Зерно граната
У выхода он столкнулся с Уджаи. Бывший военачальник двигался, как во сне. Таор даже испугался того, как странно он выглядит. Уже похож на мумию, хоть еще и живой. Казалось, что высохшая рука пожирает его самого, как змея, прижившаяся на теле. Как такое могло произойти? Что с ним стало? Ведь он в последнее время даже не был на поле боя, вместо него воевал Таор. Юноша был знаком со многими эпидемиями. Он видел, как заражались и заболевали воины, коснувшиеся нечистой крови. У всех, кого он убивал в последних битвах, кровь была нечистой. От нее исходили скверна и зараза. Даже скорпионы сторонились лужиц такой крови. Но Уджаи не мог заразиться таким путем. Здесь во дворце было безопасно: ни поединков, ни эпидемий, никого зараженного сюда бы просто не пропустили. Поэтому он даже не задался вопросом о том, а не может ли оказаться заразным сам бывший военачальник?
Может, он выезжал в пустыню, и что-то случилось там? Таор не знал, будет ли прилично спросить о чужом недуге. Вероятно, будет лучше сделать вид, что он ничего не заметил. При дворе свой церемониал. Любопытные недостойны доверия. К тому же, бесчестно смеяться над проигравшим соперником. Таор считал, что Уджаи заслуживает высокого поста намного больше, чем он сам. Хотя, возможно, именно из-за болезни его и сместили.
Их взгляды встретились всего на миг. Уджаи первым отвел запавшие воспаленные глаза. Он хотел что-то сказать, но не осмелился и просто прошел мимо. Таор долго смотрел ему вслед. Этого убогого высохшего человека он как будто и не знал. Куда девался рослый могучий воин, который всегда и ко всем относился с высокомерием?
– Ты кого-то ищешь? – к нему уже спешил старый друг. Сменхкара, как обычно, околачивался при дворе, хоть ничего и не надеялся здесь получить. Всего лишь сын одной из наложниц фараона, он хоть по праву и считался царевичем, но мало на что мог рассчитывать. Зато он всегда был в курсе происходящего.
Таор подумал, не спросить ли его о том божестве, что стоит за троном фараона и дает ему советы, как управлять страной. Спрашивать почему-то было неудобно, как если интересуешься чем-то запретным. Возможно, не стоило спрашивать вообще, чтобы не нажить себе больше врагов, чем уже есть. Таор знал, что после сегодняшних почестей многие здесь готовы разорвать его живьем.
– Ты герой этого дня, но что будет завтра, – Сменхкара хлопнул его по плечу, мелодично звякнули граненые браслеты. Его темные волосы были красиво уложены в тонкие косы, лицо выглядело непривычно бледным, как если бы его давно не касались солнечные лучи. Кругом стояла жара, даже большие бассейны с лотосами, голубевшие по всему дворцу, не источали прохлады, а от царевича почему-то исходил неприятный холод. На коже не было ни бисеринки пота, и его рука на ощупь оказалась ледяной. Он признался Таору, что недавно разогнал свой гарем.
– Кого-то прогнал, кого-то подарил, но большую часть принес в жертву.
– Но почему? – Таор был слегка поражен. Сменхкара никогда не производил впечатление жестокого человека.
– Просто я хочу нечто большее, – загадочно пояснил он.
– Большее?
– Да, – его глаза сверкнули, как два обсидиана, навеки погребенные в пирамиде. – Плоть это так грязно, так низко. Божества сделаны из золота…
– Но, – Таор хотел возразить, что Сменхкара не бог, но вспомнил о его родстве с фараоном и промолчал.
– Скульптуры богов, я думаю только о них… Даже если бы они ожили, они ведь не физические существа, не люди… Однако, теперь у нас будет только один бог. До тебя, должно быть, уже доходили слухи, как бы далеко ты не находился.
– Один бог? – Таор до сих пор не хотел в это верить. Сама мысль казалась ему дикой. Хотя если вспомнить то божество, что стоило за троном. Одно оно могло стоить всех других богов. Живое божество вместо пантеона из статуй. Хотя нет, наверное, он ошибся. Боги не оживают и не приходят в царские дворцы. Скорее всего, это была одна из дочерей фараона. Таор даже не помнил их всех по именам. Сменхкара мог бы перечислить по именам всех. Нужно его спросить… Но даже у дочери фараона не могли вырасти из спины крылья, а из пальцев золотые когти. Такими чертами обладают только боги, не восседавшие на земном троне.
– Бог солнца Атон теперь правит здесь всем, – Сменхкара указал на солнечный диск, выгравированный на стене. Таор смутно помнил, что раньше на этом месте красовался другой символ. Теперь все изменилось. Солнце! Диск солнца! Заря! Почему прекрасный свет солнца кажется ему таким похожим на зарево кровопролитной битвы? Свет солнца, цвет крови, крики пораженных и убитых – все это как одно. Солнце и бог это тоже одно. Божество солнца! Золотая фигура за троном фараона! Она будто соткана из солнца.
Может, она ему только привиделась? Что если тот роковой удар лезвием по виску в разгаре сражения повредил его разум?
– Бог не может быть одним-единственным. Как же другие боги? – Таор ощутил лихорадочный бред.
– Тише, – Сменхкара оттащил его чуть в сторону. – Если хочешь молиться им, то молись про себя. Если станешь упоминать их вслух, то рискуешь нажить себе неприятности. С тех пор, как ты отсутствовал, все сильно изменилось. Возможно, оно и к лучшему.
– Как ты можешь так говорить?
– Просто! Я принимаю все новое, так же как здесь приняли тебя. Ты не из знати, но ты можешь подняться выше самых знатных людей, потому что теперь настала пора новых традиций.
– У меня нет высоких устремлений.
– Тогда ты сильно отличаешься от всех людей, которые мне известны. А я знаю многих.
Сменхкара поднял руку, чтобы коснуться подвески на своей шее, но рука так и повисла в воздухе. Он о чем-то задумался или внезапно что-то ощутил. Подвеска на его шее слегка блеснула. Таор только сейчас заметил, какая она странная, прямо, как зерно граната. Конечно, это не зернышко, которое вытащили из плода, а твердый рубин, которому мастера придали затейливую форму. От камня исходили какие-то токи.
– Нравится? – Сменхкара перехватил его взгляд.
Таор нехотя кивнул.
– Весьма изобретательно. Что за ювелир его изготовил?
Друг загадочно усмехнулся.
– Ювелир? – его черные брови разошлись так насмешливо, будто он услышал жуткую глупость. – Как мало ты еще знаешь.
– Я вижу, что камень редкий. Он что-то символизирует? Это ведь не солнечный диск, который, наверное, теперь положено носить всем. Знак другого божества?
Сменхкара не счел нужным отвечать.
– Этот камень еще более надежен, чем магнит. Он всегда вернется к своему владельцу, даже если ты проиграешь его или пропьешь, или подаришь, он все равно останется твоим, потому что обожжет чужие руки и снова притянется к тебе. У него может быть только один хозяин, но достать такой камень практически невозможно. Его нельзя ни сорвать, ни украсть. Только если она сама тебе его даст.
– Кто?
Сменхкара молчал, как будто вовсе не слышал вопроса. Его черные брови идеальной формы задумчиво сошлись на переносице, мускулистые руки в браслетах почему-то казались скованными.
– Я тоже хотел бы такой камень.
– Еще рано. Приходи ко мне позже, когда пройдут торжества. Тогда, вероятно, будет самое время.
Почему не время сейчас? Таор смотрел, как Сменхкара удаляется. Больше у него здесь не было друзей. Так что ему не от кого было ожидать добрых слов, но и открытого нападения вроде бы ожидать тоже было не от кого.
Он не обратил внимания на человека, стремительно продвигавшегося к нему через толпу. Лишь когда острое лезвие разрезало воздух в миллиметре от его лица, Таор отшатнулся. Оружие вонзилось в колонну. Юноша ощутил, как по щеке из пореза бежит кровь. Все, как тогда на поле боя, когда его могли убить, но только ранили в висок. Будто кто-то невидимый оттолкнул его и сейчас. Еще раз! Все повторяется. Все замкнуто, как в круге.
Таор ошеломленно смотрел, как стражи-нубийцы скрутили нападавшего. Из его руки выпал и звякнул об пол еще один кинжал. Судя по всему, он собирался ударить уже с близкого расстояния. Таор видел этого человека впервые. Смотреть на него он смог недолго. Стражи быстро его увели. Какой безумец мог решиться напасть на него прямо во дворце. Ведь сразу было ясно, каким будет исход событий.
Таор рассеянно стер кровь со щеки ладонью. Может ли оказаться так, что этот человек и впрямь безумен. Да, врагов у него здесь много: влиятельных, богатых, высокопоставленных. Естественно, никто из них не стал бы убивать его собственноручно. Достаточно было нанять кого-то. Убийцы дождались бы его в темном переулке. Тело сбросили бы в Нил. Он слышал о таких случаях. Так убирали людей, неугодных влиятельным особам. Убийц всегда подсылали несколько, чтобы у жертвы не осталось шанса спастись. Никто не нападал прилюдно. Ни один человек в своем уме не стал бы так делать.
– Его казнят прямо сейчас, – распорядился главный визирь.
Несложно будет предсказать, что произойдет дальше: виновного поставят на колени, наклонят ему голову и острое лезвие рассечет его шею. Таор не мог этого допустить.
– Нет! – он решительно поднял руку. – Сегодня день торжества. Пусть этого человека помилуют.
– Но…
– Я сам готов просить фараона об этом.
Ну вот, он опять выбрал путь прямого конфликта, как когда-то давно. Визирь смотрел на него с легким осуждением, но старался ничем не выдать своего возмущения. Он быстро отдал распоряжение, чтобы схваченного поместили в темницу. Там он пробудет до тех пор, пока ему не вынесут приговор. Визирь Панахеси был твердо уверен, что фараон прислушается к его советам больше, чем к прошениям своего полководца. Пусть думает так. Таор не собирался вступать в споры. Пока что он добился отсрочки казни, потом, возможно, сумеет сделать и большее.
Хотя зачем ему стараться для совершенно чужого ему человека, который к тому же собирался его убить? Он и сам не знал. Просто для него пожертвовать своими интересами ради кого-то другого было так же естественно, как дышать.
Кровь текла по щеке все сильнее. У Таора возникло ощущение, что кто-то смотрит на него из толпы, кто-то, кого не может увидеть он сам.
У выхода его догнал главный визирь. Панахеси был в гневе. Сейчас, когда рядом почти не осталось свидетелей, он уже не старался держать себя в руках.
– Ты не можешь просить, чтобы помиловали того, кто собирался тебя убить.
– Но мое прошение скоро будет в твоих руках. Тебе придется передать его фараону, хочешь ты или нет.
– Ты и так перешел сегодня все допустимые границы.
Границы?! Кто их установил? Таор отвел взгляд. Он знал, что просит слишком много, он ожидал, что его просьбу отклонят, но его право хотя бы попытаться заступиться за всех этих людей.
– Они не будут тебе благодарны, все эти люди…
– Мне это и не нужно.
– Только не говори, что ты никогда не мечтал о собственной власти, пусть это будет власть даже над небольшой провинцией Египта.
– Никогда, – ответ дался ему легко, потому что он всегда был честен и прямолинеен. Многих такая честность обезоруживала, вот и Панахеси внезапно отступил на шаг.
– Значит, ты не такой, как все.
– Как все, во дворце, это вы хотите сказать? Вам знакомы только те люди, которые рано или поздно приходят сюда. Я же общался с простыми людьми во всех частях света, мне встречались такие, кто был готов пожертвовать собой ради другого.
– При этом будучи не влюбленным в него?
Вопрос был ядовитым, как раздавленная змея, потому что Таор не понял его значения.
– На поле боя никто и ни в кого не влюблен, но кто-то всегда готов пожертвовать собой, чтобы спасти товарища, даже если не знает его имени, даже если никогда больше его не увидит по окончанию войны.
– Это все простые солдаты, но поднявший руку на тебя поднял ее на самого фараона, так как ты представляешь его.
– Но я хочу для всех мира и прощения, потому что знаю, что такое война. Так пусть его простят.
– Это глупая доброта.
– И все же так правильно, – Таор развернулся и хотел уйти. Чувство, что кто-то следит за ним, не проходило, и это был вовсе не великий визирь, приставший к нему так некстати с ненужной дискуссией. Он все решил для себя, он не хотел ничего менять в своих поступках или мировоззрении. Судьба сделала его воином, но он не хотел войны. Он умел сражаться, как если бы сам был одним из богов, но не видел необходимости в кровопролитиях. Если бы люди умели соблюдать честность, то они могли бы договориться обо всем мирным путем. Так он считал и не собирался изменять своего мнения.
Его доспехи мелодично звякнули, когда Таор уходил. Сандалии чуть царапнули пол.
– Ты не можешь спасти весь мир, – догнал его в дверях разгневанный голос Панахеси.
– Но я имею право попытаться.
Таор возразил ему, лишь слегка обернувшись, но золотая тень вдалеке поразила его, как вспышка молнии. Голову обожгло, сердце опалило… Что же это такое? Наваждение! Или возле уже опустевшего трона фараона действительно кто-то стоял и смотрел на него, будто на насекомое, которое когда-нибудь непременно будет раздавлено.