И смех, и грех, и обученье. Глава 2. Микст втроём (А. С. Омельянюк, 2017)

Глава 2. Микст втроём

После окончания занятий во второй день своего пребывания в Киеве Платон зашёл пообедать уже в компании своих коллег и, естественно, проживающих в гостинице молодых женщин.

Стоя в очереди, он непринуждённо беседовал с одним из своих партнёров. Но до слуха Платона дошёл забавный диалог между стоявшими перед ним девушками. Та, что стояла первой, не оборачиваясь, обратилась к суетящейся за её спиной подружке:

– «Оксан! Посмотри! У меня сзади, на спине, что-то болит! Може печёнка?».

Подружка, смеясь, в тон ей ответила:

– «Маш! Нет! Это не твоя печёнка. Это мой люля-кебаб!».

Все, кто был поблизости, прыснули от смеха.

А упомянутая Маша инстинктивно схватила себя рукой сзади за кофту, пытаясь повернуть её на своей высокой груди, из-за чего кофта почти вся скрутилась в непонятный жгут, частично обнажив её персикового цвета бархатную кожу на тонкой талии.

Подруга же Оксана успокоила её:

– «Да не боись ты, подруга! Чуть-чуть тебя запачкала. Сейчас протру твою печёнку, и ничего не будет заметно!».

Обе мило засмеялись. Но Платон больше обратил внимание на красавицу Машу, заодно приглядевшись и к её симпатичной подруге Оксане.

А ничего девочки! Надо будет попробовать ими заняться вечерком, познакомиться поближе – подумал он, проходя дальше к раздаче первых блюд. Однако решил всё-таки вставить свой комментарий к происшедшему:

– «Хохотушки! Смотрите только супом подолы не облейте! Он ведь со сметаной. А то кто-нибудь, что-нибудь подумает нехорошее!».

– «Почему же нехорошее?» – вдруг неожиданно смело подхватила тему для интимного разговора развеселившаяся Маша.

– «Очень даже хорошее!» – вторила ей Оксана, поглядывая на пальцы правой руки сразу понравившегося им мужчины.

От такого комментария у Платона, возбудив тело, разыгралось воображение.

Но он решил, что сейчас пока не место, ничего не ответив подругам – подходила его очередь, и надо было выбирать первое блюдо.

От такого диалога и предвкушения более тесного общения с девушками Платон, дождавшись своей очереди, игриво спросил симпатичную совсем молоденькую раздатчицу, не сводившую с него своих красивых серых глаз:

– А у Вас рассольник есть? Вчера очень вкусный был!».

Раздатчица, слышавшая предшествующий диалог между ним и девицами, и приревновавшая Платона к ним, немного растерявшись, без задних мыслей, радуясь, что Платон с ней заговорил, наивно ответила:

– «Да! Есть! Как раз вчерашний, но мало!».

– «Жалко, что его мало! Всем не достанется!».

– «Да хватит! Мы его разбавим!» – чистосердечно призналась девушка, машинально помешивая большой поварёшкой в огромной кастрюле с супом на дне.

Теперь уже грохнули от смеха не только девчонки, но и стоявшие позади Платона мужчины. А раздатчица, густо покраснев, со слезами на глазах быстро скрылась в подсобке.

Платон, сдерживая смех, передал её сослуживице, пожилой поварихе:

– «Да что она смутилась-то? Мы здесь все свои, всё понимаем!».

– «Да ничего!» – махнула та рукой.

За обедом Платон не смог сесть к понравившимся ему девушкам.

Свободных мест было мало и те сами были вынуждены к кому-то подсесть.

Но Платон не отчаивался, так как прекрасно понимал, что это даже к лучшему. Необходимо было выждать паузу перед знакомством, чтобы не выглядеть навязчивым и сильно влюблённым.

Девушки таких ухажёров почему-то не любят.

Да и в случае продолжения разговора могли возникнуть варианты, мешающие ему в осуществлении такого важного для него теперь плана.

Однако настроение было приподнятое, и он надеялся, что вечером, после ужина, у него может быть возникнуть интересное продолжение.

Так весело начинался его второй день путешествия по Киеву.

С этим настроением Платон зашагал по новому маршруту, созерцая всё вокруг, радуясь увиденному, записывая всё новые и новые строчки.

Но особенно на него в этот момент произвело впечатление начало цветения каштанов – этого вечного символа Киева:

Но неожиданно изменилась погода. Похолодало. Стало пасмурно и ветрено. Вскоре пошёл и мокрый снег, заметно укрывший собой всё вокруг.

Он был на ветках деревьев и кустов с их нежной листвой, и на траве, и на цветах. И только асфальту кое-где, на ветреных местах, удавалось остаться голым.

Наверно мы с собой привезли московскую погоду? – решил романтик.

И этот факт он тоже отразил в своих стихотворных записях:

Да, для Киева это было редкое событие.

Платон теперь словно на время возвратился домой, в московскую погоду.

Но уже к вечеру от былой белизны не осталось и следа.

Солнце нещадно нагревало серый асфальт и топило талые снега.

А начинающий поэт продолжал:

Однако неумолимо приближающийся вечер заставил поэта срочно прервать своё путешествие и любование достопримечательностями Киева.

Платон чуть не опоздал к ужину. Ел последним, высматривая знакомую юную раздатчицу. Но её на работе уже не было. Было слишком поздно.

Вернувшись в гостиницу, он решил, наконец, заняться утренними хохотушками.

Платон Кочет имел тот прекрасный возраст, про который можно сказать, что из юношества он вышел, а до зрелости ещё не дошёл.

Это был серо-голубоглазый, светлолицый брюнет – мужчина в самом соку и в полном расцвете сил.

Высокого, теперь бы сказали выше среднего, роста, нормального и даже, если судить по науке – показателю Пинье, – крепкого телосложения.

На щеках его ещё сохранились нечёткие следы некогда бывшего детского румянца. Чёрные, кудрявые волосы обрамляли идеально, по европейским меркам, сложенную голову.

Иногда, как небо глаза, ярко-красные, слегка припухлые губы придавали его облику неподражаемое состояние привлекательности.

Он имел несколько длинноватые конечности, в чём нельзя было упрекнуть его стандартное мужское достоинство. Однако это компенсировалось неуёмным желанием ублажать слабый пол и заметной способностью к оному.

Платон был умён и даже остроумен. А его аналитический и философский склад ума позволял с честью выходить из трудных и даже самых щекотливых положений, в которые он то и дело попадал в силу своего необузданного темперамента, изощрённой выдумки и неиссякаемой энергии.

Он мог заболтать и зафилософствовать практически любого человека.

И даже самую болтливую женщину мог довести своими софистическими рассуждениями до экстаза, умопомрачения или истерики.

Одним словом, в возрасте сорока лет, – по прошествии семи лет от известного возраста Иисуса Христа, когда уже и седина в голову, и бес в ребро, – Платон Кочет всё больше соответствовал своему имени, и всё ещё, хотя уже и в немного меньшей степени, своей фамилии.

Бездеятельность убивает человека, будь он стар или млад! – подумал Платон.

Поэтому он решил, что вечер надо провести активно, весело, с пользой для души и тела. Не следует упускать шанса. Пусть будет, что будет.

Он не хотел изменять Ксении, но его нутро противилось этому и толкало на подвиги.

В конце концов, – дал себе отступную, не верящий в Бога, Платон, – пусть всё решит Господь! Повезёт, так повезёт!? А нет, так нет! Сохраню верность подруге, хотя это и не обязательно. Ведь не жена же она ещё!? На всё воля Божья!

С таким решительным настроем Платон вошёл в холл на своём этаже гостиницы. Там уже вокруг телевизора, на некотором удалении от него, общалась компания знакомых молодых людей.

Среди них Платон сразу заметил своих девушек. Они слегка кокетничали с молодыми мужчинами, но дальше пустой, ни к чему не обязывающей, болтовни дело не шло.

Увидев Платона, они оживились, что-то сказали друг дружке на ушко и засмеялись. Платон улыбнулся им в ответ и спросил:

– «Ну, что, хохотушки, Машину кофточку почистили?».

– «Да! Отчистили!» – радостно ответила Оксана.

При этом она ухватилась за новую Машину блузку, слегка приподнимая её край и немного обнажая тело подруги. Та, нисколько не смущаясь, со смехом подтвердила:

– «Да! Еле отодрали! Могли бы и помочь, между прочим!».

Платон чутко уловил игривый и задиристый тон девушек, ответив им:

– «А я, как правило, сам деру! Никого не подпускаю! Люблю я очень это занятие! Но втроём конечно веселей! Так, что я весь к вашим услугам!».

С этими словами Платон подошёл к девушкам почти вплотную.

Нагло и влюблённо глядя в их сияющие нежной радостью глаза, он обнял их за талии, дефилируя мимо ошалевше наблюдавших за этой картиной, разинувших рты, мужчин, прямо по коридору к своему номеру.

Но они, не дойдя до номера Платона, вдруг остановились и представились ему:

– «Оксана! Аспирантка мединститута!».

– «Мария! Почти тоже…, но по другой части!».

Платон также представился, что вызвало у подруг оживление:

– «Какое у Вас философское имя!» – восторгалась Оксана.

– «А мы думали: Дон Педро!» – вторила ей смелая Маша.

– «А почему Дон?» – Платон не успел закончить вопрос, как она перебила его и быстро ответила:

– «Жуан! А Педро… потом скажу!».

Такое продолжение разговора не ошеломило Платона и он, с присущей ему въедливостью, заметил:

– «Для Дона у меня не тот цвет кожи. Загара нет!».

– «А мы ещё не видели!» – не унималась настырная Маша.

– «Ой! Я предлагаю пойти в душ! Там, внизу, открыто сейчас, и народу никого нет. Я видела!» – наивно, как показалось Платону, добавила Оксана.

– «Отлично! пошли! Только зайду за принадлежностями!» – подхватил Платон.

– «А мы не боимся! Мы проверенные!» – вновь схохмила Маша.

– «Да он про полотенце!» – уточнила справедливая Оксана.

Со смехом все трое разошлись по номерам за своими вещами.

Платон взял их и, подходя к двери, подумал, что девушки весьма смелы и остроумны. В общем, что надо!

Оксана была не коротко стриженой белокожей блондинкой с вьющимися волосами и крупноватыми голубыми глазами. Её средний для женщины рост, в меру упитанное, но стройное тело, со слегка полноватыми, красивыми, нормальной длины ногами, были весьма привлекательны для любых мужчин.

Мария, в противоположность ей, была тёмно-кареглазой, высокой, весьма стройной брюнеткой с тёмно-каштановыми, до плеч, волнистыми волосами, со слегка высоким интеллектуальным лбом. Глаза её были обычного размера, но отличались необыкновенным блеском перезревших маслин.

Стройность её производила на мужчин дополнительное возбуждающее впечатление осиной талией, упругой, чуть крупноватой, призывно торчащей и манящей грудью, и длинными, стройными, красивыми ногами.

Всё это гармонично сочеталось со слегка загорелой, бархатной, смугловатой или даже персикового цвета, кожей.

Они играли на контрасте и великолепно дополняли друг друга не только внешне, но и в общении с мужчинами.

Эти зрелые девушки выступали, как одно целое, устремлённое на изящное исполнение всех своих плотских и эмоциональных желаний, и полное удовлетворение своих необъятных, экзотических потребностей.

Вместе они производили довольно аппетитное впечатление.

И Платон завёлся. Нутро его напряглось в предвкушении ожидаемых ласк и удовольствий.

Но, до поры, до времени, он решил не форсировать события. Ему было очень интересно и любопытно увидеть, что предпримут сами девушки.

Взяв все необходимые вещи, новоиспеченная компания спустилась на первый этаж гостиницы, и зашла в раздевалку душевой, которая предназначалась для поочерёдного, посменного использования или мужчинами, или женщинами.

Чтобы не выглядеть совсем бесстыжим, Платон на время вышел в коридор, предоставив подругам возможность спокойно облачиться, как он предполагал, в купальники.

Неожиданно в коридоре появились те самые «удивлённые» молодые мужчины с их этажа. Они явно имели желание завернуть в душ, так как несли с собой пакеты, очевидно, с купальными принадлежностями.

Платон их остановил:

– «Опоздали мы! Сейчас женский час! А наш будет видимо… часа через два!».

– «Как долго ждать!» – возмутился один из них.

– «Ничего не поделаешь!» – подхватил другой.

– «Не идти же к ним!?» – резюмировал третий.

– «Конечно! Придётся пока заняться другими делами!» – поддержал их Платон, думая про себя: телки вы, телки!

Он сделал вид, что собирается вместе с парнями подняться наверх, затем совершил манёвр, резко свернув назад в сторону холла гостиницы, дезинформируя конкурентов:

– «А я пойду на улицу, прогуляюсь!».

Как только парни скрылись за лестничным пролётом, Платон быстро и бесшумно возвратился на свой пост и тихо прошмыгнул в предбанник душевой, запирая за собой дверь на шпингалет.

Ну, вот и всё! – подумал он – Как говорится, процесс пошёл!

Платон живо разоблачился до плавок, взял мыло, мочалку и полотенце в пакете, и уверенно вошёл в душевую.

Та состояла из нескольких стандартных секций, как в бассейне «Москва», – увидел Платон.

Воспоминание о многочисленных его посещениях и частых и, как правило, удачных знакомствах в водоёме с девушками, моментально согрело его душу и возбудило тело.

А в двух секциях уже хлестала вода, и плескались подруги.

Трудно было не заметить, что они нагие, так как те позволяли себе различные шалости, ведущие к демонстрации перед Платоном своих прелестей.

Оксана, блеснув своими белыми телесами, заскочила из своего отсека в Машин, и, – пользуясь тем, что подруга в это время закрыла глаза, подставив своё лицо под струи, – резко прибавила горячей воды, хихикая смывшись восвояси.

От неожиданно ударившего по ней горячего потока, Маша отшатнулась назад, невольно демонстрируя Платону свой упругий, красивый зад, прокричав при этом:

– «Оксан! Я же груди ошпарила! Теперь кожа слезет!».

– «Ничего! Залижем!» – отпарировала смелеющая Оксана.

Платон прекрасно понимал, что всё это делается и говорится не просто так, а специально для него.

Тут же самый ретивый член его тела напрягся, набирая силу.

Платон еле успел стянуть с себя плавки, зацепившись ими за свой восставший конец, и чуть не упав при этом.

Этот курьёз развеселил его и кратковременно отвлёк от возбуждения.

Заканчивая своё омовение, стоя лицом к стене, Платон вдруг с дрожью всего тела ощутил на своей спине две ласковые девичьи ручонки, поглаживающие её в районе лопаток.

Наверно, это высокая Маша, – подумал он, блаженно расслабляясь.

Женские руки полезли ещё выше к шее и голове, затем начав трепать волосы.

При этом Платон почувствовал прикосновение к своей в меру волосатой спине женской груди, которая, с набухающими твердью сосками, медленно перемещалась из стороны в сторону.

Платон возбудился полностью. Его ракета уже перешла в полную боевую готовность, смотрела на пол-одиннадцатого, медленно обнажая свою тёмно-красного цвета головную часть.

И в этот момент Платон, даже с некоторым страхом и содроганием от неожиданно смелых действий девушек, ощутил, как одна из двух других рук, видимо принадлежащих Оксане, начавших сначала гладить его ягодицы и бёдра, вдруг вместе с мыльной струёй скользнула по ложбинке между половинками и по промежности между ног, проникла на противоположную сторону тела к его шарикам, нежно теребя и поглаживая их. При этом его ягодицы были просто осыпаны поцелуями с прикусыванием.

От всего этого Платон пришёл в дикое возбуждение. Его друг полностью оголил свою суть и торчал, покачиваясь, не находя опоры своей тяжести и применения по существу, демонстрируя уже густо малиновый набалдашник и ожидая употребления его по прямому предназначению.

Платон медленно, чтобы не прерывать процесс, повернулся на 180 градусов. Действительно, девушки расположились, как он и предполагал.

Но теперь Маша, обняв Платона за шею и теребя пальцами его мокрые волосы под затылком, зашлась страстным поцелуем в губы, энергично работая языком.

При этом она тесно прижалась своими грудями к не менее волосатой, чем спина, могучей груди Платона.

Конец ознакомительного фрагмента.