Посвящается Сильвии Хершер и Джону Флаксману
…Ведь вы же верите, что все ничтожные шалости, мною совершенные, чего-то да стоят…[1]
Erich Segal
Love Story
© 1970 by Erich Segal
© Рапопорт И., перевод на русский язык, 2014
© Издание на русском языке,
оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
1
Что можно сказать о двадцатипятилетней девушке, которой больше нет?
Что она была красавицей. И умницей. Можно рассказать о том, как она любила Моцарта и Баха. И «Битлов». Ну, и меня. Как-то раз, когда мне изрядно наскучила ее болтовня о музыкальных пристрастиях, я спросил: «В каком порядке ты всех нас любишь?» На что она, растянув губы в улыбке, ответила: «В алфавитном», что в тот момент меня тоже заставило улыбнуться. А теперь вот сижу и гадаю: меня в этом списке она ставила по имени? Или по фамилии? Если первое, то я всего лишь плелся где-то за Моцартом. Если же второе, то, значит, она любила меня немного меньше Баха и чуть больше, чем «Битлз». В любом случае, первое место было мне заказано, что, признаюсь, по неясным, но совершенно глупым причинам очень меня злило. Может быть, потому, что я с детства привык во всем быть первым? Это у меня, знаете ли, семейное.
Той осенью я учился на последнем курсе и завел привычку посещать библиотеку Рэдклиффа – не для того даже, чтобы полюбоваться сексапильными студентками (хотя, не скрою, и поэтому тоже). Но главное, что там было тихо, я не боялся наткнуться на кого-то из знакомых, а спрос на книги был гораздо меньше, чем в библиотеке моей alma mater. На следующий день предстояло сдавать очередной экзамен по истории, а я еще не открыл ни одной книги из списка литературы – типичный синдром студента Гарварда. Я неспешно направился к стойке выдачи книг, надеясь получить заветный том, который спасет меня от провала на завтрашнем экзамене. За стойкой суетились две особи женского пола: первая – здоровенное нечто в теннисной форме, вторая – типичная серая мышка в очках. Я остановил свой выбор на Мышке-Четырехглазке.
– У вас есть «Закат Средневековья»?
Она метнула в меня недовольный взгляд.
– А у вас, кажется, есть собственная библиотека? – спросила она с издевкой.
– Послушай, дорогуша, студенты Гарварда имеют право брать книги из библиотеки вашего универа!
– Речь не о правах, мой маленький Преппи[2], а о вопросах этики. У вас там книг пять миллионов, а у нас всего лишь пара жалких тысчонок.
Бог мой, похоже, мне попалась очередная особа, которая мнит себя представителем высшей касты! Такие обычно воображают, что если соотношение девушек и парней в Рэдклиффе и Гарварде – пять к одному, то и девицы тут, соответственно, в пять раз умнее. С подобными я обычно не церемонился, однако в тот момент больше думал о чертовой книге.
– Слушай, ты! Мне нужна эта проклятая книга!
– Будь любезен, поумерь свой пыл, Преппи!
– Черт, да с чего ты вообще взяла, что я учился на подготовительных курсах?
– Так ведь сразу видно, что ты тупой и богатый! – бросила она, снимая очки.
– Неправда! – возразил я. – На самом деле я бедный и умный.
– Вот уж нет, милый. Это скорее я умная и бедная.
Она уставилась своими карими глазами прямо на меня. Что ж, хорошо. Может быть, я и похож на богатого, но уж какой-то там задаваке из Рэдклиффа, пусть даже с красивыми глазами, болваном себя называть точно не позволю.
– Какого черта ты себя здесь держишь за самую умную? – спросил я.
– Потому что ни за что на свете не пошла бы с тобой пить кофе, – ответила она.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь тебя пригласить?
– Вот, – сказала она. – И ты – полный идиот именно потому, что не собираешься!
Теперь объясню, пожалуй, почему же я все-таки ее пригласил. Все просто: я капитулировал как раз в нужный момент, притворившись, что внезапно мне захотелось выпить с ней чашечку кофе, и наградой за мои старания стал вожделенный фолиант. А так как девушке нужно было дежурить до закрытия библиотеки, в моем распоряжении оказалась куча времени, чтобы успеть запомнить парочку многозначительных фраз о том, как в конце одиннадцатого века королевская власть, приобретая все большую поддержку со стороны законников, постепенно излечилась от клерикальной зависимости. В итоге на экзамене мне не хватило самой малости до высшей оценки: я получил А с минусом. Забавное совпадение – ровно на столько я оценил ножки Дженни, когда она вышла из-за библиотечной стойки. Не могу, впрочем, сказать, что ее прикид претендовал на такую же высокую оценку, по-моему, одета она была слишком богемно. Особенно мне не приглянулась вещица в индийском стиле, которую она использовала в качестве дамской сумочки. Слава богу, я не стал об этом распространяться – и правильно: впоследствии выяснилось, что сумочку Дженни сделала сама.
Мы отправились в местечко под названием «Лилипут», расположенное неподалеку, клиентами которого были, вопреки звучной вывеске, не только люди небольшого роста. В этой забегаловке делали прекрасные сэндвичи. Я заказал два кофе и «брауни» с мороженым (для нее).
– Меня зовут Дженнифер Кавильери, – произнесла она. – Я – американка итальянского происхождения.
Как будто я по фамилии не догадался!
– В качестве главного предмета я выбрала музыку, – добавила она.
– А я – Оливер, – ответил я.
– Это имя или фамилия? – поинтересовалась она.
– Имя, – сказал я, а затем озвучил свое полное (ну, почти полное) имя: – Оливер Барретт.
– Надо же! – сказала она. – Твоя фамилия Барретт[3], как у поэтессы?
– Да, – ответил я. – Но мы не родственники.
Повисла пауза, и у меня было достаточно времени, чтобы обрадоваться, что вместо вопроса о поэтессе она не произнесла это извечное: «Барретт – как Барретт Холл[4]?» К сожалению, в моих жилах и правда текла кровь парня, который подарил университету этот уродливый монумент непомерному тщеславию моего богатого рода, считавшего Гарвард единственным оплотом цивилизованных людей.
Дженни по-прежнему хранила молчание. Неужели мы так быстро исчерпали все темы для разговора? Или ее оттолкнуло от меня то, что я никак не связан с Элизабет Барретт? Что произошло? Девушка сидела молча, слегка улыбаясь мне. Чтобы чем-то себя занять, я принялся за ее тетрадки. Симпатичный почерк – маленькие острые буковки, ни одной заглавной (она что, вообразила себя последовательницей Е. Е. Каммингса?[5]). А занималась Дженни предметами совершенно немыслимыми – «Сравнит. лит. 105, Музыка 150, Музыка 201…»
– Музыка 201? Курс для выпускников?
Дженни кивнула с плохо скрываемой гордостью:
– Полифония времен Ренессанса!
– Что это – «полифония»?
– Расслабься, Преппи, к сексу это отношения не имеет.
С какой стати я должен был терпеть все это? Она что, никогда институтскую газету не открывала? Она вообще в курсе, кто я такой?
– Эй, ты хоть знаешь, кто я?
– Да, – ответила она с некоторым пренебрежением. – Ты – парень, которому принадлежит Барретт Холл.
Ну вот, конечно, она понятия не имела, кто я такой.
– Барретт Холл мне не принадлежит, – уточнил я. – Просто мой прадедушка подарил это здание университету.
– Чтобы его неудачника-внука точно приняли в Гарвард?
Все, Дженни, тут ты перешла все границы!
– Дорогуша, если ты так сильно убеждена, что я неудачник, за каким же лядом ты меня вынудила отвести тебя в кафе?
Она посмотрела мне прямо в глаза и широко улыбнулась:
– Просто мне нравится твоя фигура.
Одним из качеств, определяющих настоящего победителя, является, как ни странно, умение проигрывать. Талант истинного студента Гарварда – уметь из поражения сделать настоящую победу.
«Да, потрепали вас сегодня, Барретт. Но вы так хорошо сыграли!»
«Я так рад, что победа за вами, ребята, она же так вам была нужна!»
Безусловно, окончательная и бесповоротная победа достойна любых жертв. То есть если у вас есть шанс забить гол в самый последний момент, стоит им воспользоваться. Так что, провожая Дженни до общежития, я все еще надеялся одержать победу над этой чертовкой из Рэдклиффа.
– Послушай, гадкая девчонка, в пятницу вечером будет хоккейный матч. Дартмут играет.
– И?
– И я хочу, чтобы ты пришла.
Дженни ответила с обычным для студентки Рэдклиффа уважением к спорту:
– С какого перепугу я должна прийти на какой-то дурацкий хоккейный матч?
Я выжал из себя всю небрежность, на которую только был способен:
– Потому что играть буду я.
На несколько мгновений наступила тишина. Мне кажется, слышно было даже, как падает снег.
– За какую команду? – поинтересовалась Дженни.