одной из множества развалин вырулили два типа с автоматами.
– Прикажи своим бобикам сидеть смирно, не то первая очередь достанется им, а потом мы разберемся с тобой, – моментально сориентировался один из бандитов. – Снимай шмотки и побрякушки!
Изабель, едва выдавив из себя команду псам – «Сидеть!» – лишь смотрела на бандитов широко раскрытыми глазами, парализованная страхом.
– Ну, – угрожающе начал второй тип, – снимешь сама или нам этим заняться?
Всхлипывая, молодая дама стала стаскивать с себя драгоценности, а затем и раздеваться. К счастью, больше ничего бандиты предпринимать не стали – забрав вещи и драгоценности, они тут же скрылись, даже не став снимать с нее довольно дорогое нижнее белье. Однако достойно оценить подобное благородство она была не в состоянии, захлебываясь в истерике. Нина, кое-как приведя ее в чувство, в основном при помощи крепких спиртных напитков, уложила спать, пообещав навестить на следующий день.
Наутро девушка появилась у дочки Поплавского, но разговаривала уже не в успокоительном тоне, как вчера вечером, а стала воспитывать:
– Иза, кой черт тебя понес разгуливать, обвешанную колечками и сережками, да еще и под вечер и без всякой охраны?
– Я думала, мои песики меня не подведут, – похоже, дама вновь пыталась пустить слезу, начав аккуратно промокать глаза рукавом своего шелкового, расшитого драконами, халата.
– Ты на песиков не вали, если сама дура! – резко оборвала ее Нина. – Не хочешь гулять с охраной, бери оружие. Неужели отец тебе пистолет не даст?
– Да-а, толку мне с того пистолета! – капризным, но уже несколько более спокойным тоном ответила Иза. – Их двое было, и оба с автоматами! Пока я пистолет доставать буду, шарахнут очередью – и поминай как звали!
– Ясное дело, пистолет сам по себе тебя спасать не станет! – девушка не собиралась уступать. – Пока не научишься им владеть как следует и от выстрелов уклоняться, толку не будет.
– Как это – от выстрелов уклоняться? От пули не убежишь! – молодая дама не собиралась безропотно внимать нравоучениям этой девчонки.
– Если будешь тренироваться, еще как убежишь! Спорим, что ты в меня даже в упор не попадешь? – Нина уже стала заводиться.
– В упор? – на лице Изы появилась кривоватая усмешка. – В упор я и без всяких тренировок попаду.
– В меня – не выйдет! – упрямства девушке было не занимать. – Давай попробуй! – и с этими словами она вынула из кармана юбки и протянула своей собеседнице маленький никелированный пистолетик. – Ты встаешь по ту сторону стола, я – по эту, и можешь стрелять.
В азарте Нина совершенно не брала в расчет, что любое попадание из ее игрушечного пистолетика станет смертельным. Но Изабель тоже охватил азарт, и возможность всадить пулю в свою знакомую ее уже совершенно не волновала. В комнате захлопали негромкие выстрелы. Молодая дама пыталась поймать на мушку все время перемещающуюся по комнате Нину, а та, чутко улавливая момент, когда палец Изы на спусковом крючке начинал движение, ловко уклонялась, уходя с линии огня. В несколько секунд был расстрелян весь магазин, нанеся урон лишь обоям и мебели.
– Вот так, – торжествующе сказала девушка, забирая свой пистолет. – Учись! А не хочешь учиться, тогда пусть тебя охрана на прогулках сопровождает. Не то снова на неприятности нарвешься.
Если бы об этом случае стало известно Якубу, то Нину ожидала бы знатная выволочка. Но она, с запозданием осознав, чем рисковала, предпочла молчать. Иза Поплавская тоже не стала распространяться об этом эпизоде, хотя скорее из-за уязвленного самолюбия. Она постаралась быстренько ликвидировать следы стрельбы в комнате, чтобы не пришлось объясняться с родителями по поводу пулевых отверстий в стенах, в двери и в шифоньере.
Очередное приглашение из английского посольства сообщало о намеченном на 25 августа скромном пикнике в Виллянувском парке – так британцы собирались отметить праздничный день под странным названием Летний Банковский Выходной. Поскольку отец не упускал случая появиться в посольстве Его Величества, то в указанный день темно-синий «Шевроле» генерала доставил его вместе с Ниной к воротам парка.
Примерно минут через сорок после начала пикника жена британского посла, уделив должное внимание наиболее важным гостям, сама подошла к девушке:
– Dzień dobry, pani Janina!
– Good afternoon! – выдала Нина заранее заготовленную и отрепетированную фразу на английском, а затем перешла на польский. – Вы делаете замечательные успехи в овладении польским языком, леди, – дружелюбно улыбнулась девушка.
– О, у меня хороший учитель, – леди Диана так же чуть тронула уголки рта в улыбке после того, как сопровождающий ее секретарь тихонько уточнил для нее смысл произнесенной по-польски фразы. – Но мне не хватает практики.
Так, эту подачу никак нельзя упускать:
– Я с радостью готова вам помочь в этом деле. Мы могли бы беседовать с вами по-польски так часто, как вы сочтете нужным.
Ответ леди Дианы последовал тотчас же, и он был совершенно конкретным, в отличие от той дежурной благодарности, которой Нина была удостоена при прошлой встрече. Видимо, личность Янины Речницки была предварительно взвешена и сочтена достойной для общения:
– Приму ваше предложение с благодарностью. Жаль, что сейчас я не могу уделить вам достаточно времени – прием гостей налагает свои обязанности. Но, надеюсь, вскоре у нас будет возможность поговорить более обстоятельно, – с этими словами жена британского посла протянула Нине визитную карточку. – Не стесняйтесь звонить мне.
– К сожалению, я еще не обзавелась такой же, – демонстрируя смущение, произнесла девушка.
– Думаю, милая панна, вам еще рановато обрастать столь официальными атрибутами, – улыбка леди Дианы стала отчетливее.
– Но, может быть, у вас найдется, где записать номер моего телефона? – продолжила Нина.
Почти незаметный за рослой фигурой дамы секретарь выдвинулся из-за ее плеча и протянул девушке блокнот и авторучку.
Так, еще один шаг к более тесному знакомству пройден. Но как медленно все происходит! Правда, теперь, когда появилась возможность общаться по телефону, дело, быть может, пойдет несколько быстрее?
5. Шрам на память
На следующее утро девушку разбудил телефонный звонок:
– Подъем! – крикнул в трубку знакомый голос.
– А, Вечорек, привет. Ты чего так рано? – ответила заспанная Нина.
– Выезд по тревоге. Боевка собирается на дельнице в восемь ноль-ноль, – и послышались короткие гудки отбоя.
Едва успев глотнуть обжигающе-горячего черного кофе, девушка надела форму ZWM, проверила оружие и выскочила из квартиры – времени оставалось в обрез.
Когда группа Добровольного резерва гражданской милиции, куда входила Нина, выгрузилась из грузовика на окраине деревни, выстрелы уже затихли и только два трупа у плетня да подожженная хата свидетельствовали о том, что здесь побывали бандиты.
– Хлопцы, они там, у опушки! – вдруг крикнул один из парней, вставший на борт грузовика, опираясь одной рукой на кабину, а другой показывая куда-то в направлении темнеющего невдалеке леса. Вскинув ППШ, он дал очередь в ту сторону.
– Не жги патроны зря, дурила! – прикрикнул на него Лешек. – Тут с полкилометра будет, если не больше.
Боевка в полном составе запрыгнула обратно в грузовик, и тот, подпрыгивая на ухабах, понесся к опушке. Шагов за двести из леса застучали винтовки, раздалось несколько автоматных очередей. Совсем рядом противно взвизгнули пули, и ребята сноровисто попрыгали из кузова на землю, разбегаясь в стороны, залегая и тут же отвечая бандитам огнем. Толку с этого было мало, потому что стрелявшие были надежно прикрыты лесным подростом и кустарником, заполнявшими опушку. Однако бандитский обстрел неожиданно быстро умолк.
– Уходят! – через четверть минуты закричал кто-то из залегшей цепи, затем вскочил и бросился к лесу.
– Стой! Все на месте! – заорал Роман. – Вы трое – перебежками вперед, проверить опушку. Остальные прикрывают!
Однако бандиты действительно ушли вглубь леса, не захотев ввязываться в бой с отрядом ORMO. Один, два или три человека, имеющих соответствующие навыки, могут раствориться в чаще почти бесследно. Но банда, в которой явно больше десятка человек, такими способностями похвастаться не может. Боевка шла по следу, ясно различимому по примятой множеством ног траве, обломанным веточкам, отпечаткам сапог на влажных местах.
Ребята старались передвигаться как можно быстрее, время от времени, когда позволяла местность, переходя на бег. Но и бандиты не медлили, стремясь оторваться от настырных преследователей. Прошел час, другой, третий… Солнце стояло высоко в зените, а его лучи, пробивая зеленый полог леса, заставляли вспомнить о самых жарких июльских днях, несмотря на то, что уже приближался сентябрь. Внезапно лес оборвался, сменившись пологим склоном лощины, поросшей лишь редким кустарником. Там, где так же полого поднимался противоположный склон, стена леса вставала снова.
– Стой! – скомандовал Роман. – Не суйтесь на открытое место, могут обстрелять!
Он снова послал вперед разведку, и ребята, перебегая от кустика к кустику, старались рассмотреть, что делается на той стороне лощины. Видя, что разведчиков никто не обстреливает, один из парней сунулся вперед, выйдя из-за прикрытия лесных зарослей. И тут навстречу ему гулко ударил выстрел. Парень пошатнулся и упал лицом вниз. Затрещали ППШ его товарищей, но ответных выстрелов не было. Банда снова оттянулась вглубь леса.
Изнуряющая гонка продолжалась. Зедвуэмовцы никак не желали упускать врага, несмотря на наваливающуюся все сильнее и сильнее усталость. Приходилось давать ребятам краткие передышки – и снова вперед. Банда шла зигзагами, петляла, но ей никак не удавалось сбросить с хвоста упорных преследователей. Устраивать серьезную засаду бандиты не решались – видимо, считали, что огневое превосходство не на их стороне.
…Красное закатное солнце уже не проникало своими лучами между стволов деревьев, и на лес спускались вечерние сумерки. Какое-то время было еще достаточно светло, и измотанные до последней степени бойцы продолжали плестись, стараясь не потерять след банды, но вскоре наступила настоящая ночная тьма и стало уже не до поиска следов – самим бы лбом на дерево не налететь.
Встали на ночевку. Роман распределил часовых по сменам, расставил посты по периметру лагеря. Пожевали на сухомятку, чтобы не разводить костры: на свет вполне могла прилететь пуля да не одна. Нину растолкали около двух часов ночи, когда наступила ее очередь заступать на пост. Борясь с подступающим сном, она осторожно обходила свой участок ответственности, стараясь не напороться на что-нибудь в кромешной темноте. Шаг – остановка. Осмотреться… Хотя какое там – осмотреться! Не видно ни зги. Просто надо суметь почувствовать, что у тебя на пути, чтобы избежать неприятностей. И убедиться в этом, проведя рукой около себя. Еще шаг… Еще и еще… А потом обратно…
За спиной Нине почудился едва уловимый шорох. Острое чувство опасности заставило ее резко развернуться, вскидывая руку с пистолетом (ставший к вечеру неподъемно тяжеленным ППШ она оставила на месте ночевки). Это движение спасло девушке жизнь. Массивный нож, брошенный сзади сильной рукой и нацеленный ей в шею, вместо этого ударил в подбородок, глубоко вонзившись в кость аккурат под нижней губой. От боли и неожиданности Нина шлепнулась задом на землю, но успела нажать на спусковой крючок. Вслед за ее выстрелом почти мгновенно вспыхнула перестрелка, казалось, по всему лесу.
Попытка кучки бандитов застать боевку врасплох и вырезать спящих сорвалась. Противники стреляли друг друга почти в упор, и бой потому оказался настолько скоротечным, что девушка даже не успела толком прийти в себя, так и оставшись сидеть на земле с ножом в подбородке. Когда бой затих, Роман обратил внимание на ее отсутствие. После недолгих поисков товарищи окружили ее, не сразу разглядев в темноте, что с ней приключилось. В глухой черной ночи уже забрезжили первые признаки серых предрассветных сумерек, и стало, наконец, ясно, почему Янка не встает с холодной земли.
Первым среагировал Михась. Облапив своей ручищей рукоять ножа, он, недолго думая, с присущей ему недюжинной силой рванул его на себя, с первого же раза выдернув из подбородочной кости. Девушка вскрикнула от сильной боли, но тут же стало немного легче. Ей помогли подняться, и она сама обработала небольшую рану на подбородке, после которой у нее на всю жизнь остался памятный шрам.
Вечорек тем временем отозвал в сторону своего самого крепкого бойца и тихонько шепнул ему:
– Михась, это моя личная просьба. Постарайся приглядывать за Янкой в бою. Очень хочется ее сберечь.
– Понял, командир. Сделаю, не беспокойся, – Михась, несмотря на свою простоватость, успел, как и остальные ребята из боевки, заметить, что командир бросает на Янку неравнодушные взгляды и старается почаще проводить время в ее обществе. Роман был для него непререкаемым авторитетом, он почти боготворил своего командира и готов был в лепешку расшибиться, чтобы исполнить его просьбу.
Чувствуя приближение осени, а затем и зимы, когда укрываться в лесу будет значительно сложнее, вооруженные подпольные группы и просто бандиты заметно активизировались. Не раз и не два телефонный звонок заставлял Нину срываться из дома, на ходу проверяя оружие.
Но на этот раз звонили не с дельницы.
6. Портсигар
– Пани Речницка? – голос был смутно знакомый, и через несколько мгновений девушка догадалась. Секретарь. Тот самый, что торчал на пикнике за плечом леди Дианы.
– Да, это я. С кем имею честь?
– С вами хочет поговорить леди Гэйнер.
Стоит заметить, что «леди» в данном случае было лишь учтивым обращением, ибо муж леди Дианы был всего-навсего офицером Ордена Британской Империи, что не давало прав на рыцарство. Лишь в 1950 году он станет Рыцарем-Командором Королевского Викторианского Ордена, и тогда его жена сможет с полным правом носить наименование «леди» перед фамилией уже в качестве титула.
– Здравствуйте, панна Янина, – произнес гораздо более знакомый спокойный учтивый голос.
– Здравствуйте, леди Диана, – польстила собеседнице Нина, сочетая обращение «леди» с именем, на что имелось право только у дочерей титулованных родителей. – Очень рада вас слышать.
– Я так скучаю по вашему обществу, – голос дамы был по-прежнему ровным и спокойным.
«Врет ведь, зараза!» – подумала Нина, но затем ее мысли приняли несколько иное направление. – «А может, и не врет. Может, и вправду скучает. Не из-за моего отсутствия, конечно, но круг общения у нее, за некоторым исключением приемов или, скажем, посещения театров, очень узок. Одни и те же лица – можно и заскучать».
– Не могли бы мы встретиться сегодня у меня в резиденции? – продолжала жена британского посла.
Нина бросила взгляд на часы:
– Да, разумеется! В 16:00 вас устроит?
– О, благодарю, вы очень любезны. Я могу прислать за вами машину к 15:30, – похоже, инициатива в установлении более тесного знакомства переходила уже к леди Диане.
– Большое спасибо, не откажусь. Не могли бы вы записать адрес?..
Диана Гэйнер приняла девушку в своих личных апартаментах. Вышколенная прислуга моментально подала чай на две персоны, и потихоньку зажурчал разговор. Разумеется, польским языком леди владела еще довольно слабо. Хотя выяснилось, что Диана немного знает немецкий, который Нина урывками изучала в школе, это оказалось не слишком большим подспорьем.
Однако, как ни странно, именно языковые сложности способствовали несколько большей, чем это обычно допускается светским этикетом, открытости в их взаимном общении. Ведь не владея как следует языком, не сумеешь при его помощи выстраивать конструкции, в которых за светской учтивостью скрывается пустота и нежелание откровенности. При слабом владении языком не придашь своим фразам изысканную дипломатическую уклончивость. Самые простые фразы, выстроенные с весьма ограниченным словарным запасом, просто вынуждают собеседников раскрываться, хотя бы и помимо их желания.
Допив чай, леди Диана, испросив разрешения у своей новой приятельницы и, разумеется, получив его, закурила тонкую длинную сигарету, вставленную в длинный мундштук эбенового дерева. Нине пришлось предпринимать героические усилия, чтобы на ее лице не отобразилось то отвращение, которое она питает к табачному дыму…
Сегодня отец был в Варшаве, и вечером Нина отправилась к нему отчитываться о проделанной работе. Доложив в подробностях обо всех обстоятельствах сегодняшней встречи и о содержании их разговоров, девушка не утерпела и пожаловалась:
– Все бы ничего, но эта жердь постоянно обкуривала меня табачным дымом!
– А ты сама что, не куришь? – поинтересовался отец.
– Разумеется, нет! – с возмущением отвергла такую возможность девушка. – Ты же знаешь! Иногда закуриваю сигаретку, чтобы показать, что зажигалка-пистолетик у меня не просто так, а потом где-нибудь в пепельнице забываю.
– Напрасно, – буднично бросил Якуб. – Пора тебе становиться настоящей светской дамой. А у них принято курить. Так что тебе придется исправлять этот свой недостаток! – тон, которым были сказаны последние слова, не оставлял сомнений, что речь идет не о пожелании, а скорее о приказе. – Сейчас к нам должен прийти гость, – Речницкий немного оттянул рукав мундира, чтобы взглянуть на часы, – у него ты получишь кое-что необходимое для настоящего курильщика.
– Зажигалка у меня и так есть, пачку сигарет я давно уже на всякий случай в сумочке таскаю, чтобы при случае и закурить можно было, а что еще нужно? – удивилась Нина.
– Увидишь!
Да, папа, как всегда, не балует подробными объяснениями.
В этот момент раздался деликатный стук в дверь, и Якуб впустил в комнату хорошо знакомого генерала бригады из Генерального Штаба, пожилого, с проседью в волосах, но очень подтянутого.
– Привет, Яцек! Принес?
– Принес, принес, – вошедший устроился в кресле, достал из кармана генеральского кителя массивный серебряный портсигар, габаритами явно больше обычного, и положил его на стол.
– Янка, подсаживайся сюда, я проинструктирую тебя, как с ним обращаться, – обратился к девушке Яцек.
– С портсигаром? – недоуменно переспросила она.
– С портсигаром! – подтвердил сотрудник Генерального Штаба.
– А чего с ним обращаться? Открыл-закрыл, наполнил сигаретами… – продолжала недоумевать Нина.
– Вопросы пока оставь при себе, придвигайся и смотри! – прервал дочку Речницкий.
– Нажимаешь на этот рычажок – срабатывает вмонтированная в корпус портсигара зажигалка, – начал объяснения Яцек. – Действие зажигалки надо время от времени демонстрировать окружающим, чтобы не порождать сомнений насчет размеров этой вещицы. Но слишком часто это делать не стоит, – седовласый генерал захлопнул крышечку зажигалки, потушив огонек, а затем заговорил снова: – Если надавить вот на эту кнопочку, портсигар открывается. Заполняешь его сигаретами – обрати внимание, он рассчитан и на то, чтобы в него поместились дамские удлиненные сигареты, – и пользуйся. Главное, не забывай его почаще забывать в нужном месте, – скаламбурил Яцек с мимолетной улыбкой.
Зачем надо забывать этот портсигар, Нина и не подумала спрашивать. Давно отучили. Надо будет – скажут. А если не надо, то, значит, не надо.
– Учти, Янка, – заговорил Речницкий, – если вздумаешь этот портсигар разбирать, чтобы полюбопытствовать, что там внутри, – руки оторву. Вместе с головой.
Тут у всегда невозмутимого Яцека пробился смешок:
– Да брось ты, Якуб! Лучший способ избавиться от искушения – поддаться ему, – цитируя Оскара Уайльда, он назидательно поднял вверх указательный палец. – Будет проще, если сейчас она разберет эту вещицу под нашим присмотром: и не сломает ничего, и любопытство удовлетворит. Тогда уж точно можно будет спать спокойно и не гадать – полезет она внутрь или не полезет, – он достал из кармана небольшую отвертку и передал ее Нине:
– Открывай портсигар!
Нина нажала на маленькую кнопочку и открыла крышку с красивой гравировкой.
– Вот здесь, где смонтирована зажигалка, виднеется крохотная щелка. Если всунуть туда отверточку и немного нажать… – девушка тут же проделала те манипуляции, которые Яцек обрисовал словесно, – то отскочит вот эта тоненькая планочка и откроются два крепежных винта…
Конец ознакомительного фрагмента.