2. Москва. Мария Ежкова. Активное перемещение по городу
Как известно, активно перемещаться по столице можно только на метро. Что Мария и сделала, благоразумно оставив свой «опелек» у ближайшего входа в подземку.
Первым делом поехала к Ашоту. Не то чтобы друг-товарищ, но долго были в одной компании, да и теперь она частенько заходила в его заведение. Ресторан у Акопяна был не высшего класса, однако довольно приличный.
Цены соответствующие – горячее тянуло на полтысячи. Не для Машки, конечно, которой галантный Ашот выделил персональную ВИП-карту с половинным дисконтом. Впрочем, шубку его жене Мария тоже сделала не по общей таксе.
Короче, Ашот со своим заведением процветает. Почему бы ему не взять икорки для своих необщих пати? На общие, пожалуй, побоится: человек он не рисковый.
Акопян Машке обрадовался.
Сразу прикрыл какое-то мелкое совещание, аккуратно распределил немногочисленные волосы по высокому лбу и присел с ней за маленький столик у окна.
– Давно не заходила, Машунь, – укорил он.
– Виновата, – согласилась Ежкова. – Исправлюсь. Как с бизнесом раскручусь.
– А что с бизнесом? – удивился Ашот. – Ты вроде никому дорогу не перебегаешь.
– Да я тут корабль купила, – отмахнулась она.
– Корабль? – поразился тот.
Но поразился как-то без восторга. Что ж ей так на романтиков не везет? Что Ромка ее, что этот. Все молятся на свою синицу в руке. «Зато люди хорошие», – про себя грустно отдала им должное Машка.
– Кстати, спасибо тебе от Гаянэ, – сам сменил тему хозяин заведения. – Она в восторге, ждет не дождется зимы.
– Не за что, – улыбнулась Мария.
На самом деле, похвала ей была приятна. Потому, наверное, и занялась беготней с мехами, хотя имелись более выгодные предложения. Например, бабки обналичивать, благо каналы наработались. Пришлось бы, правда, пошастать с крупными суммами в объемистой дамской сумочке, но зато – никаких проблем со складом, поставкой товара и, главное, сбытом. Все хотят наличку и не хотят платить налог на добавленную стоимость. А поскольку эту скважину уже двадцать лет прикрыть не могут, значит – просто не хотят и еще двадцать не прикроют. По крайней мере, при нынешней власти.
Кстати, против нынешней власти Мария лично ничего особо не имеет. Сама живет и другим дает. Разве что аппетиты у нее болезненно завышены, что, в принципе, может привести к опустошению всей кормушки.
Но сейчас Ежкову гораздо больше волнует другое.
– Слушай, Ашотик, ты черную икру любишь? – в лоб спросила она.
– Если недорогая и качественная, – сразу оглянувшись и понизив голос, ответил Акопян.
«О-о, как все непросто», – подумала Мария, но списала эти опасения на особенности Ашотова характера.
– Качество – отменное. Малосол. Слово даже во французский язык вошло. Заводская. В стекле. Цена: сто граммов – три тысячи рублей, килограмм – двести пятьдесят. – Машка опиралась на коммерческие соображения Ведерникова, но разумно оставила себе простор для торговли.
– Цена хорошая, – Ашот торговаться и не собирался, видать, не впервые покупал этот деликатес.
– А качество попробуешь, – обрадовалась Мария. – Сколько возьмешь? – В мечтах она уже начала распределять миллионы. Похоже, теперь и на водостойкую косметику найдется.
– Килограмм точно, – подумав, ответил ресторатор.
– Сколько? – не сдержала разочарования икорная олигархша.
– Ну, два, – выдержав паузу, решил поддержать девушку Ашот.
Все-таки он хороший. Что никак не облегчает ее жизнь в целом.
– Спасибо, – поблагодарила Мария и бессовестно потеряла интерес к дальнейшей беседе.
Попрощавшись с Акопяном – он вежливо вышел ее проводить, – сразу стала перебирать в уме следующих потенциальных партнеров. Их, судя по аппетитам ее изысканий номер один, теперь требовалось не менее сотни.
Имелось же в записной книжке гораздо меньше – не всем ведь в лоб предложишь криминальную операцию. Кроме того, чтобы взять много, они должны были быть либо рестораторами, либо торговцами.
Нет, торговцев вычеркнем, одернула себя Маша. Куда они икру выставят? На какую витрину? Это как донос на самих себя написать.
В итоге остались двое: Паша Лохматов и Веруня Евлагина. Первый, безнадежно влюбленный в нее со студенческих лет, сейчас трудился организатором эвентов. Самыми частыми эвентами были, естественно, свадьбы. Паша еще в универе собирался заняться этим бизнесом. И объяснял Машке, что ориентироваться нужно на бедных. Потому что их больше и женятся они чаще. То есть не в смысле, что они – многоженцы. Просто, поскольку их больше, то и свадьбы случаются интенсивнее.
Эту тему додумывать Машке не захотелось, так как Павел тоже получался не романтик. Зато кусок хлеба имеет каждый день.
Что за чудовищная фраза!
Нырнув под землю, полетела в грохочущем вагоне к Лохматову.
Пашка ожиданий не обманул. Тут же позвонил первому клиенту – свадьба через два дня – и легко продал сто пятьдесят граммов. Для утреннего захода, когда соберутся только близкие родственники. Чтоб ни одна икринка не попала не в тот рот.
Еще столько же Пашка обещал попытаться продать через неделю, следующему клиенту.
– А ничего что по телефону? – обеспокоилась Машка.
– По мелкому – никто не пристанет.
– У меня-то по-крупному, – поежилась она.
– Но я ж тебя не выдам! – удивился Лохматов.
Это точно.
Может, он и не романтик, но Марию Ивановну Ежкову не выдаст никогда.
Она поцеловала его в аккуратно выбритую розовую щечку и ушла, оставив эвент-мастера в душевных муках.
«Может, осчастливить его, как окошко в делах выпадет», – вяло подумала Машка, но не заострилась на этой мысли, так как доминантной она на данный момент точно не являлась.
Теперь – Веруня Евлагина.
Вот кто точно романтик.
Побывав по обмену, еще в студенческие времена, в Италии, она в нее вполне романтично влюбилась. И в привычную Италию, с Колизеями, Ватиканами и прочими достопримечательностями. И в мало кому известную сельскую Италию, в частности – Тоскану.
Так влюбилась, что променяла гарантированную карьеру в большом папином банке на рисковую жизнь мелкого поставщика не сильно известного, хотя и тосканского алкоголя. На элитный, прославленный примитивно не хватало средств – папа был недоволен бизнесом дочери. Он говорил, что мороки, как в «большом» алкоголе, а денег – как у медсестры в муниципальной больнице. Почему-то пример с медсестрой казался ему максимально убедительным.
Но Веруня не сдавалась, продолжала возить. Вино, видать, было неплохое, однако в магазины продавалось со скрипом – там все было схвачено алкогольными монстрами. А маленькие кафешки если и брали, то на реализацию и никогда не спешили возвращать деньги.
Еще был путь продаж – организация тусовок, где сама Веруня или найденная ею такая же сумасшедшая дама-сомелье рассказывали собравшимся, как хорош их продукт. Собравшиеся с удовольствием его дегустировали, но покупать оптом тоже как-то не спешили. А такого рода розница на относительно дешевом продукте много прибыли дать не могла.
Веруня – точно хороший человек, подумала Маша. Именно на ее тусовках Мария впервые выступила как певица. В качестве бесплатного довеска к вину – не просить же денег с нищей банкирской дочки.
Может, и сейчас что-то подскажет, она ж рестораторов десятками знает.
Веруня Машке однозначно обрадовалась.
Посидели за бутылочкой какой-то очередной «супертосканы». Ежкова вкуса не понимала, кислятина какая-то. Уж лучше водки выпить. Но честно хвалила терпкий напиток, так как любила Веруню.
По делу, правда, не продвинулись: икру Евлагина продавать отказалась. С рестораторами у нее и так проблемы, а тут еще икра. Желая помочь хорошему человеку, позвонила папе. Тот согласился взять килограмм, и то не для себя, а для строптивой дочки – она ему казалась бледной, и он подозревал у Веруни нехватку гемоглобина.
Вот и разрешил купить ей для себя лично кило икры с секретной карточки.
– Почему с секретной? – удивилась Маша.
– Чтоб мачеха не знала, – объяснила та. – Эсэмэски из банка папе не на телефон, а на служебный комп приходят. А у меня дубликат карточки.
– Такая жадная старуха? – удивилась Ежкова.
– Ужасно, – подтвердила Веруня. – Из-за любой копейки скандал. Так жалко папулю, она его до инфаркта доведет.
– Вот же тварь, – посочувствовала вслух Мария. А внутри – чуть не позлорадствовала. И совсем бы позлорадствовала – так им, мужикам козлиным, и надо, – если б это не был папа приятельницы. – Где он ее нашел?
– Я сама привела, – вздохнула Веруня. – Помнишь Таньку Симонову, с психфака?
– Да, – потрясенно выдохнула Ежкова. – Та еще змея. Зачем тебе это надо было?
– Она сказала, что поссорилась с парнем и с родителями, переночевать негде. Вот папулю и обаяла. Сама его не любит, везде хвостом вертит.
– А может, детектива нанять? – включила мозг Маша, детективная тема ей стала близка. – Сделает с ней и ее хахалями порноальбом, подаришь папе. Он все сразу сообразит.
– Он и так соображает, не маленький, – тихо сказала Веруня, а на ее глазах появились слезы. – Влюбился он, понимаешь?
– Понимаю, – вздохнула Машка, хотя по-настоящему не понимала, как можно влюбиться в шлюху, да еще и такую мерзкую, как Танечка Симонова с психфака. И, чтоб слегка утешить Евлагину, сообщила той о покупке корабля. Скоро в нем начнутся банкеты и концерты. И понятно, чьи вина будут там пить.
– А когда первый рейс? – обрадовалась Веруня.
– В следующем мае, – вынуждена была признаться Машка. И то про себя подумав, что только если удастся продать икру.
Пока же итоги были неутешительны.
Полдня тараканьих бегов по городу принесли продажу трех килограммов ста пятидесяти граммов продукта. Такими темпами – еще шестьдесят с лишним заходов. А список потенциальных покупателей уже почти иссяк.
Как оказалось – на килограмм продалось меньше.
Веруня, смущаясь и опуская глаза, предложила приятельнице сделку. Она отдаст ей половину денег за вышеозначенный килограмм, но забирать продукт не будет – с гемоглобином у нее все в порядке.
– Так за что половину? – удивилась Ежкова.
– За понимание, – вздохнула Веруня.
– Неужели все так плохо? – Машке стало ужасно обидно за подругу.
– Ну, как-то пока не очень. Папа хочет, чтобы я работала у него, а я не могу. Тут глупость, наверное, сделала. Взяла по-настоящему хорошее вино. Это ж тоже непросто, квоты жесткие. То, что мы с тобой сейчас пили (Машка смутилась, вспомнив свои мысли по поводу кислятины). А его не берут.
– Вообще не берут?
– Не-а. Один ценитель взял ящик. Но ценителей мало. Так что без рекламы ничего не продать. А на рекламу нет денег. Замкнутый круг.
– Разве ты этого не понимала?
– Понимала, – вздохнула Веруня. – Просто очень хотелось.
«Как мне с кораблем», – некстати подумала Мария. И суеверно постучала по дереву.
– Один вот тут собрался купить много. Для своего бутика, – продолжила Веруня печальное повествование. – Но сначала предложил продегустировать его вдвоем. У него на даче, в спальне.
– А ты что? – не утерпела Машка.
– Размышляю, – сделав крошечный глоток, и смакуя его во рту, сказала Веруня. – В конце концов, нам не по шестнадцать. Да и он не противный. Эстет, мать его, – неожиданно закончила Евлагина.
Короче, ушла Машка с неожиданной покупкой – ящиком этого самого винища. Слава богу, хорошие вина в ящик помещают не по двадцать бутылок, а только по шесть. Иначе бы денег, вырученных сегодня за икру, не хватило.
Веруня, заподозрив меценатство, сначала не хотела продавать. Однако Ежкова убедительно объяснила, что вечером – важный семейный ужин и дорогое вино будет кстати.
Прозвучало неплохо, даже притворяться не пришлось – у папы день рождения, так что все тип-топ.
Кроме главной цели забега.
Веруня расчувствовалась, загрузила ящик в свою машину и повезла Машку к ее «Астре», благо пробка по летнему времени заканчивалась рано.
В машине Машка молча размышляла о Веруниной ситуации, примеряя ее на себя. Вот если б кто дал ей четыре «лимона» – согласилась бы она на дегустацию в спальне? Или даже просто купил бы двести килограммов икры.
Однозначного ответа не получалось.
Если б это был ее Ромка или тот же Пашка Лохматов – почему нет? Коль природа все так интересно устроила. А если б какой-нибудь богатый говнюк?
В результате результат так и не родился.
Все зависит от обстоятельств, и, похоже, единого ответа вообще не существовало.
Ну и ладно.
Тут она не к месту вспомнила, что однажды уже пыталась рассчитаться подобным образом. Причем – по собственному почину.
Ситуация всплыла во всей красе, как будто не десять лет прошло, а вчера все случилось.
И тут же высверкнуло – вот к кому надо обратиться! Как же она сразу не подумала?
Ефим Аркадьевич Береславский.
Сейчас он, наверное, совсем лысый. Но наверняка такой же наглый и ехидный. И так же хитро посверкивают его очочки. И так же важно выпячивается вперед живот.
Он даже и не такой уж большой, его живот.
Просто сразу видно, что этот человек свой живот любит, холит и лелеет. И, может, немного им гордится.
А еще у него десять тысяч друзей и приятелей. Из них тысяч семь – не меньше – симпатичные бабы, возрастной категории 30+. И жена, которую, как ни странно, он сильно любит – Машка даже общалась с его Наташей, когда отдавала долг.
Точно.
Завтра с утра – к нему. А сегодня договориться о встрече.
Простилась с Веруней, сказала ей тихо на ушко: «Все будет о’кей». Та согласно кивнула. Есть еще романтизм в ее… пусть будет пороховнице, раз другого слова не нашлось.
А Мария направилась домой.
Вошла с ящиком – тяжеловат, зараза. Даже с шестью бутылками.
Папа бросился помогать.
Он всегда бросается помогать своим детям.
Вообще-то Машка – Эдуардовна, а не Ивановна. Биологический папа был Эдуардас. И есть, слава богу.
Он, кстати, от дочери не отказывался, даже алименты был готов платить. Просто, как говорится, узнав о беременности подруги, пережил минутную мужскую слабость.
Поэтому официально удочерить Машку папа не смог. Эдуардас слал деньги, папа не стал обижать его возвратом, а просто складывал их на ее счет – с них и пошел пушной бизнес. А в шестнадцать, получая паспорт, Машка стала вместо Эдуардовны Ивановной.
Отец ее отругал, но видно было, что ему приятно.
Эдуардас приехал в Москву, когда ей исполнилось восемнадцать. Машка не хотела с ним встречаться, папа заставил.
Вела себя как надутая дура, хорошо, что Эдуардас оказался умнее.
В общем, теперь у нее есть папа и есть очень хороший, генетически близкий… друг, что ли. По крайней мере, когда недавно Эдуардас заболел, Машка сгоняла в Латвию, в его деревню, привезла его сюда и очень удачно прооперировала у хороших врачей. Заодно познакомилась с братом и сестрой, которых раньше не видела. Хорошие ребята. Наверное. Потому что общего у них с Машкой не оказалось ничего – ни воспоминаний, ни родины, ни даже языка.
Кстати о родине.
Эдуардас помог ей оформить вид на жительство в Латвии. Родина у Машки только одна – Россия. Но вечная шенгенская виза, как выяснилось, тоже штука полезная.
Ладно.
Сели за стол, разлили Верунино вино.
– Господи, никогда такого не пил! – Папа реально был в восторге, он вообще врать не умеет. А Машка раньше всегда считала, что все винные марки наливают из одной бочки, после чего в бой идут рекламисты.
– Да, действительно вкусно, – сказала мама. Они точно не притворялись. Надо же, как удачно заехала к Евлагиной.
– А водка все равно лучше, – сказал Ведерников и крякнул, опустошая стопку.
Наш человек.
Кроме него, вино не понравилось Венику – он, с разбегу остановившись у стола, хватанул из рюмки хороший глоток «супертосканы» – сухого красного, урожая 2004 года.
– Может, водочкой отлакируешь? – предложил ему Михалыч.
– И я отлакирую! – влетела услышавшая часть фразы Электра.
– Я вам сейчас отлакирую! – строгим тоном сказал папа. Но почему-то в этой семье его угроз никто не боялся.
Машка наелась маминых вкусностей, выпила с Михалычем рюмку водки, расслабилась и незаметно для себя, под затянувшиеся разговоры про политику, начала клевать носом.
Папа волевым решением отправил ее спать. Она не сопротивлялась – завтра предстоял не менее суматошный день.