Глава 6
Отправка гетманом Мазепой в Сечь посланца Горбаченка. Тайная беседа Горбаченка с кошевым Гусаком и извещение о том от гетмана в Москву. Приезд Петрика в Каменный Затон; свидание его с кошевым Гусаком. Рада в Запорожской Сечи по поводу предложения Петрика и уклончивый ответ со стороны кошевого Гусака. Универсал гетмана Мазепы к малороссийским казакам с объявлением о замыслах изменника Петрика. Обмен посланцами гетмана Мазепы и кошевого Гусака по поводу замыслов Петрика. Первый поход Петрика на Украину и быстрое возвращение его назад. Вопрос об арендах на Украине и вмешательство в это дело запорожских казаков. Второй поход Петрика на Украину и позорное отступление его
Гетман Мазепа, уверившись доподлинно в неизменной преданности запорожских казаков русскому престолу, отправил в Сечь, по приказу царей, своего посланца Сидора Горбаченка с тем, чтобы похвалить Ивана Гусака и все запорожское войско за постоянство и за верность великим государям и уговорить кошевого атамана, дабы он того плута Петрика схватил и в город Батурин прислал. Посланец должен был передать всему войску гетманский лист, а с кошевым атаманом поговорить наедине и за его услуги двойную «заплату» ему пообещать, в залог чего передать ему гостинец – 20 ефимков и турецкую саблю в 40 рублей да товарищам его судье, писарю и есаулу по 10 ефимков также наедине вручить. Гетманский посланец, прибыв в Сечь, прежде всего представился кошевому Гусаку и имел с ним тайный разговор. Кошевой Гусак зазвал Сидора Горбаченка к себе в чулан и там, поцеловав перед ним крест, стал уверять, что он во всем желает добра гетману и что гетман по тому самому нисколько не должен сомневаться в нем.
Затем, когда в Сечь приехал татарский посол и на собранной раде был вычитан Петриков лист, то кошевой, вернувшись к себе, пригласил гетманского посланца в курень и изложил ему все то, что на раде произошло. Кошевой рассказал, что у них в Сечи был один казак, который за свое злое дело, то есть за то, что многие в курене вещи покрал, был прикован «к кобылице» за шею замком, но ему кто-то тот замок на шее разбил и он из Сечи к Петрику ушел. Того казака будто бы сам гетман с листами к Петрику прислал; но казак, находясь в Сечи, зарыл от страха где-то в землю листы. Только ни сам кошевой, ни запорожские казаки не верят в пересылку через того казака гетманских листов; если гетману и городовому войску была какая-нибудь «налога» от Москвы и нужно было за ту «налогу» запорожское войско поднять, то он бы к самому войску, а не к «тому дураку» свой лист послал. Ни турецкому, ни Петрикову листам запорожские казаки веры не придают, потому что в них нет правды никакой и все то измышляют гетманские враги с намерением ссору с Москвой учинить и военный поход на украинные города объявить. У гетмана немало таких врагов, и если он не отсечет трем «тамошним» голов, то ни ему в гетманстве покоя не знать, ни Украине добра не видать: первому – Полуботку; другому – Михайле, а третьему – что всегда при нем живет, сам додумается кому. А относительно запорожцев пусть гетман не думает, будто все бунты начинаются именно от них или от тех, что приходили на добычу из городов, то есть от казаков Лубенского полка, которые не хотят аренды платить, оттого бунтуются и желают с Петриком идти, или от казаков Гадячского и Полтавского полков, которые говорят, что гетман в городах и в селах много старост постановил, потому бунтуются и Петрика ждут. Хотя всех таких в Запорожье набралось до 10 000 человек, но кошевой отпустил их за добычей по соль, и когда часть их, вместе с войском низовым, повстречалась с татарским послом, то она даже и не хотела слушать «прелестных» татарских листов. А что пишет крымский хан, требуя присяги себе от атаманов всех куреней, когда он придет в Каменный Затон, то они никогда той присяги ему не дадут и сам кошевой атаман без аманатов с татарской стороны в Каменный Затон не пойдет: он будет просить хана к себе и поступит так, как скажут атаманы куреней. Если же хан в Сечь не пойдет, то тогда, когда татары пришлют 12 человек «добрых людей», кошевой сам-друг или сам-четверт может поехать в Каменный Затон, и то единственно для того, чтобы истинную правду узнать, а вовсе не для того, чтобы татарам присягать и, чего не дай Господь Бог, великих государей воевать. Да и где денутся запорожские казаки, когда потеряют последнюю частицу своей земли? Нелюбо им уже и то, что на Заднепровье пусто и нет там никого. Бывший во время этого разговора при кошевом атамане, товаристве и старшине «зело старый» казак говорил, что он уже несколько десятков лет, благодаря Бога, прожил и многих, которые с великими государями хотели вести войну, помнил хорошо, но только никто того не учинил, а потому и «сей без всякой добродетели щенок», что может учинить, если все казаки единодушно будут держаться стороны московских царей? Особо от других, наедине, кошевой атаман гетманскому посланцу говорил, чтобы гетман прислал к нему какого-нибудь «доброго и надежного» казака, но так, дабы никто о том не знал, и чтобы тот человек в то время, когда придет в Каменный Затон «тот дурак», был бы там с кошевым и обо всем доподлинно гетману передал; да чтоб гетман 15 000 войска в каком-нибудь тайном месте приготовить велел, и когда «тот еретик» задумает свой умысл, «на слободы или где ни есть» обратить, то чтобы над ним можно было немедленно промысл учинить и самого его в руки захватить. А за все то кошевой атаман велел передать гетману просьбу о том, чтобы Москва милостивее обходилась с малороссийскими людьми, так как всякий, кто ни приедет в Запорожье из городов, жалуется на живущих в городах москалей, что они малороссийских людей бьют, крадут и насильно отнимают у них добро, а детей увозят в возах в Москву. Сам Горбаченко, находясь в раде запорожских казаков и присматриваясь к тамошнему поведению их, усмотрел, что меж низовыми казаками, из голытьбы, нашлось много малодушных и легкомысленных голов, которые, забывшись, говорили много противных речей, показывали явную склонность к врагу Петрику и к «басурманской прелести» татар, рассуждая так, что не для чего им такого случая упускать, который может им добычу принести[219].
Отпуская из Сечи гетманского гонца, кошевой атаман Гусак и все войско низовых казаков написали гетману июля 4-го числа из Коша письмо низовых и в нем обещали «во всякой верности царям и гетману пребывать и никаким обманчивым и прелестным словам у себя места не давать», и кроме одного «своего недостатка», который они допускали и в прошлые времена, другого не чинить, а именно: ради рыбной, звериной и соляной добыч держать с басурманами мир. Во всем остальном, как обещались казаки, верно царским величествам служить за веру христианскую и за церкви божии стоять, так и пребудут верными навсегда. А за все то и гетман пусть явит им милость свою: возвратит тех людей, которые «ненадлежаще» находятся в подданстве по полкам. Особо от всего товариства написано было от кошевого, судьи, писаря и есаула гетману секретное письмо. В этом секретном письме кошевой атаман благодарил гетмана «за поздравление его на уряде кошевства» и за присланные ему и главной старшине гостинцы и призывал Бога во свидетели, что как, не будучи еще на уряде кошевства, он пребывал расположенным к гетманской вельможности господской, так и теперь, насколько хватит сил, останется в «приятной желательности» к своему благодетелю и отцу. В доказательство же своей верности объявлял, что запорожским казакам изменник Петрик посылает Батырча-агу, двух беев и мурз с несколькими людьми и приглашает охочих из казаков идти войной на Москву. Но только ни кошевой, ни запорожские казаки без воли гетмана не решатся ни на какое дело, и какой совет подаст им сам гетман, как «милый» их отец, на том они и будут пребывать, а в случае прихода Петрика и татар в Каменный Затон кошевой со всем войском немедленно о том гетману даст знать. Гетман же, в свою очередь, должен озаботиться о том, чтобы изготовить войска тысяч девять человек, с которым кошевой мог бы «добре» против общих врагов постоять. Кроме собственного письма кошевой Гусак в знак своей верной службы царям послал гетману подлинные, писанные рукой Петрика, статьи, на которых последний крымскому хану присягу свою учинил[220].
Гетман Мазепа, едва дождавшись прибытия своего гонца, со всеми привезенными им письмами от запорожских казаков, со всеми добытыми статьями Петрика и со всеми сведениями относительно поведения запорожской голытьбы, немедленно отправил того же гонца в Москву, вручив ему для великих государей собственный гетманский лист с объявлением о готовности в случае прихода врагов к украинским городкам из-под Гадяча идти за реку Псел[221].
Великие государи, получив все посланные Мазепой известия относительно Петрика и запорожцев, приказали отправить гетману лист, в котором, снимая с него всякое подозрение за сношение с Петриком через посредство беглого казака, за все его скорые и умные распоряжения жаловали милостиво и премилостиво похваляли, и такой же лист велели послать из Москвы в Сечь с обнадеживанием монаршеского жалованья низовым молодцам[222].
Тем временем, после отъезда из Сечи гетманского посланца Сидора Горбаченка, прибыли июня 8-го числа в Каменный Затон Петрик, Батырча-ага и с ними около 30 000 татар и около 1000 человек черкес; при Петрике было около 30 человек запорожцев, и в числе их самыми близкими Василий Бузский и Иван Щербина. Последним указано было «прельщать» низовых казаков и склонять их на сторону Петрика и татар. Для этого Василий Бузский дал казакам, бывшим при Петрике, липу, и те казаки перевезлись из Каменного Затона в Сечь. Через четыре дня после прибытия в Каменный Затон Петрик, выбрав какого-то казака, велел ему переправиться через Днепр и доставить кошевому атаману Ивану Гусаку письмо. В посланном письме Петрик извещал, что вскоре имеет прибыть в Каменный Затон калга-султан со множеством орд и что кошевой атаман с войском низовых казаков должен сделать султану встречу в поле с хлебом-солью, если же этого кошевой не сделает, то Петрик захватит в свои руки всех запорожских промышленников на речках Молочная и на Берда[223].
Когда посланный человек прибыл с таким письмом к кошевому Ивану Гусаку, то кошевой Гусак, взяв письмо и прочитав его, человека избил, поданное письмо собственной рукой изорвал и тут же открыто объявил, что он никогда того не сделает, чтобы почитать встречей султана, врага святого креста, что он как был, так и останется постоянным в своей верной службе великим государям[224].
Но Петрик и Батырча-ага, встретив такой отпор со стороны кошевого Гусака, на том не успокоились: они начали раздавать запорожским казакам ружья и лошадей, и тогда к ним стало переходить товариство из Сечи в Каменный Затон. Так, перешел атаман Пашковского куреня Леско Сыса со всей пехотой. Немало потянулось к Петрику и малороссийских городовых казаков; услыхав о приходе татар в Каменный Затон, городовые казаки в большом числе пустились в Запорожскую Сечь. Гетманский дозорца старался задерживать их у Переволочны и давал пропуск только более или менее благонадежным, например, таким, которые шли с чернецом[225].
Тех, которые пошли было в низовье Днепра за рыбной и соляной добычей, Петрик вернул назад и приказал им следовать за собой. А за теми, которые двинулись было на Молочную и Берду, послал 2000 человек орды и приказал ей вернуть всех таких казаков в Каменный Затон, в случае же сопротивления велел жечь их возы и самих с лошадьми гнать в татарский стан. В те промыслы пошел было табор в 3000 человек. Вернув этот табор назад, Петрик велел поставить его так, чтобы на 10 казаков приходилось 100 человек татар.
Петрик, имея целью обмануть гетмана Мазепу, рассылал по городам письма и в тех письмах объявлял, что он не ищет гетманства, потому что гетман имеется уже готовый, что он хочет быть лишь писарем при гетманской особе и имеет надежду, придя за реку Самар, видеть все войска на своей стороне. Особо от этих листов посланы были и другие какие-то листы в Запорожскую Сечь. В Сечи те листы читались до полудня и во свидетельство слов тех листов водили в Каменный Затон государевых послов, которые шли в Запорожье из Москвы. Сечевые гультяи подняли бунт и хотели было истребить всех атаманов, чтобы они не дали никакой вести гетману Мазепе о происходившем в Сечи. Но гетман получал вести то от русских людей, бывших в Сечи, то от случайных проезжих, как, например, от бывшего духовником у казаков инока Межигорского монастыря Дорофея; то от самих же запорожских казаков, каковы, например, Степан Рубан, Гаврило Пуленко и другие, которые хотели гетману и великим государям верно служить. Так, сами запорожцы схватили в Каменном Затоне двух человек татар и одного из них закололи, а другого под предлогом доставки до «господы»[226] казак Гаврило Пуленко, сам-шост, доставил для расспросных речей гетману Мазепе, а гетман Мазепа поспешил отослать его в Москву.
Желая вернее подействовать на запорожскую толпу, Петрик распустил слух, будто он имеет у себя какие-то секретные письма гетмана Мазепы, разделяющего вместе с ним все его планы и предприятия. После такого заявления кошевому атаману ничего другого не оставалось делать, как послать избранных к Петрику казаков для рассмотрения гетманских листов. Июня 16-го дня, в субботу вечером, кошевой Гусак и все низовое запорожское войско послали нескольких человек куренных атаманов и с ними бывшего кошевого атамана Григория Сагайдачного в Каменный Затон и велели им «досмотреть» те письма, какие имеются у Петрика. Куренные атаманы с Григорием Сагайдачным пробыли в Каменном Затоне весь день воскресенья и, возвратясь к ночи в Сечь, объявили, что Петрик действительно ссылается на какие-то гетманские письма, но что он не желает им показывать их, а покажет только самому кошевому атаману, когда кошевой приедет лично в Каменный Затон. Тогда, июля 17-го дня, в понедельник кошевой атаман Гусак, с ним несколько куренных атаманов, 600 человек товариства[227] сели в лодки и от Сечи направились к Каменному Затону.
Подойдя к урочищу, они пристали к одному острову и стали советоваться, каким образом им стать в Каменном Затоне и видеться с калга-султаном. Снесшись с калга-султаном, они выпросили у него четырех мурз заложников, оставили их на острове, а сами вышли на левый берег Днепра и стали там «вооруженным чином». Калга-султан, узнав о переправе Гусака с правого на левый берег, послал к кошевому людей и через них просил со всем товариством явиться к нему в султанский намет, стоявший поодаль от левого берега Днепра. Кошевой атаман сперва отговаривался и, в свою очередь, просил султана приехать к запорожскому товариству, но посланные султана возразили, что «непристойно такому великому господину», как калга-султан, приходить первому к запорожскому войску. Тогда кошевой атаман, посоветовавшись с товариством, решил идти к султану. Тут татары подвели кошевому коня, и он, взяв с собой нескольких человек куренных атаманов, приехал к султанскому намету и нашел там, кроме султана, писаря Петрика. Когда кошевой и куренные атаманы вошли в намет султана, то поздоровались с ним[228], заняли, по его приглашению, указанные места и провели в намете время с обеденного часа до вечернего. Кошевой атаман прежде всего обратился с вопросом к султану, от кого привез Петрик в Крым письма и каковы те письма. На это султан отвечал, что Петрик писем ни от кого ему не привозил; но, приехав в Крым, уверил хана и султана на словах, что он обнадежен самими запорожскими казаками. Кошевой на это возразил, что запорожцы Петрика к хану не посылали, и когда он бежал из Запорожья, вовсе о том не знали. После этого кошевой с тем же вопросом обратился к Петрику. Петрик сперва отговаривался и требовал, чтобы запорожцы безусловно верили его слову, но потом, когда кошевой настойчиво потребовал от него гетманских писем или хотя присяги в том, что он имеет их, сознался, что у него никаких гетманских писем нет, что его никто из старших, ни из меньших к тому делу не подговаривал, а заключил он мирный договор с крымским ханом «своим разумом, ужалившись тягостями и нестерпимыми обидами малороссийского посполитого народа». После такого разговора с Петриком калга-султан потребовал от куренных атаманов принести присягу на приязнь крымскому государству: во время похода татар на Украину Крыму не вредить; татар, которые будут возвращаться из-под русских городов с добычей, не громить. Когда куренные атаманы дали на том присягу, то калга-султан начал настаивать на том, чтобы немедленно идти на города московских царей[229]. Но от этого предложения кошевой атаман старался всячески отговориться: он попросил у султана три дня на размышление, говорил, что без рады всего низового войска сам не может такого дела решить, поставлял на вид, что идти ему в такой трудный поход не с кем, потому что одна часть его войска ушла к устью Днепра в Прогнои, другая к урочищу Бердам и Молочным на соляную добычу; на Кошу же осталось войско ненадежное, и приневолить его к такому делу решительно невозможно. Однако ни кошевой, ни старшина никого не будут неволить, и кто из войска захочет идти в поход, того не будут удерживать, кто не захочет, того силой не будут высылать. Впрочем, не желая брать на себя никакой ответственности, кошевой атаман спросил на этот счет совета у бывших с ним куренных атаманов, и тут один из атаманов дали такой ответ, что не приходится войску идти заодно с басурманами воевать православных христиан, а другие отвечали так, что коли уж султану принесли присягу, то можно с ним и на войну под малороссийские города идти. После всех этих разговоров калга-султан и Батырча-ага подарили кошевому серого коня с седлом и со всем конским убором, кроме того, чугу златоглавную да кафтан бархатный, куренным атаманам и знатным казакам по кафтану да по чуге, а «своевольцам», бывшим при татарах, дали денежное жалованье, по коню да по саадаку и после того всех отпустили в Сечь. Во время разговоров кошевого атамана и знатного товариства пришлое с ними войско все время стояло у днепровского берега до поворота к нему атамана. К вечеру того же дня кошевой с товариством был уже у левого берега Днепра, а к ночи – в Запорожской Сечи.
На другой день июля 18-го числа, во вторник, калга-султан и Петрик прислали в Сечь казака Сысу с запросом, пойдет ли кошевой с ними на войну или нет. Кошевой собрал рано утром войсковую раду и на ней предложил вопрос, как быть с Петриком. На этот вопрос дан был двоякий ответ: одни говорили, что не годится с басурманами ходить войной на христиан, другие доказывали, что после принесенной присяги татарам можно с ними и на войну идти. Кошевой был на стороне первых, и потому сложил с себя свое звание; за ним последовали судья, писарь и есаул; в свое оправдание они говорили, что их принуждают разные крикуны идти с басурманами на православных христиан, но они не хотят допустить во время своего управления Запорожьем такого зла. Между войском целый день происходило полное разногласие: одни кричали «добре», другие кричали «зле»; в это время весь день атаманская «комышина» лежала на столе среди вечевой площади и всякий, кому ее предлагали, отказывался от нее. Ранним утром следующего дня выступили на площадь знатные товарищи, заслуженные и престарелые воины, и собрали новую раду. Они решили просить кошевого и всю старшину вновь взять на себя свои должности и по-прежнему управлять войском. Кошевой, писарь, судья и есаул после долгих колебаний и упрашиваний со стороны товариства наконец согласились возвратиться к прежним должностям. Тогда атаман, выйдя на раду, сказал: «Кто хочет идти за плутом Петриком, того я не удерживаю, а кто будет постоянно сидеть на Кошу, того высылать не буду». Калга-султан просил кошевого прислать из Коша знатных людей, которые «к Петрику привязались», но кошевой отказал ему и в этом, говоря, что он «о всем о том поведении донесет письмом гетману»[230].
Между тем гетман Мазепа, получив все известия из Запорожской Сечи, сперва сообщил о том в Москву, потом, июля 28-го дня, разослал по всем своим полкам универсал, в котором предостерегал своих казаков «от плута и здрайцы» Петрика, приглашал всех слушаться одних своих старшин, держаться стороны царского пресветлого величества; изображал, как, живя «статечно» под высокодержавною великого государя рукой, все обогатились во всяком пропитании, имуществе, добре; напоминал, до чего доведены были обитатели тогобочной Украины, особенно в то время, когда полковник Сирко внес «мешанину» в город Умань и другие места, многим людям смерть приготовил, многих заставил лишиться имуществ и потом, не будучи в состоянии удержаться на своем «непрочном житии», ушел оттуда других слобод искать; представлял действия Сулимки, Суховия, Ханенка, разорившие и в пустыню обратившие тогобочную Украину, достойную слез и великой жалости. В заключение гетман призывал всех к строгому повиновению и ненадежных людей приказывал заключать в колодки и отсылать к нему в Батурин[231].
Вероятно, в таком же роде послан был лист от гетмана и запорожским казакам на имя кошевого атамана Гусака. Этот лист до нас не дошел, но кошевой, приняв его и вычитав, отвечал гетману следующее: «У войска запорожского злого умысла нет, и знать того не хотим; к такому безумию склонным может быть только тот, кто Бога единого в Троице не знает. Правда, и Хмельницкий был в союзе с татарами, но потом поддался пресветлым монархам. Тогда в посполитой раде такой приговор был, чтоб никаких досад на Украине не было; а ныне утеснения чинятся. Ваша вельможность правду пишете, что при ляхах великие утеснения войсковым вольностям были; за то Богдан Хмельницкий и войну против них поднял, чтоб от их подданства освободиться. Тогда мы думали, что во веки веков народ христианский не будет в подданстве; а теперь видим, что бедным людям хуже, чем было при ляхах, потому что кому и не следует держать подданных, и тот держит, чтоб ему сено или дрова возили, печи топили, конюшни чистили. Правда, если кто по милости войсковой в старшине генеральной обретается, то такому можно и подданных иметь, тогда никому не досадно, как и при покойном Хмельницком бывало. А ныне слышим о таких, у которых и отцы подданных не держали, а они держат и не знают, что делать с бедными подданными своими. Таким людям подданных держать не следует, но пусть, как отцы их трудовой хлеб ели, так и они едят»[232].
Пока происходил этот обмен писем гетмана с кошевым, возле Петрика стали собираться охочие до войны запорожцы. После ухода кошевого атамана Гусака из Каменного Затона в Сечь Петрик и калга-султан простояли еще около недели в Затоне, поджидая к себе своевольных запорожцев. Когда таких запорожцев собралось 500 человек, то Петрик и калга-султан собрали раду, и на той раде решено было «звать» Петрика гетманом; в это время калга-султан дал Петрику клейноты, и Петрик, приняв их, стал считать себя гетманом и выбрал для себя старшину: трех полковников, Василия Бузского, Кондрата Михайлова и Леска Сысу, и шесть человек сотников. После этого, для пополнения численности своего войска, Петрик послал к запорожским ватажанам, находившимся на Молочных Водах и Берде, посланца и через него приглашал их к себе для похода в московскую землю, в противном случае грозил всех их изловить и в татарскую неволю отдать. От Каменного Затона Петрик поднялся выше, и в шести милях от Затона на речке Маячке встретил ватажных людей, шедших с Молочной с добычей; их было около 3000 человек. Узнав подлинно, что все замыслы Петрика дело «воровское» и что при нем не было кошевого, ватажане заперлись было на острове над Маячкой и отказались идти вместе с Петриком. Но наутро Петрик прислал своих людей в табор ватажан с приглашением идти к нему на соединение. Тогда некоторые из ватажан послушались этого приглашения и пошли к Петрику. Петрик сделал некоторых из них урядниками, и они, возвратившись в табор, стали разбирать свои возы. Увидя такое дело, другие ватажане начали бежать из табора. Петрик послал за бежавшими татар и запорожцев, которые вернули их назад. Справившись с ватажанами, Петрик поднялся к речке Московке и отсюда отправил «прелестные письма» в Полтавский полк к царичанским и Китайгородским жителям с разными доводами сдаться ему. От Московки Петрик поднялся к речке Татарке на левом берегу Днепра, против Кодацкого порога[233], и тут вместе с калга-султаном собрал раду для решения вопроса, с чего начать свой поход на Украину, то есть идти ли прямо на Полтавский полк или же сперва взять самарские городки. Решено было прежде всего идти к самарским городкам не для взятия их, а для прокормления скота, которому нечего было есть, так как в полях весь хлеб был потравлен и притолочен массою татарских коней. От самарских городков положили идти к речке Орели, служившей раздельной линией между Запорожьем и Гетманщиной, и взять поорельские городки Царичанку и Китай-город. Дойдя до речки Самары и перейдя ее, Петрик разослал от себя июля 29-го дня орельским жителям такого рода «прелестный» универсал.
«Вам всем, товариству и посполитым обывателям орельских мест, доброго от Господа Бога здоровья и благополучия желаю! Уже вашим милостям известно, что я, зная, в каком стеснении живет войско запорожское, а также видя несносные кривды в отношении вас и притеснения, происходящие от Москвы и от наших немилостивых панов, и по всему тому, имея намерение избавить вас от подданства, ушел в крымское государство и с этим делом в Крым ездил. Теперь, когда я вышел с ордами из Крыма к Каменному Затону под Сичу, то тут все войско запорожское, при кошевом атамане и всех куренных атаманах, учинило войсковую раду; в это время утвержден был с крымским государством вечный мир, скрепленный с обеих сторон присягой, после того, на другой раде, по воле всемогущего Бога, меня выбрали гетманом и приказали с теми ордами и с войском запорожским идти войной для вашей обороны против Москвы. Ради этого, рушивши из Каменного Затона со всем запорожским войском и соединившись с тем войском, которое было на Молочной, и со всеми ордами, находящимися при калга-султане, мы пришли до Самары, откуда и шлем вам наш лист настоящий, дабы вы, давши веру тому и учинивши между собой настоящий порядок, выслали на встречу его милости султана и войска запорожского свою старшину и сами в ту военную дорогу с нами на неприятеля своего, москаля, готовились, чтобы не носить больше невольнического ярма на своих вольных казацких шеях и скинуть его с помощью божией. Ведайте, что эта война на москаля не ради чего иного началась, как ради ваших вольностей и общего всенародного посполитого добра. Нет надобности много писать вам, – сами знаете, что делают с вами москали и драпежные (хищные) паны и что вам чинится от арендарей, – все то сами хорошо знаете, потому что они объездили вам ваши шеи и всю вашу худобу позабирали. Станьте же, без всякой отговорки, за свои вольности, беритесь сполна, со всею щирою правдою с нами, войском запорожским, и теперь, когда Господь Бог всемогущий поможет выбиться из-под ярма московскаго, то вы учините у себя такой порядок, какой сами захотите и будете пользоваться такими вольностями, какими пользовались предки ваши за Хмельницкого. Теперь войско запорожское утвердило вечный мир с крымским государством на таких условиях, чтоб Чигиринская сторона Днепра нам отдана была с принадлежностями в тех пределах, как Хмельницкий с ордами отвоевал ее; да чтоб сегобочная сторона, со всеми полками и городами, при нас оставалась, а кроме того, чтоб вольно было, без всякой дани, добывать рыбу, соль, зверей в Днепре, Буге и во всех реках и речках. Тогда выбившиеся, с божиего помощию, от теперешнего подданства, могут, куда захотеть, туда и идти на свою родину, где раньше того кто проживал, – беспокойства и тревоги ему нигде не будет, потому что крымское государство на том и присягу дало свою, что будет нас всегда оборонять от Москвы, от ляхов и от всяких других неприятелей. Если же теперь вы не встанете за свои вольности, то сами знаете, что потеряете; вы останетесь вечными московскими невольниками, и никто за вас никогда более не заступится; а теперь чего у Бога милостивого просили, того и дождались, беритесь только смелей, всеми силами своими за вольность свою. Желая вам, чтобы вы были вольными, жили в покое и во всем успех имели, поручаю вас Господу Богу! Дан на Самаре 1692 року, июля 29. Звишменованный гетман (Петро Иванович) рукою властною. Так как мы имеем работу около добывания Самары, то прибывайте к нам немедленно со всем своим военным порядком; если же не прибудете, то смотрите, чтоб сами не потеряли своего дела»[234].
Разослав свои универсалы по южным малороссийским местечкам и городам, Петрик решил взять приступом в ночь с субботы на воскресенье, июля 31-го дня, Новобогородицкую крепость. С ним были все казаки-ватажане с полковником Сысой и 500 человек татар, как те, так и другие пешие. Казаки и татары подступили к нижнему городу, успели зажечь две башни и несколько дворов и захватить около ста штук овец и несколько ульев, но в это время по ним начал стрелять из пушек гарнизон из верхнего города, и казаки стали отступать. Во время отступления один из полковников Петрика, Кондрат Михайлов, и два казака, Яков Макаров и Иван Демков, попались в руки защитникам города и потом отправлены были в Москву, где они дали свои показания о всем ходе дела Петрика до прибытия на Самару. Приговоренные к смертной казни и помилованные по ходатайству царицы Натальи Кирилловны, но наказанные кнутом и «заорленные» клеймом на левых щеках с буквой В, они сосланы были в Сибирь в дальние города на вечное житье[235].
Между тем Петрик от реки Самары двинулся дальше к берегам реки Орели. Жители орельских городков Царичанки и Китай-города встретили его с хлебом-солью, и Петрик, не найдя здесь сопротивления, двинулся к Маячке. Петрик ожидал и от жителей Маячки того же, что выказали перед ним жители двух названных городков, но маячанцы, несмотря на посланный им «прелестный лист властного гетмана», отделывались молчанием.
Конец ознакомительного фрагмента.