Вы здесь

История одной семьи. Няньки (Р. В. Выговская, 2014)

Няньки

Сколько помню сибирскую жизнь, у нас в доме всегда были няньки. Правда, «няньки» – это громко сказано, ибо они были кем-то вроде пушкинского Балды: «Нужен мне работник, повар, конюх и плотник», – так, кажется? Родители, помимо детей, ещё держали довольно большое хозяйство, без которого в то время трудно было прокормиться: у нас были корова, овцы, свинья, куры, огород. Сами родители очень много разъезжали по командировкам, а дети и хозяйство оставались бес присмотра. Вот и брали в дом прислугу: и за детьми присмотреть, и за скотиной, и за огородом, если нужно. «Няньками» были или престарелые старушки, или девочки 14–16 лет. Много их у нас перебывало, всех не упомнишь, но двух «нянек» до сих пор помню прекрасно.

* * *

Однажды мама привела в дом ещё довольно крепкую старушку и объявила нам: «Вот, дети, это ваша новая няня».

– «Какая ещё няня?! – возмутилась старушка. – Это у барских детей няньки да мамки, а они не барские дети. Я Павловна! Понятно? Как меня зовут?»

– «Понятно, – ответили мы (Генка, Женька и я), – Баловна…»

Так у нас поселилась «Баловна». Старушка была очень суровая, но вскоре мы в ней души не чаяли.

Нас с Женькой Баловна каждое утро отводила в сад (или в ясли?). Приведёт туда, а я там оставаться не хочу и по своему обыкновению начинаю орать. Баловна никогда не оставляла меня в таком состоянии, но успокаивала преоригинальнейшим образом. «Орёшь? – спрашивала она меня. – Ну, ори, ори. Вон, видишь, стол стоит? Я сейчас на него лягу и начну рукава жевать. Сначала у себя отжую, потом у тебя, а потом у всех подряд начну жевать». Услышав такое, я в ужасе замирала, вытирала слёзы и начинала её уговаривать: «Не надо, Баловна, не жуй. Я больше не буду. А вечером ты за нами придёшь?» – «Куда мне от вас, окаянных, деться!» – говорила Баловна и со спокойной душой уходила домой.

Вечером дома Генка на правах старшего начинал канючить: «Баловна, дай пряничка или конфетку. Ну, Баловна, дай нам пряничка или конфетку…»

– Где я вам возьму? Нету.

– А ты к приказчику сходи (так Баловна называла продавца в сельпо).

– Ладно, – говорила Баловна, – схожу.

Надевала свой рабочий халатик и шла в хлев к скотине. Доила корову. Задавала корм ей и остальной живности, а потом возвращалась домой.

– Ну, что, Баловна, дал приказчик гостинцев? – вопрошал Генка.

– Дал, сволочь, – отвечала Баловна, – уж как я просила его, как умоляла: дай ребятам по нескольку пряничков и конфеток! Нет, паразит, дал только по одному пряничку и по одной конфетке (карамельке).

– Да ладно, Баловна, ведь дал же всё-таки, а завтра ты ещё к нему сходишь.

К сожалению, Баловна прожила у нас недолго: она умерла. Это было ещё до 1941 г., когда нас, детей, было ещё только трое, а я до сих пор её помню. Даже внешне.

Потом потянулась целая вереница нянек (или старенькие совсем старушки, которым с нами и с хозяйством справляться было не под силу, и они уходили, или молоденькие девчонки – тем и с нами, и со скотиной было и нелегко, и неинтересно), пока не появилась в нашем доме Стюра (сибирское уменьшительное имя от Анастасии). Я даже фамилию её очень долго помнила и забыла вот совсем недавно…

* * *

Стюра прожила в нашем доме несколько лет. Когда она пришла, ей было лет 16–17. Во время войны её от нас взяли на трудовой фронт. Она, бедняжка, не выдержала лесоповала и сбежала. Пришла к нам. Её опять у нас нашли, арестовали, судили, дали год тюрьмы, а из тюрьмы она опять вернулась к нам. И родители приняли её.

В 1945 г. она с нами уехала в Москву и прожила там у нас до 1947-го, но у неё был просрочен паспорт, и, как мама ни хлопотала, было велено Стюре вернуться по месту прописки. Слава Богу, жизнь у неё в Сибири наладилась. Она вышла замуж, родила детей. О ней я ещё не раз буду говорить, потому что в определённый отрезок времени она занимала в моей жизни весьма значительное место.

Других нянек (а их было много) я просто-напросто не помню.