пост 38
Пограничная застава 1950-х – 1970-х годов в воспоминаниях ветеранов-нахичеванцев
(начало)
Под таким названием мной будет создано несколько постов в книге, в которых я сделаю попытку собрать воспоминания ветеранов об их службе на пограничных заставах нашего отряда.
Приглашаю всех ветеранов дополнить страницы своими воспоминаниями, фотографиями и архивными документами.
Первые два поста посвящены именным заставам 41 Нахичеванского пограничного отряда.
Пограничная застава «Артлу-Тазакенд» НахПО имени Андрея Михайловича Бабушкина
18 марта 1926 года в бою с бандгруппой, пытавшейся проникнуть на нашу территорию с целью грабежа местного населения, геройски погиб А. М. Бабушкин, красноармеец заставы Артлу-Тазакенд 41-го Нахичеванского отряда Закавказского округа пограничной охраны (так изложено в Документальном фонде Центрального пограничного музея, п. 11, д. 7.).
9 апреля 1926 года приказом полномочного представительства ОГПУ по Закавказью застава Артлу-Тазакенд переименована в заставу имени А. М. Бабушкина. Это была первая в СССР именная застава на всей советской границе (Документальный фонд Центрального пограничного музея, п. 11, д. 7.)
Форма увековечения имён героев-пограничников, как именные заставы, в последующем переросла в традицию пограничных войск, имевшую глубокие исторические корни, и такой исключительно почётный акт был закреплён приказом ОГПУ от 16 октября 1932 года. В СССР к концу 80-х годов насчитывалось более 100 именных застав, но первой была она – застава имени А. Бабушкина.
О событиях той трагической ночи на участке пограничной заставы написано много рассказов и воспоминаний, поэтому собраны здесь наиболее ранние по дате упоминания, которые мне удалось найти.
В библиотеке Центрального пограничного музея среди подшивок газеты «Пограничник Азербайджана» мне попались поистине раритетные фотографии, которые и выставлены здесь для открытого просмотра.
Нелёгким был путь пограничников этой заставы с первого дня выхода на охрану государственной границы. Вот некоторые из сохранившихся публикаций о тех, первых, годах службы на этой пограничной заставе.
Среди молодых бойцов выделялся один высокий, стройный с тёмными густыми бровями и добродушной хитринкой в карих глазах. Весёлый, энергичный, он внимательно осматривал заставу – приземистое глинобитное помещение с плоской крышей, высокие горы, теснившие её со всех сторон, шумную реку, отделявшую советскую территорию от чужой страны. Боец с живым интересом приглядывался ко всему, обо всём расспрашивал, и в его глазах вспыхивало то удивление, то восхищение. Молодому саратовскому пареньку Андрею Бабушкину, выросшему среди волжских степей, на берегах тихой живописной Медведицы, всё здесь казалось необычным: и серые громады гор, закрывавшие почти полнеба, и буйный грохочущий Аракс, и выжженные солнцем долины, и крохотные селения, прилепившиеся к скалам, словно птичьи гнёзда. Ткнув в бок своего земляка приземистого крепыша Георгия Шамаева, Андрей показал на упиравшуюся в облака вершину:
– Как, сумеешь вскарабкаться на такую? Невозмутимый, с виду мешковатый Шамаев задрал голову: – Мне-то что, я маленький, с камушка на камушек – и там. А вот ты на своих «ходулях», если заберёшься, будешь торчать у всех нарушителей на виду. После отбоя Шамаев, койка которого была рядом, давно похрапывал. А к Андрею сон не шёл: впечатления от знакомства с заставой, с новыми людьми и границей не выходили из головы. Он поправил шуршавшую под головой соломенную подушку и невольно вспомнил дом, мягкую постель, пуховые подушки – Надино приданое. Надя стояла перед глазами Андрея с грустной улыбкой и чуть припухшими от слёз глазами, как в тот последний вечер…
Провожали его и Георгия Шамаева всем селом шумно и весело. Вечером в канун их отъезда дом Бабушкиных до третьих петухов гремел от лихой пляски, песен и задорного смеха. Гармошка, захлёбываясь, рассыпала плясовую. Тёмные кудри Андрея кольцами спадали на высокий взмокший лоб, застилали глаза. Резким движением он откидывал их назад и, широко раскинув руки, шёл по кругу вприсядку. Отец, Михаил Семёнович, с гордостью поглядывал на сына, шептал на ухо соседу: «Смотри, какой орёл!». Мать, вытирая кончиком платка глаза, повторяла: «Да, орёл».
Андрей прошёлся по кругу, остановился перед женой, взял её за руки и потянул в круг. Она, грустная, вырвалась и ушла в горницу, к кроватке сына. Андрей подошёл, обнял её: – Ну что ты, Надюшка? Не на войну же провожаешь. Отслужу своё и вернусь.
Длинными зимними вечерами свободные от службы пограничники собирались в красном уголке, в небольшой комнатке, оклеенной пожелтевшими плакатами и лозунгами. При тусклом свете керосиновой лампы читали газеты, слушали рассказы бывалых воинов. Командир отделения Железнов, участник гражданской войны, освобождавший Дон и Кубань от белогвардейцев, взволнованно рассказывал, как он в коннице Будённого ходил в атаку, рубил беляков. Молодые бойцы слушали его, затаив дыхание. Андрей с жадностью ловил каждое слово, глаза его азартно поблёскивали. Как-то он не выдержал, хлопнул будённовкой о пол:
– Эх, и дела же были у вас! Мне бы сейчас коня и шашку!.. – Ничего, – успокаивал его Железнов, – врагов у Советской власти ещё немало. Обстановка, сам видишь какая: в любой день и час нужно быть готовым к схватке с вооружёнными нарушителями, бандитами и диверсантами.
Одним из первых среди молодых стали посылать Андрея Бабушкина на границу старшим наряда. Доверие командиров, уважение товарищей окрыляли его. Хорошие вести из дома вливали дополнительную бодрость, энергию. Отец писал, что дела у них идут хорошо, просил не беспокоиться. Хоть без него на посевной и в страду трудновато будет, но он управится со всеми делами сам. Надя сообщала, что Сашенька растёт, уже ходит и говорит: «папа», «мама». А в конце письма были строки, которые Андрей перечитывал несколько раз…
«Милый Андрюша, каждую ночь вижу тебя во сне. Стоишь ты передо мною, как в тот последний вечер. Если бы ты приехал домой хоть на недельку…» «Попроситься домой… – думал Андрей, – начальство, наверное, не откажет. Но обстановка на границе очень тревожная. Редко проходила ночь, чтобы где-нибудь не произошла стычка пограничников с нарушителями, не вспыхнула перестрелка. Нет, не время сейчас просить отпуск», – решил Андрей.
В ночь на 18 марта 1926 года Андрей Бабушкин в наряд на границу вышел с Георгием Шамаевым. Расположившись за высоким земляным валом, что идёт вдоль берега Аракса, они наблюдали за широкой излучиной и густыми зарослями камыша на той стороне. Место это у пограничников было на особой примете. Своевольная река в пору половодий намывала здесь большую косу. По отмели нарушители свободно могли переходить вброд на нашу сторону. Уже не раз в этом месте пограничники встречали непрошеных «гостей». Вот и сейчас Бабушкин и его напарник пристально всматривались в высокие заросли камыша.
Наступал рассвет. Ночная мгла постепенно редела. На чёрной глади Аракса таяли и исчезали зыбкие отражения звёзд, вспыхивали робкие блики утренней зари. На востоке, над вершинами гор, край неба окрашивался в бледно-розовый цвет. Самое трудное время в наряде перед рассветом. Усталость наваливается на плечи, дремота смеживает веки. Нужны сила воли и пограничная закалка, чтобы не поддаться этому соблазну.
Бабушкин расправил плечи, тряхнул головой, отгоняя назойливую дремоту, посмотрел в сторону Шамаева.
– Как, друг, не замёрз?
Георгий пошевелился, кашлянул:
– Свежевато.
Андрей поправил винтовку, хотел сказать, что скоро уже солнышко выглянет, как слух его уловил неясный шум. Бабушкин повернулся к Шамаеву, вопросительно поднял брови:
– Слышишь? Тот пожал плечами.
– Похоже, бандиты гонят скот к переправе, – с тревогой шепнул Андрей товарищу и быстро перескочил на другую сторону насыпи. Шамаев последовал за ним. Теперь они лежали спиной к реке и вглядывались туда, откуда доносился шум, топот копыт и приглушённые голоса. Сомнений не было. Банда, ограбив одно из селений, гнала скот к переправе. Вскоре послышались шаги людей. В густом утреннем сумраке замаячили три фигуры в косматых шапках, с винтовками. «Разведчики», – определил Бабушкин.
Конец ознакомительного фрагмента.