И малое станет большим, и большое – малым. Глава 1 (Дана Гельдэ)

Глава 1

В купе плацкартного вагона приглушен свет. Посапывая, похрапывая, ехали пассажиры. Почти всем им выходить на конечной станции. Работяги знали куда ехали, поэтому отсыпались впрок, набирались сил, чтобы влиться в поток мегаполиса, в котором будут передвигаться, исключительно, бегом, по маршруту дом – работа – дом. Каждый из них знал, что его там ждет, только мне, это было неизвестно, и потому не хотелось спать. Охваченная жутким страхом, сковавшим руки и ноги, зажмурив глаза, я не могла пошевелиться, подняться с чужой полки и расстелить себе постель.

Подобные ощущения со мной уже случались, но совершенно при других обстоятельствах и в другой жизни. Далекой осенью, еще в девятом классе, нас отправили на механизированный ток.

Впятером, разровняв зерно в кузове КамАза, мы спускались на землю. Как всегда, пропустив всех вперед, я спускалась с машины последней. Спрыгнув на перемычку, соединявшую кузов и прицеп, вдруг почувствовала, как машина резко тронулась. Зацепившись руками за борты двух кузовов мертвой хваткой, стоя на соединении между ними, я думала, как мне поступить: «Прыгнуть, значит, попасть под колеса. Если ехать, пока водитель не остановится, то хватит ли у меня сил удержаться?» Очень хотелось кричать, звать на помощь, но язык прилип к нёбу от страха. Почувствовав парализующий леденящий холод изнутри, я испугалась, но оставалась стоять на перемычке.

Девочки не заметили моего отсутствия. Не оглядываясь, они шли, мило болтали между собой, и удалялись от машины. Я мертвенно-бледная, словно распятая между двумя кузовами, онемевшая и окаменевшая, ехала дальше. Вдруг одна из них, не услышав от меня ответа на свой вопрос, оглянулась и увидела мою фигуру на уезжавшем КамАзе. Не раздумывая, девочка кинулась под колеса, выезжавшего за пределы зернотока, грузовика и остановила его.

Я спустилась с этой злосчастной перемычки, молча, с трудом отцепив деревянные пальцы от бортиков, с жуткой дрожью в коленях, стуча зубами. Поблагодарить подружку за свое спасение я могла только мысленно.

Сквозь дремоту появлялись одна за другой картинки из далекого прошлого, какие из них были тревожные, а какие согревали мою испуганную и одинокую душу, в этом битком набитом людьми вагоне.

Мне вспомнилось первое в жизни путешествие на поезде с бабушкой и дедушкой. Укладывая меня спать на нижней полке купе, наклонившись низко, бабушка шептала мне на ушко слова колыбельной песни, которую сочинила для меня: «Месяц, месяц, у луны круглые глаза, среди множества детишек наша Дана – особенная! Да хранит тебя Аллах!» Я была детсадовским ребенком и говорила только по-русски. Не понимая ее слов, сказанных на казахском языке, я спросила: «Аже (бабушка), ты сказала, чтобы Аллах меня забрал к себе?» Бабушка, нежно поцеловав в лоб, сказала: «Глупенькая, я прошу Его присматривать и защищать тебя, пока я буду спать.»

Она уже хотела уйти в свое купе, но её остановил мой пересказ сна: «Аже, мне вчера приснилось, будто я нахожусь в лодке посреди океана, одна-одинешенька, и плыву к видневшемуся вдалеке острову. Морские капли, отлетавшие от весел, брызгали мне в лицо. На губах я чувствовала вкус соли. Красивый райский уголок был усыпан великолепными, растущими даже в воде, вдоль всего берега, цветами. Чудесный остров завораживал взор и манил меня своей красотой. Я очень долго плыла к нему, руки устали от тяжелых весел, было очень трудно, не хватало сил, но, в то же время, страшно хотелось до него доплыть. Добравшись до острова, я проснулась. Что это значит?» Мне, впечатлительной девочке, часто снились содержательные, загадочные сны, которые всегда рассказывала своей бабушке, а моя мудрая аже всегда поясняла мне смысл моих видений, тем самым, успокаивая мое встревоженное сердечко. Многие из них остались в памяти на долгие годы, как бы в подтверждение бабушкиных пророчеств, другие давно и прочно забыты.

На этот раз, сновидение не было однозначным. Задумчивым, отстраненным, взглядом она посмотрела мимо меня, будто вопрошала в неведомую даль, и в молчании ждала ответа. В ее глазах были тревога и страх, в этот момент ей открывалось нечто важное, возможно, моё будущее, то что мне предстояло еще узнать наяву, «прочувствовать всей своей кожей». Безумно долго длились секунды ее раздумий, после которых она произнесла приглушенно: «Да-а-а, и малое станет большим, и большое – малым!» Помолчав, она продолжила: «Ты вырастешь, станешь счастливой, но прежде чем ты доберешься до своего „острова“, ты прольешь немало слез, их вкус ты чувствовала на своих губах. Моя дорогая девочка, тебе предстоит пройти много испытаний. Запомни, что бы в твоей жизни не происходило, как бы тяжело и страшно не было, верь, тебе в будущем предначертано судьбой большое счастье. Придет твое время, оно обязательно наступит! Не переставай ждать его! Стремись к нему! Аллах не оставит, но все зависит от тебя!» «Аже, а как я узнаю его? Как пойму, что нашла его? Вдруг, я не догадаюсь, что уже на этом острове и пойду его искать дальше?» – спросила я сквозь сон. «Душа моя, ты сразу поймешь, что нашла. Это будет очень красивое место, там ты встретишь умных, добрых и хороших людей. Спи, родная, пусть Аллах подскажет тебе дорогу к нему!» – доходил бабушкин шепот откуда-то издалека.

Лишь потом, став взрослой, я вспоминала сон, предсказание бабушки и незатейливую пословицу моих предков – кочевников, в которой раскрывались с каждым испытанием новые значения.

Казахи – очень рациональный народ во всем: в делах, словах, в быту, в еде, например, казахская кухня не отличается большим разнообразием, но она вкусная и включает в себя все необходимое, состоит из продуктов, которые можно перевозить на большие расстояния.

На многое, повлиял кочевой образ жизни предков, для которых важна была мобильность и практичность. В речи казахи тоже немногословны. Наш язык изобилует короткими многозначными формами и формулами, ёмкими по своему содержанию. Зная только значение слов, но не зная пословиц и поговорок, невозможно понять до конца, без пояснений, их скрытого смысла. Обстоятельства при которых употреблено то или иное выражение тоже может повлиять на смысл сказанного. Я очень хорошо помню, как мы с мамой ходили на казахский спектакль «Козы Корпеш и Баянслу», рядом с нами сидели русские девочки из Новосибирска, которые слушали перевод текста в наушниках, то и дело, зал взрывался от хохота, а девочкам казалось, что им переводят неправильно, потому что не было смешно. Причина этого была банальной: юмор из фразы исчезал при буквальном переводе, терялась самая его суть.

В воспитательном процессе старшие, чаще немногословны, я не помню, чтобы они читали нам нотации, объясняя, как нужно себя вести, если мы поступали неправильно, родителям было достаточно посмотреть на нас строго, и мы их без слов понимали. Зачастую, на все крупные семейные мероприятия собирается целый клан родственников, родственники родственников, соседи, знакомые и знакомые знакомых, во время таких собраний самое младшее поколение впитывает в себя традиции наглядно, здесь они видят, что аксакалы (старцы) в роду являются безусловно авторитетными людьми. Они чинно восседают во главе стола, молча наблюдают за процессом, изредка делая замечания, иногда только взглядом, или жестом. Младшие, наблюдая за выражением лица стариков, считывали их реакцию, настроение, эмоции, думаю, что это шло оно из дальних времен.

Кочевым народам были необходимы такие умения, для того чтобы с первого взгляда научиться распознать в бескрайней степи при случайной встрече друга, или врага, предугадать его намерения, замыслы. Вот где истоки физиогномики! Не потому ли зародилась она на Востоке?

Во время больших мероприятий дети учатся у среднего поколения, выполнявшего все функции по организации таких мероприятия и обслуживанию гостей согласно традициям и ритуалам, параллельно с этим обучая младших, такту, терпимости. Они это делали тихо, мягко, вовлекая в процесс младших, давая им, между делом, выполнимые поручения, подбадривая и подхваливая их, похлопывая одобрительно по плечу, передавали «эстафету».

Принцип, по которому воспитывают казахи своих детей – «Делай как я», позволяет ненавязчиво обучать практическим навыкам в совместной работе, показывая, как нужно это делать. Молча, они исправляли ошибки детей, тактично показывая правильное решение задачи. Старшие учили своих малышей решать любые проблемы, что называется «без шума и пыли», то есть без скандалов и пререканий. Если возникала необходимость поговорить с детьми о нормах поведения, не всегда это делалось напрямую. «Заходя издали», рассказывая притчу, или какую-либо жизненную ситуацию, в которой приводились примеры хороших поступков, за которые, в процессе повествования, обязательно хвалили, а плохие осуждались, извлекалось важное, как в поговорке «Тебе, дочка, говорю, а ты, невестка, слушай». Так было тогда, когда занимался этнографическими исследованиями в казахской степи Владимир фон Герн в XIX веке, так было в моем детстве в XX, но, трудно сказать, что сейчас в XXI во всех семьях соблюдаются традиции беспрекословно.

Меняются времена, люди покидают свои ареалы, дети рано покидают родной дом, не успев закрепить в себе, в своем сознании модель поведения, в результате этого теряются устои и правила, и приобретаются новые, чуждые нам традиции, нормы. Я только сейчас понимаю старшее поколение, всеми силами пытавшееся сохранить самобытность нашего народа для будущего.

Запомнилось на всю жизнь то, как в шесть лет в один из семейных вечеров в доме бабушки и дедушки, близкие мне преподали урок родного языка. Взрослые разговаривали между собой на казахском, я его не знала, с шести месяцев воспитывалась в яслях, а потом в детском саду, там я слышала только русскую речь. Мне хотелось знать, о чем они говорили между собой, но понять их не могла, и поэтому начала обижаться, требовать, чтобы при мне говорили по-русски. Папа мне спокойным тоном сказал: «Мы – НЕ – РУС – СКИЕ, мы – КА – ЗА – ХИ, и говорим на своем языке, ты его тоже должна знать. Если ты хочешь понимать нас и разговаривать с нами, то слушай и запоминай, старайся внимательно прислушиваться к тому, что мы говорим. Я тебе подскажу только три слова: „хлеб – нан, ложка – қасық, соль – туз“, остальное – сама!» Как научилась говорить свободно на родном языке? Я этого не заметила и сама, но моя речь стала насыщаться сложными речевыми оборотами, пословицами и поговорками, потом мне даже понравилось удивлять своих родных красивыми и сложными фразами.

Вот и сейчас в словах моей бабушки Кукен был спрятан глубокий смысл. Малый ребенок вырастет и станет большим человеком; большой и сильный мужчина, состарившись, превратиться в маленького старичка. От некогда большого семейства может остаться несколько человек, а то и вовсе сгинет племя; и наоборот, от одного человека начнется большой и славный род. Эта пословица может охватить многое.

Снова в моей голове этот стук колес, я только горько улыбнулась своим воспоминаниям, они напомнили мне о любимых людях, и самом бесконечнолюбившем меня человеке – бабушке. Только для нее я всегда оставалась маленькой девочкой, даже тогда, когда стала мамой. Однажды, она попросила моего папу отвезти ее ко мне, я тогда находилась в декретном отпуске.

Бабушка гостила у меня два месяца, во время наших длительных чаепитий она торопилась рассказать свои истории (это было самое милое время!). Внимательно слушая ее, мне хотелось запомнить каждое слово. У нас обеих было ощущение, что это была наша прощальная встреча. Я старалась прогнать это понимание и страшные предчувствия, от которых по ночам щемило сердце и хотелось плакать, как во сне, в котором дедушка уводил свою любимую жену вдаль, а я не могла ее удержать рядом с собой.

Во время ее пребывания у нас, мой муж в очередной раз запил и не пришел домой, моя бабушка волновалась за него больше меня. Она заставляла меня идти на его поиски. Я отказывалась, потому что не знала, где его искать. Эта деревня для меня оставалась чужой, я не знала некоторых улиц, незнала кто, где живет. Было страшно идти ночью неизвестно куда и очень стыдно от того, что сельчане могут узнать, что мне пришлось искать, загулявшего, мужа. У нас в семье такого не было. Я тщательно скрывала от всех свои семейные проблемы.

Вечером к нам пришла соседка София и позвала меня идти с ней, так как она точно знала, где находились наши мужчины. Бабушка обрадовалась тому, что пойду с ней, так как думала, если мой муж пьяный замерзнет на улице, то я буду виновата во всем перед его родней. Она понимала под каким «прессом» может оказаться ее любимая внучка, и поэтому отправляла меня на поиски благоверного. Повязав на голову белую шаль из козьего пуха, одев свою школьную шубку для того, чтобы меня никто в селе не узнал, я пошла за Софией.

В тот день одноклассница моего мужа родила сына. Два соседа с мужем роженицы пили за здоровье малыша у них дома, но мою подругу больше всего волновало другое: «Дана, там могут с ними быть Азима и Аниса. Ты же знаешь, что эти девки известны своим легкомысленным поведением. Не хотелось бы, чтобы там у них с нашими мужиками что-то произошло».

Подходя к этому дому, мы увидели Рафаэля, мужа Софии, заводившего молоковоз, на котором он тогда работал. Моего мужа рядом с ним не было. Чтобы разыграть своего мужа, подруга вытолкнула меня вперед. Подойдя к двери с пассажирской стороны, я растерянно помахала Рафаэлю рукой. Увидев в темноте девушку в белом платочке, его лицо расплылось в слащавой улыбке. В вожделении романтического вечера, сосед радостно открыл мне дверь. В этот момент, я провела «рокировку», выставив перед ним его супругу, сама спряталась. Со смехом я слушала Софию, которая с ходу начала отчитывать его «на чем свет стоит». Растерянный мужчина бубнил только одно: «А где девушка в белом платочке? Вот только ведь была здесь.»

Выловив одного, мы с Софией пошли искать второго, надеясь поймать его тепленьким в объятиях сестер Зифы, нарисовав в голове самые смелые картинки с участием моего мужа. Все оказалось гораздо прозаичнее, Лука пил самогон с новоявленным отцом. Девушек рядом с ними не было. Немного разочарованные, мы возвращали своих мужчин домой.

Рафаэль всегда относился ко мне очень тепло, но любил подшучивать. По дороге домой, в присутствии моего мужа и своей жены он стал признаваться мне в любви, наблюдая, как я смущаюсь от его слов. Хотя я прекрасно понимала, что он шутит, все же спросила его: «Раф, у тебя такая умная и красивая жена, почему ты говоришь мне эти слова. Рядом с Софией ты не должен смотреть по сторонам!» «Дана, я тебе отвечу башкирской пословицей: «У соседа курица, как гусыня, а жена, как девочка!» – весело парировал мне сосед, за что получил от жены тумака.

Бабушка, встретила нас в прихожей, и довольная нашим возвращением отправилась спать.

После этого сновидения я волновалась за здоровье своей бабушки, боялась ее потерять. К счастью, она еще была жива, и я могла видеть, обнимать свою аже (бабушка), но, пятого ноября, в день смерти дедушки, ее парализовало.

Сильная любовь связывала их целое десятилетие после смерти дедушки, даже, наоборот, она еще больше тянула их к друг другу, чтобы потом быть вместе вечно.

Когда я с детьми приехала ее проведать, там находились мои тети, ее дочери, бабушка невольно собрала нас всех под одной крышей. Потеряв память и частично рассудок, называя дочерей именами чужих, давно покинувших этот мир, людей, возмущалась их присутствием в доме. Из всех нас, узнав только меня, она этим сразу же вызвала недовольство дочерей, которые ревновали ее ко мне.

С огромной любовью, влажными от бесконечной нежности глазами, она смотрела на меня и гладила мою руку. Незримая нить соединяла ее в этом мире только со мной. Чувствуя это, мне хотелось обнять ее крепко-крепко и не отпускать, сидеть рядом с ней, когда она спала.

Милая моя бабушка лежала в белом платочке и улыбалась мне во сне, губы шевелились в бреду, мне казалось, что шептали они о любви ко мне. Глядя на ее беспомощное состояние, моя душа разрывалась и плакала от бессилия, молча, без слез, без всхлипываний. К сожалению, я ничем не могла помочь родному человечку, который, благодаря сильному сердцу продолжал жить, находясь меж двух миров, путаясь и плутая между ними.

Вскоре, мы все разъехались по своим семьям, все трудности по уходу за бабушкой легли на плечи моего папы, ее зятя.

У бабушки с дедушкой когда-то было 8 детей, трое умерли еще в глубоком детстве. Рахим умер, когда ему исполнилось 49 лет. У моей аже осталось четверо детей, но так получилось, что трое жили далеко от родителей.

После окончания школы, средняя дочь уехала учиться в Алма-Ату, а потом забрала младших, Хакима и Марьям. Все трое обучались в столичных ВУЗах, да так и остались жить в Казахстане, тогда это еще была республика большой единой страны.

Бабушка сильно прихрамывала, поэтому не работала и занималась только домашним хозяйством. Когда-то, сразу после рождения младшей дочери, она, забыв об осторожности, вскочила и принесла в дом ведро воды. Неокрепший тазобедренный сустав, под тяжестью ведра, не удержал в лунке головку бедренной кости и она сместилась. Хирургов рядом не было, вправить ее никто не смог. Так она стала хромать.

Моя мама была самой старшей из детей, зарплаты отца на обучение детей не хватало, и она не могла стоять в стороне. В западной педагогике есть такое определение «обродителенный» («наделенный родительскими функциями»), она была такой дочерью.

В аристократических семьях западных стран, которые придерживались закона майората, старшими детьми наследовалось не только имущество, но и семейная ответственность. Не зная об этом законе, который к ней никакого отношения не имел, мама, будучи старшей дочерью, взяла на себя большие обязательства. Она считала, что должна помочь отцу выучить троих детей. В крестьянских семьях западных народов с давних времен действовал закон минората, когда наследует все младший и родители остаются на его попечении, «с отцовского корня никогда не сходит».

В казахских семьях всё гораздо сложнее, действуют оба этих закона, когда старший за все отвечает, помогает родителям, а младшему достается забота о родителях и наследство. Наследовать было нечего. Вторую часть обязательств – заботу о родителях, мама тоже взяла на себя.

Наша семья всегда жила рядом с мамиными родителями и, все самое сложное досталось не столько маме, сколько моему отцу. Мама не могла помочь мужу, у нее уже давно не работала правая рука, даже по дому многое делал папа. Отец был благородным человеком, он не припоминал теще, что она его не любила когда-то, частенько ворчала на него. Когда случилось это несчастье, он сказал: «Я свою родную мать не помню, потеряв ее в два года. „Мамой“ называл только тещу, поэтому буду за ней ухаживать так, как если бы это была моя родная мать».

Когда выходили замуж дочери и женились сыновья, бабушке трудно было привыкнуть к новым членам семьи, она была к ним строга и категорична, моему отцу доставалось больше всех, он чаще попадался ей на глаза. Однажды они с дедушкой обсуждали моего папу во время его отсутствия. Услышав от них недоброе о своем отце, я начала громко плакать и кричать: «Аже, я люблю папу и тебя! Почему ты его не любишь? Что же мне теперь делать?!» Бабушка растерянно смотрела на меня, на пятилетнюю воительницу, а потом нежно обняв, сказала: «Прости меня, я больше никогда не буду так говорить о твоем папе. Я не подумала о тебе.»

Милая моя, родная, сколько ты вложила в меня любви, многое во мне от тебя, ты была для меня и бабушкой, и другом. Я делилась с тобой своими секретами, но сколько еще хотелось бы тебе рассказать, а еще больше слушать… Мне не хватает тебя всю мою жизнь… Моя дорогая аже, я всегда чувствую твой любящий взгляд с небес! Люблю и помню тебя всегда, мой ангел!

«Малое стало большим». Выросла, проблемы становились масштабнее, я очень ждала, когда «большое станет малым», только мои неприятности не убавлялись. «Моя дорогая аже, когда же наступит предсказанное тобой счастье? Где мой счастливый остров? Надеюсь, это будет Москва?» – думала я в этом душном, пахнувшем потом вагоне.

Погруженная в свои мысли, в воспоминания о прошлом, я сидела с закрытыми глазами, и не заметила, как вошедший на станции мужчина подошел близко. Выдохнув мне в лицо перегаром, он начал грубо трясти за плечо и кричать: «Ты, чурка, вставай, с моего места! Я работаю в ФМС, сейчас позвоню в Самару, тебя снимут с поезда и депортируют».

Медленно открыв глаза, не вставая с места, абсолютно спокойно, змеиным шепотом, чтобы не разбудить пассажиров, но достаточно твердо и отчетливо, я ответила ему: «Меня дальше Оренбурга не пошлют.» «Почему?» – ехидно кричал мне в лицо скандалист. Сурово посмотрев на него, сказала: «Потому что я там родилась! Это я сейчас позвоню твоему руководству лично Геннадию Андреевичу и Константину Сергеевичу, „пробью“ по билету твои данные, и сообщу руководству ФМС, что держат у себя такого дебила, который позорит организацию».

Услышав имена своих больших начальников, которых он даже в глаза, из-за своего мелкого, ничтожного положения, не видел, мужчина отшатнулся, изменился в лице. Резко протрезвев и успокоившись, он, молча, начал укладываться спать.

Поднявшись на свою вторую полку, я попыталась заснуть. Перенервничав из-за него, мне пришлось мучиться в пустых попытках, сон абсолютно не брал меня. Уставившись в потолок, я начала читать чьи-то дорожные заметки, нацарапанные гвоздем на потолке, здесь были инициалы, даты, пункты назначения. Возможно, также, как и я сейчас, кто-то до меня не мог уснуть. Возможно, он менял свою жизнь и чье-то тревожное сердце бешено колотилось тогда на этой полке, заглушая торопливый стук колес.

«Да-да, да-да, да-да», – утвердительно отвечал поезд на любой мой вопрос, который я задавала ему мысленно, но когда меня охватывали сомнения колеса говорили уже задумчиво: «так-так, так-так, так-так».

В эту дальнюю дорогу я уезжала тайно, боясь, что меня остановят, не отпустят. Никто, кроме детей, не сказал мне своих напутственных слов, я сама себе пожелала: «Белой дороги!» – так говорят многие восточные народы, и буддисты, и мусульмане, когда желают удачи начинающему свой путь, свое дело, меняющему свою жизнь. Они желают счастливого и легкого пути к реализации задуманного, потому как мы мечтаем о многом, задумываем разное, поэтому это короткое и ёмкое пожелание несет в себе много смыслов. Например, воины Чингисхана с этой фразой начинали свои походы, и верили, что высшие силы будут вести их по Белой дороге к победе.

Мои дети почти ничего мне не говорили. Они сидели, крепко обнявшись со мной, в чужой, арендованной нами, квартире. Мы прощались надолго. Деньги, вырученные от продажи деревенского дома, я вручила им в тот вечер со словами: «Дети, финансы старайтесь расходовать рационально. Не знаю, как у меня будет складываться с работой и зарплатой. Возможно, сразу вам что-то присылать не получится, придется подождать». Неуверенность и сомнения, по этому поводу, терзали меня. В голове крутились вопросы: «Идти ли в редакцию на небольшую зарплату, куда приглашали, или искать что-то другое. Смогу ли вообще устроиться? Не всем, кто уехал удалось закрепиться там».

Лежа на тесной полке, я уже скучала по своим кровиночкам, которые, как два испуганных воробья, прижимались вчера ко мне и не хотели от себя отпускать.

Мне вспомнились кадры из счастливого прошлого, когда мы с мужем купили китайский магнитофон. Мы регулярно записывали голоса своих малышей, хотели на будущее запечатлеть на магнитной ленте их сладкий лепет.

Словно, с той ленты в моей голове прокручивались эти записи. Лаура лопотала перед микрофоном: «Снегурка в белой шубке приходит к нам всегда, мы с ней поем и пляшем ДА-ДА-ДА». Сын, подбежав с пластмассовой игрушечной гитарой в руке, начинает петь хит Расторгуева, сильно ударяя по струнам: «А, ну, давай наяривай, гитара семиструнная, чего сидеть да горевать, Николай!» Лаура звонко смеялась над двухлетним братом, который переврал, досочинял песню и тут же начала сама рассказывать в микрофон: «Муха – муха – цокотуха, заполоченное брюхо, муха по полю пошла, муха денежку нашла…» На домашний концерт успел муж, пришедший с работы: «Всем привет, мои дорогие!» Он обнимал нас всех, целовал. Дети висли на папе. Идиллия!

Мы любили всей семьей играть в прятки. Я с сыном в одной команде, дочь всегда выбирала в напарники отца. Тимур был спокойным мальчиком, когда я его прятала, он тихонечко ждал, пока его найдут, но темперамент дочери не позволял ей долго находится в укрытии, и она, то и дело, выскакивала из своей ниши и выдавала себя. Однажды малыши долго искали папу, и не могли его найти. Когда они прибежали за мной, я готовила ужин, и мы дружной стайкой побежали в комнату. Ноги потерянного отца благополучно стояли за ковром, который висел на стене. Дети носились в поисках мимо них. Они не замечали ни его голых ног, ни бугор за ковром, меня это очень рассмешило.

Нам предстояло жить счастливо, но…

Деревня – это такой социум, в котором нужно прятать от всех свое счастье. В этом огромном аквариуме, где жизнь каждого была за хрупким стеклом, водились такие «пираньи», от которых я не умела защитить ни себя, ни свой маленький мир. Все односельчане видели наши отношения, мой муж не стеснялся показывать свою любовь ко мне, я светилась рядом с ним. Некоторые женщины, никогда не испытывавшие столь бурного проявления чувств со стороны своих мужей, завидовали и ненавидели. Лишь счастливым некогда было обращать внимание на нас. У них у самих было все хорошо, чтобы злиться на кого-то у них не было ни желания, ни времени.

Работа над собой и профессия бортпроводницы накладывают свой отпечаток на походку, манеры. Муж любовался мною издалека и гордился, никогда не ревновал. В школе тоже было все хорошо: складывалась карьера, я стала заместителем директора по воспитательной работе. Прожив всего лишь год в двухкомнатной квартире, мы получили от правления села лучший дом: большой, с отоплением и канализацией, с большой верандой. Благодаря моим родителям, он стал «полной чашей». В магазинах ничего не было, и многие даже немолодые семьи не имели половину того, что было у нас. Это некоторых, вроде тети моего мужа, раздражало, и они не могли справиться с собой. Я, наивная дурочка, не знала и не замечала, что происходило вокруг меня.

Тетю звали Тамара, это жена родного дяди моего мужа. Она была русской, в этом селе родилась и выросла. У нее было две дочери. Ее не очень любили в семье за сложный, скандальный характер и слишком длинный язык. Тамара меня ненавидела за хорошее отношение ко мне ее свекрови, бабушки Шахерезады, которая полюбила меня за характер и возможность говорить со мной не на ломанном русском, а на родном языке.

Когда родились дети, бабушка моего мужа прибегала ко мне, чтобы помочь с пеленками, ползунками, которые накапливались с невероятной скоростью. О памперсах тогда мы еще и не знали. Она приносила наши любимые горячие пирожки с толченной картошкой, которые были необычайно вкусными.

Тамара жила через дом от нас, и со злостью наблюдала из своего окна за нашим домом и за своей свекровью.

Так у меня появился враг, который мечтал разрушить мои отношения с мужем и с его родней, главным своим оружием – сплетнями. Благодаря ей, я стала чаще слышать от родственников, что высокомерна, заносчива. Тщательно контролируя свои поступки, слова, которые порой перевирались ею и доходили до меня в очень искаженном виде, ощущала себя идущей по минному полю. Все время ждала где и когда «рванёт». Тамара обладала склочным характером, не было человека в селе, который бы о ней отозвался по-доброму, у многих она «попила кровь».

Иногда у нас с ней случалось перемирие, когда мы жаловались друг другу на Сухановых, делились, и она рассказала мне тогда о своих обидах на родственников.

Мне запомнилась одна, пожалуй, самая большая рана на ее сердце, обида на дядю своего мужа. Смагул-ага (дядя), узнав об их намерении жениться, сказал молодым так: «Мы не хотим, чтобы вы поженились. У вас разное вероисповедание, разные обычаи и ты, Тамара, в наших глазах всегда будешь, как белая заплатка на черных штанах». Эту фразу она ему не простила, часто вспоминала, но «вернуть» не могла, того дядьки уже не было в живых. Она постаралась возвратить ее мне, отомстив по полной.

Тамара хотела понравиться Сухановым, стать полноправным членом семьи. Не зная как этого добиться, она приносила им деревенские сплетни. Рассказывая их артистично, она смешила родственников. В такие моменты мне становилось неловко за нее и я уходила. Это был не протест, просто мне было неинтересно слушать этот бред. Провожая меня ненавидящим взглядом, Тома думала: «Высокомерная Дана игнорирует моё общество, я отомщу ей за это!» Зарождавшаяся в ней, злость разрушала ее мозг и душу.

Однако, нельзя сказать, что в отличии от неё все остальные были мягкими и пушистыми, в том числе и я. Первое, чем была недовольна в этой семье я, это то, что меня не считали личностью. Свекровь решила, что может распоряжаться моими вещами, взять из моего приданного все, что ей захочется. Кое-что ей даже удалось у меня экспроприировать и подарить кому-то.

В их семье я была первой снохой казашкой в семье, и поэтому должна была быть покорной и смириться со своим положением. Со мной этот номер не прошел, я начала бузить и не подчиняться.

Мне было с чем сравнивать. Я видела, как в моем селе, земляки относились к своим снохам. Никто из них не обижал, не унижал девушек, пришедших в их семью.

Мой бунтарский дух сопротивлялся такому отношению ко мне. Чтобы «опустить с небес на землю» непокорную, в присутствии других снох, родителями мужа было устроено показательное наказание: меня не посадили за общий достархан (стол) в большой комнате, а поставили на кухне, как щенку, миску с едой, и оставили одну. Даже муж сидел в тот день вместе со всеми, а не со мной. Меня это очень обидело. К еде я не притронулась.

«Отлучение» от общего достархана и «предание меня анафеме», спровоцировали меня демонстративно снять с себя платок и ходить с непокрытой головой в доме старших.

Сейчас я о себе думаю, что была еще той штучкой, строптивой «лошадкой», которую не так-то просто было «объездить» и мой муж не справлялся со своей функцией «воспитывающего и карающего органа». Бедный парень метался между двух огней. Снохи «потирали руки», радуясь моей опале, это был «бальзам на их душу», особенно для Тамары.

Она была старше меня на восемь лет, и пришла в школу задолго до меня, после окончания Культпросветучилища, где её учили музицировать на аккордеоне революционные песни и «нести культуру в патриотические массы». Свое предназначение она поняла очень широко и считала своей обязанностью воспитывать все общество: исправлять чужие недостатки, бдительно следить за моральным обликом.

С этой целью она в 80-е годы пришла в образование, чтобы выполнять свою МИССИЮ и по совместительству работать учителем музыки и пионервожатой. В других школах на этой должности обычно работали временно, молодые девушки, поступившие заочно в институт, по окончанию которого переходили на должность учителя.

Тома никуда не собиралась поступать, и упорно работала в этом качестве до самых похорон пионерской организации. О таких придумали когда-то дразнилку: «Пионервожатая – сука конопатая». Лузгая семечки в своем кабинете, сплетничая с учителями о коллегах и учениках, с учениками об учителях и других учениках, она, как серый кардинал, используя полученную информацию, управляла настроением и психологическим климатом школы. Тамара считала себя приближенной к администрации, так как умело подслащивала их жизнь потоком бессовестной лживой лести, и регулярно «на ушко» сообщая им мысли «вверенного коллектива», передавая все разговоры, подслушанные в кулуарах школы, входила в касту «неприкасаемых» и благополучно продержалась на этом месте несколько лет.

Мне казалось все это странным. Я в своей прежней жизни видела совершенно другую школу и другие отношения в коллективе. Той школой руководила моя мама. Позабыв о двух своих важных функциях: матери и жены, она целиком и полностью отдавалась только работе. Для нее и ученики, и учителя были ее семьей, о которых она заботилась, для них она создавала семейную атмосферу. Рано утром она бежала в интернат, где жили дети из отделений, чтобы сказать им: «Доброе утро!», поздно вечером – пожелать: «Спокойной ночи!», в то время, как мы с братом просыпались по будильнику, засыпали тоже без нее. Мама так делала, искренне думая, что тем детям, живущим вдали от родного дома, она нужнее.

Помню, как на квартиру молодым учителям, возмущаясь про себя, я носила пирожки, сметану, блины, мама волновалась, чтобы девушки не голодали. Ей хотелось, чтобы они чувствовали себя как дома, жила их проблемами, опекая, будто, она их всеобщая мать. Этот коллектив она взращивала, отбирая из приезжавших на практику студентов лучших, делая их ведущими педагогами сначала школы, потом – района, а может и области.

То, что тогда я обижалась на нехватку ее любви для меня, позже поняла и объясняла себе тем, что работая вот так, на износ, контролируя все процессы во вверенных ей организациях, школе и интернате, она «выгорала» как психологически, так и эмоционально и ее сил уже не хватало на нас. Не могла моя мама работать наполовину.

Я стала такой же, как она… Пропадала на работе, иногда уходила со школы домой в час ночи, ругала себя, но не могла поступать по-другому. Моя подруга в шутку говорила: «генки» пальцами не раздавишь!» Однако, в отличии от нее, я всегда помнила, что на первом плане у меня – родные дети, я старалась дарить им свою любовь и ласку.

Вспоминая, анализируя события своей жизни, стала находить причины неурядиц и проблем в нашей семье, которые начались на шестой год нашего брака. С одной стороны они связаны с Тамарой, «рупором правды», источником и хранителем всей тайной информации села, с другой стороны – с переменами в стране.

Наше поколение оказалось «между молотом и наковальней» в перестроечные годы. Те, кто на тот момент был старше нас хотя бы на пять лет, то уже имел какой-то статус, успел что-то сделать для себя. Мы… успели только закончить свои ВУЗы и… все стало меняться и рушиться.

Прежде было ясно: останешься в селе – разведешь скотину – купишь машину, или отработаешь по распределению – поедешь в город – устроишься там на работу – поживешь в общежитие – получишь квартиру. Сейчас эти схемы сгорели от синего пламени перестройки. Никто не понимал что нужно делать. В воздухе крутились вопросы: «Как выжить без денег, которые не выплачивали? За какое дело хвататься, чтобы не прогадать?» Самые ушлые уходили в криминал, который набирал силу, а потом организовал бизнес, смелые сразу шли в бизнес, который еще только рождался ими, растерянные оставались на своих местах, где оказались по распределению, неуверенные, сомневаясь в себе, в переменах к лучшему, заглушали страх алкоголем, наркотиками. Деревни не могли сбыть свою продукцию, заводы и фабрики тоже, они останавливались, потому что теряли партнеров, производственные связи были разрезаны новыми, появившимися после развала Союза, границами. Царил всеобщий крах, потому как те, кто все эти перемены затеял, не обладал ни умом, ни дальновидностью, ни пониманием действительности. Страна, как «летучий голландец», потерявший управление, летела в неизвестность, и мы с тревогой ждали своей участи.

В эти жуткие годы, доносившиеся из кабинета музыки, звуки веселили нас. Когда общество старалось забыть о своем социалистическом прошлом и начинало строить капитализм, из этого кабинета были слышны детские голоса, поющие под Томкин аккордеон: «По долинам и по взгорьям…", «Смело мы в бой пойдем за власть Советов…» Проходя мимо этого абсурда, мы с коллегами смеялись: «Тамара, как Ленин в Разливе, готовится совершить с детьми революцию, будет идти на Кремль впереди колонны с аккордеоном». Увлекшись местными интригами, у нее не хватило ни времени, ни ума, чтобы заметить, что поменялась страна, формация, образование, учебники, программы.

Как обычно, в конце четверти в учительской мы с коллегами работали над отчетом. Для нас, с приходом нового времени, ничего не изменилось, бумаг не убавилось. Тома сидела без дела. Думая, что нам стало скучно, она решила развлечь нас новостями о своей одинокой соседке, любовником которой, по ее версии, был муж одной нашей учительницы. Мы терпеливо молчали, раздраженно ждали, когда она закончит. Словоохотливая коллега уже переходила к следующему рассказу со словами: «Да, что там говорить, когда у нее были такие родители…» Ее рассказ переходил в другое время, к другим людям, и теперь она уже рассказывала об интимной жизни родителей бедной женщины. Наивно полагая, что на этом она остановится, мы крупно ошиблись. Истории этой рассказчицы не иссякали и плавно переходили к бабушкам и дедушкам соседки.

Я не выдержала первой и резко сказала ей: «Избавьте нас, пожалуйста, от всех этих подробностей, мы даже не знаем этих людей. Вот уже полчаса искренне удивляюсь тому, что в вашей голове хранится весь этот бред. Откуда Вы это все знаете о них? Рассказываете так, будто жили с этими людьми в одной семье». «Мне моя мама рассказывала. Все это правда! У меня нет привычки врать!» – раздраженно взвизгнула она, невольно оправдываясь. «Для меня это тем более странно, потому что, в моей семье если говорилось об односельчанах, то говорилось только самое лучшее: „У этого человека хорошие, умные дети“; „У этой женщины золотые руки“; „Эти люди сделали замечательный ремонт“, „Какой у них прекрасный сад, огород!“ и т. д. Поэтому для меня мои односельчане, самые замечательные и лучшие люди в мире!» – выпалила я. Пристыженная моими словами, она вылетела из кабинета, но через несколько минут вернулась. За несколько лет жизни и работы бок о бок с таким человеком, не умея ругаться, я научилась не ставить себя в проигрышное положение. С ехидной ухмылкой, игнорируя молчанием ее словесный поток, я вызывала у нее еще большее раздражение.

У Тамары многим следовало бы поучиться. Без образования, без понимания, без принципов она упорно шла к своей цели. В любом деле важен результат, у Тамары он был. В середине 90-х годов она стала социальным педагогом. Это случилось потому, что настоящего специалиста в селе не было, а пионервожатых уже не должно быть. По принципу: «На безрыбье и рак рыба», ее поставили на эту должность и наша родственница стала активно заниматься тем, о чем не имела никакого представления.

Первое, что ей доверили, это распределение талонов на бесплатную школьную форму, их она выдала детям из тех многодетных, неблагополучных семей, где родители пили и нигде не работали. В головах этих детей закреплялась установка, что можно прожить, как их родители, легко и непринужденно, нигде не работая, достаточно только периодически вызывать к себе жалость таких тётенек, как Тома. Жизнь не стоит на месте, потом я видела, этому подтверждение: молодая поросль строила уже свои семьи по образу и подобию, по шаблону, доставшемуся им от их родителей. После этих примеров начинаешь понимать, насколько все это работало в твою пользу, и в душе радуешься тому, что тогда никто не испортил твоих детей своей жалостью.

Однажды, благодаря известному ток-шоу, на всю страну прозвучала история пятнадцатилетней девочки из этого села, родившей ребенка от двадцатилетнего парня – тракториста. Вызвала она разную реакцию у зрителей от жалости и сочувствия до негодования и стыда. В редакцию о девочке сообщила мама того молодого человека, которая сомневалась в его отцовстве и пришла выяснить этот вопрос. Она требовала от редакции сделать анализ ДНК малыша, ей хотела узнать, наконец-то, чей это ребенок на самом деле. Со слов женщины, в 15 лет у этой молодой мамочки был не один роман с сельскими парнями. Будущая свекровь с пеной у рта поносила девочку, та огрызалась по-взрослому. Журналист метался по студии с микрофоном между орущими и дерущимися персонажами. Молодой папаша разговаривал перед микрофоном соответственно своему диагнозу, из-за которого он не учился в обычной школе. «Хлеба и зрелищ!» – требовали зрители, второе было настолько грязным и ужасным, что кроме тошноты ничего не вызывало.

Приглашенные депутаты и юристы защищали девочку от злой тетки, заступавшейся за своего сына, тому грозила статья Уголовного кодекса… Никто из них не задал ни одного вопроса ее матери: Почему пятнадцатилетняя девочка живет не дома, а у разных парней? Куда она смотрела? Почему эта женщина не знала, чем занимается несовершеннолетняя дочь?

Передача заставила меня задуматься и удивиться тому, как за двадцать с лишним лет изменилась наша страна, люди, ценности. В моей памяти хранилась совершенно другая история пятнадцатилетней девочки.

Моя одноклассница Таня Шмыкова, в 15 лет за один день прославилась на весь Советский Союз. Она работала во время летних каникул на уборке урожая помощницей комбайнера со своим отцом, «Заслуженным механизатором РСФСР». Корреспондент газеты «Правда» узнал о девочке-штурвальной и приехал из Москвы в это далекое уральское село. Он написал о ней статью, которая была размещена на первой странице газеты, благодаря которой вся страна узнала о Тане и на следующий день девочка стала героем. Штурвальная Шмыкова Таня мешками получала письма от взрослых и детей из разных уголков необъятной Родины, он доходили просто: «Оренбургская область, совхоз „Красный Чабан“, Шмыковой Тане». Эти письма она приносила в класс и читала нам вслух эти теплые послания, в которых незнакомые люди хвалили девочку за труд и выражали ей свое восхищение.

Девочка Настя после этой передачи тоже стала героем, интернет взорвался от реакции на этот сюжет (честно говоря, я не ожидала, что у этой телепередачи был такой высокий рейтинг), ей высылали деньги, детские вещи, предоставили комнату в общежитие, это хорошо, но…

Одна и та же земля, но уже другая страна, другое время, другие истории, другие герои, и, к горькому сожалению, «плюс» поменялся на «минус».

Тамара тоже чувствовала себя героем в своем селе, сделав «головокружительную карьеру» от пионервожатой до социального педагога, она «поверила в себя», и решилась на смелые реформы в сфере образования.

Проходил памятный для меня педсовет, на котором выступал уже «Великий Соцпедагог». Запинаясь, она читала нам какую-то умную статью о воспитании, и в завершении своего пламенного выступления, предложила организовать при школе свою детскую комнату милиции. Она излагала свои умозаключения, почему нам необходимо поддержать ее инициативу, как важно принять меры по отношению к малолетним преступникам заблаговременно. С трибуны из ее уст мы услышали следующее: «В нашей школе много детей из неполных семей, которых воспитывают матери-одиночки, среди этих детей большинство мальчики. Я предлагаю заранее их всех поставить на учет в детскую комнату милиции. По статистике все мальчики, в воспитании которых не участвуют мужчины, становятся преступниками. Пусть милиция занимается профилактикой преступлений, а мы будем ей помогать.» «Странные у Вас предложения. Детей, которые не совершили ничего плохого, мы должны поставить на учет только потому, что у них нет папы? Вы употребили слово „статистика“. На какие источники Вы опираетесь? Назовите цифры, факты.» – спросила я. Мой оппонент пожал плечами. «Факт – вещь упрямая, я люблю опираться на конкретные примеры». – продолжала я. «В нашем селе мы знаем всех, кто чем живет, чем дышит и кто где „сидит“. Пятеро парней из нашего села, в данное время, находятся в „местах, не столь отдаленных“. Я не буду называть их пофамильно, все их знают. Четверых воспитывали папы и мамы (замечу, в полной семье!), и только у одного мама одна, которая овдовела, когда сын уже был совершеннолетним. Те ребята, которых воспитывали матери-одиночки, работают, „легких денег“ не ищут и ни на кого не рассчитывают. Вы сейчас предлагаете нам нанести психологическую травму детям, которым и так живется несладко без папы? Если бы Вы изучали педагогику и психологию, то поняли бы свою ошибку. Таким, как Вы, нужно быть подальше от детей. Удивляюсь, что еще здесь работаете,» – жестко говорила с ней рассверипевшая мать-одиночка, в моем лице. Я уже одна воспитывала своих детей. Я старалась выступать спокойно, но во мне проснулась пантера, которая хотела перегрызть зубами ее поганую глотку, чтобы она не могла больше говорить таких гадких слов, обижавших ни в чем неповинных мальчиков.

Успокоившись, я поняла и содрогнулась, насколько изменилась здесь, рядом с такими, как она. Раньше, когда оппоненты во время спора обижали меня резкими словами, я терялась, старалась тщательно подбирать корректные формы и выражения, и потому всегда проигрывала, а сейчас у меня «выросли клыки», я уже могла дать отпор. Таким, как я, необходимо измениться, а для этого нужен был «катализатор», у меня была Тамара, которая стимулировала эти перемены во мне.

Наши встречи не случайны, Всевышний послал дочери Томы парня, который был бесшабашным, грубым и хамоватым молодым человеком, очень похожим на свою тещу.

Не только Томе был виден наш двор, но и я могла видеть то, что происходило у нее. Однажды я невольно услышала ее спор с зятем. Когда у него закончились приличные слова для тещи, то он закончил диалог с ней очень вежливой фразой: «Мама, Вы не правы. Пошли бы Вы на х…!» Эта гениальная фраза повергла меня в культурный шок. Молодой человек назвал ее «мамой», обратился на «Вы». Какие у нее могут быть к нему претензии? А то, что послал, так это и недалеко. У нас есть пословица: «Сноха создана из пыли своей свекрови», Томкин зять, похоже тоже. Смысл этой пословицы заключался в том, что дети выбирают себе в спутники жизни людей, похожих на своих родителей.

Многое меня удивляло в этом селе и разнило с ним. С детства меня называли мечтательницей за то, что проводила много времени за книжками и погружалась в их миры, да и сама по себе я была словно выпавшая из какой-то другой реальности. Но, тут я менялась, отращивала необходимые здесь панцирь, зубы, когти и становилась жестче.

Мне с первого дня хотелось бежать из этой деревни. Я уговаривала мужа переехать куда угодно, и у нас была куча вариантов. Русские хотели переехать в Россию и я, то и дело, натыкалась на заманчивые предложения: «меняем 13-комнатный дом в Алма-Ате на Россию», " обменивается трехкомнатная квартира в Целинограде (Астана), Уральск, Актюбинск»… Но, мой муж был непреклонен, для него лучше Беловки не было места на Земле и мы остались там жить.

Моя подруга, увлекавшаяся феншуй, сделала свой вывод, посетив Беловку: «Эта деревня находится в низине, как в яме. Над ней на двух холмах возвышаются два кладбища, которые уносят всю положительную энергетику села, оставляя отрицательную, которая накапливается внизу, в самом селе. Поэтому таким чувствительным людям, как ты, здесь плохо, и они подсознательно рвутся покинуть эти места. Носителям отрицательной энергии тут комфортно, это благоприятная для них среда обитания. Ты неслучайно хочешь уехать отсюда. Ты чувствуешь этот чужой для себя фон».

Впервые мне пришлось столкнуться с этим фоном, когда забеременела первенцем и со мной случился страшный токсикоз. Из-за него я не могла ничего есть, мне безумно хотелось только шоколадных конфет.

Был 1989 год, в магазинах ничего не было, для обывателя этот период казался парадоксальным: в наших карманах были деньги, но купить нечего. Магазины встречали нас своими пустыми полками и смущенными продавцами. Помню, как я пришла в промтоварный магазин, а там на моих глазах ушлый мужчина скупал все детские шапки из овчины и складывал их в мешок. Никто не понимал зачем ему их столько. Кто-то покупал оставшиеся на полках школьные формы разных размеров, все всё хватали перед моим носом.

Люди вкладывали деньги в товар, потому что деньги обесценивались с каждым часом, продавцы за день переписывали цифры на ценниках, добавляя к прежним нули. Тревога среди населения нарастала.

Увидев никому неинтересную запыленную магнитную азбуку на нижней полке, я взяла ее, и прихватила к ней какую-то коробочку с белыми пуговицами, лишь бы что-то купить, и пошла домой.

На следующий день, на моё счастье в магазин поступили шоколадные конфеты, у прилавка тут же образовалась огромная очередь. Чтобы многие смогли купить, продавец решила продавать по 200 грамм каждого вида в одни руки. Я узнала об этом поздно и пришла тогда, когда очередь выросла до такого размера, что уже не помещалась внутри сельпо (так называли магазины в селе от названия организации «Сельское потребительское общество»).

Она, как анаконда, извиваясь, «уползала» и продолжалась за пределами магазина. Я была на восьмом месяце беременности и выглядела, как шарик на ножках. Скромно встав в конец очереди, от вожделения периодически сглатывая слюну, мечтала о шоколадках. Женщины, стоявшие неподалеку, решили пропустить меня без очереди, и подтолкнули вперед. В «голове"очереди стояли самые скандальные старухи, которые грубо выпроводили меня обратно со словами: «Ну, и что, что беременная, мы тоже были беременными и без очереди не лезли!»

Обливаясь горючими слезами, я покинула магазин и побрела восвояси, стуча пустой сумкой об коленку. У подъезда нашего дома стояла папина машина, меня это очень удивило, что он оказался у нас, за 400 км от дома. Папа приехал в Оренбург в командировку и заехал, сделав крюк, чтобы увидеться со мной. Увидев заплаканное лицо, он спросил меня: «Доченька, что случилось?» Я сбивчиво начала рассказывать, как меня обидели в очереди за шоколадными конфетами, выгнали, отругали, он растерянно улыбался. Меня расстроила его реакция, я надулась и замолчала, он поспешил объяснить причину своей реакции.

Оказывается, его друг, работавший на кондитерской фабрике, предложил папе на бартер шоколадные конфеты, выданные ему вместо заработной платы. В обмен от отца он получил деревенские продукты, на том и договорились.

Целый мешок сладостей мой папочка привез мне. Маленькая девочка, которая живет во мне всегда, быстро успокоилась и начала перебирать конфеты, которые были во сто крат лучше и вкуснее тех, что были в магазине. Не смотря на то, что они лежали в белом льняном мешке, они выглядели великолепно! Яркие обертки призывно шуршали: открой меня! М-м, а как вкусно пахло из этого мешка! Надкусывая, а обнаруживала внутри одних орешки, внутри других – карамельную сладость, в третьих – зефирную нежность. Искренне радуясь обретенному сокровищу, я с удивлением спросила у папы: «Как ты догадался, что мне очень хотелось конфет?» В ответ мой папа пожимал плечами и, молча, наблюдал за мной, как за маленькой. Отказ беременной в ее желании у казахов всегда считалось грехом, и непозволительным по отношению к ней поведением. Папа не понимал этих женщин.

Мне пришлось во всем сравнивать два села, и все «плюсы» всегда были в пользу моего «Красного Чабана», наверное, потому что он был мне родным. Дом моих родителей находился в центре села, у конторы, и рабочие почти каждый день собирались у нашего забора в ожидании команды от своего начальства. Через открытую форточку волей-неволей были слышны их разговоры о международном положении, об урожае, о новостях в стране, но я никогда не слышала ни одного крепкого слова в их мужских беседах. А в Беловке меня поразил русский мат в своем великолепии, среди жителей этой деревни были еще те мастера «русской словесности», им грешили даже старики и дети. Здесь был фольклорный рай. Любой исследователь русского мата изыскал бы такие находки для своей диссертации, что во всей России-матушке не найдешь. Несмотря на то, что работала в школе, Тома относилась к этой категории жителей, которая филигранно использовала многоярусные словесные формы и формулы и это выходило у нее очень органично. Свое искусство она использовала в ссорах с мужем, с Сухановыми, и со мной.

Почему Тамара так относится ко мне? Куда все девается? Ведь, в самом начале она даже «помогала» адаптироваться в семье, осуждала их грубость, неуважение к снохам. У меня был небольшой жизненный опыт, чтобы понять, что бывает псевдодружба. Доверчивая девочка наивно делилась своими переживаниями, историями, которые потом были использованы против меня.

Мне было 17 лет, я училась на первом курсе института и жила в студенческом общежитии, в фойе этажа почти каждый вечер собиралась молодежь. Парни приходили играть на гитаре и петь популярные тогда песни, девочки слушали и подпевали им. Это были 80-е годы! Мы знали наизусть и пели хиты своего времени, и наши, и итальянские.

Одним из гитаристов был парень по имени Махмуд, который был старше меня на шесть лет. До поступления в институт парень плавал на торговых судах, побывал в разных странах. В нашем общежитии не было гитариста лучше него.

Некоторые песни мы исполняли с ним дуэтом, и тогда он обратил на меня внимание, а я впервые влюбилась! Мы стали встречаться. Он очень бережно и трепетно ко мне относился, по сравнению с ним, я была юной девочкой, восторженно смотревшей на него.

С седьмого класса я перечитала все, имеющиеся в библиотеке рыцарские романы, мечтала встретить своего благородного рыцаря, которым стал теперь он, мой Махмуд. Через полгода, в день моего совершеннолетия, он сделал мне предложение выйти за него замуж и уехать в Москву. Махмуд планировал с исторического перевестись на юридический факультет столичного ВУЗа. Вскоре, по его просьбе приехала мама, чтобы сосватать меня за сына, а мне предстояло подготовить к их приезду своих родителей.

Приехав домой с этой новостью, я сразу поняла, что мама не даст согласия на мой брак «ни под каким соусом». Выслушав меня внимательно, родители узнали, что мы планируем пожениться, уехать в Москву, собираемся учиться заочно и работать, мама резко прервала меня, суровым тоном спросив: " Он – казах?»

Я опешила, но ответила так: «Нет, он наполовину узбек, наполовину башкир, а разве это важно?» Не меняя тона, она продолжала: «Ты с узбеком ноги в арыке собираешься мыть?» «Мама, что за стереотипы? А то что он, как и ты, имеет башкирскую кровь, ты не заметила? Напомню, твоя бабушка была башкиркой,» – пыталась сопротивляться я. Папа смотрел на меня с сочувствием, он понимал, что в этом споре наши с ним шансы равны нулю. Соблюдая давний уговор: «Не спорить друг с другом при детях!», – он молчал. «Заочное образование – это не образование, мы с отцом согласия на брак тебе не дадим» – безапелляционно заявила мама за двоих. «Запомни, ты выйдешь замуж только на пятом курсе, только за казаха с высшим образованием из хорошей семьи», – в заключение услышала ее вердикт для меня.

Моя мама вновь, как обычно, сделала за меня выбор, как это случилось с моими предыдущими желаниями и случится с последующими. После окончания школы мне хотелось поступать на режиссерский факультет. Мама решила, что обучение на этом факультете станет «пустой тратой времени», потому что «талантливых мало, а бездари потом никому не нужны».

На третьем курсе я прошла врачебно-летно-экспертную комиссию и была зачислена на лето в студенческий отряд бортпроводников «Взлёт», который в составе оренбургского авиаотряда работал на всех рейсах аэропорта «Центральный» нашего города.

Я влюбилась в небо и в эту профессию! Моя справка-допуск разрешала мне остаться в отряде на весь год. Я захотела перейти на заочное отделение и работать кадровой бортпроводницей.

Мама категорически была против этой «несерьезной» профессии и запретила мне сделать этот «непозволительный шаг». Ее категоричное «нет» закрыло мне путь в небо, к любимой профессии, к прекрасному поднебесному коллективу, где не было грубости, зависти, злобы, только улыбка, только добрые взгляды пассажиров и поддержка мудрых наставников на борту. Теперь я подчинилась маминой воле в третий раз.

Будучи очень послушной девочкой, отказала себе в любви, в счастье. Сухо простившись со мной, Махмуд уехал в Москву, его мама улетела обратно в Ташкент так и не познакомившись со мной. А я осталась три года безутешно плакать в подушку, ругая себя за бесхребетность и тоскуя о любимом. Были парни, которые добивались моего внимания, но никто из них не смог меня заставить забыть эту большую, светлую и чистую любовь.

Во время последних летних студенческих каникул в своем родном селе я познакомилась с инженером-практикантом. Он был казах, с высшим образованием, из хорошей семьи, и за него на пятом курсе я вышла замуж. Я выполнила мамину установку от и до, но большой любви к избраннику не было.

Институт я закончила раньше мужа на месяц, и золовка пригласила меня в Москву, в гости к старшему брату, который учился тогда в Высшей военной академии и жил с семьей в столице. У нее были куплены билеты за месяц, а мне пришлось всю ночь «биться» в очереди, у окошка «отказ брони». В драке за билет мне порвали модное платье из индийской марлевки. Не рассчитали индусы, что оно окажется в такой переделке. Прицепив булавкой оторванный клок, я села в самолет и под утро приземлилась в аэропорту Домодедово.

Там была страшная суета. После маленького провинциального городка, толпа снующих, спешащих пассажиров превратилась для меня, не спавшей всю ночь девушки, в пестрое, хаотичнопередвигающееся, гигантское пятно. Я вошла в здание и остановилась у входа.

В этой цветной массе меня «зацепила», и «приковала» к себе пара черных глаз, глядящих на меня из другого конца зала. Мощный волшебный магнит среди тысячи людей соединил нас двоих, и мы завороженно, с удивлением, смотрели друг на друга, как на мираж, сомневаясь в реальности происходящего. Первым пришел в себя Махмуд и подбежал ко мне: «Солнышко, ты откуда? С неба свалилась?» Пересохшим от волнения горлом, с трудом выходя из охватившего оцепенения, тихо ответила ему: «Да, можно так сказать. Я только что прилетела». «Как ты? Я вспоминал тебя всегда, думал никогда больше тебя не увижу. Господи, какое счастье встретить тебя вновь! Давай полетим сейчас к моей маме, мы можем все исправить, я понял, что очень люблю и не могу жить без тебя» – торопливо говорил мне он. Слезы, вопреки законам физики, выступили и не покатились вниз, а застыли в моих глазах. Продолжая молчать, и смотреть на него сквозь пелену, в это же время думать о нем, о нас с мужем, о родителях. За секунды своих раздумий я перебирала варианты рокировок и партий своей судьбы, но получался из всего этого только «армагеддон».

Судьба послала мне жестокое испытание, поставив меня перед сложным выбором: между любовью и обязательствами, между сердцем и разумом, между прошлым и настоящим. Слабое женское сердце выбирало Махмуда, суровая совесть не позволяла жестоко поступить с мужем, который любил и доверял мне, мозг думал о том, что родителям из-за меня придется пережить страшный позор, который подорвет их здоровье…

В прочитанных мною романах отношения между мужчиной и женщиной представляются сложными, жертвенными и мучительными, где влюбленные всячески терзают себя, идут на всякие муки и ухищрения ради своих любимых, страдают, некоторые из них недолго наслаждаются счастьем, а потом и вовсе умирают… После нашего расставания я так и считала, что могу умереть без него, сходила по любимому с ума, не спала ночами, рыдала. Но, теперь я прозрела, устала страдать и выросла. Мои мысли холодно раскладывались по полкам в моей голове.

Махмуд держал меня за руки и смотрел в глаза, пытаясь понять: люблю ли его я, как прежде, какое решение принимаю в этот момент, откажу вновь или поеду с ним. Во время этих раздумий, он нащупал обручальное кольцо на моем безымянном пальце. Увидев в его глазах удивление, я испуганно освободила свои руки и сказала: «Махмуд, я всегда тебя любила и ждала, но месяц назад вышла замуж, и теперь не могу предать мужа, прости!»

Совесть и разум победили любовь и сердце. В результате этой борьбы внутри меня стало пусто и холодно. Из-за хлынувших слез, которые уже теперь было не удержать, я не увидела ни глаз его, ни лица, лишь только то, как он понуро опустил голову. Не поднимая которую, он тихо, с грустью в голосе, спросил: «А ты думаешь, что эта встреча случайна? Может быть кто-то там, наверху, хочет, чтобы мы исправили ошибку, были вместе и обрели свое счастье?» Мне показалось, что он тоже плакал.

Больших душевных мук стоило принятие этого решения, от которого сердце рвалось на куски. Уходила от него, не оглядываясь, и не видя перед собой пути. Туманная пелена моих слез поглощала всё вокруг: аэропорт, людей и мою самую большую любовь.

Однажды, после одной из ссор с мужем, я рассказала Тамаре о своей первой любви, об этой нечаянной встрече, о том, что принесла в жертву, оставшись с тем, кто меня не оценил.

Конечно, потом я пожалела о сказанном… В самой неприглядной форме родственница мужа исказила эту историю, сдобрив ее своими грязными домыслами. Будто по старинной русской традиции, она «мазала густым черным дегтем ворота» порочной женщины, выставив меня такой перед всей деревней.

Снова стук колес, до боли родной с детства и юности, он откликался в моем сердце взволнованным сердцебиением. Школьниками мы много путешествовали по Советскому Союзу. В институте нам была предоставлена возможность посетить Азию, на четвертом курсе я поехала на практику по маршруту: «Оренбург – Алма-ата – Фрунзе – Пржевальск», перед поездкой по этому маршруту к нам пришел человек из КГБ, который инструктировал нас перед дальним путешествием. Мы жили в области, которая в советское время была стратегически важным регионом, там находились оборонные предприятия, ракетные точки, поэтому нас нужно было научить «держать рот на замке». И Алма – Ата, и Фрунзе были городами-столицами, куда приезжали иностранцы и к встрече с ними нас готовили «ответственные работники». Выслушав вполуха, одетого в строгий костюм дяденьку, «приняв к сведению» все, что он сказал, мы побежали собирать чемоданы.

КГБист знал, что такие встречи возможны и она состоялась в Алма-Ате. Я хотела съездить к родственникам в пригородный поселок под названием ГРЭС, автовокзал находился недалеко от ЦУМа, а я не могла пройти мимо него и зашла побродить по нему просто так. Глазея на прилавки, я не заметила идущего мне навстречу человека и воткнулась ему в живот. Это было странно, в нашем степном краю таких высоких людей очень мало, даже я со своим ростом метр семьдесят считалась там высокой. Когда я подняла голову, на меня смотрел симпатичный смуглый парень с ослепительной белозубой улыбкой. «Сейчас начнет вербовать» – мелькнула догадка, подсказанная КГБшником, и я сорвалась с места и пошла ускоренным шагом от него. Он шел не спеша рядом со мной и улыбался. Я прибавила шаг, чтобы от него оторваться, но не получалось. Я уже почти выбежала из ЦУМа и помчалась к переговорному пункту напротив и села на лавку. Он присел рядом и продолжал улыбаться. «Что Вам от меня нужно?» – спросила я. «Вы мне понравились и я хочу познакомиться. Как Вас зовут?» – спросил он. «Дана. А Вас?» – ответила вопросом я. «Меня зовут Карлос Перес Эррера» – ответил он. «Перес это отчество?» – поинтересовалась я. «Нет, у нас две фамилии. Перес – фамилия отца, Эррера – фамилия матери» – ответил он мне. «Откуда ты и что ты делаешь в Алма-Ате?» – спросила я. «Я приехал из кубинского города Санта-Клара, учусь здесь в политехническом институте, хочу стать гидрогеологом. А ты?» – спросил Карлос. «Кубинцы – наши друзья» – подумала я и рассказала ему, что учусь в Оренбурге, а сейчас приехала на практику. Мы с Карлосом стали друзьями, он писал мне в Оренбург письма об Алма-Ате, о своей студенческой жизни, о своих планах.

Многое в моей жизни, удивительным образом, пересекалось с историей моей семьи. Алма-Ата (тогда он был Верным) – это город, в котором училась моя бабушка Кукен. Город Пржевальск назван в честь доброго знакомого моего прадеда, Николая Михайловича Пржевальского.

Я стояла у его могилы и думала о том, что этот ученый когда-то проходил с экспедицией по нашим степям и познакомился с моим прапрадедом Беркимбаем Бутбаевым, зажиточным баем. Узнав, что по его землям проходит с экспедицией известный исследователь, он пригласил его и коллег в свой дом и потчевал их у себя. В то время великий русский путешественник, географ и исследователь Центральной Азии Николай Пржевальский ехал в Ташкент через Оренбург. До нынешней Кызылорды в течение 22 дней посреди зимы вызвался сопровождать его сын Беркимбая, мой прадед – Дербисалы Беркимбаев, он был тогда еще юнцом. В своем письме генерал-губернатору Оренбурга Н. Крыжановскому Пржевальский хвалил молодого казахского парня. За эти и другие заслуги ему вскоре вручили орден Станислава III степени. Когда он стал руководить нынешней восточной частью Оренбургской области, Орским уездом (в то время все эти земли были казахскими!). В своем доме ему довелось принимать молодого цесаревича Николая II, который отправился изучать территории империи. Сотни метров цесаревич ехал в голой и кажущейся безлюдной степи по персидским коврам, которые расстелили будущему царю, чтобы показать, как живут казахи. Николай II был удивлен такой встрече, он подружился с молодым казахским баем и частенько приглашал его к себе, когда стал царем. В знак этой дружбы и уважения, Дербысалы получил в подарок от Николая II его перстень, который носил с гордостью. Согласно казахской пословице, «малое становилось большим» – возмужал и вырос в глазах народа молодой бай, к 60 годам у него получился внушительный список орденов, медалей, ценных подарков и благодарностей, а в 1876 году ему было присвоено звание «Почетный дворянин Российской империи». Не стало деда Дербисалы. Вскоре началась революция и наступил для его потомков период, которому подошла вторая часть пословицы, «большое стало малым», ушли «по этапу» в Сибирь и сгинули по дороге его дети и внуки, лишившись крова, огромного состояния. Его мавзолей, покрытый сусальным золотом изнутри и расписанный сюжетами из казахских былин, был снесен с лица земли, чтобы ничто не напоминало новым людям, приходившим к власти, об этом человеке. Его табун из 300 элитных породистых лошадей, которых он с любовью разводил, стал обычным советским конезаводом. От большой, богатой и счастливой семьи осталось две девочки, которые не могли быть продолжателями славного рода, и на них он прекратился.

Моя бабушка никогда не рассказывала нам о своей семье, о ней я знаю с того момента, когда они с сестрой в голодные годы оказались в Алма – ате, и ее грамотную девочку взяли на курсы женсовета, где было общежитие и платили стипендию, на которую она могла кормить свою сестренку Райсу.

Будучи одной из лучших студенток, она вернулась в Оренбург, где на рабфаке получила профессию счетовода-бухгалтера. До этого Кукен сестренку не бросала, но в Оренбурге, с соседками по общежитию ей повезло меньше. Они возмущались из-за проживания в их комнате Райсы, считая ее «лишним ртом», и старшая сестра вынуждена была отдать младшую на какое-то время в детский дом. На рабфаке она прилежно училась, была активной студенткой и в составе лучших студентов была делегирована в Москву, где встречалась с М. И. Калининым. После окончания учебы они поехали по распределению в села области.

Так, моя бабушка оказалась в том же селе, куда был направлен другой счетовод, тоже рабфаковец, мой дедушка. Кукен поселили в семью Батыргалиевых, которые приняли ее, как родную дочь. У казахов в то время не принято было открыто ухаживать за девушкой, только знаками, или во время коротких случайных встреч, парень мог признаться в своих чувствах. Таких ухажеров у нее было двое, причем, один был кудрявый красавец, а второй парень всегда ходил в лисьей шапке, или тюбетейке. Местные девушки подружились с девушкой – счетоводом, и замечали взгляды «женихов» Кукен, одна из них шепнула бабушке, чтобы выбирала кудрявого Нурахмета, он умный и красивый, но моя бабушка только улыбнулась ей.

Уже давно, еще на рабфаке, она приметила этого красавца, да, и он тоже тогда поглядывал на нее. Через некоторое время Нурахмет прислал сватов, и молодые поженились, эту любовь им удалось пронести через всю жизнь.

Выйдя замуж, они с мужем пытались найти Райсу, но тщетно, детский дом не выдал им никакой информации о ней. Пережив это горе, она находила утешение в своей семье. До последних своих дней дедушка писал ей стихи, а она детям и внукам посвящала свои песни. Рядом с ними было тепло всем, от них исходил мощный поток доброты и любви.

Я еще девочкой, наблюдая за ними, мечтала встретить такого же мужчину, как дед, и стать такой же бабушкой, как моя аже Кукен. Сейчас это смешно вспоминать, нормальные девочки мечтают стать принцессами, некоторые – сразу королевами, а я хотела быть счастливой старушкой, наверное, не было в природе другой такой же, мягко говоря, странной девочки.

Скрывая от всех и даже от близких людей свое знатное происхождение, она не могла быть незаметной в толпе, осанка, манера говорить, стиль речи выдавали ее с «потрохами». Жизнь свела ее навсегда с одной девушкой, с которой они дружили всю жизнь, у нее было очень редкое имя – Дора. Черноволосая статная красавица была женой директора совхоза Пронского Максима Михайловича, а мой дедушка работал секретарем партийной организации.

Две подружки работали вместе в магазине, Дора Ивановна была директором, а бабушка продавцом. Спустя годы, это дружба передавалась следующим поколениям, и теперь мы с Пронскими считаем друг друга не просто друзьями, а родными людьми. Дора Ивановна была немкой, а Максим Михайлович имел польские корни, с бабы Доры и ее сестры Эрны началась моя любовь и глубокое уважение к немцам, к немецкому языку и немецкой культуре.

Моя бабушка Кукен и бабушка Дора тянулись друг к другу. То, что роднило эти две души стало понятным только по прошествии многих лет, когда уже не было в живых двух подруг.

Незадолго до своей смерти баба Дора спросила у меня: «Кто по происхождению была Кукен?». Я рассказала ей о своем предке Дербысалы, «Почетном дворянине Российской Империи», о том, что пришлось пережить ее семье. Внимательно выслушав эту историю, Дора Ивановна пошла заниматься своими делами. Я поняла, что она тоже что-то скрывает, и у нее есть своя непростая история. Тогда Дора Ивановна так и не решилась мне рассказать о своей семье, о ней я узнаю от ее внучки Натальи.

Ее отец был из прибалтийских немцев, звали его барон Иоганн фон Циглер, мать – польская княжна Франческа Корбут – Воронецкая, а настоящее имя моей бабы Доры было Феодора Иогановна Циглер. Самое грустное, что баба Дора и сама в молодости ничего не знала о своих корнях. Ее матери удалось после ареста мужа в 30-е годы изменить свое имя и фамилию, Елене Воронецкой было легче потеряться с пятью детьми в Советском Союзе от «всевидящего ока» НКВД, а потом КГБ. Уже когда бабе Лене было 90 лет и дочери нашли документы семьи, они задали вопрос: помнит ли она, что является польской княжной Франческой. Баба Лена посмотрела испуганно и отрицательно замотала головой. Господи, сколько же пришлось пережить несчастной женщине, если даже перед смертью своим родным дочерям боялась сказать правду.

В одном маленьком уральском селе судьбой было определено встретиться двум моим дворянкам, моим принцессам. Там они доили коров, растили телят, овец, кур, гусей, сажали огород. Две милые аристократические особы пекли очень даже пролетарские пирожки со щавелем, пасленом, капустой.

В годы Великой Отечественной войны мой дедушка Нурахмет руководил районом. Он был инвалидом детства и не был годен к воинской службе, но добросовестно трудился в тылу. Нурахмет был очень грамотным человеком, имел организаторские способности, за это ему и доверили столь высокий пост. Будучи человеком предельно честным, он отправил отчет по заготовке кормов на зиму с реальными показателями, у других они были выше. Да, и как они могут быть больше, если район был территорией рискованного земледелия, полупустыня не могла родить столько же зерна, сколько черноземная почва.

Дедушку вызвали на бюро Обкома. «Нурахмет Култаевич, Вы заготовили кормов меньше всех, это – преступление! В условиях военного времени, Вы подрываете боеспособность армии, так поступают только враги народа! Мы призовем Вас к ответу за это!» – кричал на бюро первый секретарь Обкома партии. Когда он выговорился и сел на свое место, поднялся руководитель одного из передовых районов области Гаязов Насибулла и сказал: «Легче всего сейчас заклеймить человека и расстрелять, но кто тогда возглавит этот район? У нас мало грамотных кадров осталось на селе, все ушли на фронт. Я предлагаю, Нурахмета Култаевича оставить пока на своем месте, пусть „выведет“ поголовье из зимы без потерь, а весной, по результатам, и спросим с него!» Члены Обкома и руководители других районов поддержали коллегу и дали моему дедушке шанс на жизнь. Когда он приехал из Оренбурга, они с бабушкой поняли, что если бы в области узнали о дворянском происхождении его жены, этого шанса у него могло не быть. За ту зиму они впервые узнали, что значит, каждый день проживать как последний.

Дедушка на санях лично объезжал каждое хозяйство и следил за расходованием кормов, состоянием животных. Однажды, он задержался в дальних селах и заполночь возвращался домой. Он решил сократить путь, развернув сани на ледяную гладь реки Орь. Был уже конец марта и морозы ослабили свою силу. Лед под санями затрещал, Нурахмет поторопил лошадь плетью, она рванулась к другому берегу. Под полозьями саней появилась паутина трещин, которая стала расти, и разрываться, сани провалились и затягивали за собой лошадь. Из полыньи дедушка выбрался один. Промокший до нитки, он дошел до ближайшего села. Чудом мой дедушка за одну зиму второй раз ушел от смерти. Бабушка не уставала благодарить Всевышнего за его спасение.

Он никогда не забывал, как другу не удалось в тот год избежать смерти, его арестовали из-за доноса, кто-то писал в нем, что Сергали вел «антисоветские разговоры». Это случилось накануне войны… После работы пятеро близких друзей задержались в одном из кабинетов райкома. Они обсуждали международное положение, рассказывали какие-то байки, анекдоты, попив холодного чайку, разошлись по домам.

Утром он узнал, что среди ночи «черный воронок» приехал и забрал его близкого друга Сергали Бермухамедова, который и сам был чекистом. На руках его жены Марьям остались дочь Нуржамал, сын Атымтай, младшие братья мужа Магзум, Сапаргали и престарелый дядя Бейсембай, у которого, кроме племянника, никого не было.

Умная женщина сразу сообразила, что могут быть преследования и в отношении нее. Она работала редактором районной газеты. И тогда дети и немощный старик останутся одни. Что станет с ними?

В эту же ночь она снарядила сани и увезла свою семью сначала в Костанай, к родственникам, а потом в Алма-Ату. Для всех в районе стало загадкой, куда за ночь подевалась семья Бермухамедова. Никто не знал, что произошло с ними. У Нурахмета в голове крутились сразу несколько вопросов: «Что с семьей Сергали? Куда уехала Марьям? Кто на него донес, ведь за чаем никого чужого не было, все свои, и крамольного никто не говорил? Кого теперь опасаться?»

В ту ночь в доме Бермухамедовых бушевали страсти. Сердце Марьям разрывалось от горя, когда чекисты увозили Сергали. Но что могла сделать женщина? Старый беспомощный Бейсембай рыдал в голос, но тоже ничего не мог изменить. Суровые чекисты, коллеги Сергали, сказали, что арестовывают «врага народа». «Ну, какой же он враг?» – спрашивала она у коллег своего мужа. Они не ответили ей, просто выполняли свое дело.

Шутник, балагур, разве он мог замыслить что-то недоброе? Он был открытым человеком, жена знала все его мысли, не было в них злого умысла. Кто-то донес на него, наговорил. Зачем? За что? Кому он перешел дорогу? Кто захотел разорить их уютное гнездышко чужими руками? Эта сильная женщина не находила на них ответа. «Опускать руки – нельзя! Нужно уезжать немедленно!» – скомандовала она себе и пошла готовить сани.

Вернув себе девичью фамилию Хакимжанова, она начала новую жизнь, ради своих детей, ради близких своего мужа, для которых она стала главой семьи.

Добравшись до Алма-Аты, Марьям сначала стала научным сотрудником Института языкознания и литературы, потом редактором газеты, там проявился ее творческий талант поэтессы.

В годы Великой Отечественной войны стихи Марьям Хакимжановой публикуются на страницах фронтовых и республиканских газет, журналов. Именно, благодаря стихам мои дедушка и бабушка нашли ее через много лет. Прочитав проникновенные стихи о женской судьбе и ее фамилию под ними в одном журнале, они обрадовались, что она жива, что живы дети. Словно для них со страницы журнала «Женщины Казахстана», подруга рассказывала о своей любви, о своей доле, о своей боли:

Дедушка написал письмо в редакцию этого журнала на имя Марьям и вскоре пришел ответ от нее самой. В нашей семье радости не было предела.

Многое учит нас. Эти страшные времена научили народ скрывать свое прошлое, научили становиться одинаковыми, серыми, неприметными… «винтиками».

Потомкам Дербысалы можно было бы гордиться прошлым дедов, но никак не стесняться. У моей Кукен – аже вылетали иногда замечания в мой адрес: «Не ставь руки в бок, мы так не делаем! Громко не разговаривай, люди нашего сословия говорят тихо. Повышать тон – это неприлично и не принято в нашем обществе! Нельзя быть любопытной и пристально разглядывать людей, это плохая привычка.» Письма своим детям и мне она писала на латинице. Это удивляло моих однокурсниц, у некоторых бабушки не только не знали этот алфавит, но и вовсе были неграмотными.

На ее замечания я спрашивала: «Что значит „наше сословие“? Какое у нас сословие?» – в такие моменты она сразу переводила разговор.

Бормотание и крики пьяного соседа по полке вернули меня в реальность. На одной из станций уже за Самарой, крупного мужчину лет тридцати занесли и положили на полку провожавшие друзья. Проводы дались на славу, из обрывков его фраз, сказанных во сне, стало понятно, что он отдыхал в мужской компании, кто-то погорячился и дело закончилось дракой, в тот момент, когда он пинал невидимого противника, он упал сначала на девушку, мирно спавшую на нижней полке, потом на пол. Поднявшись с пола, мужчина, качаясь, ушел в туалет. Вагон спал, вчерашний ФМСник тоже, а перепуганная насмерть девушка посмотрела на меня и попросила посидеть с ней, пока сосед не ляжет спать.

Я спустилась, чтобы успокоить бедную девочку. Представившись, спросила, как ее зовут и откуда она родом. Оказалось, что она оренбурженка, но сейчас студентка одного московского ВУЗа, зовут Аленой. Родители несколько лет работают в Москве, а потом забрали и ее. Я рассказала ей о себе, что 20 лет работала учителем, имею еще журналистское образование, владею немецким, а теперь еду на заработки в столицу. Я искренне делилась с незнакомой девочкой своими страхами, например, что боюсь в 40 лет начинать жизнь с нуля. Хотя есть, на всякий случай, запасной вариант: работать журналистом в маленькой газете. Рассказала ей о своей неуверенности в будущем: оставшись без квартиры, смогу ли я заработать на покупку жилья. Моя уверенность была лишь в том, что в школу идти мне пока не хотелось! Я в первый раз делилась с незнакомым человеком тем, что меня больше всего тогда волновало.

Алена решила меня поддержать: «Самое главное – не опускать руки! Будет трудно. Мы многим землякам помогали закрепиться в Москве, но не у всех это получается. Здесь характер нужен! Я слышала Ваш разговор с соседом, думаю, у Вас он есть, и у Вас все получится!» «Спасибо, Алена! У тебя интересная внешность, вижу есть черты разных национальностей, даже не пойму, кто ты,» – полюбопытствовала я. Девушка засмеялась: «Да, у нас так все смешалось: бабушка – цыганка, мама – татарка, папа и дедушка – русские.» Теперь уже улыбнулась я: «Вот поэтому, ты – самая русская из всех! Получилось очень красиво! Забавно, женихов, наверное, куча? «Она, смущаясь, рассказывала мне: «Ой, даже некогда о них подумать. Я же еще и подрабатываю, утром учусь, вечером работаю. Откуда женихи появятся при таком графике? Вот у меня одноклассница тоже в Москве учится, уже нашла себе «папика», который ей квартиру снял, обещает даже ее купить. Подарки, рестораны, Мальдивы». «Ты же понимаешь, что все это временно, не стоит ей завидовать. Сосед, вроде бы, лег спать, ложимся и мы. Спокойной ночи!» – сказав это, я поднялась к себе. «И Вам спокойной ночи, тетя Дана!» – пожелала мне девушка.

Я лежала, отвернувшись от реального мира, вновь уходя в мир воспоминаний. Эта черноглазая девочка мне напомнила мою дочь, по которой я безумно скучала. В детстве Лаура была озорной девочкой, она внимательно слушала, о чем говорили старшие, многое старалась понять и это не было праздным любопытством, в ее маленькой голове рождались интересные выводы, мне вспомнился один из таких случаев, который мы с отцом вспоминали позже со смехом.

К бабушке Лиде, живущей по соседству, приехала внучка Оля, которая подружилась с Лаурой. Обеим девочкам было по пять лет, они играли на куче песка у соседского забора. Рядом стояла скамейка, на которой сидели Олина бабушка, ее соседка Шура и дед Сеня. Они обсуждали соседку, живущую напротив них, неугомонную Севостьяниху, так называли в селе шестидесятилетнюю женщину по фамилии Севостьянова, которая каждый год после смерти мужа выходила замуж, и на нашей памяти это уже был, наверное, шестой ее избранник.

Моя дочь из разговора бабушек уловив «ценную информацию», решила поделиться со мной и прибежала запыхавшаяся домой. Я в это время гладила белье в комнате. «Мама, Севостьяниха вышла замуж» – с порога кричала дочь. «Это она тебе сказала?» – спросила ее я. «Нет, баба Лида и баба Шура говорили» – растерянно проговорила моя дочь. «Сплетничать – нехорошо, запомни, никогда не слушай разговоры взрослых и не повторяй, пожалуйста, то, что слышишь. Это некрасиво!». «Я просто хотела у тебя спросить. Что она теперь старого ребенка родит?» – пытливо заглядывало в глаза, и ждало моего ответа маленькое солнце. Мне трудно было сдерживать смех, но я еле выдавила из себя: «По-че-му?». Мой ребенок начал логически выкладывать ход своих мыслей: «Она выходит замуж. У всех, кто вышел замуж – рождаются дети, а так как она старая, то ребенок должен получиться старым». Хватаясь за живот от накатившего на меня приступа смеха, отвечала: «Солнышко, у старых женщин, даже если они выходят замуж, дети уже не родятся.»

Наконец наступило утро, проснулись пассажиры, началась их беготня по вагону. Я все еще лежу на своей полке. Сосед с нижней полки, который вчера ругался со мной, пошел в туалет и вернулся. Не находя себе места, он опять ушел в тамбур вагона. Через некоторое время, вероятно, покурив, вернулся. Лицо у него было озабоченное, обеспокоенное. Лежа на спине, боковым зрением наблюдала за его метаниями.

Подойдя к своей полке не садится, а смотрит на меня. Молчит. О чем-то думает. Наконец, не зная, как ко мне обратится, он решил дотронуться до моего плеча. Не поворачиваясь к нему, я резко спросила его: «В чем дело? Что Вы хотели? Опять ФМС вызываете?» Превратившись в мягкого и пушистого, виновато улыбаясь, словно заискивая, сказал: «Доброе утро! Не могли бы Вы спуститься? Я хотел бы с Вами поговорить.» «Мы вчера „любезно потрещали“, мне этого хватило. Тем более, что с националистами мне говорить не о чем» – огрызнулась я. «Простите меня, пожалуйста, был пьян, и наговорил лишнего. Я – не националист, родился и вырос в Орске, всегда дружил с казахами, не знаю, что на меня нашло. Просто, мне показалось, что Вы – узбечка.» – мямлил вчерашний герой. «Странно, а какая разница? Вы не уважаете нас одинаково. Я, действительно, знакома лично с Вашим руководством, это не было враньем, но не позорьтесь и не унижайтесь! Не в моих правилах, „стучать“ на кого бы то ни было. Не теряйте своего лица – жалкое зрелище! Вы же сейчас не искренне раскаиваетесь, а боитесь за свой зад. Противно на это смотреть! Простите, Вы – неприятный человек, я не хочу с Вами разговаривать» – неоднократно повторенное ему «Вы», «Вами», «Ваши», как пощечины хлестали его по щекам, заставляя опускать глаза.

Спустившись со своей полки, гордо подняв голову, я пошла умываться. Это была моя маленькая победа. Я не могу изменить мир, но могу перевоспитать хотя бы одного человека, и это станет началом хороших перемен!