Глава 21
Ким выбросила использованный фильтр в мусорное ведро. Влажный комок кофе с глухим звуком упал на дно. После этого она поместила в машину белый хрустящий треугольник и насыпала в него четыре полные ложки кофе. Потом, подумав, добавила еще одну.
Она сидела за столом и ждала, не отрывая глаз от фотографии на стене.
Ее потрясла чистота и непорочность девочек. Обе улыбались в камеру – мгновенный снимок застывшей навсегда радости. Две юных души в защищенном мире, окружающем их и состоящем из их семей, их друзей, их невинности.
Ким пыталась вспомнить, был ли в ее собственной жизни момент, когда можно было бы сделать подобную фотографию.
Возможно, что в возрасте от десяти до тринадцати ее еще можно было заснять улыбающейся. С Эрикой по одну сторону от нее и с Китом по другую, она чувствовала себя в безопасности в приемной семье № 4. Правда, доброта этих людей так и не смогла стереть в ее памяти прошлое.
Она не могла думать о Ките и Эрике, не вспоминая Мики. В ячейке ее памяти под маркировкой «потери» хранились воспоминания о всех них.
На мгновение Ким закрыла глаза. Как бы изменилась их жизнь, если б их матерью была Эрика?
Ким быстро отогнала эти мысли прочь. Погружение в глубины воспоминаний напоминало ей бег по минному полю. Стоит задержаться на мгновение, и тебя разорвет на мелкие кусочки.
Хоть ей этого и не хотелось, но она была вынуждена признаться себе, что слова Карен вывели ее из себя. Описание материнской любви в ее устах было совсем далеко от того, что Ким испытала в своей собственной жизни. И эта всепоглощающая привязанность к ребенку, о которой говорила Карен, была Ким непонятна. У нее не было никакой точки отсчета, поэтому она не могла постичь эту мысль. И с матерью у нее не было никакой волшебной связи. Ким слишком много времени тратила на то, чтобы они с Мики просто выжили.
Разговор с Карен вернул ее в прошлое, и теперь Ким не могла от него избавиться. Оно было совсем рядом. Здесь, в этой комнате.
Стоун оттолкнула кресло, открыла дверь и осторожно вышла в холл.
– С вами все в порядке, мэм? – раздалось из угла.
– А я думала, что вы спите, – сказала Ким Лукасу, который уже вернулся на свой пост.
– Пару часиков прихватил. Теперь все будет в порядке до самой смены, – ответил молодой констебль.
Ким кивнула и открыла тяжелую дубовую входную дверь. В тех местах, где ее кожа была обнажена, в нее немедленно впился мороз. Она радостно шагнула ему навстречу, засунула руки в карманы и, высоко подняв голову, повернулась навстречу холодному ветру. Он кружился вокруг ее головы и попытался отморозить ей уши, прежде чем толкнул ее на куст, который передал движение дальше, так что весь ряд хвойных кустарников наклонился в правую сторону.
Ким еще глубже засунула руки в карманы и двинулась вдоль этой живой изгороди. Неожиданно ветер прекратился, и теперь в воздухе раздавались только ее шаги, когда она ступала на ветки, ставшие ломкими от покрывшего их льда и разбросанные ветром по земле.
Ким обернулась, когда неожиданный порыв ветра приподнял крышку на мусорном баке, а потом вновь опустил ее.
Она пошла было дальше, но тут услышала хруст, несмотря на то что ветви кустарников не двигались.
Реакция ее организма была мгновенной, и все ее чувства обострились до предела. Она замерла в надежде услышать этот звук еще раз.
Тишина.
Здесь до нее не доходил свет электрических ламп, освещавших подъездную аллею. Единственный свет, горевший в доме, шел из холла, скрытого тяжелой дубовой дверью, которую прикрыл Лукас.
Ее нос почувствовал какой-то аромат. Пахло петунией, хотя вокруг не было ни одного цветущего цветка.
Ким слегка повернула голову в направлении хруста. По ветвям кустарников пробежал порыв ветра, который открыл какую-то темную массу по другую сторону плотной живой изгороди.
Запах становился сильнее по мере того, как масса медленно двигалась влево. Сейчас Ким была с ней на одной линии, и разделял их только ряд кустарников.
Женщина слышала громкий стук своего сердца. Если она сейчас вернется в дом, то так никогда и не узнает, кто крадучись пробирался в тени, наблюдая за ней.
Ким добралась уже до середины живой изгороди. Даже если она сейчас со всех ног бросится вперед или назад, пытаясь обежать ее, то просто потеряет драгоценное время.
Инспектор замерла на мгновение, а потом с силой просунула руку сквозь кустарник.
Ее рука натолкнулась на толстую грубую материю, в которую тут же вцепилась. Ветер затих, и Ким услышала сначала, как кто-то резко вдохнул. А потом рассмеялся.
– Кто, черт побери?.. – спросила Ким, вытаскивая куртку из кустов.
Перед ней оказалась человеческая фигура, хозяйка которой пыталась очистить лицо от паутины.
– Опять взялись за свои старые шуточки, Стоун? Все секретничаете?
Ким показалось, что ее ударили током.
Трейси Фрост попыталась убрать ее руку со своей куртки, но Ким не поддавалась. Добром это все точно не кончится.
– Какого черта ты здесь делаешь? – вырвался у Ким вопрос, но она уже знала неутешительный ответ.
– Я могу задать вам тот же самый вопрос, – ответила Трейси, склоняя голову набок.
– Только я на него не отвечу, и тебе это прекрасно известно.
Ким судорожно обдумывала создавшееся положение. Этой женщине она не уступит ни пяди.
– Я знаю, что происходит что-то серьезное…
– Вот именно, и можешь так и написать в своей «Дадли стар» завтра утром, – ответила Ким, твердо стоя на своем. – А что, тебе совсем нечем заняться, кроме как следить за мной?
– Может получиться отличная статья.
– Ты что, следишь за мной от самого места преступления?
Трейси пожала плечами. Было видно, что она очень довольна собой.
– Какого черта тебе надо? – спросила Стоун. Она быстро теряла последние остатки терпения. Беседа с любым человеком на морозе в четыре часа утра никому не могла доставить удовольствие, а уж если этим человеком оказывалось подобное насекомое, то это становилось непереносимым.
– Сдается мне, что речь идет о похищении, – с улыбкой заявила Трейси.
Ким почувствовала, как ее накрывает волна отвращения. Только вот такое жалкое подобие женщины может говорить об этом с улыбкой.
– Думай что хочешь, – ответила она, отворачиваясь.
Сердце ее колотилось как сумасшедшее. Она понимала, что влипла.
– Режим полной тишины и для прессы, и для Службы. Похоже на то, что вы боитесь облажаться еще раз.
– Давай не будем об этом, Трейси.
– Ты что, действительно все еще веришь, что это моя вина?
– Я это знаю, – Ким скрипнула зубами. – Ты опубликовала историю Дивэйна Райта, и это стоило ему жизни.
Трейси покачала головой.
– Я здесь ни при чем. – У нее был такой голос, как будто она уже устала объяснять всем и каждому одно и то же.
А Ким устала выслушивать эту ерунду, в которую не верила.
– Ты же сама знаешь, что всему виной твое желание держать все в секрете.
– Трейси, давай-ка вали… – отвернулась от нее Ким.
– Я обязательно выясню, что здесь происходит, Стоун. И когда я это сделаю…
– Ты будешь держать свой гребаный язык за зубами, бессердечная сука, а если нет, то горько об этом пожалеешь.
– А если я все-таки не буду молчать? – Трейси смело приняла брошенный ей вызов.
– Тогда я организую утечку своей собственной истории. Уверена, что публику заинтересует информация о том, что ты любишь выпить. И не просто выпить, а напиться до поросячьего визга. И что однажды ты набралась до такой степени, что избила мужчину, который пытался тебя сфотографировать. И только благодаря одному из моих сотрудников тебя не арестовали. Доусон вполне мог «закрыть» тебя за нахождение в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения и за нарушение общественного порядка. До кучи можно было добавить несколько нарушений Пятой статьи[22] и сексуальные посягательства.
Трейси отступила на шаг.
– Ты что, действительно думала, что я об этом не узнаю? Доусон, конечно, не подарок, но в лояльности ему не откажешь. Я даже знаю, что во время этой стычки ты умудрилась залезть к нему в штаны. Классный заголовок для статьи о криминальном репортере, правда? Твой редактор с удовольствием ее напечатает. Сразу же после того, как подпишет твое заявление об уходе.
Трейси достаточно хорошо знала Ким, чтобы понять, что это не блеф. Но только одна из них знала, как сложно будет претворить эту угрозу в жизнь. Так как режим молчания для прессы никто не отменял, а Трейси была человеком в своей среде известным, то Ким совсем ни к чему было, чтобы она делилась даже своими подозрениями.
– Несколько дней. Я подожду несколько дней, – сказала Трейси, сдаваясь. – После этого начну копать.
Ким почувствовала волну облегчения. Последнее, чего ей не хватало в жизни, – это Трейси, крутящейся вокруг расследования именно сейчас.
Отойдя на добрый десяток футов, журналистка обернулась.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Стоун, и не собираюсь повторяться. Но вместо того, чтобы постоянно винить меня в том, что произошло, я бы посоветовала тебе еще раз проверить график времени и поразмышлять над тем, что ты там обнаружишь.
Вместо ответа Ким повернулась и скрылась в доме. Ей ничего не надо проверять. Трейси Фрост виновата в смерти Дивэйна Райта, и точка. А заявление Трейси о виновности самой Ким есть не что иное, как попытка отвести обвинение от себя.
Черт возьми, она еще раз проверит все записи и раз и навсегда убедится в том, что права.