4. Сатана там правит бал
Если не считать редких случаев, когда Антонову доводилось наведываться в театры по долгу службы, он эти храмы Мельпомены вниманием не жаловал. В последний раз он побывал в театре в 2008 году, когда грузинская банда попыталась устроить что-то вроде нового «Норд-оста», чтобы поквитаться за Цхинвал. До этого была постановка «Евгения Онегина» в Большом, где появление Антонова совпало (случайно, разумеется) со скоропостижной кончиной посла одного не слишком дружественного государства, совмещавшего дипломатическую деятельность с диверсионной. Оперу Антонов вспоминал с содроганием. Обилие странно одетых и еще более странно ведущих себя людей, поющих какую-то неразборчивую тарабарщину, подействовало на него угнетающе. Он ничего не имел против музыки Чайковского, пока не начинали звучать арии, о содержании которых можно было судить лишь по специальным программкам. У Антонова такой не было, а зал он покинул с глубоким убеждением, что зрители лишь прикидываются, будто получают удовольствие.
Перспектива снова попасть на оперу была не то чтобы пугающей, но удручающей. Посетить предстояло премьеру «Фауста» Гуно. Сказать, что Антонов был рад, значило бы нагло соврать. Впрочем, думать о будущем ему было некогда. Все дни, оставшиеся до встречи с Темногорской, были посвящены интенсивной подготовке. По существу, его рабочий день длился двенадцать часов.
Утро начиналось с совещаний у Второго, который гонял Антонова по эпизодам легенды, устраивал мозговые штурмы, либо просто делился соображениями, приходящими ему в голову. После этого подполковник посвящал не менее часа изучению атомной энергетики, отправлялся в спортзал, оттуда в бассейн, а затем слушал лекции по шпионажу, физиогномике, психологии и другим полезным дисциплинам. Среди учителей Антонова имелся даже один настоящий вор, и занятия под его руководством отнимали не менее четырех часов в день.
Изматывающие рабочие дни, как правило, завершались в лаборатории, где готовился комплект снаряжения для Антонова. Его снабдили современнейшим подслушивающим устройством, универсальным детектором микрофонов и скрытых видеокамер, радиомаяком, а также кое-какими штучками, способными сохранить обладателю жизнь или помочь ему выбраться из затруднительного положения. Антонов терпеливо выслушивал пояснения и изучал инструкции, хотя по опыту знал, что ему вряд ли понадобится и фонарик с ослепляющим лучом, и хитрые очки ночного видения, в которых можно было смело прогуливаться по улице, не привлекая к себе внимания.
Куда заинтересованней Антонов был во время визитов к оружейнику центра, капитану Ворошилову, которого называли за глаза Ворошиловским Стрелком.
Антонов любил оружие и, подобно многим десантникам, верил, что оно наделено душой. Ему было приятно ощущать его весомость, брать в руку рифленую рукоятку пистолета, неспешно набивать магазин маслянисто поблескивающими патронами или разбирать его, вдыхая запах смазки и пороха.
За годы службы в ВДВ Антонов перепробовал множество пистолетов, начиная от отечественных моделей и заканчивая всякими «береттами» и «Глоками». Одно время он не расставался с «Вальтером» образца 99-го года, однако потом пожалел о своем выборе, потому что затвор пистолета имел обыкновение заедать в самый неподходящий момент.
Наконец Антонов остановил свой выбор на «Люгере», но, когда он явился с ним в подземный тир, Ворошиловский Стрелок поморщился:
– Что вы носитесь с этим старьем, товарищ подполковник? Почему бы вам не выбрать что-нибудь более современное?
– Это лучшая известная мне модель, – ответил Антонов таким тоном, словно была затронута честь его лучшего друга. – Удобная рукоятка, длинный ствол, высокая точность стрельбы, слабая отдача. Ну и скорострельность, что немаловажно.
– Зато спусковой крючок слишком замысловатый, – возразил Второй. – В перчатках не выстрелишь. И гильзы летят в лицо при стрельбе от бедра.
– Я не стреляю от бедра. Обычно я стреляю так… или так…
Говоря это, Антонов иллюстрировал свои слова действиями, выхватив из-под пиджака «Люгер» и ведя огонь по дальним мишеням. Глянувший в подзорную трубу Стрелок почесал затылок и сказал, что от дальнейших рекомендаций воздерживается, а просто предлагает Антонову появляться в тире, когда ему заблагорассудится, и пользоваться любым имеющимся здесь оружием.
Учитывая бюрократическую волокиту, сопровождающую выписку пропусков во владения Ворошиловского Стрелка, за подобное приглашение с радостью уцепился бы любой сотрудник АТЦ. С этого дня Антонов стал заглядывать в тир раза по три в день, пользуясь возможностью опробовать самое разное стрелковое оружие, начиная от дореволюционных револьверов и заканчивая портативными автоматами. Патроны он приобретал за свой счет, причем щедро делился ими со Стрелком, так что чувство гостеприимства у того не иссякало.
Доводя до совершенства свою и без того безупречную стрельбу, Антонов не забывал приводить оружие в порядок, а уж собственный «Люгер» холил так, как не могла мечтать ни одна женщина на свете. Женщины не могли дать ему ничего, кроме хорошо знакомого и многократно испытанного удовольствия. От пистолета зависела его жизнь.
В день выезда Антонов проснулся в шесть утра. Настроение было приподнятым. Приняв горячую ванну, он облился холодной водой под душем, тщательно выбрил лицо и голову, оделся и сел завтракать, бегло просматривая статью о том, как определить темперамент женщины по ее парфюмерии. Он съел пару яиц в мешочек, умял два ломтя пшеничного хлеба с настоящим деревенским маслом, добавил к этому большой стакан ледяного молока и подсластил себе жизнь несколькими ложками майского меда.
Двадцать минут спустя подполковник уже вел свой «Порше» на север. Пиджак на соседнем сиденье прикрывал наплечную кобуру с пистолетом, на заднем сиденье покоилась сумка, превращенная стараниями технических кудесников АТЦ в расширенный вариант цилиндра иллюзиониста. Из динамиков звучали какие-то песни, но мысли Антонова были заняты Темногорской и ее связью с Шамилем.
Федеральная трасса М10, соединяющая Москву и Санкт-Петербург, была забита разнокалиберными фурами. К тому же за три века она обросла множеством придорожных городов и деревень, так что ехать приходилось через населенные пункты с неизбежными притормаживаниями и заторами. Местами дорога была столь узкой, что, случись на ней серьезная авария, пришлось бы проторчать в пробке несколько часов, и Антонов пожалел о том, что не выехал пораньше.
Потратив не менее полутора часов на то, чтобы протащиться через Вышний Волочок, Антонов стал с особым чувством взирать на дорожные работы по возведению платного автобана, тянущегося параллельно трассе М10. Лишенный возможности разгоняться хотя бы до ста километров в час, он весь извелся, пока добрался до гостиницы «Астерия», где забронировал номер на сутки. Она выходила окнами на Фонтанку, и отсюда было рукой подать до Мариинского театра. Приведя себя в порядок и проглотив невкусный ужин, Антонов отправился «на дело».
Мариинку-2 подполковник принял сначала за торговый центр и прошел мимо и только позже выяснил, что это и есть тот самый знаменитый театр, куда он направлялся. Войдя внутрь, очутился в огромном фойе со стенами, при виде которых Антонову вспомнился съеденный утром мед. С потолка свисали длинные нити с хрустальными шариками, в которых преломлялся свет.
Люди, прохаживающиеся вдоль желтых стен фойе, гудели как растревоженные пчелы. По большей части это была почтенная (как принято говорить) публика, то есть публика преклонного возраста, хотя попадались молодые женщины, радовавшие глаз. Прогуливаясь у входа в центральную ложу, Антонов притворялся, будто страшно увлечен их созерцанием, что было предусмотрено сценарием. Это не помешало ему заметить появление Темногорской.
Голоса публики стали на тон выше, головы одновременно повернулись в одном направлении, и, проследив за направлением любопытных взглядов, Антонов увидел очень большую и очень толстую женщину, важно двигающуюся ему навстречу. Это была Темногорская.
Никакие фотографии не могли передать то впечатление, которое она производила вблизи. Ее энергетическое поле было столь сильным, что, казалось, даже подвески на люстрах начали позванивать, как кусочки льда, там, где она проходила. А еще Антонов явственно услышал… нет, скорее, ощутил тяжелые шаги Темногорской, напоминающие размеренные удары в очень низко настроенный барабан: дум-м… дум-м… дум-м… Даже на расстоянии она излучала абсолютную и непоколебимую уверенность в себе. Будучи женщиной весьма крупных размеров, она обладала поистине чудовищным эго, ощущающимся на физическом плане.
Заставив себя оторвать глаза от ее сотрясающегося при ходьбе лица, Антонов перевел взгляд на колье, представляющее собой серебряную ленту, усыпанную бриллиантами. Да, это была та самая цацка Екатерины Второй, которую подполковник видел на фотографиях, сделанных в Алмазном фонде России до того, как колье мистическим образом перенеслось в хранилище лондонского аукциона. Теперь оно должно было стать чем-то вроде волшебного ключа, открывающего доступ к Темногорской, поэтому Антонов долго смотрел на него. Когда она остановилась и повернулась спиной, заговорив с кем-то, он увидел бриллиантовый бант, прикрывающий застежку.
Решив, что вряд ли это колье когда-либо украшало или украсит более уродливую шею, подполковник посмотрел на спутницу Темногорской. На ее фоне Павлина выглядела не просто красивой и стройной девушкой, а юной богиней, не слишком отчетливо понимающей, что она делает в столь странном окружении. Ее длинное белое платье показалось бы более уместным где-нибудь на небесах, среди эфирных созданий в воздушных одеяниях, а волосы, заколотые на макушке, придавали ей скульптурное изящество.
Опытный глаз Антонова отметил, что девушка чувствует себя не в своей тарелке, напряжена и сильно нервничает, хотя старается не подавать виду. Тем не менее это не портило ее красоту, а придавало ей что-то еще более чарующее, хрупкое, чуточку страдальческое. Павлину хотелось обнять и защищать от опасностей, причем, перехватив ее блуждающий взгляд, Антонов почувствовал, что готов сделать это немедленно.
«Угомонись», – сказал себе он, сосредоточив внимание на третьем персонаже, рослом детине, сопровождавшем обеих дам. Держался он поодаль, на самом заднем плане, словно не желая бросать зловещую тень на своих подопечных. Костюм сидел на нем нелепо, но не по причине скверного покроя, а оттого, что мужчины подобного сорта не созданы для костюмов. Его правый глаз был налит кровью и оттянут вниз, как у сенбернара, из-за старого шрама, затронувшего нижнее веко. В нем невозможно было не узнать Лося.
Проводив дам до дверей ложи, он направился к выходу. Должно быть, сердобольная хозяйка избавила его от мучительной обязанности слушать оперу. Оставалось только порадоваться этому обстоятельству, потому что присутствие Лося могло бы здорово осложнить задачу Антонова. Она и без того представлялась ему очень трудной, несмотря на серию тренировок, проводившихся под руководством легендарного вора-карманника Шестипалого.
Тренировки проходили в специальном помещении, заставленном манекенами, одетыми в самые разные наряды. Бродя среди них, Антонов отрабатывал те несколько классических приемов, которым обучил его Шестипалый. Виртуозной ловкости, подобной той, которую демонстрируют карманники, карточные шулера и эстрадные фокусники, Антонов не достиг, хотя элементарные действия он освоил. Его пальцы приобрели необходимую гибкость, он научился «ставить ширму», «притираться», «скользить» и «делать зажим».
Чтобы набраться опыта и, главное, нахальства, без которого щипачу не обойтись, Антонов даже совершил пару вылазок в супермаркет, где увел бумажник и пластиковую карту – разумеется, вернув их владельцам как утерянные. «Работать» ему было сложнее, чем рядовому карманнику, которого прикрывает целая шайка, зато и результатов он добился быстрее, потому что мог рассчитывать только на себя самого. Как, впрочем, почти всегда.
Но этим вечером, в ярко освещенном театре, среди большого скопления народа Антонов вдруг испытал приступ неуверенности. А вдруг он попадется на горячем? Вдруг кто-нибудь выдаст его полиции? Тюремный срок подполковнику не грозил, но провал означал бы, что тщательно продуманный план пошел насмарку. Он не мог этого допустить, а потому волновался все сильнее и сильнее. Заняв свое место в зрительном зале, он подумал, что биение его сердца слышно окружающим, особенно, когда погас свет и все затаили дыхание.
А потом грянула увертюра, занавес открылся, на сцене запели, и мандраж как отрезало. Если я вынесу это, то мне уже ничего не страшно, решил Антонов.
Изогнутая подковой сцена была не просто велика, она выглядела огромной, но и народу там собралось немало, причем все подпрыгивали, пританцовывали, перебегали с места на место и старались выделиться на общем фоне. Акустика была великолепной, давая возможность расслышать каждую ноту, что не слишком радовало Антонова. Он знал, что предстоят целых три антракта, и вначале намеревался дождаться конца, но очень скоро изменил решение. Чинно отсидеть все пять актов было выше его сил.
Он понял это, когда Мефистофель, одетый в черный плащ с красной подкладкой, зачем-то забрался на сундук, а собравшаяся вокруг толпа приплясывала вокруг, пока какой-то бородатый толстяк голосил: «Не угодно ль будет вам с нами вы-ы-ыпить вина?» Услышав про вино, Мефистофель тут же спрыгнул на пол, завладел протянутой кружкой, как следует угостился и начал предрекать собравшимся всякие несчастья. Народ разбежался, и появился завитой, напудренный Фауст с неприятным и громким голосом, который не умолкал до самого антракта.
Поспешно покинув зал, Антонов поднялся к центральной ложе, полностью выкупленной Темногорской. В левой руке он держал «Петербургский театральный журнал», который должен был сыграть немаловажную роль в предстоящей акции.
Галерея уже заполнялась прогуливающимися людьми, которые оживленно делились впечатлениями от увиденного и услышанного. Антонов спросил себя, что станет делать, если вдруг Темногорская останется на своем месте, но, к счастью, этого не произошло. Она слишком любила внимание к своей особе, чтобы отсиживаться вдали от людских глаз.
Само собой, ее сопровождала Павлина, украдкой бросающая взоры по сторонам. Если она действительно хранила невинность, то это начало ей надоедать.
Стараясь оставаться незамеченным, Антонов двинулся за своей жертвой и ее сводной сестрой. Шестипалый учил его, что воровской фарт зависит от правильно выбранного момента, и сейчас подполковник понимал это лучше, чем когда-либо. Не выделяясь из толпы, он постепенно приближался к Темногорской со спины.
Ей оставалось сделать несколько шагов, чтобы оказаться напротив лестницы, где смешавшиеся людские потоки образовывали столпотворение. Антонов осторожно пошел на сближение. Темногорская как раз затеяла оживленную беседу с каким-то старичком, румяным, точно покойник, обработанный перестаравшимся бальзамировщиком. Павлина шла чуть впереди, изредка из вежливости оборачиваясь.
Антонов пристроился прямо за широкой спиной Темногорской, рассчитывая свои шаги так, чтобы не подходить вплотную, но и другим не позволить опередить себя. Их со всех сторон окружали люди, дожидавшиеся звонка. Медлить было нельзя. Расстояние между Антоновым и Темногорской сократилось до полуметра. Он отчетливо ощущал аромат ее дорогих духов, думая, что так могло бы пахнуть в древней гробнице, окропленной благовониями.
До колье было буквально рукой подать. Копию этого знаменитого украшения Антонов самым тщательным образом изучил в Алмазном фонде. К его удовольствию, колье надевалось не на голую шею, а на специальную полоску ткани, имитирующую ошейник рабыни, что в восемнадцатом веке символизировало покорность избраннику сердца. Вряд ли Темногорская догадывалась об этом, иначе ее свободолюбивая натура воспротивилась подобному кощунству.
Антонов набрал полную грудь воздуха и перестал дышать, постепенно поднимая руку на уровень груди. Между средним и указательным пальцами была зажата острая деревянная зубочистка.
Застежка колье пряталась под декоративным бантом из бриллиантов на затылке Темногорской и представляла собой миниатюрный замочек, открывающийся при нажатии на специальный рычажок. Прежде чем добраться до него, нужно было приподнять бант, и Антонов проделал это, затратив на действие какие-то доли секунды!
Его глаза приобрели способность смотреть одновременно в разные стороны, как у птицы или насекомого, когда он пустил в ход зубочистку, чтобы разомкнуть дужку застежки.
Журнал в левой руке Антонова был предусмотрительно раскрыт и находился на уровне его поясницы.
Замочек расстегнулся. Подполковник сделал широкий шаг, начал обгонять Темногорскую и, толкнув ее в плечо, виновато охнул. В тот самый момент, когда она повернула голову, колье соскользнуло с ее жирной шеи и упало прямо на подставленный журнал. Чтобы закрыть его, хватило мгновения. Не глядя на Темногорскую и Павлину, Антонов быстро прошел вперед и скрылся в толпе.
Прозвенел звонок. Поднялась небольшая суматоха, люди ринулись в зал, словно втайне опасались, что их зрительские места могут быть заняты. Подполковник, удивляясь, что сумел проделать задуманное и что никто не схватил его за руку, развернулся на 180 градусов и устремился в обратном направлении. На ходу он выбросил журнал в урну, сломал дужку декоративного замочка и стиснул колье в кулаке.
Темногорская и Павлина уже были готовы скрыться за дверью своей ложи, когда Антонов догнал их и окликнул:
– Простите!
Если старшая дама даже не удостоила его взгляда, то младшая обернулась и с любопытством уставилась на Антонова. Ее коричневые глаза излучали тепло.
– Простите, – повторил подполковник и, преодолевая отвращение, тронул Темногорскую за влажное плечо, напоминающее на ощупь сырое тесто.
Она обернулась одновременно со вторым звонком.
– Что вам угодно, сударь?
«Сударь? – удивился Антонов. – Ах, да, мы ведь находимся в высшем свете».
Не произнеся ни слова, он поднял руку и качнул свисающее колье из стороны в сторону. Бриллианты засияли, отбрасывая радужные блики на физиономию потрясенной Темногорской.
– Как? – просипела она, схватившись за шею. – Откуда?
– Вы обронили, сударыня, – учтиво пояснил Антонов. – Похоже, застежка сломалась.
– Ах! – Темногорская обхватила шею уже не одной, а двумя руками.
– Большое вам спасибо, – сказала Павлина, глядя Антонову в глаза и улыбаясь.
– Да! – опомнилась Темногорская и сцапала колье с проворством сороки. – Спасибо!
– Наверное, дорогая побрякушка? – спросил подполковник, чтобы завязать разговор.
Прозвучал третий звонок. Коридор опустел. Темногорская нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
– Побрякушка? – усмехнулась она. – Этой вещице цены нет, молодой человек.
– Правда? – Антонов сделал вид, что слегка опечалился. Это должно было напомнить толстухе, какая огромная услуга ей оказана.
– Даже не знаем, как вас благодарить, – сказала Павлина, глядя на Антонова снизу вверх своими лучистыми глазами.
Ее голос ласкал слух, как журчание лесного ручейка или щебет птиц на рассвете, но Темногорская нахмурилась.
– Почему же не знаем, знаем, – произнесла она, поправляя очки уверенным, мужским жестом. – Приглашаем вас досмотреть оперу из нашей ложи. Когда-то такие назывались царскими.
Антонов не заставил упрашивать себя дважды. Пропустив дам вперед, он очутился в просторном помещении, обитом буковыми панелями и обтянутом кожей.
«Сатана там пра-авит бал», – надрывались на сцене, но подполковник не особенно прислушивался, потому что теперь у него появилось занятие поинтереснее: незаметно вглядываться в профиль Павлины и пытаться определить составляющие ее дразнящих духов. Один или два раза она покосилась на него, после чего ее ушко, обращенное к Антонову, заметно порозовело.
Тревожная музыка как нельзя лучше соответствовала этой почти детской игре в гляделки.
Сатана там правит ба-а-ал, там правит бал! Сатана там правит ба-а-ал, там правит бал!
Темногорская даже сняла очки и поднесла бинокль к подслеповатым глазам, словно надеясь увидеть героев куплетов, а когда бас пропел про то, что люди гибнут за металл, многозначительно взглянула на Антонова и качнула головой в сторону сцены, предлагая ему оценить всю важность этих строк. Он поспешил принять глубокомысленный вид, и Темногорской это определенно понравилось.
Во время антракта она не поднялась с кресла, а повернулась к нему и представилась, предложив называть ее Беллой Борисовной.
– А это, – она сжала хрупкое плечо Павлины, – моя младшая сестра Павлина.
Родства между ними было не больше, чем между бородавчатой жабой и бархатистокрылой бабочкой, но Антонов с вежливым видом кивнул:
– Очень приятно. Я Константин. Константин Заслонов.
– Вы не похожи на театрала, – заметила Темногорская.
– А я и не театрал, – признался Антонов, – я человек военный. Просто надо было как-то время убить.
– И получается?
– Что?
– Убивать.
– По-моему, – сказал Антонов, – это единственное, что должны уметь военные.
– А вы в карман за словом не лезете, – оценила черный юмор собеседника Темногорская и улыбнулась одними губами. – Где же вы служите, Константин? Или это военная тайна?
– Служу там, где платят, Белла Борисовна. Но это неинтересная тема…
Антонов потупился, как человек, сожалеющий, что сболтнул лишнее.
– Почему же, почему же… – Она взглянула на него с новым интересом. – Возможно, мы к ней вернемся… очень скоро вернемся. Вы мне нравитесь, Константин. Хотя ваше бескорыстие вызывает у меня сомнение. Кто еще на вашем месте упустил бы возможность стать миллионером!
– Если бы я знал, – буркнул Антонов. – Решил, обычные стекляшки, для форса. А тут еще девушка симпатичная при вас. – Он указал подбородком на смутившуюся Павлину. – Вот, думаю, познакомлюсь и заодно дело хорошее сделаю.
– А вот это откровенно, – кивнула Темногорская. – И похоже на правду. Жалеете, что вернули колье? – Не дождавшись ответа, она снисходительно усмехнулась. – Ничего, возможно, вам представится возможность наверстать упущенное. Вы ведь нуждаетесь в деньгах?
– А кто в них не нуждается?
– Например, я. – Темногорская повернулась к Павлине. – Дорогая, дай нашему гостю мою визитную карточку, пожалуйста.
Девушка открыла маленькую плоскую сумочку из белой кожи и протянула Антонову визитку.
– Можете навестить нас, – продолжала Темногорская, меряя Антонова испытующим взглядом. – Мы живем в глуши, но у нас не бывает скучно, уверяю вас. Это на границе Лужского и Гатчинского районов. Там расположено мое родовое гнездо. – Толстые губы Темногорской растянулись в самодовольной улыбке. – На обороте карточки чертеж, который поможет вам найти поместье. Только постарайтесь не откладывать поездку в долгий ящик. Очень скоро мне будет не до вас.
– Да я хоть завтра, – сказал Антонов, изображая человека, который хватается за любую возможность поправить свои дела, хотя стесняется прямо сказать об этом.
Взгляд Павлины затуманился, словно ее огорчили его слова.
Темногорская кивнула:
– Прекрасно. Нам будет что обсудить. Вам ведь нужна работа по специальности, верно?
Антонов вскинул брови и выпучил глаза:
– Как вы догадались?
– Знание человеческой психологии, Константин. У вас глаза голодного волка.
– Голодного и одинокого, – вставила Павлина.
Поморщившись, Темногорская села так, чтобы заслонить ее своим корпусом, что не составило труда.
– Чем вы занимались в последнее время, Константин? – поинтересовалась она, не находя нужным понизить голос, хотя на сцене началось новое действие.
Антонов выдержал паузу, давая понять, что колеблется.
– Выполнял разного рода поручения, – ответил он. – Я ведь в отставке. Работаю… э-э, наемником.
– Об этом я догадалась. – Темногорская сделала значительную мину. – Мой опыт позволяет читать мысли людей, как открытую книгу.
Не поднимая глаз, Антонов прикусил губу и протянул этой самовлюбленной дуре ее визитку:
– Вот, возьмите. Думаю, после моего признания она мне не понадобится. Наверное, вы уже пожалели о своем опрометчивом приглашении.
– Отнюдь, отнюдь. – Темногорская отвела его руку. – В наше время каждый зарабатывает, как может. Слишком щепетильные вымирают или уже вымерли. У вас опасная профессия, вы должны ею гордиться.
Антонов вздохнул.
– Тут пели, что люди гибнут за металл. Это правда, но не вся. Гораздо чаще люди гибнут от металла.
Темногорская разразилась гулким хохотом, не обращая внимания на головы, повернувшиеся к ней из зрительного зала.
– Хорошо сказано, Константин. Чувствую, что мне будет приятно познакомиться с вами поближе. – Она уставилась на сцену. – А теперь давайте помолчим. Это моя любимая опера. В ней столько страсти, столько экспрессии.
Антонов и Павлина посмотрели друг на друга поверх ее сгорбленной спины. Она смотрела на него с сочувствием. Антонов неопределенно улыбнулся, встал и откланялся.
Больше ему в театре было делать нечего. Он хотел побыть в тишине, чтобы спокойно изучить спутниковые карты Мшанских болот, где ему предстояло провести несколько дней. Или сложить там голову, чтобы навсегда сгинуть среди торфяников.
Он вышел за дверь. Темногорская даже не оглянулась.