XX
– Объясните мне, – стал спрашивать доктор Герье, – прежде всего, конечно, это странное оживление девочки.
– Ничего не может быть проще, – улыбнулся Сепан Гаврилович, – ничего не может быть проще этого оживления, если вы только откинете ту немножко театральную обстановку, которая, собственно, необходима для впечатления. Забудьте эту обстановку…
– Но, позвольте, – перебил доктор Герье, – если нужно откинуть театральную обстановку, которая, откровенно говоря, мне в достаточной степени претила, то тогда зачем же было ее делать?
– А затем, зачем вы идете в гости или вообще на люди не голый и не в вашем домашнем халате, а принаряживаетесь в лучшую свою одежду.
– Хорошей одежды требует от меня приличие!
– Известное приличие, или декорация, необходимо во всем и на самом деле существует во всем, что нас окружает. И сама природа, не только люди, не обходится без декорации и театральной, если хотите, обстановки; разве таинственный процесс жизни дерева не мог бы совершиться без появления красивых цветов и сочных ароматических плодов, а между тем дерево покрывается красивыми цветами и ароматическими плодами, а что они как не декорация, полезная, приятная для нас, но все-таки декорация! Разве явление грозы и атмосферные изменения не могли бы происходить в небесных высотах в тишине, а между тем при них блестит молния и гремит гром, всегда производящий на нас если не страшное, то жуткое впечатление, хотя это только театральная обстановка! Итак, откинув эту обстановку, правда в оживлении девочки заключается в том, что мы в ней вызвали искусственным путем, путем сильного тока животного человеческого магнетизма, полную каталепсию и в этом искусственном летаргическом сне положили ее в гроб перед тем, как вынести ее на глаза зрителей.
– Но изменение глазного яблока, которого не бывает при каталепсии?
– Простое действие особых, совершенно безвредных капель, пущенных в глаз.
– А трупный запах?
– Опять-таки несколько капель ассафетиды.
Доктор Герье помолчал.
– Действительно, – вздохнул он, как будто разочарованный, – у вас на все есть ответ, простое объяснение. Но в таком случае во всем этом оживлении нет ничего, что бы говорило в пользу ваших глубоких знаний. Все это, значит, объясняется, как и обыкновенные фокусы, которые проделывают заезжие шарлатаны, за рубль входной платы…
– Проявления магнетизма, вызывающего полную каталепсию, нельзя назвать фокусом, – возразил Степан Гаврилович.
– Да, из всего в данном случае только и остается в вашу пользу магнетизм! – согласился Герье.
– Вы говорите «только магнетизм». Но он-то именно и составляет все! Наша цель – показать проявления магнетизма. Это главное, остальное, то есть обстановка, дело второстепенное и необходимое для скрытия тайны от непосвященных, способных, как мы говорили, злоупотребить ею.
– Но эта обстановка – ложь!
– Не ложь, но необходимое сокрытие тайны…
– Хорошо, ну, а второй ваш опыт превращения семян в цветы – тоже только… «необходимое сокрытие тайны»?
– Нет, второй опыт состоит в применении открытия, сделанного нами в секретных древних арканах.
– Вы мне объясните это открытие, или я недостаточно подготовлен, может быть, чтобы понять?
– Отчего же. Я думаю, вы поймете легко, потому что тут действуют самые простые и самые естественные законы природы… Вот, видите ли, необходимы три элемента, чтобы зерно пустило росток из земли и дало цветы: теплота, вода и воздух. При опыте эти элементы находились в изобилии. Кажется, понятно?
– Но не понятна быстрота, неимоверная быстрота, с которою в нашем присутствии выросли цветы! В природе тепло, вода и воздух долго и постепенно работают над лежащим в земле зерном, а тут достаточно было менее часа времени!
– Вам известно, что за границей пригородные огородники достигают того, что в течение четырех месяцев лета собирают со своих гряд до трех урожаев овощей?
– Известно, – сказал Герье, – они это делают путем поливки, ухода и удобрения… Но все-таки три урожая в течение четырех месяцев – и та скорость прорастания, которую мы видели сегодня…
– Эта скорость зависит только от умения. Наши русские огородники получают один урожай в лето, заграничные – три, потому что они опытнее, а мы, которые еще опытнее, заставляем вырасти цветок в час времени.
– В чем же состоит эта опытность?
– В пользовании лучами теплоты. Обыкновенные садовники выращивают свои цветы на солнечных лучах, которые не только дают необходимую растению теплоту, но и могут быть вредны ему. Если их слишком много – они опалят цветок и он завянет. Мы же умеем разлагать тепловые лучи и пользоваться исключительно полезными их свойствами, отбрасывая все вредное…
– Как же это?
– Благодаря тому электричеству, о котором официальные ученые знают очень мало, лишь ощупью подходя к нему, и свойства которого известны нам хорошо… От металлических ножек стола и хрустального подноса, где лежала земля с зернами, были проведены незаметные проволоки и по этим проволокам были пущены тепловые лучи, разумеется, в должной степени напряжения…
– Так что этот прозрачный хрустальный поднос был необходим не только для того, чтобы публика видела, что нет в нем никаких приспособлений, но и для самого опыта?
– Разумеется. Стекло и хрусталь – дурные проводники, и шедшие по проволокам лучи сосредоточивались вследствие этого в земле, лежавшей на подносе, не расходились и действовали на зерна семян. Нам известно даже, какой род или сорт, что ли, лучей необходим, чтобы заставить семена прорасти, и какие лучи дают возможность подняться ростку, и какие нужны, чтобы явились цветы… И после этого вы сомневаетесь, что мы можем в течение часа сделать то, что достигают простые, невежественные в сравнении с нами огородники в месяц?
– Вы так убедительно объясняете, – возразил доктор Герье, – что я не сомневаюсь, но все-таки не перестаю удивляться…
– Явись в наше время, – подхватил Степан Гаврилович, – сам Архимед, и покажи ему теперешние официальные ученые то, что они знают об электричестве, он был бы удивлен больше вашего. Все идет вперед, все развивается, и что было вчера чудом, становится сегодня общеизвестным, привычным фактом. Мы вступаем теперь в век чудес, в век магический, когда человек поймает небесную молнию и заставит ее мирно светить в своем доме.
– Неужели вы думаете, что электрический свет заменит когда-нибудь свечи и лампы?
– Таков должен быть последовательный ход событий. Будет также время, когда и опыт с цветами, виденный вами сегодня, сделается доступен простому садовнику… Все это придет, как придет также век полного братства и христианского равенства не только земного, но общемирового…
– Все это так, и дай Бог, чтобы это случилось. Если вы объясните мне теперь еще последнее появление этой… прозрачной девушки – вы найдете во мне самого ярого последователя, и я буду послушно исполнять все, что будет угодно…
– Теперь уже поздний час, – проговорил Трофимов, – и нам пора расставаться. Но что отложено, то не потеряно. Другой раз я объясню вам и это появление. Знайте пока только одно, что и в нем нет ничего так называемого «сверхъестественного» или противо-природного. И здесь действовали те же законы природы, примененные лишь опытными, знающими людьми…
– Еще два вопроса, Степан Гаврилович.
– Спрашивайте.
– Кто был этот главный с черной бородой, распоряжавшийся опытами?
– Вы это узнаете впоследствии.
– А кто была эта девушка?
– Если вы вгляделись в ее черты – она была та самая, которую вы видели сегодня утром у Августы Карловны.
– Значит, я не ошибся. Я узнал ее, но кто она?
– И это вы узнаете впоследствии, если захотите, впрочем…
– Да, да, я хочу!
– Тогда постарайтесь, поищите: вы на следу, добейтесь своего. Узнайте девушку…
– Но то, что я видел ее такою прозрачной, это не значило, что тут была не она сама, а ее дух?
– Да, это был ее дух.
– Она умерла? – вдруг спросил доктор, и в его вопросе послышался неподдельный испуг.
– Нет, – успокоил Степан Гаврилович, – она жива и здорова. Ищите и найдете. До свидания.