Глава 2
Когда я слышу слово «интеллигенция»…
В конце пролога этой книги я сообщал читателю, что давно имею свой вариант печально знаменитой «крылатой» фразы из пьесы Ганса Йоста «Шлагетер»: «Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к спусковому крючку пистолета».
Что же до автора этой книги, то вот уже много лет, когда я слышу слово «интеллигенция», моя рука тянется к розге!
И вот почему…
Знаменитый русский историк Василий Осипович Ключевский классифицировал интеллигенцию так:
«1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению. 3) Щепки, плывущие по течению, с одними словами и аппетитами».
Понятие «интеллигенция» впервые употребил писатель Пётр Дмитриевич Боборыкин, человек судьбы, надо заметить, не очень обычной: из дворян, родился в 1836 году в Нижнем Новгороде, умер в 1921 году в швейцарском Лугано, но не как белоэмигрант, потому что не жил в России с 1865 года, бывая на родине лишь наездами. Боборыкин запустил в оборот слово в 70-х годах XIX века, а в 90-х годах того же века Ключевский писал:
«Это слово недавно вошло у нас в употребление. Оно некрасиво, хотя имеет классическое происхождение. Некрасиво оно потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать. Оно означает человека понимающего, а им называют человека, обладающего образованием. Может быть, потребность перезвуковывать образованного русского человека в интеллигентного внушена полусознательным, патологическим процессом, который совершается в русском обществе и образец меткого диагноза которого дан в пословице: «У кого что болит, тот о том и говорит». Не потому ли и подвернулось слово, смешивающее образование с пониманием, что способность понимания у образованного русского человека становится больным местом» (выделение курсивом моё. – С. К.).
Ключевский прослеживал проблему со времен ещё допетровских и заключал словами, удивительно современными, полностью подходящими для оценки как «политиков» на «интеллигентских» кухнях 70 – 80-х годов, так и нынешних «политологов», «социологов», «идеологов» и прочих «мыслителей» в «Россиянин»:
«Гордый русский интеллигент очутился в неловком положении: то, что знал он, оказалось ненужным, а то, что было нужно, того он не знал. Он знал возвышенную легенду о нравственном падении мира и о преображении Москвы в Третий Рим, а нужны были знания артиллерийские, фортификационные, горнозаводские, медицинские, чтобы спасти Третий Рим от павшего мира. Он мог по пальцам пересчитать все ереси римские, люторские или армянские, а вопиющих домашних пороков не знал или притворялся не замечающим… Образованный русский человек знал русскую действительность как она есть, но не догадывался, что ей нужно и что ему делать»…
Читая это, я невольно и неизбежно вспоминаю многих, увы, очень многих…
И – всех былых витий времён «застоя» и затем – «катастройки».
И – витий эпохи загустевшего ельцинизма.
И большинство нынешних «интеллигентских» участников различных «ток-шоу» на различных каналах российского телевидения.
Историческое и социальное невежество всех этих клямкиных, урновых, млечиных, сванидз, Жириновских и т. д. и т. п. чаще всего поражает, особенно на фоне заявленных ими непомерных амбиций, поразительного нахальства и самомнения.
Они упорно считают себя «мозгом нации», в то время как на самом деле они представляют собой, гм… нечто иное.
Они, эти «прорабы измены» – кто со стажем, а кто и недавно призванный, – претендуют на монополию на истину (естественно, антисоветского образца), однако для нынешних «мыслителей», как и для нынешних властителей, Истина нестерпима также, как нестерпим яркий свет для тараканов.
Вернёмся, впрочем, к Ключевскому. Означает ли его оценка, что в нашем Отечестве в давно прошедшие, в дореволюционные, времена так уж никогда и не бывало людей со знанием и с пониманием'?
Конечно же, нет!
Можно перечислить имена сотен только выдающихся русских и российских людей XVIII, XIX и начала XX века, которые, сидя за рабочим столом в кабинете, или укрывшись от дождя плащ-палаткой, или придерживая сползающую от качки чернильницу, выводили на листе бумаги: «Что делать…» и далее ставили двоеточие, а не знак вопроса, потому что писали не «философские» трактаты, а план конкретной созидательной работы на завтра.
Когда начинаешь думать о них, вспоминать их – и тех, что на слуху со школьной скамьи, и тех, о ком можно узнать лишь в толстых энциклопедиях, – дух захватывает от этого моря и мира имён!
Член-корреспондент Петербургской академии наук Пётр Соболевский (1781–1842), которого Гумбольдт называл одним из первых инженеров Европы, – химик, металлург, автор мирового класса работ по аффинажу платины…
Академик Герман Гесс (1802–1850), всего через шесть лет после восстания декабристов выпустивший в николаевской России учебник «Основания чистой химии», который формировал взгляды русских химиков вплоть до выхода в свет «Основ химии» Менделеева.
Лишь два имени! А их – подлинных светочей России, подлинных её мозгов – в нашей истории сотни и тысячи!
Увы, кто из нынешних «интеллигентов» в нынешней «Россиянин» не знает, например, философов Бердяева, Ильина, Солоневича или Соловьёва и кто помнит Петра Соболевского и Германа Гесса?
И много ли знаем мы о, например, Пржевальском, который исходил планету не менее, а более англичанина Ливингстона?
Размышляя о них, таких разных, убеждаешься, что чуть ли не с самого начала петровской европеизации существовали и существуют две образованных России: одна читавшая и другая – понявшая. Одна – интеллигентская, а вторая – интеллектуальная. Тот же Василий Ключевский был интеллектуалом, но интеллигентом он не был.
Как не был им, к слову, Александр Сергеевич Пушкин.
Думаю, именно в силу этого обстоятельства Александр Пушкин и сумел так точно и безжалостно определить заблуждения Александра Радищева:
«Беспокойное любопытство, более нежели жажда познаний, была отличительная черта ума его. <…> Он есть истинный представитель полупросвещения».
Как это точно и как, увы, злободневно.
Российская интеллигенция уверенно считала и считает именно себя носительницей русского самосознания и главной (в некотором роде) национальной ценностью. Она искренне уверена, что только она способна дать российскому обществу национальное видение бытия, национальную идею и…
И глубочайше в том заблуждалась и заблуждается.
Носительницей русского самосознания была и будет Россия интеллектуальная, испокон веку занятая делом практического созидания России реальной, а не «соборной». Другое дело, что и эта Россия ошибалась – уже в другую сторону, отдавая общественный процесс на откуп «интеллигенции». Старые российские интеллектуалы самоустранялись от политики, уподобляясь своим западным аналогам, но жили-то они в России, стране действительно особой.
Это я сообщаю не только ради исторической истины, но и в намёк нынешним российским интеллектуалам от науки, техники, медицины и производства. Они ведь тоже работают, как на Западе, а живут-то в России, и отстраняться им от социальных проблем России негоже – а то этими проблемами так и будут заниматься никудышные, самозваные, вонючие, заср…нные «мозги нации» – с ещё более катастрофическим, чем доселе, результатом.
Вся история Запада позволяла западным интеллектуалам в наибольшей степени влиять на общественное развитие самим фактом своей нарастающей и успешной профессиональной деятельности. И поэтому западные интеллектуалы вполне могли позволить себе роскошь замыкаться в своих узких рамках без трагических последствий для судеб своих стран.
Иначе получалось в царской России. Интеллектуальная Россия на общественное развитие влиять решающе не могла – сказывалась антигосударственная и антиинтеллектуальная политика самодержавия, неспособного сознательно и целенаправленно объединять созидательные силы России на своей платформе.
Задачу объединения здоровых сил России смогли выполнить лишь большевики, а сегодня мы, в совершенно иной исторической ситуации, имеем то же, что и сто с лишним лет назад! Нынешний капитализаторский Кремль тоже не способен объединить и использовать подлинно творческую часть российского общества на благо народов России и мира. Но эта-то часть всё ещё существует! И ей пора задумываться о политическом объединении.
Вокруг кого?
Сразу скажу – вокруг обновлённой общими силами Коммунистической партии не зюгановского, а ленинского образца.
Но это – тема для отдельного разговора.
Итак, как и сегодня, в царской России на исторической сцене подвизалась Россия интеллигентская, игравшая общественные роли, для всех зримые. До самого 1917 года интеллектуалы от политики, то есть большевики, не играли в общественном самосознании России той ведущей роли, которую российские интеллектуальные круги отдавали интеллигентам от политики – всяким там «земцам», «либералам», «легальным марксистам» и т. п.
Сегодня история повторяется.
С одной стороны, нынешние «литературно-газетные» интеллигенты претендуют на некое политическое и духовное лидерство, на некую самостоятельную роль, не имея к тому никаких объективных оснований.
С другой стороны, современная интеллектуальная Россия всё ещё не сознаёт настоятельной необходимости своего политического объединения в интересах борьбы за Россию, которая может сохраниться и развиваться лишь как новая Советская Россия.
Сейчас становится всё более понятной концептуальная правота Ленина в его негативной оценке российской интеллигенции. Эта негативная оценка важна для понимания и исправления и современной общественно-политической ситуации.
До революции российские интеллигенты восторженно призывали революцию и дружно ругали «прогнившее самодержавие», не понимая, что общество загнивает не как мёртвая колода в лесу, а как живой организм! Поэтому реальная революция, да ещё в России, могла быть только такой, какой она оказалась в 1917 году. Организм загнивал по-живому, и в нём накапливался не хладный элемент необратимого распада (как в гнилом пне), а гной заражающего организм гнойника, прорыв которого очищает воспалённый организм, но и неизбежно заливает тело не елеем, а мерзостно пахнущей субстанцией.
Ведь тогда, в 1917 году, прорвалось то, что веками накапливалось в глубинах несправедливо, незаслуженно страдающего и в то же время неразвитого, невежественного народного большинства.
Русская интеллигенция в своём «докторо-живаговском» обличье интересы России и народа предала. Причём предала брезгливо.
Что обязан делать сострадающий образованный человек, оказавшись рядом с исходящим гноем больным, особенно если этот больной является близким ему существом? Правильно: надо вытирать гной, не забывая о санитарии и антисептике; надо готовить чистые бинты и турунды, надо позаботиться об уколах, о снижающем жар питье. Хлопотать, стирать, убирать, иногда – невзирая на несправедливости и капризы горячечного больного, и прочее.
В ситуации 1917 года и позднее от образованного слоя требовалась спокойная готовность к ежедневной, неприятной и зачастую грязной социальной работе. Русская же интеллигенция к ней оказалась неготовой и неспособной. Она не просто брезгливо отстранилась, но начала в эти гнойные, вскрывшиеся раны Родины кидать грязью и заплёвывать их.
В результате малочисленному ленинскому, образованному элементу большевизма в союзе со стихийно народным, ковпаковско-чапаевско-будённовским, массовым его элементом пришлось бороться со всем сразу: с развалом мировой войны, с интервенцией, с махновского образца вольницей, с прямым бандитизмом, со свергнутыми (не забудем!) эксплуататорами и в том числе – с российской интеллигенцией.
Что ж тут удивляться, что дров при этом было наломано в избытке?!
Напомню, что Ленин не заблуждался насчёт того, что под тончайшим слоем образованного большевизма – тёмная, неуправляемая и зловещая сила народной невежественной и разрушительной страсти.
Не оппоненты ленинизма, а клеветники на него выпячивают сегодня скромную фигуру «героя» Пастернака – доктора Живаго и изгоняют из памяти ныне живущих поколений намного более значительных героев Алексея Толстого – офицера Рощина, инженера Телегина.
Сила Ленина была в точной постановке вопросов. Поставим же и мы вопросы точные: «Кто виноват в том, что матросам «Потёмкина» сварили борщ из мяса с червями? Кто строил балерине «Малечке» Кшесинской дворец и наполнял его бриллиантовыми гарнитурами в то самое время, когда крестьянские детишки-малолетки пасли гусей? Кто недовольно морщился, если температура поданного за его стол «Клико» отличалась на пару градусов от предписанной, а при этом спокойно относился к тому, что работникам на Ленском золотом прииске в мясную лавку завезли для продажи бычьи гениталии'?»
Ответ очевиден – виновен правящий класс России.
Он был виновен в нищете двух третей народа тогда, он виновен в нищете двух третей народа и теперь. Старый правящий класс вёл политику насилия по отношению к собственному народу не год, не десять, а добрых двести лет! Слишком нагло имущее меньшинство попирало и не признавало прав большинства! А когда народ их востребовал – да, грубо, невежественно, неумело, – вместо того, чтобы склониться перед его волей и правами, имущий класс начал готовить гражданскую войну.
И развязал её.
Ленин её не хотел. Ему не нужна была гражданская война, его целью было созидание. В войне нуждалось меньшинство, ибо в условиях кровавой смуты и иностранной интервенции оно могло обрести шанс на сохранение вопиющего социального неравенства!
Вот это бывшее имущее меньшинство и открыло путь насилию, окрашивая эпоху кровью, ненужной ни народу, ни Ленину.
Однако, при всём при том, что ответственность за гражданскую войну лежит на бывших имущих слоях населения России, одной из главных виновниц того, что Ленин и большевики были вынуждены с самого начала не развивать новое общество, а с боем отстаивать его от посягательства свергнутого имущего меньшинства, оказалась российская интеллигенция.
В эпоху тогдашней российской Смуты она оказалась в массе своей не на стороне России и народа. В «эпоху» нынешней «россиянской» Мути картина повторяется – преобладающая часть «элитной интеллигенции» Россию и народ предаёт.
Противнику Ленина Константину Победоносцеву принадлежит такое её определение:
«Интеллигенция – часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна».
Ленин тоже, наверное, мог бы подписаться под этими словами. Потому что те же приват-доценты, чиновники, журналисты, которые взахлёб ругали «прогнившее самодержавие», так же взахлёб саботировали потом новую рабоче-крестьянскую власть.
Это они, российские образованные и полуобразованные слои, создавали ту питательную среду, в которой развилась бацилла гражданской войны и интервенции, а потом давились в очередях на пароходы, уходящие в Константинополь.
Они и сегодня, забыв о своих народных корнях, почти полностью оправдывают давнюю характеристику Победоносцева с той только разницей, что теперь они не разоблачают нынешний, дискредитировавший сам себя Кремль, а пытаются его оправдать.
Теперь они мгновенно воспринимают всякую идею, всякий факт и особенно всякий слух, направленные к дискредитированию исключительно социалистической государственной власти, и сами же эти слухи распускают. Они клевещут на Советскую власть, оставаясь при этом по-прежнему равнодушными, как и век назад, к подлинным нуждам Отечества.
Философ Константин Леонтьев – сам далеко не образец деловитости и верного понимания жизни – признавал:
«Интеллигенция русская пуста, отрицательна, беспринципна. Сверх того она мало национальна именно там, где следует быть национальной… Русская интеллигенция создана так, что чем она дальше, тем бесцветнее…»
Это было сказано о тогдашней «образованщине», о полуинтеллигентах, хотя в немалой мере это было также самооценкой того образованного рафинированного слоя, к которому принадлежал сам Леонтьев. Однако не восхититься нельзя – сказано более ста лет назад, а сказано как сегодня!
Чуть позднее, в 1909 году, в знаменитом в своё время сборнике статей о русской интеллигенции «Вехи»
Пётр Бернгардович Струве (1870–1944), ровесник Ленина, буржуазный экономист и философ, «легальный марксист» и кадет одновременно, а после октября 1917 года белоэмигрант, написал нечто похожее:
«Идейной формой русской интеллигенции является ея отщепенство, ея отчуждение от государства и враждебность к нему».
Струве имел в виду одно, но, сам о том не ведая, в болевую точку дореволюционной интеллигенции попал, предвосхитив при этом и собственную человеческую и политическую судьбу. Привёл же я его слова потому, что они верны и сегодня, но – с одной принципиальной поправкой: идейной формой нынешней «россиянской интеллигенции» является по-прежнему отщепенство и её отчуждение, однако теперь уже отчуждение не от государства, а от народа, как и враждебность к народу же.
Что же до «россиянского» государства, то нынешнее «кремлёвско-ельцинское» государство и «россиянские интеллигенты» – близнецы-братья.
Да ведь и в царской России для «рафинированной» части «интеллигенции» это было очень даже свойственно – в какие бы фрондёрские одежды она ни рядилась. В 1905 году знаменитый тогда «богоискатель» Дмитрий Мережковский – благополучный выходец из придворной чиновной среды – опубликовал в журнале «Полярная звезда» статью «Грядущий хам». В ней он противопоставлял «духовное благородство» интеллигенции «духовному рабству» мещанства и называл три лица «хама»: казёнщину самодержавия, конформизм официального православия и «хамство, идущее снизу».
Последнего «хама» Мережковский, сын придворного столоначальника и муж Зинаиды Гиппиус, дочери столичного полицмейстера, усматривал в нарождающемся большевизме, считал его самым опасным и в 1905 году писал: «Из развалин и пожарищ ничего не возникнет, кроме Грядущего Хама».
Нынешние духовные наследники Мережковского – как и он хамски убеждённые в своём праве быть «совестью нации» и отказывающие в этом праве «простонародью» – так же, как и этот эстетствующий барин, смотрят на народ, их взрастивший, высокомерно. А при этом самым наглым образом уверяют, что магистральным руслом нынешнего мирового «развития» становятся-де «единодушие, взаимопомощь, взаимное уважение и общность интересов».
Как же – разбежались!
Это говорится о мире, где тысяча миллиардеров возвышается над миллиардами живущих на два-три доллара в день (так живёт половина населения планеты). О мире, где нормой становятся жандармские акции ООН, НАТО и США типа бомбёжек Ливии!
Игры в «революцию», спровоцированные на Ближнем Востоке Западом ранней весной 2011 года, обошлись, например, Египту в 20 миллиардов долларов уже к концу весны 2011 года. Страна – в кризисе, дорожает продовольствие, а выход ей подсказывают стандартный – обратиться за «помощью» к Международному валютному фонду. И МВФ, организовавший кризис в Египте, предоставит ему – конечно же, из соображений «единодушия, взаимопомощи, взаимного уважения и общности интересов» – кабальный заём этак в 20 миллиардов долларов.
Ловко? Увы, да… Однако подобные казусы, происходящие в современном мире, не уменьшают восхищения «россиянских интеллигентов» «преимуществами» «развитых стран».
Дореволюционная «расейская» полуинтеллигенция самозабвенно оглядывалась на Запад – не для того, чтобы учиться делу, а для того, чтобы с капающей слюной ему завидовать и им восхищаться.
Нынешняя «российско-россиянская интеллигенция» тоже нашла свой внешний западный «идеал», а заодно – и внутреннюю власть себе по душе, по плечу и по интеллекту. Это «духовное» родство Кремля и «интеллигентной» «элиты» выражается сегодня многообразно и уже стало явлением.
«Элитная» «интеллигенция» ёще в советские, а затем – в постсоветские времена активно участвовала в процессе воровства России у её народов. Конечно, «творческая российская интеллигенция» – социально трусливая и в деловом отношении бездарная – не могла принять участие в вакханалии прямого обогащения за счёт «приватизации» народного добра. Зато «интеллигенция» всегда была готова постоять «на стрёме», поискать «потерянную Россию» и «давно утраченные истины» под «фонарём современности»…
Она призывала: «Иди и смотри!», «Больше света!», а главное – орала: «Держи вора!», уверяя публику, что воры, мол, – это Ленин, Сталин и большевики, а отнюдь не «прорабы измены», не Горбачёв, не Ельцин и прочие приватизаторские антигерои нашего Мутного времени.
Россию же – не когда-то там и кем-то там «потерянную», а реальную, ещё могучую, но отравленную дурманом «перестройки» – тем временем крали, крали, крали.
И украли.
Украли вместе с матерью городов русских первопрестольным градом Киевом. А вместо великой, единой и неделимой Советской России подсунули народам «Россию» в кавычках.
Вот почему лично для меня вот уж двадцать с лишком лет слово «интеллигенция» стало – в некотором смысле – словом ругательным, чуть ли не нецензурным.
Впрочем, эту публику не люблю не один я – не более уважительно к ней относились не только Победоносцев и Ленин, но также и, например, Константин, Лев и Алексей Толстые или вот – американский художник Рокуэлл Кент. Он всегда привлекал меня не только самобытностью таланта, но также ироничной честностью по отношению к жизни и к себе, не очень-то свойственной людям искусства. В своей автобиографической книге «Это я, господи!» Кент писал:
«Что касается отступничества… интеллигентов, то этому явлению я ещё не нашёл удовлетворительного объяснения. Я склонен думать, что здесь кроется какой-то психологический фактор, поэтому поведение интеллигентов нельзя во многих случаях с… лёгкостью объяснить мелочной расчетливостью…
Однако никто не станет отрицать, что бывают и такие люди, которые продаются. Будет ли этим изменникам наградой овёс в конюшне для рядовых осведомителей, или, если они более одарены, хорошо оплачиваемые должности в редакции журнала «Ридерс дайджест», зависит от их рыночной цены».
Всё это полностью применимо как ко многим советским «интеллигентам», так и к «россиянским» «интеллигентам». Они нередко оплёвывали и оплёвывают свою Родину и её прошлое просто из любви к искусству – не высокому Искусству, а мелкому «искусству» жить в постоянной духовной пакости.
Хватает, конечно, и таких, которые продаются. Вот только вряд ли кто-то из них может рассчитывать на хорошо оплачиваемые должности в редакции журнала «Ридерс дайджест». Более чем на журнал «Огонёк» им не потянуть.
Что же до типичного поведения интеллигента, то нередкая психологическая загадочность его, занимавшая Кента, характерна не только для наших времён. Русский «интеллигент» всегда твёрдо знал, что его генеральная линия – путаться в трёх соснах и при этом вести за собой как можно больше других своих сограждан.
Вот потому и тянется моя рука к розге каждый раз, когда разговор заходит о «русской интеллигенции».
Но она – лишь один из трёх источников и трёх составных частей гибели СССР. Ложь интеллигенции и предательство «элиты» – первый источник.
Социальная глупость народа, обманываемого интеллигенцией и предаваемого «элитой», – второй источник.
Третий же источник…
Ну, о нём я тоже скажу – чуть позже в следующих главах, а сейчас я приглашаю читателя в август 1991 года – в тот самый август.