6
Сопротивляющееся напряжение
Несколько лет тому назад, во время продолжительного медитативного ретрита, наблюдая за тем, как мысли возникают и растворяются в сознании, я встретился с самим собой, будто со зловещим незнакомцем в тёмной аллее. Однажды после обеда, когда я спокойно медитировал, наблюдая за чувствами и мыслями, ощущениями и видениями, которые растворялись одно в другом по мере развития процесса, ум обратился к себе с замечанием о том, как великолепно идут дела, – так он воображал. В голове пронеслась мысль о том, что я «наконец выше всего этого», а затем волна гордости, вызвавшая тонкое чувство тошноты, охватила мой ум и тело. Неожиданно в сознании появилась одна мысль. Это был образ моей шестилетней дочери, плавающей в бассейне лицом вниз – утонувшей. Затем возник образ моего трёхлетнего сына, голову которого готово было раздавить мощное колесо гигантского карьерного самосвала. Покой, присутствовавший за мгновение до этого, растворился, и возник страх, когда внимание вступило в сферы разума, которые с такой преданностью запечатлел Иероним Босх и в нервической манере описал Кафка.
Чем больше я пытался заставить эти образы исчезнуть, тем болезненнее они становились. Я ощутил жар, и моё тело напряжённо закрылось в защитной позиции. Моя грудь обратилась в камень. В одно мгновение я перестал воображать, что нахожусь выше всего этого, и ощутил такую всеобъемлющую беспомощность, как никогда прежде. Моё тело и мой ум наполнились первобытным ужасом, к которому я до этого не прикасался; пот стал проступать сквозь мою одежду. Интенсивность образов продолжала нарастать.
Поскольку я знал, что можно только пребывать с содержимым ума и ничего больше нельзя сделать, я попытался погрузиться в происходящее, присутствуя в нём каждый миг. Хотя были моменты, когда я воспринимал эти мысли просто как очередные мимолётные представления ума, такие мгновения ясности были малочисленными и редкими. Над ясностью постоянно брало верх прочно укоренившееся сопротивление и глубоко заложенное стремление защитить, изменить ситуацию, исправить происходящее. Да, ко второму часу моих попыток пребывать с этими образами мне приходилось каждые десять или пятнадцать минут подниматься, чтобы сходить в туалет, – эти видения буквально заставляли меня «писаться от страха».
Созерцая силу негативной привязанности, страха и ненависти к этим образам, я стал понимать, что моё отстранение от них с неизбежностью заставляло их снова возникать. Прежнее чувство простора целиком исчезло в инертности моего сопротивления. Внимание взрывалось в отождествлении с этими пугающими мыслями. К концу третьего часа моя одежда насквозь пропиталась потом, становилось ясно, что мне ничего не остаётся, кроме как впустить эту боль, как можно полнее войти в самую её сердцевину. В моём уме эхом пронеслись слова Руми, великого поэта-суфия: «Для человека, любящего Бога, его вода становится огнём!»
Просто присутствовать в этих образах хотя бы долю секунды было сложнее, чем всё, что мне когда-либо доводилось делать, – всего лишь вдох, промежуток между вдохом и выдохом, медленное освобождение дыхания, свободно наполняющего собой тело. Очевидно, именно моя борьба с этими образами притягивала их обратно. Моё сопротивление было моим мучением. Причиной моего страдания было замыкание ума в боязливой ненависти к содержанию этих мыслей. Я не мог воспринимать ничего, кроме своего страха и сопротивления, и мне стало ясно, что если у меня есть какая-либо цель – даже если такой целью является избавление от этих мыслей – она только породит ещё больше страдания. Чтобы обрести покой, мне пришлось отказаться от представления о покое, а особенно – от представления о себе как о реализованном практикующем, и полностью открыться сопротивлению, которое препятствовало более глубокому исцелению.
В ходе дальнейшего исследования этой боли и сопротивления – напряжённости тела, лихорадочности ума, когда я просто делал вдох за вдохом, вокруг этих образов стало возникать некоторое пространство. Постепенно стало устанавливаться безоценочное внимание. Когда я позволил сопротивлению просто присутствовать как предмету исследования, боль стала таять в уме, лихорадка спала. Сопротивление стало растворяться. И в конце концов вниманию открылся прямой доступ к самим образам, поскольку ему больше не препятствовал внутренний неизученный страх и ощущение беспомощности. Постепенно я смог отпустить своё цепляние, своё неприятие и просто быть в этой боли.
Я обнаружил, как незнакомая мне нежность и чистосердечное принятие устремляются к боли в моём теле. Я начал наполнять любовью сами образы моих умирающих детей, ни за что не держась, ни за страх, ни за долг, ни за растерянность и горе. Я позволил себе умереть, обретя любовь, которая так естественно прикоснулась к моей боли. Я учился тому, что «отпустить» значит просто «оставить как есть», направляя любящее принятие в самое сердце непонимания.
Когда я находился максимально близко к сердцевине привязанности, изо всех сил сосредоточивая внимание, передо мной возникло видение – я увидел лицо, глаза его излучали свет глубокого сострадания и милосердия. Это был тот свет, что сияет в глазах новорождённых младенцев и самых сострадательных святых. Этот образ, обращаясь ко мне голосом, звучащим из сердца, сказал: «сохранять мягкость взгляда, видеть так, как видит Бог, видеть сердцем». Смотреть на ожесточённые цепляния старого ума, на эти пугающие картины с божественным милосердием и глубокой человеческой осознанностью. И хотя образы то и дело продолжали появляться, наблюдая их со спокойствием, я смог увидеть, что боль не ограничивает любви, что, действительно, такое видение страдания, избавленное от сопротивления, пробуждает милосердие и сострадание. Каждый предмет ума и тела, который мы воспринимаем с мягкостью, благословен. Когда мы смотрим на мир, на наши страдания взором, полным любящей доброты, в нашем сердце появляется место для исцеления.
Хотя моему телу было немного прохладно из-за промокшей от пота одежды, оно снова стало расслабляться, погружаясь в пространство происходящего, так что образы таяли в чутком внимании. Тяжесть ума и тела, отождествление с сопротивлением и страхом постепенно растворялись в мерцающем поле света, где образы трепетали и зажигались, как снопы искр, озаряя пустоту. Цепляние исчезло. Глубинная тишина снова восторжествовала. Там, где я уже не цеплялся судорожно за эти препятствия, ко мне вернулось чувство чистого бытия, и всё, включая даже мимолётные пугающие образы, спокойно пребывало в обширном пространстве непривязанного ума и открытого сердца.
Тогда я впервые ощутил, что любовь обладает силой растворять боль и восстанавливать равновесие ума и тела. Несколько дней спустя на этом же ретрите моя боль в горле вылилась в стрептококковую инфекцию. Помня преподанный мне ранее урок, я сосредоточился на ощущениях в горле и направил мягкое внимание в самый центр боли в воспалённых тканях, которая менялась каждый миг. Через двадцать минут я стал чувствовать себя лучше. Три часа спустя моё горло совершенно выздоровело, и не осталось ни малейшего неприятного ощущения.
Позднее я осознал, что это был один из первых моментов, когда я принял болезнь с достаточной любовью, чтобы непосредственно установить с ней связь. Пожалуй, тогда я впервые просто позволил болезни быть такой, какая она есть, вместо того, чтобы пытаться сопротивляться и противостоять ей. Спокойно изучая и отпуская сопротивление, которое плотно охватывает неприятные ощущения в уме/теле, мы выходим на новый уровень, а наша боль становится более открытой для исцеления.
С течением лет стало очевидно, насколько простой и естественной является истина, присущая процессу направления любви и осознанности в область душевной или физической боли. Действительно, когда мы ранены, наша рука естественным образом стремится прикоснуться к ране или ссадине – это бессознательное действие отражает глубинную сознательную попытку запустить исцеление и облегчить боль, с мягкостью прикоснувшись к закосневшей области ума или тела.
Такое глубинное знание тела концептуально выражено в «теории ворот» (Gate Theory). Согласно наблюдениям, мягкие прикосновения в области тяжёлого ранения могут запутать болевые импульсы, проходящие сквозь «нейронные ворота»; благодаря этому явлению более слабые ощущения способны замещать более сильные, постепенно захватывая их пути передачи сигналов болевым рецепторам в головном мозге. Эта инстинктивная реакция – дотронуться до страдающей части тела, передав ей более мягкие ощущения, определённым образом указывает на фундаментальный исцеляющий характер милосердия и сознавания.
Доверяясь глубинной интуиции, что лежит прямо за гранью прежней привычки ума к бегству, мы обнаруживаем, что, прикасаясь к болезненной области с милосердием, можно уменьшить страдание. Относиться к неприятным ощущениям с милосердным вниманием – значит смотреть на них с мягкостью. Смотреть же с мягкостью – значит принимать жизнь с бесстрастной добротой и открытостью, которая оставляет в исцеляющем сердце место даже для наших самых глубоко укоренённых привязанностей. Воспринимать ум с мягкостью – значит развивать умение прощать. Видеть тело с подобной же мягкостью – значит испытывать доброжелательную радость. В мягком взоре отражается мир, полный покоя и исцеления.