ГЛАВА 4
Несмотря на ночное время, парижский театр блистал огнями. Роскошные фасады, исполненные еще полтора столетия назад в стиле барокко, ярко освещались фонарями. Храм искусства должен выглядеть роскошно, и в данном случае все именно так и было. Многочисленные лепные украшения, завитушки, фигуры античных богов – вся эта пышная феерия форм словно зазывала посетить театр каждого прохожего. Сегодня в этом не было особой необходимости, поскольку все билеты уже давно раскупили.
Война войной, но Париж всегда считал себя, и надо сказать, совсем небезосновательно, центром мировой культуры. Этот город с незапамятных времен был центром притяжения всех гастролирующих коллективов и отдельных артистов. Фраза «увидеть Париж и умереть» больше всего относилась к людям искусства, полагавших, что без хотя бы одного выступления в столице Франции считать свою творческую задачу выполненной никоим образом нельзя. Поэтому, несмотря на то, что орудия войны гремели вовсю, что столица находилась не так уж далеко от линии фронта, артистическая жизнь, пускай и несколько притихшая, и в эти суровые годы не затихала. Что, собственно говоря, и подтверждал сегодняшний аншлаг.
У главного входа в театр было многолюдно. Из подъезжавших авто выходили мужчины во фраках, женщины в роскошных нарядах. Цокали копытами по мостовой кони, привозившие в колясках ценителей искусства.
Среди десятков других сюда подъехал фиакр, из которого вышли поручик Голицын и капитан Дидье Гамелен. Для них вечер все еще продолжался. После событий, познакомивших двух господ таким странным образом, посещение театра стало второй частью программы этого вечера. В театр пара новых друзей прибыла после ужина.
Ужин в ресторане с названием «Чаша» прошел великолепно. Превосходные блюда, отличные вина, приятная атмосфера – Гамелен постарался, чтобы русский гость чувствовал себя комфортно и уютно, пускай и оказавшись вдалеке от Родины. Не последнюю роль в положительных впечатлениях Голицына сыграло присутствие рядом Элен. Вечер, проведенный в обществе элегантной парижанки, оказался весьма приятным. Поручик, вдохновленный присутствием девушки, был воплощением галантности, он источал очаровательной спутнице пышные комплименты. Она и правда заслуживала наивысшей похвалы, ибо была не только красавицей, милой в общении, но и оказалась весьма умной собеседницей.
Бывшие в ресторане французские офицеры тоже старались не отставать от коллеги-союзника, но где же тут было равняться французам, пускай и рафинированным ухажерам, с российским поручиком, известным всему Петербургу тем, что производил на представительниц прекрасного пола поистине неотразимое впечатление. Как говорили многие, это впечатление приводило к тому, что дамы укладывались штабелями... в постель.
В этот вечер, естественно, до постели дело не дошло, но Голицын, как обычно в подобных случаях, был в ударе и в завершении вечера исполнил старинные русские романсы. Романтичный офицер с гитарой, великолепным голосом и взглядом, заставлявшим трепетать сердце, сразил Элен наповал. В театр офицеры, однако, отправились уже вдвоем. Парижанка, как и положено порядочной французской девушке, отправилась домой – и отцу надо было помочь, и за домом присмотреть. Дела у людей занятых всегда находятся, тем более в военное время. Поручик прилагал все мыслимые и немыслимые усилия, но примерная дочь в этот раз не составила им компанию.
Надо сказать, что Голицын и Гамелен, несмотря на весьма, скажем так, недавнее знакомство, уже успели подружиться. Выпитое за ужином шампанское помогло найти массу общих тем. Вполне может быть, что причиной симпатии стала и Элен, вызывавшая у поручика жгучий интерес.
Гамелен пригласил Голицына на ночное представление, пообещав, что тот не будет разочарован.
...Свет в зале погас, и все погрузилось в мистическую тьму. Царила мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая чьим-то покашливанием. Постепенно, понемногу сцена стала освещаться. Поручик увидел там брахманский алтарь индийского храма под сенью цветущего дерева. Дымящиеся курительницы создавали почти реальную атмосферу святилища. Негромко заиграла восточная музыка. Все ждали. И вот на сцене появилась экзотическая танцовщица в трико телесного цвета, покрытая белым покрывалом. Покрывало соскользнуло на пол...
Восемь колонн алтаря украшали цветы, достигавшие круглого балкона третьего этажа. С каждой колонны на танцовщицу, выглядевшую в облегающем трико словно обнаженной, с завистью нимф смотрели статуи с неприкрытыми бюстами. Свет свечей усиливал таинственность атмосферы. Одна из самых впечатляющих статуй из восточного пантеона, присутствующих на сцене – четырехрукий Шива трех футов высотой, окруженный кольцом из горящих свечей, – топтал своей бронзовой пяткой карлика. Разглядывать остальные детали убранства этого «святилища» можно было долго, однако взоры всех приковала хозяйка сцены.
Теперь она была окутана живописным светом, создаваемым лучами прожекторов, установленных на потолке. Благодаря искусной работе осветителей, поработавших над этим, зрители могли видеть восточную танцовщицу хорошо с любого направления. В перерывах невидимый оркестр играл музыку с индусскими и яванскими мотивами.
– Уступая настойчивым протестам церкви, она вынуждена надевать облегающее трико, – шепнул, наклоняясь к Голицыну, Гамелен. – А мне приходилось бывать на ранних представлениях, где из одежды у нее были только украшения.
– Неужели?
– Да-да, именно так. Она появилась перед зрителями в роскошном восточном одеянии, – вполголоса рассказывал француз. – Видите, сегодня танцовщица выглядит иначе, а тогда она была одета в костюм из коллекции мсье Гиме. Ее окружали четыре девушки в черных тогах, на ней самой был белый хлопковый бюстгальтер с орнаментом на груди, вызывающим ассоциации с Индией. Руки украшались подходящими по стилю браслетами. На голове была индийская диадема, охватывающая завязанные в косы «по-испански» черные волосы. Блестящие ленты обхватывали ее талию. Они придерживали саронг, который скрывал ее тело ниже пупка и спускался чуть ниже середины бедер. Все остальное было открытым. Этот костюм весьма возбуждал, но во время танца она постепенно сбросила с себя и эту одежду, оставив лишь нитки жемчуга и сверкающие браслеты. В конце, как апогей простоты, она стояла перед Шивой в гордой наготе. Такова идея: чтобы умилосердить бога, она предоставляет себя ему. Это очень впечатляюще, очень смело и вместе с тем очень целомудренно.
Голицын кивнул, хотя и сегодняшний вид танцовщицы захватывал и очаровывал.
– Согласитесь, такого вам еще не приходилось видеть? – усмехнулся Гамелен.
– Соглашусь, – лаконично ответил поручик. – Хотя, естественно, наслышан о ней очень много. Кстати, все-таки кто она – европейка или индианка?
– Это сложный вопрос, – ответил капитан. – Видите ли, она и голландка, и шотландка, и яванка одновременно. От северных рас по происхождению у нее высокий рост, сильное тело, а на Яве, где она выросла, она приобрела гибкость пантеры, движения змеи. Она воздействует на зрителя не только движениями своих ног, рук, глаз, губ.
После завершения программы зал просто захлебывался аплодисментами. Поручик посмотрел по сторонам. Похоже, что не он один был впечатлен этой удивительной женщиной. Публика неистовствовала.
– Понравилось? – поинтересовался Гамелен.
– Весьма.
– А хотите, я вас познакомлю? – лукаво спросил француз.
– А разве это возможно? – удивился поручик.
– Да. Открою вам секрет, мы с ней уже давно знакомы.
– Черт побери, Дидье, вам можно позавидовать!
Вскоре танцовщица появилась в ложе, где сидели два офицера. Крайне разговорчивый Гамелен представил ей русского союзника в самом лучшем свете, рассказав и о подвиге с бомбой, и даже о секретном пакете.
Танцовщица, с которой Голицын и не мечтал познакомиться, вблизи оказалась эффектной женщиной с отличной фигурой, большими глазами и черными волосами. Поручик приосанился, увидев перед собой элегантную, очень высокую, хорошо сложенную смуглую брюнетку с выразительными чертами лица и бархатистыми глазами, непринужденно и почти вызывающе расположившуюся на диване. Она с интересом взирала на русского офицера, как-то загадочно улыбаясь.
В ответ на расспросы Голицына танцовщица рассказала поручику, что ее матерью была четырнадцатилетняя индианка, танцовщица в храме, умершая при родах. После этого ее саму якобы воспитывали жрицы в храме, научившие ее священным индуистским танцам, посвященным Шиве. Она поведала, что впервые танцевала обнаженной еще в тринадцать лет перед алтарем индуистского храма.
– Там, на Востоке, эти танцы хранятся в тайне, – сообщила танцовщица. – В глубине храмов за ними могут наблюдать только брахманы и девадаши, так что до меня никто не мог продемонстрировать их не только широкой, но и какой бы то ни было вообще европейской публике.
– Как говорится на Востоке, к нашей большой радости и к наслаждению для глаз, мадам станцевала для нас танцы принцессы и волшебного цветка, призыва Шивы и танец «Субрамайен», – сказал Гамелен. – Я не ошибся?
– Да, именно так, – кивнула танцовщица. – Вы стали настоящим знатоком моего искусства.
– О да! Разве можно остаться в стороне, видя такой безграничный талант?
– А что же вы, Дидье, с бумагами ходите? – кивнула смуглянка на пакет Гамелена. – Неужели нельзя забыть хоть на какое-то время о работе? Я бы на вашем месте выбросила эти бумажки к черту.
– Что вы, мадам, – это слишком важные документы, – усмехнулся француз.
В полутемной ложе появился официант с шампанским, фруктами. Женщина, как бы между прочим, расспрашивала поручика о всякой всячине, в том числе и о том, где дислоцируется его часть. Голицын так же аккуратно перевел разговор на другую тему.
– Извините, мсье, мне пора, – неожиданно поднялась собеседница. – На этом я вас оставлю.
– Как, неужели так скоро, мадам? – развел руками поручик. – Быть может, мне удалось бы уговорить вас задержаться еще немного?
Действительно, эта известная, красивая и необычная женщина не могла не вызвать у него интереса. В ней ощущалась какая-то тайна, завораживающая, притягивающая и пугающая одновременно. Правда, последнее к поручику явно не имело отношения.
– К сожалению, мсье, – наклонила голову женщина. – Надеюсь, мы еще встретимся...
Занавеси колыхнулись, пряча гостью.
– Ну, как? – усмехнулся Гамелен. – Что скажете, поручик?
– Экзотическая особа, – заключил поручик. – Неужели все то, что она рассказывала, – правда?
– Трудно сказать... В ее жизни реальность так перемешана с легендами и вымыслами, что трудно подчас отличить одно от другого.
– Ну, хорошо, – потянулся Голицын. – А не выпить ли нам еще по бокалу?