Тень прошлого
На следующий день я не пошел не только в милицию, но и на работу, так дурно мне было от нанесенных бугаем побоев и выпитого накануне спиртного. Я позвонил на работу, попросил завуча спортшколы подменить меня на пару дней на занятиях каким-нибудь тренером, а сам поехал домой и завалился в постель. Никуда не пошел я и на второй день, и на третий, малодушно оттягивая выполнение взятого на себя обязательства явиться в милицию с повинной. Я вел себя точно так же, как ведет себя заядлый курильщик, принявший решение отказаться от дурной привычки, а потом со дня на день откладывает осуществление задуманного. Так, терзаемый муками и сомнениями, дожил я до воскресенья. В этот день, слегка успокоенный тем, что торчу дома на вполне законных основаниях, ибо милиция, равно как и иные организации, в этот день отдыхает, я занялся уборкой в квартире, а также кое-какими другими домашними делами. А в понедельник утром я подумал: «Ну какого черта я буду добровольно совать голову в петлю? Не трогают меня, ну и ладно!» – и стал собираться на работу.
Ту злополучную рубашку я на всякий случай надевать не стал, душа к ней не лежала. Надел совершенно новую, подаренную мне ко Дню защитника Отечества одной знакомой женщиной, не будем уточнять какой, чтобы не компрометировать ее в глазах соседей и сослуживцев. Затем влез в постиранные и отутюженные накануне брюки и взглянул на себя в зеркало. В общем-то, ничего – вид довольно-таки свежий, можно даже сказать, благоухающий. Опухоль с лица спала, и о той бурно проведенной ночи напоминал лишь разноцветный синяк под левым глазом. Требовалось замаскировать его, а для этого, как известно, изобрели солнцезащитные очки. Я вспомнил, что таковые мне как-то попадались в одном из ящиков трюмо. Пошарил в тумбе в выдвижных ящиках и нашел то, что искал. Очки оказались давно вышедшими из моды, с огромными стеклами, и что-то в них подсказывало мне, что мужчины такие не носят. Однако выбирать было не из чего, я напялил очки на нос и вышел из квартиры.
На улице стояло чудесное апрельское утро, одно из тех, которым радуется душа не обремененного тягостными думами человека. Ему и листва кажется зеленее, и трава мягче, и небо голубее, и солнце ярче. Я же видел мир в черном цвете, и не только потому, что смотрел на него сквозь темные стекла очков. Окончательно отравить мое существование на земле могла соседка из двадцать второй квартиры Лидия Ивановна – абсолютно седая старуха, сидевшая в конце дома в тенечке на низеньком табурете, прихваченном из квартиры. Старуха была из той категории людей, которой все мешают жить. Особенно дворовая детвора. Она гоняла мальчишек, играющих в футбол, под предлогом того, что поднимаемая ими пыль долетает якобы до ее окна, расположенного на восьмом этаже, а девчонок – за то, что они своими криками мешают отдыхать ее сумасшедшему, глухому как пень деду, который, кстати, тоже был не прочь поразвлечься, гоняясь все за той же детворой с тяжелой клюшкой. Старуха говорила, будто дед участник Второй мировой войны, однако многочисленные наколки на его теле свидетельствовали о том, что он провел свою молодость не на фронтовых дорогах, а в местах не столь отдаленных.
Если в квартире Лидии Ивановны из крана капала вода, то это для нее являлось радостным поводом отправиться в ЖЭК и устроить разгон его начальнику. Бесконечные жалобы, просьбы и скандалы так достали работников жилищно-эксплуатационной комиссии, что сантехники и электрики, завидев старуху, прятались в своем подвале, а начальник ЖЭКа, если ему удавалось вовремя засечь в окно хозяйку двадцать второй квартиры, просил секретаршу сказать ей, что он убыл на объект. Она переругалась со многими жильцами из своего подъезда и некоторыми из соседних, и те предпочитали с ней не мириться, чтобы снова не ссориться. Она цеплялась ко всем и каждому и даже ко мне, но, учитывая мою сугубо мирную по отношению к ней настроенность, затеять склоку со мной ей никак не удавалось. Тем не менее Лидия Ивановна не оставляла надежды зачислить мою персону в список своих заклятых врагов и каждый раз при встрече останавливала меня каким-нибудь дурацким вопросом, типа: «А вы не знаете, какая это птичка так красиво поет у нас под окнами по утрам?» И когда я, вежливо улыбаясь, говорил: «Нет» и проходил мимо, кричала вслед: «А в вашем подъезде мальчишки опять фломастером стены разрисовали! Поругали бы их, вы же воспитатель!»
Сегодня ей выпадал реальный шанс поссориться со мной, ибо у меня было как раз подходящее настроение, чтобы облаять ее. Однако я назло старухе решил лишить ее удовольствия уже с утра поцапаться с кем-нибудь и отправился к остановке в обход дома, только бы не встречаться с хозяйкой двадцать второй квартиры.
Спустившись с горочки, я влез в стоявший на кольце полупустой троллейбус, который через пару минут благополучно тронулся в путь. Говорю «благополучно», потому что не знаю, как в вашем городе, а в нашем этот вид транспорта ходит отвратительно. Я не в плане интервала движения, здесь, понятно, на каждого пассажира не угодишь. У меня к трамвайно-троллейбусному парку иные претензии. То ли провода у нас в городе проложили не так, как нужно, то ли водители сплошь «чайники», но только с троллейбуса постоянно соскакивают «рога», и едут они с такой натугой и тяжеловесностью, будто вместо двигателя в них используется мускульная сила самих водителей.
Ехать до работы мне четыре остановки, но добирались мы до нужного мне места ровно столько, сколько понадобилось бы, чтобы до него добежать, что я иной раз, опаздывая, с успехом и проделывал. Выгрузившись на залитой солнцем остановке, я перешел дорогу и направился между домами к стадиону, на базе которого и функционировала наша спортшкола. Большая арка с надписью «Трактор» и два футбольных мяча с двух сторон от нее приветствовали меня, когда я, вынырнув из жилого массива, вышел на финишную прямую. Однако цветов, поздравлений и лаврового венка на пьедестале в конце пути мне не полагалось. Мне полагалась хорошая взбучка от завуча за прогулы, возможно, с объявлением выговора. Увольнение мне не грозило, потому что моя должность не такая уж синекура, за которой охотятся два десятка претендентов. Но до атаки завуча есть еще несколько минут, и за это время я успею внутренне к ней подготовиться.
Сразу же за воротами располагались здания спорткомплекса. Между ними еще одна громадная арка вела на футбольное поле. Справа находились спортивный городок и площадки кортового тенниса. К ним вели тенистые аллеи, по которым вечерами прогуливались молодые мамаши из близлежащих домов, а по утрам бегали трусцой старички и те, кто очень хочет похудеть. Я свернул влево, прошел по асфальтированной дорожке, проложенной вдоль крытого бассейна, обогнул гимнастический зал и нырнул в темноту фойе здания, отведенного для занятий по различным видам борьбы, восточных единоборств и бокса. Проделав сложный путь по сложной системе коридоров и переходов между залами, я оказался в длинном коридоре, оканчивавшемся залом для «вольников», «классиков» и самбистов. И вот она, долгожданная встреча с завучем!
Иван Сергеевич Колесников – между своими дядя Ваня – шестидесятипятилетний круглый, как колобок, мужчина. Он уже пять лет как на пенсии, но до сих пор не хочет покидать насиженного места. Сейчас, глядя на его крупную тяжеловесную фигуру, и не скажешь, что он когда-то был легкоатлетом. Сейчас он и ста метров пройти не может без передыху. Лицо у него широкое, с ноздреватой кожей, напоминает бульдожью, простите, морду, такое же отвислое и свирепое, а на носу и щеках синие и красные прожилки. Нрав, надо признать, тоже не кроткий. Но мужик дядя Ваня толковый и справедливый. Он никогда не дает нас, тренеров, в обиду перед членами всякого рода комиссий, которые так любят заглядывать к нам на огонек для проверки. А если потребуется, сам сдерет с нас шкуру с головы до пят. В общем, под горячую руку ему лучше не попадаться. И вот надо же так случиться, чтобы двери кабинета завуча находились в одном тупичке, что и двери моего спортивного зала. Само собой разумеется, мы с ним встретились, причем сразу, едва я ступил в коридор, а Колесников зачем-то вышел из своего кабинета с папкой под мышкой.
– А-а… Гладышев! – с излишней приветливостью изрек дядя Ваня, останавливаясь напротив дверей в раздевалку. – Заявился?
– Да вот, пришел, выздоровел, – ответил я бодро и перемялся с ноги на ногу. Давно я не чувствовал себя в шкуре провинившегося школьника.
Выпятив и без того отвисшую нижнюю губу, Колесников несколько раз качнул головой, будто совсем и не радуясь за мое счастливое избавление от недуга, и задал каверзный вопрос:
– И что же это за болезнь такая была, что ты даже на улицу выйти не мог?
С печальным выражением на лице я тяжко вздохнул:
– Простуда, дядя Ваня, проклятая простуда подкосила мое здоровье.
– Простуда, говоришь?.. Это плохо, – посочувствовал наконец Колесников и вдруг потребовал: – Сними-ка на минутку очки!
Любого другого начальника я бы к черту послал – что я, мальчик, который готов по первому требованию завуча снять не только очки, но и вывернуть карманы? – но дядю Ваню не мог, он того не заслуживал. Я молча взял очки за дужку и сорвал с лица. Любуйся! В освещенном одной лампочкой коридоре стало чуть светлее от моего фонаря.
Вертикальное колебание головы Колесникова перешло в горизонтальное.
– Да-а… – протянул дядя Ваня. – С такой болезнью действительно стыдно выйти из дому. Больничный есть?
– Откуда! – развел я руками и поспешил добавить: – Но вы не волнуйтесь, Иван Сергеевич, я отработаю.
Колесников подтянул вечно сползавшие с его необъятного живота брюки и переложил папку из одной подмышки в другую.
– Поздно, Игорь, поздно, – сказал он мрачно, протискиваясь мимо меня к выходу. – Я тебя уже премии лишил! – И дядя Ваня выкатился из коридора.
«Лишил, ну и лишил, и черт с тобой! – подумал я зло, входя в спортзал. – Невелика потеря, чтобы сокрушаться. У меня без твоих взысканий забот хватает!»
Спортивный зал у меня первоклассный – небольшой, уютный, с высокими окнами, а в вечернее время его освещают прожектора с люминесцентными лампами. Пол застелен матами, поверх них ковром. Матами обиты и стены метра на полтора в высоту. Вдоль одной из стен стоят низкие длинные скамейки, имеется шведская стенка, гимнастические кольца, канаты и кое-какой другой спортивный инвентарь, в основном для силовых упражнений. Кроме меня, согласно расписанию тут проводят занятия еще четыре тренера, с ними у меня отличные взаимоотношения.
С десяток ребятишек лет по двенадцать-тринадцать в спортивной форме резвились на ковре, но, завидев меня, поднялись с колен. Дисциплина у нас строгая. Если что не так, живо лишу тренировки.
– Здравствуйте, Игорь Степанович! – нестройным хором приветствовали меня мои воспитанники.
– Привет, мужики! – солидно, как со взрослыми, поздоровался я. Пацаны любят, когда с ними так уважительно разговаривают. – Все в сборе?
– Почти, – бойко ответил Сеня Ефимов – щуплый, коротко стриженный паренек с веснушчатым озорным лицом и большими, дико торчащими ушами. – Отсутствуют Мальков, Митрофанов и Андреев.
Тут в коридоре раздался топот, и в двери заглянули три – одна над другой – головы подростков.
– Опоздали, Игорь Степанович, – виновато изрекла нижняя голова. – Разрешите присутствовать на тренировке?
– Разрешаю, – милостиво дозволил я. – Переодеваться и живо на ковер!
Сам я отправился в тренерскую раздевалку, облачился в тренировочный костюм и, вернувшись в спортзал, стал проводить разминку. Едва моя команда закончила выполнять общефизические упражнения и перешла к силовым упражнениям в парах, как в дверь заглянул Колесников.
– Тебя к телефону, Игорь! – объявил завуч и тут же исчез.
Чтобы пацаны не свернули себе шеи в мое отсутствие, я велел им принять упор лежа и отжиматься до упаду, а сам отправился в кабинет завуча.
Что можно сказать о спортивном кабинете, тем более если хозяин в нем мужчина? Пара обшарпанных шкафов с расставленными в них запыленными кубками и грамотами, пара столов, несколько стульев из того же убогого гарнитура, истертый до дыр диван да пара стендов с нормативами – вот и вся обстановка.
Телефон стоял на столе Ивана Сергеевича, который сидел на своем месте и заполнял журнал или делал вид, что заполняет. Я взял лежавшую рядом с аппаратом трубку, поднес к уху.
– Алло?
– Привет, Игорь, – отозвалась трубка голосом Сергея. – Ну как, одноклассник, отошел ли ты от побоев? Превратился снова в прекрасного Адониса?
Ну что за садизм такой, давить на мозоль?! Я кисло ответил:
– Отошел. Превратился. Колчан и стрелы дать – вылитый Купидон буду. Чего надо-то?
– Да так, поболтать, – настраиваясь на лиричный лад, заявил Рыков. – Еду вот на тачке, звоню тебе по сотке.
– Ты болтай, да не забалтывайся, – оборвал я приятеля. – У меня нет, как у тебя, мобильника, с которым я мог бы во время тренировки кувыркаться на ковре, разговаривая с тобой. Ты меня, между прочим, от занятий оторвал.
Серега тут же перешел на деловой тон и забубнил:
– Ну извини, извини, я не знал. Я вот чего тебе звоню. Мы с Ниной решили завтра съездить на дачу. Махнешь с нами?
Предложение было заманчивым. Я бы с удовольствием его принял, но вторник у меня с утра до вечера был забит тренировками.
– Нет, Серега, извини, но завтра я работаю. – И я покосился на завуча, который, в свою очередь, сердито взглянул на меня в пространство между насупленными бровями и верхней кромкой очков – очков, которые, кстати, своими размерами могли соперничать с размерами моих очков.
– Жаль! – искренне огорчился Рыков. – А то с нами Ленка твоя увязалась. Она очень хочет тебя повидать.
«Эх, Ленка, Ленка, я уж и забыл о твоем существовании», – подумал я, а вслух сказал:
– Да я не хочу.
– Что так? – изумился мой приятель и хихикнул: – А мне показалось, будто вы на моем дне рождения прекрасно поладили.
– Пьяный был, – признался я.
– И не такое бывает, – вздохнув, посочувствовал Рыков. – Ну нет так нет. А Ленку придется с собой тащить. Что ей передать?
Теперь я захихикал:
– Передай ей, что у меня от ее бугров бока болят.
Серега пару секунд соображал, к чему это я, но так и не сообразил.
– Не понял, – откровенно признался он. – Какие еще бугры?
Я не выдержал и заржал:
– Да это я так, к слову пришлось. Ну, бывай, приятель, увидимся! – Я бросил на рычаг трубку и ретировался из кабинета завуча.
В середине дня, когда я проводил очередную, третью по счету тренировку с пацанами, отучившимися в первую смену в общеобразовательной школе, в спортзал снова заглянул завуч. На сей раз с недовольным видом.
– Тебя снова к телефону, Игорь, – проворчал он, развернулся и был таков.
Я оставил рослого, всеми уважаемого в этой группе ребят парня за старшего и покинул спортзал, ужасно раздосадованный тем, что именно сегодня, при моих крайне обостренных отношениях с завучем, мне постоянно кто-то звонит, причем во время проведения занятий.
Колесникову, по-видимому, очень хотелось быть в курсе всех моих дел, обсуждаемых по телефону, потому что он и на сей раз не покинул кабинета, когда я вошел, хотя и мог бы из соображений этики прогуляться, скажем, до спортзала, присмотреть в мое отсутствие за пацанами. В любой другой день он так бы и поступил, но сегодня я был у него не в фаворе.
Звонил какой-то человек с хорошо знакомым мне голосом.
– Алло? – вкрадчиво произнесла трубка. – Это Игорь?
– Да, – признался я, мучительно вспоминая, когда и где мог слышать этот голос. – Говорите!
Удовлетворенная моим ответом трубка заявила:
– Отлично! Я Валера. Помнишь, Игорь, мы с тобой сидели несколько дней назад в «Экспрессе», пили водку?
Я живо вспомнил обрюзгшего небритого мужика с обширным пеликаньим подбородком, глазками-бусинками и носом картошкой – того самого противного мужика, что приставал ко мне, Чуме и Насте с дурацким предложением то ли кого-то грабануть, то ли на кого-то наехать, я уж, признаться, и не помнил, чего он от нас хотел.
– И как же ты меня разыскал? – удивленно и с неприязнью спросил я.
– Всему свое время, – тоном загадочного мистера Икса заявил Валера. – Скоро обо всем узнаешь. В общем, у меня к тебе дело, Игорек!
«Так и будут все меня до глубокой старости Игорьком звать? – психанул я. – Что за фамильярность такая, черт вас всех дери!» Сдерживая вдруг захлестнувшую меня горячей волной злобу, я сквозь зубы процедил:
– Слушай, ты, Валера, или как там тебя кличут?.. Я обещал тебе за то дело руки-ноги переломать? Обещал?.. Так вот, я своих слов на ветер не бросаю. Все, пока!
– Погоди, погоди, я еще не все сказал! – нисколько не испугавшись моих посулов, нахально заявил Валера.
Я собрался уже швырнуть трубку, но тон, каким толстяк произнес эти слова, заставил меня снова приложить ее к уху. Я выжидающе молчал.
– Вот что, Игорь, – продолжил Валера. – Дело серьезное. Нам с тобой обязательно нужно поговорить. Жду тебя сегодня в шесть часов вечера по адресу: Некрасова, десять. Запомнил? Некрасова, десять! Это здание бывшего метеоцентра. Я буду на четвертом этаже в четыреста втором кабинете, в нем мой офис. И еще: если не придешь, – в голосе Валеры зазвучала угроза, – будешь жалеть о своем поступке всю оставшуюся жизнь. Это тебе уже я обещаю. А вот теперь пока и до встречи!
В трубке раздались гудки отбоя. Я оторвал от уха трубку, несколько мгновений задумчиво смотрел на нее, потом положил на рычаг. Оттопырившиеся во время моей беседы уши Ивана Сергеевича постепенно приняли обычное положение. Однако он продолжал смотреть на меня вопросительно, ожидая новостей, касающихся моей личной жизни. Но я человек злопамятный, решил лишить его интересующих сведений на сей счет. Нечего у меня премию отбирать! Но вот полезный совет дать могу.
– Никогда не заговаривайте, Иван Сергеевич, – сказал я менторским тоном, – в кафетериях с незнакомцами. Вот так-то!
Колесников клацнул бульдожьей челюстью, издал звук, похожий на хрюканье, и посмотрел на меня свирепым взглядом. А я, сильно озадаченный и в не меньшей степени обеспокоенный звонком Валеры, вышел из кабинета.
Слова толстяка не давали мне покоя. «Зачем я ему понадобился? Что ему нужно? Наверняка опять начнет приставать с глупой затеей отправиться в дом к тому мужику. А если нет? Вдруг причина в другом?.. Да нет, скорее всего, нет, ему ничего не известно. Он снова начнет сулить мне деньги, толкать на преступление, а по телефону припугнул, чтобы я пришел на встречу, – тешил я себя надеждами, но в глубине души отлично понимал, что€ именно могло послужить переменой отношения ко мне Валеры. В мире существовала одна причина, по которой он мог позволить себе так разговаривать со мной. Какая? Да все та же… «Поеду!.. Нет, не поеду!» – шарахался я от одного решения к другому, но в итоге так ни к чему и не пришел.
Весь оставшийся рабочий день меня не покидало чувство тревоги. После работы я некоторое время, раздумывая, стоял на остановке, и вот в тот момент, когда я отправился к притормозившему троллейбусу с намерением поехать домой, ноги неожиданно для меня круто изменили направление движения, я перебежал дорогу и запрыгнул в отъезжавший автобус. Судьба!..
Город наш большой, современный, с широкими проспектами и улицами. Не Рио-де-Жанейро, конечно, о котором мечтал известный литературный герой, но жить в нем мне очень нравится. Здесь я родился, вырос, женился и… к сожалению, развелся. Но эта тема для отдельного разговора. Я люблю свой город. В любое время года. Летом жизнь в нем замедляется. Разомлевшие от духоты жители ходят неторопливо, движения их вялы, речь неспешна. Даже трамваи, троллейбусы и автобусы и те приближаются к остановкам по-иному, чем в остальные времена года, – лениво, плавно, величаво. Но вечерами город оживляется, прохлада придает ему бодрости, и тогда его улицы и парки зажигаются огнями, наводняются людьми, то тут, то там звучат музыка, веселый смех… Весна! Ну кто же не любит весны с ее пряным ароматом цветущих деревьев и трав, праздничным настроением, ожиданием чего-то нового, хорошего. Весна – пора любви, новых увлечений, неясного томления, встреч, а может быть, и разлук… Зима у нас мягкая, сильных морозов не бывает, но за то время, пока на земле лежит тяжелое снежное покрывало, нам, взрослым, удается полюбоваться красотами зимы, детям накататься с горок, все мы успеваем надышаться свежим морозным воздухом и немножечко померзнуть… Осень. Унылая осень, понурые деревья, дворники сметают разноцветные листья в кучи, и небо, хмурое небо отражается в лужах прошедшего накануне дождя. И снова дождь. Его струи омывают окна, поливают землю, пожухлую траву и прохожих, спешащих куда-то под зонтиками. В такие моменты меня одолевает грусть, тихая грусть по безвозвратно ушедшим дням, несбывшимся мечтам, утраченным иллюзиям. Обожаю осень!.. Но довольно лирики, вернемся к моим проблемам.
Я выскочил из автобуса на нужной остановке, прошел немного вперед и свернул на улице к шестиэтажному невзрачному зданию старой постройки, успевшему за свою долгую жизнь потемнеть и кое-где облупиться. Раньше здесь находился метеоцентр, но несколько лет назад он переехал в другие апартаменты, и кому по наследству досталось это здание, я представления не имел. Однако, судя по нескольким припаркованным на автостоянке машинам, отнюдь не иномаркам, наследники были не из богатеньких.
Я поднялся по мраморным ступеням, вошел в фойе, где в углу в застекленной будке скучал охранник. Назвать его новомодным словечком «секьюрити» за непрезентабельный вид и почтенный возраст язык не поворачивался. Он не только не поинтересовался, кто я и куда иду, но даже не повернул головы в мою сторону, когда я проходил через турникет. И чего тогда здесь сидит?
Я вызвал лифт, вошел в кабину и нажал на кнопку с цифрой «четыре». К моему огорчению, она провалилась, ничего не включив. Тогда я поочередно надавил на кнопки с цифрами «три» и «пять», рассчитывая подняться на нужный мне этаж с третьего или спуститься на него с пятого. И снова тот же результат. Когда я уже собрался выйти из лифта, в него вошла молодая женщина.
– Вам какой? – поинтересовалась она.
– Ну, на четвертый, – ответил я насмешливо, очень сомневаясь в том, что ей удастся без ремонтной бригады лифтеров сдвинуть с места кабину. Однако женщина, прицелившись, тремя пальцами ударила по пульту управления лифтом, двери, к моему удивлению, закрылись, и кабина, натужно скрипя, медленно поползла вверх.
– Три кнопки одновременно давить нужно, – деловито пояснила женщина. – Иначе не поедет.
«И до лифтов кодовая система управления дошла», – подумал я с уважением и признательно улыбнулся попутчице.
На четвертом этаже было тихо, безлюдно и уныло. Я снял очки, сунул их в карман рубашки. Сориентировавшись по цифрам на длинном ряде дверей, прошел в конец коридора. Вторая дверь справа была распахнута, там, в комнате, за компьютером сидела еще нестарая полная женщина с пигментными пятнами на смуглом лице и, сосредоточенно глядя на экран монитора, водила по коврику мышкой. Дверь слева с цифрой 402 была закрыта. Я постучал в нее для приличия и вошел.
То, что я увидел за дверью, заставило мою физиономию вытянуться на несколько сантиметров. В почти лишенной мебели комнате за столом сидел Валера. Но не его присутствие удивило меня, ибо я знал, что он здесь ждет меня, а тех, кто находился поблизости от него. У стены на стульях чинно сидели Чума и Настя. Вот уж кого-кого, а их я не ожидал увидеть. Я немного растерялся, но виду не подал и с иронией спросил:
– И эту комнату ты называешь офисом? В подвале нашего дома обстановка ничуть не хуже. – Затем повернулся к парочке и, церемонно с ней раскланявшись, поздоровался: – Привет молодому поколению! Я вижу, судьба связала нас одной веревочкой на всю жизнь.
Абсолютно не зная, как себя вести в этой компании, я слегка бравировал. Девица, просиявшая при моем появлении, указала мне на стул рядом с собой и предложила:
– Садись, Игорь. – И когда я уселся, шепнула: – Очень рада тебя видеть!
Встреча с этой компанией не сулила мне ничего хорошего.
– Не могу ответить взаимностью, – шепнул я в ответ и обратился к Валере: – И как же ты нас нашел?
Толстяк указал своими глазками-бусинками на Чуму.
– Да вот приятель твой Санек помог. Я его в таксопарке разыскал. Он водителем там работает. Он и подсказал, что ты в ДЮСШ номер шесть пацанов тренируешь. Узнать через справочное телефон спортшколы – дело пяти минут.
– А меня они в институте нашли, – встряла в разговор Настя. – Утром я пришла на занятия, а Чума с Валерой у входа стоят.
Девушка, казалось, нисколько не была огорчена организованной Валерой встречей и смотрела на меня веселыми, полными задора глазами. И чему радуется, дурочка?
– Тоже ты помог? – спросил я с осуждением у Санька.
Чума был настроен агрессивно и сразу же вспылил:
– А что мне было делать?! Этот боров прижал меня к стенке. Да и ты другое запоешь, когда узнаешь, в чем дело.
Откинувшись на спинку стула, сцепив руки на животе и поигрывая большими пальцами, Валера с интересом наблюдал за ходом начавшейся между мной и Саньком перепалкой. Однако ссора между компаньонами не входила в планы толстяка, и он заявил:
– Он прав, Игорек! Дело серьезное. Тот парень, которого вы пырнули ножом, умер.
Вот так-то! Случилось самое худшее из того, что могло случиться. Стул будто сдвинулся подо мной с места и поплыл, а пустая комната закачалась, словно каюта корабля, попавшего в шторм. Хотя я и предполагал, что между нашей встречей с Валерой и той историей с бугаем существует какая-то связь, и готовился к самому худшему, известие о смерти верзилы потрясло меня. Некоторое время я сидел, оцепенев, потом спросил:
– Как ты это узнал?
Отвесив челюсть, толстяк печально смотрел на меня и качал головой, словно искренне сожалел о случившемся.
– Совершенно случайно. После того как я расстался с вами в кафетерии, я спустился в фойе ресторана в туалет, а когда вышел, увидел ваши удаляющиеся спины. Я задержался на минутку у выхода, и не зря, потому что увидел, как к вам подошел тот здоровяк с двумя парнями и между вами снова завязалась драка. Потом парень упал, раздалась трель милицейского свистка, вы все разбежались, а я нырнул в темноту. В этот момент из кафетерия и ресторана выбежали несколько человек, и я смешался с ними, так что милиция не обратила на меня внимания. Мы наблюдали со стороны за тем, как милиционеры пытались оказать верзиле помощь, но тот умер. Приехала «Скорая помощь», труп парня погрузили в машину и увезли, а милиционеры приступили к опросу свидетелей. Воспользовавшись подходящим моментом, я улизнул. Да-а… ребята, вы влипли! Здорово влипли! – подытожил Валера, и в глазах его мелькнуло злорадство.
Для Насти известие о смерти бугая также явилось неожиданностью и повергло ее в шок. Девушка сидела бледная, с широко раскрытыми глазами и приоткрытым ртом.
– Но откуда ты знаешь, что он умер? – спросила она так, словно еще на что-то надеясь.
Ответ толстяка был категоричен и неумолим:
– Умер, красотка, умер! Я видел собственными глазами, как его запаковали в черный полиэтиленовый мешок, точно куклу, а затем сунули в машину. Так что не сомневайся!
Чума никак не мог успокоиться. Он нервно покачивал заложенной одна на другую ногой и бросал в мою сторону свирепые взгляды.
– Ну, вот видишь, что ты натворил! – неожиданно вскричал он.
– Я?! – искренне удивился я. – А что я натворил?
– Как что?! – Голос Санька перешел на визг. – Ты еще спрашиваешь? – От охватившего его негодования он не мог усидеть на месте и привстал.
Но Валера осадил Чуму окриком:
– Но-но, мужики! – Он с осуждением покачал головой. – Не забывайте, нас могут услышать люди из соседних офисов.
Толстяк был прав. Чума плюхнулся на стул и, силясь сдержать охватившее его бешенство, зашипел:
– Это же ты… Ты всадил перышко под ребра тому парню, а теперь мы все должны за это отвечать!
Вот это новость! Я во все глаза глядел на Чуму, пытаясь понять, в своем ли он уме.
– Да ты что?! – Я запнулся, подбирая подходящий эпитет для бывшего зэка, и рявкнул: – Хам! Это же ты грохнул верзилу!
– Я?! – пришел черед изумиться Чуме. Он поочередно посмотрел на Валеру и Настю с таким видом, будто хотел им сказать: «Полюбуйтесь, каков подлец, а!» Вслух же с возмущением и притворным восхищением воскликнул: – Ну ты, фраер, даешь! Я так и думал, что ты это убийство на меня свалишь.
– А чего мне его на тебя валить-то? – возмутился и я. – Ты бугая и убил, больше некому. – И я в этом ничуть не сомневался.
Видя, что меня нахрапом не возьмешь, Чума перешел к фактам.
– Из груди верзилы торчал тот самый нож, который мы у него отобрали. Верно? – с трудом сохраняя спокойствие, произнес он и, получив утвердительный ответ, продолжил: – Нож все время был у тебя. Вспомни-ка, в кафетерии я брал его у тебя посмотреть, но потом вернул. Так как же я мог воспользоваться ножом, если он все время находился в твоих руках?
– Да не было его у меня. – Я взмахнул руками так, словно начисто отвергал все выдвинутые против меня обвинения. – Нож я положил на стол под салфетку, а когда мы встали из-за стола, он пропал, на что я и внимания не обратил. Это ты его стащил вместе с салфеткой.
Чума обнажил свои фиксы, словно хотел меня укусить, и прорычал:
– Туфта!
Возможно, мы еще долго препирались бы с Чумой, если бы потоки взаимных обвинений не остановил Валера. Он хлопнул ладонью по столу и заявил:
– Довольно! Меня не интересует, кто кого ударил ножом. Это установит следствие, а суд определит вину каждого. Кому-то дадут больше, ей вот, – толстяк кивнул в сторону Насти, – меньше. Но все равно вы все будете сидеть за убийство! И сроки получите немалые. – В этот момент в коридоре раздались голоса, и толстяк замолчал. Когда шум стих, он встал, протопал к двери и выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, закрыл двери на ключ и, вернувшись на свое место, снова заговорил: – Но зоны вы можете избежать, если выполните то, что я вам предлагал в кафетерии. Условия сделки остаются прежние. Я вам плачу тридцать тысяч баксами, вы проникаете в дом моего знакомого и забираете кое-какие документы. Если вы согласны выполнить эту работу, я буду нем как могила. Если нет, то звоню в милицию и сообщаю о том, кто убил верзилу. Выбирайте!
Я не раздумывал. Резко встал и, в упор глядя на толстяка, сказал:
– А я уже выбрал. Я сейчас сам отправлюсь в милицию и расскажу о том, как все было.
– Ха! – будто змея яд, выплюнул Чума смешок. – Ты умный, да? Хочешь сделать явку с повинной, вот, мол, полюбуйтесь, бывший зэк мужика замочил!
– Тебе же он сказал, – сделал я пренебрежительный жест в сторону небритого мужика. – Милиция во всем разберется…
– Да никто ни в чем разбираться не будет! – заревел Чума. – Узнают, что я сидел, да еще за драку, живо навесят убийство и упекут на всю оставшуюся жизнь за решетку.
– Туда тебе и дорога! – пожелал я и собрался уйти, но меня остановила девушка.
– Игорь, не уходи! – взмолилась она, хватая мою руку. – А как же я? В чем я виновата? Я не хочу в тюрьму! Мне институт заканчивать нужно. Я хочу лечить людей! – говорила Настя с наивностью ребенка. Девушка смотрела на меня снизу вверх, и большие жгучие слезы катились по ее щекам, срывались с подбородка и капали на ее голые ноги, едва прикрытые узкой юбкой. – Давай сделаем так, как предлагает Валера, и тогда о преступлении никто не узнает. В обмен на свободу мы обязаны пойти на сделку. Это же просто, залезть в дом и взять документы. Я прошу тебя, Игорь, останься!
В глазах и голосе Насти было столько мольбы, горечи и отчаяния, что сердце мое дрогнуло.
«Действительно, девчонка здесь при чем? – впервые задумался я над этим вопросом. – Что она такого сделала, чтобы проходить по делу как соучастница в убийстве? Вроде даже благородно получится, если я не пойду в милицию. Вроде как бы спасая честь дамы, молчу я о преступлении. Вон как!.. И с какой такой стати я должен сам идти в милицию и класть голову на плаху? Неизвестно, как все обернется. Чума воробей стреляный, ишь как заговорил. Возьмет в милиции и свалит на меня убийство. Дадут мне лет двадцать, и буду я до глубокой старости пыхтеть на зоне за преступление, которого не совершал. Где же справедливость? Нет, конечно же, я не должен добровольно сдаваться. Пусть Чуму вначале найдут. А если это случится, вот тогда и надо доказывать свою невиновность».
Заметив мое колебание, Санек тут же перешел от обвинений и нападок в мой адрес к уговорам.
– Чего ты ломаешься, Игорек? – произнес он вкрадчиво. – Давай кинем ту хату, тем более что Валерка говорит, дело плевое, заберем бабки и разбежимся кто куда. И охота тебе задарма на «киче» париться? Тебя сразу же закроют, едва ты к ментам заявишься. А ты представляешь, что такое камера в СИЗО? Это небольшая комната, в которой вместо положенных десяти человек торчат тридцать, а то и более. Это вонь от параши, запах немытых мужских тел, духота, клопы, мухи и один раз в день похожая на помои баланда. И чего ты туда рвешься?.. А потом тебя ждет суд, этап и зона… Рассказывать дальше?
Чума словно читал мои мысли. Меня неприятно поразил его вдруг открывшийся дар провидца, а еще больше потрясла нарисованная им мрачная перспектива, которая ожидает меня, если я сдамся. Я высвободил ладонь из рук девушки, однако остался стоять на месте. А в это время сладким голосом сирены запел Валера.
– Послушай, Игорек, – глазки толстяка стали маслеными. – Дело предстоит несложное. Вы с ним справитесь. Мужик тот подлец. Он завладел документами, которые ему не принадлежат. Если вы их добудете, то совершите благородный поступок, и многие люди вам огромное спасибо скажут. А еще вы получите деньги, много денег. Ты в спортшколе такие бабки и за пять лет не заработаешь. А на них ты можешь купить машину, дачу, мебель или что твоя душа пожелает. Вот вам аванс. – Валера полез в висевшую на спинке стула кожаную сумку, достал из нее пачку стодолларовых купюр и бросил ее на стол. – Здесь десять тысяч. Остальные заплачу, когда добудете документы. Ну как?..
В комнате повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь сопением Насти и тяжелым прерывистым дыханием Чумы. Парень и девушка завороженно смотрели на деньги, будто на волшебный предмет, попавший сюда из сказки. И неудивительно. Эти зеленые бумажки мутили разум и более стойким людям, нежели бывший зэк и неопытная студентка. Наконец Санек оторвался от созерцания поразившего его воображение предмета на столе и взглянул на меня преданными глазами.
– Ну так как, останешься?
Не знаю, что в большей степени – страх оказаться за решеткой, желание спасти от тюрьмы девушку или меркантильный интерес, а возможно, и все три фактора в равной мере – повлияло на мое решение, но я остался. Малодушный и низкий человек! Вслух я не выразил своего согласия, просто бессильно опустился на стул, что было красноречивее любых слов. У всех троих вырвался вздох облегчения.
– Ну вот и отлично! – не скрывая своего торжества, воскликнул толстяк. – Значит, завтра встречаемся с вами часиков в десять утра, скажем, на площади Пушкина, едем к дому того самого мужика, и там на месте я вам расскажу, что вы должны будете сделать.
– В десять я не могу, – заявил я поспешно, вскидывая глаза. – В это время у меня тренировка.
– Я тоже завтра работаю, – признался Чума.
– Да и у меня лекция, – посетовала Настя.
Валера помрачнел.
– Ну вот что, ребята, – заявил он жестко и окинул нашу компанию суровым взглядом. – Такие деньги стоят того, чтобы вы пожертвовали ради них своей паршивой работой и учебой. А ты, Чума, подъезжай на своем такси. По счетчику я тебе заплачу. И вот еще что, – обращаясь ко мне, сказал толстяк. – Ты, по моему мнению, человек надежный, так что пусть деньги пока у тебя будут. – Валера взял со стола пачку банкнот, привстал и бросил ее мне на колени. – Мне так спокойнее будет. А то, не ровен час, Чума возьмет аванс да смоется с ним. А тебе я верю. У меня все.
Толстяк грузно встал, давая нам понять, что аудиенция закончена. Поднялись и мы. Я – одурелый от произошедших в этой комнате событий, Чума – недовольный тем, что деньги остались у меня, Настя… Настя, по-моему, вообще ко всему относилась слишком легкомысленно и вела себя как большой ребенок, который все еще считает, что зависит от взрослых и те решают все его проблемы.
Я повертел в руках пачку купюр. Таких денег мне в своей жизни еще держать не доводилось. Чокнуться можно. Однако, если деньги находятся у меня, это еще не значит, что я согласен выполнить работу. У меня еще есть время подумать до завтра. Я сунул пачку купюр в карман, обошел вниманием протянутую для пожатия руку толстяка и, напялив очки, направился к двери.
В коридоре я прибавил шаг, рассчитывая оторваться от Чумы и Насти. Я не готов был делиться с ними впечатлениями, оставшимися у меня от приема у Валеры. Мне необходимо было побыть одному и как следует над всем поразмыслить.
На лифте я не поехал, побоялся не справиться со сложной системой его управления, и стал спускаться по лестнице. А Чума и Настя не побоялись и вперед меня очутились на первом этаже. Когда я, миновав турникет, направился к выходу, Санек уже садился за руль такси, а Настя поджидала меня у дверей, между прочим, весьма соблазнительная в коротенькой светлой юбочке и ярком топике с завязанным чуть выше пупка узлом. Увы, делиться впечатлениями, по-видимому, все же придется.
Девушка подхватила меня под руку и пошла рядом, приноравливаясь к моему шагу.
– Еще раз извини, что так получилось, – виновато сказала она, заглядывая мне в лицо и чуть ли не тычась кончиком носа в мою щеку. – Я не хотела всех этих проблем, поверь мне.
– Я тоже, – с грустью признался я и вяло махнул рукой в ответ на прощальный жест, которым удостоил нас с Настей проезжавший мимо Чума.
В удлиненных, со слегка подкрашенными ресницами глазах девушки вспыхнул лукавый огонек.
– Но все равно я очень рада, что мы с тобой сегодня встретились, – сказала она и не удержалась от улыбки. – Я благодарна Валере за то, что он сегодня свел нас. Я думала, больше тебя никогда не увижу.
Похоже, тот героический поступок, который я совершил, вырвав Настю из лап бугая, так подействовал на воображение девушки, что она слегка повредилась в уме и теперь стала путать меня с тем самым парнем, который обещал прискакать за ней на белом коне.
– Было бы справедливее поблагодарить Чуму за то, что он грохнул того верзилу и дал Валере возможность шантажировать нас, – буркнул я. – Ты хоть понимаешь, что говоришь, девочка?
– Понимаю, – вздохнула она. – А это действительно не ты всадил ножик под ребра верзиле?
Я резко остановился и испытующе взглянул на Настю.
– А ты разве в этом сомневаешься? – заговорило во мне негодование, замешенное на обиде. – Я что, похож на убийцу?
– Нет, конечно, – поспешно заверила Настя. – Я просто так спросила, чтобы лишний раз убедиться, что ты ни при чем. Это все Чума натворил. Он такой противный! – Она поморщилась и без всякого перехода вдруг спросила: – А ты женат?
Ну вот, сейчас начнет про жилплощадь интересоваться. Я усмехнулся:
– А тебе-то какое дело?
– Да так. – Изображая сильное смущение, девушка очертила носком туфельки полукруг на земле. – Интересно.
– Был женат, – неохотно признался я. – Да разошелся. Я не люблю говорить на эту тему, поэтому не задавай больше глупых вопросов.
Глаза Насти хитро блеснули из-под опущенных ресниц.
– Хорошо, не буду, – согласилась она, погасив улыбку. – Но раз тебя дома не ждут, пойдем посидим где-нибудь. – И девушка снова взяла меня под руку.
Меня нахально клеили, если так можно выразиться про мужчину. Я уже говорил, что не рассматривал Настю как сексуальный объект. Пока… Нет, конечно, я интересуюсь женским полом, и даже очень, причем с каждым годом все больше обращаю внимание не на ровесниц, а на их дочек, но дурных мыслей или, не дай бог, сексуальных фантазий на этот счет себе не позволяю. Разумеется, я могу по достоинству оценить молодое крепкое тело, полюбоваться хорошей девичьей фигурой, но дальше – ни-ни! Табу, извините. Почему, я и сам не знаю. Возможно, с детства комплекс такой остался. Все мои друзья были старше меня, девушки тоже, с младшими я не только не водился, внимания на них не обращал. Так и вырос со старшим поколением, не заметив, что и младшее подросло. Вот до сих пор и отношусь к нему немного свысока. Глупо, конечно, но на то он и комплекс. А может быть, боюсь показаться в глазах молодых особ смешным и старомодным, а потому и не иду с ними на сближение. А скорее всего, статус воспитателя обязывает не грешить с девицами, да и не знаю я, как себя с молоденькими вести. Проще соблюдать с ними дистанцию, держаться умно, чуть иронично, солидно, с достоинством, и тогда ни в чьих глазах не будешь выглядеть ни смешным, ни жалким, ни архаичным. Вот такая моя философия.
– Ну, так как, посидим где-нибудь? – видя, что я не двигаюсь с места, повторила Настя.
Я легонько высвободил локоть из руки девушки.
– Хватит, в «Экспрессе» уже насиделись! – заявил я и дотронулся до плеча Насти. – А ты, Настенька, иди домой, тебя родители ждут и куклы. Давай, давай, беги!
На лице девушки появилось обиженное выражение, а я прошел мимо Насти и, не оборачиваясь, зашагал к остановке.