1
Стоял чудесный майский день. Бабочки с оранжевыми по краям крыльями кружились в чистом голубом небе, порхая над желтыми, освещенными солнцем цветами и садясь на них. Яблони буйно цвели розово-белыми цветками, лепестки которых падали на землю, засыпая ее живописным ковром, по которому расхаживали гости.
Под шатром раздался резкий и звонкий звук вилки, бьющей по краю бокала. Разговоры утихли, перейдя на шепот, а отошедшие к другим столам и присевшие на циновки из кокосового волокна, чтобы поболтать с друзьями, вернулись на свои места. Освежившись духами, девушки с блестящими сумочками в руках, держась за руки, стайками выбегали из туалета. Три симпатичные официантки перемещались по лабиринту из столов, разнося гостям, готовившимся произнести тост, высокие бокалы с охлажденным шампанским. Джессика ощутила, как ее охватывает радость. День ее свадьбы протекал идеально.
Свадьба была из тех, что она видела в иллюстрированных журналах, из тех, что снимают в кино – тысяча миль отделяла ее от той, на которую могла бы рассчитывать девушка вроде нее, Джессики, чьи отец и мать считали пасту экзотической едой, которая выросла в мире продовольственных карточек, почтово-сберегательных марок и бережливости, носила школьную форму из секонд-хенда и с незапамятных времен получала в подарок книгу на каждый день рождения. Она присутствовала на самой изысканной свадьбе из тех, на которых ей приходилось бывать, и она была невестой! Все было, как кстати заметила утром мать, как в чертовой волшебной сказке.
У Мэттью было совсем другое детство. Джессика выходила замуж за мужчину, чьи родители наведывались во Францию так же часто, как ее – в супермаркет. Они были из тех, кто знает, какое вино пьют под рыбу, а за ужином они шутили о действующем правительстве и обменивались обрывками забавных новостей, услышанных по радиоканалу ВВС. Этот мир был очень далек от того, в котором жила она. Когда он впервые представил ее своей семье, ее охватило как благоговение, так и страх. Спустя год того и другого чуть поубавилось.
Поспешно обойдя стол для почетных гостей, Полли положила голову на плечо своей лучшей подруги. Бахромой своего легкого широкого зеленого шарфа она задела невесту по носу, и та, фыркнув, сдула ее. Джессике был невыносим запах алкогольных паров, исходивший изо рта подруги. Полли было не привыкать – с десятилетнего возраста обе девочки слышали, как взрослые, словно заклинание, повторяли: «Пришло время выпить!»
– Тебе необходимо узнать кое о чем, Джесс, – тихо прошептала Полли.
– О чем? – Джессика была заинтригована.
– Вероятно, нам стоило обсудить это раньше, но дело в том, что сейчас, когда ты стала замужней женщиной, твой муж, наверное, захочет заняться с тобой СЕК-СОМ. – Слово, начинающееся на «с», она произнесла беззвучно, одними губами.
– Правда? – Прикрыв рот рукой, Джессика вытаращила глаза.
– Да, – кивнула Полли. – Именно этим и занимаются женатые люди. Мои родители делали это дважды, поскольку у меня есть сестра, думаю, что твои не занимались этим уже довольно давно. – Девушки взглянули на мистера и миссис Максвелл – нарядные, те сидели чуть дальше за столом – и захихикали.
– Перестань смеяться, Джесс. Это очень важно, важ…но. Важно. – Полли попыталась, но не сумела подобрать нужного слова, отчего Джессика снова захихикала. – Все равно! Это не имеет значения. – Полли помахала ладонью перед ее лицом. – Правило таково: просто ляг на спину и думай об Англии. Не говори ни слова, не шевелись, и все закончится раньше, чем ты успеешь пропеть второй куплет «Иерусалима»[1]. Про себя, разумеется, а не вслух, ни в коем случае. Поняла? – Выпрямившись, Полли поцеловала подругу в щеку.
– Думаю, да… – Джессика прикусила губу. – Второй куплет?
– Возможно, тебе стоит потренироваться. – Полли подмигнула.
– Потому что это так важно? – спросила Джессика.
– Точно! – Отходя от стола, Поли сделала вид, что стреляет в подругу из пистолета.
Джессика рассмеялась, глядя на свою милую подвыпившую подругу, которая, по правде сказать, будучи еще совсем юным подростком, сидя в парке, на расстоянии не более двух скамеек от нее, получила свой первый сексуальный опыт после довольно кокетливой игры в английскую лапту с хором церкви Святого Стефана. Все могло бы закончиться более эротично, если бы не вмешательство преподобного Пола, который появился в самый критический момент и, как разволновавшийся гигантский ворон, с шиканьем прогнал их из парка как раз вовремя для того, чтобы спасти их души и репутацию.
Полли, покачиваясь, прошлась по танцполу на опасно высоких каблуках. Джессика видела, как та, втянув живот и выпятив вперед пышную грудь, проходит мимо Магнуса, босса Мэттью и предмета ее обожания. То, что Магнус был старше ее отца, женат и довольно высокомерен, казалось, не отпугивало Полли. Джессика любила подругу, как сестру. Еще вчера ночью они сидели в пижамах в гостевой спальне, в доме родителей Мэттью, составляя список всех своих сексуальных побед, при этом каждая с нежностью вспоминала самую увечную из жертв, о которой другая просто предпочитала забыть. Придя в некоторое замешательство, они поняли, что в их списках повторялись по крайней мере два имени, отчего их охватил приступ безумного хохота, для которого было довольно даже пустяка. Полли, которая меняла работу как перчатки, в настоящее время проходила испытательный срок как личный секретарь и, как никто другой, умела рассмешить Джессику. До такой степени, что порой Джессика, к своему стыду, едва успевала добежать до туалета.
Джессика погладила свою тиару, желая убедиться в том, что хрупкое головное украшение и ее идеально накрученные локоны шоколадного цвета в порядке. Сдерживая нервную дрожь, она потрогала подушечкой среднего пальца нижнюю губу, которая была слегка липкой от блеска, что означало, что ее губы будут блестеть на снимках крупным планом, которые обязательно сделает фотограф во время церемонии.
Взглянув на свою мать Корал, сидевшую через несколько мест от нее за столом для почетных гостей, Джессика надула щеки, выпятив пухлые губы, что говорило как о возбуждении, так и о нервозности. Корал подмигнула дочери и глубоко вздохнула. Она изо всех сил старалась скрыть свое волнение. Джессика ощутила, как ее захлестывает волна любви к матери, которая, как ей было известно, с тревогой ожидала этот день, переживая за свой наряд, прическу и за то, что могут сделать или сказать другие родственники, введя ее в смущение. Это было минное поле. Джессика постаралась убедить ее в том, что, если дядя Майк после пары бокалов захочет сделать вид, что пукает, решив разыграть всех, это не станет концом света. Мать и отец выкручивались, чтобы помочь с деньгами, по-прежнему не желая ограничиться суммой, способной расстроить честолюбивые виды Маргарет на своего единственного сына. Джессика видела, как они робко переходят от стола к столу с незнакомыми для них канапе, белыми бантами и полотняными скатертями, и понимала, что ее мать собрала в кулак все свои силы, стараясь не намекать на то, что она, чтобы немного сэкономить, могла бы сама сделать бутоньерки, написать карточки с именами гостей и приготовить одно или два блюда пирожков с мясом.
Готовясь к свадьбе, Джессике пришлось научиться общаться со своей свекровью. В отличие от ее собственной матери Маргарет не желала вникать в детали, она просто хотела, что все ее решения принимались с одобрением, чтобы она смогла быстро и с удовольствием их осуществить. Она повсюду бегала, как будто ей вечно не хватало времени, и всегда, всегда выглядела опрятной. Она была привередлива в том, что касалось ее внешности, нередко ее тонкую талию подчеркивал широкий ремень из рыжевато-коричневой кожи, который не выглядел неуместным на джинсах «Леннокс Льюис». Корал была ее полной противоположностью, она часто медлила, иногда двигалась неуклюже и нередко была рассеянной. Она беспокоилась, правильно ли установлена арка и сможет ли тетушка Джоан с ее больным бедром провести с ними целый день, но серьезные проблемы приводили ее в нерешительность, отчего она нервно грызла ногти.
Джессика оглядела выжидательные лица нарядных гостей, с сияющими улыбками смотрящие в ее сторону, когда они садились под элегантный шатер на лужайке у дома родителей ее мужа. Она чувствовала себя принцессой и, как ни старалась, не могла сдержать улыбки, возвращаясь на год назад и вспоминая тот роковой дождливый день, когда она сидела на парковке у супермаркета «Сейнсбери».
Капли дождя стучали о крышу машины, издавая звук бьющейся о металл мелкой гальки. Она видела, как Мэттью, обутый в кроссовки, перепрыгнул через бетонированную площадку и дернул за ручку на дверце машины. Обнаружив, что она закрыта, он постучал в стекло со стороны пассажирского места.
– Дверь закрыта, Джесс! Открой ее!
Она тряхнула головой, видел он или нет, но, когда она отодвигалась на водительское место, ее костлявые плечи съежились, и рукава фуфайки съехали на кисти рук.
Он постучал сильнее.
– Джесс! Я промок, дождь как из ведра! Открой же эту проклятую дверь! – На этот раз он наклонился, приложив пальцы ко лбу, словно отдавая честь, а потом дотронулся ими до стекла, словно оно было залито солнцем, а не струями дождя. – Джесс! Что ты делаешь? Я промок насквозь, и покупки тоже. – В качестве доказательства он поднял вверх мокрый багет, выглядевший довольно плачевно и согнувшийся пополам.
Джессика сложила руки на груди, стараясь изо всех сил сдерживать слезы.
– Я не открою. Пошел вон!
– Что? Ради бога, Джесс, посмотри на меня! – Свободной рукой Мэттью оттянул на груди намокший свитер и смотрел на пропитанную водой деформированную шерсть, так и не вернувшуюся в прежнюю форму. – Открой эту чертову дверь. Это не смешно.
– Разве похоже, что я смеюсь, Мэттью? – выкрикнула она, склоняясь над пассажирским сиденьем, голос у нее срывался.
Мэттью бросил пакет с продуктами на землю и положил на него багет. Потом он обошел машину спереди, проскользнув между своим «Россом», «Фиатом Пандой» и стоявшей перед ним машиной. Наклонившись так, что их лица оказались на одном уровне, он откинул мокрые волосы назад и постучал в окно с ее стороны. Повернув к нему лицо, Джессика не смогла удержаться, чтобы не дернуться от смеха, видя, как струи дождя бурным потоком стекают с кончика его носа. Он выглядел еще сексуальнее, чем обычно, если только это было возможно.
– Пошел вон, Мэтт!
– Что значит «пошел вон»? Я заскочил в «Сейнсбери», чтобы прихватить что-нибудь к ужину, а когда я вернулся, мне запрещают войти в машину? В мою машину! – вскрикнул он и рассмеялся, более чем привычный к слегка непредсказуемому поведению своей девушки. Она была такой, что Джейк, после первого знакомства с ней, охарактеризовал ее как ту, с которой «хлопот не оберешься».
– Я пришла, чтобы увидеть тебя, Мэтт, и я, черт побери, увидела тебя, – рявкнула она.
– Увидела меня, и что? – Подняв руки, Мэттью выпятил нижнюю губу, пытаясь сдуть с нее капли дождя.
– Ты разговаривал с Дженни! Я видела вас обоих в проходе, где продают шампанское. – Она сделала ударение на слове «шампанское», словно от этого увиденное ею выглядело еще сладострастнее. Как могла она объяснить, что все еще нервничает и неадекватно воспринимает этих шикарных девчонок, таких уверенных в себе и умеющих говорить так грамотно, что от каждого взмаха их светлых, завязанных конским хвостом волос она чувствовала, что ей угрожает опасность? В особенности это относилось к Дженни, милой длинноногой американке, выделявшейся среди всех остальных своими непринужденными манерами и удивительно белозубой улыбкой. Джессика сомневалась в том, что все свое детство та просидела на ступеньке паба с пакетом чипсов, пока ее отец играл в кегли на заднем дворе.
– Это потому, что я покупал бутылку шампанского! И это была всего лишь Дженни, я знаю ее сто лет, – пытался оправдываться Мэттью, смущенно покачивая головой.
– Да, я это знаю, умник. Как я уже сказала, я тебя видела! И меня разозлило не то, что ты покупал. А то, что Дженни целовала тебя в лицо, обхватив руками за шею. И она прижимала к тебе свою ногу, что ты на это скажешь? А потом я увидела, как ты поглядывал налево и направо, проверяя, не наблюдаю ли я за тобой, – что же, я наблюдала, а потом ты приложил палец к ее губам, словно желая заставить ее замолчать. Я не дура, Мэтт. Я понимаю, что что-то происходит. Или ты собираешься рассказать мне, чтобы я была в курсе? – Джессика почувствовала, что ее губы скривились и она вот-вот заплачет. Такой поворот событий был совсем ни к чему. Он ей и вправду нравился, больше чем нравился, она любила его! Пытаясь отвлечься, она вонзила ногти в ладони.
Мэттью уставился на нее, открыв рот, словно соображая, что она скажет дальше. Внезапно в небе раздался раскат грома. Джессика подпрыгнула. Она ненавидела гром. Мэттью обежал машину и оказался напротив пассажирского места. Он вынул из пакета бутылку шампанского и поднес к окну.
– Ты просто всего не знаешь, но я купил это для тебя, идиотка. – Он улыбнулся.
Джессика почувствовала ком в желудке, она до сих пор не привыкла в таким экстравагантным жестам.
– Почему бы тебе не отдать его Дженни! – Она пыталась удержать предательскую улыбку – он купил для нее шампанское!
– Дженни? Нет! Ты все неправильно поняла. – Тряхнув головой, Мэттью поставил бутылку на землю. – Если ты не собираешься меня впускать, тогда просто приоткрой окно, ты будешь хорошо слышать меня. Пожалуйста. Я ненавижу кричать, и на нас смотрят, – завопил он.
– Мне все равно, что на нас смотрят! – выкрикнула она в ответ, что было неправдой. Ей было совсем не все равно. Она опустила окно у пассажирского сиденья «Росса» на несколько дюймов.
Мэттью наклонился и начал разговаривать через щель.
– Спасибо, что открыла окно. – Он улыбался. – Я купил шампанское, чтобы мы отпраздновали одно событие: ты и я. Дженни обняла меня за шею, потому что ей известно, что именно мы отмечаем. А известно ей это потому, что она разговаривала с Джейком, который не смог бы сохранить долбаный секрет, даже если бы от этого зависела его жизнь.
– Так что же мы отмечаем? – Джессика смотрела на своего промокшего под дождем, грязного парня, цеплявшегося за окно, тот, стоя под проливным дождем, хватался пальцами за край стекла, как мартышка, прислоняясь торсом к крылу машины. Она увидела, что он отклонился назад и запустил руку в карман промокших джинсов. Двумя пальцами он вытянул оттуда квадратную красную коробочку.
Джессика прикрыла рот рукой и наконец дала волю слезам. О боже! Так вот оно что!
Вдруг Мэттью присел, так что она могла видеть только его голову и плечи. Он тряхнул головой, чтобы смахнуть с глаз капли дождя. Джессика до конца опустила стекло, почти не обращая внимания на то, что обивка «Росса» промокает насквозь. Мэттью просунул руки в машину и, наклонившись через открытое окно, осторожно открыл красную коробочку, лежавшую у него на ладони. В ней уютно устроилось кольцо его бабушки в стиле ар-деко, подаренное ей в день помолвки. Квадратный изумруд обрамляли по бокам два бриллианта продолговатой формы, а вся великолепная композиция покоилась на старом кольце из платины. Это было изумительно. То самое кольцо, которым она любовалась, когда оставалась в доме его родителей. Теперь она понимала, почему оно лежало там, на каминной полке, дожидаясь не того, чтобы его почистили, как выпалила его мать, а того, чтобы Мэттью забрал его, готовясь к этому моменту. Хотя оказаться на парковке, не имея возможности попасть в машину в этот дождливый вторник, вряд ли входило в его планы.
– Джессика Роуз Максвелл… – Мэттью замолчал, собираясь с мыслями. Чуть прокашлявшись, он начал снова, по-видимому не обращая внимания на дождь, от которого волосы прилипли к лицу, а одежда – к телу. – Джессика Роуз Максвелл, я люблю тебя. Даже если ты бесишь меня и, несомненно, являешься самой чокнутой из всех, кого я знаю. Также ты – самая веселая и красивая. Мне невыносима мысль, что я не буду проводить с тобой каждую ночь или, просыпаясь, не увижу твоего лица на подушке рядом с моим. Я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей. И я не могу представить никакого другого будущего, кроме как будущего с тобой. Я люблю тебя. – Он протягивал коробочку внутрь машины до тех пор, пока не вытянул руку до конца. – Ты выйдешь за меня замуж?
Джессика открыла дверцу «Росса» и попыталась выпрыгнуть из него, но ее удерживал ремень безопасности, сжимавший грудь. Помедлив секунду, она рассмеялась, а потом нажала кнопку, чтобы освободиться. Выскользнув из машины, она побежала сквозь ливень, обогнула капот и бросилась в объятия Мэттью.
– Именно об этом я всегда мечтала, чтобы кто-нибудь попросил моей руки на парковке у «Сейнсбери»! – Она крепко поцеловала его в губы. – Я тоже люблю тебя.
– Значит, ты согласна, мисс Максвелл?
– Да! Да! Конечно, да! – Джессика подпрыгивала под дождем до тех пор, пока не промокла. Она широко распахнула руки. – Я выхожу замуж! – крикнула она пожилому мужчине в превосходной куртке явно не по размеру и фуражке, собиравшему на парковке брошенные тележки.
– Поздравляю вас! – крикнул тот в ответ сквозь туман, махнув рукой.
Джессика прыгнула в объятия Мэттью, к счастью, он был к этому привычен и с легкостью поймал ее.
– Прости меня за багет. – Она снова поцеловала его.
– Джесс, если это будет самым ужасным из того, с чем мы столкнемся в нашей семейной жизни, тогда я скажу, что все у нас будет просто прекрасно.
Приподняв Джессику чуть выше своего пояса, Мэттью крепко держал ее, при этом она обхватила его торс ногами.
– Я люблю тебя, Мэттью.
– Я тебя тоже люблю. – Он улыбнулся.
Джессика положила ладони ему на щеки, выражение ее лица было чрезвычайно серьезным.
– Нет, ты не понимаешь. Я люблю тебя больше, чем, я уверена, я могла бы любить кого бы то ни было другого. Я люблю тебя больше, чем когда-либо полюблю кого бы то ни было в целом свете, и я всегда, всегда буду любить тебя. Мысль о том, что ты не любишь меня… – Она вздохнула, словно ее ударили.
– Джесс, моя Джесс. Тебе не о чем беспокоиться, ничто не заставит меня разлюбить тебя.
Она уткнулась головой в его плечо. Завтра они проснутся, зная, что собираются стать мужем и женой на всю жизнь.
Год спустя Джессика внимательно рассматривала гладкое обручальное кольцо из платины, сидевшее теперь на безымянном пальце ее левой руки рядом с кольцом, подаренным на помолвку. Она расставила пальцы, любуясь новым приобретением.
Отец Мэттью снова постучал вилкой по стеклу.
– Леди и джентльмены, прошу вас сесть и послушать выступающих. – Джессика перехватила пронзительный взгляд Маргарет, который та бросила на мужа, словно говоря: «Не забывай, коротко и ясно, это не твой выход на публику». Тот по привычке выпятил подбородок, поддернул манжеты, засучил рукава и не обращал на нее внимания.
Университетские приятели Мэттью, выстроившие перед собой ряд рюмок на накрахмаленной скатерти, выпили по одной, понимая, что наступает важный момент. Кому хотелось слушать речи на трезвую голову? Следуя, как обычно, примеру Джейка, они давно сняли пиджаки и визитки, ослабили или вовсе сняли галстуки, и небрежно подвернули рукава рубашек.
В двадцать три года Мэттью стал первым из их компании, кто решил жениться, что сразу же сделало его взрослым человеком. Они считали своим долгом как поздравить его, так и оплакать то, что один из них попался в ловушку. Их девушки переглядывались: прелестных спутниц объединяло лишь то, что все их партнеры отлично сдали выпускные экзамены в средней школе, получили высшее юридическое образование в Ноттингемском университете и теперь сидели за столом «Пьяниц и Распутников» под чудесным шатром в графстве Бакингемшир.
Один из «пьяниц» добился завидной стажировки, «главный распутник» готовился к сдаче экзамена в адвокатуру, и по меньшей мере двое других зарабатывали бешеные деньги в Сити, но, когда собралась вся компания, они забыли о своих карьерных различиях и вели себя как обычные двадцатитрехлетние парни, какими и были на самом деле. Напиваться, отпускать грубые шутки и пытаться заняться любовью стало модным поветрием.
Коллеги Мэттью, или те, кто сидел в «Бассейне с акулами», как указывала стоявшая на столе табличка, схватили по бокалу «Пино Гриджио Гран Крю» и «Шатонеф-дю-Пап», тщательно подобранного к рыбе и оленине. Их перстни с эмблемой университета мелодично позвякивали о бокалы. Практикующие адвокаты со смешанным чувством неодобрения и зависти поглядывали на молодых щеголей за соседним столом.
Энтони Дин стоял во главе стола, одергивая шелковый жилет кремового цвета, пытаясь скрыть выступающий живот – свидетельство его обеспеченной жизни, – год от года с тревожной скоростью все больше нависавший над поясом. Прокашлявшись, он вскинул подбородок.
– Как чудесно, что сегодня мы можем принять всех вас здесь, чтобы отпраздновать свадьбу моего сына Мэттью и очаровательной Джессики. А теперь я хотел бы выпить за отца Джессики Роджера.
Джессика не думала о нем как об отце, он был просто ее папой. Из-под шатра раздалось громкое «ура!». Энтони поднял свой бокал.
– Итак, поблагодарим этого человека. Один раз вы уже выразили свое восхищение, а мы еще даже не приблизились к концу – это хороший знак. – По столам пробежал смех. Энтони сел и сложил руки на животе, поглядывая при этом на Роджера Максвелла.
Джессика наблюдала за тем, как ее папа встает. Разгладив на груди галстук, он вынул очки из футляра, обычно лежавшего на подлокотнике его любимого кресла, и водрузил их на нос. Он вынул из кармана лист бумаги форматом A4. Без особой спешки он прокашлялся, чтобы прочистить горло, и начал говорить ясно и искренне. Джессика едва удержалась, чтобы не вскочить с места и не прижаться к нему. Ее захлестнула волна любви и благодарности к этому человеку, впервые в жизни выступавшему перед публикой. Она понимала, как он нервничает, и была рада, что он не скрывает акцента, типичного для жителя графства Эссекс, гордясь своими корнями и тем, чего он добился для своей семьи благодаря лишь тяжелой работе и умению не упустить счастливый шанс.
Роджер оглядел собравшихся гостей:
– Не думаю, что смогу продолжать, не упомянув, какой красавицей сегодня выглядит моя дочь.
Его слова вызвали бурные аплодисменты, в ответ на что Джессика закрыла лицо руками, словно пытаясь спрятаться. Мэттью отвел ее руки от лица и помог встать. Она почувствовала, что от смущения ее шея покрылась красными пятнами, когда она, положив ладони на свою невообразимо тонкую талию, повернулась вполоборота, чтобы продемонстрировать платье, идеально подчеркивающее ее фигуру. Крошечные хрусталики на приталенном лифе из тонкого нежного кружева кремового цвета сверкали при свете свечей. Она низко поклонилась, прежде чем занять свое место рядом с мужем и взять его под столом за руку. Ее поступок вызвал громкий свист и аплодисменты, что было знаком восхищения, и, стараясь унять сердцебиение, Джессика прижала наманикюренные пальцы к груди.
Роджер помолчал, ожидая, пока шум утихнет, – он произносил свою речь, как настоящий профессионал.
– Помню, как в тихий субботний вечер мы смотрели телевизор, когда Джессика, вернувшись домой, рассказала нам с мамой, что на барбекю познакомилась с мужчиной, который так напился, что весь вечер называл ее Джоанной. Я быстро забыл об этом, но три месяца спустя юный Мэттью постучался в мою дверь для того, чтобы сообщить о своем решении сделать Джессике предложение! Я спросил его, не имеет ли он в виду Джоанну, думаю, благодаря этому лед тронулся.
По столам пробежала новая волна хохота.
Мэттью кивнул: все так и было.
– Слово «ураган» было придумано для этих двоих. Первый вопрос, который я, вполне естественно, задал Мэтту, был «ты сошел с ума, сынок?».
– О, Роджер! – запричитала Корал, мать Джессики, а потом рассмеялась, прикрывая рот ладонью.
– Вторым вопросом, разумеется, было «за кого ты болеешь?».
– «Куинз Парк Блади Рейнджерс», – раздался крик из-за стола «Пьяниц и Распутников».
– Да, – сказал в ответ Роджер, указывая на стол хулиганов, – и, позвольте признаться, что мне, который всю жизнь был болельщиком «Хаммеров», хотелось услышать совсем другие слова. Но все могло бы быть намного хуже. Он мог бы быть болельщиком «Миллволл», или, что еще хуже, он мог бы быть одним из тех парней, которые любят только регби!
Раздался взрыв смеха. Всем была отлично известна страсть Энтони к регби. Джессика покосилась на отца. Он был великолепен.
– Думаю, что эта тема только вскружит его задиристую голову, если бог пошлет нам когда-нибудь внука, а меня отправят в родильное отделение с красным вином и голубыми лентами. Никаких возражений, парень.
– О! Круто! – прервали оратора друзья, сидевшие поодаль.
Роджер взял в руки бокал.
– Но шутки в сторону, мы не доверили бы заботу о нашей малышке просто красивому парню. Мы так гордимся нашей прекрасной девочкой, умницей и вдобавок ко всему художницей. Мы любим ее такой, какая есть, и такой, какой она станет. Кажется, совсем недавно она, держа меня за руку, делала свои первые шаги у нас в саду. – Он помолчал, проглотив комок в горле. – С самого первого дня я держал тебя на руках, Джессика Роуз, я любил тебя и буду любить до последнего вздоха. Я знаю, что Дэнни смотрит на тебя сегодня и, вероятно, смеется над своим стариком, который ведет себя как ребенок! – Он схватился за галстук. – Мы с мамой, мы желаем, чтобы вы были самыми счастливыми в мире. И если мы можем дать тебе маленький совет, то он таков: никому не удается прожить жизнь без сучка без задоринки. Будь терпелива, когда наступят черные дни, потому что они пройдут. – Все вокруг молчали. – Неважно, насколько черны они окажутся, иди вперед. Даже если тебе будет казаться, что ты одинока, когда небо просветлеет и если тебе улыбнется удача, ты посмотришь направо и поймешь, что любимый человек все время находился рядом с тобой, держал тебя за руку, так что ты даже не замечала этого. – Он бросил взгляд на свою жену и улыбнулся. Потом он поднял свой бокал. – За Джесс и Мэтта. – Он отпил глоток, и все последовали его примеру.
Мэттью поднес к губам переплетенные с его пальцами пальцы жены и поцеловал их. Он подарил бы ей океан в коробке, если бы это было возможно: ничто никогда не могло сравниться с этой девушкой, которую он любил больше жизни. Джессика улыбнулась, бросив на него пристальный, понимающий взгляд.
Корал заплакала. Это было ожидаемо после упоминания в такой день, как этот, о Дэнни. Подружки Джессики по условному сигналу начали что-то кричать. По правде говоря, все, сидевшие за столом «Блудниц и Лентяек», старались изо всех сил, добродушно подшучивая. Однако всех их, видимо, тронули слова отца Джессики, отчего у них рекой потекли слезы. Все они знали и помнили Дэнни, старшего брата Джессики, теперь странным образом превратившегося в ее младшего брата, которому так и осталось четырнадцать лет. Особенно громко всхлипывала Полли, она уткнулась в льняную салфетку, размазывая по лицу губную помаду и тушь. Такое коллективное проявление эмоций отчасти было ответом на наполненные любовью слова мистера Максвелла, а отчасти объяснялось тем, что ни одна из них не могла представить себе, как изменится после замужества жизнь Джессики, которую в школьном альбоме выпускников называли «Маленькая мисс Болтушка, девушка, которая разговаривает даже во сне!». Похоже, что заканчивался определенный период их жизни, что стало своевременным напоминанием о том, что и они тоже рано или поздно сойдут с корабля, плывущего по морю одиночества.
Мэттью несколько раз пытался взять слово, но это было почти невозможно, поскольку друзья непрерывно кричали «Дино!» – таким было его прозвище в студенческой футбольной команде. В конце концов Джессика встала и, выбросив вперед руку с повернутой вниз ладонью, помахала ею в воздухе, призывая Джейка и парней к спокойствию.
– Ты такая командирша, Джесс! – завопил Джейк. – Бедный Мэтт!
– Я – не командирша, я – настойчивая. – Она улыбнулась лучшему другу своего мужа.
– Спасибо, моя настойчивая прелесть. – В ответ Мэттью поцеловал ее в лоб и благодарно кивнул.
– Все мы знаем, что Джесс не по силам молчать и не перебивать, пока кто-нибудь выступает, верно? Видимо, труднее всего мне будет заставить ее помалкивать не только сегодня, но и на протяжении всей нашей супружеской жизни. Роджер весьма любезно подарил мне вот эти штуки, чтобы я использовал их в экстренных случаях!
Мэттью наклонился под стол, а потом выпрямился, держа в руке пару оранжевых берушей. Все засмеялись и захлопали в ладоши, включая ее родителей. Джессика стукнула жениха по спине, а он продолжал:
– Здорово! Если говорить серьезно, то как это понимать? – Он посмотрел на Роджера. – И я должен сказать, что мой тесть произнес отличное напутственное слово. Стоит подумать о том, чтобы оставить занятия коммерцией и заняться юриспруденцией, а, Роджер? С таким стилем вы имели бы успех в зале суда!
– Верно! Верно! – перекрикивали другу друга его коллеги.
Джессика была невыразимо счастлива оттого, что ее папа и муж подружились. Это означало, что ее мечты о сочельниках, днях рождения и праздниках у моря, которые она рисовала в своем воображении, где они вместе с родителями смеются и играют в карты или едят рыбу и чипсы, осуществятся. От предвкушения у нее замерло сердце.
– Вполне вероятно, что сегодня я – счастливейший мужчина на всей планете… – начал Мэттью.
При этих словах Джессика улыбнулась, глядя снизу вверх на мужа, – счастливее дня в ее жизни не было.
18 января 2012 г.
Дорогой дневник!
Полагаю, что начать я должна именно так. В рекомендациях доктора нет ничего особенного. Итак, приступим. Что сказать? Сложно понять, о чем мне следует написать. Нельзя сказать, что в моей теперешней жизни много событий.
Сегодня днем у меня была процедура. Этот термин неточен, поскольку меня принудили к ней. Разве не странно, что даже предположительно приятные вещи, выполняемые по приказанию в этих кирпичных, выкрашенных грязно-белой краской стенах, не доставляют никакого удовольствия.
Ко мне приходила косметолог по имени Кимберли. Она носит длинные и объемные накладные ресницы и оттого моргает вяло и медленно, словно ее веки отягощены перистыми листьями. От этого мне захотелось потереть глаза. Она принесла с собой пластмассовую коробку, и я была уверена, что в ней лежат косметические принадлежности. Помню, у моего деда была похожая, она была наполнена испачканными краской кистями, отвертками, разномастными пуговицами, которые он, должно быть, подобрал у дома.
Кимберли сопровождала молодая, молчаливая ученица, которая краснела от неловкости, когда втирала масло в наши кутикулы и красила ногти лаком в пастельных тонах. Мне хотелось улыбнуться ей и сказать, чтобы она не волновалась, мы не заразные, но я больше не улыбаюсь.
Я села на стул, прикрученный к полу болтами, не дай бог, чтобы кто-нибудь и вправду схватил его в приступе медленно вскипающей ярости и бросил им в кого-нибудь. Следуя инструкциям, я села и положила ладони на стол, опустив вниз запястья и опершись ими о валик из свернутого в рулон белого полотенца, пока Кимберли работала взад и вперед пилкой для ногтей. Я посмотрела направо и налево, на девушек, сидевших по обе стороны от меня. Я была зачарована видом наших рук. Рук, которые невозможно было облагородить или отчистить обычным омовением и нанесением лака на ногти. Рук, запятнанных кровью и насилием. Одна пара рук задушила из-за денег престарелую тетушку, другая – перерезала горло любовнику. Потом я стала думать о том, что сотворили мои собственные руки. Я внимательно рассматривала свои пальцы и вспоминала.
Затем я заплакала: я часто плачу. Помощница Кимберли нервно взглянула на меня уголком глаза, отвлекаясь от своей работы. Я увидела, как у нее вздулось горло, когда она пыталась справиться со своим страхом. Я могла бы угадать, о чем она думает. Что будет после слез? Не взбесится ли она? К примеру, она радовалась тому, что стулья прикреплены к полу. Мне хотелось бы выдавить из себя улыбку и сказать, чтобы она не беспокоилась, что я не приду в ярость и не ударю ее.
Я с отвращением посмотрела на свои тонкие запястья и кисти. То, что они совершили, пятнало все, что соприкасалось с ними. Пища, к которой они прикасались, превращалась в прах в моем рту, цветы лишались своего естественного аромата, приобретая запах ванной в тот день, а люди, случайно столкнувшиеся со мной, отшатывались, словно обжигаясь.
Все это и даже хуже я заслужила, потому что совершила самую ужасную вещь, на которую способна женщина.
Самую чудовищную.
Сделала ли я это умышленно? Да, да, умышленно.
Я – отвратительный человек, или я и вправду заслуживаю тех добрых слов и понимающих улыбок, которые иногда встречаются на моем пути, когда я прохожу по игровой комнате или по спортивной площадке?
Искренне ли это? Я не знаю ответа на этот вопрос.