История знаменитых цитат. Велик русский бог (К. В. Душенко, 2018)

Велик русский бог

Как установил выдающийся филолог и семиотик Б. А. Успенский, «русским богом» первоначально называли Николая Чудотворца (Николу-угодника), причем выражение это обычно вкладывалось в уста иноверцев. В «Чуде святого Николы о половчине» половец говорит:

«…Велик есть бог русский и дивна чюдеса творит».

(Это сказание возникло в XI–XII вв., а известно по списку XV–XVI вв.)

Однако и на самой Руси почитание Николы «приближалось к почитанию Богородицы и даже самого Христа» (Б. А. Успенский, «Филологические разыскания в области славянских древностей», 1982). Вплоть до конца XVIII века встречались священники, исповедующие Николу как Бога.

Со временем выражение «Велик русский бог» утратило связь с Николой-угодником. В качестве пословицы оно включено в сборник пословиц И. М. Снегирева (1831–1834) и словарь Даля.

Патриотическая трагедия Владислава Озерова «Димитрий Донской» (1807), необычайно популярная в свое время, заканчивалась словами Димитрия:

Однако выражение, естественное в устах язычника, сомнительно в рамках христианской культуры. В 1814 году статс-секретарь А. С. Шишков вынужден был разъяснять:

«Многие возражают против сей пословицы, видя в ней нечто языческое, говоря, Бог един у всех народов, как же можно сказать Русский Бог? Но сии возражения несправедливы. Здесь Русский Бог не означает особливого у русских божества, но одного и того же Бога, милостью своей к русским великого» (примечание в книге Э. М. Арндта «Краткая и справедливая повесть о пагубных Наполеона Бонапарта помыслах»).

Двадцатью годами раньше молодой Николай Карамзин, русский патриот и «друг человечества», уточнял: «Русский Бог и Бог вселенныя!» (поэма «Илья Муромец», 1794).

О «Русском Боге» нередко вспоминали во время нашествия Наполеона. Кутузов в донесении из Ельны 20 октября 1812 года цитировал трагедию Озерова: «Велик Российский Бог». Восемь дней спустя он же писал Д. П. Трощинскому: «…Я уповаю во всяком роде успеха, ибо Русский Бог велик».

Хорошо известны строки из зашифрованной Пушкиным IX главы «Евгения Онегина»:

(В рукописи – «Р[усский] Б[ог]»; именно так обычно писали в XIX веке. В советских изданиях оба слова печатались со строчных букв, а в послесоветских появился «русский Бог».)

13 октября 1818 года друг Пушкина, князь Петр Вяземский, писал А. И. Тургеневу:

«Русский Бог – не пустое слово, но точно имеет полный смысл. Об этом-то Боге можно сказать поистине: “Si Dieux n’existait pas il faudrait l’inventer” [“Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать”, франц.]. Только об этом не надобно вслух говорить: у нас уж и так на Бога слишком надеются».

Десять лет спустя, 18 апреля 1828 года, Вяземский послал А. И. Тургеневу стихотворение «Русский Бог». Оно широко разошлось в тогдашнем самиздате, т. е. в списках, но вплоть до 1921 года на родине поэта не публиковалось. Почему – ясно из приводимых ниже строф:

С. А. Рейсер, автор содержательной статьи «Русский бог» (1961), цитируя эти стихи, вторую строфу опустил – вероятно, «чтобы гусей не раздразнить».

А в «Старой записной книжке» Вяземский замечает:

«Судьбы России поистине неисповедимы. Можно полагать, что у нас и выдуман Русский Бог, потому что многое у нас творится совершенно вне законов, коими управляется все прочее мироздание».

Подобные мысли Вяземский доверял лишь ближайшим друзьям и бумаге. Публично же он всегда отдавал кесарю кесарево. В сентябре 1830 года князь сочинил куплеты для празднества в имении московского генерал-губернатора. Патриотизм этих куплетов сближается с той его разновидностью, которую сам же Вяземский тремя годами ранее окрестил «квасным патриотизмом»:

И далее в том же духе, милом сердцу генерал-губернатора.

Вяземский хорошо знал цену этим куплетам и печатать их не собирался. Они были опубликованы лишь после его смерти под заглавием «Дружеская беседа».

Стихи с упованиями на «Русского Бога» хлынули потоком после начала Крымской войны. Однако ход войны не оправдал оптимистических ожиданий. Федор Тютчев, поэт и дипломат, заметил:

«Надо сознаться, что должность Русского Бога не синекура».

У И. С. Аксакова в биографии Тютчева эта острота приведена по-французски; в «Воспоминаниях» князя В. П. Мещерского – на макаронической смеси французского с русским: «…les fonctions du Русский Бог ne sont pas une sinécure». (Как известно, Тютчев был прототипом дипломата Билибина в «Войне и мире». Билибинские остроты выдержаны в том же духе и произносятся на той же макаронической смеси.)

Однако раньше сам же Тютчев в сборнике под бодрым заглавием «С нами Бог! Вперед!.. Ура!..» (1854) поместил стихотворение «Рассвет», написанное еще в 1849 году, где с нетерпением спрашивал:

Согласно С. А. Рейсеру, во множестве патриотических стихотворений по поводу русско-японской и Первой мировой войны выражение «Русский Бог» уже не встречается; оно, полагал Рейсер, изжило себя окончательно.

Но этот вывод, пожалуй, был слишком поспешным.

В 2012 году Центральная детская библиотека издала методичку «Перелистай историю России». Здесь предлагался сценарий школьно-патриотического действа:

«Дети в национальных костюмах и костюмах ополченцев выходят на сцену и читают приветственные стихи Москве. Среди чтецов могут быть и мальчики в воинских костюмах, и девочки в русских сарафанах. Чтец 1:

И далее по тексту куплетов Вяземского, вплоть до:

Надо думать, адресатом этого празднества предполагался если не московский генерал-губернатор, то по крайней мере глава районной управы.