Глава 3
22 ноября, понедельник, день
Я только подвела глаза и накрасила губы неяркой помадой. У меня стрижка, из-под которой торчат лишь мочки ушей, волосы – светло-каштановые, глаза карие, брови черные. Оделась в черные брючки, голубую блузку (мой любимый цвет) и черный приталенный пиджачок. Из-под открытого ворота блузки выглядывала тоненькая золотая цепочка. Одна. Никаких колец, в ушах – небольшие серьги с крохотными бриллиантиками. То есть сама скромность, ничего общего со скандальной Шушей, поливающей беснующихся фанатов пеной из баллона в форме фаллоса. Кстати, на сцене я выступаю в очень короткой кожаной юбке, черном кожаном лифе, набитом поролоном (это не очень комфортно, но приходится терпеть, опять же по настоянию Леонида Борисовича), и кожаной жилетке или короткой курточке (в зависимости от погоды – если концерт идет на открытой эстраде, или от того, как топят в концертном зале или комплексе). На ногах у меня ботинки, доходящие до середины икры, с многочисленными заклепками, крючочками и шнуровкой.
Женька сегодня был в потертых синих джинсах, клетчатой рубашке и джинсовой же куртке и, как обычно вне концерта, – в очках. На сцену он выходит в контактных линзах.
Мы накинули верхнюю одежду: я – длинное кашемировое пальто (кожу я ненавижу и ношу только во время концертов), Женька – финскую дутую куртку.
– Давай на твоей тачке, – предложил он. – К моему гаражу даже подходить не хочется. Вдруг с Юлькой столкнусь?
У них был гараж на две машины, где женушка держала и свой «Фольксваген», получив права полгода назад. Теща сидела с маленьким сыном, а Юленька тем временем посещала всякие салоны-кабинеты. Между прочим – на заработанные Женькой деньги. И ведь еще три года назад она о их существовании только догадывалась по рекламе в газетах, но быстренько преобразилась в светскую львицу и очень возмущалась, что Женька не рассказал о ней ни в одном интервью. Но прессе о существовании семьи у одного из «Кокосов» знать не следовало, как, впрочем, и о моем сыне. Так считал Леонид Борисович. А Юлька хотела давать интервью, жаждала славы для себя (хотя ничем ее не заслужила, поскольку делать ничего не умела). Но Максимову каким-то образом удавалось ее уламывать, чтобы нигде не высовывалась и не трепалась. Честно говоря, я подозревала, каким именно образом, что мы неоднократно обсуждали с Анькой, но с Женей я, естественно, на эту тему не говорила. Возможно, он догадывался сам. И что-то теперь будет?
Моя «БМВ», купленная в прошлом году, куковала на стоянке. Вот чего-чего пока у меня нет, так это гаража. Но, даст бог, со временем обзаведусь. Только мне надо, чтобы рядом с домом, не добираться же к машине через полгорода?
К назначенному Женьке времени мы опоздали на десять минут, соответственно к моему пришли на двадцать раньше.
По коридору сновали какие-то люди в форме и без, мы поинтересовались местонахождением майора Петрова. Один пробегавший мимо тип кивнул на нужную дверь. Постучавшись в нее, мы услышали некий звук, напоминающий «гав», видимо, означавший приглашение войти. Мы вошли.
За древним столом, который с одного бока вместо ножки подпирали книги про пионеров-героев, напротив входа сидел седой оперативник, встретивший нас за кулисами. По-моему, он и представился майором Петровым.
За столом слева от входа над какими-то бумагами корпел мужчина лет сорока, которого я видела впервые. Стол справа, заваленный бумагами, как и все остальные, пустовал. Вдоль правой и левой стен было некое подобие шкафчика, по всей вероятности, самостоятельно сооруженного. Нижние части закрывались несколькими дверцами, расположенными несколько кривовато (под хмельком работали господа милиционеры. Или это местные алкаши пятнадцать суток отрабатывали?), сверху располагалось весьма странное скопище предметов – от графина с водой и двух грязных стаканов до спортивной куртки с дырками от пуль и с запекшейся кровью. Здесь также красовались кактус, двухкассетный магнитофон, два ботинка от разных пар обуви, кепка – опять же с дыркой от пули – и еще множество всякого барахла, рассматривать которое у меня, честно говоря, желания не было. Можно только догадываться о том, что хранится в ящиках… И какой там порядок.
– Здравствуйте, – пискнули мы на пару с Женькой. – Мы к майору Петрову.
Седой мент глянул на нас поверх очков, потом окуляры снял.
– Вас дежурный прислал? – спросил он.
– Нет, – сказала я. – Нас пригласил ваш коллега. К сожалению, имени-отчества его не знаем. По всей вероятности, он забыл представиться. Или мы забыли, как его зовут, – на всякий случай добавила я, а то еще сразу настрою этих ментов против себя. – Лет тридцать пять, блондинчик, очень похож на Рональда Кумана, если вы интересуетесь футболом.
– Он с нами вчера договаривался о времени, – вставил Женька, пока хозяева кабинета не пришли в себя от данной мною характеристики.
Они переглянулись, а потом разразились диким хохотом. Мы с Женькой ничего не поняли.
Отсмеявшись, седой сказал:
– А вы прямо в точку, девушка. Его у нас как раз Куманом и кличут. Вы, простите, по какому вопросу? В связи с чем он вас вызывал?
Мы с Женькой, заранее договорившись о том, как будем себя вести, переглянулись и недоуменно уставились на майора Петрова.
– Может, вы нам раздеться предложите? – сказал Женька. – И сесть? Ну хотя бы девушке.
– Раздевайтесь, конечно. Раздевающимся девушкам мы всегда рады, – подмигнул мне седой. Я подмигнула в ответ. – А вы вообще к нам надолго?
– Да мы можем прямо сейчас уйти, если не нужны, – сказала я, но пальто сняла. Женька тоже снял куртку, взял мое пальто и положил их на спинку стула, приставленного к столу молодого оперативника. Затем друг придержал мне стул перед столом Петрова, сам сел рядом с «пионерами-героями», потому что там было неудобно ставить ноги – книги были большие. Женька – джентльмен, всегда уступит даме более комфортное место, хотя ни о каком комфорте в ментовке говорить не приходится. Слава богу, хоть беседуют относительно вежливо.
Оперативники внимательно и молча следили за нашим обустройством, выражение их лиц свидетельствовало о том, что нас им видеть не очень хочется. Пожалуй, нас приняли за каких-то заявителей. Боятся, что мы повесим на них очередной «глухарь»? Может, конечно, это и будет «глухарь», если вы, мужики, столь очевидно не хотите работать.
– Так я вас слушаю? – с серьезным видом посмотрел на нас Петров. Его коллега углубился в свои бумаги.
– Простите, а что вы хотите от нас услышать? – спросил Женька.
– Вы сюда зачем пришли?
– Нас пригласили, – сказала я.
– Черт знает что, – пробурчал себе под нос седой. – Кого вызываешь – не приходят, кого не ждешь – приходят. – Потом он поднял на нас глаза и наконец попросил представиться.
Мы, естественно, назвались нашими настоящими именами.
– Что у вас украли? – спросил майор, потирая лицо. По-моему, он с трудом сдержал зевок.
– Ничего.
В этот момент дверь в кабинет приоткрылась, внутрь заглянула дама бальзаковского возраста и поинтересовалась:
– Так никто из них и не подошел?
– Последняя осталась. На час. Девица. У нее есть еще пять минут, – глянул на часы Петров. – Но если уж парни опоздали…
– На женщин всегда можно рассчитывать, – заявила тетка, с трудом протискиваясь в кабинет: формами она превосходила Аньку раза в два. – Правда, девушка? – спросила она у меня.
Я кивнула и увидела, что тетка сжимает в руках пачку фирменных снимков нашей группы. Под мышкой она держала рулон плакатов. Я догадалась, кто на них изображен.
– Слушайте, я у вас подожду, а? – спросила она. – Лешки как раз нет. Я за его столом посижу. А то устала к вам бегать.
– Все претензии не к нам, а к «Кокосам», – пробурчал седой.
– А какие к нам претензии? – хором спросили мы с Женькой.
На нас вылупились все: оперативники и тетка.
Седой закрыл глаза, потом открыл. Глянул в какую-то бумажку.
– Вы кто? – спросил он.
Мы опять представились своими настоящими именами.
Седой попросил документы. Мы с Женькой протянули паспорта. Он их внимательнейшим образом изучил и вернул нам. Тетка тем временем вылезла из-за стола, куда успела забраться, и с интересом нас рассматривала. Третий из аборигенов данной структуры тоже подскочил к столу седого, снял очки и уставился на нас.
Майор наконец решился задать вопрос, по всей вероятности, мучивший всех троих.
– Вы случайно не… – Но он тут же осекся и заявил: – Этого не может быть.
Мы с Женькой молчали.
Дело в свои руки взяла тетка, плюхнула на стол нашу фотографию, ткнула в нее пальцем и спросила:
– Вы этих случайно не знаете?
– Конечно, знаем, – ответил Женька. – Как мы можем не знать себя? А остальные – наши друзья, коллеги, соратники. Кто они, Настя?
– Товарищи по несчастью, – добавила я.
– Вы – Шуша? – хором спросили менты.
Я кивнула, заметив, что вообще-то в первую очередь я – Настя и предпочитаю, чтобы ко мне обращались, называя настоящим именем, а не творческим псевдонимом.
Челюсти собеседников, как и следовало ожидать, поползли вниз.
Майор Петров, первым пришедший в себя, схватил со стола фотографию, уставился на нее, потом на нас, правда, в основном на меня. Ему явно тяжело было опознать среди четверых изображенных на снимке парней того, кто в данный момент сидел перед ним. C девушками было проще – я одна в группе.
К майору подключился его коллега и тоже стал изучать фотографию, вернее, второй ее экземпляр, любезно предоставленный теткой. Она изучала свой. Потом вспомнила про плакаты и с воплем «Здесь крупнее!» развернула их на столе у Петрова, и сверка изображений с оригиналами продолжилась.
– Этого не может быть, – изрек коллега Петрова минут через пять.
Женька наступил мне на ногу. Это было сигналом к действию. Мы резво вскочили, запрыгнули на стулья и, приплясывая на них, спели припев к известному хиту «И ушла она с генералом!», который вчера специально исполнялся за кулисами для малого количества слушателей, включавших майора Петрова.
– Они, – прошептала тетка, глядючи на нас снизу вверх и сложив ладошки на груди. – Вы только посмотрите! И как на людей-то похожи!
Мы с Женькой чуть не свалились со стульев от хохота. Я заодно порадовалась, что стулья в ментовке оказались крепкими и под нашим весом не рухнули. Набить шишек не хотелось. Анька, конечно, все замажет, но тем не менее. Майор Петров сидел, раскрыв рот, его коллега непроизвольно стал приплясывать – хит вообще очень заводной, я сама не могу не танцевать, его исполняя. Или даже просто слушая в записи.
Тетка захлопала в ладоши. В этот момент дверь с грохотом распахнулась и в кабинет ввалился грузный мужик лет пятидесяти, с залысинами, и рявкнул командирским голосом:
– Что здесь происходит? Петров! Санидзе! Что за балаган вы тут устроили? А вы кто такие? Почему стоите на стульях? Что вы здесь делаете?
Последние два вопроса были обращены к нам.
– Удостоверяем свою личность доступным нам способом, – спокойно ответила я.
– Петров, что эти двое тут делают? – снова рявкнул прибывший.
– Удостоверяют личность доступным им способом, – повторил за мной Петров. – Иначе я бы им не поверил.
– Владислав Михайлович, вы только взгляните! – заверещала тетка. – Как они на людей-то похожи!
За спиной Владислава Михайловича уже собралась толпа зевак – как в милицейской форме, так и без оной. Слышались возгласы на тему, что народ только что слышал «Кокосов», но без музыки, обсуждалось, что «Кокосы» сегодня должны прибыть в отделение в полном составе. Кто-то пытался заглянуть в кабинет через плечо Владислава Михайловича и, увидев нас с Женькой на стульях, естественно, не узнавал.
Правда, теткин возглас услышали. На нас стали смотреть внимательнее. Я послала народу воздушный поцелуй.
– Никак Шуша? – спросил кто-то в коридоре робким голосом.
– Шушенька это, Шушенька, – крикнула тетка. – «Кокосики», миленькие, а вы нам, может, еще что-нибудь споете?
– Что бы вы хотели? – вежливо поинтересовалась я тихим голосом, совсем непохожим на мои обычные вопли.
– «Пришла я в синих ботиках к своей заразе, котику», – попросила тетка.
Мы с Женькой удовлетворили ее просьбу первым куплетом и припевом. Из коридора послышались долгие продолжительные аплодисменты. Владислав Михайлович во время исполнения занял место в первом ряду, остальные (кто смог) тоже протиснулись внутрь. Нас рассматривали, словно экзотических зверюшек, вдруг запевших на человеческом языке.
– Шуша, а это где? – спросил один из мужиков, изображая над макушкой нечто непонятное – что в принципе соответствовало состоянию моей головы на концертах.
– Это парик, – скромно сказала я.
Женька тем временем спрыгнул со стула, подал мне руку, я тоже соскочила – и мы начали дружно раздавать автографы. Сотрудники отделения и паспортного стола (который представляла тетка) хорошо подготовились к нашему визиту. Даже у Владислава Михайловича, оказавшегося большим начальником, был прихвачен из дома наш снимок. Его он, правда, подсунул нам после того, как народ рассосался, разогнанный им же. Мол, «работать надо, работать, отдохнули, и хватит». Наконец ушли и Владислав Михайлович, и тетка из паспортного стола, и мы опять остались в кабинете вчетвером.
Майор Петров утер лоб грязным платком и устало посмотрел на нас.
– Ну что, довольны? – спросил он.
– Чем? – ответили мы с Женькой хором.
– Чем! Чем! – рявкнул Петров. – Что вы тут балаган устроили? Вы нас что, за идиотов считаете? Не могли сразу сказать, кто вы такие?
– А мы и сказали, – невозмутимо заявила я, закидывая ногу на ногу (только сегодня я была в брюках и достоинств своего тела майору продемонстрировать не могла). – Насколько я понимаю, сюда приглашали не Шушу с Пальмо, а Григорьеву Анастасию Михайловну и Волконского Евгения Мартыновича. Мы представились, если вы запамятовали. И даже документы предъявили по вашей просьбе. И тратим свое драгоценное время, к вашему сведению.
– Мы людям удовольствие доставляем. Теперь ваши коллеги всем будут рассказывать, что нас в человеческом облике видели, – добавил Женька, с трудом сдерживая смех. – Сколько людям радости. Нас вживую слышали. Да у ваших коллег заряд положительных эмоций будет на неделю вперед благодаря нам. А если мы вам не нравимся… ну так что ж? Всем нравиться невозможно. Знаете, как говорят? Кому поп, кому попадья, кому и попова дочка. Всем не угодишь. Но мы многим людям приносим радость.
Я ему поддакнула. Майор слушал с хмурым видом и от дальнейших комментариев воздержался.
– Простите, а почему вы выступаете… в нечеловеческом облике? – подал голос Санидзе, который внешне был совершенно не похож на грузина. Нос на его лице, правда, выделялся, напоминая огромную картофелину с сизым отливом, но никак не напоминал традиционный грузинский.
– Имидж, – пожала я плечами, одаривая его улыбкой.
– И так жить легче, – добавил Женька. – Мы, конечно, могли бы прийти к вам в том виде, в котором вы бы нас сразу узнали. Но, боюсь, мы не добрались бы сюда и до вечера. Да и холодновато в той одежонке при нынешней погоде. Вы же тут возмущались, что никто не пришел вовремя? Я пришел точно в указанное время, – это было не совсем так, но как мент докажет? Петров же тут препирался с нами неизвестно сколько. – То, что вы меня тогда не узнали – это ваши проблемы. А Настя так вообще на полчаса раньше появилась. Мы живем рядом и поехали на ее машине, потому что моя барахлит. Зашли вместе, не сидеть же девушке полчаса в коридоре? Давайте больше не будем тратить зря время, а? Ни ваше, ни наше. Мы пришли вовремя, потом чуть-чуть развлекли ваших коллег, у них был, так сказать, небольшой перерыв во время работы, после которого эта работа должна пойти лучше, не правда ли? Так что начнем с чистого листа. Не держите на нас зла. Мы, по крайней мере, на вас не в обиде. Так, Настя? Считайте, что мы только что вошли в дверь и концерта не было.
Седой на протяжении Женькиной речи изучающе его разглядывал. Предполагаю, что он представлял нас какими-то идиотами, где-то на уровне инфузории туфельки, ожидал увидеть полуголых раскрашенных придурков, с которыми столкнулся вчера в комплексе, теперь же перед ним сидели вполне нормально одетые люди, к тому же умеющие говорить. А Женька в очках вообще смотрится как какой-нибудь физик-ядерщик, но никак не поп-звезда.
– У вас высшее образование? – Петров задал Женьке вопрос, который мы никак не ожидали услышать.
– Да. Ленинградская консерватория по классу рояля.
– У вас? – обратился майор ко мне.
– Тоже. Правда, я всегда мечтала стать оперной певицей…
– Но почему тогда?.. – воскликнул Петров. – Ребята, я сейчас смотрю на вас… Да вы совершенно нормальные люди, черт побери! Признаюсь, не думал… Не ожидал…
– Вы можете содержать семью на вашу зарплату? – посмотрел на него Женька.
Майор несколько замялся, а Санидзе снова подвинул стул, чтобы видеть наши лица.
– Не очень-то, – с улыбкой сказал он.
– Мы с Настей перебивались случайными заработками, пока не попали в «Кокосы», – продолжал Женька. – У меня жена, двое детей, у Насти – сын, мама-пенсионерка. Нам как-то надо жить.
– И жить хочется хорошо, – добавила я. – Да, нам самим не все нравится из того, что мы делаем. Мы очень много ругались с Максимовым насчет нашего имиджа, да, мы тоже восприняли его в штыки, как и вы, но это – то, что нужно публике. Нас знают именно такими. И у нас неплохая музыка, вы не находите? Это легкие мелодии, под которые сразу же хочется танцевать.
Санидзе кивнул. Петров молчал.
– Мы доставляем людям удовольствие, – продолжала я. – Конечно, нас не все любят. Но на наши концерты приходят тысячи. Кассеты и компакт-диски продаются миллионными тиражами, наша музыка звучит в машинах, ее постоянно крутят на дискотеках. Значит, это кому-то нужно?
– Музыка – да, согласен, – сказал Петров. – Сам слушаю, признаю. Но почему вы так выглядите на сцене?!
Женька попытался объяснить, что для повышения популярности нужны как красивые молодые мужские тела, так и сексапильные женские. Девчонки-поклонницы хотят видеть наших мальчиков именно такими, обожают, когда Андрюша, то есть Кока, падает в народ, с него срывают одежду – и девчонки счастливы. Я кручусь на сцене и перед телекамерой, выгодно демонстрируя прелести своей фигуры – и это нравится мужчинам.
– Но, Шуша, простите, Настя, ну как бы это сказать… – подал голос Санидзе. – Вот я сейчас смотрю…
– Камера полнит, – пояснила я, поняв, что он хочет сказать.
– Ясно, – кивнули оба хозяина кабинета.
После чего Петров перешел непосредственно к теме нашей встречи.
Повторили вчерашние вопросы, задали новые.
– То есть Максимов вам вчера в антракте дал нагоняй? Он был заведен? Это часто с ним случалось?
– Всегда, – ответили мы с Женькой хором.
Санидзе, вернувшийся к своим бумагам, хохотнул.
Мы сказали, что во вчерашнем поведении Леонида Борисовича не заметили ничего необычного. Поорать он любил, матерился, как сапожник, от рукоприкладства его, пожалуй, удерживал только наш «имидж» и необходимость выходить на сцену и позировать перед телекамерами. Куда бы мы выползли с синяками?
Последний раз мы его видели за несколько минут до окончания антракта. Вернее, я видела, выйдя в коридор. Он несся в противоположную от сцены сторону.
– А дальше? – спросил Петров, что-то записывая неразборчивым почерком.
– Началось второе отделение, – пожала я плечами.
– Во время второго отделения вы его не видели? – уточнил Петров.
Нам стало смешно, и мы в подробностях описали нашу «кухню», пояснив, что за кулисы можно забежать только на несколько секунд, чтобы хлебнуть теплого морса (его пью я) или воды. Петров хотел знать, кто мне его подает.
– Анька. Ну то есть Анна Станиславовна Табакова. Бывает, еще кто-нибудь. Но поймите, никто из группы далеко за кулисы не забегает. Некогда. Не бросишь же публику?
Майора интересовало, где обычно находился Максимов во время концерта. Мы с Женькой переглянулись.
– А когда где… – протянула я. – Честно говоря, никогда не задумывалась. Иногда он стоял у самой сцены, следил за нами, потом разгон устраивал. Иногда… Наверное, где-то за кулисами болтался. Бегал, как взбесившаяся вошь. Он всегда так носился, руками размахивал, орал. На сцену редко выходил. Бывало, конечно. Хотелось ему публике свой светлый лик показать. Он и показывал. Но вы о нем лучше у группы сопровождения спросите. У тех, кто нам помогает. Они лучше скажут. И потом, раз на раз ведь не приходится. И концертные залы и комплексы все разные… Честно, мы как-то…
– Не интересовались этим, – закончил за меня Женька. – И без того проблем хватало. Делать нам нечего: думать о том, чем Максимов во время концерта занимается.
Петров внимательно на нас посмотрел, помолчал немного, потом уточнил:
– Вы его не любили?
– Артист, как правило, ненавидит своего продюсера, – сказал Женька. Я кивнула.
– Вы понимаете, в чем вы сейчас признаетесь?
– А в чем мы признаемся? – взорвалась я. – Да, мы его ненавидели. И другие поп-звезды могут сказать вам то же самое про своих. Не верьте, если скажут, что у них любовь до гроба. Ну если это только не муж и жена. Хотя и там бабушка надвое сказала.
И я залпом выдала все наши претензии к Леониду Борисовичу. В подробностях рассказала, как он хорошо погрел на нас руки, отстроив себе трехэтажный особнячок из красного кирпича на Зеленогорском направлении, про десятикомнатные апартаменты в центре города, напоминающие антикварную лавку, про автомобильный парк, ну и прочие мелочи. Ведь эти деньги заработаны нами! Но Максимов сам снимал сливки, вместо того чтобы увеличить нам гонорары. Да, конечно, мы тоже здорово поднялись в сравнении с тем, с чего начинали, но наши деньги не чета его доходам.
– Все в вашей группе так думают? – спросил Петров. Санидзе отложил бумаги и внимательно нас слушал.
– И в группе. И в труппе, – сказал Женька. – Ребятам-то, которые нас обслуживают, вообще копейки платят. Нам в принципе еще по-божески. Максимов все-таки понимал, что мы и отвалить можем. Правда, я не считаю, что с другим продюсером было бы лучше. Если только это не твой близкий друг… Хотя… когда в дело вступают деньги… друзья тоже по-разному себя ведут.
– То есть все, кто работает вместе с вами в разных… должностях, были недовольны Максимовым? – уточнил Петров.
Мы с Женькой дружно кивнули, даже не переглядываясь.
– М-да, – задумчиво изрек Петров.
– А кто-нибудь имел к нему… ну какие-то веские претензии? – подал голос Санидзе.
Тут мы с Женькой переглянулись, потом пожали плечами. Я сказала, что я лично – нет. Да, признаю, что временами ненавидела Максимова лютой ненавистью, физиономию ему ногтями раздирала, но мне, слава богу, не приходилось с ним спать, как часто бывает в случае девушки-певицы и мужчины-продюсера, он вообще не имел на меня видов (так я сказала ментам), да и женушка его, в общем-то, блюла. При всех недостатках Леонида Борисовича дело свое он знал. Я это признаю. И, откровенно говоря, рада, что он встретился на моем пути.
– Поверьте, мы не хотели его смерти, – сказала я, честно глядя в глаза Петрову. – Нас в принципе все устраивало. Да, конечно, были претензии, и немало. Но они были бы к любому продюсеру. И будут. Сейчас у нас возникли проблемы. Надо искать нового. Неизвестно, как мы с ним сработаемся. Леонида Борисовича мы, по крайней мере, знали. Знали, чего ждать от него. Нас он тоже хорошо изучил. Ни у кого в группе не было повода его убивать… Ну, может, иногда хотелось дать ему в морду. Да и в любом случае, как вы знаете, ни у кого из нас не было возможности убить.
Майор кивал в такт моим словам, продолжая писать. Затем попросил дать хотя бы краткую характеристику членов группы сопровождения. Мы с Женькой дали, постаравшись представить всех таким образом, чтобы у майора не зародилось никаких подозрений в отношении кого-либо. Зачем людям лишние неприятности от ментовки?
Честно говоря, вчера вечером, засыпая, я долго прикидывала, кто прикончил Леню, но заснула, так ничего и не придумав. Я не представляю, кто мог хотеть смерти Максимова. Ну, может, кто-то в гневе ее и желал, но чтобы убить его фактически… Причем довольно сильно рискуя: ведь в туалет мог зайти кто угодно, кто-то мог видеть, как убийца из него выходит… Но никто не зашел, и никто не видел. Кто это мог сделать?!
Надо будет вечером обсудить это дело с Анькой. Она, наверное, сегодня целый день голову ломает. Анька – баба умная, наблюдательная, ей скорее что-то придет в голову, чем мне, да и она во время концертов всегда была за кулисами… Может, что-то вспомнит, на что вчера не обратила особого внимания.
И сегодня мы с Анькой собирались к Ритке Максимовой. Может, Ритка нам что-то скажет? Одна голова – хорошо, три – в три раза лучше.
Убийцу нужно найти! Он должен быть наказан. Никакое убийство нельзя простить и спустить с рук. Вот только как его найдешь?
Вслух я высказалась о том, что готова оказывать следствию любую посильную помощь. И пояснила свои мотивы. Петров кивал, продолжая писать.
Внезапно в коридоре послышался визгливый и страшно недовольный женский голос…
– О господи! – простонал Женька.
– Явилась – не запылилась, – пробурчала я себе под нос.
– Это кто? – хором спросили Санидзе с Петровым.
– Агнесса, – ответили мы хором.
Менты, естественно, пожелали узнать, кто она такая. Мы пояснили, но дать подробную характеристику и предостеречь их не успели. Дверь в кабинет с грохотом отворилась (Агнесса Геннадьевна чуть не сорвала ее с петель – силушки-то ей не занимать), и к нам присоединились Андрюшина мама с сыном, которого она, как и частенько в прошлом, фактически волокла на себе. Андрюша без посторонней помощи передвигаться был не в состоянии. Я подумала: играет он или нет? Ответа не знала: Андрей вчера вполне мог нажраться до поросячьего визга и еще не отойти, а также они с мамочкой, которую сынок всегда слушался, могли придумать какой-то хитрый спектакль.
О том, что на уме у Агнессы, нормальный человек никогда не догадается. Ладно, посмотрим, послушаем, решила я. Никогда не испытывала любви к Агнессе Геннадьевне. Андрей меня иногда раздражал, а иногда мне было его просто жалко. Я вообще считала, что он начал пить, курить, нюхать всякую гадость, а потом и колоться, чтобы хотя бы временно отключаться от окружающей его действительности, большая часть которой находилась под контролем Агнессы. Она следила за каждым шагом сына. Вернее, почти каждым – иначе ему не удавалось бы добраться до спиртного и дури. Или Андрюша был таким ловким?
За ними следовало энное количество сотрудников милиции и паспортного стола с фотографиями и плакатами, а также с готовыми ручками, которые менты пытались сунуть в руку плохо соображающему Андрюше. Если бы не мамино крепкое плечо, он давно бы рухнул на пол.
Войдя в кабинет, Агнесса Геннадьевна не удосужилась ни с кем поздороваться – вежливость никогда не была ее сильной стороной, только, бросив беглый взгляд на нас, приказала:
– Женя, стул, быстро!
Во избежание скандала (Агнессу Геннадьевну нам с Женькой не успокоить, на это был способен только покойный Максимов, ну и Анька, которой сейчас тут не было) Женька вскочил и подставил стул под Андрюшину задницу. Мама сына быстренько развернула, чтобы он смог рухнуть за письменный стол отсутствующего «Кумана». Андрюша и рухнул, свалив на пол гору каких-то бумаг, разлетевшихся по всему кабинету.
Майор Петров не выдержал, вскочил на ноги, грохнув кулаком по столу, и высказал Агнессе Геннадьевне все, что думает о ее поведении. Но это была первая встреча майора с Андрюшиной мамочкой, и он еще не знал, на что та способна.
Могу сказать, что по накалу страсти ее выступление напоминало ритуальное самосожжение.
Сотрудники милиции и паспортного стола застыли как истуканы, став свидетелями второго за сегодняшний день бесплатного концерта. Публика то и дело бросала взгляды на Андрюшину мамочку, потом на нас с Женькой, на нее не реагирующих, и на нашего солиста, в жизни выглядящего так же, как и на сцене, правда, сейчас пребывающего в отключке. Пожалуй, он все-таки не играет, решила я. Вот только интересно: напился или накурился? После вчерашних событий по идее должен был напиться вместе с остальными парнями из группы, за исключением Женьки. Ребята все больше на алкоголь налегают.
Майор Петров попытался что-то возражать Агнессе Геннадьевне, но я постаралась встретиться с ним взглядом. Мне это наконец удалось, и я ему украдкой показала, чтобы он лучше сел на место и переждал бурю. Так она скорее закончится. Майору ждать этого не хотелось, и он предпринял еще одну попытку оказать достойный отпор Андрюшиной мамочке, у него опять ничего не вышло, тут и Санидзе шепнул, чтобы «Коля сел», и Петров со вздохом опустился на стул и, подперев щеку рукой, попытался вникнуть в суть Агнессиной речи…
Помощь пришла, откуда мы ее не ждали.
– Так, что здесь происходит?! – гаркнул Владислав Михайлович, в очередной раз растолкавший толпу зевак.
– Ой! – пискнула тоненьким голоском Агнесса при виде милицейского начальства. – Владик!
Она с ним знакома?
Но Агнесса быстро пришла в себя (вернулась к своему обычному стилю поведения) и заорала на два тона выше о том, что «ты, негодник, мне жизнь испортил». Мы с Женькой в полном обалдении переглянулись и стали слушать. Что последует дальше?
– Что ты здесь делаешь? – рявкнул Владислав Михайлович. Надо отдать ему должное, Агнессу он смог перекричать: голос его был поставлен получше наших. Интересно, а он на плацу строевой подготовкой не руководит? Мы готовы были ему поаплодировать, но пока решили воздержаться. – Что ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю? – снова гаркнул Владислав Михайлович, явно с трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть Агнессу Геннадьевну (ей это пошло бы на пользу), потом вежливо попросил зевак удалиться из кабинета, закрыл изнутри дверь и всем своим грузным телом попер на Агнессу. Лицо его выражало решимость.
Боевой задор у Агнессы пропал. Она даже оробела. На моей памяти это случилось впервые.
Женька наступил мне на ногу. Встретившись взглядом с майором Петровым, я пожала плечами. Санидзе с интересом наблюдал за разворачивавшейся сценой. Подозреваю, что в ментовке давно не было таких веселеньких денечков. Нас запомнят надолго.
– Во что ты превратила парня? – тем временем орал Владислав Михайлович, показывая на Андрюшу, чью голову он приподнял за длинные волосы. – Что с ним? Это ты его довела? Я сейчас быстро приведу его в чувство! И побрею наголо!
Затем Владислав Михайлович посмотрел Андрюхе в глаза. И замер. Еще раз внимательно посмотрел. Дал по щекам. Андрюша что-то пробубнил, но в чувство не пришел, только кинул на Владислава Михайловича пустой взгляд.
– Э, да он у тебя еще и колется? Так, сейчас вены посмотрим. До чего довела парня, сука! Говорил я тебе… Ай!
Махнув рукой в сторону Агнессы, Владислав Михайлович задрал Андрюшин рукав. Но наш солист не был идиотом, он всегда кололся в нижнюю часть затылка, под волосами, чтобы видимых следов не оставалось, о чем как-то по секрету сказал нам с Анькой. Вот если ментовский начальник выполнит свою угрозу и побреет его наголо… Агнесса тем временем хватала «Владика» за рукав и вещала о том, что Андрюша только иногда балуется травкой, потому что ему с его напряженным графиком обязательно нужно расслабляться. И от травки цирроза печени не бывает.
– За алкоголь статьи нет, а за наркотики – есть, – произнесла я вслух, ни к кому конкретно не обращаясь и глядя в стену перед собой.
Надо отдать должное Агнессе Геннадьевне, соображала она мгновенно. Даже не посмотрев в мою сторону, она тут же стала рассказывать «Владику», что после вчерашних переживаний Андрюша не мог не выпить. Ну такой стресс у мальчика! А дома ни одного трезвящего порошка (как мы их называем) не осталось.
– Настенька! – Агнесса повернулась ко мне с заискивающей улыбкой. – У тебя ничего не завалялось в сумочке для Андрюши? Ты же его иногда выручаешь? Женечка! Может, у тебя есть? А то у нас все закончилось. Ребята, вы в Германию не собираетесь в ближайшее время? Кому бы заказать порошочков?
Владислав Михайлович тут же поинтересовался, о каких порошках идет речь, Агнесса принялась объяснять, чем весьма заинтересовал и Петрова со Санидзе. Женька тем временем достал из глубокого кармана своей куртки небольшой пакетик, который, как я догадываюсь, он припас специально для наших коллег, попросил у Петрова воды, тот кивнул на графин и грязные стаканы. Агнесса заорала, что не даст поить своего ребенка водой с микробами, не хватало ему подцепить какое-нибудь заболевание, небось поят тут всяких заразных бандитов. Она схватила один стакан, выяснила, где туалет, и побежала его мыть, лишив нас на время своего незабываемого общества.
– Ух! – выдохнул Петров одновременно с Санидзе. Владислав Михайлович опустил Андрюшин рукав, к своему удивлению никаких следов уколов там не обнаружив, и пытался трясти солиста, чтобы хоть как-то привести его в чувство.
– Оставьте его, – усталым голосом сказал Женя. – Через полчаса он будет как огурчик.
Владислав Михайлович глянул в нашу сторону, еще раз тряхнул Андрюшу, но безрезультатно, тот снова рухнул мордой лица на стол, свалил на пол какие-то бумаги и засопел. Владислав Михайлович оказался большим знатоком великого и могучего, который использовал для описания своих чувств к Агнессе Геннадьевне и Андрюше.
– Простите, а вы что, с ними знакомы? – поинтересовалась я из чисто женского любопытства.
– Бывшая моя женушка, – выдохнул он. – И пасынок. Что она сделала с парнем?! Говорил я ей…
По-моему, Владислав Михайлович только теперь понял, кем стал сын его бывшей жены. Это и немудрено: никто из маминых подруг не знает, что я – Шуша. Правда, Андрей и на сцене, и в жизни выглядел одинаково: волосы достигали ему до плеч, часть прядей окрашена в красный цвет. Иногда Андрюшин парикмахер ему взбивал шевелюру, многим девчонкам это очень нравилось, но только не мне. На Андрюшу (зная его как облупленного) я никогда не имела никаких видов, что было доподлинно известно Агнессе Геннадьевне, и я была единственной особой женского пола, кого Андрюшина мама принимала. Она даже иногда «поручала» мне свое сокровище, в особенности во время заграничных гастролей, куда ее не брали. «Я на тебя очень надеюсь, Настя», – сурово говаривала мне Агнесса Геннадьевна. Мне же она звонила узнать новости и сплетни. Мое воспитание не позволяло послать ее подальше, хотя часто очень хотелось. Анька посылала, они несколько раз даже дрались (с переменным успехом). Мне же Агнесса Геннадьевна жаловалась на достающих Андрюшу (и ее) поклонниц, ни одна из которых ей не нравилась. По-моему, такое вообще невозможно. Я считала, что Андрей никогда не женится.
– И долго ты с ней прожил, Михалыч? – тем временем усмехнулся майор Петров.
– Восемь месяцев выдержал. Ушел, чтобы ее не пришибить. Не хотелось из-за нее в тюрьму садиться.
Насколько мне известно, у Агнессы было четыре мужа. Все они от нее сбежали, не выдержав и года. Об этом нам с Анькой в свое время поведал Леонид Борисович. Максимов считал, что такое количество мужиков в ее жизни да и мамашин нрав наложили неизгладимый отпечаток на Андрюшу и сформировали его характер, вернее, полное отсутствие такового. На Андрея нельзя было ни в чем положиться: он мог напиться в самый ответственный момент, чтобы избежать ответственности. Хорошо, что химики (или фармацевты?) изобрели порошки, которые довольно быстро могут привести человека в чувство. Только у Андрюши эти снадобья почему-то моментально заканчивались.
Наверное, он так часто менял женщин для того, чтобы самоутвердиться, но и тут вмешивалась мама. Она вообще всюду лезла, а после того как Андрюша подцепил какую-то заразу из ряда ЗППП, задолбала Леонида Борисовича, чтобы он взял в группу сопровождения гинеколога, который проверял бы всех девчонок, желавших отдаться звезде, ну и всем остальным мальчикам, добавила Агнесса Геннадьевна. «Тогда уж венеролога надо брать», – хохотнул Максимов, но отказался: этим вопросом пусть мальчики сами занимаются, а мамочка, если уж так обеспокоена, может или покупать сыну презервативы и самолично их надевать или объяснить ему, что следует завести одну постоянную девушку, а вообще надо должным образом воспитывать сына и не мешать ему развиваться, как всем нормальным мужикам.
После чего состоялся грандиознейший скандал. Агнесса Геннадьевна была готова разорвать Леонида Борисовича на куски. Она считала, что ее воспитание достойно всяческого подражания (результат его в тот момент пытался продрать глаза после очередного бодуна). В общем, Максимову удалось от нее отвязаться, только когда он пригрозил, что найдет замену ее сынку. По-моему, у Максимова уже давно назревала эта идея. И все благодаря Андрюшиной мамочке.
В коридоре опять послышались вопли Агнессы Геннадьевны, общавшейся с нашими поклонниками, она влетела в кабинет, дверь перед носом у жаждущих автографов захлопнула, выхватила у Женьки пакетик, растворила порошок в половине стакана воды (которую вначале попробовала сама), подскочила к Андрюше и стала убеждать его выпить лекарство. Сын никак на нее не реагировал.
А я уставилась на правую руку Агнессы. Кольцо-то где? – подумала я. Она постоянно носила на безымянном пальце колечко в виде симпатичной змейки с глазами-рубинами. Мы еще с Анькой его обсуждали, и подружка хотела заказать себе такое же. Мне удалось ее отговорить: зачем ей одинаковое с Агнессой? По-моему, это был повод для очередного скандала, если не драки. Андрюшина мамочка всегда выступала за индивидуальность и не потерпела бы, что кто-то обзавелся такой же вещицей, как и у нее. А если этот кто-то еще и Анька… Мне не хотелось бы оказаться поблизости в момент выяснения ими отношений.
Но сейчас кольцо почему-то отсутствовало. А ведь Агнесса его, кажется, раньше не снимала… Или я ошибаюсь? Или у змейки отвалилась головка? Вполне могла, если хозяйка кольца вступила с кем-то в схватку.
– Настя, помоги! – бросила через плечо Агнесса Геннадьевна.
Я встала и приблизилась к Андрюше, Женька тоже подключился. Милиционеры с интересом наблюдали за этой сценой. Процедура была нами уже неоднократно опробована. В общем, растворенный в воде порошок мы в Андрюшу влили, хоть он и сопротивлялся.
– Ну вот и ладушки, – повеселела Агнесса. – Через полчаса Андрюшенька будет как огурчик. – Затем она высказала нам с Женькой претензию относительно того, что мы ее не предупредили, что Андрюше сегодня нужно быть в ментовке.
– А почему это, интересно, они должны тебя предупреждать? – рявкнул Владислав Михайлович, который не мог разговаривать с бывшей женушкой нормальным тоном. Хотя кто может-то?
Агнесса заорала на него, поясняя, что мы с Женькой давно знаем Андрюшу и должны понимать, что мальчик сильно переживает из-за гибели продюсера и забыл все на свете, а поэтому обязаны были позвонить ей и сказать, когда и куда привезти сына. По-моему, Владислав Михайлович снова хотел показать знание великого и могучего, но с большим трудом сдержался. Возможно, из-за моего присутствия. Мы с Женькой сидели с абсолютно невозмутимым видом.
Выяснилось, что Агнесса уже после нашего отъезда звонила и мне, и ему домой. У Женьки она нарвалась на Юльку, от которой и узнала про смерть Леонида Борисовича (Андрюша ни вчера, ни сегодня не в состоянии был поведать об этом мамочке), детали Агнесса выяснила у моей мамы, пришла к выводу, что и ее сына должны были вызвать в ментовку, дозвонилась Славке, тоже уже отбывшему, переговорила с его родителями, после чего подхватила сына и понеслась в отделение.
Майор Петров сообщил, что Андрей Богданович был вызван на одиннадцать, причем это время он вчера назвал сам.
– Ну не могли же вы воспринять это серьезно? – Агнесса Геннадьевна посмотрела на него как на полного идиота.
– Почему? – не понял бывший муж.
– Ну как же? – воскликнула она. – Андрюшенька никогда не встает в такую рань. Он просто не мог сам назначить это время. Это вы его назначили. А Андрюша постеснялся сказать, что ему это неудобно. Он вообще очень скромный мальчик. И воспитан мною в уважении к людям в форме.
Владислав Михайлович хмыкнул, Петров и Санидзе с трудом сдержали смех.
– Я писать хочу, – промычал скромный мальчик.
Курица-наседка кинулась к своему цыпленку, кудахтала, подняла свое золотце и потащила из кабинета. Все вздохнули с облегчением. Владислав Михайлович плюхнулся на освобожденный Андрюшей стул, посмотрел на нас с Женькой и уточнил:
– Она всегда такая?
– Бывает и хуже, – сказала я.
– Это еще цветочки, – усмехнулся Женька.
– М-да, надо было все-таки ее придушить, – заметил Владислав Михайлович. Мы с ним согласились и поведали собравшимся еще парочку колоритных историй из жизни Андрюши и его мамы.
– Парня жаль, – заметил Петров.
Владислав Михайлович признался, что терпел Агнессу в основном потому, что ему тоже было жаль Андрюху, которому на момент вступления его в брак с Агнессой исполнилось только четыре года. Как оказалось, мама заставляла сына декламировать гостям стихи из русской классики, ставя Андрюшу на табуретку, что тот ненавидел. Понятно, почему наш солист так ненавидит любую классику…
От Владислава Михайловича я с большим удивлением узнала, что Андрюша в детстве очень интересовался оружием. У отчима сложилось впечатление, что его кобура была словно медом намазана, по крайней мере, пасынок соглашался лишний раз продекламировать стишки за обещание дать ему подержать в руках незаряженный пистолет. Заряженный Владислав Михайлович, конечно, никогда не давал.
Мы с Женькой в свою очередь рассказали, что Агнесса приходит на все концерты, пасется за кулисами и даже, бывает, ездит с нами на гастроли.
– А где она была вчера? – тут же спросил Петров.
Я пожала плечами, вспомнив, что Агнессы Геннадьевны вчера-то как раз за кулисами и не было.
– Сам удивился, что она не появилась, – сказал Женька.
Я кивнула.
Петров встретился взглядом с Владиславом Михайловичем.
– А вы не могли ее не заметить? – встрял Санидзе.
– А вы можете не заметить многолюдный бабий бунт? – в тон ему спросила я.
Мужики разразились диким хохотом. Владислав Михайлович заметил, что я дала очень точную характеристику эффекту, создаваемому его бывшей женушкой.
– Послушайте, а она не могла?.. – майор Петров стал серьезным и обвел всех нас взглядом. – У нее был мотив?
Я пожала плечами и глубоко задумалась. Я считаю, что Андрюшина мать вполне могла воткнуть Максимову (и кому угодно) острый предмет в сердце. Могла прошибить голову или из пистолета пальнуть. По моему мнению, она вполне способна на убийство. Но зачем ей убивать Максимова? Она могла его убить, если бы это как-то обелило Андрюшу, спасло его от чего-то, в общем, пошло бы на пользу дражайшему сыночку. Но смерть продюсера была ему во вред. Значит, это сделала не она.
Женька мое мнение разделял, правда, добавил, что, если господа милиционеры отыщут какой-то повод… какую-то грязь, которую Максимов, например, собирался вылить на Андрюшу, тогда – Агнесса вполне могла убить, чтобы остановить этот поток. Вернее, чтобы его вообще не допустить. Но и тогда навряд ли. Другой продюсер скорее всего не станет цацкаться с Богдановичем. Убийство Максимова Агнессе невыгодно.
Владислав Михайлович внимательно выслушал нас, затем посмотрел на подчиненных и приказал:
– Работайте. Потом доложите.
И поднялся. Кабинет он покинул до возвращения Андрюши с мамочкой, но тут к нам опять заглянула тетка из паспортного стола (с теми же фотографиями и плакатами) и сообщила, что солист «Кокосов» в настоящий момент находится в женском туалете вместе с какой-то женщиной преклонного возраста. Слышала бы Агнесса эти слова…
– Шушенька, ой, то есть Настя, простите, пожалуйста, вы не могли бы им сказать… Ну как-то нехорошо получается… У нас тут один женский туалет… И уже люди стоят… ну, в общем, вы сами понимаете… И все спрашивают…
Я встала, Женька тоже.
– Настя, – крикнул мне в спину майор Петров, – один вопросик. А еще двое ваших… На что нам рассчитывать? Придут? Или их уже не ждать? Или только к завтрашнему дню доедут? – Петров усмехнулся. Тетка навострила ушки. – Они что из себя представляют? Как вы с Евгением или похожи на это сокровище? – Петров кивнул головой, по всей вероятности, в направлении женского туалета.
– Пожалуй, нечто среднее между нами и Андрюшей, – сказала я.
– Они выглядят, как на сцене, – добавил Женька, – так что не ошибетесь, – мы засмеялись. – А как вести себя будут… Скорее всего оба с бодуна. В принципе они всегда такие. В первой половине дня соображают плохо.
– Да могут и не прийти сегодня, – добавила я, устремляясь в коридор вытаскивать Андрюшу из сортира.
Пока мы с Женькой двигались за теткой, указывавшей дорогу, за спиной слышалось: «Вот это Шуша. Представляете? Кто бы мог подумать? Да, да, парик. Какая миленькая девочка. Нет, эти двое – совершенно нормальные люди. А солист их с мамой пришел. Да, да, это он там. Какой-то придурок».
– Настя, где ты ходишь? – встретила меня недовольная Агнесса. Женька остался пока за дверью. – Неужели раньше не догадалась, что мне помощь нужна?
Андрюша сидел на единственном унитазе со спущенными штанами, уткнувшись головой в колени. Я посмотрела на часы: порошок уже должен бы подействовать.
– Его вытошнило, – сообщила Агнесса.
М-да, осложнение. Второго пакетика не было ни у Женьки, ни у меня.
– Настя, что будем делать? – шепотом спросила меня Агнесса Геннадьевна. – Что теперь с нами будет? Ты уже думала на эту тему?
– Найдем нового продюсера, – пожала я плечами. – Мы – раскрученная группа. Думаю, что из желающих очередь выстроится.
Но Агнесса Геннадьевна, похоже, решила задать мне все интересующие ее вопросы именно сейчас. Она впилась в мое плечо мертвой хваткой и пыталась узнать, что же известно «этим ментам», чего они хотят от нас, кого подозревают, какие вопросы задают.
– C Владькой-то я сама разберусь, – заявила она, ни секунды не сомневаясь в своих способностях. – Бутылку-другую поставлю – он и растает. А вот остальные что из себя представляют?
– Настя! Агнесса Геннадьевна! – послышался из-за двери голос Женьки. – Вам помочь?
– Да, – крикнула я.
– Нет, – рявкнула Агнесса, кинув на меня гневный взгляд. – Что ты орешь? – прошипела она. – Мы с тобой еще не закончили.
Но Женька уже вошел в сопровождении тетки из паспортного стола. Андрюша головы так и не поднял.
– Может, врача вызвать? – робко спросила паспортистка. – Ему ведь плохо.
– Вызывайте, – сказала я.
– Заткни… – открыла было рот Агнесса, но я наступила ей на ногу. Она задумалась на долю секунды, а потом кивнула: – Вызывайте. Андрюшеньке плохо.
Минут через двадцать Андрюшу в сопровождении мамочки увезли люди в белых халатах. Мы с Женькой вернулись в кабинет майора Петрова.