Часть I. Вечевой период
Глава 1. Призвание варягов. Рюрик и общественный договор
Официальная точка зрения исторической науки по вопросу возникновения русской государственности вот уже лет 200 заключается в том, что Русское государство было создано в 862 году князем Рюриком и его братьями, Синеусом и Трувором, прибывшими из Швеции с родней и дружиной в Великий Новгород по приглашению местных жителей.
Так как наша книга не ставит своей целью оспаривать данное положение, то мы не станем специально выяснять национальную принадлежность и место рождения Рюрика и его родни.
Скажем только, что в настоящее время существует обширная литература, убедительно доказывающая, что Рюрик был князем славянского племени ободритов с южного берега Балтийского моря.
Такой версии придерживается признанный специалист по истории древнего Новгорода В. Л. Янин: «Те варяги, которые были призваны в бассейн Ильменя и Волхова, не были ни шведами (свеями), ни германцами (урманами), ни британцами (англянами), ни готландцами (готами); они называли себя русью. Позднейшая легенда сообщает о том, что Гостомысл отправил это посольство в Мальборк, город в Восточной Пруссии на южном берегу Балтики, что ведет к отождествлению новгородского Рюрика с Рюриком Ютландским. Приглашение князя из Ютландии или Фрисляндии представляется весьма логичным, коль скоро оба массива славянского переселения на русский Северо-Запад ведут свое происхождение из регионов, примыкающих к южному балтийскому побережью».[13]
По другой версии, сообщенной Иоакимовской летописью, Гостомысл – правитель Великого Новгорода – перед смертью указал, что наследовать ему должен сын его средней дочери Умилы, выданной замуж за варяжского князя из Финляндии. Этот сын и был Рюрик.
Для нас же самое главное заключается в самом факте призвания Рюрика править на Руси.
К 862 году территория Восточноевропейской равнины была поделена между двумя хищными захватчиками, которые собирали дань со славянских и финно-угорских племен, населявших эту землю.
«В год 6367 (859). Варяги из заморья взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма», – пишет Повесть временных лет. Таким образом, границу между «сферами влияния» южных и северных оккупантов можно условно провести через современные города Полоцк – Тверь – Суздаль. Все кто жил северо-западнее, платили дань варягам, кто юго-восточнее – хазарам.
Но в 862 году северо-западная Русь взбунтовалась и освободилась от варягов: «В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть…». Но тут же среди прежних союзников возникли раздоры, вожди повстанцев никак не могли решить, кому же теперь править на Руси: по сообщению Новгородской первой летописи, «всташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и всташа град на град, и не беше в них правды».
Но разум возобладал, да и как иначе могло быть перед лицом угрозы возвращения варягов? Да и хазары двигались с юга, уже подчинив себе междуречье Оки и Волги, нынешнее Подмосковье. Опасаясь внешних врагов, племена словен, чуди, кривичей и веси собрались на общий совет и решили призвать на правление какого-нибудь иноземного вождя, который относился бы непредвзято к любому из своих новых подданных.
Кстати, вовсе необязательно, что делегатам на славный форум, вошедший в нашу историю, пришлось оформлять длительные командировки и преодолевать сотни километров лесов и болот, чтобы собраться вместе. Вполне возможно, что большинство из них жили совсем рядом – на берегах Волхова, в пределах территории современного Новгорода Великого.
Изначальная история этого города пережила несколько этапов. «Поначалу на его территории возникли небольшие поселки. Один из них был основан пришельцами с Днепра, получившими на новом месте имя ильменских словен. Словене заняли восточный берег Волхова и назвали свой городок Холмом, или Славном».[14]
Напротив этого поселения на западном берегу Волхова в IX веке возник городок Людин. Его основали кривичи, одно из племен западных славян, выходцев с территории современной Польши. На этом же берегу Волхова располагался Неревский поселок, который принадлежал местному финно-угорскому племени. В XII–XIII вв. к этим трем концам прибавились четвертый и пятый – Плотницкий и Загородский.
«Политическое объединение поселков приводит к созданию общего административного центра Детинца – он и стал Новым городом по отношению к создавшим его городкам-концам. Каждый из этих городков был центром принадлежавшей ему округи, а Детинец стал столицей громадного межэтнического объединения всего русского Северо-Запада».[15]
В каждом конце были свои бояре и знать, соперничавшие друг с другом за власть над городом. Да и слова летописи о том, что «всташа град на град» вполне можно отнести к «городкам-концам» будущего Господина Великого Новгорода. Так что словены, кривичи, весь и чудь жили, можно сказать, в шаговой доступности друг от друга.
Собравшись на межплеменное вече, они, как сообщает Никоновская летопись, предлагали разные кандидатуры на высший государственный пост – «от варяг, или от полян, или от хазар, или от дунайчев».
Выбор кандидата от хазар означал фактическую потерю только что обретенной независимости. Поляне – обитатели Днепровской долины – сами были хазарскими данниками. Дунайские славяне жили далеко, путь к ним был долог и труден, пролегал через враждебные земли. И вече остановилось на кандидате от варягов, путь к которым лежал по морю. Но, подчеркивает Повесть временных лет, это были не те варяги, что три года грабили и обирали северо-запад Руси, а другие варяги – русь: «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти».
И делегация союза племен ильменских словен, чуди, кривичей и веси отправилась к Рюрику – приглашать «править и володеть» ими:
«В год 6370 (862)… И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене…».
Абстрагируясь от исторических событий, попробуем осознать, что стоит за этим кратким летописным известием, которое давний спор норманнистов и антинорманнистов заставляет рассматривать только в одном аспекте, национально-государственном: кем были Рюрик и варяги, представители какой нации создали Русское государство и т. п.
За рамками исторического исследования остался вопрос о роли «депутатов» четырех племен, собравшихся на вече и выбравших себе «нарядника»-князя.
О том, что первоначально это был именно «нарядник» (управляющий, а не самодержец), свидетельствуют и запись в Повести временных лет,[16] и восстание 864 г. в Новгороде Великом.
Прочтем оригинал текста летописи, где говорится о призвании варягов.
«Поищемъ сами в собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и рядилъ по ряду, по праву», – решают собравшиеся на вече недавние участники междоусобицы.
Слово «князь» в ту далекую эпоху означало не только (и, может быть, не столько) наследственный титул, сколько воеводу и правителя области. Слово «володел» происходит от волость (власть) – «местность, область, подчиненная одной власти» (Ожегов). Отсюда, кстати, и властелин.
Но собравшимся нужен не просто князь-властитель, а такой князь, который бы «рядил по ряду, по праву».
До сих пор нам известны слова наряд (не только одежда, но и описание работы, которую необходимо выполнить, и группа военнослужащих, выполняющих определенное задание – охрану границы, склада или хозяйственное обслуживание), подряд (договор о выполнение тех или иных работ). Все они происходят от слова ряд, которое в Древней Руси означало условие, соглашение, договор – прежде всего, о работе. Были и такие термины, как рядить (устанавливать порядок; управлять; приготовлять; устраивать; нанимать, договариваясь о плате) и рядович (человек, нанявшийся служить по договору).
Так что слова летописи о том, что нужен князь, который бы «рядил по ряду» вполне можно перевести на современный русский язык как «управлял по договору». По договору с кем? – Конечно, с теми, кто его приглашал володеть (править землей четырех племен).
Володеть по договору, основанному на праве (рядил по ряду, по праву). Значение слова право нам хорошо понятно и поныне, однако стоит напомнить, что в те времена под правом понимали чаще всего обычное право – систему норм (правил поведения), основывающихся на обычае, регулирующую общественные отношения в государстве или на определенной территории для какой-либо этнической или социальной группы, сформировавшуюся на основе обычаев, существовавших в догосударственном обществе.
Таким образом, с Рюриком был заключен договор (ряд) на основе обычного права, учитывающего нормы жизни приглашавших его племен, по которым он и должен был управлять доверенной ему волостью.
Другой функцией князя была военная защита волости. Не только междоусобные распри вынудили наших предков вызвать из-за моря трех воинственных варяжских князей с профессиональными воинами-дружинниками. По словам Ключевского, призванные князья «принялись, прежде всего, за стройку пограничных укреплений и всестороннюю войну, значит, они призваны были оборонять туземцев от каких-то внешних врагов».[17] Но после изгнания варягов в 862 г. у славян оставался только один враг – Хазарский каганат. Именно постоянное ощущение хазарской угрозы с юга заставило славянские и финские племена Северо-запада объединиться под властью Рюрика.[18]
Уже к середине 60-х гг. IX века Рюрик сумел раздвинуть рубежи своих владений на востоке до границ Волжской Болгарии, а на юге – до Западной Двины. Полоцк, Ростов и Муром стали его форпостами на путях хазарской экспансии. Вооруженный нейтралитет между варягами-русью и каганатом не мог продержаться слишком долго.
Сначала Аскольд и Дир,[19] отделившись от Рюрика, освободили Киев от хазарской власти. А в 871 г. князь руссов упоминается в документах как «каган», претендуя на равный с хазарским царем титул. Десять лет спустя начинается открытое военное столкновение между хазарами и руссами за власть над Юго-востоком Русской равнины. Эта война шла с переменным успехом более ста лет – с 882 г. до конца X в.
Первый удар по хазарскому владычеству на Днепре нанес князь Олег, принявший после смерти Рюрика (879 г.) верховную власть над страной. Присоединив в 882 г. Киев к новгородским владениям, он делает его своим опорным пунктом для дальнейших военных действий против каганата. В течение трех последующих лет Олег очистил от хазар территорию современных Витебской, Смоленской и Черниговской областей, соединив Новгородскую Русь с Поднепровьем и установив свою власть над племенами радимичей, древлян и северян. Формирование державы Олег завершил присоединением живших по Днестру и Бугу дулебов, тиверцев и хорватов.
Всего за 20 лет Рюрик и Олег создали крупнейшее в Европе государство, простирающееся от Финского залива до Черного моря и от Карпатских гор до Оки.
Однако длительные и ожесточенные войны с внешним врагом привели к усилению княжеской власти. В свое время – через два года после вокняжения Рюрика – в только что отстроенном после страшного пожара Новгороде вспыхивает восстание против чрезмерного, по мнению вольнолюбивых словен, укрепления вертикали власти, попирающей заключенный между Рюриком и четырьмя племенами договор о «володении по ряду и праву».
Во главе восстания встал Вадим Храбрый – как пишут некоторые историки, родственник (племянник) умершего новгородского старейшины Гостомысла. Впрочем, другие, не менее уважаемые историки считают Вадима «мифическим персонажем», а само восстание – позднейшей вставкой в русские летописи, сделанной в XVI в.
Опять же, не углубляясь в споры заслуженных историографов, отметим, что дыма без огня не бывает, и перенос столицы Русского государства с севера на юг, из Новгорода в Киев, с последующим объявлением Киева «матерью городов русских» наверняка связано не только с экономическими, но и с политическими причинами. (Завоеванные южнорусские территории, взятые у хазар княжеским мечом, стали уже личной собственностью князя и его русской дружины – ведь с покоренными племенами ни Рюрик, ни его наследники ряд не рядили.) Недаром память о первых веках существования Новгорода затерта до дыр и в летописях, и в людской памяти. Но вся последующая новгородская история свидетельствует о генетическом неприятии гражданами этого города-государства самодержавной власти великих князей и царей – как киевских, так и московских.
С чем это связано? Уж не с односторонним ли нарушением Рюриком и его потомками договора, обязывающего их «володеть и рядить» Русью «по ряду, по праву»?
А то, что такое нарушение первого известного нам на Руси договора между «обществом» и властью имело место, отмечает и В. Л. Янин: «Уход Олега и Игоря на юг создает на Северо-Западе Руси политический вакуум. Князя, нарушившего договор, нет. Вместо него на Городище остается его безымянная дружина, вероятно – с княжеским наместником во главе».[20]
Называет академик Янин и причину того, что князь Олег решил разорвать договор. Это «ограничение княжеской власти в столь важной области как сбор государственных доходов и формирование государственного бюджета», которые восходят, скорее всего, «к прецедентному договору с Рюриком, заключенному в момент его приглашения союзом северо-западных племен».[21]
«Если это так, – пишет В. Л. Янин, – становятся понятными причины ухода из Новгорода в 882 г., всего через три года после смерти Рюрика, его преемника Олега с сыном Рюрика – Игорем: «Поиде Олег поем вои свои многы Варягы, Чюдь, Словены, Мерю, Весь, Кривичи, и прия город и посади в нем мужь свои».
Нарушив договор о пожизненном княжении, Олег отправляется на юг для завоевания Смоленска, а затем Киева. Его власть в Киеве основывается не на договоре, а на праве завоевателя. Там он не ограничен в своей деятельности, лично во главе дружины собирая доходы с подвластных ему земель (так называемое «полюдье», подробно описанное Константином Багрянородным).
Только завоевание Киева впервые в российской истории создало столичный центр в современном понимании (не местонахождение княжеского престола – «стола», а главный город государства, сосредоточившего в себе множество «столов»). Общеизвестны слова Олега, сказанные им о Киеве: «Се буди мати городом Русскым» (это будет мать русским городам). «Мать городам» – калька греческого МНТНР ПОЛIC (метрополия, главный город).
Вокняжившись в Киеве, Олег установил дань, которую должны платить словене, кривичи и меря варягам «от Новагорода 300 гривен (по другой летописной версии 3000 гривен) на лето мира деля, еже до смерти Ярослава даяше Варягом»».[22]
Эти события – нарушение князем «ряда» с призвавшими его племенами и наложение на новгородцев дани, размер которой, видимо, не соответствовал изначально оговоренному в договоре и потому считался новгородцами несправедливым – стали отправной точкой многих ключевых событий в русской истории, определивших, в конечном счете, вектор ее развития как минимум на полтысячелетия.
Это и противостояние Новгорода со всеми без исключения великокняжескими столицами Древней Руси (Киевом, Владимиром и Москвой), и обособленность новгородской государственности, и, соответственно, избирательный характер русского летописания с сопутствующим ему целенаправленным уничтожением письменных источников, чье содержание не укладывалось в рамки «генеральной линии» той истории, которую писали ангажированные Рюриковичами (а затем – Годуновым, Шуйским и Романовыми) летописцы.
Но, так или иначе, договор о призвании Рюрика на княжение, названный В. Л. Яниным «прецедентным», сыграл огромную роль в том, что новгородское вече, как орган славянского народоправия, достиг своего естественного развития и, просуществовав до самого конца русского средневековья, дал образец и основу другой системе гражданского общества, уже в России Нового времени – Земских соборов.
Глава 2. Первая конституция на Руси
О том, что призвание Рюрика не являлось из ряда вон выходящим событием, свидетельствуют слова Н. И. Костомарова: «Славянские народы призывали тогда себе князей на основании такого общечеловеческого обычая, по которому спорящие между собою стороны отдают свой спор на обсуждение посторонним лицам, наблюдая, чтоб эти лица совершенно были непричастны всему, что подавало повод им самим ко взаимной вражде».[23]
Князь, приглашенный на правление, не имел в славянском племени абсолютной власти. С ним заключался договор, в котором четко определялись его права и границы народного самоуправления. Князя приглашали свободные воины-славяне, которым он был нужен для определенных целей, но отнюдь не для их собственного порабощения. «Отсюда и возникло то двоевластие, то существование одна о бок другой двух верховных политических сил – земской, или вечевой, и княжеской, чем так отличается древняя история Руси вообще и Великого Новгорода в особенности».[24]
Сто лет спустя после призвания Рюрика киевский князь Владимир I направил наместником Новгород своего сына Ярослава, прозванного впоследствии Мудрым. После смерти отца Ярославу пришлось вступить в ожесточенную четырехлетнюю борьбу за киевский престол со своим братом Святополком. Оставим за рамками нашей книги спорные вопросы о том, кто из них был старшим, являлся ли Святополк родным сыном Владимира Крестителя и уж тем более – был ли он убийцей Бориса и Глеба.
Для нас важно то, что в процессе этой борьбы оформилась та политическая система, которая почти на 500 лет фактически вывела Новгород Великий из-под юрисдикции великих князей, как киевских, так и владимиро-московских – до 15 января 1478 года, когда новгородцы принесли присягу Ивану III – гробовщику Новгородской республики.
Предыстория междоусобицы такова: в 1014 году Ярослав от лица новгородцев отказывается выплачивать налог в «федеральную» киевскую казну (Новгород был обязан ежегодно отправлять в тот момент в Киев 2000 гривен, примерно 400 кг серебра[25] – две трети от всех собранных в Новгородской земле налогов). По сути же, этот отказ был открытым неповиновением центральной власти, как сейчас бы сказали – сепаратизмом. Понятно, что пойти на такой шаг Ярослав мог только с согласия новгородского вече и новгородского боярства – ведущей политической силы города. Можно сказать – с их настойчивого «согласия». Пикантность этой ситуации придает тот факт, что в данном случае сын восстал против отца.
Историки предполагают, что эти действия Ярослава были связаны с намерением Владимира передать престол одному из младших сыновей, ростовскому князю Борису, которого он в последние годы приблизил к себе и передал командование княжеской дружиной, что фактически означало признание Бориса наследником. Возможно, что именно поэтому восстал против Владимира и другой его сын – Святополк, попавший после этого в заточение (он пробыл в тюрьме до смерти отца).
Отец непокорных сыновей и великий князь, святой Владимир Креститель, стал срочно собирать войска для подавления неповиновения, а Ярослав, по сообщениям летописи, нанял «за морем» варягов, с помощью которых надеялся отбиться от отца. Однако в июне 1015 года на Русь вторглись печенеги, и войско, собранное Владимиром для борьбы с сыном, пришлось направить против кочевников.
Тем временем и в Новгороде не все обстояло благополучно: в июле 1015 года из-за долгого бездействия посреди богатого торгового города наемники-варяги стали грабить и насиловать. В результате новгородцы, не выдержав творимого беззакония, восстали и за одну ночь перебили варягов. Ярослав в это время находился в своей загородной резиденции. Узнав о случившемся, он призвал к себе вождей мятежников, обещав им прощение, а когда они прибыли к нему, жестоко расправился с ними.
Однако 15 июля 1015 года умер великий князь Владимир. Взбунтовавшиеся киевляне освободили из тюрьмы и посадили на великокняжеский престол Святополка, который, как считается, приказал убить своих младших братьев-соперников Бориса и Глеба.
Узнав о событиях в Киеве из письма своей сестры Предславы, полученном в августе 1015 года, Ярослав срочно помирился с новгородцами, выплатив им виру (штраф) за убитых вожаков антиваряжского восстания, и стал готовиться к борьбе с братом. Новгородцы, которым победа Святополка не сулила ничего, кроме кровавой расправы за отказ от уплаты дани, охотно пошли на мировую с Ярославом. Новгородская рать отправилась добывать ему великокняжеский престол.
В 1016 году Ярослав разбил войско Святополка близ Любеча и поздней осенью занял Киев. Он щедро наградил новгородскую дружину, оделив каждого воина десятью гривнами.[26] Но главное, что уносили новгородцы на север, были не деньги, а так называемые «Ярославовы грамоты», о которых в летописи сказано: «…И отпусти их всех домой, – и дав им Правду, и Устав списав, тако рекши им: по се грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите».
Эти грамоты проходят затем красной нитью сквозь всю историю средневековой Новгородской республики, периодически упоминаясь в летописях и других источниках XII–XV веков. Они и поныне остаются важнейшим объектом дискуссий ученых мужей, одни из которых признают их реальность, а другие считают политической мистификацией древних новгородских «сепаратистов».
Однако мнение о Ярославовых грамотах как об исторической мистификации опровергает, прежде всего, тот факт, что никто из киевских, владимирских и московских князей никогда не опровергал их наличия и подлинности.
Первое упоминание грамот Ярослава в летописных записях встречается в конце 20-х – начале 30-х гг. XIII в. Князь Михаил Черниговский, придя в Новгород в 1229 г. «…целова крестъ на всеи воли новгородьстеи и на всехъ грамотахъ Ярославлихъ» (здесь и далее выделено авт.). Князь Ярослав Всеволодович, принося присягу Новгороду, «створи веце, и целова Святую Богородицю на грамотахъ на всехъ Ярослалихъ» (Из Новгородской I летописи под 1230 г.). В 1339 г. уже московский князь Иван Калита «целовалъ крестъ к Новугороду по старои пошлине новгородчкой и по Ярославлимъ грамотамъ» (Там же, с. 350). Как сообщает Псковская II летопись: «Князь великии Иванъ Васильевич [Великий князь Московский Иван III] разверже миръ с Великымъ Новымъ-городом и нача искати на новгородцех своих прародителеи старинъ земли и воде и всех пошлинъ, как пошло от великого князя Ярослава Володимировича…» (ПСРЛ. М., 2000. Т. V. С. 54.)
Степенная книга, составленная при Иване IV Грозном, пишет: «Егда же Ярослав по отьцы своем блаженном Владимери победив братоубиица Святополка изыде от Новаграда в Киев державствовати и тогда от великого князя Ярослава Владимерича за великое их к нему исправление получиша от него милость новгородцы, да по воли их, его же они возлюбят князя, и тои господьствует ими от сынов Ярославлих и от внучат его в роды и роды во веки. И тако оттоле убо держаху себе князя, его же хотяху от рода Ярославля…».
Стоит упомянуть и о том, что в Лаврентьевской летописи под 1169 г. упоминается о «свободе», предоставленной Великому Новгороду «прежними князьями». А. А. Шахматов считал, что запись под 1169 г. подтверждает получение Новгородом от Ярослава Мудрого «каких-то особенных прав».
Таким образом, можно констатировать, что русские князья на протяжении как минимум трех веков – от Михаила Черниговского до Ивана Грозного – не сомневались в реальности Ярославовых грамот.[27]
По мнению Б. Д. Грекова, «…новгородцы получили от Ярослава какую-то великую хартию вольностей…», хотя мы «и лишены возможности точно формулировать содержание грамот…».[28] Как представляется, такая параллель с английской Хартией вольностей, проведенная известным историком, весьма характерна.
Великая хартия вольностей, которой так любят потрясать поклонники западной демократии, была подписана королем Иоанном Безземельным в 1215 г. – почти на 200 лет позже Ярославовых грамот. При этом важность последних для формирования в России гражданского общества никак не меньшее, чем для Великобритании – Хартии, которая считается старейшей частью некодифицированной британской конституции.
Академик В. Л. Янин так оценивает предоставленные Ярославом Мудрым новгородцам льготы: «Главное в них состоит в том, что были установлены четкие границы государственной деятельности князя и боярской верхушки города. Боярство было провозглашено неподсудным князю, была признана власть бояр над концами города. Князь же оставался судьей над прочими категориями свободных граждан, объединенных в сотни».[29]
Профессор И. Я. Фроянов подчеркивает, что эти льготы «отвечали ожиданиям не только знатных людей, но и рядовых новгородцев».[30]
На конституционный характер Ярославовых грамот указывает В. В. Пассек, который утверждается, что «каждый князь, управлявший Новгородом, делался уже поэтому не князем в том значении, в каком он был для других частей Руси: ведя жизнь новгородскую за пределы, очерченные Ярославом, он делался оскорбителем святости прав, нарушителем скрижалей, дарованных новгородцам предком его. Поэтому-то новгородцы, как хранители скрижалей своих, должны были быть старшими над князем, судьями его, не позволяя добровольно ни малейшего нарушения в распоряжениях Ярослава: князь правит Новгородом не иначе, как по Ярославовым грамотам. Новгородцы требуют этого, готовые, во имя грамот Ярослава, на все. Вот отношения, в которые Ярослав поставил потомков своих к Новгороду».[31]
Со временем новгородская «конституция» все больше ограничивает княжескую власть и возвращает политическую систему города к дорюриковым временам.
Н. И. Костомаров считал, что «в общем значении эта грамота давала или, лучше сказать, возвращала Новугороду старинную независимость – право самоуправления и самосуда, освобождала Новгород от дани, которую он платил великому князю киевскому, и предоставляла Новгороду с его землей собственную автономию. Мы имеем много грамот новгородских с половины XIII века до конца XV, – каждая заключает в себе больше или меньше, в главных чертах, повторение предыдущей: они ссылаются на грамоту Ярослава, как на свой первообраз. Нет никаких оснований сомневаться в действительности этой первообразной грамоты. Прошло после Ярослава много веков; Новгород, охраняя свою независимость и гражданскую свободу, постоянно указывал на Ярославовы грамоты, как на свою древнюю великую хартию. Имя Ярослава было всегда священным в Новгороде».[32]
Стремление новгородцев «заморозить» эту архаическую систему фиксирует и другой исследователь древнего Новгорода, М. Б. Свердлов: «Экономический, социально-политический и правовой статус избираемого Новгородом князя конституировался в предварительно заключенном договоре. Формуляр договоров был традиционен, что свойственно средневековой ментальности, для которой критерием истинности являлась старина… Нормы этих соглашений стремились максимально ограничить возможности внедрения князя и людей его двора в новгородские социально-экономические, политические и правовые структуры».[33]
На то же, по существу, указывает и В. Л. Янин. «В 1136 году, – пишет он, – после знаменитого новгородского восстания, происходит новое размежевание власти между боярами и князем. Впервые провозглашен приоритет боярской власти, установившей свое право приглашать угодных и изгонять неугодных князей. Однако пределы их деятельности в Новгороде всё больше сжимаются, пока, наконец, не замыкаются в границы загородной городищенской резиденции. В конце XII века из-под контроля князя уходят административные сотни с их торговым и ремесленным населением. В Новгороде создается новый государственный пост выборного на вече тысяцкого, который становится представителем всех свободных горожан Новгорода, исключая бояр и непосредственно зависимых от них людей».[34]
И уже совершенно прямо говорит о тождестве Ярославовых грамот с «рядом», заключенным новгородцами с варягами Л. В. Черепнин, который утверждает, что грамоту, выданную Ярославом новгородцам, можно трактовать как регулирование «взаимоотношений между двумя мирами, местным и пришлым», как «“ряд” между новгородским обществом и корпорацией варягов».[35]
Академик В. Л. Янин также проводит параллели между договором новгородцев с Рюриком и «грамотами Ярослава», более того, указывает, что договор с Рюриком был для последних «исходным». Он пишет, что они, «в отличие от исходного договора с Рюриком, сохранились на протяжении следующих столетий – именно на них приносили клятву приглашаемые в Новгород князья». Содержанием грамот Ярослава было «подтверждение действенности существовавших норм отношений новгородцев и князя», предусматривавших «исходное условие ограничения княжеской власти в Новгороде», которое «заложило основы его своеобразного устройства».[36]
Таким образом, мы видим, что договор новгородцев с Рюриком был исходной точкой юридического оформления той политической системы, которая господствовала в Великом Новгороде на протяжении нескольких веков до того момента, когда великий князь Московский наложил свою тяжелую длань на вечевой колокол и новгородские свободы. По мнению ряда весьма известных историков, Ярославовы грамоты носят «конституционный характер». Можно, конечно, поспорить с тем, что они «заложили основы своеобразного устройства» Новгорода. Скорее, как нам представляется, эти документы позволили зафиксировать почти на пять столетий ту древнюю социальную систему, которая была характерна для западной ветви славянских племен и не получила широкого распространения только по причине уничтожения этих племен наступавшими с запада франками, а затем – германцами.
Но, несомненно, данная система была более демократична, чем известные нам политические устройства средневековых западноевропейских политий, таких как Венеция, Генуя или (поставим и его в этот ряд) Ганзейский союз, ставший наследником знаменитой балтийской славянской Венеты. При этом надо заметить, что как Венеция и Генуя, так и Ганза были созданы на землях, потерянных славянами в тысячелетней борьбе с западной экспансией,[37] и уже потому их политическое устройство, несомненно, имеет общие корни с социально-политическим устройством Великого Новгорода, основными насельниками которого стали те же племена славян, пришедшие с Южной Балтики. Именно традиции западнославянского народоправства легли в основу республиканского устройства как европейских средневековых республик, так и Господина Великого Новгорода, но в Новгороде они сохранили больше сходства со своим славянским прототипом в силу кровного, племенного родства.
Глава 3. Вече и власть
В чем выражались на практике эти традиции, мы можем увидеть, ознакомившись с таким институтом древнерусского социально-политического устройства, как вече.
Считается, что термин «вече» произошел от славянского вѣтъ – «совет». Однако слово «вече» имеет и другое прочтение – «вяче» («больший», «лучший»). О том, что эти написания взаимозаменяемы, свидетельствует наличии двух вариантов написания имени Вячеслав/ Вечеслав («более славный», «знаменитый»). «Словарь личных имен» указывает, что последняя форма (Вечеслав) носит более архаичный характер,[38] и до сих пор распространена именно у западных славян, которые, как уже говорилось выше, населяли земли, на которых затем появились Венецианская и Генуэзская республики. Например, известного югославского военного и политического деятеля ХХ века звали Вечеслав Холевац (хорв. Većeslav Holjevac). Таким образом, не будет натяжкой предположить, что славянское народное собрание вече переводится на современный русский язык как «высшее», «наибольшее» – в смысле верховного органа власти.
Необходимо отличать вече – легитимный орган, от веча – стихийного собрания, которое возникало, обычно, в условиях вакуума княжеской власти, как это было, например, в Киеве в 1068 г. или Москве в 1382-м.
Наиболее известен институт новгородского веча, однако крупнейший специалист по истории Древней Руси профессор И. Я. Фроянов отмечает, что в древнерусский период вече было высшим правящим органом во всех русских землях, а не только в Новгородской республике и, несмотря на то, что представители знати (князья, бояре, церковные иерархи) являлись непременными участниками веча, и руководили его работой, они не обладали достаточными возможностями, чтобы препятствовать реализации его решений или подчинить вече своей воле. В компетенцию вечевых собраний входил широкий круг вопросов – заключение мира и объявление войны, распоряжение княжеским столом, финансовыми и земельными ресурсами.[39]
Согласно М. Н. Тихомирову и П. П. Толочко, в княжеских областях Руси в домонгольский период было своеобразное двоевластие княжеской и вечевой властей. То есть власть была не монархическая, но и не республиканская (за исключением Новгорода Великого), а сочетала обе эти формы. Впервые эту идею фактически сформулировал ещё И. Н. Болтин, высказавший мнение, что и княжеская, и вечевая власти были сильны. Из летописей и княжеских уставов известно, что князь обладал отдельными от веча судебными и законодательными полномочиями, иногда составляя законопроект лишь в узком кругу приближенных (как, например, Церковный устав Ярослава Мудрого в XI веке). Известны случаи, когда князь самостоятельно распоряжался финансовыми и земельными ресурсами. Князю же принадлежали полномочия сбора дани.
О значении и равноценности вечевой власти свидетельствует тот факт, что как минимум до конца XIII в. сохранялась отчетливо прослеживающаяся по договорам Олега (907) и Игоря (945) древняя традиция участия в межкняжеских переговорах земских представителей. В 1296 г. в одном из таких переговоров участвовали представители веча Переславля-Залесского.
Вече могло вмешиваться даже в семейные дела князя, если считало, что они могут повлиять на политическую или военную ситуацию. Так, в 1304 году вече все того же Переяславля-Залесского не пустило князя Юрия Даниловича в Москву на похороны отца.
Вплоть до XIV в. вече сохраняло, в том или ином виде, и судебные функции, о чем свидетельствует казнь по приговору вече нескольких бояр в Костроме в 1304 г.
Конечно, и вечевая, и княжеская сторона при первой же возможности пытались «тянуть одеяло» на себя, свидетельством чему являются победа вечевого начала над княжеским в Великом Новгороде или установление фактического самодержавия Андреем Боголюбским во Владимиро-Суздальском княжестве, что вызвало массовые беспорядки после его смерти. Стоит отметить, что «колебание весов» устоявшегося социального порядка в ту или иную сторону ни к чему хорошему не приводило. Вечевой Новгород выродился в торговую республику, не способную защитить себя от внешних врагов силой оружия (кстати, подобная судьба постигла в свое время и Хазарский каганат, сделавший торговые спекуляции основой своего существования). А авторитарная власть, теряя связь с народом, на протяжении всей русской истории зачастую становилась инструментом либо внутренней олигархии, либо враждебных внешних сил, что тоже вело к разрушению государства. Примеров тому множество, от Святополка Изяславовича, чья политика покровительства местной аристократии и инородному ростовщичеству привела к кровавому народному восстанию 1113 г. в Киеве, до Семибоярщины XVII века и Семибанкирщины 90-х гг. века ХХ.
Считается, что впервые письменные русские источники упоминают вече под 997 годом, в записанной ПВЛ легенде о «Белгородском киселе». Во время осады печенегами Белгорода в городе заканчивались продовольственные запасы. Жители собрались на вече, чтобы решить, сдаться печенегам или нет. Большинство было за капитуляцию, но некий старец посоветовал всем принести оставшееся продовольствие, вырыть колодец и вкопать в землю бочку. Из последней муки сварили кисель и наполнили им колодец, а остатки меда вылили в бочку, после чего пригласили печенегов на переговоры и продемонстрировали им, как сама земля кормит осажденных белгородцев. После чего, по легенде, вражеское войско сняло осаду и отступило от города.
В древнерусском вече могли принимать участия главы всех свободных городских семей, при этом примерно до XIII в. вече сохраняло свое значение как реальный орган высшей власти. Но уже с XI в. началась борьба между демократическим и аристократическим элементом за контроль над ним. Например, в 1019 г. народное вече вынудило новгородских бояр оплатить услуги варяжских наемников. Но полтора века спустя, в 1176 г., ростово-суздальское боярство смогло подмять под себя веча Ростова и Суздаля в конфликте с владимирцами. А еще полвека спустя, как говорит летописец, боярство Галицкого княжества «саме всю землю держаху». В Новгороде Великом с XIII века городское вече вырождается в совет т. н. «золотых поясов» – представителей 300–500 боярских семей. В новых же политических центрах, основанных князьями (таких как Владимир или Москва), в отличии от старых племенных (Новгород, Ростов, Суздаль) вече изначально не имело присущей последним традиционной власти и носило, скорее, совещательный характер.
Если в древних племенных центрах, как пишет летописец, «новгородци… и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якож на думу, на веча сходятся; на что же стареишии сдумають, на том же пригороди стануть»,[40] то в политических центрах русского Средневековья, особенно на Северо-Востоке, к XIV в. вечевые учреждения утратили свое значение. Не последнюю роль в этом сыграло т. н. татаро-монгольское иго, когда над русскими княжествами утвердилась верховная власть «царя» – хана Золотой Орды – непосредственно контролирующая князя и недоступная для влияния веча. Связь «хан – князь» имела неоспоримый приоритет над связью «князь – вече», что выбивало из-под последнего смысл существования вплоть до момента «освобождения» Руси от «татаро-монгольского ига» и начала Нового времени, когда экономическая и политическая централизация Русского государства вновь вызвали к жизни традиционные вечевые элементы под новым названием и в общерусском масштабе – Земские соборы.
История социальной борьбы в Древней Руси показывает, что аристократический элемент (боярство) выступал как против демократического (вече), так и монархического (князь), что неизбежно делало двух последних союзниками. Градус этого противостояния был понижен в результате «татаро-монгольского ига», когда князь становился правителем не только в результате наследственного права, но и утверждения ханом Золотой Орды, и являлся, по существу, его ставленником, а вече, как и бояре, не имела рычагов влияния на власть, источник которой находился далеко за пределами княжества.
Если в домонгольский период можно было говорить о примерно равном соотношении сил, то теперь княжеская власть была сильней вечевой. Уже князю, а не вечу принадлежали основные судебные полномочия. Когда в 1305 году в Нижнем Новгороде черные люди восстали против бояр, вече их не казнило. Напротив, оно специально дождалось приезда из Орды князя. Показателен и комплекс смоленских актов XIII–XIV веков, представляющий собой княжеские грамоты без каких-либо упоминаний веча.
Не удивительно, что такое положение дел сказалось и на терминологии. Если в домонгольский период русские земли носили название «земли» «волости», «области» такого-то главного города, что символизировало участие в управлении государством не только князя, но и всей «земли» – веча, то уже с XIV века появляется официальный термин «княжество» применимый не только к Великому княжеству Московскому, но и к другим княжеским областям, что свидетельствовало о приоритете княжеской власти над земской. Уже применительно к XV веку о вечевой деятельности даже в тех княжествах, которые ещё не были присоединены к Москве (Тверское, Рязанское, Ростовское, Ярославское и др.), до нас не дошло никаких известий. Если вечевой уклад формально ещё и сохранялся, то фактически вече уже перестало играть роль в управлении государством.
Вече долго сохраняло свое значение в тех землях, которые не попали под прямой контроль Золотой Орды: в Новгородской республике и входивших первоначально в ее состав Пскова и Вятки, на территориях, отошедших в золотоордынский период к Литве.
В Новгороде вече сохранялось до 1478, в Вятской земле – до 1489-го, а в Псковской республике – до 1510-го, т. е. вплоть до присоединения этих земель к Москве.
В древнерусских землях, вошедших в состав Великого княжества Литовского вечевой уклад сохранялся до Люблинской унии 1569 года, однако вече фактически было подконтрольно местной знати.
Можно сказать, что везде, где вече сохранилось и после XIV в., шел процесс его вырождения, в лучшем случае, в совещательный орган, подконтрольный аристократии, так как в Новгороде, Пскове и русских землях Литвы в XIV–XVI вв. княжеская власть была слишком слаба, чтобы служить противовесом амбициям знати. Наиболее демократичным был вечевой уклад Псковской республики, где до XV века знать была вынуждена считаться с мнением масс. Однако вечевые акты XV – начала XVI веков, где, несмотря на всенародный характер городского веча, упоминаются не все городские сословия вечников, показывают, что естественная для позднесредневекового общества тенденция к неравенству развивалась и там.
Разной была судьба вече и в географическом аспекте – на северо-западе (Новгород и Псков), юго-западе (земли, отошедшие к Литве) и северо-востоке (будущее Московское государство). На Новгородских землях (включая Псков и Вятку) вече трехсот «золотых поясов» было разгромлено Москвой как враждебное ей политическое начало. На литовской территории уния с Польшей привела к тому, что подконтрольное знати и утратившее свое значение «гласа народа» вече стало уступать, в рамках полонизации социально-активного русского населения Литвы свое место Магдебургскому праву, а вечевые обычаи сливаться с ним.[41]
Что же касается самой Москвы, то в XVI в. вечевые традиции были возрождены и призваны Иваном Грозным под стяг объявленной им тотальной войны против удельно-княжеской партии и трансформировались в Земский собор, ставший вечем всероссийского уровня – но первоначально лишенным политической и судебной власти, по существу – совещательным органом и инструментом организации той политической системы, которую Солоневич назвал «народной монархией».
Русско-славянское вече имело древние корни, уходящие в эпоху т. н. «военной демократии» и просуществовало на Руси вплоть до начала Нового времени (XVI в.), периода организации единого централизованного национального Русского государства – Московского царства, создателем которого был Иван IV Васильевич Грозный.
Вряд ли можно сомневаться, что именно вече было тем собранием четырех племен, которое приняло решение пригласить Рюрика «володеть» Новгородской Русью «по праву, по ряду». И Новгородская Русь стала единственным государственным образованием, где вече прошло весь свой исторический путь от рождения до политической кончины, достигнув при этом своего полного развития.
Существуя параллельно с княжеской властью, вече было органом, выражающим всенародные интересы, представителем русского средневекового гражданского общества, в рамках обширных функций которого различные слои общества могли решать социальные противоречия, сохраняя общественный мир и донося «глас народа» до власть имущих.
Это не значит, что княжеско-вечевая Русь смогла полностью избежать социально-политической борьбы, однако эта борьба не принимала того тотального и ожесточенного характера, какой она имела в то же время на Западе («Жакерия, восстание Уота Тайлера и др.) и плохой социальный мир (который в любом случае был лучше гражданской войны) сохранялся на Руси вплоть до начала XVII века, когда несколько массовых восстаний (Болотникова и др.) против центральной власти просто потрясли устои государства.
Связанные с вечем традиции были востребованы Иваном Грозным в середине XV века, когда речь шла о выработке новой социально-политической системы и государственного устройства на Руси – т. н. «народной монархии», в результате чего произошло возрождение вече в виде Земских соборов.
Последним вечем в истории России считается Московское вече 19 мая 1606 года, выбравшее на царство Василия Ивановича Шуйского.
Марфа Посадница. Конец новгородского вече. Художник К. Лебедев