Глава 13
Нади не было в школе вторую неделю. Сначала никто не заметил, но потом учителя стали интересоваться, куда пропала тихая девочка, сидевшая за второй партой в среднем ряду. Ученики не знали, и тогда классный руководитель позвонила домой Ступаковым.
– Ребята, новость печальная, – объявили на уроке. – Надя Ступакова серьезно больна. Ее родители были немногословны. Мы знаем лишь, что в ближайшее время, а возможно, и в ближайшие несколько месяцев Надя в школе не появится. Девочка в коме.
Класс молчал.
– А можно ее навестить? – будто со стороны услышал я свой голос.
– Э… Я даже не знаю, будет ли в этом какой-то смысл… А впрочем… Почему бы и нет. Тимофей, подойди ко мне в учительскую. Я дам тебе номер телефона родителей Нади.
На перемене я долго топтался возле двери в учительскую. Может, ну его? Мало ли, вырвалось… Все и забыли уже. Но чувство вины опять больно кольнуло изнутри. Наконец, я решился, постучал и вошел в кабинет.
…
Сидя на потрепанном диване в гостиной Никитского, я крутил в руке клочок бумаги. Шесть цифр на обрывке листка в клеточку не давали покоя. Звонить не хотелось, но ведь завтра в школе обязательно спросят. В конце концов, просто поинтересуюсь, как Надя себя чувствует, и положу трубку. Больше не откладывая, я встал и направился к вахте.
– Баб Кать, я позвоню?
– Кому это ты названивать собираешься? – недовольно осведомилась старая вахтерша.
– Одноклассница заболела.
– Знаем мы ваших одноклассниц… Звони, только недолго.
Набрать номер получилось лишь с третьей попытки. В трубке послышались долгие гудки. Сердце бешено колотилось.
– Да, слушаю.
Я молчал, позабыв все слова.
– Алло?! – в женском голосе слышалось раздражение.
– Э…это Тимофей. Я из школы… я друг Нади.
– Что за друг?
– Мы учимся в одном классе.
– Друг из класса? – недоверчиво спросил голос. – Ну и что же тебе, друг из класса?
– Я хотел спросить, как там Надя?
– Надя в больнице.
Я чувствовал, нужно спросить еще хоть о чем-нибудь.
– Я бы хотел ее навестить, если можно… – Нет, нет, нет! Откажи, пожалуйста…
– Можно, – ответила женщина после короткой паузы, – но боюсь, развлечь ее своим визитом ты не сможешь.
– Да, я знаю. И все же, я бы хотел приехать. – Боже, что я несу?
– Тимофей, так, кажется, тебя зовут? Я вспоминаю теперь, Надя как-то говорила о тебе. Она навещала тебя, когда ты болел. Так?
– Да. Я тоже тогда не мог ни с кем разговаривать.
– Что ж, приходи завтра в первой половине дня.
Женщина дала адрес и повесила трубку. Я уставился на телефон, не веря, что сам решился на это.
И зачем ввязался?..
…
Утром в столовой попросил у поварихи яблоко. Не хотел идти к Наде с пустыми руками. Наверное, это глупо – нести яблоки лежащему в коме, но ничего другого придумать не смог.
Добирался на трамвае. Субботним утром в вагонах непривычно пусто. Давка и сутолока рабочих дней позади, и заиндевелые вагоны медленно тянутся по рельсам, надолго задумываясь на перекрестках, словно и у них выходной, и можно просто прогуляться по заснеженному городу, захватив с собой пару попутчиков от скуки. Снег валит так густо, что за окнами ни зги не видно. Наде наверняка понравилась бы такая погода.
– Областная Клиническая, на выход! – прокричала кондуктор.
Я спрыгнул с подножки. Впереди, за снежным маревом высилось здание больницы из белого кирпича. Я пересек парковку, потоптался на крыльце, сбивая налипший снег с обуви. Волновался, как перед контрольной, и каждое промедление только усиливало щемящую тоску в груди. Пора покончить с этим.
В больнице уныло пахло хлоркой. Старушка гардеробщица приняла вещи, выдала огромный потрепанный халат, и я, не найдя лифта, поднялся по широкой лестнице на третий этаж. Нашел восьмую палату. Через дверное окно увидел темноволосую женщину, притулившуюся на краю кровати. Она все поправляла что-то: то подушку, то одеяло. Вдруг меня тронули за плечо.
Сзади возник высокий широкоплечий мужчина с большим прямоугольным свертком в руках. Мужчина крепко сжимал сверток и каждый раз вздрагивал, когда тот норовил выскользнуть из рук.
– А ну-ка, помоги, – попросил здоровяк, указывая взглядом на дверь палаты.
Я открыл дверь. Мужчина втиснулся в проход, раскачиваясь и по-медвежьи переступая с ноги на ногу. Он был так напряжен, стараясь не уронить свою ношу, что я поспешил пропустить его вперед и шмыгнул в палату следом.
– Настя, – обратился он к женщине на кровати. Та обернулась, утирая покрасневшие глаза рукавом свитера. Несмотря на растрепанный вид, она была очень миловидной, с тонкими и выразительными чертами лица.
– Вот, смотри, притащил! Не хотели пускать в отделение, представляешь? Сказал, что это в приемную главврача, – он прислонил сверток к стене и подпер для надежности стулом. Выдохнул с облегчением, вытер со лба пот.
Подойдя к кровати, он тихо спросил:
– Ну как вы?
– Без изменений, – отозвалась женщина бесцветным голосом.
– Совсем никаких реакций?
– Никаких.
– Настя, хочешь, я разверну его прямо сейчас? – мужчина присел на корточки и взял женщину за руку. – Можем поставить здесь, рядом с ней. Кто знает, может, вернется…
– Не сейчас, Стас. Позже. Кто это с тобой? – меня наконец заметили.
Неловко быть свидетелем чужих разговоров.
– Да вот, парнишка какой-то, – отозвался мужчина.
– Ты, наверное, Тимофей, – вспомнила женщина. – Друг из школы?
– Интересно, – мужчина поднялся и посмотрел на меня. – Значит, друг из школы?
– Э…да, Тим… ну, то есть друг. Здравствуйте.
Женщина подошла ко мне, и с вымученной улыбкой сказала:
– Здравствуй, Тимофей. Очень мило, что ты решил навестить Надю. Хочешь подойти поближе?
– М… Можно, – сказал я неуверенно.
– Не бойся. Она просто спит, – женщина приобняла меня за плечи и подвела к кровати.
Надя совсем не выглядела больной. Она лежала с закрытыми глазами и могла показаться спящей, если бы не капельница рядом с кроватью. Прозрачная жидкость медленно сочилась из пластикового мешочка и стекала по длинной трубке к ее руке. Надина мама поймала мой взгляд.
– Это просто питание. Надя сейчас не может кушать сама.
– Кстати о еде, Настя. Думаю, тебе пора пойти пообедать. А я подежурю здесь с Тимофеем вместо тебя.
– Хорошо. Можно тебя на пару слов?
Они вышли в коридор, оставив меня наедине с Надей. Я почувствовал себя очень неуютно. Как же она провела у моей постели целую неделю? А я даже ехать не хотел. Сволочь!
Я вытащил из кармана яблоко и положил его на тумбочку у изголовья. В школе я избегал смотреть на Надю, теперь можно не таиться.
Сейчас, лёжа на больничной койке, она выглядит даже лучше, чем я ее помню. В классе всегда неловкая и угловатая, всегда напряженная, словно внутри у нее сжалась пружина. Теперь же лицо спокойное и расслабленное, черты мягкие и нежные. Волосы разметаны по подушке. Я помню их неизменно собранными в жидкий неряшливый хвостик на затылке. На самом деле, совсем не жидкие, просто очень тонкие, как нити шелка. А губы розовые, слегка прозрачные. Верхняя губа чуть больше нижней. Я вспомнил, как она, обращаясь к кому-то, часто поджимала и покусывала губы, и ее лицо становилось по-детски забавным.
В коридоре послышались приглушенные рыдания, и я вдруг осознал, что сжимаю Надину руку. Я тут же отпустил ее. Она безвольно скользнула и улеглась на простынь.
– Боже! Я во всем виновата, только я! Но почему она унаследовала это проклятье!
– Не переживай о том, чего нельзя изменить. Сегодня поставим в палате зеркало, может, скоро вернется.
– Ну, как вернется, Стас?! Ты подумай, она даже не знает, что произошло! Надо было давно все рассказать. А я ждала момента, вот и дождалась…
– Ну, не надо, успокойся. Все будет хорошо, не надо. Мы вытащим ее оттуда. Я обещаю.
– Как ты можешь обещать?
– Я верю.
– Ах, он верит, посмотрите на него.
– Послушай, тебе надо поесть и успокоиться. Давай, иди уже. Мы должны верить. Она вернется.
Разговор прервался, и через пару секунд дверь в палату открылась, впуская Надиного папу.
– Ну что, Тимофей, заскучал? Да, я не представился. Можешь звать меня Стасом.
Он протянул мне свою большую руку.