История запорожских казаков. Борьба запорожцев за независимость. 1471–1686. Том 2. Глава 2 (Д. И. Яворницкий)

Глава 2

Перемешкивание казаков на Низу Днепра после князя Дмитрия Вишневецкого. Казацкие предводители: Биру та Мадский, Карпо, Андруш, Лесун, Белоус и Лях. Нападения казаков на проезжих турецко-татарских купцов и русско-татарских гонцов. Политическая уния 1569 года Литвы и Польши и положение всего казацкого сословия в новом государстве. Меры польско-литовского правительства против казаков и назначение над ними особого правительственного начальника, «старшого», Яна Бадовского. Походы Сверчовского в Молдавию в помощь господарю Пеоне против турок и действия низовых казаков. Кошевые атаманы низовых казаков Фока Покотило и Самойло Кошка. Гетман Богдан Ружинский. Походы его с казаками в крымские владения и к берегам Малой Азии; взятие им города Трапезонта и гибель при взрыве крепости Аслама. Походы Ивана Подковы с казаками и их предводителем в Молдавию. Успех Подковы и гибель его. Преемник Подковы Александр и действия низовых казаков. Меры Стефана Батория против казаков

Путь, намеченный князем Дмитрием Вишневецким, но оставленный им вследствие бессилия своего в борьбе с татарами, не был, однако, забыт казаками, и в 1568 году они снова очутились на Низу и с этих пор стали здесь «перемешкивать», то есть проживать и промышлять там: «Подданным нашим, тем казакам, которые, съехав из замков и украинских городов наших без позволения и ведома нашего господарского и старост наших украйных, на Низу, на Днепре, в поле и на иных входах перемешкивают. Мы имеем известие, что вы на тех поименованных местах, живя своевольно у разных входов, подданным царя турецкого, чабанам[56] и татарам царя перекопского, делая набеги на их улусы и кочевища, большие шкоды и разорения чините и тем границы государства нашего от неприятеля в опасность приводите»[57].

Перемешкивая в полях и на Низу Днепра, казаки все еще, однако, считают Низ лишь временным своим местопребыванием и по истечении известного срока снова возвращаются в украинские города. Отсюда можно думать, что в это время на Низу не было еще ни Сечи, ни особого товарищества, ни отдельных старшин.

После смерти князя Дмитрия Вишневецкого казаки довольствуются тем, что нападают на проезжих торговцев и разных гонцов, грабят и разбивают их. Так, одна часть казаков в это время действовала под начальством каких-то атаманов Карпа, Андруша, Несуна и Белоуса, ниже города Черкасс; она нападала там на турецкие и татарские караваны, ходившие с товарами в Москву, а также на крымских гонцов, ездивших от хана к польскому королю, и на украинских солепромышленников, спускавшихся из малороссийских городов в турецкий город Кочубеев, теперешний город Одессу. Другая часть казаков, под предводительством атамана Андрея Ляха, спустилась к речке Самаре, впадающей в Днепр выше Кодацкаго порога, и тут делала нападения на русских и крымских гонцов, а также на турецких и армянских купцов, по обыкновению ездивших с послами в Москву и обратно в Крым. Как пишет Соловьев в своей «Истории России», в это именно время казаки переняли московского гонца Змеева и какого-то безвестного крымского посланца с несколькими купцами, тридцать человек купцов убили, а троим за то, что они покупали в Москве литовских пленников, руки отрубили[58].

В это же время, 18 января 1568 года, казаки, по словам малороссийского летописца, под предводительством славного наездника и сильного воина Бирули Мадского, впервые сделали сильное нападение на московское войско[59]. Очевидно, летописец разумеет здесь действие казаков во время Ливонской войны Польши с Россией при царе Иване Грозном. Но насколько известно из других источников, в самом начале 1568 года казаки участвовали вместе с поляками и гетманом Ходкевичем в осаде московской крепости Улы.

Они наняты были для этой войны самим гетманом, но, по его же собственным словам, дошли только до рва крепости и потом бежали от нее. Впрочем, так же точно вели себя в это время и сами поляки[60]. О действиях в других местах казаков этого времени ничего не известно.

Через год после этого в Литве и Польше произошло событие, которое имело огромное значение для развития южнорусского казачества вообще и запорожского в частности. Это событие – так называемая политическая уния, то есть соединение двух государств в одно, Литвы и Польши, происшедшее в 1569 году, при короле Сигизмунде-Августе. По этой унии к Польше, вместе с Литвой, была присоединена и Украина на правах свободной страны со свободным населением: «яко вольные до вольных и ровные до ровных люди». Так сказано было на бумаге, но не так вышло на деле. Поступая под власть Речи Посполитой, украинское население нашло здесь вместо «золотой» свободы «неключимое» рабство. Дело касалось прежде всего казацкого сословия.

Малороссийское казачество оказывалось в государстве Речи Посполитой совсем лишним сословием. Дело в том, что в Польше того времени существовало лишь три сословия – шляхетское, мещанское и хлопское; первое сословие было дворянское, второе – промысловое и ремесленное, третье – крепостное; ни к одному из этих сословий нельзя было приравнять казаков, так как дворяне их не приняли, а от мещан и хлопов они сами отказались[61], как пишет о том Антонович. Оставалось казаков поставить особо, но так как определенной организации у них не было, и только отправляясь в поход, они выбирали себе предводителей, возвращаясь же назад – поступали под ведение старост, то между старостами и казаками происходили постоянные ссоры и тяжбы: старосты гнули казаков под свой «регимент», казаки жаловались на великие утеснения и кривды со стороны старост. Тогда правительство сделало первые попытки упорядочить казацкое сословие и с тем вместе прибрать его к своим рукам. С этою целью объявлено было, через коронного гетмана Юрия Язловецкого, о выдаче казакам жалованья из королевского скарба, и тут же сделана была попытка привлечь казаков к юрисдикции коронного гетмана: низовые казаки должны были признать над собою власть гетмана и подчиниться суду и управе особого королевского чиновника, который должен носить название казацкого старшого. Таким старшим и вместе с тем судьей был впервые объявлен, в 1572 году, белоцерковский шляхтич Ян Бадовский: «Находя годным на то дело, – пишется в универсале короля Сигизмунда-Августа 5 июня 1572 года, – пана шляхтича Яна Бадовского, с давнего времени служившаго верно и усердно господарю своему (королю), гетман коронный Юрий Язловецкий назначил его старшим и судьей над всеми низовыми казаками с тем, чтобы он каждому, кто будет иметь дело до казаков и кто придет с Низу до замков и городов наших, чинил бы над ним по справедливости»[62].

Казаки ясно видели, куда направлены были цели правительства Речи Посполитой, и потому, желая сохранить свою незавимость, волей-неволей брались за оружие и тем постепенно сплачивались в сильную и оригинальную общину, мало-помалу росли в своем развитии и через то находили в самих себе силы для борьбы внутри и вовне государства.

Но Люблинская уния коснулась и крестьянского населения Южной Руси. Крестьянское население, очутившись во власти Польши, стало испытывать все неудобства применения на нем новых государственных и общественных порядков. Через эти порядки оно лишалось личной свободы вследствие широкого произвола, каким пользовалось в Польше привилегированное сословие в ущерб непривилегированному, и последовательно ограничивалось в земельных правах. Не имея средств спасти личную свободу и удержать за собой земельные права, крестьянское население выходило из своего положения и стало стремиться в ряды казачества, чем значительно усилило это сословие.

Поняв намерение правительства и усилившись крестьянским населением, казаки уже с этого времени почувствовали в себе большую силу, и польско-литовские короли, став впервые лицом к лицу с ними, оказались бессильными в своих мерах для того, чтобы сделать их послушными своей воле. Впрочем, в этом случае много значило и то обстоятельство, что правительство Речи Посполитой, приняв казаков в числе других сословий Украины, уже на первых порах стало в противоречие с самим собой. В этом отношении оно поступало смотря по видам своей политики и обстоятельствам дела: видя в действиях казаков в одно и то же время и пользу и вред для Польши, оно в первом случае давало полную волю им, во втором случае или старалось отвлечь в другую сторону, или грозило истребить их в самом основании[63].

В этом противоречии самому себе состояла и дальнейшая политика польско-литовского правительства в отношении казаков: когда они были нужны королям, то призывались на сцену и поощрялись в их набегах на татар и турок, когда не были нужны, объявлялись врагами отечества и всячески стеснялись в действиях.

Но эти то поощрительные призывы, то запретительные постановления только разжигали страсти казаков, увеличивали их численность и заставляли многих бежать из городов Украины на низовья Днепра. Сами поляки, часто не признававшие королевского авторитета и действовавшие на собственный страх в делах войны и мира с соседями, также в значительной мере способствовали усилению казаков. Так, в 1574 году, то есть через два года после назначения особого «старшого» над казаками, польские шляхтичи, под предводительством Сверчовского, родом поляка из Мазовецкого воеводства, ходили походом в Молдавию в помощь господарю Ивоне во время его борьбы с турками.

По словам современника события, Леонарда Горецкого, это дело произошло следующим образом.

В небольшом Молдавском государстве возгорелась борьба между двумя претендентами на обладание молдавской короной – молдавским господарем Ивоней и братом волошского господаря Петром, или Петриллою. Получив отказ от польского короля Генриха во вспоможении против Петра, поддерживаемого турецким султаном Селимом, Ивоня обратился к полякам, и на его зов явился, в 1574 году, предводитель Сверчовский, составивший около себя милицию, самопроизвольно собравшуюся в поход без ведома своего правительства и потому именно названную польскими историками именем «казаков». Эти «казаки» все до единого были поляки и ничего общего не имели с казаками низовыми, или запорожскими, принимавшими лишь косвенное участие в действиях Сверчовского и его сподвижников. Вместе с господарем Ивонею «казаки» Сверчовского были при взятии крепости Браилова, при поражении отдельного отряда турецкого не доходя Браилова, при взятии крепости Тятина (Бендер), при поражении турок под Аккерманом, при осаде крепости Тейвицы; участвовали в решительной битве, 9 июня, у реки Дуная и вместе с Ивонею отступали от берегов ее. После трагической кончины Ивони, как пишет господин Мельник в своих «Мемуарах Южной России», польские «казаки» частью были перебиты, частью взяты в плен; в числе последних был и Сверчовский[64]. Собственно низовые казаки во время подвигов Сверчовского и его товарищей, по указанию Мацеевского, разгуливали под начальством атамана Фоки Покотило на лодках по Черному морю и тревожили турок, не давая им возможности всеми силами ударить по Молдавии[65].

Около этого же времени по Черному морю плавал казацкий атаман Самойло Кошка[66], называемый иначе Кушкой и Косткой[67]. Но этот Кошка попался в плен к туркам и находился на турецкой галере около 25 лет, как полагают, до 1599 года[68]. По летописи, изданной Белозерским, после Самойла Кошки у казаков был еще вождь Бородавка.

В это время казаки представляли собой уже довольно значительную силу, страшную татарам и туркам, жадную на добычу и подвиги, жившую большей частью в низовьях Днепра, по его островам. Польский летописец XVII века Мартин Бельский описывает жизнь казаков этого времени в следующих подробностях.

«Эти посполитые люди обыкновенно занимаются на Низу Днепра ловлею рыбы, которую там же, без соли, сушат на солнце и тем питаются в течение лета, а на зиму расходятся в ближайшие города, как то: Киев, Черкассы и другие, спрятавши предварительно на каком-нибудь днепровском острове, в укромном месте, свои лодки и оставивши там несколько сот человек на курене, или, как они говорят, на стрельбе. Они имеют и свои пушки, частью захваченные ими в турецких замках, частью отнятые у татар. Прежде не было так много казаков, но теперь их набралось до нескольких тысяч человек; особенно много их увеличилось в последнее время. Они причиняют очень часто большую беду татарам и туркам и уже несколько раз разрушали Очаков, Тягинку, Белгород и другие замки, а в полях немало брали добычи, так что теперь и турки и татары опасаются далеко выгонять овец и рогатый скот на пастбище, как они прежде пасли, также не пасут они скота нигде и по той (левой) стороне Днепра на расстоянии десяти миль от берега. Казаки нас наибольше ссорят с турками; сами татары говорят, что если бы не казаки, то мы могли бы хорошо с ними жить; но только татарам верить не следует: хорошо было бы, чтобы казаки были, но нужно, чтобы они находились под начальством и получали жалованье; пусть бы они жили на мысах и на днепровских островах, которых там так много и из которых некоторые столь неприступны, что если бы там засело несколько сот человек, то самое большое войско ничего бы с ними не сделало. В числе этих островов есть остров, который казаки называют островом Кохання[69] [вероятно, имеется в виду Кухарев остров, который лежит между порогами и выше острова Хортицы]; лежит он между порогами, на расстоянии 40 миль от Киева, занимая несколько миль в длину. Если татары замечают, что на этом острове сторожат казаки, то не так смело переправляются на нашу сторону, потому что с этого острова можно препятствовать переправе татарского войска через Кременецкий и Кучманский броды[70], которыми оно обыкновенно к нам переправляется. Недалеко от этого острова есть другой, называемый Хортицей, тот самый, на котором перед этим Вишневецкий жил и татарам очень вредил, так что они не смели через то так часто к нам вторгаться; несколько ниже этого острова в Днепр впадает река Тысмевица, на 44 мили от Киева[71] [реки с таким названием не встречается в записях ни в XVII, ни в XVIII веке]. Есть и третий такой остров, который называется Томаковка, на котором больше всего проживают низовые казаки, так как он служит для них самым крепким замком; против него впадают в Днепр две реки Тысмен и Фесын, вытекающие из Черного леса[72]. Есть там немало и других меньших островов, и если бы на них построить замки и осадить населения, то татары не посмели бы так часто врываться к вам, но мы почему-то нашли лучшим защищаться от них у Самбора. Водою также им (казакам) ничего нельзя было бы сделать, потому что с моря никакие галеры и боты не могут пройти в Днепр по причине порогов, которым сам Господь Бог определил там быть, и если бы не это обстоятельство, то турки давно бы навестили этот край; казаки же так свыклись с этой местностью, что проходят пороги в своих кожаных лодках, которые они называют чайками и на которых спускаются вниз и встаскивают против течения на веревках вверх. В таких самых лодках Русь в прежнее время причиняла вред греческому императору, подплывая иногда к самому Константинополю, как о том пишет греческий историк Зонара. Пожалуй, и теперь казаки так поступили бы, если бы их было много. Потому-то турки и хотят, чтобы этот край оставался пустым и незаселенным, чрез что они могли бы безопасно оставаться в Царьграде. Был в этих краях раньше, в Белограде, большой порт, из которого до самого Кипра пшеницу с Подолии возили; теперь чрез тот город, сухим путем на Очаков к Москве ходят только караваны. Из Белограда пролегает широкая дорога, на которой казаки часто турецких купцов разбивают, и если хотят добыть языка, то добывают его скорее всего именно там. Если бы мы захотели привести в порядок казаков, то это легко можно было бы сделать, – нужно принять их на жалованье и построить города и замки по самому Днепру и по его притокам, что весьма легко сделать, так как и дерева, и леса на островах имеется весьма достаточно, – было бы лишь к тому желание; об этом очень мудро говорил Ян Орышовский, который долгое время был у казаков гетманом и очень хорошо изучил те места; он взялся бы за это дело и выполнил бы его непременно»[73].

На основании высказанного Бельским желания о необходимости построения на Низу Днепра постоянной крепости против татар, следует думать, что и в это время, то есть в 1574 году, все еще не было постоянной Сечи на Днепре, и казаки только временно «мешкали» на острове Томаковке, хотя уже и закладывали основание для постоянного существования своей столицы.

В 1575 году казаки предприняли поход на Крым. На этот раз ими предводительствовал князь Богдан Михайлович Ружинский, родом из Ружина, Владимирского повета, славный потомок Гедимина, литовского великого князя[74], «муж сердца великого», как называет его Папроцкий, популярнейший вождь между казаками, известный у них и у некоторых из польских историков под простым прозвищем Богданка. «Презрел он богатства и возлюбил славу защиты границ. Оставив временные земные блага, претерпевая голод и нужду, стоит он, как мужественный лев, и жаждет лишь кровавой беседы с неверными». Так характеризует князя Богдана Ружинского польский геральдик Папроцкий. Князь Богдан Ружинский[75] сделался известным сперва как начальник польской казацкой милиции, охранявшей границы Польской республики. Увидев общность интересов как пограничных, так и низовых казаков, Богдан Ружинский перешел к низовым казакам, и тут имя его, как смелого и мужественного вождя, скоро сделалось известным и в далекой Москве. Как пишет Соловьев: «Из Москвы государь прислал на Днепр, к голове, князю Богдану Ружинскому, и ко всем казакам днепровским с великим своим жалованьем и с приказом к ним: если вам надобно в прибавку казаков, то я к вам пришлю их, сколько надобно, и селитру пришлю и запас всякий, а вы должны идти весною непременно на крымские улусы и на Козлов. Голова и казаки взялись государю крепко служить и очень обрадовались государской милости. Хан, услыхав эти вести, созвал на совет князей и мурз и стал говорить: «Если казаки придут, то они прежде всего возьмут Белоград да Очаков, а мы у них за хребтом», но князья и мурзы отвечали на это: если придет много людей на судах, то города не остановят их; ведь казак – собака: когда на них приходят турецкие стрельцы и на кораблях, то они и тут их побивают и корабли берут»[76].

Богданка воспользовался случаем, когда татары, в октябре 1575 года, по повелению султана Амурата, мстившего Польше за помощь Сверчовского Ивоне, бросились, в числе 11 000 человек, «на Русь», произвели в ней страшные пожары, захватили множество христиан в плен и погнали их на переправу к Днестру[77]. С отборной дружиной неустрашимых казаков Богданка ворвался в татарские владения за Перекоп, опустошил страну огнем и мечом, освободил много христианских пленников из неволи, а пойманных туземцев предал лютейшей казни: казаки Богданки мужчинам выкалывали глаза, женщинам резали груди, детей безжалостно убивали[78], как пишет о том Мельник в «Мемуарах Южной Руси». После похода на Крым Богданка с низовыми казаками пустился в открытое море и, приставая к берегам Малой Азии, брал турецкие города и истреблял в них жителей. Так, он взял Трапезонт и вырубил его население, потом овладел Синопом и разрушил его до основания, после чего подходил даже к Константинополю и «взял под ним многие корысти»[79]. Ровно через сто лет после этого запорожские казаки вспоминали о славных походах Богданки и грозили повторить снова подобные походы на Крым[80], читаем мы у неоднократно уже упоминаемых Величко и Грабянко. Возвратившись с моря, Богданка в 1575 году предпринял поход на турецкую крепость Аслам-город, построенную турками для преграждения выхода казакам в устье Днепра и в Черное море, и обрушился на нее с такой силой, что от нее не осталось и следов никаких, зато тут же, во время штурма замка, сам погиб при взрыве крепости подкопом[81]. О причине такого фанатического озлобления Богданко против мусульман ни польские, ни малорусские историки не говорят, – говорит лишь народная дума о Богданке, указывая на пленение татарами жены и убиение матери его:

Все изложенные действия казаков произошли в тот период времени польской истории, который носит название «междуцарствия» (1574–1576), когда из Польши бежал Генрих Анжуйский и вместо него потом выбран был король Стефан Баторий (1576–1586), даровитый вождь, политик и администратор своего времени.

Приняв в свои руки управление Речью Посполитой, Стефан Баторий между другими вопросами внутренней политики встретился и с вопросом о казаках. Но при всех своих административных и государственных способностях Баторий не придумал в этом вопросе ничего нового против своих предшественников, и его отношения к казакам противоречат одно другому: то он грозит вконец истребить казаков за их набеги на турецко-татарские владения, то дает им полное право на существование, сказываясь перед турками тем, что казаки не зависят от его власти и состоят из сброда людей всевозможных народностей. Очевидно, Баторий действовал в этом случае, как и его предшественники, применительно к общему течению политических дел.

Тотчас по вступлении на польский престол Стефан Баторий должен был вести борьбу с жителями города Гданьска (Данцига), которые не хотели признать Батория своим королем и желали вместо него видеть на польском престоле австрийского императора Максимилиана. Тогда Баторий весной 1577 года открыл войну с гданыцанами, и против них действовал Ян Зборовский с поляками и казаками. Казаки и поляки поразили гданыцан под Тщевом[84] (Тчевом), причем 4527 из них убили, 1000 человек полонили, шесть штук знамен с собой взяли и, кроме того, большую добычу получили[85], как пишет о том Самовидец.

Одобряя действия казаков под Гданьском, Стефан Баторий совсем иначе отнесся к ним за поход в Молдавию. Поход в Молдавию казаков при Стефане Батории связан был с предприятием некоего Ивана Подковы. По словам польского летописца Мартина Бельского, жившего в XVII веке, это произошло таким образом.

Между запорожскими казаками жил некто Иван Подкова, отличавшийся большой силой и могущий гнуть рукой подковы, за что и получил свое прозвище. По одним сведениям, он был двоюродный брат погибшего в борьбе с Петром Ивони, по другим – простой холоп[86]. Волохи в конце ноября 1577 года отправили к Подкове, секретно, своих посланцев и через них просили его приехать к ним в качестве наследного владетеля Молдавии и взять в собственные руки «батьковщину», доставшуюся ему от брата его Ивони. При этом волохи, через тех же посланцев, жаловались на своего господаря Петра за его невыносимые кривды и за тесную связь с турками, к которым он питал особенное благоволение и многих из них держал при своем дворе.

Подкова благодарил послов за оказанную ему честь, однако согласился на предложение не сразу, а попросил сперва у них же самих совета, каким бы путем ему исполнить их просьбу. Послы возвратились назад, и скоро после этого Подкове присланы были два письма, со множеством печатей знатнейших волошских бояр, одно для передачи киевскому воеводе князю Константину Острожскому, а другое для передачи барскому старосте. В этих письмах бояре усиленно просили воевод дать Подкове помощь дойти лишь до Днепра, а далее они будут сами ждать его в известный день со своим войском. Взяв эти письма, Подкова приехал с ними в город Бар и, вручив их старосте, вступил с ним в тайную беседу. Во время этой беседы староста откровенно объявил Подкове, что он рад был бы помочь ему и ничего ему не стоило бы это сделать, но, ввиду существующего между Польшей и Турцией мира, решиться на это без согласия и приказа короля не может; зато обещает просить о том, через письмо короля, а тем временем советует Подкове погостить где-нибудь в другом месте, так как, проживая в Баре, он мог бы выдать себя и тем поднять тревогу во всей волошской земле. Подкова поблагодарил за все старосту и уехал от него прочь.

Скоро об этом узнал некто Станислав Копыцкий, один из пограничных панов, который только что вернулся с поля в Бар; он явился к Подкове, поздравил его с неожиданным счастьем и вызвался помогать ему, по мере возможности, в его деле. Подкова усердно благодарил Копыцкого и просил его исполнить выраженные обещания на самом деле, за что, в свою очередь, обещал щедро наградить его в том случае, если Господь Бог позволит сесть ему в отчизне на престол, куда призывают его подданные его. Тогда Копыцкий, пользуясь расположением у казаков, с которыми он пробыл около 20 лет, отправился к ним со всеми своими деньгами, собранными им на службе, и раздал их между казаками. Копыцкому во всем помогал один волошанин Чапа, который женился в Брацлавской волости и через то проживал в ней. Благодаря стараниям Копыцкого и Чапы, возле них собралось 330 человек казаков, единого отборного народа, над которыми гетманом был некто Шах. Явившись к Подкове, казаки ворвались в волошскую землю; но, услышав о том, что волошский воевода Петр выступил против них с большою силою и со многими орудиями, каких у них самих не было, повернули, запасшись живностью, назад, решив попытать счастья в другой раз.

Тем временем волошский господарь Петр, узнав о происшедшем, послал турецкого чауша к галицкому каштеляну, возвращавшемуся к этому времени от турецкого султана, после заключения мирного союза, с жалобой на то, что, вопреки условиям мира и союза, казаки снова опустошают султанские владения и добиваются посадить на волошском господарстве некоего Подкову. Господарь требовал от галицкого каштеляна написать польскому королю письмо о том, чтобы он поскорее помешал этому, изловил и наказал по закону Подкову, а над всеми казаками учинил бы расправу, в противном случае грозил гневом и немилостью турецкого султана. Все это каштелян галицкий досконально вылил королю. Короля это очень обеспокоило, и он немедленно послал своего коморника с письмами к коронному гетману, а также к некоторым русским панам, чтобы они постарались поймать Подкову и всех сообщников его. После этого гетман выслал три роты, над которыми поставил старшим своего слугу Боболецкого. Боболецкий направился в город Немиров, где находился раньше того Подкова, и действительно застал его в Немирове. Но Подкова вовремя узнал об этом и выехал из города, имея при себе 50 человек пеших казаков с рушницами. Достигши какого-то брода, Подкова стал в воде коням по брюхо и выставил впереди себя стрельцов. Когда Боболецкий подъехал к броду и заметил, насколько Подкова выбрал трудное для стычки место, то, повернув назад, поехал в Немиров. Вслед за ним, в тот же Немиров, поехал и Подкова – Боболецкий в замок, а Подкова тайно прямо в город. Прибыв в Немиров, Боболецкий потребовал у начальника той части города, где скрылся Подкова, выдачи его, но получил от начальника города ответ: «Выдать тебе я его не могу, но и не защищаю его; возьми его сам, если сможешь». Тогда Боболецкий удалился прочь, ничего не сделав с Подковой.

После этого коронный гетман донес королю, что настигнул Подкову в Немирове, но наместник брацлавского воеводы (Ян Збаражский) отказался его выдать. Король немедленно послал своего коморника к воеводе с приказанием выдать Подкову. Но пока королевский коморник приехал в Немиров, Подкова уже успел собраться и сделать набег на волошскую землю. На помощь к нему явился гетман Шах, который взял с собой 600 человек казаков, а 400 человек оставил на Низу; он вышел на шлях, называемый Пробитым, и приветствовал Подкову как волошского господаря, приказав бить перед ним в кожаные бубны. Казаки провели Подкову до Сорок, где чернь принимала его как своего господаря.

Между тем молдавский господарь Петр, узнав о всем случившемся, стал готовиться к бою против Подковы, и когда казаки подошли к Яссам, то Петр выстроил значительное войско, поставив на переднем фланге своей рати турок, числом до 500 человек, вооруженных стрельбами. Это обстоятельство тотчас же заметили казаки и выстроились так, что вражеские выстрелы не причиняли им никакого вреда. Тут кто-то пустил молву, будто между казаками был человек, который умел заговаривать ружейные пули; в действительности же это происходило оттого, что, когда враги подносили к орудиям фитили, то казаки, заметив дым, тотчас же падали на землю и таким образом делались неуязвимы для выстрелов. Турки, полагая, что казаки побиты, ринулись на них целою массой, но те, сорвавшись с мест, бросились на них со всей силой и встретили врагов таким сильным огнем из рушниц, от которого у неприятелей тот же час пало 300 коней, а остальные разбежались по сторонам.

Потерпев первое поражение, господарь Петр, вместо того чтобы приказать своим людям идти в атаку, велел им отступать и, не возвращаясь в Яссы, повернул к низовым землям брата своего, мультанского господаря, а оттуда отправил послов к турецкому султану с жалобой на казаков, подданных польского короля, за то, что они вытеснили его из его собственных владений и передали их другому. На такую жалобу турецкий султан отвечал господарю так: «Я считаю тебя моим подданным и посадил тебя для того, чтобы ты служил мне там, где бы я ни приказал, а ты вместо того требуешь от меня службы; теперь я приказываю тебе выгнать негодного человека, и если ты этого не сделаешь, то я сниму тебе голову, а вместо тебя посажу другого господаря».

Тем временем Шах с казаками благополучно и без урона возвел Подкову на волошское господарство. Казаки въехали в город Яссы накануне праздника ев. Андрея 1577 года, и Подкова тотчас же выпустил на волю всех пленников, бывших в городе, без выкупа. Между ними был некто Боки, шляхтич из Волыни, проданный туркам татарами; на гербе его значился белый топор на красном фоне, а сверху желтый крест. Потом Подкова стал раздавать важнейшие должности своим сподвижникам: Шаху поручил весь волошский народ; Чапе – маршальство, начальство над войсками и управление двором, Копыцкому дал Хотинское буркалабство (то есть губернаторство). После же всего этого он отправил к турецкому султану посла за господарским знаменем, но посла его перехватили в дороге и не допустили до султана.

Между тем прежний господарь, Петр, собрал большое войско и двинулся к Яссам. Когда казаки прослышали об этом, то посоветовали Подкове не ожидать неприятеля в замке, а выступить ему навстречу. Подкова послушался совета казаков, и когда Петр был недалеко от Ясс, то Подкова, с казаками и волошским народом, выступил против Петра и выстроил вперед казаков, желая, чтобы они первые выступили на бой; но казаки, не доверяя волохам, не согласились на то. Тогда Шах поставил настороже нескольких человек казаков, чтобы они сами убедились в бесхитростном отношении к ним волохов: он велел погнать вперед войска стада лошадей и рогатого скота, желая тем сбить неприятельских пехотинцев с места, а впереди стад допустил выйти турецким отрядам. Все это так и случилось, и турки так долго гарцевали в виду войск Подковы, что казаки стали терять терпение и начали сами стремиться к бою. Но Шах, желая, чтобы турки еще ближе подъехали, несколько задержался. Только тогда, когда турки уже были атакованы, Шах велел направить на них ручную стрельбу. Результатом этой битвы было то, что одна часть войска Петра осталась побитой, а другая обратилась в тыл. Казаки, воспользовавшись этим, принялись стрелять скот, выставленный Подковой; скот же, повернув назад, начал давить оставшееся в живых войско Петра. Стоявшие на правой руке Подкова и на левой Шах скоро заметили это и разом ударили на своих врагов; они с такой силой били и секли растерявшихся неприятелей, что очень большое число их положили на месте; сам господарь едва успел, с остатками войска, спастись бегством.

Несмотря на такой исход битвы, Подкова, однако, очень сомневался насчет того, сможет ли он удержать за собой молдавские владения, тем более что он получил известия о том, что к Петру шла немалая помощь от семиградского господаря, брата короля Стефана Батория, Христофора Батория, и это делалось по распоряжению самого короля, который был большим другом Петра и желал, чтобы за ним осталось молдавское господарство. Оттого Подкова выехал вовремя из Ясс, захватив предварительно в нем 14 орудий, самые ценные вещи и большой запас провизии. Старый хотинский буркалаб, которого Копыцкий выгнал из Хотина и который проживал по сю сторону Днепра, в имении Якуба Струся, узнав о том, что Подкова идет из Ясс, выехал тайком из своего убежища, внезапно схватил Копыцкого и отдал его своим стражам, а потом, вместе с ним, поехал к своему господарю, но тут натолкнулся на казаков, которых выслал Подкова навстречу Копыцкому, чтобы ему было безопаснее ехать из Хотина. Казаки тотчас отняли у буркалаба Копыцкого, самого буркалаба рассекли на части, не пощадили никого и из людей, бывших с ним.

Приближаясь к Сорокам, Подкова раздумывал, как бы ему направиться на низовье Днепра: полем ехать он опасался из-за больших снегов, а мимо Немирова – боялся гетмана и воеводы брацлавского, которые, по приказу короля, усердно старались его поймать.

Против Подковы вышел гетман, но, видя, что у него очень мало народа, не хотел на него нападать, рассуждая так, что он и без пролития крови возьмет его в свои руки. Брацлавский воевода, Ян Збаражский, будучи в Немирове, пригласил к себе нескольких человек казаков вместе с их гетманом Шахом. Тут воевода объявил им о том, сколько он имел неприятностей от короля, не чувствуя себя ни в чем виноватым перед ним, из-за Ивана Подковы, которого казаки вели на Молдавское государство и тем дали повод турецкому султану нарушить мир. Воевода советовал казакам посерьезнее отнестись к этому делу и не гневить короля, а Подкове рекомендовал ехать к королю и оправдать свой поступок, заверяя его, что такого рыцаря, как Подкова, король примет вполне милостиво. Воевода вызвался даже свести Подкову к коронному гетману, а гетман сведет его к королю. Казаки передали эти слова Подкове, и Подкова охотно принял предложение и отправился с воеводой к гетману, подарив первому 12 орудий, второму – 2 орудия. Гетман отослал Подкову в Варшаву, но король принял его неблагосклонно и велел посадить в тюрьму, надеть на него оковы и приставить сильную стражу. Узнав об этом, турецкий султан послал к Баторию своего чауша и через него стал требовать выдачи ему Подковы; Стефан Баторий хотя и не исполнил требования султана, однако, в угоду ему, велел Подкове отрубить голову, что и было исполнено в городе Львове в 1578 году. Польский король делал в это время приготовления к войне с русским царем и потому находил нужным обеспечить себя со стороны турок, для чего и казнил Ивана Подкову.

После казни Подковы казаки, мстя за гибель его, нашли где-то брата его Александра и с ним снова ударились в Молдавию и снова выгнали было Петра из княжества. Но на этот раз сами турки разбили казаков и многих из них привели в Царьград, а выставленного ими претендента на молдавский престол, Александра, посадили на кол[87].

Такая смелость со стороны казаков объясняется отчасти тем, что они находили сочувствие в своих набегах на турецкие владения со стороны не только простого украинского населения, но даже и знатных польских панов. Так, приезжавший в 1578 году к польскому королю турецкий чауш с требованием казни Подковы заявил жалобу на брацлавского воеводу Яна Збаражского и дворянина Филона Кмиту в том, что они содержат в своих местностях казаков, делают с ними набеги на турецкие владения и причиняют туркам большие убытки. Так как по этому поводу предъявлено было от Порты новое требование, то король Стефан Баторий отправил особых комиссаров с Яном Тарлом во главе к низовцам с целью исследования вопроса об обидах, чинимых казаками татарам и туркам, и с намерением усмирения казаков; но посланные комиссары, после долгих споров с казаками, следствия произвести не могли и возвратились ни с чем к королю[88].

Король старался снять с себя всякую вину за действия казаков и, отправляя весной того же 1578 года своего посла Мартина Броневского в Крым, велел ему относительно казаков говорить так: «Если казаки нападут на татарские улусы, то это будет наверное без нашего ведома: мы их не только не желаем содержать, напротив того, желали бы истребить, но у нас в тех местах нет столько военной силы, чтобы совладать с ними. Для достижения этой цели ханский посол советовал нам, во-первых, запретить украинским старостам давать им селитру, порох, свинец и съестные припасы, во-вторых, не дозволять казакам проживать в украинских селах, городах и замках и, в-третьих, пригласить старших казаков на королевскую службу. Попробуем, можно ли их привлечь к себе»[89].

Не довольствуясь этим, Стефан Баторий вслед за отправкой посла в Крым послал универсал к своим пограничным старостам с упреком в том, что они действуют заодно с низовыми казаками, дают им у себя пристанища и вместе с ними ходят в турецкие владения: «Не впервые уже я убеждал ларов старост не скрывать у себя низовцев и не снабжать их порохом, свинцом и съестными припасами; но они меня не слушались и тем навлекли со стороны татар опустошительный набег на пограничные области. В последнее время ханский посол прямо указывал, что предводители низовцев, Шах и Арковский, зимовали один в Немирове, а другой в Киеве, и при этом объявил, что никакие подарки не будут достаточны для удержания татар от набегов, если казаки не перестанут беспокоить их владений. В таком положении дела повелели мы Константину Константиновичу князю Острожскому, киевскому воеводе, чтоб он, исполняя свой договор с перекопским царем, двинулся к Днепру и прогнал оттуда разбойников-казаков, а кто из них попадет ему в руки, карал бы смертью. Всем же украинским старостам повелеваем содействовать в этом князю Острожскому и также ловить и карать смертью запорожцев, когда они разбегутся с низовьев Днепра»[90]. О мерах, принятых против казаков, Стефан Баторий сообщил крымскому хану Махмеду-Гирею; но тут же заявил, что он не уверен, чтобы низовцы, по возвращении посланного против них князя Острожского, снова не собрались на Низу, так как выгнать казаков из «диких мест» весьма трудно, тем более что им покровительствует Москва, в области которой они нередко и уходят, чтобы спастись от преследований поляков[91].

Несмотря на меры, принятые Стефаном Баторием, низовцы не переставали чинить походов за Перекоп в татарские владения и ходить с новыми претендентами на престол в Молдавию, каким был и Петр Лакуста – волошанин, называвший себя сыном казненного турками Александра. 17 апреля 1579 года низовцам послан был особый универсал. В нем король, называя казаков запорожскими молодцами, говорил, что так как они вступили в королевскую службу, то обязаны верно служить королю и Речи Посполитой и во всем повиноваться черкасскому старосте, под начальством которого состоят; а между тем они этого не делают и уже в третий раз предпринимают поход в Молдавию, чем нарушают мирный договор Речи Посполитой с Турцией. Тут же король уверял, что новый претендент на молдавский престол, называющий себя сыном Александра, есть обманщик и самозванец; указывал им вместо Молдавии на Россию, куда они могли бы ходить беспрепятственно и добывать там больше славы, чем в Молдавии, и в заключение требовал полного себе повиновения, в противном случае, как пишет о том Кулиш в «Истории воссоединения Руси», грозил им лишением имущества и жизни[92].

Зная, однако, по опыту, как принимались низовыми казаками королевские универсалы, Стефан Баторий на одних угрозах не остановился: он придумал средство обессилить и сократить число низовых казаков посредством сформирования в Речи Посполитой так называемых выбранцев. Выбранцами названа была пехота, составленная, по решению сейма 1578 года, из каждых двадцати людей по одному человеку. Выбор производился в каждом городе, местечке и селении и непременно по добровольному желанию человека. Каждый выбранец, изъявивший согласие на королевскую службу, должен был обмундироваться на собственный счет – иметь известного цвета платье, рушницу, саблю, топор, порох, свинец и обязан был являться в назначенное место каждую четверть года к ротмистру или поручику, зато он освобождался от всяких общественных податей и повинностей в мирное и в военное время. Таким образом, как пишет все тот же Кулиш, выбранцы не имели надобности уходить за пороги, на низовья Днепра, в Великий Луг, ради заработка, и тем увеличивать собой численность низового, или вольного, казачества[93].

Однако, несмотря на эту меру, низовые казаки по-прежнему не переставали тревожить татар и турок своими набегами, ив 1579 году крымский хан, отправляя своего посла к Стефану Баторию, снова заявлял через него жалобу на казаков. На эту жалобу король отвечал тем, что казаки – люди вольные и потому усмирить и наказать их, как людей вольных, и трудно, и непристойно, хотя он всячески будет стараться об удержании их от набегов на татарские владения[94]. В оправдание своих слов король разослал в январе 1580 года из города Варшавы универсалы к урядникам и шляхтичам Киевского, Подольского, Волынского и Брацлавского воеводств с приказанием им предотвращать «своевольных» людей от вторжения их в турецкие пределы[95].

Довольно холодный тон ответа польского короля крымскому хану по поводу жалобы последнего на казаков объясняется самым обстоятельством дел в Польше. В это время (начиная с 1579 года) Польша вела так называемую Ливонскую войну с Москвой и потому очень нуждалась в казаках. Во все время Ливонской войны казаки помогали полякам: взятием возле Полоцка замков Красного, Великолуцка, Заволочья, Невеля, Усвята, Туровля и Нисцерда, под начальством Франциска Сука, какого-то Микиты и какого-то Бирули, добычей языков при походе к Велижу у Двины, и особенно отличились они у Стародуба, в конце 1580 года. В это же время, по словам польского летописца Бельского, низовые казаки, со своим гетманом Яном Орышевским, ворвались в московские земли и причинили там большие шкоды: они сожгли город Стародуб и с большой добычей вернулись назад[96].

Возвратившись из ливонского похода, казаки вновь обратили свое внимание на Крым, где в это время, после смерти Девлет-Гирея, воцарился Магмет-Гирей. Желая предупредить внутренние междоусобия в Крыму, Магмет-Гирей обнажил меч против двух младших братьев своих и заставил их бежать «в поля». Но в полях, после долгого скитания, царевичи изловлены были казаками и доставлены старосте черкасскому, князю Михайлу Вишневецкому[97].

В 1582 году крымский хан опять повторил свою жалобу на казаков[98], хотя жалоба эта вызвана была, по догадке польского летописца, главным образом тем, что турецкий султан собирался в это время походом на Персию, а потому особенно добивался удаления казаков с низовьев Днепра. Стефан Баторий снова сослался на то, что казаки люди вольные и усмирить их составляет большой труд. На это ханский посол сказал, что если король не усмирит казаков, то перекопский царь не станет держать перемирия с королем и ворвется в пределы Польши. Услышав это, Стефан Баторий, после отъезда посла, двинул 22 роты конного войска на Подол для предупреждения вторжения туда татар[99].

Но вторжения татары в Подолию на этот раз не сделали, а казаки в этом же 1582 году напали на возвращавшихся из Москвы в Крым ханских послов и пограбили их. Тогда хан, через своего посла, потребовал от Стефана Батория удовлетворения и объявил, что он ждет ответа, сидя на коне, и в случае отказа со стороны короля немедленно вторгнется с сорока тысячами турок в Польшу. На такую речь король отвечал, что он не ответен за казаков, так как между ними столько же татар, сколько и других наций людей, и что против угроз хана он готов выставить собственное войско. И точно, желая предупредить хана, Стефан Баторий приказал коронному гетману Замойскому собирать войска, и когда гетман объявил поход, то к нему присоединился с собственными полками и князь Константин Острожский. Видя такую решимость со стороны польского короля, татары не посмели сделать нападения на пограничные польские владения, хотя уже было и подошли к Днепру и сделали набег на Подолию[100].

Для избежания на будущее время столкновения с турками и татарами король вновь приказал пограничным стражам не допускать казаков к походам против мусульман, но в половине этого же 1582 года, после так называемого Запольского перемирия, объявлено было об окончании войны Польши с Россией, во время которой украинские казаки принимали такое деятельное участие, и тогда масса этого, привыкшего к войне люда стала бросать свои пепелища на Украине и уходить на низовья Днепра[101]. Король, еще не зная замысла казаков, особенно расхваливал их за подвиги во время польско-русской войны и в 1583 году рекомендовал радным панам казаков как людей, показавших особые доблести, которым и грядущие поколения должны удивляться: «нужно, – говорил король, – чтобы на них обращено было особенное внимание»[102].

А между тем казаки, собравшись на низовьях Днепра и войдя в соглашение с пограничной шляхтой, в том же 1588 году бросились в Молдавию и опустошили ее, а потом вторглись в турецкие владения и тут взяли крепость Ягорлык и разграбили город Тятин. Король, узнав об этом, приказал пограничному войску ловить казаков и заключать их в оковы. Казаки, в свою очередь, уведомясь о королевском приказании, приняли свои меры. Как пишет о том Соловьев в «Истории России», они прошли Киевским воеводством в пределы Московского государства и спаслись там от преследований, и только часть из них была изловлена и поплатилась лишением свободы, будучи закована в кандалы[103]. После этого Стефан Баторий, желая выгородить себя перед турецким султаном за набег казаков, поспешил известить его, что нападение сделано было на турецкие города людьми своевольными, которые будут строго судимы, и взятая ими добыча и отбитые пушки будут возвращены по принадлежности туркам. Султан был польщен такой предупредительностью, хотя потребовал жестокого наказания виновных в разорении Тятина, а также пригрозил королю войной на будущее время за подобные нападения со стороны казаков[104].

Повторявшиеся из года в год набеги казаков на турецко-татарские владения и оттого постоянные угрозы со стороны Турции и Крыма Польше давно уже заставляли короля Стефана Батория предпринять решительные меры против казаков, и если он откладывал привести казаков к строгой дисциплине, то делал в этом случае уступку обстоятельствам и нуждам республики.

Все малороссийские летописцы приписывают приведение казаков «в лучший порядок» королю Стефану Баторию и относят это к 1576 году[105], тогда как польские летописцы XVI века или совсем не говорят об этом, или же ограничиваются одними только намеками, как делает, например, в своей хронике Бельский. Под 1578 годом он сделал заметку всего лишь в две строчки: что Стефан Баторий успокоил страну от турок, татар и казаков, которых несколько подтянул, поставивши над ними гетманом Орышовского из герба Правдича[106]. Такой же неясный намек дает в своем универсале, 17 апреля 1579 года, и сам король Стефан Баторий по поводу нападения казаков на Молдавию с Петром Лакустою: «Так как вы (казаки) вступили в нашу службу, то обязаны верно служить нам и Речи Посполитой» и проч.[107] Оттого современные историки и исследователи Малороссии ставят регуляцию казаков, произведенную Стефаном Баторием, под различными годами, но вероятнейшею кажется догадка, относящая это дело к 1583 году[108]. Что казацкой регуляции не было в 1576 году, это видно из приведенной выше инструкции, какую давал Баторий своему послу Броневскому, ехавшему в Крым в 1578 году: в ней король велел сообщить Магмет-Гирею, что он, по совету самого же хана, попытается привести в порядок казаков, но что выйдет из того – сам не знает. Также есть основание думать, что и в 1581 году такой регуляции у казаков еще не было, потому что пойманных в это время в диких полях двух крымских царевичей, бежавших от хана Магмет-Гирея, казаки предали в руки старосты черкасского, князя Михайла Вишневецкого, тогда как, при существовании отдельного казацкого уряда, они должны были бы передать их в руки собственного начальства. Подлинной грамоты о казацкой реформе не сохранилось, но она приводится в универсале гетмана Богдана Хмельницкого, писанном в 1655 году, и самим универсалом относится к 1576 году. Сущность же реформы приводится у всех малороссийских летописцев то короче, то сокращеннее, но в общем дело идет об одном и том же.

Лукомский в «Самовидце» описывает это так: «В 1576 году король польский Стефан Баторий, видя у казаков большую против турок и татар храбрость и отвагу, привел их в лучший порядок: определил им гетмана и старшину, даровал знамя, булаву, бунчук и печать с войсковым гербом, на которой изображен рыцарь с мушкетом на правом плече, с левою рукою, упертою в левый бок, с саблею у того же левого бока и с рогом для ношения огнестрельнаго пороха и с перекривленным колпаком на голове; кроме того, после гетмана король назначил им обозного, двух судей, писаря, двух есаулов, войскового хорунжего и войскового бунчужного, полковников, полковых старшин, сотников и атаманов; не дал только король пушек казакам, потому что казаки, разоряя турецкие и татарские города и крепости, сами достали себе пушек. Устроивши казаков, король повелел им быть на страже против татар во всей готовности около днепровских порогов; рассуждая же об их храбрости, он с предсказанием заметил, что будет от тех юнаков когда-то Речь Посполитая вольная. В одно время с этим король учредил и запорожским казакам кошевого атамана и всю их старшину и пожаловал, как и гетману, войсковые клейноды, только к печати их перед рыцарем прибавил стоящее копье, знаменующее бодрствующего воина. Кроме всего этого, помимо старого кладового[109] казацкого города Чигирина дал еще низовым казакам для пропитания город Терехтемиров с уездом и монастырем для пребывания в нем больных и на войне раненных. И всем казакам, как городовым, так и запорожским, назначил жалованье по червонцу в год и по кожуху, чем казаки долгое время были очень довольны»[110].

Так рассказывает о казацкой реформе, произведенной королем Стефаном Баторием, один из малороссийских летописцев. Подробнее об этом излагается в грамоте короля Стефана Батория, помеченной 1576 годом, данной на имя кошевого атамана Павлюка, приведенной потом в универсале гетмана Богдана Хмельницкого.

«Богдан Хмельницкий – гетман обеих сторон Днепра и войск запорожских. Панам, енеральной старшине, полковникам, полковой старшине, сотникам, атаманам и черне всего войска украинского и всякой кондиции людем так же кому б о сем теперь и в потомние часы ведать надлежало объявляем сим нашим уневерсалом, иж атаман кошовий войска низового запорожского пан Демян Барабаш в обец (обще) со старшиною войсковою и атаманами куренними положили перед нами грамоту наияснейшего короля польского Стефана Батория в року 1576 месяца августа 20 дня на прошение антецессора нашего гетмана Якова Богданка и кошового низового запорожского войска Павлюка данную, в якой королевской грамоте написано, иж его королевская мосць, видячи казаков запорожских до его королевского маестату зичливую прихильность и рицарские отважние служби, которими завжди (всегда) великие бусурманские погромляючи сили, гордое их прагнене (жажду) на кровь христианскую до конца затлумили и пащеку их на корону полскую и на народ благочестивий украинский рикаюицую, замкнули и вход в Полшу и Украину заступили и все их неищетние силы и наглие на народ христианский набеги грудмы своими сперли; якие их служби нагорожаючы и дабы им войска запорожского казакам для земовых станций где было прихилность (пристанище) мети, также от неприятеля ранених своих заховуваты и лечиты, в других долегаючих (настоятельных) нуждах отпочинок маты (иметь) и всякой пожиток ку воле своей забираты, а чтоб также и наперед заохочени были зичдиво в войску служиты и против неприятелей отчизни своей охочо и неомилно отпор чиниты, – надает его королевская мосць казакам нызовым запорожским векуисте (вечно) город Терехтемиров с монастирем и перевозом, опрочь (кроме) складового старинного их запорожского города Чигрина и от того города Терехтемирова на низ по-над Днепром рекою до самого Чигрина и запорожских степов, к землям чигринским подойшлих, все земле и со веема на тих землях насаженними местечками, селами и футорами, рибными по тому берегу в Днепре ловлями и иними угодий; а вширь от Днепра на степ, як тих местечок, сел и футоров земле (земли) здавна находились, и тепер так ся тое в их заведаньи мает заховаты: городок старенний же запорожский Самар с перевозом и землями втору Днепра по речку Орель, а вниз до самих степов нагайских и кримских, а через Днепр и лиманы Днепровий и Боговий, як из веков бивало по очаковские влуси, и в гору реки Богу по речку Синюху; от самарских же земель через степ до самой реки Дону, где еще за гетмана казацкого Прецлава Ланцкорунского казаки запорожские свои земовныки мевали (имели). И же би тое все непорушно во векы при казаках запорожских найдовалось, его королевская мосць тоею грамотою своею казакам запорожским укрепил и утвердил и просил он пан кошовий запорожский Барабаш со всем войском запорожским и нашего на тое гетманского уневерсалу прекладают жалобу, же чрез многие перешедшие года от войни с татарами, турками, волохами, а на остаток и с ляхами войско запорожское вне веч изруйновалось и о таких утисках все оние их городки и земле с рук у их вилуплени що не тулко коней своих, но яких в войску служат, але и себе чим прокормить с чего не мають; мы теди Богдан Хмелницкий гетман хотя и удалялись от такого войска запорожского просби, ведаючи их и самих от стародавних королей полских привилегиями утоцненвих и особливие кленоти и армату войсковую маючих, но же ми от всего войска и народа украинского по обоим сторонам Днепра далеко разшираючогось нам врученную моц и владзу як в войску, так и по всех городах и всем украинским народам диридовать маючи, так поюй звериной владзи нашой на тую просбу пана кошового и всего войска запорожского прихиляючись тими всеми городами, местечками, селами и хуторами и зих всякими угодий як от наияснейшого короля полского Батория войску запорожскому надано владеть и пожитковать с того дозволяем и чтоб тое все непорушно вих владзи вовеки било сим нашим уневерсалом ствержаем вроку ануария с белой церкви»[111].

Взятая в частностях, эта грамота тщательно разобрана была русским историографом XVIII века Григорием Миллером и оказалась наполненной позднейшими вставками и добавлениями, не соответствующими хронологическим данным. Так, в ней говорится о том, что за казаками оставлен был их старинный город Чигирин, но из документальных данных, а именно из грамоты Сигизмунда III черкасскому старосте Александру Вишневецкому «об основании на пустом урочище, называемом Чигрин», известно, что этот город основан в 1589 году, спустя три года после смерти короля Стефана Батория[112]. Также несвоевременно было пожалование Стефаном Баторием казакам и города Самары, так как этого города в 1576 году и даже значительно позже этого времени вовсе не было, потому что германский посол Эрих Ласота, ехавший в 1594 году по Днепру к запорожцам и останавливавшийся в устье Самары, ни слова не говорит о существовании в области этой речки города Самари, хотя обо всех выдающихся местах и урочищах на всем протяжении своего пути Ласота рассказывает с особенной подробностью и редкой точностью[113]. Академик Григорий Миллер думает, что город Самарь запорожцы получили уже при гетмане Богдане Хмельницком. Кроме того, странно допустить существование зимовников в Запорожье при гетмане Предславе Ландскоронском, – существование их возможно было лишь при условии оседлости казаков, а во время Предслава Ландскоронского о такой оседлости не могло быть и речи. Нельзя не обратить внимания также и на то, что в этой грамоте казаки, жившие в малороссийских городах, и казаки, жившие в низовьях Днепра, смешиваются в одно, и центральный город первых отдается вместе с тем и вторым, тогда как запорожцы не могли доказать своих прав владений впоследствии даже на речку Самарь, не говоря уже о землях выше Самары, а тем более о местечке Терехтемирове, находившемся выше Черкасс и Белой Церкви и несколько ниже Киева. Наконец, в грамоте Стефана Батория, как передается она в универсале гетмана Богдана Хмельницкого, Миллер указывает и на явное противоречие: грамота то дает земли казакам в таких размерах, в каких они издавна владели ими по Днепру, то в позднейших границах, когда казаки соседствовали с татарскими кочевьями[114].

Подвергая сомнению в частностях грамоту Батория, исследователи, однако, не сомневаются в произведенной королем реформе казаков.

Сущность этой реформы состояла в том, что король ввел на Украине так называемый реестровый список и в этот список приказал внести лишь 6000 человек казаков; за этими шестью тысячами правительство только и признавало право на существование казаков как свободного сословия, а что было сверх этих шести тысяч – то отчислялось от казацкого сословия и поступало в сословие людей посполитых. Внесенные в реестр 6000 человек разделились на шесть полков: Черкасский, Каневский, Белоцерковский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский; каждый полк подразделялся на сотни, сотни – на околицы, околицы – на роты; при полках полагалась земельная с поселениями собственность, которая давалась на ранг, или чин, каждому старшине и оттого носила название ранговой земли. Всем реестровым казакам, как пишет Грабянка, определено было жалованье деньгами и сукнами[115]; им выданы были особые войсковые клейноты; назначен был центральный город с монастырем, шпиталем и смежной землей – Терехтемиров; разрешено было иметь собственный в городе Батурине судебный трибунал; объявлен был вместо старосты и воеводы особый «казацкий старшой», который обязан был подчиняться польскому коронному гетману и которого казаки обыкновенно называли гетманом; после «старшого» остальных старшин – полковников, судей, есаулов, писарей – позволено было казакам выбирать самим. Реестровые казаки должны были по этой реформе содержать особый гарнизон в Терехтемирове и, кроме того, караул в 2000 человек за порогами Днепра[116].

Цель Баториевой реформы была двоякая: с одной стороны, король, внося в реестр казаков, хотел сделать их послушными своей воле и, так сказать, обезвредить для государства; а с другой стороны, давая казакам собственную организацию и признавая за ними право на сословное существование, он рассчитывал воспользоваться ими как боевой и всегда готовой к походам силой против вечных и страшных неприятелей Речи Посполитой – татар и турок. Отсюда едва ли справедлив тот принятый взгляд на реформу Батория в отношении казаков: будто бы, признавая права на существование 6000 человек казаков и выбрасывая за рубеж остальную массу их, король тем самым хотел в будущем совсем уничтожить казачество. Это трудно допустить уже потому, что в лице казаков Стефан Баторий имел постоянное, а не временное и случайно набранное войско, которое во всякое время можно было противопоставить мусульманам и другим врагам Речи Посполитой. Стефан Баторий мог стремиться лишь к тому, чтобы только обезвредить действия казаков, а не к тому, чтобы их бесследно искоренить.

Для запорожских казаков реформа короля Стефана Батория имела то важное и решающее значение, что с нее собственно и начинается отдельное существование низовых казаков: введя реестр, Стефан Баторий положил начало для разделения южнорусских казаков на городовых, или украинских, иначе называемых реестровыми, и низовых, или собственно запорожских, казаков. Только с этого времени появляются фактические указания на существование у низовых казаков Сечи, в смысле ядра или столицы низового товарищества, и кошевых атаманов, в смысле главных и ни от кого не зависимых начальников над низовым войском.

Но помимо разделения южнорусских казаков на городовых и низовых, решительные меры короля Стефана Батория, предпринятые для упорядочения казацкого сословия, имели, подобно Люблинской унии, еще и то значение, что увеличили численность низовых казаков и дали им возможность действовать с этих пор смелее, чем действовали они раньше того времени: многие из украинских казаков, недовольные распоряжениями короля и не попавшие в королевский реестр, бежали на низовья Днепра и, в качестве ослушников королевской воли, не могли уже возвращаться назад в города Украины и волей-неволей оставались на Низу. Оставаясь же на Низу, они мало-помалу складывались в отдельные и небольшие группы, общины или курени, представлявшие на первых порах своего рода землячества: курень Батуринский, то есть община земляков, вышедших из Батурина; курень Каневский, то есть община земляков, вышедших из Канева; то же нужно сказать о куренях Крыловском, Переяславском, Полтавском, Уманском, Корсунском, Калниболотском, Стеблиивском, Донском и других. Из мелких групп, или куреней, составилась потом большая единица общины, так называемый «вельможный Кош славных низовых казаков». Этот Кош составляли люди всевозможных народностей, не исключая даже татар и турок, но преобладающий элемент составляли южноруссы из ближайших к запорожским степям поднепровских городов Черкасс, Канева, Крылова, Киева и других мест. Прилив южноруссов в Запорожье, значительно усилившийся со времени Люблинской унии 1569 года, еще больше того усилился со времени казацкой реформы короля Стефана Батория.

Читаем в «Киевской старине»: «Таким образом, запорожское казачество, по замечанию специального исследователя вопроса о его происхождении, возникло под совокупным воздействием тех самых факторов, которые создавали и украинское казачество, и хотя вторичность формации, сопровождавшаяся некоторыми частными условиями, сообщала запорожской общине особый характер, но в общем запорожское казачество было продуктом тех же самых первичных причин, что и казачество украинское. Привнесенный Люблинской унией в южнорусские области новый общественный строй, возвышение одних классов населения над другими, принижение и порабощение свободного населения степной полосы заставили это последнее искать выхода в бегстве; пустые места за порогами дали приют этим беглецам, а близость татар сделала возможным их независимое существование здесь, так как в этих местах брать земельные участки, вследствие опасности от татар, лицам шляхетского сословия не было расчета. Условия места распространения и соседства татар еще частнее определили быт запорожского казачества. Покидавших населенные места, главным образом в степной полосе, и являющихся в степи за Синюхой и Орелью в качестве колонизаторов приходило сравнительно с обширностью края немного, а татары были непосредственными соседями. В силу приспособления к условиям места, за порогами должно было найти применение своеобразное полукочевое колонизаторство. Такими именно колонизаторами-полукочевниками мы и видим запорожских казаков в первое время существования запорожской общины. Но самым первичным фактором в образовании запорожского казачества было соседство татар. Запорожское казачество является преимущественным результатом столкновения двух различных племен, двух несходных культур: с одной стороны – племени и культуры славян, в частности южноруссов, с другой – племени и культуры тюркской, в частности кочевых татарских орд. Эти племена, пройдя каждое вдали друг от друга свою историческую судьбу и очутившись теперь соседями, но будучи различны по расе, по внутреннему складу, по образу жизни, неминуемо должны были стать во враждебное друг к другу отношение. Крымские орды систематически год за годом производят набеги на южнорусские земли. Грабежи и опустошения в этих землях естественно вызывают раздражение, побуждавшее отплачивать своим утеснителям тем же. Встретились две враждебные друг другу силы: народ славянского корня, оседлый и прошедший уже несколько ступеней культуры, и народ тюркского корня, полукочевой, находящийся на ступени примитивной культуры. Каждая из сил, сильная на свой лад, в борьбе друг с другом пускала в ход те средства, какие были в ее распоряжении. Татары ордами набегают на Южную Русь, – оседлая Русь выдвигает для борьбы воинов-казаков; набеги татар продолжаются, и отпор, приспособленный к культуре, быту и внутренним распорядкам, существующим в данное время в государстве, усложняется: в южнорусской казатчине, в процессе дальнейшего ее развития, выделяется и складывается в особый тип запорожское казачество»[117].

Находясь в непосредственном соседстве с татарами, запорожские казаки в гораздо большей степени сделали от них всяческих заимствований, чем казаки городовые, или украинские. Так, от татар запорожцы усвоили себе подобные названия, как кош, атаман (правильнее – одаман), есаул, толмач, чауш, чабан, бунчук, буздыган и др. Вместе с этим запорожские казаки усвоили себе, по примеру татар, бритье голов, кроме чубов[118], ношение восточных шаровар, широких цветных поясов, сафьяновых сапог с острыми носками, высоких остроконечных шапок, суконных, восточного покроя, кафтанов; научились приготавливать себе брынзу, или овечий сыр[119], пастрёму, или вяленое мясо, бузу, или напиток из кислого молока, и т. и.

Начавши с роли промышленников, торговцев («чумаков»), рыболовов, добычников, низовые казаки постепенно дошли до роли защитников Христовой против мусульманства и православной против католичества веры, и вместе с тем охранителей славянской народности против туркотатар. Уже в 1610 году запорожские казаки говорили о себе, что они «с давних часов», заставляясь против ногайского народа за православную веру, часто теряют здоровье и жизнь свою через войну с татарами и турками, освобождают из неволи народ христианский, доставляют много турецких и татарских языков и пленников на пользу короля, Речи Посполитой, сенаторов и панов коронных, для похвалы Божией, милости храмов Господних и размножения народа христианского, чем всегда оказывали и оказывают услугу отечеству своему «не лютуючи о здоровье и животе своем»[120]. С тех пор как низовые казаки взяли на себя роль защитников веры и отечества, они сделались в глазах своих соплеменников рыцарями церкви, правды и чести, стали бессмертными в глазах многих поколений и с этим именем вошли на страницы славянской или вообще мировой истории.