Глава 8
Нам требовалось просторное помещение, где можно было колдовать, не привлекая к себе пытливого внимания других семейств. К моему изумлению, Хило предложила нам воспользоваться ее призрачно-голубой комнатой – магическим залом, существовавшим вне нашего измерения, однако соединенным с ним. Вот очередное свидетельство умений Хило: не будучи ведьмой, она применяла заимствованную силу, чтобы создать подобное. В течение десятилетий она тайком подсоединяла свое убежище к бельевой нашего дома, благодаря чему могла появляться у нас дома и исчезать, когда ей заблагорассудится. Хотя Хило не занималась слежкой самостоятельно. Она полагалась на буку, который сперва имел облик вымышленного друга Оливера, Врена, а потом – женихом Мэйзи по имени Джексон. Прежде врен был нашим любимцем. К сожалению, моя родня поздно распознала его истинную природу. Долгое время мы просто считали мальчика тульпой, то есть мыслеформой, – настолько яркой фантазией, что она смогла существовать, отделившись от человека, у которого она зародилась.
В последний раз я была в призрачно-голубой комнате Хило, когда обнаружила в ней Врена, приставившего нож к горлу старухи. Стены, пол… все здесь имело тот самый аквамариновый оттенок, который ценился за способность отгонять недружелюбных духов. Несмотря на это, если вы пригласили духов войти (что Хило и сделала, заключая договор с букой), краска становилась не слишком действенной.
Лазоревый трон Хило пропал: на его месте Оливер начертил мелом сложную фигуру. Начертание состояло из перекрещивающихся линий и кругов и занимало немалую часть помещения. Обходя его по кругу, я насчитала десять окружностей, а в центральной увидела пентаграмму.
– Хило твердила ему, что надо брать не мел, а кровь, но твой милейший дядя и слышать ничего не захотел.
Бестелесный голос Хило разносился по пустой комнате. Я принялась озираться по сторонам. Внезапно воздух в темном углу завибрировал, будто в августовскую жару над шоссе, – и Хило материализовалась.
– Он, дескать, сам знает, что делает… Вот Хило и отошла в сторонку и не мешает специалисту работать, – с нажимом добавила она и поцокала языком.
– И что он создал?
– Он называет это «Древом жизни», но Хило таких деревьев никогда не видывала. Мы почти не единым словечком не перемолвились. Он просто погарцевал, начеркал свои закорючки и сбежал.
Ее речь сочилась презрением к моему дяде. Однако меня поразило то, что Хило допустила Оливера в свои владения и разрешила ему здесь поколдовать.
– Спасибо, что помогаешь нам, Хило. Ты очень щедрая. Ты разрешила нам воспользоваться твоей… – я поколебалась, подбирая подходящий термин. Комната? Нет. Комнаты неподвижны, а данное пространство могло сопрягаться с любой точкой на Земле. Сейчас, например, магический зал парил над нашим садом. Пентаграмма в центре рисунка Оливера располагалась точно над тем местом, где он установил солнечные часы.
– Короче, можно мне тебя поблагодарить? Спасибо тебе за то, что ты терпишь гордыню Оливера.
Морщинистое лицо Хило разгладилось настолько, насколько это позволял ее немалый возраст.
– Пожалуйста, девонька. Но Хило не отказалась бы купить твоего дядю за ту цену, которую он стоит, а продать – за ту, которую он сам себе назначает.
Зал наполнился гулом, и линии символов засветились. Я максимально сосредоточилась на них и не заметила колебаний воздуха, возвестившего о появлении моего дяди. Я ощутила его присутствие, как дрожь, пробежавшую у меня по спине, и подняла голову. Он пристально осматривал призрачно-голубое пространство.
– Я ничего не сказал в прошлый раз, но вы сотворили нечто грандиозное, матушка, – произнес он.
Мне стало приятно, что он применил в адрес Хило официальное обращение.
– Думаю, что немногие прирожденные маги смогли бы наколдовать подобную красоту.
Мой дядя решил сделать ей комплимент, но для Хило его реплика прозвучала явным напоминанием о том, что она не имеет собственной силы, ограничиваясь заемной.
– Это так по-ведьмовски с твоей стороны, – проворчала она, сузив глаза.
– Я не хотел тебя обидеть, – заверил ее Оливер с вежливым поклоном.
– Нечего гнуться перед Хило. Ты не в ее вкусе, – отрезала старуха и засмеялась собственному уколу. – Начнем мы когда-нибудь или нет?
– А ты принесла банку? – спросила я, имея в виду емкость, где мы хранили язычки пламени.
– Конечно, – ответила она холодно и кратко.
Он уже рассеянно смотрела сквозь нас, плотно сжав губы. Я давно не видела Хило такой. Я отвыкла от змеиного обличья Хило. Она допустила Оливера в свое царство, но не собиралась демонстрировать ни капли мягкости, которую он мог бы по ошибке принять за слабость. Хило извлекла красную сумку-холодильник прямо из воздуха, и это цвет стал ярким контрастом на призрачном бирюзовом фоне.
Хило открыла сумку и передала мне емкость. Яркие искорки порхали внутри нее – те самые язычки пламени, которые, надо надеяться, приведут меня к близняшке. Я мгновение наблюдала за их мельтешением: они переливались, сталкиваясь друг с другом, а затем разлетались в разные стороны. Я вздохнула и вручила банку Оливеру.
– И как все будет работать? – осведомилась я.
Оливер положил на пол вместительную сумку, которую я заметила лишь сейчас.
Встав на колени, он поставил банку рядом, а потом дернул за молнию.
– Почва, – объявил он, извлекая из сумки коричневый бумажный пакет.
Он бросил на Хило вызывающий взгляд. Земля играла в ее колдовстве весьма важную роль, хотя мы с моими родными в свое время полностью упустили данный факт. Хило хмыкнула, демонстрируя, что мой дядя не сумел произвести на нее впечатления.
– Почва из-под солнечных часов? – уточнила я.
– Да, – кивнул он. – Это земля, на которой Мэйзи стояла в момент своего исчезновения. – Воздух, – продолжил Оливер, вытаскивая пульверизатор для духов и нажав на кнопку. Любимый аромат Мэйзи распространился вокруг нас, и ее лицо сразу возникло в моем сознании.
– Огонь, – объявил Оливер, приподнимая банку с огоньками. – И вода, – проговорил он, доставая бутылку виски и три стопки. – Односолодовый виски, выдержанный ровно двадцать один год. Я собирался подарить его Мэйзи на день рождения.
Оливер быстро расставил стопки на полу и наполнил их, не пролив ни капли. Подняв одну, он спросил:
– Матушка?
Мгновение поколебавшись, Хило приняла из рук Оливера стопку.
– Спасибо, – вымолвила она, лихо опрокидывая содержимое себе в рот. – Аминь, – произнесла Хило, шумно втягивая воздух.
Оливер приветствовал матушку поднятой стопкой, и тоже осушил виски одним духом.
– Мне нельзя, – запротестовала я. – Я беспокоюсь о малыше…
– А тебе виски не предназначается, Конфетка. Алкоголь нам понадобится для чар. Ты уже познакомилась с нашим рабочим местом? – поинтересовался он, указывая на нарисованные мелом линии.
– Ага, только понятия не имею, что они означают.
– Это Древо жизни. Немало чернил я пролил в попытках объяснить неофитам сокровенный смысл этого символа. Увы, большая часть чернил погибла впустую.
– Ладно, профессор, почему бы тебе нас не просветить? – фыркнула Хило без особой враждебности.
Видимо, виски был действительно хорош.
– Нет. Я не хочу влиять на восприятие Мерси. Сегодня просвещением будет заниматься она. – Оливер театрально переместил свои стихийные ингредиенты к рисунку, поместив землю и огонь в нижнюю часть пентаграммы, а воздух и воду – в верхние боковые лучи. – А теперь – «дух», или, точнее, «сила».
Он поманил меня к себе. Я подошла и встала на верхнем луче звезды.
– А что дальше? Я ничего толком не понимаю.
Я решила отойти, но дядя стремительно протянул руку и удержал меня на месте.
– Не двигайся. Слушай свою интуицию, Конфетка. Матушка, встань, пожалуйста, рядом с Мерси – вне пентаграммы.
Хило прошаркала в схему, не переставая бдительно наблюдать за Оливером.
– Спасибо, – сказал он, покинув меловой рисунок и выуживая из недр сумки металлическую чашу и короткую палку.
Я тряхнула головой и собралась задать вопрос, но суровый взгляд Оливера заставил меня замолчать. Я уступила.
– Что ты еще задумал? – спросила Хило.
Вместо ответа Оливер ударил по стенке чаши той частью палки, которая была обмотана фетром. Раздался ясный звон, напоминающий колокольный.
– Поющая чаша, – провозгласил Оливер, когда звук стих.
– Угу, – промычала Хило. – Точно.
Оливер уселся на пол по-турецки и поставил чашу на свою раскрытую ладонь. Зажмурившись, он сделал глубокий вдох, выпрямил спину и во второй раз ударил мягкой стороной импровизированного молоточка по металлу. Потом он поднял пальцы, заставляя тембр меняться, и начал осторожно покачивать чашу из сторону в сторону. Звук переливался, становясь то выше, то ниже. Он был настолько мелодичный, что сразу успокоил меня. Я отдалась ему, и в ту же секунду Оливер улыбнулся.
– Правильно, – произнес он довольным тоном. – Мерси, пытайся определить, где звук начинается и заканчивается.
Он ударял по чаше снова и снова, и постепенно повторы сложились в некий ритм. Звон наплывал и убегал, а я ощущала малейшие колебания. Они накладывались друг на друга, становясь глубже и шире, создавая волну, которая меня подхватила. Я больше не замечала окончания музыкальной фразы. Оливер принялся раскачиваться влево и вправо. Я смотрела на него и, не успев опомниться, почувствовала, что мое тело стало невесомым. Мое дыхание приобрело ритм этих колебаний и слилось со звоном.
Теперь я слышала только чашу, но, похоже, Оливер как-то общался с Хило, потому что она открыла банку – и огоньки выпорхнули оттуда, опустившись на мою руку. После этого я окунулась в мерцающий свет. Звуки и сияние соединились воедино и перетекали в Древо жизни, начертанное на полу. Его контуры казались мне очень четкими, и внезапно изображение вспыхнуло в моем мозгу. Я услышала странный напев и поняла, что это – не просто рисунок или схема. Древо являло собой двумерное выражение чего-то поистине огромного и по-настоящему живого. Оно даже не могло поместиться в нашем мире. Я смотрела, как линии превращаются в оригами, уходящие в иные измерения, которые я не никогда не могла даже вообразить. Круги накладывались друг на друга и неожиданно замерли, приняв форму безупречный призрачно-голубой сферы. А я осознала, что нахожусь в темном пространстве, которое не имело ни конца, ни края.
– Где мы? – громко спросила я, ни к кому не обращаясь.
Шар завращался с безумной скоростью, а на меня рванулись образы. Эпохи и мгновения… и все вероятности, которые в них таились.
Аромат духов Мэйзи вновь окутал меня, и мои мысли устремились к сестре. Что-то оказалось у меня в левой руке. Опустив голову, я обнаружила, что на ладони обожженный земляной ком. Тягучая жидкость потекла по моим пальцам, сделав почву влажной. Воспоминания о Мэйзи поглощали меня, и пламя в моей правой руке обожгло меня, как жаркое солнце. В один миг земля стала горой, а жидкость трансформировалась в море. Любимый аромат цветком расцвел там, где суша и соленые воды встретились под теплыми лучами звезды. Вращение голубой сферы замедлилось, а яркие образы начали фокусироваться и спустя некоторое время сконцентрировались в ярко-красную дверь с черными панелями, к которой вела черная же лестница с перилами. Но тут что-то прикоснулось к моей ноге и пролезло между ногами, описывая восьмерку. Я изумленно уставилась вниз и увидела возле себя трехлапую кошку Хило.
– Шредингер, – произнесла она и растворилась во тьме.
Сначала однословное послание меня озадачило, но потом меня осенило. Подобно кошке в знаменитом мысленном эксперименте Шредингера[2]. Мэйзи застыла в таком месте, где вероятности были неограниченными. Грань заперла ее в состоянии неустойчивости, как спящую красавицу, дожидающуюся спасителя. Я ощутила присутствие сестры. Линия заключила ее в ощущение благоговения и изумления – она потерялась в собственном восторге, которое очень походило на то, которое почувствовала я, когда грань впервые заметила меня. Звон стих. Сфера померкла, а затем принялась раскрываться круг за кругом, черта за чертой. Я перенеслась в магический зал Хило, а Древо жизни опять стало рисунком, сделанным мелом на полу. Оливер отхлебнул виски прямо из бутылки.
– Ты смогла, Мерси! – воскликнул он, и его раскрасневшееся лицо просияло. – Ты открыла Хроники Акаши,[3] девочка! В них хранится вселенское знание любых событий, которые когда-либо происходили или произойдут во всем их извилистом и изменчивом великолепии. Ты заглянула в дневник Господа Бога. – Оливер сделал еще глоток. – Да… мне всегда говорили, что найдется ведьма, которая будет способна достучаться до Хроник Акаши.
– Погоди! – оборвала я дядю, пытаясь собраться с мыслями. – Ты никогда ничего подобного не делал?
– Конечно, нет, – ответил он с грустью. – Хроники не открываются каждому встречному. Я ни разу не встречал того, кто бы справился с Хрониками Акаши. Но я всегда знал, что именно тебе удастся это сделать! Если не ты, то кто, Конфетка?
Мы пустили на эксперимент все оставшиеся язычки пламени Мэйзи. А если бы он не удался? Мне хотелось придушить Оливера, и я почти не сомневалась, что Хило постарается меня опередить, однако когда я обернулась к ней, то была обескуражена.
Хило дрожала, а ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Я подошла к ней и взяла за руку. Вздрогнув, она опомнилась. На ее лице отразились страх и печаль.
– Теперь я поняла, – прошептала она еле слышно. – Я сделала плохо. Я творила в мире зло.
Ее слова были адресованы не мне. Она молила об отпущении.
– Вам надо идти. Ступайте, – приказала она, прогоняя нас, будто надоедливых детей.
Призрачная синева схлопнулась, как мыльный пузырь: Хило и ее мир молниеносно испарились, перенеся меня и Оливером в сад на заднем дворе нашего дома. Оливер продолжал сжимать в руках бутылку виски. Он сделал новый глоток – и вдруг пустая банка из-под огоньков выпала из ниоткуда и разбилась у его ног.